Текст книги "Божество реки"

Автор книги: Уилбур Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 43 страниц)

– Что говорил?

– Передал под мое командование «Дыхание Гора» и всю флотилию.

– Но он же не мог сделать этого?

– Мог, Тан воспользовался властью ястребиной печати фараона.

Я кивнул.

– А потом, что сделал потом?

– Я уже сказал. Исчез.

Потягивая пиво, я попытался во всем разобраться. Тем временем Крат отошел к окну и помочился наружу. Струя с шумом и плеском ударила по мостовой, и я услышал, как испуганный прохожий заорал на него: – Эй ты, поосторожней, свинья!

Крат высунулся из окна и весело предложил проломить ему голову. Прохожий с ворчанием быстро удалился. Довольный своей маленькой победой, Крат улыбнулся и сел напротив меня. Я спросил его:

– В каком настроении Тан покинул тебя? Крат снова стал серьезным.

– Настроение у него было самое мрачное и раздражительное, какое мне когда-либо приходилось видеть. Он проклинал богов и фараона. Даже проклинал госпожу Лостру и обзывал ее царской шлюхой.

Я поморщился. Но я знал, что слова эти произнес не Тан, их произнесла отчаянная и безнадежная любовь.

– Говорил, что фараон имеет полное право выполнить свою угрозу и повесить его за призывы к мятежу, он будет только приветствовать смерть, как освобождение от мук. Да, ему было страшно тяжело, и я ничем не мог утешить его.

– И это все? Он ничем не намекнул тебе, что намеревался делать? – Крат потряс головой и снова наполнил чашу пивом.

– Что произошло с ястребиной печатью?

– Оставил ее мне. Сказал, что печать ему больше не нужна. Печать в целости и сохранности находится на борту « Дыхания Гора».

– А что касается того, о чем я с тобой договаривался? Сделал ли ты то, что я просил?

Воин виновато посмотрел в чашу с пивом и пробормотал:

– Я начал заниматься приготовлениями, но после того, как Тан исчез, в них, казалось, не было никакого смысла. Кроме того, мы были заняты в боях на реке.

– Крат, ты оказался таким ненадежным. Это так не похоже на тебя. – Я обнаружил, что разочарование и обида действовали на Крата гораздо сильнее злости. – Госпожа Лостра надеялась на тебя. Она говорила, что полностью доверяет тебе. «Крат надежен, как скала», – вот что она сказала.

Я быстро убедился, что старый прием по-прежнему действует, так как Крат, помимо всего прочего, был одним из обожателей госпожи. Даже малейшее неудовольствие с ее стороны могло подействовать на него.

– Проклятие, Таита. Ты превращаешь меня в слабоумного идиота… – Я промолчал, но молчание раздражало его больше слов. – Именем Гора, скажи мне, что хочет от меня госпожа Лостра?

– Только то, о чем мы говорили с тобой прежде, до того, как отправиться в Элефантину, – сказал я, и он грохнул кружкой по столу.

– Я воин и не могу пренебречь своим долгом и отправиться с половиной флотилии в какое-то сумасшедшее путешествие. Одно дело, когда у Тана была ястребиная печать…

– Теперь она у тебя, – мягко напомнил я.

– Я не могу пользоваться ею без разрешения Тана…

– Ты его помощник. Тан дал тебе ястребиную печать, чтобы ты пользовался ею. Ты знаешь, что с ней делать. Так делай же! Я найду Тана и верну его, но ты должен быть готов к его возвращению. Нам предстоит отчаянная и кровавая работа, и ты будешь нужен Тану. Не предавай его, по крайней мере на этот раз.

Крат покраснел от злости.

– Я заставлю тебя проглотить эти слова, – пообещал он.

– И это будет лучшим обедом, который ты можешь приготовить для меня, – сказал я. Я люблю смелых и честных людей, ими так легко управлять.

НЕ ЗНАЯ, каким образом мне удастся выполнить свое обещание, я оставил Крата отсыпаться и отправился в город на поиски пропавшего Тана. Еще раз обошел все его любимые места и всюду спрашивал, не видели ли его там. Я прекрасно понимал, как опасно наводить справки о Тане, – наряд мой был не слишком надежным прикрытием. Достаточно встретить старого знакомого, и меня бы сразу узнали. Однако Тана необходимо было найти. Я искал всю ночь, пока самые грязные притоны и публичные дома у пристани не выкинули на улицу пьяных посетителей и не погасили лампы.

Над рекой разгорался рассвет, а я стоял усталый и безутешный на берегу Нила и пытался припомнить, не пропустил ли я какое-нибудь место, где Тан мог бы прятаться.

Громкий трубный крик заставил меня посмотреть вверх. Высоко над головой я увидел неровную цепочку египетских гусей, летевших на восток на фоне бледно-золотого с красным оттенком неба. Вид стаи птиц напомнил мне те счастливые дни, когда Тан, госпожа Лостра и я охотились на диких птиц в болотах.

– Дурак! – обругал я себя. – Конечно, он там!

К этому времени все переулки вокруг рыночной площади уже заполнила шумная и беспокойная толпа. Фивы, пожалуй, самый занятой город мира, и никто здесь не остается без дела. Мастера выдувают стекло, обрабатывают золото и серебро, ткут полотно и лепят горшки. Торговцы торгуют и заключают сделки, законники крючкотворствуют, жрецы поют, а шлюхи заманивают своих клиентов. Это веселый шумный город, и я люблю его.

Я с трудом пробирался через толпу среди разноголосого гама торгующих купцов и крестьян, выставляющих свои товары на продажу для домохозяек и приказчиков богатых домов. Рыночная площадь отвратительно воняла пряностями и фруктами, овощами, рыбой и мясом, многие их этих товаров были далеко не первой свежести. Скот мычал, козы и бараны блеяли и добавляли свои экскременты к человеческим, которые стекали по канавам в старый добрый Нил.

Я подумал было купить осла, потому что идти далеко, а время жаркое. Да и на рынке продавались выносливые крепкие животные. Но в конце концов решил отказаться от такой роскоши, и не только ради экономии. За пределами города дорогостоящее животное наверняка привлечет внимание сорокопутов. Ради такой добычи они могут пренебречь своей верой в богов. Вместо этого я купил пару горстей фиников и буханку хлеба, а также кожаный мешок, чтобы нести свою провизию, и тыквенную бутыль для воды. Затем направился по узким улочкам к главным воротам города.

Не успел я дойти до них, как увидел впереди себя замешательство в толпе, и тут же отряд дворцовой стражи появился на улице и направился ко мне, разгоняя толпу палками. За спинами стражников полдюжины рабов трусцой несли резные носилки с занавесками. Толпа зажала меня у глинобитной стены дома, и я, хотя и узнал носилки и начальника стражи, не мог скрыться.

Меня охватила паника. Расфер может и не заметить меня, случайно скользнув взглядом по толпе, но я был уверен, что вельможа Интеф узнает сразу в любом наряде. Рядом со мной стояла старая рабыня с грудями, похожими на огромные амфоры для оливкового масла, и спиной гиппопотама. Я бочком протиснулся за ее спину и скрылся за ней. Затем надвинул парик на глаза и осторожно выглянул из под него.

Несмотря на страх, я почувствовал легкий укол врачебной гордости, увидев, что Расфер так скоро встал на ноги после моей операции. Он вел отряд телохранителей по улице туда, где я прятался за спиной рабыни, и только когда поравнялся со мной, я заметил, что половина его лица парализована. Казалось, уродливые черты вылепили из воска, а затем поднесли к пламени свечи. Такое часто случается даже после самых успешных операций по трепанации черепа. Другая половина лица кривилась в привычной усмешке. Если и раньше Расфер был отвратительным, теперь же дети плакали от страха, завидев его, а взрослые делали знак от сглаза.

Он прошел рядом с тем местом, где стоял я, а за ним проследовали носилки. Через щелочку между вышитыми занавесками я заметил вельможу Интефа, небрежно развалившегося на подушках из чистого шелка, привезенного с Востока. Подушки эти стоили, по крайней мере, пять золотых колец каждая.

Щеки его были свежевыбриты, а волосы убраны в официальную прическу. На ее вершине был закреплен конус ароматизированного пчелиного воска, который тает на жаре и стекает по волосам и по лбу, охлаждая кожу. Рука, сплошь унизанная кольцами, лениво лежала на гладком загорелом бедре красивого маленького мальчика-раба, которого скорее всего приобрели недавно, так как я не знал его.

Сила моей ненависти застала меня врасплох, когда я увидел прежнего господина. Все неисчислимые оскорбления и унижения, которые я вынес в свое время, нахлынули на меня. Его последнее преступление только усилило мою ярость: посылая мне кобру, он подвергал опасности не только мою жизнь, но и жизнь моей госпожи. Если я и мог простить ему остальное, этого бы никогда не простил.

Его голова стала поворачиваться ко мне, но, прежде чем глаза его встретились с моими, я нырнул за спину гороподобной женщины. Носилки двинулись дальше по узкой улочке, я посмотрел им вслед и внезапно почувствовал, что весь дрожу, как после схватки с коброй.

– О божественный Гор, услышь мою мольбу, не дай мне покоя до тех пор, пока он не умрет и не отправится к Сету, своему господину, – прошептал я и снова направился к воротам, проталкиваясь через толпу.

ПОЛОВОДЬЕ достигло высшей точки, и земли вокруг реки исчезли в благотворных объятиях Нила. Как и всегда, с начала времен, река откладывала на полях жирный слой черного ила. Когда вода уйдет, сверкающие просторы снова расцветут той характерной зеленью, которую можно увидеть только у нас в Египте. Солнечный свет и плодородный ил позволят вырастить три урожая до того, как Нил опять выйдет из берегов и принесет свои дары.

По краям залитых водой полей шли насыпи. Они регулировали распределение воды и служили дорогами. Я пошел по тропе, проложенной по вершине насыпи, на восток, пока не дошел до каменистой почвы у подножия холмов, где повернул на юг. По пути я время от времени нагибался и переворачивал придорожные камни, пока не нашел то, что искал. Потом прибавил шагу и решительно зашагал вперед. Я настороженно вглядывался в рваную линию холмов по правую руку, потому что в таких местах шайки сорокопутов часто устраивали засады. Я пересекал каменистый овраг, когда меня внезапно окликнули.

– Помолись за меня, любимец богов! – Нервы мои были настолько напряжены, что я вскрикнул от испуга и отпрыгнул в сторону, прежде чем успел взять себя в руки.

Мальчишка-пастушок сидел на краю оврага прямо надо мной. Ему было не более десяти лет, но с виду он казался старым, как первый грех человека. Я знал, что сорокопуты часто используют детей в качестве разведчиков и часовых. Маленький оборвыш, казалось, был создан для этой роли. Волосы у него были грязные и всклокоченные, а плохо продубленная козья шкура, из которой сшили его одежду, воняла так, что я чувствовал запах со дна оврага. Его блестящие вороньи глаза быстро и жадно осмотрели меня, оценивая наряд и поклажу.

– Куда ты направляешься и по какому делу, добрый отец? – спросил он и просвистел длинную тонкую мелодию на тростниковой дудочке, которая вполне могла оказаться сигналом для того, кто прятался выше по склону.

Прошло несколько мгновений, прежде чем сердце мое успокоилось, и я снова обрел дар речи.

– Ты дерзок, дитя. Какое тебе дело, кто я и куда иду? Его поведение по отношению ко мне тут же изменилось.

– Я голоден, милостивейший жрец, я сирота, которому приходится самому кормить себя в этом жестоком мире. Нет ли у тебя корочки хлеба в твоем таком большом мешке?

– Ты не кажешься мне голодным. – Я отвернулся и пошел дальше. Но пастушок скатился по склону оврага и заплясал передо мной.

– Покажи мне, добрый отец, что у тебя в сумке, – настаивал он. – Смилуйся, добрый господин.

– Ладно, негодник. – Я достал из сумки спелый финик. Он протянул руку, но я тут же сжал кулак. Когда снова разжал пальцы, финик превратился в багрового скорпиона. Ядовитое насекомое угрожающе подняло хвост над головой, мальчик завопил и поскорее забрался обратно на склон оврага.

Наверху он остановился и закричал:

– Ты не жрец. Ты – джин пустыни, ты дьявол, а не человек. – Он лихорадочно сделал знак от сглаза, сплюнул три раза на землю и помчался вверх по склону холма.

Я поймал скорпиона под плоским камнем у дороги. Разумеется, выдернул жало из кончика хвоста, прежде чем сунуть его в свой мешок. Скорпион был припасен именно на такой случай. Тот же старый раб, который научил меня читать по губам, показал мне еще кое-что, пока жил с нами. Этому фокусу меня тоже научил он.

У подножия следующего холма я остановился. Пастушонок стоял прямо на вершине гряды. Он был не один. Рядом с ним находились двое мужчин, а ребенок яростно жестикулировал. Увидев, что я заметил их, они тут же исчезли за линией холмов. Можно не сомневаться, они вряд ли будут приставать к дьявольскому жрецу.

Не прошел я и нескольких сот шагов, как почувствовал впереди на дороге какое-то движение. Тут же остановился и прикрыл глаза от ослепительных лучей полуденного солнца. С облегчением разглядел небольшую и совершенно невинную группу людей, приближавшуюся ко мне. Я осторожно пошел им навстречу, и, когда расстояние между нами уменьшилось, сердце у меня чуть не выпрыгнуло из груди: мне показалось, что я узнал Тана. Он вел на поводу ослика.

Маленькое жилистое животное несло тяжелый груз. На его спине поверх огромного узла сидели женщина и ребенок, но ослик весело трусил вперед. Женщина, как я успел разглядеть, была в положении. Живот тяжело лежал на коленях. Ребенок за ее спиной оказался девочкой лет десяти-одиннадцати.

Я уже собирался окликнуть Тана и поспешить навстречу, когда понял, что ошибся и человек этот мне незнаком. Меня обманули его рост, широкие плечи и ловкость движений, когда он вел в поводу ослика, а также сверкающая грива золотых волос. Мужчина подозрительно разглядывал меня, обнажив меч. Он отвел ослика с дороги и встал между мной и ценным грузом.

– Да благословят тебя боги, добрый путник! – Я решил играть роль жреца до конца, а он проворчал что-то и продолжал целиться кончиком меча мне в живот. В нашем любимом Египте никто не доверяет незнакомцу.

– Ты рискуешь жизнью своей семьи на этой дороге, друг мой. Тебе следовало бы искать защиты каравана. В холмах прячутся разбойники. – Я уже тревожился за них. Женщина показалась мне милой и порядочной, а ребенок за ее спиной чуть не расплакался при моих словах.

– Проходи, жрец, – приказал мужчина, – прибереги свои советы для других. Мне они не нужны.

– Вы очень добры, благородный господин, – прошептала женщина. – Мы целую неделю ждали каравана в Кене и не могли больше там оставаться. Моя мать живет в Луксоре. Она поможет мне родить ребенка.

– Молчи, женщина, – зарычал на нее муж. – Я не стану связываться с незнакомцем, даже если на нем плащ жреца.

Я заколебался, стараясь придумать, чем им помочь. Девочка оказалась красивой малюткой с черными обсидиановыми глазами. Мне понравилось ее личико. Однако в тот самый момент муж погнал ослика мимо меня, и я посмотрел им вслед, беспомощно пожав плечами.

Невозможно горевать за все человечество, сказал я себе. Так же, как нельзя заставлять слушаться твоего совета тех, кто отказывается от него. Я отправился на север не оглядываясь.

Было уже довольно поздно, когда я наконец обогнул холм и увидел у своих ног длинную каменистую косу, уходившую в зеленые болота. Даже с высоты холма нельзя было разглядеть хижину. Она скрывалась в глубине зарослей папируса – крыша у нее была из тростника, поэтому она полностью сливалась с окружающей растительностью. Я побежал вниз по тропинке, прыгая с камня на камень, пока не добрался до воды. До основного русла Нила было далеко, и течение здесь почти не чувствовалось.

У небольшого причала я нашел старую полуразвалившуюся лодку. Она была наполовину затоплена, и мне пришлось вычерпать из нее воду, прежде чем спустить на воду. Затем я стал пробираться по проходу между зарослями папируса, осторожно отталкиваясь шестом. Когда вода стояла низко, хижина была на суше, но теперь у ее опор вода доставала до плеч.

К одной из свай была привязана лодка поновее моей. Она была пуста. Я привязал свою лодку рядом и, забравшись по шаткой лесенке на помост, заглянул в старую охотничью хижину. Свет струился через дыры в соломенной крыше, но это не портило ее, так как у нас в Верхнем Египте дождей не бывает.

С того самого дня, как мы с Таном обнаружили эту хижину, я не видел в ней такого беспорядка. Одежда, оружие и кухонная утварь были разбросаны по полу, как обломки доспехов и трупы на поле боя. Вонь винного перегара перебивала даже запах несвежей пищи и немытых тел.

Тела же лежали на грязном матраце в дальнем углу хижины. Я осторожно пробрался по заваленному вещами полу, чтобы осмотреть их. Они были живы. Женщина застонала, заворчала во сне и перевернулась на спину. Она молода, и ее обнаженное тело достаточно соблазнительно. Груди большие, а внизу живота темнела короткая поросль жестких курчавых волос. Однако даже во сне лицо казалось грубым и неумным. Тан, без сомнения, нашел ее в одном из портовых притонов.

Он всегда был очень разборчив и никогда не пил много. Эта тварь и множество пустых кувшинов из-под вина, составленных вдоль стен, показывали, как низко он пал. Я посмотрел на него и едва смог узнать. Лицо распухло и заросло нечесаной и немытой бородой. Очевидно, он не брился с тех пор, как я видел его у стен гарема.

Женщина проснулась. Ее глаза остановились на мне, одним ловким кошачьим движением она соскользнула с матраца и бросилась к кинжалу, висевшему на стене рядом со мной. Я выхватил оружие из ножен прежде, чем она дотянулась до него, и выставил вперед обнаженный клинок.

– Уходи, – тихо приказал я. – Иначе ты ощутишь в брюхе нечто такое, чего там еще не бывало.

Она собрала вещи с пола и быстро натянула одежду, злобно разглядывая меня.

– Он не заплатил мне.

– Думаю, ты уже сама щедро вознаградила себя за работу. – Я махнул кинжалом в сторону двери.

– Он обещал мне пять золотых колец.

Ее тон изменился, в голосе слышалась мольба.

– Я уже двадцать дней работаю не покладая рук. Я делала для него все, что только нужно. Готовила, содержала дом в чистоте, обслуживала его и убирала рвоту, когда он напивался. Мне нужно заплатить, я не уйду, пока мне не заплатят…

Я схватил ее за длинные черные волосы и подтолкнул к двери, затем, не выпуская, помог спуститься в худшую из двух лодок, в которой сам приплыл. Как только она оттолкнулась шестом от помоста, и я уже не мог ее достать, на меня обрушился такой поток ругательств, что цапли и другие водяные птицы испуганно вылетели из зарослей камыша вокруг нас.

Когда я вернулся к Тану, он даже не пошевелился. Я проверил кувшины. Большая часть из них была пуста, но в трех еще оставалось вино. Мне стало интересно, как ему удалось запасти столько выпивки. Скорее всего, послал женщину в Карнак, и какой-нибудь лодочник помог ей. Судя по количеству кувшинов, здесь всему отряду Синего Крокодила хватило бы на полгода. Не мудрено, что Тан находился в таком состоянии.

Я посидел немного рядом с ним на матраце, дав волю сочувствию. Он пытался погубить себя. Я понимал это и не презирал его. Любовь к моей госпоже была столь велика, что Тан не хотел жить без нее.

Разумеется, я также злился на него за то, что он так дурно обошелся с собой и позволил непростительной жалости к самому себе овладеть им. Тем не менее даже в столь жалком состоянии, в нем оставалось какое-то благородство, вызывавшее во мне восхищение. В конце концов не он один был виноват в этом. Моя госпожа тоже пыталась принять яд и умереть. Я понял и простил ее. Разве мог я не понять и не простить Тана? Я печально вздохнул: двое молодых людей были моим единственным достоянием в этом мире. Затем я поднялся на ноги и принялся за работу. Сначала постоял немного над Таном, разжигая в себе злобу, чтобы по-настоящему грубо обойтись с ним. Потом схватил его за ноги и потащил из хижины. Он почти пришел в себя и слабо выругался, но я не обращал внимания на слабые попытки остановить меня и выбросил его через дверь хижины. Тан полетел головой вперед и с оглушительным всплеском ушел под воду. Я подождал, пока он всплыл и, толком не придя в себя, начал барахтаться около лестницы.

Я спрыгнул в воду рядом с ним, схватил обеими руками за волосы и засунул голову под воду. Какое-то время он сопротивлялся слабо и мне удавалось удерживать его под водой. Потом в нем проснулся инстинкт самосохранения, и он начал биться изо всех сил. Меня выбросило из воды и швырнуло в сторону, как веточку во время бури.

С диким рыком Тан выскочил на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, и стал яростно отбиваться от невидимого врага. Ударом кулака он мог оглушить гиппопотама, поэтому я поспешно отошел подальше и наблюдал за ним с безопасного расстояния.

Кашляя и задыхаясь, Тан кое-как добрался до лестницы и повис на ней. Мокрые волосы струились по его лицу, закрывая глаза. Видимо, он сильно наглотался, и я даже почувствовал тревогу. Мое средство могло оказаться слишком сильным. Я уже собрался прийти ему на помощь, как он широко раскрыл рот, и оттуда хлынула вонючая смесь болотной воды и полупереваренного вина. Я был поражен количеством этой отвратительной жидкости.

Он по-прежнему висел на лестнице, захлебываясь от недостатка воздуха. Я подплыл к одной из свай и подождал, пока его вырвало еще раз, а потом сказал, вложив в свои слова все презрение, на которое был способен:

– Моя госпожа Лостра не могла бы не гордиться тобой сейчас.

Он огляделся залитыми водой глазами и наконец увидел меня.

– Проклятие, Таита! Так это ты пытался утопить меня? Идиот, я же мог убить тебя.

– В твоем теперешнем состоянии ты мог навредить только кувшину вина. Боже, какое отвратительное, жалкое зрелище ты собой представляешь! – Я взобрался по лестнице в хижину, оставив его в воде. Он тряс головой и бормотал что-то себе под нос. Я начал убираться в хижине.

Прошло довольно много времени, прежде чем Тан последовал за мной и пристыженно уселся у входа. Не обращая на него внимания, я продолжил уборку, пока наконец ему самому не пришлось нарушить молчание.

– Как ты живешь, дружище? Мне не хватало тебя.

– Другим тебя тоже не хватало. Крату, например. Флотилия билась с врагом в низовьях реки. Им бы пригодился еще один меч. А кроме того, моя госпожа Лостра тоже скучала по тебе. Она говорит о тебе каждый день, и любовь ее по-прежнему чиста и искренна. Интересно, что бы она подумала о той шлюхе, которую я выгнал из твоей постели.

Тан застонал и схватился за голову.

– Ох, Таита, не произноси имени своей госпожи. Мне невыносимо слышать его.

– Так открой кувшин вина и валяйся в собственном дерьме из жалости к себе, – сердито предложил я.

– Я потерял ее навсегда. Чтобы ты на моем месте сделал?

– Мне потребовалась бы вера и выдержка, так же, как и ей.

Он жалко взглянул на меня.

– Расскажи мне о ней, Таита. Как ее здоровье? Вспоминает ли еще обо мне?

– Это-то как раз и есть самое печальное, – с отвращением проворчал я. – Она больше ни о чем вспоминать не хочет. Готовится к тому дню, когда вы сможете соединиться.

– Этот день не придет никогда. Я потерял ее навсегда и больше не хочу жить.

– Хорошо! – коротко согласился я. – Тогда не будем больше тратить времени. Пойду и скажу госпоже, что ты даже не захотел выслушать ее послание. – Я проскользнул мимо него, скатился по лестнице, прыгнул в лодку и уже собирался оттолкнуться.

– Подожди, Таита! – окликнул он меня. – Вернись.

– Зачем? Ты хочешь умереть? Умирай. Я пришлю бальзамировщиков за трупом.

Он смущенно улыбнулся мне.

– Ладно, я веду себя глупо. Пьянка выбила меня из колеи. Вернись, умоляю тебя. Передай послание Лостры.

С показной неохотой я забрался по лестнице в хижину, и он, слегка пошатываясь, вошел следом за мной.

– Моя госпожа просила сказать тебе, что любовь ее жива и ничто, никакие тяготы не смогли поколебать ее. Она остается и навсегда останется твоей женой:

– Клянусь Гором, мне стыдно слышать это, – пробормотал он.

– Нет, – возразил я, – твой стыд – твоя же выдумка.

Он выхватил из ножен меч, висевший над кроватью, и несколькими ударами разбил кувшины, составленные у дальней стены хижины. С каждым ударом из разбитого кувшина била струя вина и тоненькими струйками сочилась вниз через щели в полу.

Он задыхался, когда снова повернулся ко мне, и я презрительно бросил ему:

– Посмотри на себя, ты опустился настолько, что стал слаб и немощен, как старый жрец…

– Хватит, Таита! Ты достаточно наговорил. Не смей больше смеяться надо мной или пеняй на себя.

Я увидел, что он разозлился. Этого я, собственно, и добивался. Оскорбления заставили его прийти в себя.

– Госпожа моя хочет, чтобы ты принял вызов фараона и через пять лет, когда она будет свободна, живой и увенчанный почестями, соединился с ней.

– Через пять лет? О чем ты говоришь, Таита? Разве наши мучения когда-нибудь кончатся?

– Я обратился к лабиринтам по просьбе фараона. Он умрет через пять лет, – просто сказал я. Тан с благоговейным страхом уставился на меня. Я увидел, как сотни разных чувств сменялись на лице. Его настроение было так же легко читать, как иероглифы на свитке папируса.

– Лабиринты! – прошептал наконец. Когда-то давно он сомневался в моих способностях, но теперь верил в них даже больше, чем моя госпожа. Он слишком часто видел, как мои сны сбываются.

– Можешь ли ты ждать так долго свою возлюбленную? – спросил я. – Госпожа моя клянется, что готова ждать тебя целую вечность. Можешь ли ты прождать ее всего пять лет?

– А она обещала ждать?

– Целую вечность, – повторил я, и мне показалось, что он вот-вот заплачет. Я бы не выдержал такого зрелища. По крайней мере, не смог бы глядеть ему в глаза, поэтому поспешно продолжил: – Разве ты не хочешь услышать, какое видение мне послали лабиринты? Тан проглотил слезы.

– Да, да, хочу, – горячо ответил он. И мы начали говорить. Мы беседовали до наступления темноты.

Я рассказал ему то же, что и госпоже Лостре, все те подробности о ее отце, которые раньше скрывал от них. Когда же я наконец подробно поведал о том, как был разорен и погублен его отец, Пианки, вельможа Харраб, Тан разозлился настолько, что ярость выжгла последние следы хмеля из сознания, и когда над болотами начало светать, его решимости не было предела.

– Давай же скорее примемся за выполнение твоего плана. Он кажется мне совершено правильным.

Тан поднялся и подпоясался мечом. Хотя я считал, что ему следовало бы отдохнуть немного и оправиться от долгого кутежа, он не желал даже слышать об этом.

– Нужно немедленно отправляться в Карнак. Крат ждет нас, страстное желание отомстить за отца и увидеть возлюбленную огнем горит в моей груди.

КАК ТОЛЬКО мы вышли из болот, Тан пошел впереди меня по каменистой тропе, а я бегом следовал за ним. Когда солнце появилось изза горизонта, пот заструился у него по груди и спине, промочив пояс юбки. Казалось, тело очищается от кислого старого вина. Хотя я и слышал, как тяжело он дышит, Тан ни разу не остановился отдохнуть и не сбавил шага. Не задерживаясь ни на секунду, бежал сквозь иссушающий жаркий воздух пустыни.

Скоро я остановил его окриком, и мы встали рядом, плечом к плечу, глядя вперед. Мое внимание привлекли птицы. Я увидел движение их крыльев вдалеке.

– Стервятники, – прохрипел Тан, задыхаясь. – Они нашли какую-то мертвечину в скалах.

Он обнажил меч, и мы осторожно пошли вперед.

Первым мы обнаружили мужчину и согнали с него стервятника, который поднял целую бурю ударами крыльев. По гриве светлых волос я узнал путника, встреченного по дороге к хижине за день до этого. От лица его ничего не осталось: он лежал на спине, и птицы сожрали всю плоть до кости. Они выклевали глаза, и теперь пустые глазницы смотрели в безоблачное синее небо. Губы исчезли, и окровавленные зубы смеялись глупой шутке нашей краткой жизни. Тан перевернул его на живот, и мы увидели колотые раны на спине, причину смерти. Их было по меньшей мере с дюжину.

– Кто бы ни убил его, он явно постарался сделать свою работу наверняка, – заметил Тан тоном привыкшего к смерти воина.

Я пошел дальше в скалы, и передо мной поднялось черное гудящее облако мух, слетевших с тела женщины. Не могу понять, откуда появляются мухи, они словно материализуются из воздуха в жгучей жаре пустыни. Я понял, что у нее случился выкидыш, пока разбойники забавлялись с ней. Они, наверное, оставили ее живой. Из последних сил она взяла ребенка на руки, прижала его к себе и умерла, прислонившись грудью к огромному камню, защищая своего мертворожденного ребенка от стервятников.

Я продолжил путь по обломкам скал, и снова гудение мух указало мне, куда разбойники оттащили девочку. Тут, по крайней мере, у одного из них хватило сочувствия перерезать ей горло, и она не осталась умирать на жаре от потери крови.

Муха села мне на губу. Я смахнул ее и заплакал. Когда Тан подошел, я все еще не мог успокоиться.

– Ты знал их? – спросил он. Я кивнул и прокашлялся.

– Встретил их вчера по дороге к хижине. Пытался предупредить… – я остановился, мне было трудно говорить. – У них был ослик. Сорокопуты, наверное, забрали его.

Тан кивнул с абсолютно пустым выражением лица, отвернулся и быстро оглядел скалы.

– Сюда! – позвал и побежал, направляясь в каменистую пустыню.

– Тан! – закричал я ему вслед. – Крат ждет нас… – Он не обратил ни малейшего внимания, и оставалось только последовать за ним. Я скоро догнал его, когда он потерял отпечатки копыт ослика на каменистой почве и был вынужден искать продолжение следа.

– Я горюю об этой семье даже больше, чем ты, – настаивал я. – Это же глупо. У нас нет времени. Крат ждет нас.

Он оборвал меня, не взглянув в мою сторону.

– Сколько было ребенку? Не более девяти лет? У меня всегда найдется время, чтобы восстановить справедливость. – Лицо его выражало холодное желание отомстить. Прежняя, крепкая воля вернулась к нему. Я понял, что спорить бесполезно.

Образ маленькой девочки все еще стоял перед моими глазами. Я присоединился к Тану, и мы снова нашли след. Теперь, когда работали вместе, двигались вперед гораздо быстрее.

Мы с Таном преследовали газелей, антилоп и даже льва, а на охоте оба прекрасно овладели эзотерическим искусством следопыта. Работали в паре и бежали по обе стороны следов, оставленных нашей дичью, знаками показывая любой поворот или изменение следа. Очень скоро наша дичь вышла на грубую, плохо битую тропу, которая шла на восток от реки в глубину пустыни. На тропе стало гораздо легче.

Было около полудня, и наши фляги уже опустели, когда мы наконец увидели тех, кого искали, далеко впереди. Разбойников было пятеро, они вели с собой ослика. Очевидно, не ожидали, что кто-то будет преследовать в пустыне – их крепости, и шли беззаботно. Даже не подумали об охране в арьергарде.

Тан потянул меня за скалу и, пока мы переводили дыхание, прорычал:

– Обойдем их. Я хочу увидеть лица.

Он вскочил на ноги и повел меня в обход. Мы перегнали шайку сорокопутов, двигаясь вне поля их зрения. Потом резко свернули и вышли на тропу впереди. Тан опытным глазом воина нашел безупречное место для засады.