355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Уилбур Смит » Божество реки » Текст книги (страница 27)
Божество реки
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 17:02

Текст книги "Божество реки"


Автор книги: Уилбур Смит



сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 43 страниц)

Писцы и министры заполнили маленькую жаркую каюту и молча встали вокруг.

Затем фараон протянул руку к госпоже.

– Возьми мою руку и слушай, – приказал он. Она опустилась на колени рядом с ним и сделала, как ей было приказано, а царь продолжал тихим, почти бессильным шепотом:

– Если я умру, царица Лостра будет править за моего сына. За время нашего брака я узнал, что она человек сильный и здравомыслящий, если бы она не была таковой, я бы не возложил на нее эту обязанность.

– Благодарю тебя, Великий Египет, за доверие, – прошептала царица Лостра, и фараон стал говорить ей лично, хотя каждый человек в каюте слышал его слова.

– Окружи себя мудрыми и честными людьми. Учи моего сына всем добродетелям царствования, которые мы с тобой обсуждали. Ты знаешь мои мысли об этом.

– Да, ваше величество.

– Когда он станет взрослым и сможет взять в свои руки плеть и посох, не пытайся мешать ему. Он мой прямой потомок и потомок моей, династии.

– Я с радостью выполню твой наказ, потому что он не только сын своего отца, но и мой сын.

– Пока ты будешь править, правь мудро и думай о моем народе. Многие будут пытаться вырвать из твоих рук знаки царской власти. Я имею в виду не только нового жестокого врага, этих гиксосов, но и других, тех, кто может оказаться гораздо ближе к твоему трону. Ты должна противостоять всем. Сохрани двойную корону для моего сына.

– Я сделаю, как ты говоришь, божественный фараон. Царь на некоторое время замолчал, и я уже подумал, что он потерял сознание, но Мамос вдруг снова вцепился в руку моей госпожи.

– Я хочу возложить на тебя еще одну обязанность. Моя гробница и мой храм еще не закончены. Теперь им, как и всему моему царству, угрожает опасность от врагов, нанесших нам сегодня поражение. Если мои военачальники не смогут остановить их, гиксосы дойдут до Фив.

– Мы будем молить богов, чтобы этого не случилось, – прошептала госпожа.

– Я строго приказываю тебе забальзамировать мое тело и похоронить его со всеми моими сокровищами в соответствии со строжайшими обрядами Книги Мертвых.

Госпожа моя молчала. Я думаю, уже тогда она поняла, насколько обременительное поручение возлагает на нее фараон.

Он крепче сжал ее руку, и она поморщилась от боли.

– Поклянись мне своей жизнью и надеждой на бессмертие. Поклянись мне перед моими министрами и царской свитой. Поклянись мне именами Хапи, твоей покровительницы, и благословенной троицы: Осириса, Исиды и Гора.

Царица Лостра с мольбой посмотрела на меня. Я понимал: если она даст слово, то сдержит его любой ценой, чего бы это ей ни стоило. В этом она походила на своего любимого. Ее с Таном связывал один закон чести. Я понимал также, что всем ее близким тоже придется поплатиться за это. Клятва, данная сейчас царю, тяжелым бременем ляжет на всех нас, включая царевича Мемнона и раба Таиту. Однако царю, лежащему на смертном одре, противоречить невозможно. Я едва заметно кивнул. Позже я тщательно рассмотрю все детали клятвы и как истинный законник предложу более или менее разумное толкование.

– Я клянусь Хапи и всеми богами, – сказала царица Лостра тихо, но ясно, и в последующие годы я сотни раз буду сожалеть о том, что она произнесла эти слова.

Царь удовлетворенно вздохнул и отпустил ее руку.

– Теперь я готов, Таита, и, какую бы судьбу ни уготовили мне боги, пусть она свершится. Дайте мне еще раз поцеловать сына.

Маленького царевича подвели к нему, а я тем временем без всякой церемонии выгнал из каюты толпу вельмож. Потом приготовил сильнейший настой красного шепена, потому что знал, что боль может свести на нет все мои усилия и погубить моего пациента так же быстро, как и неверное движение скальпеля.

Когда царь выпил весь настой, я подождал, пока его зрачки не сузились до размера острия булавки, а веки опустились. Потом отослал царевича к нянькам.

ПОКИДАЯ Фивы, я предполагал, что мне придется извлекать из ран стрелы, поэтому я взял с собой свои ложки. Я сам придумал этот инструмент, хотя какой-то лекаришка из Газы и еще один из Мемфиса заявляли, что именно они изобрели их. Я благословил свои ложки и скальпели в огне лампы, и вымыл руки горячим вином. – По-моему, не очень разумно пользоваться ложками, когда наконечник стрелы находится так близко от сердца, – сказала госпожа, наблюдая за моими приготовлениями. Временами она ведет себя так, будто превзошла своего учителя.

– Если я оставлю стрелу на месте, начнется омертвение. Это убьет так же надежно, как если бы я отрубил ему голову. Ложки – единственный способ спасти его.

Какое-то мгновение мы смотрели друг другу в глаза, как будто разговаривали без слов. Все это было в видении лабиринтов Амона-Ра. Неужели мы не хотели, чтобы их добрые предзнаменования сбылись для нас?

– Он мой муж, он фараон. – Госпожа взяла меня за руку, чтобы придать вес своим словам: – Спаси его, Таита. Спаси его, если можешь.

– Ты же знаешь, я постараюсь сделать это.

– Тебе понадобится моя помощь? – Она часто помогала мне раньше; я кивнул и наклонился над царем.

Существует три способа, с помощью которых можно попытаться вынуть стрелу. По первому я должен был просто выдернуть ее. Я слышал об одном хирурге из Дамаска, который нагибал к земле гибкую ветку дерева и привязывал к древку. Потом он отпускал ветку и выдергивал стрелу из живой плоти упругой силой дерева. Я никогда не применял такого жестокого способа лечения, так как знал, что немногие пациенты выжили бы после подобной операции.

По второму следовало нажать на стрелу, чтобы наконечник вышел из тела с другой стороны. Стрелу можно забивать молотком, как гвоздь в доску. Потом отпиливаешь наконечник и вытаскиваешь древко. Этот метод лечения почти столь же жесток, как и предыдущий.

Я пользуюсь методом «ложек Таиты». Я сам назвал ложки своим именем, так как скромность не позволила мне дать другое, а заявления нахальных лекаришек заставили позаботиться о том, чтобы потомки узнали о моем гении.

Сначала я осмотрел стрелу гиксосов, принесенную из перевернутой колесницы. С удивлением обнаружил, что наконечник ее был сделан из кремня, а не из бронзы. Разумеется, кремень легче достать в большем количестве, чем бронзу, но я еще не слышал о военачальниках, экономящих на снаряжении, когда отправляются завоевывать царства. Кремневые наконечники красноречиво говорили об ограниченных возможностях гиксосов и подсказывали причину их жестокого нападения на Египет. Войны ведутся из-за богатства или земель; казалось, что у гиксосов не было ни того, ни другого.

Оставалось только надеяться, что наконечник, застрявший в груди фараона, был той же формы и размера. Я подобрал пару ложек к острому, как лезвие бритвы, кремневому наконечнику. У меня есть ложки разного размера, и я подобрал такие, которые аккуратно закрывали наконечник, пряча страшные зазубрины под гладким, полированным металлом.

К этому времени настой подействовал полностью. Фараон лежал без сознания на белооблачных простынях, а отломанное древко стрелы торчало из груди на длину моего пальца. Я приложил ухо к груди и снова услышал, как с каждым вздохом кровь булькает в легких. Удостоверившись, что он еще жив, я смазал ложки бараньим жиром, чтобы они были готовы, и взял один из самых острых своих скальпелей.

Я подозвал кивком четырех стражников, отобранных царицей Лострой, пока я готовился к операции, и они прижали фараона к столу за ноги и за руки. Царица Лостра села у головы царя и вставила ему в рот деревянную трубочку из моего врачебного сундучка. Эта трубочка доходила до самого горла. Она не даст языку заткнуть глотку, и дыхание будет свободным. Кроме того, помешает прикусить язык или проглотить его и не даст поломать зубы, когда челюсти сожмутся от жестокой боли.

– Сначала я расширю рану вокруг древка, чтобы добраться до головки стрелы, – пробормотал я себе под нос и провел скальпелем вниз вдоль древка. Тело фараона напряглось, но стражники безжалостно держали его.

Работал я быстро, так как скорость имеет важнейшее значение при операциях этого типа, если вы хотите, чтобы ваш пациент выжил. Я сделал надрез по обеим сторонам древка. Кожа человека – прочная и упругая. Она может помешать введению ложек, а мне нужно было проникнуть через нее.

Бросил нож на стол и взял пару смазанных ложек. Введя их вдоль древка, вталкивал их глубже и глубже в рану, пока снаружи не остались только длинные ручки.

К этому времени фараон начал корчиться и изгибаться на столе в руках стражников. Пот лился с него градом и стекал по бритому черепу, покрытому щетиной седых волос. Его вопли пробивались через деревянную трубочку во рту и эхом разносились по барке.

Я приучил себя не обращать внимания на страшные страдания своих пациентов и вводил ложки все глубже и глубже в расширенное отверстие раны до тех пор, пока они не коснулись кремневого наконечника. Дальше началась самая тонкая часть операции. Воспользовавшись рукоятками как щипцами, я развел ложки и надел их на наконечник. Когда почувствовал, что они сомкнулись, оставалось только надеяться, что грубый кремневый наконечник надежно прикрыт, а зазубрины спрятаны.

Осторожно ухватился за ручки ложек и камышовое древко и начал их вытаскивать. Если зазубрины наконечника не закрыты ложками, они тут же застрянут в плоти фараона и помешают мне. Я чуть было не закричал от радости и облегчения, когда почувствовал, что стрела подалась, но мягкая плоть словно засасывала ее, и мне понадобилась вся сила, чтобы вытащить древко.

Фараон страшно кричал. На него невозможно было смотреть, когда древко, кремневый наконечник и металлические ложки медленно выходили из раны. Настой красного шепена давно уже перестал действовать, и боль уже ничто не смягчало. Я понимал, что наношу ему серьезные внутренние повреждения, слыша, как рвутся волокна плоти.

Пот лился по моему лицу, обжигая глаза и ослепляя, но я продолжал тянуть, пока внезапно окровавленная стрела не оказалась у меня в руке. Я отлетел в противоположный конец каюты и ударился о борт. На миг я застыл, опершись о балку без сил. Увидел, как темная полусвернувшаяся кровь фонтанчиком бьет из раны, но не мог собраться с силами и подойти к фараону.

Я смазал рану драгоценной миррой и засахаренным медом, затем завязал чистым полотном. Работая, я читал вслух заклинания для перевязки ран.

 
Я свяжу тебя, творенье Сета.
Я заткну поганый рот.
Отступай предо мной, волна,
Отступай предо мной, цветок,
Смерти алый, злой бутон.
Изыди, Сета, красный пес.
 

Это заклинание следовало произносить, обрабатывая кровоточащую рану от клинка или стрелы. Есть особые заклинания для каждого вида ран, включая ожоги и раны, нанесенные клыками или когтями льва. На выучивание заклинаний уходит большая часть времени при подготовке врача. Я никогда не мог сказать наверняка, действуют ли эти заклинания, однако считаю, что обязан пользоваться всеми доступными средствами для лечения своих пациентов.

В нашем случае фараону стало намного легче после перевязки. Он уснул, и я смог оставить его на попечении жен и выйти на палубу. Глоток свежего, прохладного воздуха вернул меня к жизни, так как операция обессилила лекаря не меньше, чем пациента.

Наступил вечер, солнце устало садилось за голыми западными холмами, отбрасывая красноватый отблеск на поле боя. Нападения пехоты гиксосов так и не последовало, и Тан все еще переводил остатки побежденной армии с берега на ладьи, стоявшие на якоре посредине реки.

Я смотрел, как переполненные лодки везли раненых и истощенных людей мимо нашей барки, и меня переполняла жалость к ним и ко всему нашему народу. Этот день навсегда останется самым тяжелым днем в истории Египта. Потом я увидел, как туча пыли над колесницами гиксосов начала перемещаться в сторону Фив. В красных лучах заходящего солнца она приобрела кровавый оттенок. Я воспринял это как знамение, и жалость моя перешла в ужас.

УЖЕ СТЕМНЕЛО, когда Тан поднялся на борт барки государства. При свете факелов он казался трупом, восставшим на поле боя. Побледнел от усталости и серой пыли. Его плащ затвердел от засохших грязи и крови, а под глазами виднелись темно-синие круги. Увидев меня, сразу спросил о здоровье фараона.

– Я удалил стрелу. Но рана глубока, стрела прошла слишком близко от сердца. Если он проживет три дня, я смогу спасти его.

– Как твоя госпожа и ее сын? – Тан всегда задавал этот вопрос при встрече со мной.

– Царица Лостра устала, так как она помогала мне во время операции. Царевич, как всегда, весел; сейчас спит под присмотром нянек.

Я увидел, как Тан зашатался, и понял, что даже его огромный запас сил скоро иссякнет.

– Тебе нужно отдохнуть… – начал было я, но он стряхнул с плеча мою руку:

– Принеси сюда светильники, прикажи принести твои кисти, чернильницы и свитки. Я должен послать предостережение Нембету, чтобы он не попал в ловушку так же, как я.

Мы просидели с Таном половину ночи, и вот какое послание продиктовал он мне:

«Я приветствую тебя, вельможа Нембет, Великий Лев Египта, командующий войском Ра из войск фараона. Да живешь ты вечно!

Знай же, что мы встретились с врагами по имени гиксосы на равнинах Абнуба. По своей силе и свирепости гиксосы опасны и имеют странные стремительные лодки, против которых мы не можем устоять.

Знай также, что мы потерпели поражение и что наше войско разбито. Мы не можем противостоять гиксосам.

Знай также, что фараон серьезно ранен и его жизни угрожает опасность.

Мы просим тебя не встречаться с гиксосами в открытом бою, потому что корабли их стремительны как ветер. Ищи спасения от них за каменными стенами или жди нас на борту своих ладей, дабы избежать удара врага. У гиксосов нет своих кораблей, и только с помощью наших ладей мы сможем победить их.

Мы просим тебя ждать нашего прихода, не вводя свои войска в бой.

Да защитят тебя Гор и все боги Египта!

Тан, вельможа Харраб, командующий войском Пта из войск фараона, говорит это».

Я написал четыре копии послания, и, как только завершал очередную, Тан подзывал гонцов и отсылал их к вельможе Нембету, Великому Льву Египта, который шел к нам с юга с подкреплением. Он отправил по реке две быстрые ладьи с двумя копиями послания. Потом высадил на западном берегу двух лучших бегунов и послал в сторону Фив на поиски Нембета.

– Один из твоих свитков наверняка дойдет до Нембета. До утра ты больше ничего не сможешь сделать, – заверил я его. – Теперь тебе нужно поспать. Если ты погубишь себя, с тобой погибнет весь Египет.

Тан не пошел к себе, он улегся на палубе, как собака, готовый к любым неожиданностям. Я же отправился в каюту, чтобы быть рядом с царем и утешать свою госпожу.

Я ПОДНЯЛСЯ на палубу еще до первых проблесков рассвета. Выходя, услышал, как Тан приказывает сжечь наш флот. Я не имел права ставить под сомнение его правоту, но он увидев мой недоверчивый и пораженный взгляд и, когда гонцов отослали, коротко сказал мне: – Я только что получил сведения о перекличке от командиров отрядов. Из тридцати тысяч человек, стоявших вчера на равнинах Абнуба перед колесницами гиксосов, осталось только семь тысяч, из них пять тысяч ранены, многие скоро умрут. Среди тех, кто невредим, мало моряков. У меня едва хватит людей, чтобы снарядить половину нашего флота. Придется бросить остальные ладьи, но я не могу отдать их в py ки гиксосов. И вот теперь, собрав связки камыша, люди начали жечь корабли. Как только загорался камыш, пламя вздымалось до небес. Это было печальное и ужасное зрелище, даже для моей госпожи и меня, хотя мы и не были моряками. Тану было намного тяжелее. Он стоял один на носу барки государства, и каждая черточка лица и вся его фигура выражали отчаяние и горе. Он стоял и смотрел, как горят корабли. Для него все они были красивыми, живыми существами.

На глазах у всего двора госпожа моя не могла подойти к нему и занять свое настоящее место, но она тайком пожала мне руку, и мы вдвоем оплакивали Тана и весь наш Египет, глядя, как наши гордые корабли горят словно факелы. Ревущие столбы огня поднимались над ними, смешиваясь с черным дымом, их кроваво-красный отблеск соперничал с красками рассвета.

Наконец Тан отдал приказ оставшейся сотне лодок поднять якоря, и наш маленький флот с грузом раненых и умирающих повернул на юг.

Позади нас к небу понимался черный дым погребального костра нашего флота, а впереди в утреннем небе двигалась вдоль восточного берега Нила желтая туча пыли над отрядами колесниц гиксосов, направлявшихся в глубь Верхнего царства к беззащитным Фивам и их сокровищам.

Казалось, боги повернулись спиной к Египту и забыли о нас, так как ветер, обычно дувший в это время с севера, совершенно затих, а затем с новой силой задул с юга. Теперь нам приходилось преодолевать одновременно и течение, и ветер, а ладьи наши были перегружены ранеными. Они сидели глубоко и тяжело двигались вперед, скудные команды гребли до изнеможения. Мы не могли угнаться за войском гиксосов, и оно неумолимо уходило вперед.

Я был поглощен выполнением своих обязанностей царского врача. Однако на борту каждой ладьи нашей флотилии умирали люди, которых я мог бы спасти, и умирали десятками. Всякий раз, когда я поднимался на палубу подышать свежим воздухом и немного передохнуть после напряженного бдения у постели фараона, я видел, как с соседних ладей выбрасывали трупы. С каждым всплеском на поверхности воды появлялся водоворот от хвоста крокодила. Эти ужасные пресмыкающиеся преследовали наш флот, как вороны и стервятники.

Фараон держался хорошо, и на второй день я смог дать ему маленькую чашку бульона. В тот вечер он снова попросил привести царевича и Мемнона доставили к нему.

Мальчик уже достиг того возраста, когда дети беспокойны, как кузнечики, и шумны, как стайка скворцов. Фараон всегда был добр к сыну, может быть, даже слишком добр, и царевич с радостью проводил с ним время. Он был красивым мальчиком со стройными длинными ногами и руками, светлой кожей и темно-зелеными глазами матери. Волосы его вились, как шерстка новорожденного черного ягненка, а в солнечном свете в них сверкали искорки пламенной гривы Тана.

В тот вечер царь острее, чем когда бы то ни было, радовался Мемнону. Этот ребенок и обещание, которое удалось вырвать у моей госпожи, давали ему надежду на бессмертие. Против моего желания он продержал мальчика при себе до самого заката. Я знал: безграничная энергия Мемнона и его требовательность утомляли царя, но я не мог вмешиваться до тех пор, пока не настало время кормить царевича ужином. Только тогда я отвел его к нянькам.

Моя госпожа и я остались у постели царя, но он почти тут же уснул, словно умер, а без обычного грима лицо фараона было белым, как простыни, на которых он лежал.

Следующий день был третьим после ранения и поэтому самым опасным. Если бы Мамос прожил этот день, то был бы спасен. Однако, когда я проснулся на рассвете, каюту заполнял тяжелый душный запах разложения. Я прикоснулся к коже фараона и обжег пальцы, как о снятый с очага чайник. Я позвал госпожу, и она спотыкаясь вышла ко мне из-за занавески.

– Что такое, Таита?.. – И замолчала, потому что ответ был написан у меня на лице. Она стояла рядом со мной, когда я снимал повязку. Искусство перевязки – одна из вершин хирургического искусства, а я даже зашил полотно. Теперь распорол шов и стянул повязку.

– О милостивая Хапи, умоляю тебя, пощади его! – вырвалось у царицы Лостры, когда вонь разлагающейся плоти распространилась вокруг. Черная корка, закрывавшая рану, прорвалась, и густой зеленый гной медленной струйкой потек на простыню.

– Заражение! – прошептал я. Это настоящий кошмар для хирурга. Злокачественное воспаление, поражающее жертву после ранения и распространяющееся по телу, как зимний пожар по сухим зарослям папируса.

– Что будем делать? – спросила она. Я покачал головой.

– Он умрет до наступления ночи, – сказал я, и мы стали ждать неумолимого прихода смерти у его постели. Как только по барке распространился слух, что фараон умирает, каюту заполнила толпа жрецов, царских жен и придворных. Все ждали молча.

Тан пришел последним и встал позади всех со шлемом в руке, всем своим видом выражая уважение и печаль. Но взгляд покоился не на смертном одре фараона, а на царице Лостре. Та старалась не смотреть в его сторону, но я понимал, что она каждой частицей своего тела чувствует это присутствие.

Царица покрыла голову шитым полотняным платком, но выше пояса до этого платка на ней ничего не было. С тех пор как она перестала кормить царевича, груди потеряли тяжелый груз молока. Лостра стала стройной, как девственница, а рождение ребенка не исчертило низ живота серебряными линиями. Кожа оставалась гладкой и безупречной, как будто ее только что смазали благовонным маслом.

Я накрывал горячее тело фараона мокрыми простынями, стараясь сбить лихорадку. Но жар испарял влагу, и мне приходилось часто менять их. Фараон беспокойно ворочался и вскрикивал в бреду, преследуемый ужасами и чудовищами потустороннего мира, ожидавшими его появления.

Время от времени он читал вслух отрывки из Книги Мертвых. С самого детства жрецы заставили его выучить книгу, которая содержала и ключ, и карту пути по подземному миру к полям Западного рая:

 
Двадцать один поворот на хрустальной тропе,
Тонкой и острой, словно разящая бронза.
Вторые ворота на ней охраняет богиня,
Но верить нельзя коварным и хитрым повадкам
Владычицы пламени, страстной вселенской блудницы,
С прожорливой пастью младой и ненасытной львицы,
Ее влагалище жадно людей поглощает,
И тонут они в молочной трясине плоти.
 

Постепенно голос и движения фараона слабели, и вскоре после полудня он в последний раз судорожно вздохнул и замер. Я наклонился над ним и пощупал его шею в поисках биения жизни, но ничего не почувствовал. Кожа холодела под моими пальцами.

– Фараон умер, – тихо сказал я и закрыл его глаза. – Да живет он вечно!

Все присутствующие испустили горестный вопль, и плач моей госпожи вел за собой жалобные крики царских жен. От этих звуков мороз пробежал у меня по коже. Я поспешил покинуть каюту. Тан вышел за мной и схватил меня за руку.

– Сделал ли ты все, что было в твоих силах, чтобы спасти его? – грубо спросил он. – Или это твоя очередная хитрость?

Я понимал, что за недобрым обращением скрывались чувство вины и страх, поэтому ответил мягко:

– Его убила стрела гиксоса. Я сделал все возможное, чтобы спасти его. Такова судьба, предсказанная лабиринтами Амона-Ра, и никто из нас не виноват в этом.

Он вздохнул и крепко обнял меня за плечи.

– Я не предвидел такого. Я думал только о своей любви к царице и нашему сыну. Мне следовало бы радоваться, что она свободна, но я не могу. Слишком многое потеряно, слишком многое погибло. Все мы зерна под гремящими жерновами лабиринтов.

– Счастье еще ждет нас впереди, – заверил я, хотя ничем не мог подтвердить свои слова. – У моей госпожи остается священный долг. А поскольку это ее долг, он становится твоим и моим. – Я напомнил ему о клятве, данной Лострой царю. Она поклялась сохранить земное тело царя и похоронить его подобающим образом, чтобы Ка фараона отправилось в поля рая.

– Скажи мне, как я могу помочь ей? – просто спросил Тан. – Но помни, что гиксосы мчатся по Верхнему царству впереди нас, и я не могу обещать тебе, что гробница царя не будет осквернена.

– Если потребуется, нам придется найти ему другую. Но прежде всего мы должны сохранить тело. В этой жаре оно начнет разлагаться, черви заведутся в нем еще до заката солнца. Я не особенно опытен в искусстве бальзамирования, но знаю один способ, с помощью которого мы сможем оправдать возложенное на нас доверие.

Тан послал моряков в трюм барки, и они вытащили на палубу огромный глиняный кувшин с маринованными оливами. Затем по моим указаниям опорожнили его и наполнили кипящей водой. Пока вода не остыла, они высыпали в нее три мешка тончайшей морской соли. Затем заполнили тем же соляным раствором еще четыре винных кувшина меньшего размера и оставили их на палубе остывать.

Тем временем я отправился в каюту и стал работать один. Моя госпожа хотела помочь мне. Она считала, что это входит в обязанности перед мертвым мужем, но я отослал ее позаботиться о царевиче.

Я вскрыл тело фараона вдоль левого бока от ребер до бедренных костей. Через это отверстие вынул содержимое грудной клетки и брюшной полости, освободив их и вычистив ножом вдоль диафрагмы. Разумеется, я оставил сердце на месте, так как это орган жизни и разума. Оставил на месте и почки: эти сосуды с водой представляют священный Нил. Я наполнил образовавшуюся полость солью, а затем зашил нитками из выдубленных кишок. У меня не было специальной ложки бальзамировщика, с помощью которой через ноздри удаляется мягкая желтая каша из черепа, поэтому и ее я оставил на месте. В данном случае это было не так важно. Внутренности же я разделил на четыре части: печень, легкие, желудок и кишки. Я промыл желудок и кишки соляным раствором – занятие это отвратительное.

Когда я закончил, воспользовался возможностью внимательно осмотреть легкие царя. Правое было здоровым и розовым, однако верх левого, пронзенного стрелой, сдулся, как пробитый пузырь. Его заполняли гнилая черная кровь и гной. Поразительно – старик прожил так долго со столь тяжелой раной в груди! Я чувствовал себя оправданным. Ни один врач не мог бы спасти его. Никаких ошибок в моем лечении не было.

Наконец, я приказал морякам принести остывшие кувшины с соляным раствором. Тан помог мне сложить тело фараона в позу зародыша, и в таком виде мы положили его в огромный кувшин из-под олив. Я позаботился о том, чтобы крепкий соляной раствор покрывал тело с головой. Каноп у нас не было, и мы разложили внутренности по винным кувшинам. Запечатали все кувшины смолой и воском и надежно закрепили их в прочном помещении под палубой, где царь хранил свои сокровища. Мне показалось, что фараон был бы доволен, что покоится в окружении золота и серебряных слитков.

Я сделал все, что было в моих силах, и помог госпоже сдержать клятву. В Фивах я смогу передать тело царя бальзамировщикам, если гиксосы не прибудут туда первыми и если город и его жители будет существовать к тому времени, когда мы туда приплывем.

КОГДА МЫ ПРИБЫЛИ к обнесенному стенами городу Асют, стало ясно, что гиксосы оставили небольшой отряд для осады, а остальное их войско двинулось на юг. Хотя под стенами города стояло менее сотни колесниц, гиксосы были слишком сильны, и мы не могли победить их с нашим обескровленным войском.

Главной задачей Тана было спасти Ремрема и его пять тысяч воинов, укрывшихся за городскими стенами, а затем отправиться вверх по реке, чтобы соединиться с вельможей Нембетом и его тридцатитысячным подкреплением. Мы встали на якорь у стрежня реки, в полной безопасности. Здесь нам не грозило нападение смертоносных колесниц, и Тан флажками известил Ремрема о своих намерениях.

За несколько лет до этого я помог Тану разработать систему знаков с двумя разноцветными флажками, с их помощью можно было передать сообщение любому человеку, находящемуся в пределах видимости, скажем, с одного конца долины на другой, с одного холма на соседний или с городских стен на реку.

Теперь флажками Тан предупредил Ремрема, чтобы тот был готов этой ночью. Затем под прикрытием темноты двадцать наших ладей поспешили к пологому берегу возле городских стен. В тот же самый момент Ремрем распахнул боковые ворота и во главе своего отряда пробился через заставы гиксосов.

Ремрем со своими людьми был в полной безопасности на борту наших судов прежде, чем враги успели запрячь лошадей.

Тан в то же мгновение дал знак остальной флотилии поднять якоря. Он оставил город Асют на разграбление гиксосам, а мы понеслись на веслах против течения. До конца ночи, оглядываясь, мы видели за кормой огни горящего города на северном горизонте.

– Да простят меня эти бедняги, – очень тихо сказал Тан, – у меня не было другого выхода. Мой долг зовет в Фивы.

Тан был настоящим воином и принял суровое решение без колебаний. И все же он был человеком и горько оплакивал участь горожан. Я восхищался им не меньше, чем любил его.

РЕМРЕМ рассказал нам, что быстрые ладьи с посланием Нембету проплыли за день до этого и сейчас наши письма уже получены старым флотоводцем.

Кроме того, Ремрем сообщил нам кое-какие сведения о гиксосах и их движении на юг. Он захватил двух египетских дезертиров и изменников, которые перешли на сторону врага и пробрались в город Асют, чтобы шпионить за его защитниками. Под пыткой они выли, как и полагается шакалам, и перед смертью рассказали о гиксосах много ценного.

Царь гиксосов, который нанес нам такое сокрушительное поражение на равнинах Абнуба, звался Салит. Его племя семитской крови по образу жизни было кочевым. Они пасли скот в Загре, в горах недалеко от озера Ван. Так подтвердились мои первые впечатления об этих ужасных азиатах. Я догадался о семитском происхождении по их внешности, но меня поразило то, что пастухи смогли изобрести такое средство передвижения, как колесница. Да и где они нашли чудесное животное, которое мы, египтяне, сейчас называем лошадью и которого в то время боялись, будто это существо из подземного царства?

Во всех же остальных областях гиксосы оказались отсталым народом. Они не умели ни читать, ни писать, правил ими грубый тиран, бородатый Салит. Мы, египтяне, ненавидели его и боялись больше, чем диких зверей, таскавших колесницы.

Главного бога гиксосов звали Сутех, бог бури. Не требовалось особых теологических знаний, чтобы узнать в нем нашего страшного Сета. Выбор главного бога подходил им, а их поведение делало честь богу. Ни один цивилизованный народ не будет так жечь, грабить и убивать, как они. Мы пытаем предателей, но это не может идти ни в какое сравнение со зверствами гиксосов.

Я давно постиг одну простую истину – народ всегда выбирает себе богов по своей природе. Филистимляне поклоняются Ваалу и бросают живых младенцев в горящие печи, образ его пасти. Черные племена кушитов поклоняются чудовищам и зверям потустороннего мира в своих невероятных и странных обрядах. Мы же, египтяне, поклоняемся справедливым и приличным богам, благосклонным к людям и не требующим человеческих жертв. А у гиксосов есть их Сутех.

Оказалось, что захваченные египтяне не были единственными изменниками, перешедшими на сторону врага. Когда одному из пленников Ремрема сунули в анальное отверстие горящий уголь, он рассказал о каком-то высоком египетском вельможе из Верхнего царства, сидящем рядом с царем Салитом на военном совете. Когда я услышал об этом, то вспомнил, как меня поразили знания гиксосов о нашем боевом порядке на равнинах Абнуба. Уже тогда я догадался о шпионе среди них, которому известны наши тайны.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю