Текст книги "Наслаждения герцога"

Автор книги: Трейси Энн Уоррен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Глава 17

Клер решила, что тишина, царившая в карете по дороге домой, оказалась именно такой, какой она бывает в гробу: давящая и практически ничем не нарушаемая. И атмосфера, установившаяся между нею и мужчинами семейства Байрон, была немногим лучше.

К счастью, путь был недолгим. С другой стороны, она ожидала, что по приезде в Клайборн-Хаус самообладание Эдварда оставит. Несмотря на его внешне непринужденную позу, она видела, что в душе у него все кипит. Подбородок его был выдвинут вперед, губы плотно сжаты: таким она еще никогда его не видела. Из всех ее проступков этот, похоже, произвел самое сильное впечатление.

Может быть, именно то впечатление, которого она так давно добивается?

Может быть, он отчитает ее и прикажет уезжать домой?

Она не могла бы сказать, что раскаивается в своих действиях, однако ей было искренне жаль, что она вовлекла в осуществление своего плана близнецов, пусть даже их помощь и была ей совершенно необходима.

С ее губ так и рвались слова извинения, но она сдержала их, понимая, что сейчас не время просить прощения у близнецов.

Очень скоро карета остановилась, и один из лакеев открыл ее дверцу. Широко открытыми глазами слуга наблюдал за тем, как она выходит из экипажа. Что до Крофта, то дворецкий приветствовал их со своим обычным спокойным достоинством: хотя Клер не сомневалась в том, что он узнал ее в мужском наряде, внешне он никак этого не выказал. Он также ничего не сказал по поводу того, что до этой минуты вся прислуга считала, будто она спит у себя в комнате. Сегодня в комнате прислуги сплетен будет хоть отбавляй!

Как только они оказались дома, Эдвард резко повернулся к близнецам.

– Вы двое отправляйтесь наверх к себе, – приказал он. – Я займусь вами позже. И вы не будете выходить из дома, даже если у вас загорятся брюки, а ведро с водой окажется на другой стороне площади. Я ясно выразился?

Оба в ответ что-то проворчали.

– Что вы сказали? Я не расслышал! – резко сказал Эдвард.

– Да, Нед. Совершенно ясно, Нед, – ответили оба очень почтительно.

В подавленном состоянии они поднялись по лестнице и ушли к себе, не сказав больше ни слова. Клер направилась было за ними.

– А куда, по-вашему, вы идете? – спросил Эдвард негромко и отрывисто.

– Наверх. Переодеться.

Сузив глаза, он обвел ее взглядом.

– Можете переодеться позже. Или вам перестал доставлять удовольствие этот маскарад, мистер Денсмар? – Сверля ее суровым взглядом, он указал рукой вперед: – В мой кабинет. Сейчас же!

Она послушалась, шагая по коридору перед ним.

Когда они наконец оказались внутри, она ожидала, что Эдвард захлопнет дверь, однако он закрыл ее с тихим щелчков, и такое самообладание показалось ей гораздо более пугающим, нежели открытая ярость.

А он, несомненно, был в гневе: его глаза приобрели холодный блеск, Который напомнил ей ледяной панцирь на скованном морозом озере. Она поспешила напомнить себе, что готова принять его неудовольствие. Пусть он даст волю своей ярости. В конце концов, именно на это она и рассчитывала!

Пройдя к своему рабочему столу, он полуприсел на край и скрестил руки на своей широкой груди.

– Ну? И что вы можете сказать в свое оправдание, леди Клер?

После нескольких секунд молчания она беззаботно пожала плечами.

– Практически ничего. Полагаю, этот день сам за себя говорит.

Он нахмурил брови:

– Совершенно верно, говорит. Начиная с вашего убедительного утреннего спектакля, который мы видели за завтраком. Но, полагаю, вас не смущает то, что вы с такой нахальной легкостью врали кузине Вильгельмине и Мэллори, не говоря уже обо мне.

Она сунула руки в карманы перешитого для нее фрака.

– Конечно, смущает, и мне надо принести им глубочайшие извинения, так же как и вам, ваша светлость. Я не люблю обманывать людей. Но в данных обстоятельствах ничего нельзя было поделать.

– Да неужели? Из всех ваших невероятных выходок эта самая возмутительная. Вы хоть представляете себе, какой скандал вызвали? Уже вечером об этом будет судачить весь Лондон, а к завтрашнему утру, наверное, половина Англии!

– А мне казалось, что вас скандалы не смущают, – сказала она. – Что вы тогда мне говорили? Что добиться вашего внимания несколькими лишними танцами не получится?

Он тихо зарычал:

– О, вы определенно добились моего внимания! Может быть, вы и не заметили, но оно было сосредоточено на вас уже несколько последних недель, пока вы порхали от одной выходки к другой. Однако на этот раз вы зашли слишком далеко.

– Почему? Потому что оделась в мужское платье и отправилась в ваш клуб?

– Нет, потому что вы вовлекли в ваши планы других и, что еще хуже, сделали своим врагом человека с отвратительным характером. Господи, а чем вы думали, когда садились играть с этим животным, Моргрейвом?

– Он сел к нам за стол, и мы никак не могли ему эго запретить. И потом, я понятия не имела, какой он мерзавец, и близнецы тоже. По крайней мере до тех пор, пока не началась игра, а тогда уходить было уже поздно.

– Уйти никогда не поздно. Вам следовало извиниться и встать.

– Но к этому моменту он выиграл у нас пятьсот фунтов. Я не собиралась позволять ему уйти с такой суммой денег!

– Именно это вам и следовало сделать. Встать и уйти. А я в банке видел гораздо больше, чем пятьсот фунтов, – скорее, пять тысяч.

– На самом деле, по моим подсчетам, в банке во время той последней партии было, скорее, от десяти до пятнадцати тысяч фунтов, так как я еще и написала довольно большую долговую расписку.

Его брови взлетели.

– Вы давали ему расписки?! И что бы вы стали делать, если бы проиграли? Как бы вы ему заплатили?

Она подняла глаза к потолку, рассеянно заметив, что в комнате исключительно удачная лепнина, а потом снова перевела взгляд на Эдварда:

– Я считала, что вы смогли бы заплатить.

– Я?! – Его глаза подозрительно сощурились. – А, ну конечно! Я уверен, что это входило в ваш план меня спровоцировать. Тогда что же пошло не так? Или вам просто не вовремя повезло?

– То, что мне пришла самая сильная карта, – это было чистое везение, но в остальном я полностью владела игрой. Поверьте: когда растешь в деревне, то либо ты научишься играть в карты, либо умрешь от скуки. Мыс сестрами бесконечные вечера проводили за игрой в вист и мушку, и я очень хорошо знаю обе игры. Конечно, мы никогда не играли на деньги, но принцип остается тем же.

– Тогда почему вы не проиграли Моргрейву?

Она немного поколебалась, но все же сказала правду:

– Потому что он просто отвратителен и я не могла заставить себя смириться с тем, что он выиграет даже пенни. И потом, близнецы были бы просто убиты, потому что первые ставки оплатили они. Я сочла неправильным проигрывать их деньги.

– Ах вот как? А вот мои проиграть было бы можно?

– Ну… да, если учесть, насколько вы богаты.

Он воззрился на нее и резко рассмеялся:

– Боже! Вы просто невозможная нахалка, вы это знаете?

«Слишком невозможная, чтобы стать герцогиней», – рассчитывала она услышать дальше. Слишком невозможная, чтобы стать его женой.

Однако он молчал, и установившаяся в кабинете тишина становилась все более гнетущей.

– Знаете, – проговорил он наконец, резко поменяв тему разговора, – я уже решил, что сделаю с близнецами. Я отправлю их домой, в Брэборн, завтра же утром, и они останутся там до тех пор, пока в университете не начнутся занятия.

– Нет! Так нельзя! – запротестовала она. – Они в восторге от Лондона и светских развлечений! Лео и Лоренс пошли на эту выходку только потому, что я их подзуживала. Это не они придумали, и не надо их винить. Это все я!

– А они уже достаточно взрослые, чтобы решать за себя. Если бы они не были готовы получать шишки, им не следовало бы ввязываться в драку.

– Но…

– А что до вас, то тут вопрос сложнее, – сказал он, продолжая размышлять вслух. – В свете уже привыкли к вашим невозможным выходкам, так что, возможно, этот эпизод с клубом окажется забыт достаточно быстро. Но с другой стороны, последствия этого скандала могут преследовать вас весь оставшийся сезон. В какие-то дома вас перестанут приглашать, и я сомневаюсь, чтобы вас рады были видеть в «Олмаке» на ассамблеях – по крайней мере в этом году. – Он склонил голову к плечу, рассматривая ее с таким выражением лица, что ей захотелось зашаркать ногами, словно провинившейся школьнице… – Я знаю, что большинство мужчин вас куда-нибудь отправили бы, – продолжил он. – Или вообще забыли бы о своих обязательствах и вернули бы вас родителям. Но это невозможно. Я дал слово, а я человек чести и свое слово всегда держу. Похоже, вы питаете какие-то глупые мысли о том, что мы могли бы разорвать нашу помолвку и все пошло бы, как прежде. Однако такая возможность исчезла еще в тот день, когда вы приняли мое предложение.

Немного помолчав, он добавил:

– Возможно, вы этого еще не поняли, но в глазах светского общества мы все равно что женаты. Вы никогда не задумывались о том, почему вам дают такую свободу и почему свет готов так снисходительно смотреть на ваши выходки, не подвергая вас резкому осуждению? Дело в том, что вы невеста Клайборна, моя невеста. И носите ли вы кольцо в знак помолвки или нет, это дела не меняет…

– Нет! – воскликнула она, чувствуя, что задыхается.

– …и потому я отвечаю за вас.

– Я не хочу, чтобы вы за меня отвечали!

– …и я обязан заботиться о вашем благополучии и следить за вашим поведением.

Ей стало невыносимо душно.

– Я не ваша собственность! Пока нет, ваша светлость.

Обращенный на нее взгляд был прямым и неумолимым.

– Но это так, Клер. Вам надо смириться с этим фактом и прекратить все эти глупости.

Ее кровь закипела от гнева.

– Никогда!

Он предостерегающе выгнул бровь:

– На вашем месте я был бы осторожнее с такими категорическими заявлениями. О таких словах частенько приходится жалеть.

– Ну, об этом «никогда» я жалеть не буду, потому что говорю совершенно искренне. Вы совершенно невозможны, негибки и деспотичны и полностью лишены непосредственности. Вся ваша жизнь управляется долгом и условностями, и вы делаете все, чего от вас ожидают.

– В отличие от вас, которая делает, что ей захочется и когда захочется, без единой мысли об окружающих.

Ее руки невольно сжались в кулаки.

– Это неправда, и вы это знаете!

– Как и ваши обвинения в мой адрес, – парировал он. – Одно только то, что я выполняю свои обязательства, еще не делает меня негибким. Будь это так, вам не сошла бы с рук и половина тех выходок, которые вы себе позволили за эти последние несколько недель! – Он вздохнул. – Наверное, вы правы. Я отношусь к своим обязанностям серьезно, однако иначе и нельзя: ведь мои действия прямо отражаются на жизни очень большого числа людей. Людей, которые рассчитывают на то, что я дам им средства к существованию, позабочусь об их благополучии и даже обеспечу им кров. Конечно, я мог бы не выполнять своего долга и стать эгоистичным и безответственным бездельником. Я мог бы потакать своим порокам и предаваться лени, предоставляя моим арендаторам самим заботиться о себе. Однако меня волнуют мое наследие, мои земли и, главное, мои люди. Если это делает меня негибким и погрязшим в рутине – ну что ж, так тому и быть.

Она опустила глаза.

– Я совершенно не хотела сказать, что вам не следует заботиться о ваших людях или ваших землях. Конечно, вы должны это делать, и я очень плохо о вас думала бы, будь это не так.

– Ну что ж, значит, с этой жалобой мы разобрались. А что до вашего обвинения в отсутствии непосредственности, то, полагаю, вы сможете убедиться, что я могу быть не менее непредсказуемым, чем другие люди. Возьмем, к примеру, костюм, который вы надели. Вы могли бы подумать, что он мне не нравится, но вы ошиблись бы. Мне особенно нравятся панталоны и то, как они облегают вашу попу при ходьбе.

Она невольно ахнула, и губы ее чуть приоткрылись.

– И хотя мне не слишком нравится фрак, который скрывает чудесную форму ваших грудей, – добавил он, – мысль о том, чтобы снять ваш шейный платок, открывает несколько интересных возможностей. Но полагаю, пока мне не стоит говорить о них.

Клер оставалось только гадать, что кроется за этими последними словами, но сердце у нее все равно забилось быстрее, а кровь разогрелась.

– Подойдите ко мне, Клер, – приказал он.

– Зачем?

– Просто подойдите.

Она не сдвинулась с места, и тогда он выпрямился и направился к ней.

– Ну что ж, тогда я подойду к вам. – Внезапно он схватил ее за плечи. – Вы самая невозможная из всех женщин, какие мне только встречались, вы это знаете? Вы просто меня с ума сводите, так что я часто сам не знаю, чего мне больше хочется: отшлепать вас или поцеловать.

Не желая сдаваться, она посмотрела на него в упор.

– Я бы предпочла, чтобы меня отшлепали, если не возражаете, – вызывающе бросила она.

Его глаза опасно сузились.

– Это можно устроить.

Схватив ее за запястье, он потащил ее за собой.

– Что вы делаете?

Он продолжал ее тащить.

– Но вы же не собираетесь… Нет, я это не серьезно! – закричала она, догадавшись наконец о его намерении.

– Вот как? – спросил он хрипло. – А вам никто раньше не говорил, что не следует говорить такие вещи, которые могут быть приняты серьезно?

Смахнув бумаги с части стола, он развернул ее и нагнул над широкой деревянной крышкой, так что ей пришлось лечь на живот. Она попыталась вывернуться, но его руки сжимали ее стальными тисками.

– Так вам хотелось, чтобы вас отшлепали? – спросил он с мрачным удовлетворением.

– Нет! Я же велела вам прекратить! Отпустите меня!

– Не отпущу, пока вы не усвоите урок. Может быть, именно этого в наших прежних конфронтациях и не хватало.

– Эдвард Байрон, не смейте!

Она снова начала отчаянно вырываться, однако это ничего ей не дало: он держал ее все так же крепко.

– А, так я снова стал Эдвардом, да? А что до «сметь», то вы убедитесь, что я смею очень многое. Особенно когда меня провоцируют.

Она лежала, беспомощная и дрожащая, и не знала, что он будет делать дальше. Конечно же, он просто пытается ее напугать! Конечно же, он не приведет в исполнение свою угрозу! И тут он ударил ее по ягодице открытой ладонью, ясно показав ей, что действительно держит свое слово. Она снова стала вырываться: от шлепка ее попка горела. Удар не был особо болезненным, дело было в чувстве унижения.

– Прекратите! – взмолилась она.

– Скажите «пожалуйста»! – насмешливо отозвался он.

Ее тело напряглось, и она снова забилась, безуспешно стараясь высвободиться.

– Знаете, – проговорил он задумчиво, – кажется, после этого я больше никогда не смогу смотреть на панталоны так, как раньше. Может, мне даже стоит заказать вам пару, чтобы вы их носили, когда мы будем наедине.

Она яростно зашипела, а щеки ее залил жаркий румянец.

А потом он шлепнул ее еще два раза, так что ее ягодицы и бедра залил новый, совсем иной жар. Она лежала, напряженно застыв, и ждала очередного удара, когда он внезапно остановился. Его ладонь снова легла ей на попку – но на этот раз без размаха.

Он начал гладить ее медленно и нежно, словно стараясь стереть неприятные ощущения. Она снова дернулась, но по совершенно иной причине: ей больше не хотелось высвободиться. Его движения замедлились еще больше, превратившись в ласковое поглаживание… а потом в нечто большее. Закрыв глаза, она уступила бессильным содроганиям, сотрясавшим ее тело. Ее соски превратились в напряженные, ноющие бутоны, а между ногами выступила влага. Эта реакция стала для нее настоящим шоком.

Как она может сейчас испытывать желание?

Он наклонился над ней, прижимаясь к ее спине. Его губы коснулись ее уха.

– Прости меня, Клер. Мне не следовало этого делать. Я еще никогда в жизни не ударял женщину. Мне нет оправдания. Абсолютно никакого оправдания.

– А мне не следовало тебя дразнить, – прошептала она: честность требовала, чтобы она признала свою роль в этом происшествий. – Я тут виновата не меньше тебя.

К собственному ужасу, она почувствовала, что у нее из глаза выкатилась слезинка.

– О Боже! – прошептал он. – Не плачь! Я сделал тебе больно?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

Она не могла сказать ему причины. Как она могла бы эго сделать, когда сама едва понимала, что за эмоции переполняют ее? И она инстинктивно чувствовала, что ей лучше не пытаться в этом разобраться.

Стерев слезинку подушечкой большого пальца, он поцеловал ее влажную щеку, успокаивая и безмолвно умоляя о прощении.

Один поцелуй.

А потом еще один.

Мягкие и нежные, легкие и воздушные, словно крылышки мотылька.

Ее губы приоткрылись в трепетном вздохе, а ее тело попеременно заливали волны то жара, то холода. Он снова поцеловал ее, приникнув к ее губам с такой сладостью, что она забыла весь мир и саму себя заодно.

Вскинув руки, она обняла его, лаская его плечи и шею. Ее голова кружилась. Каждое его прикосновение было пьянящим, как вино: пряным, сладким и умелым. Потеряв голову, она жаждала большего – жаждала его сильнее, чем следующего вдоха. Запустив пальцы ему в волосы, она отвечала на его поцелуи, откликаясь на его страсть темным, жарким желанием.

Ее дыхание ускорилось, став поверхностным и неровным. Когда Эдвард оторвался от ее губ, чтобы покрыть поцелуями ее подбородок и шею, она убедилась в том, что он возбужден не меньше ее.

Внезапно он зарычал: завязанный у нее на шее платок явно ему помешал.

– Из всех странностей эта самая большая, – проворчал он, дергая узел, который никак не желал распускаться. – Я еще никогда не целовал кого-то, на ком был бы шейный платок. Ужасно мешает.

– Ну, все не так страшно, – отозвалась она, проводя парой пальцев по краю его собственного шейного платка.

Он застонал и прервал свою борьбу с ее галстуком ради долгого, головокружительного поцелуя, а потом снова принялся исследовать ее костюм.

– Хорошо хоть от жилета избавиться легко, – проговорил он, быстро перебирая золотые пуговицы.

Его ловкие пальцы расстегивали жилет так быстро, словно он был портным с немалым опытом. Разведя края жилета, он открыл сорочку из тонкого белоснежного полотна, которое явственно приподнимали ее набухшие соски.

Его руки накрыли ее грудь, и при его прикосновении она судорожно вздохнула.

– Господи! У тебя под ней ничего нет? – вопросил он.

Она кивнула:

– Я не могла надеть корсет, а перетягивать грудь не стала, потому что фрак и жилет достаточно хорошо ее скрыли.

– Я рад, что раньше об этом не догадывался, – проговорил он, мягко прижимая пальцами ее сладко ноющее тело, – иначе я больше ни о чем думать не мог бы.

Он провел по ее соскам кончиками пальцев. Она застонала. Жажда снедала ее, делая, беспокойной и бесстыдной. Ее тело запылало, когда он низко наклонился и забрал набухший бутон в рот. Втягивая его сквозь ткань сорочки, он заставлял ее голову кружиться.

А потом, незаметно для нее, он высвободил ее сорочку из панталон и снова приник губами к ее соску, только на этот раз ее грудь была обнажена, а сорочка сбилась к самой шее. Его руки при этом играли ее второй грудью так умело и ошеломляюще, что она погрузилась в пучину экстаза. А потом его пальцы передвинулись ниже, скользя по гладкой нежной коже ее живота и спины.

Она была совершенно опьянена. Кровь с гулом пульсировала в ее ушах, все ее тело сладко содрогалось. Он проложил дорожку из поцелуев по ее животу. Неожиданно для нее пуговицы на ее панталонах оказались расстегнутыми, а его большие руки скользнули внутрь.

– И под панталонами ничего не надето? – пробормотал он.

– Н-нет. Мужское белье мне было велико.

Он прижался губами к ее животу прямо над линией светлых завитков, так что ее мышцы напряглись, а томительная боль комком собралась у нее между ног.

А потом он потянул ее панталоны вниз, резко сдернув их ниже колеи. Потом он полностью оголил одну ее ногу, так что туфля с нее слетела на пол. Она не успевала сказать ни слова, не успела даже ничего подумать: он встал на колени и снова поцеловал ее, в такое место, которое она считала совершенно непригодным для поцелуев!

Опираясь на локти, она попыталась встать, попыталась сказать ему, чтобы он прекратил это. Однако уже в следующую секунду ее тело перестало ей повиноваться, когда его язык проделал нечто преступно приятное. Теперь ей уже совсем не хотелось это прекращать – больше того, она чувствовала, что умрет, если он перестанет ее целовать. Желание пульсом билось глубоко в ее теле, требуя утоления.

Снова опустившись на спину, она лежала на столе и позволяла ему ласкать ее губами и языком, встречая новые ощущения стонами и судорожными вздохами. Его ладони скользнули ей под попку, раскрывая ее шире, приподнимая так, что она оказалась целиком в его власти.

В эти мгновения ей показалось, словно само ее дыхание, ее жизнь полностью зависят от его действий. Его язык забирался глубже и глубже: казалось, ему доставляет наслаждение то, какой влажной она стала. Он ловил каждый ее стон и содрогание, смаковал ее, словно какой-то редкостный десерт.

Она не знала, сколько еще выдержит, насколько далеко он заставит ее зайти прежде, чем она совершенно обезумеет. Ее ногти скользили по гладкой поверхности стола, ища упора и не находя его. Неутоленная страсть рвалась из нее криком.

– Пожалуйста! – простонала она. – Ну пожалуйста!

Он на секунду приостановился, еще сильнее увеличив ее муку, особенно когда он просунул в нее палец и начал им двигать.

– Пожалуйста – что? – спросил он низким дразнящим голосом.

– Ты сам знаешь.

– Что я знаю? – поддразнил он ее, вводя палец еще глубже.

– Не вредничай! – попросила она с новым стоном.

Он засмеялся:

– Но это же так весело! – Но тут же его смех снова стих, и в ней оказались уже два его пальца, заставив ее тело ритмично сокращаться вокруг них. – Умоляй меня, Клер. Я хочу слышать, как ты зовешь меня по имени, когда я ввергаю тебя в безумство наслаждения. Назови его, когда я заставлю тебя кончить.

Она ахнула, но не смогла сдержаться.

– Пожалуйста, Эдвард! Пожалуйста!

Улыбнувшись, он снова принялся ее ласкать: убрав пальцы, он опять поцеловал ее, еще сильнее. Он все усиливал и усиливал ее томление, и она снова и снова повторяла его имя действительно обезумев от остроты ощущений. Содрогаясь всем телом, она уже лишилась способности связно говорить, и тогда он провел по ее нежной плоти кончиками зубов, наконец отправив в пучину экстаза.

Наслаждение затопило ее тело, которое дрожало и горело и, казалось, стало совершенно невесомым. Протяжный крик вырвался у нее из горла:

– Эдвард!

А потом она окончательно лишилась дара речи, совершенно обмякшая, обессиленная и пресыщенная.

Встав с колен, он провел ладонями по ее телу: его ласки были смелыми и властными, словно он заявлял свои права на нее. Склонившись над ней, он приник к ее губам в долгом жадном поцелуе, заставив ее снова застонать.

В эту секунду в дверь постучали:

– Ваша светлость, вы здесь?

Они с Эдвардом напряженно застыли. Он устремил взгляд на дверь, ручка которой уже начала поворачиваться.

– Нет! – громко произнес он напряженным, резким тоном. – То есть не входите!

Он сделал пару шагов, чтобы своим телом как можно лучше закрыть Клер от постороннего взгляда.

Дверь приоткрылась на крошечную щелку так, что заглянуть в комнату было бы невозможно.

– Я прошу прошения за то, что помешал, но у меня есть дополнительная корреспонденция, которую необходимо подписать. Я могу зайти позже.

На этот раз Клер узнала этот голос: он принадлежал мистеру Хьюзу, секретарю Эдварда.

Ее страсть моментально угасла. Внезапно ощутив страшный холод и остро осознав свою наготу, она села и поспешно стала приводить свой костюм в порядок.

Эдвард прошел чуть ближе к двери.

– Да, зайдите позже. Я сейчас… занят.

– Да, конечно, ваша светлость. Извините, что я вас потревожил.

Хьюз закрыл дверь, и стало слышно, как его шаги удаляются по коридору в направлении его кабинета. Пройдя к двери, Эдвард взялся за ключ и повернул его в замке.

Клер успела застегнуть панталоны, и к тому моменту, когда он к ней вернулся, уже пыталась разыскать свою туфлю.

Не говоря ни слова, он наклонился и поднял с пола маленькую мужскую туфельку.

– Ты ее ищешь?

– Д-да, – пробормотала она, стараясь не смотреть на более чем явный признак его возбуждения.

Взяв у него туфлю, она сунула в нее ногу в чулке.

– У тебя неправильно застегнута жилетка.

Она непонимающе посмотрела на него:

– Что?

– Твоя жилетка, – повторил он. – Ты неправильно ее застегиваешь.

Ее пальцы машинально схватились за пуговицы в попытке найти место ошибки.

– Сейчас, – проговорил он очень мягко, отводя ее дрожащие руки в сторону, – позволь мне.

Решив не спорить, она опустила руки вниз.

– Как ты можешь быть таким спокойным? – тихо спросила она спустя пару секунд, не в силах встретиться с ним взглядом.

– Это мой жесткий самоконтроль, разве ты забыла?

Конечно, жестким сейчас был не только его самоконтроль. При мысли об этом она почувствовала, что начинает краснеть.

Что до его слов, то она прекрасно понимала, что он шутит, однако смеяться она все равно не могла. Еще минута – и он бы ею овладел! Еще минута – и она позволила бы ему это сделать, и охотно. И что тогда стало бы с ее планом?

Как это ни смешно, но сегодня ее спасителем оказался мистер Хьюз. По крайней мере он спас ее девственность. Тогда почему же ее это так мало радует? Почему она не испытывает хотя бы чувства облегчения?

«Но я рада! Конечно же, рада!» – сказала она себе.

– Клер.

Она заставила себя встретиться с ним взглядом.

– Все будет хорошо. Ты не должна тревожиться. Ни о чем.

Закончив застегивать ее жилет, он запахнул на ней фрак и застегнул и его тоже, а потом быстро одернул книзу, чтобы он сел как нужно.

– Ну вот. Никто ничего не заподозрит. Если не считать твоих волос. – Он быстро пригладил пальцами ее локоны – вернее, то немногое, что от них осталось.

– Они снова отрастут.

– Да, конечно. – Он вздохнул и опустил руку. – Думаю, тебе надо назначить дату.

– Что-что?

– Дату нашей свадьбы. Я хочу, чтобы ты выбрала день. Если хочешь, мы можем подождать достаточно долго, чтобы подготовить торжественный церковный обряд. Я уверен, что свет будет ожидать именно такого. Только пусть в списке гостей будет не больше пятисот человек. При большем числе это уже становится похоже на расквартированную армию.

– Но… – начала было она.

– И разговоры смолкнут гораздо быстрее, если мы объявим дату свадьбы сейчас, – добавил он прозаическим тоном. – Лучше побыстрее покончить с этим скандалом.

У нее сердце оборвалось: она поняла, что он по-прежнему решительно настроен на ней жениться. Возможно, его намерение даже укрепилось из-за той близости, которую они разделили только что и до этого. Но несмотря на всю силу их страсти, главное между ними не изменилось.

Она по-прежнему не хотела вступать в брак исключительно из чувства долга.

А он по-прежнему ее не любил.

Ее охватила глубочайшая усталость и озноб, словно сейчас стоял не теплый майский день, а январь.

– Думаю, мне лучше пойти к себе и переодеться. Полагаю, мне следует снова вернуться к юбкам.

– Кузина Вильгельмина ужаснулась бы, если бы увидела тебя в этом наряде. Так что пойди и переоденься, пока они с Мэллори не вернулись домой. Тебе и без того нелегко будет объяснить, почему ты сотворила такое со своими волосами.

Он помолчал, словно раздумывая, не сказать ли еще что-то относительно даты свадьбы, но, к ее огромному облегчению, не стал этого делать.

– Увидимся за обедом. Думаю, сегодня разумно было бы остаться дома.

Она открыла было рот, собираясь возражать, и вдруг поняла, что действительно будет рада провести сегодня спокойный вечер дома. Не говоря уже о том, что ей необходимо время, чтобы придумать, что именно делать дальше.

– Да. Хорошо.

Поймав ее руку, он запечатлел поцелуй на ее ладони и отпустил. Пройдя с ней к дверям, он повернул ключ в замке и позволил ей уйти.

Как только Клер ушла, Эдвард закрыл дверь, отошел к ближайшему креслу и тяжело в него опустился. Закрыв глаза, он стал пытаться успокоиться, умерить жаркое возбуждение, которое все еще продолжало его мучить. Он прекрасно понимал, что, если бы Хьюз не появился столь не вовремя, он овладел бы Клер немедленно, прямо на письменном столе – невзирая на то, что она девственна. Право, она сводит его с ума, лишает разума настолько, что он способен думать только о том, чтобы обладать ею, забывая о том, где находится, о приличиях и о последствиях.

Любая другая девица отхлестала бы его по щекам, но не Клер. Но с другой стороны, никакая другая девица из числа ему знакомых не переоделась бы в мужской костюм, не пробралась бы в мужской клуб и не обыграла бы в карты хама, чтобы, вернувшись домой, устроить конфронтацию с собственным женихом!

Несмотря на свой гнев, он не мог не восхищаться ею. Он еще не встречал такой отваги – временами она казалась просто бесстрашной.

Он надеялся, что Клер прислушается к его просьбе и назначит день свадьбы.

Но ему не нужна просто женщина. Ему нужна Клер.

Она говорила, что он слишком хорошо владеет собой? Рядом с ней он слишком плохо собой владеет! Клер обладает каким-то непонятным талантом срывать с него весь лоск цивилизованности, превращая его просто в мужчину. И к тому же в очень неосторожного мужчину, готового овладеть своей невестой прямо на столе.

Встав, он прошел к своему столу и понял, что следует привести его в порядок. Он заметил лежащий на ковре предмет и, наклонившись, поднял его.

Это была небольшая золотая рамочка в виде плюща, в которую было вставлено миниатюрное изображение Брэборна. Это изображение стояло у него на столе уже много лет как напоминание о любимом доме в Глостершире. Эта миниатюра всегда была его любимой. Видимо, Клер сбросила ее на пол во время их бурных ласк. Улыбнувшись этому воспоминанию, он замер, рассеянно протирая подушечкой большого пальца золотую рамку, и снова подумал о Клер. В этот момент он вспомнил о том, что у него есть миниатюра с ее изображением.

Много лет назад ее отец прислал портрет Клер, чтобы он заново познакомился со своей нареченной. В то время у него не было намерения заключать этот брак, так что он тут же спрятал миниатюру в ящик стола.

Именно в этот стол, если он правильно помнит.

Он начал открывать ящики. Миниатюра обнаружилась только в третьем из них, у задней стенки. Развязав шнурки, стягивавшие чехол из черного бархата, он вытряхнул миниатюру себе на ладонь, и увидел Клер – улыбающуюся, прелестную и невероятно юную. Он понял, что в момент написания портрета ей было не больше пятнадцати лет. Она была еще совсем ребенком. Неудивительно, что он тяготился этим сговором. Неудивительно, что он не был ею впечатлен и спрятал эту миниатюру подальше.

Но теперь она больше не была ребенком, а он уже не пытался избежать помолвки.

По иронии судьбы теперь избежать помолвки хотела она. Однако он не намерен отступаться.

«Я закажу написать новую миниатюру, – решил он. – Чтобы на ней Клер была во всем своем женственном великолепии».