Текст книги "Состязание. Странствие"

Автор книги: Тур Хейердал

Соавторы: Коре Холт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Юхансен:

– Это помогло нам выжить. Амундсен:

– Двое в мешке не для всех подходит.

– Не для всех?

– Не всем доставит удовольствие спать вместе.

– Удовольствие спать вместе?..

Снаружи бушует непогода. В палатке воцаряется мертвая тишина.

Юхансен курильщик. Он достает табак. Раскуривает трубку. Руки его чуть дрожат. Может быть, это от холода.

– Ты хочешь сказать, что нам доставляло удовольствие?..

Он изменяет тон, делает его резче под маской холодной вежливости:

– Господин капитан считает, что нам с Нансеном доставляло удовольствие?..

Начальник доказывает, что ему и впрямь присущи качества руководителя. Он не отвечает.

Но в последующие тяжелые, холодные дни они часто думают о двойном спальном мешке.

Они доходят – почти – до восемьдесят второй параллели и устраивают склад. Собаки Амундсена выбились из сил. На обратном пути двух из них сажают на другие сани. Но они скатываются с саней и замерзают. Рубя на части одну тушу, Вистинг на растертой упряжью груди обнаруживает гноящуюся рану. Он закапывает тушу в снег, чтобы другие собаки не отравились. Ночью просыпается от страшного гама. Собаки откопали мертвечину и дерутся из-за добычи. Сжирают все дочиста и разбредаются – измученные, изголодавшиеся, с разбитыми лапами. Но группа в полном составе возвращается в «Фрамхейм».

Первая тройка тоже вернулась. Заброска проведена успешно. Теперь пусть приходит зима.

Скотт IV

Одни моторные сани все еще стоят на шельфовом леднике в открытом ветрам проливе Мак-Мёрдо. Стоят в нескольких километрах от материка в окружении ящиков с запасными частями и сотен бочек с нефтью и керосином. Обернутые брезентом, они смахивают на маленькое суденышко. Сейчас они поедут на базу.

Заработал мотор, и резкое тарахтение возвещает, что в Антарктиде наступили новые времена. Важно шествует через лед депутация пингвинов, протестуя против неведомого доселе шума. Ветер разносит ядовитый газ из мотора; восторженный молодой человек размахивает шапкой, приветствуя первые зловония на ледовом континенте. Трое саней, привезенных экспедицией, обошлись в сотни тысяч фунтов стерлингов. Внезапно кто-то из людей проваливается одной ногой в воду.

Тут же начинают проваливаться и сани, одна гусеница медленно уходит под лед, сани буксуют, кренятся и падают набок.

Шлепая по выступившей воде, к саням бросаются два десятка человек с веревками – моряки, умеющие молниеносно вязать крепкие узлы. Сантиметр за сантиметром они поднимают сани и ставят их прямо.

Подоспевает Скотт, сани готовы к движению, снова запускается мотор. Но сани опять проваливаются. Кто-то орет:

– Поберегись!..

Они разбегаются в стороны, сани дыбятся, уходят под воду задним концом, на секунду застывают, напоминая торчащий из моря темный кулак, потом исчезают навсегда.

Люди поспешно выбираются на берег.

Двое саней целы.

Мысль о моторных санях не дает Амундсену спать по ночам.

* * *

Скотт устроил свою базу в двадцати пяти километрах от мыса Хат-Пойнт, где в свое время обосновались участники экспедиции «Дискавери» во главе с Шеклтоном. 24 января 1911 года Скотт выходит на юг для заброски провианта на первый склад. В отряде одиннадцать человек, некоторые из них умеют ходить на лыжах; восемь пони и двадцать шесть собак тянут сани.

И собаки и пони уже использовались англичанами в полярных областях, но сочетание разных тягловых животных создает дополнительные трудности. Собаки способны вдруг метнуться в сторону, чтобы попытаться ухватить кусочек окорока пони. Необходимо выдерживать между ними дистанцию, разделив отряд на две части. И еще одно. Если каюр может бежать на лыжах рядом с санями, то погонщик пони должен вести лошадь за уздечку, а это влияет на ритм его движения. Приходится снимать лыжи и топать без них по глубокому снегу.

Первая часть пути на юг – от одного мыса до другого по шельфовому леднику. По каменным осыпям на материке не пройти. Смешанный с солью снег на морском льду липкий. Сам лед ненадежен; перед глазами еще стоит картина тонущих моторных саней. Поэтому люди спешат, обливаясь потом, погоняют собак и пони. Сани тяжело нагружены. На западе видно вершину Эребуса. Увенчанный шапкой огня вулканический конус пронизывает пелену тумана. Кажется, что туман горит.

Они благополучно пересекают шельфовый ледник и первому лагерю на материке дают имя «Безопасность». Натягивают палатки. Царит военный порядок. Офицеры есть офицеры, рядовым положено знать свое место. Однако мороз загоняет людей в палатки, не считаясь с чинами. Они опасаются, как бы такая ситуация не отразилась на дисциплине. Еще хуже чувствуют себя рядовые. Они не смеют разговаривать без разрешения и должны привыкать к тому, что в живот им упираются офицерские колени. Правда, холод не делает различия, всем спится одинаково плохо. И за едой разница в званиях стирается. Светлая улыбка начальника экспедиции – точно солнечный луч.

В числе участников заброски капитан индийской армии Лоренс Оутс. Он мультимиллионер, внес свой вклад в финансирование экспедиции. После писали, что Скотт был излишне милостив к толстосумам, желавшим пополнить собой ряды участников. Но Оутс не зря занимает свое место. Этот мультимиллионер привык иметь дело с лошадьми. Он досконально их изучил, они его страсть, этих пони сопровождал всю дорогу до Антарктиды. Вот они стоят, понурясь от ветра.

Чтобы завоевать полюс для Англии, надобно сохранить возможно больше привезенных лошадей. Оутс круглые сутки не отходит от них. Смотрит, как они ставят ноги, как изгибают шею. Замечает сосульки на мордах – это значит, что температура тела недостаточна, чтобы растопить лед. На ночь для пони сооружают ограду из ледяных глыб. Они прислоняются к этой ограде. Собаки спят под снегом. Выбираются из своих нор в облачке пара. Тогда как пони коченеют от мороза.

В один из дней Оутс замечает, что две лошади отказываются от корма. Это говорит о том, что их силы на исходе. Копыта пони проваливаются в снег. Еще хуже то, что метель пронизывает шерсть до самой кожи и там снежинки тают.

Переход оказывается очень тяжелым. И вот уже Скотт вынужден задаться вопросом, что важнее: сберечь возможно больше пони или забросить провиант возможно дальше на юг. Оутс разбирается в лошадях. Но решать должен Скотт. Уилсон с его тонким длинным носом и глубоким умом всегда готов дать добрый совет. Они пробиваются дальше на юг.

Самого слабого пони прозвали Усталый Вилли. На беду ему достались самые тяжелые сани. Теперь он отстает. Усталого Вилли ведет молодой сильный норвежец – Трюггве Гран. Вскоре выясняется, что слабость Вилли оборачивается слабостью всей группы. Разражается буран.

Они разбили лагерь. Исчезли все намеки на ориентиры. Ни Эребуса с его огненной шапкой, ни неровностей рельефа, ничего, кругом сплошная белизна. Собак засыпает снегом. У стоящих за стеной из снежных кирпичей пони на спине толстый слой снега. Они мерзнут, уныло привалясь к стене; ни ногам, ни голове нет отдыха.

Люди набиваются в самую большую палатку. Если очень напрячься, можно внушить себе, что весь мир – здесь. Тонкое, в миллиметр толщиной полотно, растянутое на шестах и укрепленное вбитыми в лед кольями, отражает натиск бурана. Гудит примус. Дышат одиннадцать человек, и столбик термометра ползет вверх к нулевой отметке. Чашки чая облегчают существование. Время от времени Оутс выбирается наружу и возвращается, сопровождаемый снегом и морозом. Говорит:

– Еще живы…

Буран лютует третьи сутки. Кажется, сама Империя проваливается в тартарары. Скотт подумывает о том, чтобы вслух прочитать «Отче наш». Но слишком тесно сидят они в палатке. Такая обстановка не располагает к молитве. Они ощущают дыхание друг друга, видят лица с бегающими глазами. Палатка качается от сильного порыва ветра. Кто-то вскакивает на ноги, наступает на соседа, бодает парусину – сейчас все рухнет… Скотт воздерживается от чтения молитвы.

Покажет ли всемогущий сегодня ночью, что его могущество превыше всяких слов? Этот вопрос сверлит мозг Скотта, когда он забирается в спальный мешок, пытаясь уснуть.

Где сейчас Амундсен?

Он ведь телеграфировал, что идет на юг?

Скотт еще не знает, что Кемпбелл встретил Амундсена в Китовой бухте.

Наконец буран стихает.

И тут на Усталого Вилли нападают собаки. За время ненастья они отоспались и накопили энергию. Усталый Вилли усталее прежнего. Он весь поник и не видит угрожающую ему опасность. Свора собак сорвалась с привязи. У них сосет под ложечкой, пасти полны слюны – так они стосковались по мясу. Псы дружно набрасываются на Вилли. Он отчаянно брыкается, бьет копытом одну собаку, промахивается по другой, челюсти третьей впиваются ему в брюхо. Вилли ложится, пытаясь раздавить врага о лед, и это ему почти удается. Но в таком положении он не может брыкаться. Со всех сторон его осаждают собаки. На них с криками бросаются люди. Кто-то орет:

– Бейте сволочей по зубам!

Они так и делают, вооружась железными штырями. Собаки отскакивают, нападают снова, рвут клыками кожаные штаны, катаются по снегу с красными от лошадиной крови мордами.

Их удается отогнать.

Вилли еще жив. Но теперь лучше бы дать ему умереть.

Они продолжают идти на юг. Скотт готов на предельный риск, чтобы дойти до восьмидесятой параллели. Целая тонна продовольствия и снаряжения будет там ждать следующего лета, когда они пойдут к полюсу.

Но восьмидесятая параллель не дается им. Они могут достигнуть ее, если принесут в жертву Вилли. Оутс считает, что его хватит еще на один дневной переход, тогда они достигнут цели, а там можно и забить Вилли. Но Скотт против. Он пришел к выводу, что важнее довести Вилли живьем обратно на базу, ибо весной, когда они пойдут на полюс, будет нужен каждый пони.

Кто кого? Один – начальник, на стороне другого убежденность. Это первый и единственный раз, когда Оутс прекословит Скотту. Оба жалеют животных. Но сейчас речь идет не только о животном. Решается вопрос тактики. Оутс не сдается. У него внушительный голос. Оутс не отстает от начальника и после того, как тот принял решение. Он уверен в своей правоте. Вилли не доживет до весны. Только недвусмысленный жесткий приказ может заставить Оутса подчиниться воле начальника. Склад устраивают в пятнадцати-двадцати километрах дальше от полюса, чем предполагалось. Затем они поворачивают обратно.

Этому эпизоду посвящено не одно исследование. О чем догадывался Оутс, был ли он провидцем, остались бы Скотт и его люди живы, если бы Вилли был умерщвлен? Он все равно умер. На обратном пути совсем обессилел и пришлось его добить.

Там, где по плану должен был помещаться склад, Скотт погиб, возвращаясь с полюса, – погиб от голода, переутомления и холода. В считанных километрах от тонны продовольствия и снаряжения.

За несколько дней до этого Оутс добровольно покинул палатку.

Они возвращаются на базу. Идут по следу, который проложили, когда двигались на юг. Но так как они тогда сбились с курса, в одном месте след образует широкую дугу. И Скотт решает срезать ее, проложив новый маршрут. Имя одного из каюров – Мирз. Он возражает, что более длинный путь может оказаться выгоднее, ведь они убедились в его надежности. Но Скотт, вероятно, не в духе. А в таких случаях он упрям, властен и немногословен – морской офицер в разгар шторма. Мирз оставляет старый след и ведет собаку по новому курсу, через плато между двумя рядами торосов.

Ясный солнечный день, отраженный снегами свет слепит глаза, люди сбросили верхнюю одежду и положили ее на сани. До сих пор собаки хорошо выдерживают испытание. Скотт не ждал этого. Ему свойственно досадовать, когда его пессимизм не оправдывается. Внезапно шесть собак проваливаются в трещину.

Вожака упряжки звать Осман. Он обладает недюжинной силой и крепко уперся лапами в снег, удерживая провалившуюся шестерку. Они висят в трещине на постромках. Трещина была закрыта свежим снегом. Две собаки стоят по другую сторону провала. Позади них – сани. Вдруг край карниза обламывается, и эти две собаки тоже с воем скатываются вниз.

Один Осман остается наверху. Скотт уже подбежал к трещине. Вдоль ее края Мирз положил для опоры две лыжные палки. Лежа на животе, он подползает к провалу. Сначала ничего не видит, только слышит, как скулят собаки. Когда же глаза после яркого света на плато осваиваются с сумраком в провале, он различает незадачливых псов, болтающихся на постромках. Задыхаясь в борьбе с ремнями, они карабкаются друг на друга. Осман стоит как вкопанный. Сани тоже стоят.

Их разворачивают боком к провалу – так надежнее. Затем Скотт прыгает через трещину и привязывает Османа к палке, чтобы ему было легче удерживать груз. Подходит Уилсон. Остальные члены отряда приотстали. Мирз все еще лежит на животе, глядя вниз. Докладывает:

– Висят по-прежнему.

Однако в эту минуту две собаки вырываются из постромков и приземляются на уступе метрах в двадцати ниже.

Люди перебрасывают через трещину веревки, укрепляя ими упряжь, на которой висят собаки. Делают мостик из саней, прочно зачалив оба конца. Можно выпрягать Османа. Специалист по собакам Мирз предлагает, чтобы его спустили к бьющейся в постромках шестерке. Скотт колеблется. Спасти собак важно, но еще важнее не потерять человека. Наконец дает свое согласие.

Небо на севере хмурится. Знакомая картина, они знают: в несколько минут погода может измениться, наползет туман или безветрие сменится бураном. Показались остальные члены отряда. Кричать или махать им бесполезно, они далеко. В запасе есть еще веревки, Скотт с помощниками проверяют, надежно ли закреплены сани, осторожно подпрыгивают на краю трещины, заключают, что лед должен выдержать. Мирз обвязывается веревкой под мышками, чтобы обе руки были свободными. Он знает, чего можно ждать от собаки, когда она бьется, вися на ремнях. Садится на краю провала. Делает глубокий вдох и говорит:

– Пошел…

Двое спускают его в трещину, обмотав веревку вокруг воткнутой в снег палки, чтобы притормаживать. Вниз, вниз, метр за метром. Ошалелые от страха собаки лают как оглашенные. Видят приближающегося человека, узнают его.

Сколько раз он их бил. Теперь ради них рискует жизнью. Оказавшись в метре над собаками, он громко кричит на верхнюю. Она испуганно замолкает. Мирз молниеносно хватает ее за морду, не давая разжать челюсти. Обвязывает собаку взятым с собой концом тонкой веревки, перерезает постромку ножом, который держал в зубах, и пса вытаскивают наверх.

Собаки не глупые. Они понимают, что Мирз явился выручить их, но они одержимы страхом. Остальная часть упряжки висит ниже. Одна постромка не дает ему обогнуть собак, и он опускается им прямо на головы. Одна из них, дернувшись, вонзает зубы ему в ногу. Он сдерживает крик. И не отбивается ногами, чтобы не раскачаться на веревке. Нагибается, пытаясь ухватить собаку за голову. Ремень сдавил ей шею, грозя задушить. Мирз кричит наверх:

– Майна!..

Его опускают ниже. Теперь он висит вровень с собаками. Одна из них, оттолкнувшись лапами от другой, которая висит под ней, норовит впиться ему клыками в лицо. Он ударяет ее по лбу кулаком. Отдача толкает его в сторону вместе с собакой. Сверху что-то кричат. Качнувшись обратно, он ухитряется обмотать собаку веревкой, и ее волокут наверх.

Мирз почти совсем выбился из сил. Не мешало бы выбраться из трещины и передохнуть. Но смогут ли два товарища вытащить его и потом снова спустить? Он кричит:

– Я повишу так!.. Отдохну немного!..

Прямо под ним четыре пса. Далеко внизу стоят на выступе еще два. Он различает их в голубоватом освещении. По бокам – ледяные стены. В самом узком месте расстояние между ними всего два метра. Трещина кажется бездонной. Вверху он видит полосу белого света.

Наконец кричит:

– Майна!..

Товарищи опускают его пониже. Ближайшая собака, похоже, потеряла сознание, полузадушенная ремнями. С ней он справляется без труда.

Пока один из его помощников вытаскивает собаку, второй должен удерживать Мирза. Время от времени ему на голову опускаются снежные хлопья. Снег попадает за шиворот. Он обливается потом и мерзнет.

Одна собака за другой извлекается из трещины. Наконец приходит его черед. Двое на краю провала медленно, метр за метром, выбирают веревку. Остается совсем немного, когда Мирза вдруг ударяет по лицу объемистый ком снега. Наверху что-то потрескивает.

Они не торопятся. Он говорит себе: «Хоть бы выдернули поскорей!..» Но они тянут медленно, ровно, спокойно. Что-то кричат – не разобрать, что именно.

Наконец он наверху.

С минуту лежит на краю трещины, свесив ноги вниз и положив голову на колени Скотта.

Серая хмарь, копившаяся у горизонта, пропала. Снова ярко светит солнце, искрится снег. Подъезжает следующая упряжка. Люди при ней еще ничего не знают. Весело машут руками и спрашивают, не надо ли чем помочь.

Две собаки остались на уступе внизу. Скотт говорит:

– Несите сюда самую длинную веревку. Тридцатиметровую.

Мирз:

– Мне надо сперва отдохнуть. Скотт:

– Я сам спущусь.

Вмешивается Уилсон. Он друг Скотта, это дает ему право голоса при начальнике экспедиции. Он говорит, что собаки нам нужны, но люди тоже, и ты – особенно. Спускаясь в трещину, ты будешь рисковать не только своей жизнью.

– Мы не можем уходить отсюда, бросив собак в расселине.

– Мы можем их пристрелить.

– Я спущусь.

Они укрепляют чалки саней, играющих роль моста. Людей прибавилось. Сколько человек могут стоять на краю трещины без риска сорваться вниз? Для страховки каждый стоящий у расселины связывается веревкой с товарищем, который становится поодаль. Скотт обвязывает вокруг пояса конец тридцатиметровой веревки. Заходит на сани и садится, свесив ноги вниз. Уилсон стоит с одной стороны, Мирз – он уже пришел в норму – с другой. Веревку обмотали вокруг лыжных палок, чтобы притормаживать.

Скотт командует начинать спуск. В расселине оказывается темнее, чем он себе представлял. Он наблюдает, как меняется цвет ледяных стен. Его обдает холодом, падающий сверху свет тускнеет. Голоса товарищей звучат необычно гулко. Он кричит им:

– Все в порядке!..

Крик раскатывается между стенами так, что слов не разобрать; одна из собак на уступе под ним испуганно воет. Кажется, вой этот сперва уходит в бездонный провал и возвращается оттуда, приобретя еще более жуткое звучание. Этакий глухой, пронзительный, загробный, пугающий вопль.

Метр за метром вниз, он висит спокойно, однако не без тревоги отмечает, что и просто висеть вот так тоже утомительно. В ушах шумит. Холод от ледяных стен обжигает кожу.

Он приближается к уступу. Преодолевая боль в шее, нагибает голову, чтобы как следует рассмотреть его. Длина уступа – метра четыре, наибольшая ширина – полтора. В двух местах он совсем покатый.

Скотт кричит наверх:

– Помедленней!..

Теперь надо раскачаться на веревке, чтобы, приблизясь к ледяной стене, попасть ногами на уступ. Иначе можно и проскользнуть мимо. Качаясь, он ударяется о стену и резко падает примерно на полметра вниз. Его тут же приподнимают.

Он достает уступ одной ногой, затем другой. Он потерял одну рукавицу и ушиб палец о выступ в ледяной стене. Подтягиваясь за веревку, прочно встает на ноги. В двух метрах от него стоят собаки. Они перестали выть.

Он понимает, что ему теперь предстоит. Сперва – освободиться от веревки, затем попытаться без страховки обвязать ею первую собаку. И ждать, пока ее поднимут.

В голубоватом сумраке собачьи глаза сверкают как раскаленные угли. Теперь все зависит от его самообладания и от сообразительности собак. Понимают они, зачем он спустился? За спиной у него скользкая ледяная стена. Уступ местами покрыт снегом, что под ним – не видно.

Он приближается к собакам сантиметр за сантиметром, что-то говоря ровным, но твердым голосом. Подойдя к первой, чешет ее за ухом. Она огрызается. Клыки сжимают его запястье. Он не дергается, чтобы не разъярить собаку. Заставляет себя стоять спокойно, и собака отпускает руку. Можно не спеша отвязать веревку от себя и обмотать ею собаку.

Есть, пошла вверх.

Пока он стоит внизу без веревки, есть время изучить очертания льда и переливы красок – от красных бликов над ним до черной бездны внизу. Вторая собака не отрывает глаз от его лица. Они глядят друг на друга.

Какова глубина этой расселины? Триста метров, шестьсот? Кто станет ее измерять… Может быть, она доходит до коренной породы самого холодного материка на земном шаре и окаймляющий ее фирн откладывался тысячелетиями? Сверху спускается веревка.

Он начинает напевать. Певец из него никакой, но он слышал, будто тихое пение успокаивает животных. Ему удается обвязать веревкой последнюю собаку, после чего он стоит на уступе, ожидая, пока ее поднимут. Имя этому – одиночество. Слышно, как наверху собаки затеяли драку. Что ж, так и должно быть – взбодрились после спасения. Он понимает также, что его товарищи должны сперва изловить драчунов, чтобы опять не свалились в трещину.

И он продолжает ждать, стоя на уступе без веревки и прислушиваясь. Здесь, внизу, все звуки искажаются, отдаваясь гулкими раскатами. Как бы лед не раскололся от звуковых волн, еще обрушится на него! Наконец сверху медленно спускается веревка.

Так, поймал. Наверху что-то кричат, слов не разобрать. Голая рука, с которой он обронил рукавицу, совсем закоченела.

Начинает обвязываться, а пальцы не хотят повиноваться. Он вынужден бросить и вторую рукавицу. Его бьет дрожь. Мысли путаются? Заставь себя думать спокойно. Один мизинец торчит, словно твердый сучок.

Подышав на него, он наконец обматывается веревкой; в мозгу туман – кажется, он замерзает? Ага, веревка на месте. Теперь затянуть узел. Выдержит ли? Он кричит, чтобы тянули. Поехали.

Похоже, узел держит? Он поднимается вверх. Видит над собой выступ; чтобы его миновать, надо оттолкнуться рукой. Рука не слушается. Край выступа сдергивает с него меховую шапку, царапает голову, но он слишком ослаб, чтобы чувствовать боль. Наконец он наверху.

Двое ложатся на сани, которые оттащили от трещины. Скотта кладут на них. Сверху его накрывает своим телом Уилсон. Потом ему дают горячий чай. Один из его товарищей вскипятил воду, пока остальные воевали с собаками и Скотт ждал внизу на уступе.

* * *

Когда они шли на юг с грузом для склада, Скотт отправил назад несколько человек, выполнивших свою задачу. Эту группу возглавил Тедди Эванс – человек, который спас «Терра Нову» во время шторма. Договорились, что Эванс и его спутники будут ждать Скотта в лагере «Безопасность». Здесь они и встречаются. Два пони околели.

– Сдохли, – спокойно докладывает Эванс. – Вечером были живы, но от корма отказались. А утром совсем обессилели и сдохли.

Эванс знал толк в морском деле. В животных разбирался куда хуже. Он не умел, как Оутс, ласково погладить морду лошади, вовремя сообразить, когда необходимо взять клок сена и растереть лошадиный круп.

Встречу в лагере «Безопасность» не назовешь радостной. Но начальник экспедиции держит себя в руках, он обязан быть рассудительным. Что толку обрушивать гнев на Эванса – или на туман, ползущий сейчас с океана на севере? Они отдыхают в лагере. Начальнику есть о чем поразмыслить. Характер Скотта не позволяет ему беззаботно смотреть в лицо трудностям.

К неудаче с пони добавляется нечто похуже.

По пути на юг врач экспедиции Эдвард Аткинсон был поражен снежной слепотой и оставлен в лагере «Безопасность» вместе с младшим офицером Томасом Крином. Выздоровев, Аткинсон отправился на Хат-Пойнт, где стоял домик, построенный экспедицией «Дискавери». Однако Аткинсон и Крин не вернулись оттуда. Возможно, оба продолжили путь до базы на мысе Эванса. Скотт беспокоится за них. У него есть и другая важная причина спешить на Хат-Пойнт. Было условлено, что люди на «Терра Нове» попытаются доставить туда почту, если узнают что-нибудь об Амундсене.

Захватив несколько человек, Скотт отправляется на Хат-Пойнт. Подойдя к хижине, они видят приколотую к стене записку: «В хижине лежит мешок с почтой».

Входят внутрь. Хижина пуста.

Ни мешка, ни людей, однако есть признаки того, что люди были здесь совсем недавно.

Видимо, Аткинсон и Крин забрали почту и пошли обратно в лагерь «Безопасность», но где-то по пути разминулись со Скоттом. Скотт нервничает. К тому же вид хижины пробудил в нем воспоминания. Здесь он провел долгие зимние месяцы во время экспедиции «Дискавери».

Отсюда вышел в первый, неудавшийся поход к Южному полюсу.

Но что могло быть в письме?

Ведь письмо должно быть?

Уж наверное у команды «Терра Новы» были важные новости, если они подходили к мысу Хат-Пойнт перед тем, как окончательно взять курс на Новую Зеландию?

Скотт срывается с места и поспешно возвращается в лагерь «Безопасность». Видит издалека, что там появилась еще одна палатка.

Аткинсон и Крин живы-здоровы. Мешок с почтой при них. В нем одно-единственное письмо.

Письмо от Кемпбелла, с борта «Терра Новы».

* * *

Стоя на коленях на спальном мешке, Скотт вскрывает конверт. Он знает почерк Кемпбелла. Знает, что в письме должно упоминаться имя Амундсена. Не знает только, что о нем говорится: «Мы обнаружили его». Или: «Мы его не обнаружили». У него дрожат руки. В палатке так холодно, что у него идет пар изо рта. Он знает, что его товарищи окружили палатку – стоят тихохонько, молча, чтобы их не было слышно. Раздается громкий лай, который тут же удаляется. Понятно: они отогнали собаку.

Развернув листок, он читает:

«Мы обнаружили Амундсена в Китовой бухте, он на сто с лишним километров ближе к полюсу, чем наша экспедиция. Он поставил себе цель первым дойти до полюса. Люди у него сильные и опытные. Превосходные лыжники. Сам Амундсен человек твердый, сообразительный и волевой. У него больше ста собак. Мы видели, как его люди управляют ими. Это искусные каюры».

Скотт опускает письмо, в глазах у него темнеет, он тихо бранится. Вообще-то у него нет такой привычки. Он заплатил такую высокую цену за то, чтобы попасть сюда. Он никому не говорил о своей главной, великой цели: быть первым на полюсе. Официально экспедиция носит чисто научный характер. Но вся Англия знает – и Империя требует, чтобы он был первым. Разве Антарктида не британское владение?

У него шумит в ушах, он забывает, где сейчас находится. Может быть, он еще в Англии, еще можно отказаться от экспедиции? Он щиплет себя за бедро. Сквозь штаны и три слоя шерсти ногти почти не достают кожи. Ты стоишь на коленях на спальном мешке? Под тобой триста метров снега и льда.

Надо решать. Ты начальник, твое слово – закон. Можно ли перекроить планы и форсировать штурм полюса, отбросить науку, ясно, без экивоков заявить о нашей подлинной цели? Ты обязан довести до сведения своих людей содержание письма. Ты должен созвать их. Но что ты скажешь?.. Этого ты еще не знаешь.

С каждой минутой, что ты мешкаешь здесь, будет падать твой авторитет. Они скажут: «Он не знал, как поступить».

Он встает с тяжелой ношей. Засовывает письмо в карман. Оно написано на плотной бумаге, не сразу и сложишь. Он опять бранится. Вылезает из палатки.

Жестом подзывает Эдварда Эванса, просит его собрать всех людей. Они выстраиваются в шеренгу; он потребовал, чтобы и здесь соблюдался военно-морской устав. Мороз минус двадцать, острый северный ветер. Низко нависают тучи.

Здесь в Антарктиде царит такая тишина, что человеческий голос прорезает ее, будто нож. Когда собаки молчат, ты слышишь тишину – биение собственного сердца. Когда они тявкают, этот шум как бы рамка, оттеняющая тишину. Сейчас молчат все.

Люди построились, он не торопится. Наконец поднимается на специально насыпанный снежный бугор. Смотрит на своих спутников. Суровые лица, опаленные морозом, – теперь он знает этих людей, многие ему по душе, мысленно он уже выделяет наиболее выносливых и сноровистых. Они пойдут с ним на полюс.

Но что сказать сейчас?

«Мы форсируем наши планы и принимаем вызов?..»

Или: «Будем следовать нашему первоначальному плану. Не пристало нам участвовать в гонках к полюсу?..»

Они жадно всматриваются в его лицо. Он избегает этих вопрошающих, испытующих глаз.

Но теперь он знает, что надо делать. Перекраивать столь тщательно разработанные планы, начинать все сначала, принимать новые решения, рисковать всем, включаться в великую драму – больше той, в которой он уже задействован, – на это его не хватает. Быть сильным, опираясь на то, что утверждено, спокойнее.

Он говорит с натугой, и голос его далеко разносится в тишине:

– Кемпбелл пишет, что Амундсен находится в Китовой бухте, в ста километрах ближе к полюсу, чем мы. У него есть собаки, и он умеет с ними работать. Это значит, что он может пойти к полюсу раньше, чем мы с нашими пони. Мы будем действовать согласно первоначальному плану. Состязания из-за полюса не будет. Может быть, мы все равно опередим его.

Он отпускает людей жестом руки. Возвращается в палатку.

В лагере «Безопасность» хватает дел, но сейчас работа стоит. Он слышит, как кто-то шепчется около палатки, слышит негодующие возгласы. Похоже, назревает драка между двумя возмущенными людьми, одному из которых кажется, что другой недостаточно яростно проклинает Амундсена. Кто-то из офицеров шикает на спорщиков. Наступает вечер.

Однако негодование растет, множатся крики, ему ясно – выйди он сейчас и скажи: «Ну, что – поставим на карту все?..» – и они последуют за ним, поставят жизнь на карту. Но вправе ли он? В это время в палатку входят Уилсон, Эдвард Эванс и врач Аткинсон. Он встречает их молча, без обычной улыбки. Что-то происходит в этот вечер с их великим, умным, немногословным, замкнутым руководителем. Куда подевалось его нерушимое достоинство. Чертыхаясь, он выпаливает то, что давно накипело:

– Это же подлость! Разве не нам принадлежит право первыми достигнуть полюса? Амундсен предупредил, но недостаточно ясно! Он нечестен!

И он встает, сжимая кулаки, ярость выплескивается наружу. Таким они его никогда не видели – и никогда больше не увидят. Пришли с намерением отвести душу бранью (может быть, это утешит начальника экспедиции). А он сам чертыхается.

Кажется, его тошнит? Врач Аткинсон видит, что сейчас может произойти. Взяв в руки старый свитер, готов подставить, коли понадобится. Скотт дергает спальный мешок, у него слезы на глазах, вдруг взгляд его озаряет проблеск надежды, и он кричит:

– А не отправиться ли нам в Китовую бухту и задать им взбучку?.. Прогнать их? Это ведь наши владения?

Собравшиеся в палатке чувствуют себя побратимами. Их объединяет смелый план. Может быть, и впрямь попытаться дойти по суше до Китовой бухты, неожиданно напасть на норвежцев и… что дальше?

Убить их?

Они прошли суровую выучку в военных школах, уж как-нибудь сумеют разработать план атаки. Но могут ли они осуществить такой план без приказа, освобождающего их от вины? Они умные люди. Знают, что тешат себя мечтой. Но сейчас не время строить воздушные замки.