Текст книги "Состязание. Странствие"

Автор книги: Тур Хейердал

Соавторы: Коре Холт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

Амундсен IV

Теперь представим себе необозримые просторы пустынной, одетой вечным льдом Антарктиды. Ее окружают бурные воды морей, в небе не видно птичьих крыльев, ни одно дерево не противится ветрам, зимы здесь нескончаемы, а лето так коротко, что впору сравнить его с последним вздохом умирающего. Тут горы, на которые не ступала нога человека, глубокие лощины, пересекающие лед трещины, которые никто не измерял. Две кучки людей сошли здесь на берег, у каждой свой руководитель. За спиной одного из них стоит целая Империя, другой прибыл сюда, не известив свой маленький народ.

Два судна доставили сюда экспедиции. Потрепанные штормами, сейчас они стоят бок о бок, пришвартованные к ледовой кромке, которая может и обломиться, разразись вдруг ураган. Амундсен знает: люди, с которыми он сейчас встретится, считают, что он нарушил правила и задумал сорвать банк, не имея даже права участвовать в игре. Он спускается по склону, легко скользя на лыжах, и выражение страха и ожесточения на его лице медленно сменяется искательной учтивостью.

Его заметили. Люди на «Терра Нове» вооружились биноклями и знают, что к ним приближается начальник норвежской экспедиции. Поэтому он уже начал играть роль. Гибкие движения бедер, широкие взмахи рук – он изображает опытного лыжника, изображает по праву. Его профиль хорошо смотрится: четкий, суровый. И у него неожиданно обезоруживающая улыбка. Внезапная, точно молния, в одно и то же время опасная и льстивая. Он прекрасно знает, что у них на судне хорошие бинокли. Сейчас он улыбается окружающему снегу.

Навстречу ему выходит лейтенант Кемпбелл, поставленный Скоттом во главе отряда, которому поручено исследовать Землю Короля Эдуарда. Кемпбелл прошел школу британских офицерских клубов, однако хорошие манеры – еще не все. Он не владеет лыжами, как владеет ими норвежец. Ему непривычно ощущать под сапогами снег. И он довольно неуклюже ковыляет навстречу Амундсену, чтобы сказать ему «добро пожаловать».

Зато Кемпбелл свободно говорит по-норвежски. Он провел несколько лет в провинции Ругаланд; правда, лыжи так и не освоил. Его владение норвежским языком некстати для Амундсена. Руалд гордится своим знанием английского. Но все же это для него чужой язык, он вынужден говорить медленно, может даже, когда надо, выигрывать время, делая вид, что не все понимает. А тут человек приветствует его по-норвежски. У Амундсена такое ощущение, словно он споткнулся на старте. Но рукопожатие, которым они обмениваются, горячее, крепкое и основательное. Два противника встретились лицом к лицу. Ни один не выдает своих чувств. Оба догадываются, что на душе у другого.

Кемпбелл красив, молод и честолюбив; впоследствии он женился на одной из фрейлин королевы Мод, и уже теперь ему известны самые замысловатые правила такта и хорошего тона. Его мундир украшен аксельбантами. В одежде Амундсена нет ничего, что обличало бы начальника экспедиции.

Кемпбелл думает: «Подлец. Он умело выбрал место для зимнего лагеря, обосновался ближе нас к полюсу».

Амундсен думает: «Он прибыл сюда шпионить за мной. Считает меня подлецом».

– Господин Амундсен, я искренне рад встретить вас здесь. Разрешите передать вам самый горячий привет от капитана Скотта. Он сказал – это были его последние слова перед тем, как мы отчалили: «Увидите капитана Амундсена, передайте ему привет и самые наилучшие пожелания!»

– Сэр, я не нахожу слов, чтобы выразить, как любезно было с вашей стороны причалить здесь. Заверяю вас, я от всей души желаю всяких успехов капитану Скотту и его людям. Он выдающийся руководитель. Я до сих пор огорчен, что не смог встретиться с ним, когда он гостил в Норвегии в прошлом году. Могу ли я надеяться, сэр, что вы и ваши офицеры сможете посетить нас в нашем зимовье наверху?

– Дорогой господин Амундсен, право же, мои офицеры и я не заслужили такой чести. Могу заверить вас, что мы с великой охотой посетим вас в вашем зимовье…

Они приходят на завтрак в «Фрамхейм» – Кемпбелл и два его офицера. Амундсен приветствует их; он рад, что теперь разговор пойдет на английском языке, ведь из троих гостей только Кемпбелл знает норвежский. В этом есть еще один плюс – большинство норвежцев не будет понимать того, что говорит Амундсен. Он наперед разработал план встречи. И теперь с великим искусством проводит его в жизнь.

– Сэр, мне известно, что капитан Скотт взял с собой собак и пони, и я убежден, что такой состав тягла будет подспорьем для британской экспедиции. Вам, очевидно, известно, сэр, что я сделал ставку на собак. Может быть, вам интересно посмотреть одну из наших упряжек в работе?

– Дорогой капитан Амундсен, вы оказываете слишком большую честь моим людям и мне…

Одного из членов отряда Амундсена зовут Хельмер Ханссен. Он родом с острова Андёйя, участвовал в экспедиции, покорившей Северо-Западный проход. Амундсен знает, что в мире мало кто сравнится с Хельмером в искусстве управлять собачьей упряжкой. Правда, его не назовешь большим мыслителем. Но Хельмер смачно чертыхается по-норвежски и сплевывает табачную жвачку. Умеет в сильный мороз сушить на собственном теле мокрые шерстяные носки. Может спать на снегу, если припрет. А вот и он.

Из сотни с лишком первоклассных собак он отобрал самых лучших. Хельмер отменно тренирован, хороший лыжник, собачьи лапы вихрят снежную пыль, сани мчатся по снегу, каюр бежит рядом, короткая команда – и собаки по широкой дуге сворачивают влево, огибая штабель замороженной тюленины, кнут щелкает, упряжка останавливается, затем опять трогается с места.

– Полагаю, сэр, что мои люди хорошо владеют этим спортом. Я сказал «спорт» – да, для них это на самом деле вид спорта. И как видите, все они в прекрасной физической форме.

Они заходят в помещение. Кок Линдстрём – мастер своего дела, и он хорошенько вытер испачканные сажей руки перед приходом гостей. Ему чужды повадки официанта, но он вывернул наизнанку рубаху, которая служит ему передником, и быстро пригладил усы, прежде чем подавать на стол угощение. Превосходный тюлений бифштекс – свежий, горячий, аппетитно пахнущий. Кемпбелл не только близкий ко двору аристократ. Он побывал в переделках на многих морях, так что и в этой ситуации отнюдь не теряется.

Придерживаясь своего плана, Амундсен говорит по-английски – не спеша, с достоинством, четко выговаривая слова:

– Как вам известно, сэр, – что уж тут скрывать, – к сожалению, мы оказались конкурентами в борьбе за полюс. Я задумал достигнуть его первым. Капитан Скотт намерен опередить меня. Я уважаю его стремление. Зная его благородный нрав, не сомневаюсь, что и он с полным уважением относится ко мне. Вышло так, что мне удалось разбить наш лагерь здесь, в Китовой бухте, в нескольких десятках километров ближе к полюсу, чем обосновался капитан Скотт у пролива Мак-Мёрдо. Как вы посмотрели бы на то, сэр, – я отваживаюсь сделать такое предложение, хотя оно может показаться несколько смелым, – чтобы мы объединились, устроили здесь совместную базу, согласились плечом к плечу трудиться на благо науки – и вместе покорить полюс?

Ход настолько дерзкий, рассчитанный на то, чтобы озадачить, что морской офицер с опытом изобилующих многозначными репликами придворных бесед на секунду теряет голову, не зная, что говорить. С вилки на стол капает соус – острый, густой, с тюленьей кровью. Наконец Кемпбелл – он раскусил Амундсена, но не показывает вида – говорит, что вряд ли капитан Скотт согласится принять столь великодушное предложение. Он ведь уже разбил свой лагерь. На что Амундсен с поклоном отвечает, что, конечно же, понимает и уважает такую позицию.

Далее он предлагает отвезти гостей на санях обратно на «Терра Нову». Они отказываются, сославшись на то, что после многих дней, проведенных в море, им только полезно пройтись. Амундсен провожает гостей. Несколько членов норвежской экспедиции проносятся мимо на собачьих упряжках, упражняясь в езде. Собаки работают отменно.

Амундсен с поклоном принимает приглашение отобедать на борту «Терра Новы». Спрашивает себя: может быть, надеть темный костюм и белый крахмальный воротничок, да и котелок не помешает? Все это он захватил с собой на «Фраме». Все же отдает предпочтение одежде полярника.

Официант на борту «Терра Новы» одет с иголочки. Вина изысканные, меню обширное. Амундсен умеет держаться за столом не хуже молодого кандидата в придворные, ухитряется даже проявлять почти человеческое тепло в смиренной, отчасти комической форме. Вдруг у него вырывается:

– Сэр, как ваши моторные сани?

Этой репликой он выдает себя, не в силах скрыть свое беспокойство, сознает это и догадывается, что Кемпбелл тоже все понимает. И он добавляет, растягивая слова, что в этом деле капитан Скотт подлинный новатор, никто еще не проверял, как поведут себя моторные сани в полярных областях.

– Надеюсь, они оправдывают ваши ожидания?

– Могу заверить вас, капитан Амундсен, что сани пока не только оправдали, но и намного превзошли наши ожидания и надежды! Осмелюсь даже сказать, что с ними проблема покорения полюса значительно упрощается…

Сейчас за столом идет война, в каждом слове заложен добавочный, скрытый смысл. Кемпбелл – искусный стрелок, ему понятно, что это война нервов; Амундсен не показывает вида, что попал под обстрел. Просто спрашивает одного из своих сопровождающих, справляется небрежным тоном, напоминая, что есть и другие виды транспорта:

– В котором часу я просил ребят заехать за мной на собаках?..

Обед завершается глубокими поклонами, крепкими рукопожатиями, наилучшими пожеланиями обеим экспедициям. Полагая, что великодушный жест напоследок подстегнет угрызения совести Амундсена, если у него вообще есть совесть, и будет сверлить его в дни зимовки, Кемпбелл говорит:

– Капитан Амундсен, вам, конечно, известно, что «Терра Нова» пойдет обратно в Новую Зеландию, прежде чем море будет сковано льдами. Наша команда была бы рада захватить письма от вас и ваших людей.

Норвежец наносит ответный укол:

– У меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность, сэр, но писание писем потребует времени, а у моих людей каждый час занят подготовкой собак и снаряжения для похода к полюсу. Сердечное спасибо, сэр!

– Капитан Амундсен! Спасибо вам!

– Передайте привет капитану Скотту!

– Передайте привет всем вашим людям!

И «Терра Нова» удаляется на всех парах. Необходимо возможно скорее доложить об увиденном Скотту.

Амундсен возвращается в «Фрамхейм». Он глубоко обеспокоен и намерен ускорить заброску провианта на полюсный маршрут.

* * *

10 февраля 1911 года. Начинается первый поход на юг для заброски провианта. В караване четыре человека, восемнадцать собак и трое саней; на каждых санях по триста килограммов груза. День теплый, безветренный. Серая мгла окутала ледовое безмолвие. Лыжи скользят хорошо. Собаки пыхтят от усердия; в такую погоду все звуки разносятся далеко. Можно подумать, что Антарктида вознамерилась в первый же день удушить их туманом. Но они еще различают позади крышу «Фрамхейма», туман не такой уж густой, местами просвечивает насквозь. Видно и снасти «Фрама». Когда они вернутся из этой вылазки, «Фрама» уже не застанут. По плану судно должно прийти за ними в следующем году. До той поры они должны достигнуть полюса.

Внезапно одна упряжка останавливается, собаки поворачивают головы на север и тоскливо воют. Тут же и другие упряжки присоединяют к хору свои голоса. Вой нарастает, глохнет в тумане и уже не повторяется. На людей он действует так, что никто из них не берется за кнут. Вскоре первая упряжка трогается с места. Следом за ней трусят остальные две.

Впереди идет Престрюд. Его поставили направляющим, потому что он обладает даром не отклоняться с прямого курса. Их окружает девственный край. Здесь еще не ступала нога человека. Ни тебе лыжного следа, ни приметных камней, ни одного черного пятна. И не заметишь, как пойдешь кружить. Или станешь петлять, и твой след уподобится извилистому кровеносному сосуду. Отчего у тебя и твоих товарищей начнут сдавать нервы. А вот Престрюд будет идти прямо до тех пор, пока не устанет. Идущий сзади задает ему направление по компасу, после чего Престрюд выдерживает курс, как по линейке.

Из-за мглистого освещения плохо видно неровности рельефа. Внезапно перед носом у тебя вырастает торос. Словно притаившийся за углом психопат: ты бредешь домой в тумане, а он вдруг выскакивает из-за угла и хихикает. Ты стараешься не смотреть на него. Огибаешь. А сразу за торосом – крутой спуск. Лыжи разгоняются, ты застигнут врасплох и падаешь. Голову пронизывает мысль: «Как тут с трещинами?..»

Вот именно. Антарктида рассечена глубокими трещинами. Но здесь-то лед вроде бы прочный. Спрашивается – рисковать или нет? Без веревки удобнее, но, может быть, все-таки лучше идти в связке на длинной веревке?

Шагай дальше сквозь мглу.

Следом за Престрюдом идет Хельмер Ханссен. Он наловчился управлять собаками голосом. Поглядывая на компас и придерживая одной рукой груз на санях, скользит на лыжах вперед, прикрикивает на одного пса, бранит по-черному другого. Кричит направляющему:

– Малость левее!..

И Престрюд неприметно исправляет курс.

За Хельмером следует Ялмар Юхансен. Он в этой группе самый выносливый и самый опытный. Ему все это знакомо, он сопровождал Нансена. Он излучает олимпийское спокойствие. За этим спокойствием кроется глубокое беспокойство. Придет день, когда оно прорвется наружу. У него тоже компас в руке, он бросает взгляд на деления, проверяя впереди идущего. Курс – прямо на юг.

Замыкает группу Амундсен. У него есть свои причины идти последним. Он подбирает то, что могут обронить другие; это важно. Но истинная причина другая – здесь его никто не видит. Здесь он чувствует себя свободнее. Никто не заметит, если лицо исказится в гримасе. Негромкое слово, проклятие сквозь зубы – тут, сзади, он не обязан играть роль большого руководителя. Моторные сани? Он помянул их вслух? В этой местности они вполне могли бы работать?

С одной стороны, хорошо, если маршрут до самого полюса будет легко проходимым, это позволит собакам развить нужную скорость. С другой стороны, чем тяжелее местность, тем сложнее для моторных саней. Амундсен не хуже других управляет собачьей упряжкой, но ему недостает уравновешенности. Чуть что, хватается за кнут, злобно орет, колотит собак кнутовищем, тогда как два каюра впереди умеют обходиться строгими окриками.

Мачты скрылись за горизонтом позади. Направляющий Престрюд подустал. Тонкий нервный механизм в мозгу действует уже не так безупречно, как на первых километрах. Чем дальше, тем чаще его окликают. Поначалу приветливо:

– Давай чуть левее!

Потом резче, злее, с невысказанными обвинениями:

– Я же сказал: правее! («Ты совсем обалдел?») Правее, правее, но кругом все бело, все серо, никаких ориентиров, дело к вечеру, мышцы ноют, все четверо взмокли.

Они останавливаются на ночлег. Ставят палатку. Собаки получают вяленую рыбу, ложатся на снегу, свесив языки. Туман сгущается. Четверка забирается в палатку. С примусом здесь вполне уютно. От снега их отделяет брезентовый пол и спальный мешок. Они с аппетитом едят пеммикан. Кусок шоколада. Чашка чая.

Но все тело в поту. Белье влажное. И не уснешь, пока не высохнет на тебе. От высыхающего пота чешется кожа. Они забираются в мешок с головой, дышат медленно и глубоко, чтобы в теплом воздухе испарялся пот. Мало-помалу белье подсыхает. Но одновременно в мешок исподволь, неудержимо просачивается холодное напоминание о том, что они лежат на льду.

В палатке, стоящей на снегу, крепкий сон невозможен. Они ворочаются, просыпаются, дремлют, слыша храп соседей. Снова забываются, потому что разбитые мышцы требуют отдыха. Громко, сердито храпят. Остальные просыпаются и поминают чёрта.

Но вот и утро, надо вставать и выходить. Самые трудные минуты. Ты лежишь в спальном мешке, лежишь кислый, невыспавшийся, но все равно в мешке уютнее. А снаружи тебя ждут мгла, мороз, дела, которые делают без рукавиц. Кончай валяться! Полчаса пройдет, прежде чем растает снег в котелке. Еще полчаса будешь ждать чая. Псы затевают грызню. По их голосам слышно, что вот-вот начнется драка. Вставай и выходи! А в мешке так хорошо!..

Будь ты здесь один?.. Остальные тебе уже докучают? Одному и вставать сподручнее? Остальные все время мешаются. Размахивают руками перед твоим носом. Кто-то наступает на твой спальный мешок в тот самый момент, когда ты собрался вылезать. Кто-то – не ты – опрокинул примус.

Из него вытек керосин.

В палатке стоит вонь.

Ты чертыхаешься, он слышит тебя и ворчит, стало быть, это он опрокинул, только не хочет признаться, выходит, он и впрямь дерьмо? Ты ведь так назвал его мысленно. Дерьмо.

Но вслух говорить не стоит, потерпи.

Наконец все встали.

Вот и завтрак – пеммикан, кусок шоколада, немного тюленины, чашка чая. Сразу легче на душе.

Сегодня опять туман – туман каждый день. Но рельеф несложный, и они поддерживают приличную скорость. Собаки работают хорошо, все идет нормально. Они едут по краю, которого еще не видел ни один человек. И они его тоже не видят. Все окутано серой мглой.

Они достигают восьмидесятой параллели и размещают здесь первый склад.

Обратный путь проделывают быстро, кое-где можно идти по собственным следам. Они разметили трассу шестами и вяленой рыбой. Теперь у них такое чувство, точно они владельцы этого края.

Да и друг друга смогли лучше узнать. Правда, это может быть опасно. Теперь они понимают, что иногда для дела полезно и промолчать.

В последний день они без остановки проделывают стокилометровый путь; сани пустые, и они еще надеются застать «Фрам». Но когда внизу открывается Китовая бухта – туман рассеялся, выглянуло солнце, – видят, что «Фрам» ушел.

Спускаются к «Фрамхейму». Теперь здесь их дом.

* * *

Накладки для носа. Двое из обитателей «Фрамхейма» за то, чтобы в сильный мороз защищать нос накладкой. Им удается привлечь на свою сторону еще одного члена экспедиции. Ялмар Юхансен заявляет, что в походе с Фридтьофом Нансеном он никогда не закрывал нос накладкой. Трое сторонников накладки никак не могут договориться, из чего и как ее шить. Один настаивает на том, чтобы кроить ее из тюленьей шкуры и подкладывать шерсть, причем конструкция должна позволять легко убирать накладку под наушник шапки и так же легко извлекать ее оттуда. Двое других за более легкий материал, скажем, вату, которую можно хорошенько обмять по форме носа. Развертываются долгие дискуссии. Спорщиков объединяет несогласие друг с другом.

Дальше – сапоги. Амундсен всех предупредил, чтобы захватили в экспедицию по паре толстых сапог. Какую сверх того еще обувь брать, каждый решает сам. И вот теперь выясняется, что даже самые большие сапоги недостаточно велики. В этом вопросе разногласий нет. И обитатели «Фрамхейма» садятся расшивать сапоги. От этой работы может зависеть судьба экспедиции. Не сумеют затем сшить сапоги так, как следует, придется идти к полюсу в непригодной, испорченной обуви. До сих пор сапоги напоминали формой длинные сани, забытые на снегу после гулянки. Теперь их еще удлиняют и расширяют, так что они становятся похожими на стоящие перед шлюзом лихтеры. В один сапог должны помещаться две стельки и шесть толстых шерстяных носков. Задача выполнена. Получается даже по-своему красиво.

Подтяжки. Амундсен демонстрирует свои подтяжки и напоминает, что показал первый поход, когда забрасывали провиант на маршрут. Не забывайте: в палатке тесно, подтяжки должны легко сниматься и надеваться. Но ни в коем случае не соскальзывать с плеч. И самое главное: они не должны жать. Место, где жмет, легче всего обморозить. Но станут ли подтяжки держаться, если не будут жать? Мудреная задача. Тем более что они – это немаловажно – обязаны поддерживать штаны.

Помни: время от времени штаны надо спускать. Пусть буран, пусть сорок градусов мороза – надо. Притом без рукавиц, голыми руками. Тем важнее, чтобы застежки действовали безотказно. Хоть гвозди, хоть булавки – все равно. Только не зажимы. Зажимы могут подвести. И в мороз их не наладишь.

Итак, запомни.

Штаны надо спускать.

Потом поднимать.

И все это в спешке.

Теперь они были готовы делать следующую заброску.

* * *

Цель следующего похода – восемьдесят вторая широта. В группе восемь человек, при них семь саней и сорок пять собак – целый караван в ледяной пустыне, где их тотчас встречает буран. Ну, с бураном еще можно справиться, поднатужась: наклони голову, защищая лицо от острых как нож порывов ветра, и пробивайся сквозь косую метель, покрикивая на собак. Хуже то, что на барьере к ветру добавляется мороз. До сих пор специалисты полагали, что при сильном ветре здесь не должно быть мороза и наоборот. Они ошибались. Ветер дул вовсю, и в это же время столбик термометра пополз вниз. Собачий вой быстро заглох, словно замерз на морозе, когда они вечером первого дня разбили лагерь и сняли рукавицы, чтобы управиться с булавками в подтяжках и чувствительными приборами. После чего забрались в палатки.

Амундсен твердо знает: заброска провианта для людей и собак должна быть завершена до того, как здесь, на юге, наступит зима. Иначе жди неудачи весной, когда двинешься в путь, чтобы поспеть на полюс раньше Скотта. Так что это испытание нужно выдержать – любой ценой, рискуя жизнью. У него есть другой выбор? Ему необходим успех, – а если неудача, он навсегда останется в памяти людей как нечестный исследователь, который обманул весь мир. Мороз – минус сорок пять.

Уже на другой день собаки начинают сдавать. Это серьезно. В прошлый раз они бежали так легко. Вся разница в том, что в прошлый раз не было такого мороза. Лыжи легко скользят по пушистому снегу, но на глубине двух-трех сантиметров таится обледенелая корка. Тяжелому человеку в сапогах не страшно, а для собачьих лап – беда. Собаки не воют, не скулят, но когда человек наклоняется, чтобы осмотреть лапы, норовят в благодарность цапнуть его. В упряжке Амундсена две собаки уже хромают.

Такое начало не сулит ничего доброго. На другой день метет острая поземка, снежинки набиваются в собачью шерсть и тают; шуба мокрая, а мороз – минус сорок три. И в одежде людей снег находит малейшие щели там, где их не должно быть. Он просачивается под рукавицы, под края меховой шапки, проникает сквозь швы, которым положено быть непроницаемыми для ветра и снега. На градуснике – минус сорок пять.

В такой мороз силы у человека не те. Хуже работают легкие, тяжело сердцу, сосудам. Мышцы получают недостаточно кислорода. Приходится чаще останавливаться, поворачиваясь спиной к ветру; крикнул собакам команду – запыхался так, словно тащишь в гору тяжелый мешок.

Собаки то и дело ложатся. Хочешь не хочешь – забудь о доброте. Это касается всех. В том числе уроженца губернии Телемарк, молчаливого крестьянского парня с орлиным взглядом Улава Бьоланда. Дома, на хуторе, у него был свой пес. Завидев хозяина, он вилял хвостом. Утро начиналось с ритуала: выйдя на крыльцо, ты носком башмака чесал шею псу и смеялся, балансируя на одной ноге. Солнце выглядывало из-за гор. Ты был молод и весел. Знал, что ты лучший лыжник мира. И пес подпрыгивал, норовя облизнуть тебе губы.

Теперь тебе, чемпиону мира, надо пробиваться на юг против встречного ветра, на градуснике минус сорок пять, и собаки ложатся, не хотят идти. У тебя в руках кнут. Пускай его в ход. Тебя мутит. Одна, вторая, третья собака встала, но вожак упирается. Ты понимаешь, что вожаком надо было ставить другую собаку. Но сейчас разве поменяешь? Кнутом ее.

И ты становишься другим человеком, с другой душой. Скорей всего, она и прежде таилась в засаде. Просто ты этого не знал. Бей так, что ветер уносит клочья собачьей шерсти. Что-то мокрое на твоей щеке застыло льдинкой? Никто не видит этого, не видишь и ты.

Вот в чем силен Амундсен. Он умеет битьем заставить собаку работать. Его упряжка самая слабая. Он замыкает группу. То и дело отстает, так что остальные вынуждены ждать. Может быть, его собаки сдают потому, что каюра уже не хватает на то, чтобы протиснуться в свору, погладить псиную морду, потрепать загривок, словом, быть для своих собак другом, пусть и строгим. Забудь о нервах… Он непреклонен и тверд – каюр, который гонит упряжку вперед наперекор бурану.

После он скажет – и мы верим ему, – что это было все равно, как если бы он избивал самого себя. Рассказывая об этом годы спустя, он употребит слова, которые на довольно холодном общем фоне изложения звучат сочувственно. Возможно, отчасти здесь следует искать объяснение того, что с годами он становится более грубым, крутым и жестким, утрачивает благородные черты и порой ему изменяет вкус.

Минус сорок семь. Они забираются в палатку. Собаки зарываются в снег. Промокшие насквозь, они погрызли вяленую рыбу и глотнули снега, наполняя внутренности холодной жидкостью. Буран укрывает их белым одеялом.

Но в палатке температура поднимается. Здесь всего минус двадцать пять. А затем и минус пятнадцать. Становится чуть ли не тепло. Однако потную одежду приходится сушить на себе, и пальцы все равно коченеют. Примус гудит. Кто-то задевает его сапогом. Примус опрокидывается и гаснет. Снова разжигать. Снова растапливать снег, снова ждать. И люди в палатке отворачиваются друг от друга, чтобы не броситься на соседа и не рвать ему жилы на шее клыками, сверкающими белизной в сумраке палатки.

Наконец горячий чай. Наконец еда. И кусок шоколада. Злой комок под ложечкой рассасывается, уйдя вглубь, на смену ему приходит добродушие. И вот уже он, разгладив хмурые складки, изображает на лице веселость. Сняв рукавицы, делает записи в дневнике. Скрупулезно фиксирует все наблюдения. Беседует со своими людьми. Ухитряется всех похвалить, никого не обидев. Не лишен чувства юмора (кое-кого это удивляет), ведет себя как друг в кругу друзей, оставаясь руководителем.

А теперь, прежде чем ложиться спать, надо выйти. И лучше сейчас, чем потом. Тут он мастер. При минус сорока пяти выраженная вслух досада, тяжелый вздох, кислая мина превратят всю процедуру в мучение. А ты выдай остроту, желательно сальную, здесь все мужчины, вызови смех на себя. Это он умеет. Выбирается наружу. Залезает обратно. Доволен. Следом и остальные выходят и возвращаются. И все довольны в эту минуту.

Сон при температуре около минус пяти. Дыхание людей нагревает воздух в палатке. За ночь буран стихает. На другой день градусник показывает всего минус тридцать пять. Образовался твердый наст, который выдерживает собак, однако люди и сани проваливаются.

Из-за этого ломается ритм движения. Тяжелые сани с трехсоткилограммовым грузом то и дело врезаются в снег одним полозом. И поднимай их, крича на собак; кнутом размахивать, когда поднимаешь сани, невозможно. Требуется помощь товарищей, и вот уже весь караван стоит. Они убеждаются в том, что им и так известно: самый сильный из них – Ялмар Юхансен.

Ну и что из того?

Или это все же играет какую-то роль?

Он неразговорчив, силен и опытен; единственный, кроме начальника экспедиции, у кого есть задатки руководителя.

Местность пошла ровная, гладкая, с небольшим набором высоты, видимости никакой – снежные заряды, клочья тумана и все кругом белым-бело.

Ни одной трещины.

Внезапно три собаки проваливаются в расселину сквозь снег.

Они отчаянно воют, вися на постромках. Оставшиеся наверху упираются лапами, не давая бедолагам падать дальше. Но снег здесь скользкий, и лапы медленно, сантиметр за сантиметром, приближаются к трещине. Подходит Ялмар Юхансен. Могучим рывком он вытаскивает наверх провалившуюся троицу. Край снежного покрова в том месте, где он только что стоял, обламывается. И летит вниз, в бездну.

Итак, они вошли в зону больших трещин. Престрюд, который и на этот раз поставлен направляющим, обвязывается для страховки веревкой. Другой конец ее крепится за ремни первой упряжки. Правда, веревка тормозит Престрюда. К тому же собаки все время ловят ее зубами. Они проголодались, так и норовят отхватить кусок. Приходится сращивать веревку. Осыпая бранью собак – заодно и направляющего, которому усталость и вьюга мешают выдерживать заданный курс. Всякий раз, когда его ведет в сторону, собакам удобнее ловить веревку. И сращивай опять – снова и снова. Без рукавиц. При минус сорока.

Дойдя до восемьдесят первой параллели, они находят место для склада. Отсюда Бьоланд, Хассель и Стюбберюд вернутся, а остальные пойдут дальше, к восемьдесят второму градусу. Так предусмотрено тщательно разработанным планом. Меньше людей на следующем этапе – меньше уйдет провианта для них и собак. Делить группу на две части рискованно, но есть и свои преимущества. След тех, кто первым пойдет обратно, может пригодиться остальным, если его не заметет бураном.

Упряжки тоже надо делить. Задача не простая. Лучшие собаки должны быть у тех, кто продолжит путь на юг. Всем ясно, что это увеличивает смертельный риск для возвращающихся первыми. И только одного не останавливает эта мысль. Он тверд, как скала, и распределяет собак, руководствуясь холодным расчетом. В такие минуты у него надменное лицо. Затем они прощаются.

При сорокапятиградусном морозе на восемьдесят первой параллели прощаться тоже надо уметь. Это следует делать быстро. Особенно размышлять некогда. Хотя кое-какие мысли напрашиваются. Еще вчера и сегодня с утра на душе копилась неприязнь, зрели и срывались с дрожащих губ злые слова. Сейчас они неуместны. Ведь замерзни мы в этом краю – наши трупы лежали бы в одной палатке.

– Пока!

– Пока!

– Привет «Фрамхейму»!

Пять человек продолжают путь на юг.

Им надо дойти до восемьдесят второй параллели и забросить туда тюленину, пеммикан и бидоны с керосином. Они справляются с задачей – почти. Выбившись из сил, падает одна собака. Ее добивают обухом топора. Тушу кладут на сани. Вечером она твердая, как лед. Вистинг разрубает ее на части. Бросает куски вместе с шерстью остальным псам. Они пожирают все.

Между тем мороз сказывается уже и на людях. Поубавилось сил, и выдержка не та, что была на старте. У них недостает терпения дождаться, когда вода вскипит. Пьют теплый чай, расплескивая его дрожащими руками. Сидя в спальных мешках, заранее представляют себе, как будут зябнуть всю долгую ночь.

В это время Ялмар Юхансен вспоминает:

– Мы с Нансеном спали в одном мешке…

И сразу он здесь, перед ними – великан Норвегии. Его товарищ по зимовке на Земле Франца-Иосифа уязвил начальника экспедиции. Десятки тысяч километров отделяют их от Нансена и его полярного маршрута. Но тень великого метра падает на лицо человека, который не желает уступать ему в величии. Остальным сразу понятно, что два человека в одном спальном мешке – это больше тепла, больше товарищества и близости. Но и спрос с каждого больше. Когда один захочет повернуться, не разбудит ли он другого? Зато тепло – главное, тепло!