Текст книги "Бессмертный"

Автор книги: Трейси Слэттон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

– Ваши деньги не залечат нанесенных ран, – произнес я и швырнул перед ним в грязь его седло. – Не купят они и моих услуг.

Сузив глаза, он посмотрел на седло и склонил голову набок, как будто одноглазый Федериго.

– Я слышал, ты зарубил пятьдесят хороших воинов Монтрефельто, – сказал он тоном, в котором пополам смешались зависть и упрек.

Медичи скосил глаза на мой меч, словно прикидывая что-то, и я понял: Лоренцо задается вопросом, сумел ли бы он уложить так же много народу, окажись на моем месте.

– Да уж, хороши молодцы, поработали на славу! – хмыкнул я и обвел рукой разрушенный город и раненых людей. – Даже если они и выполняли приказ!

Лоренцо медленно кивнул.

– Вы же понимаете, долгожитель мой, Лука Бастардо, что я не смогу защитить вас, если вы не желаете прибегать к моему покровительству.

– Уж лучше быть под покровительством дьявола!

– Так, кажется, считает клан Сильвано? – презрительно усмехнулся он, и я понял, что нажил непримиримого врага.

Но мне это было уже безразлично. Я решил оставить за собой последнее слово в объяснении с этим наглым молодым принцем, который ради своих политических амбиций обрушил такие бедствия на ни в чем не повинных людей, и я не пощажу его чувств. Я наклонился и, положив руку ему на плечо, заговорил доверительным тоном так тихо, чтобы только он меня услышал:

– Мой дорогой друг Козимо де Медичи никогда бы этого не сделал. Он никогда бы до этого не опустился. Ему бы это и не понадобилось.

Лоренцо отшатнулся, как будто я нанес ему удар кинжалом, что я, собственно, и сделал. Лоренцо вырос в гигантской тени человека, который стоил двух таких, как он; в тени человека, с чьим гением и заслугами Лоренцо надеялся лишь сравняться, не надеясь его превзойти. И он хорошо это знал.

Стояла уже ночь, и длинные темно-лиловые тени туманной сетью накрыли промокшую, залитую кровью Вольтерру. Я складывал и раскладывал седельную подушечку, придумывая, как бы лучше защитить пах, когда без седла поскачу во Флоренцию на Джинори. Мужчине трудновато скакать на лошадином хребте. Я слышал о цыганах и людях с Дальнего Востока, которые всегда ездят на лошади без седла. Вероятно, если с младенчества тебя сажают на коня, можно как-то наловчиться. Но мое детство было другим, и у меня без седла были проблемы.

– Маддалена, – раздался за спиной низкий мелодичный голос.

– Что?

Я обернулся. Неровный белый свет факела, воткнутого в латунный держатель на каменной стене, озарил лицо девочки, которая пленила меня своей необычайной красотой.

– Это мое имя – Маддалена, – улыбнулась она и показала мне большое красивое седло непривычной старомодной формы.

Я озадаченно поглядел на седло. Наконец она громко вздохнула и сунула седло мне.

– Тяжелое, знаете, очень!

– Это мне? – спросил я, подхватив седло и чувствуя себя дураком.

– Говорят, ты отдал свое седло синьору Медичи. Я и подумала, что тебе нужно другое. Это было папино седло. Ему оно больше не понадобится, – вздохнула она.

Я внимательно вгляделся в ее лицо и увидел, что она печальна, но не убита горем. Я был этому рад. Мне всегда нравились люди, которые способны с достоинством переносить страдания. Это важное умение в таком мире, где Бог хохочет над человеческим горем. Я повернулся и положил седло Джинори, приладил и закрепил подпругу. Оно, конечно, было не такое блестящее и нарядное, как седло от знаменитого флорентийского седельника, однако добротное и удобное. И защитит мое мужское достоинство в долгой поездке домой.

– Почему ты отдал свое седло великому господину? – спросила Маддалена.

– У меня были причины, – туманно ответил я.

– Ты какой-то недоверчивый.

– Я считаю, что люди такие, какие есть.

– А разве у них есть выбор? Кстати, отчего ты так и не назвал мне свое имя? Ведь когда другой тебе представился, полагается отвечать тем же!

В ее голосе звучала легкая обида. Я оглянулся на нее и улыбнулся.

– Меня зовут…

– Лука Бастардо, знаю, – перебила она. – В следующем году по Вольтерре будет бегать много бастардов. Может, они все возьмут себе имя Бастардо, и тогда вы станете одной большой семьей!

Голос у нее сделался живой и веселый, а когда я посмотрел на нее, она взмахнула ресницами. Да она же меня дразнит!

– Вот о чем я всегда мечтал, – ответил я, возведя глаза к небу, потом посерьезнел. – Может, повитухи помогут избежать нежелательных детей.

Я смерил на глазок стремена, отвязал и удлинил. Отец Маддалены, которого я не видел среди мертвых, должно быть, был ниже меня, хотя я и сам невысокого роста.

– Надеюсь. Вряд ли они помогут мне. Я слишком маленькая, чтобы иметь детей, но одна женщина сказала, что у меня теперь их может не быть вообще. – Говорила она бесстрастным тоном, но в нем чувствовалось беспокойство.

Я бросил на нее еще один взгляд и запрыгнул в седло.

– Все с тобой будет в порядке. Найдешь мужа. Будут у вас дети.

Она пытливо посмотрела на меня.

– Откуда ты знаешь?

– Я не раз убеждался, что от внутреннего настроя зависит, что станет с телом, – ответил я, сдерживая Джинори, который от нетерпения и желания возвратиться домой чуть не встал на дыбы. – Тот, кто готов умереть, умрет. Тот, кто намерен жить, будет жить. А у того, кто намерен жить полной жизнью, она такая и будет. Все просто.

– Надеюсь, ты прав, – робко сказала она и тихонько засмеялась. – Я знаю, что найду мужа, потому что взяла горсть золотых флоринов у синьора Медичи и собираюсь отложить их на приданое!

Она прикрыла рот маленькой тоненькой ручкой, как будто у нее вырвалась неприличная шутка. Этим она вновь напомнила мне о том, что еще совсем маленькая. Маленькая, но практичная. Она поступает очень благоразумно, откладывая деньги на приданое. Она наклонилась и погладила Джинори по шее, потом подняла на меня глаза.

– А ты вернешься в Вольтерру, Лука Бастардо?

Она растянула слоги моего имени в песню, соблазнительно, как женщина, если она желает мужчину. Я проглотил комок в горле, и Маддалена заметила мою реакцию, поэтому кокетливо прибавила:

– Мне бы очень этого хотелось!

– Для тебя я синьор Бастардо, детка, – поправил я, силясь сохранить дистанцию, образованную разницей в возрасте.

Но меня влекло к ней, и я ничего не мог с этим поделать. Пришпорив Джинори, я направился к городским воротам, но потом обернулся и с улыбкой сказал прелестной Маддалене:

– Прибереги приданое лет на десять, может быть, я и вернусь!

Я подъехал к стенам Флоренции, когда на небе забелел рассвет. Приближаясь по широкой дороге прямо к городу, я заметил впереди силуэт идущего человека. Он двигался по дороге среди крестьянских повозок, которые тянулись на городской рынок. В бледном зареве рассвета силуэт, казалось, был очерчен пламенем рыжего и темно-синего цвета. И все же было в этой глыбе что-то знакомое. Человек нес на плече мешок и вел бурого осла, который то и дело останавливался пощипать придорожную травку. Я пришпорил Джинори и догнал путника. Осел скалился и громко кричал.

– Не могу поверить, что эта скотина до сих пор не сдохла, Странник! – с удивлением сказал я.

– А с чего бы? – откликнулся Странник, и сквозь косматую бороду блеснули в улыбке зубы. – Мы же не помираем! Думаешь, только нам так повезло отсрочить неизбежное?

– Еще вопрос, везенье это или, наоборот, невезенье, – поддразнил его я, переполненный радостью от встречи с ним именно в тот момент, когда сердце мое болело от увиденного в Вольтерре.

– Чем не вечный вопрос? – крикнул он снизу.

Я спешился, и мы крепко обнялись, хохоча и хлопая друг друга по спине. Он отступил на шаг и окинул меня взглядом с ног до головы.

– Волк превращается в мужчину. Ты наконец-то немного повзрослел, Бастардо. У тебя под глазами даже появились морщинки.

– Это не годы, а невзгоды, – скривился я, взял Джинори за поводья, и мы пошли рядом.

Осел шел с другой стороны от Странника, но я и оттуда чувствовал вонь. Я уже и забыл, как несет от этого животного. Я покачал головой и посмотрел на его хозяина.

– Что привело тебя снова во Флоренцию?

– Вопрос в том, что привело тебя? Что собираешься делать теперь, когда ты отвадил от себя своего покровителя? – спросил он совершенно серьезно.

– Как тебе удается всегда быть в курсе событий? Кто тебе рассказывает? Откуда ты берешь эти сведения?

– Вести так и кишат в воздухе для того, кто хочет услышать, – загадочно ответил он и подмигнул. – Я тебе это уже говорил: «В самом начале, когда возымела силу воля Божья, Он начертал знаки на небосводе». Нет ничего тайного, просто люди не хотят обращать внимание на знаки вокруг них!

– Дай-ка догадаюсь! Ты, похоже, придумал, чем мне следует заняться, – ответил я устало, потому что уже два дня не спал.

– Скажи-ка, ты сам доволен своим образованием? Ты так и не продолжил заниматься наукой, в которую тебя ввел твой старый учитель и мой друг Гебер, – сказал он и погладил узловатыми пальцами свою кустистую черно-белую бороду. – Теперь, когда он переселился в душу твоего юного друга художника…

– Не верю я в это, я тебе уже говорил! – нетерпеливо возразил я.

Странник пожал плечами.

– А как иначе объяснить многие вещи?

– Это шутки Бога!

– Ты и Божий смех! – покачал он головой. – В один прекрасный день ты примиришься с Богом и услышишь не смех, а живую песнь… Это же просто: если душа присутствует в теле, это значит, что она еще не завершила свою миссию и должна переселяться, пока не выполнит свое предназначение, пока все не исправит, пока она не пройдет все ветви древа жизни. Процесс творения постепенно просветляет зеркало существования до лучшего и более тонкого состояния, чтобы в его отражении у каждого человека высветился более ясный и яркий образ Бога. Тогда душа сможет вернуться к своему первоисточнику.

– Ох уж эти ваши с Фичино разговоры о божественной природе души! – вздохнул я. – Какой от них прок? Разве наша жизнь от этого станет лучше? Разве они остановят войны, насилие, грабежи, убийства и гибель невинных людей? Фичино только впадает в депрессию, и ему приходится слушать музыку для поднятия духа!

– Похоже, интересный человек этот Фичино, – улыбнулся Странник. – У него есть будущее.

– Вам определенно надо познакомиться.

– Звучит как приглашение, и я его принимаю. У тебя большой дом во Флоренции, верно? Но жены пока нет. Тогда мы с ослом составим тебе компанию. Поможем устроить мастерскую, как у Гебера, чтобы ты смог вернуться на круги своего обучения.

Странник подмигнул мне и потянул осла за уздечку, чтобы поторопился.

– Вот чего мне как раз не хватало, так это гостей! – буркнул я, хотя вовсе не был недоволен.

Мне надо было чем-то заполнить время, теперь, когда я бросил служить Лоренцо де Медичи. Я вспомнил острого на язык Гебера и дни, которые провел с ним, когда он медленно умирал от чумы. Он умер, так и не научив меня тому, что я хотел знать: как превращать свинец в золото. Это бы мне очень пригодилось, особенно сейчас, когда Лоренцо на меня зол. Кто знает, сохранятся ли в банке Медичи деньги, которые я скопил за столько лет! А вдруг Лоренцо найдет способ отобрать их у меня в качестве наказания. Лоренцо очень мстителен, и Вольтерра это доказала.

Я задумчиво проговорил:

– Вообще-то, алхимия меня бы сейчас заинтересовала.

– Превращение, о котором я толкую, касается не одной лишь грубой материи, – проговорил Странник, поправляя рваную серую тунику. – Хотя все низменное тоже преображается, когда труд становится служением. Все идет от сердца, и нужно учить сердце подчиняться.

– Мне не нравится подчинение, но я люблю трудиться.

– С этого и начнем, – пожал он плечами. – Так и открываются все двери.

Итак, я вернулся в свой флорентийский дворец и начал новый этап своей жизни с двумя постояльцами – Странником и его ослом, хотя последний, конечно, жил в стойле. Странник помогал мне превратить свободную комнату в мастерскую, какая была у Гебера. Он уходил после завтрака и возвращался к обеду с разными предметами, которые находил на рынке или в закладной лавке, а то и на свалке за аптекой. Это были мензурки, дистиллятор, разные бутылочки, однажды он принес редкую эбеновую ступку, на другой день алебастровый пестик. Я тоже ходил на рынок к торговцам и поставщикам других редких товаров: пергамента, пузырьков с красящими веществами и чернилами, глиной, разными порошками и эликсирами, воска, пигментов и масел, солей и минералов, высушенных животных и насекомых, перьев, морских раковин, птичьих яиц. Я собрал запасы серы, ртути, купороса и образцы всех семи алхимических металлов: свинца, железа, олова, ртути, меди, серебра и золота. Я также начал искать нужные книги. Я еще не начал экспериментировать с получением золота из свинца, но приготовил все, что требуется для начала опытов.

Через несколько месяцев после начала приготовлений я вернулся домой с рынка с пузырьком ладана. Я был очень доволен этим редким и ценным приобретением и вошел во дворец с желанием поскорее показать его Страннику. Я вбежал в мастерскую и застал там Странника и высокого бородатого юношу с каштановыми волосами. Оба внимательно изучали разложенную на столе книгу.

– Не знал, что у вас гости, – произнес я, и оба вскинули головы.

Я взглянул на лицо бородатого юноши, у которого был ладно вылепленный нос и широко поставленные глаза, рыжеватая борода его отливала золотом.

– Леонардо!

Он чуть через стол не перепрыгнул, чтобы обнять меня, и глазам моим не верилось, как он возмужал. Теперь это был взрослый мужчина двадцати лет. Он засмеялся.

– Учитель, что-то вы не сразу меня узнали! А я вот навсегда запомнил ваше лицо!

– Как ты? Чем сейчас занимаешься?

Я отступил на шаг, но не выпустил его руку. До чего же я был рад его видеть! На нем была роскошная шелковая туника из чистого оранжевого шелка с серебряной вышивкой, которую он украсил широкими рукавами с желтыми и черными полосами. Я заметил, что эта туника гораздо короче, чем сейчас носили, и понял, что он по-прежнему подлизывается к Катарине, чтобы она сама его обшивала.

– Меня приняли в Товарищество святого Луки, гильдию аптекарей, врачей и художников, – ответил он, гордо поглаживая бороду. – Теперь у меня больше свободы. Вот решил вас навестить. Услышал, как о вас сегодня говорил наш старый друг Лоренцо де Медичи, и мне это не понравилось.

– Этот человек мне больше не друг.

– Тогда понятно, – ответил Леонардо, пристально заглянув мне в глаза. – Я был в мастерской Вероккьо, когда пришел Лоренцо взглянуть на работы его учеников. Я работал над ангелом для картины Вероккьо, [122]122
  В картине Вероккьо «Крещение Христа» фигура одухотворенного белокурого ангела принадлежит кисти молодого Леонардо.


[Закрыть]и он подошел посмотреть. С ним был Содерини, и они заговорили. Наверняка знали, что я все слышу.

Он помолчал, выразительно выгнув золотистую бровь. Я понял намек и кивнул. Тогда он продолжил:

– Лоренцо говорил о том, чтобы вернуть кого-то во Флоренцию. Человека, который вас очень не любит.

Так вот чем это все обернулось! Впрочем, как я и ожидал. Сам Лоренцо со мной ничего не сделает: он вернет во Флоренцию клан Сильвано, они-то и решат за него его проблему. Я посмотрел на Странника, который листал книгу. Тогда я снова обратился к Леонардо, изобразив невозмутимость.

– Как получился ангел?

– Неплохо, – улыбнулся юноша и отвел глаза, как будто был доволен собой, но не хотел хвалиться.

Он не только вымахал в высоту, но и окреп. Теперь у него были широкие плечи, и даже просторная рубаха не скрывала крепких мускулов. Он двигался с той же неподражаемой грацией, а теперь к ней добавилась еще и сила. Гордо подняв голову на крепкой длинной шее, он вернулся к столу и встал рядом со Странником.

– Я слышал, что ангел просто восхитителен. Увидев его, Вероккьо поклялся, что больше никогда не возьмет кисть в руки, – подтвердил Странник, прищелкнув толстыми пальцами.

– Ну, это он так, для красного словца, – отмахнулся от его слов Леонардо. – Лука, я принес вам подарок. А когда пришел, ваш друг был здесь. – Он указал на Странника, который лукаво повел густыми черно-белыми бровями, и Леонардо засмеялся: – Мне кажется, я его где-то раньше видел. Вы нас не знакомили, когда были моим учителем?

– Да, мы старые друзья, – ответил Странник, и широкая улыбка раздвинула его косматую бороду.

Я покачал головой.

– Так что за подарок ты мне принес, парень? Тебе вовсе не нужно было ничего приносить, твой приход уже подарок для меня!

– Это «Герметический свод» в переводе Фичино, – ответил Леонардо и показал на лежащую на столе книгу. – Хорошая копия, написанная от руки, хотя я уверен, вам нравятся эти новые печатные книги! Мы как-то говорили о ней, и я… я вижу, вы тут устроили неплохую мастерскую, учитель. И зачем? Собираетесь стать аптекарем или производить краску?

– Краски оставлю тебе. Мне хочется осуществить некоторые давние алхимические стремления.

Леонардо покачал головой.

– Алхимия… Это же чепуха. Вы знаете, что я об этом думаю. Хотя меня заинтересовали у вас кое-какие животные. Вот это, например! Что это – дикая кошка? Или собака?

Он подошел к соседнему столу и показал на мое недавнее приобретение, полученное от купца, который путешествовал на Дальний Восток и привозил оттуда разные новинки. На самом деле ни купец, ни я не знали, что это за животное. Он купил его живым, но не знал, чем его кормить, и зверек околел.

Торговец сделал из него чучело. Мне понравилась эта диковинка, и я забрал его к себе в мастерскую.

– Точно не знаю, Леонардо. А что?

– М-м, просто любопытно, – ответил он, склонившись над зверьком. – Вы не против, если я в нем покопаюсь, посмотрю внутренности?

Не дожидаясь ответа, он начал искать на столе какой-нибудь нож.

– Полагаю, ты останешься на ужин, – произнес я.

– Может, даже дольше, – пробормотал он, перевернул животное на спину и начал разглядывать позвоночник.

– Я велю горничной приготовить тебе комнату. У нас тут есть фартуки. Надень, а то испортишь одежду.

– Только посмотрите на эти клыки, а зубы! Как странно! – восклицал он, как будто совсем меня не слышал. Потом все же поднял глаза: – Я постараюсь справиться как можно скорее, но мне понадобится целая ночь, чтобы изучить все ткани и органы. А потом, скоро очень скверно вонять начнет.

– Занимайся, сколько захочешь! До запаха мне дела нет. Я улыбнулся ему, счастливый уже оттого, что он пришел.

– Завтра вы другое запоете, запах разойдется по всему дому, – засмеялся он. – Кстати, помогают горшочки с угольной пылью, если в них положить немного хвои или кипариса.

– Надеюсь, вы любите, когда в доме есть общество, – произнес Странник. – Думаю, теперь у вас его будет предостаточно.

И в последующие несколько лет так оно и было.

ГЛАВА 21

– Мужеложство, Леонардо? – резко бросил я.

Я шел прочь от строгого Палаццо делла Синьория, который, словно воздетым перстом, сурово грозил нам высокой каменной колокольней. Леонардо шел рядом со мной. Благодаря моему вмешательству его только что отпустила комиссия, надзиравшая за общественной нравственностью. Если бы это обвинение было доказано, Леонардо, вероятно, ждало бы тюремное заключение.

– Что вы хотите от меня услышать, учитель? – тихо спросил он, и его мелодичный голос охрип от волнения. – Я и без ваших упреков достаточно потрясен пережитым унижением. Почему нужно выделять меня из толпы, когда во Флоренции и за ее пределами так много мужчин, которые вступают в связь с другими мужчинами? И многие не скрывают этого!

– Ты со своими приятелями собирался заплатить какому-то м-мальчику? – запинаясь, спросил я.

От волнения я даже заикался и не мог смотреть Леонардо в глаза. В животе противно гудело, будто там дрожала порвавшаяся струна, издавая неестественные болезненные звуки. Я не мог отогнать от себя воспоминания о пустом мертвом ожидании в комнатушке у Сильвано, о матраце из конского волоса, занавешенных окнах, когда я знал, что в любую минуту может войти клиент. Жестокие желания и еще более жестокие требования – эта острая жалящая боль не забылась и за сто с лишним лет. Возможно, какие-то цепи никогда не покидают мыслей побитой собаки, даже если животное уже давным-давно наслаждается свободой.

– Ты хоть понимаешь, каково это терпеть над собой мальчику? Как это постыдно и унизительно? Ты понимаешь, что мальчик всегда будет считать себя куском дерьма из-за того, что ты ему причинил?

– Не мальчик, Лука! Мужчина.

– И все равно! Мужчина! Это же мужеложство!

– Я взрослый человек, у меня есть желания и потребности!

– Любить мужчину?

– Лука, а разве вы этого не знали? – натянутым, как струна, голосом процедил он. – Сколько лет мы были друзьями, сколько часов провели вместе… На той неделе мне будет двадцать четыре, и вы были моим учителем с двенадцати лет… Неужели вы не понимали, какой я?

Он опустил руку мне на плечо, но я стряхнул ее. И все же он прав. Мне надо было давно догадаться. Я же не наивный, я изучил все мужские желания в школе Сильванова борделя, да и с тех пор я встречал много мужчин, которые предпочитали мужчин женщинам. Я был близким другом Донателло, скульптора Козимо, а его пристрастия ни для кого не были секретом. Но Леонардо, ставший мне почти сыном!.. Я закрыл глаза и вздрогнул.

– Это невыносимо, что ты… такой!

– Это не то, что вы испытали в детстве! Я никого не принуждаю насильно, и никто не принуждает меня. К тому же то, что вы пережили, связано с мужчинами, которые испытывали страсть к детям, а не к таким же, как они, мужчинам.

– Я редко осуждаю других людей.

– И не осуждайте! У вас вот каждый месяц новая женщина. Вы заигрывали с моей матерью, когда она еще спала с отцом! – Взгляд его был спокойным и уверенным, прямолинейным и без всякого лукавства, и мне пришлось отвести глаза. – Я ухожу от Вероккьо, – тихо добавил он, закутавшись поплотнее в персиково-зеленую шерстяную накидку с горностаевой оторочкой.

Стоял апрель, и затянутое тучами небо грозило пролиться дождем. Холодный ветер, как по ущельям, носился по серым каменным улицам Флоренции. Я огляделся и понял, что мы просто бродим бесцельно. Я свернул к Арно и ускорил шаг. Леонардо нагнал меня и произнес:

– Пора мне обзавестись собственной мастерской. Я получаю заказы и могу позволить себе снять помещение.

– Ты же знаешь, если тебе нужны деньги, я всегда могу их одолжить, – уныло ответил я.

Мы подошли к Понте дела Грацие, каменному мосту в семь пролетов, переброшенному на другой берег через самую широкую часть реки. Мы миновали маленькую церквушку, построенную на одном из устоев, и несколько лавочек, а потом долго стояли и смотрели на холодные воды Арно, разбивавшиеся об опоры моста с таким ожесточением, словно хотели его снести.

– Нет, мой дорогой Лука, вы не стали бы одалживать денег, вы бы отдали их просто так, – улыбнулся он. – А я не могу этого допустить. Я уже взрослый и могу сам заработать.

Он отошел от поручней и зашагал через мост по направлению к Ольтарно. Я зарылся лицом в ладони, застонал и пошел следом. На другой стороне был маленький рынок, и мы прошлись по нему. Вокруг стояли прилавки с большими коричневыми яйцами и хрустящим свежим хлебом, сушеными фруктами и соленой треской, деревенским сыром и кусками сбитого масла, завернутого в вощеную ткань, маринованными овощами. Леонардо вскрикнул и бросился вперед, а я погнался за ним и догнал у клетки с голубем. Он полез в карман и вынул монету, посмотрел на нее и вручил старухе за прилавком.

– У тебя есть еще деньги или это последние? – с укором спросил я.

– Посмотри на ее лицо, она бы прекрасно подошла для портрета, старость ее практически изуродовала! – прошептал он.

Я бросил на старуху внимательный взгляд. И в самом деле: время, которое давно забыло обо мне, сильно обезобразило ее. Оно приплющило и оттянуло вниз нос, растянуло пятнистую кожу складками, как мягкое тесто. Леонардо всегда подмечал такие мелочи в людях, обращая внимание на все вокруг. Он наверняка потом будет ходить за ней, присматриваться, пока ее черты не засядут у него в памяти. Потом он вернется домой и нарисует ее. Старуха радостно схватила монету и улыбнулась Леонардо беззубой улыбкой, а потом протянула ему клетку. Леонардо открыл ее и достал голубя. Он взял его обеими руками и прижал к щеке, прикоснувшись аккуратно остриженной бородой к крылышку. Он даже, кажется, что-то говорил птице или пел, но так тихо, что я ничего не расслышал. Потом он прикрыл глаза и благоговейно прижался губами к серой головке голубя. Он подбросил птицу в воздух и тихо вскрикнул, когда она встала на крыло. Его прекрасное лицо светилось радостью и одушевлением, все тело его напряглось, словно хотело унестись вслед за парящим голубем.

– Помните, как вы первый раз взяли меня на виллу Медичи в Кареджи и мы купили в подарок Лоренцо сокола? – Леонардо посмотрел на меня огромными сияющими глазами. – И вы дали мне подержать ту чудную птицу, пока мы скакали на вашем рыжем жеребце Джинори? Верхом на лошади, с птицей в руках я, словно летел! Помните, Лука Бастардо?

Я собирался ответить, но тут чей-то юный голосок пискнул:

– Бастардо? Какое странное имя!

Я с улыбкой обернулся и увидел маленького мальчика, который стоял рядом. Но когда глаза мои упали на его лицо, сердце остановилось и у меня перехватило дыхание. Острый, бросающийся в глаза подбородок и резко очерченный нос. Этот низкорослый маленький мальчик лет шести был точной копией Николо Сильвано в его возрасте! Мальчик смотрел на меня открытым любопытным взглядом. И вся моя история, связанная с его порочным кланом, мгновенно пронеслась передо мной, гудя, словно разбуженный пчелиный рой. Он наклонил голову, как будто тоже это почувствовал.

– Герардо, Герардо, где ты? – позвал женский голос, и мальчик оглянулся.

Я ничего не сказал, развернулся на каблуках и пошел прочь. Леонардо следовал за мной.

– Лука, в чем дело? – спросил он с тревогой в голосе.

Я недоверчиво взглянул на него. Леонардо резко остановился.

– С моими пристрастиями вам придется смириться и научиться любить меня таким, каков я есть, а не таким, каким вы хотели бы меня видеть. Но почему вы убежали от ребенка?

– Он похож на человека, которого я когда-то знал, – пробормотал я, поплотнее заворачиваясь в плащ.

– Ваше прошлое рыщет вокруг, как пес, и не дает вам покоя, – тихо проговорил он. – Будьте осторожны, как бы он однажды не укусил! – Он хотел дотронуться до моего плеча, но потом с большим достоинством отвел изящную руку, прежде чем она опустилась мне на плечо. – Раз уж у вас разбередились старые раны, должен вам кое о чем рассказать. Я недавно обзавелся новыми знакомствами…

– Ну-ну.

– Да не то! – вспыхнул он и продолжил, сохраняя самообладание. – До меня дошли некоторые слухи. Люди шепчутся о том, что против Лоренцо де Медичи затевается заговор. Его зачинщики – Пацци.

– Пацци должны быть счастливы, ведь они отвоевали у Медичи управление папскими финансами.

– Да, но Лоренцо отплатил тем, что поддержал закон, лишающий наследства дочерей, у которых нет родных братьев, но есть двоюродные. В результате жена Джованни Пацци не получила огромного отцовского наследства, на которое они так рассчитывали. И поэтому Пацци затевают заговор. Папа его поддержал, он давно хотел подчинить себе Флоренцию и отдать своим племянникам. И Неаполитанский король тоже с ними заодно, у него свои политические цели. От смерти Лоренцо многие выиграют. Заговор еще на ранней стадии, все это пока только слухи и сплетни. Но мне кажется, в них есть доля правды, и в скором времени этот заговор принесет плоды. Вам, наверное, захочется предупредить его.

– Я не разговаривал с Лоренцо четыре года, с той резни в Вольтерре, и вовсе не собираюсь теперь мириться, – прорычал я. – Он не слишком хорошо ко мне расположен. Мне повезет, если он не подстроит так, чтобы меня сожгли на костре. Какое мне дело, если Пацци и Папа добьются его свержения?

– Он внук вашего близкого друга. Он еще мог бы сослужить вам службу, может, уберечь вас от костра, если вы убережете его. И мне кажется, что его младший сын Джованни когда-нибудь станет Папой Римским. [123]123
  В будущем так на самом деле и случилось. Джованни Медичи еще в 13 лет был назначен кардиналом. После подавления восстания Савонаролы власть во Флоренции снова оказалась в руках Медичи, и кардинал Джованни правил республикой вместе со своим братом. Годом позднее он был избран Папой в результате почти единодушного голосования кардиналов и получил имя Лев X.


[Закрыть]Вам было бы полезно завести друзей в высших кругах, – посоветовал Леонардо.

– Этому мальчику всего год, он может стать кем угодно, – ответил я и покачал головой.

Леонардо пожал крепкими плечами.

– Что ж, это только мое предчувствие, мне как-то привиделось нечто подобное. Итак, приглашаю вас отобедать у меня в мастерской, когда я ее должным образом обустрою, чтобы принимать посетителей. Вы ведь придете, Лука? Если, конечно, у вас найдется свободная минутка и вы сможете оторваться от этого всепоглощающего занятия – превращения свинца в золото…

Его голос неуверенно стих, как будто он снова превратился в маленького мальчика, которого я встретил у входа в темную пещеру. Этот мальчик изменил мою жизнь. Он сделал меня своим учителем и преподал мне самый важный урок: что значит иметь близкого человека, доверять ему самые сокровенные мысли и тайны. На своем пути я встречал людей, которые мне нравились и кому я частично доверял: Джотто, Петрарка, Козимо де Медичи. Но до Леонардо не было никого, кому бы я доверял безоговорочно. Возможно, это был последний урок в воспитании моего сердца, который мне преподал этот непревзойденный гений: урок безоглядной любви. Мне придется смириться с его пристрастием, отвращением к которому я с детства проникся до мозга костей. Я не знал, как примирить это отвращение с любовью к Леонардо, который был мне как сын. Когда-нибудь я найду способ. Но я не могу осуждать Леонардо. И не могу отказать ему в сердечной привязанности.

– Ну конечно, я приду к тебе в мастерскую, – ответил я.

Это разбивало мне сердце, но и делало его шире, я знал, что это так и не может быть иначе. Что бы ни делал Леонардо, как бы это ни было отвратительно для меня, я никогда не перестану быть его другом. А вспоминая долгие годы жизни, я теперь понимаю, что, поставив любовь выше страха смерти, поставив любовь к Леонардо выше отвращения к противоестественным человеческим наклонностям, я заслужил любовь Маддалены.

Впервые я встретил повзрослевшую Маддалену в апрельское воскресенье 1478 года. Леонардо явился ко мне во дворец и прервал мою работу над воссозданием перегонного куба Зосима.

– Пойдемте со мной на мессу, дорогой Лука, – позвал он из дверей мастерской.

– На мессу? Я туда не хожу, – отказался я. – К тому же сегодня у меня, кажется, все получается с возгонкой, а дальше пойдет еще лучше.

– У вас получается с возгонкой, только и всего, – со смехом ответил он.

– Нет, парень, сегодня я, возможно, сумею превратить свинец в золото! И тогда мне больше никогда не придется волноваться о деньгах!

– А вам и не нужно волноваться о деньгах, вы богаты как Крез, [124]124
  Крез (595–546 до н. э.) – легендарный последний царь Лидии. Богатство Креза вошло в поговорку, о нем сложилось много легенд. Крез был эллинофилом; посылал щедрые дары в греческие храмы и стремился приобщить Лидию к греческой культуре.


[Закрыть]– проговорил Леонардо, подошел ко мне и смерил взглядом аппарат, с которым я возился. – Вы разожгли слишком высокое пламя, – заметил он и беспокойно зашагал по комнате, копаясь в разнообразных предметах, разложенных на грубо оструганных столах, которыми я обзавелся, потому что они напоминали мне обстановку лаборатории Гебера.