Текст книги "Голос над миром"

Автор книги: Тоти Даль Монте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Тоти Даль Монте
Голос над миром

Перевод с итальянского

Л. А. ВЕРШИНИНА

Под редакцией

Н. К. ГЕОРГИЕВСКОЙ

Предисловие

С чувством глубокого уважения и восхищения перед искусством и самоотверженным трудом большой итальянской певицы, нашей современницы, я пишу эти вступительные строки к книге воспоминаний Тоти Даль Монте. Ее имя знакомо нам не только по грамзаписям. Друг нашей страны, замечательная певица четырежды посещала СССР. Первый раз – проездом в начале 30-х годов. Затем, в 1956 году, она была дорогой гостьей москвичей и познакомила нас со своим вокальным мастерством на концерте в Доме ученых, а приехав в 1963 году с труппой Эдуардо Де Филиппо, показала свое искусство драматической актрисы.

В последний раз мы встретились с Тоти Даль Монте в Москве в 1965 году, когда она, приехав в качестве гостьи Министерства культуры СССР, щедро делилась с педагогами-вокалистами и молодыми певцами своим опытом и размышлениями по поводу вокального искусства, которому посвятила свою жизнь.

Воспоминания Тоти Даль Монте великолепно отражают эмоциональную, непосредственную натуру артистки, бесконечно преданной своей профессии. Здесь мы не найдем глубокого анализа основ итальянского вокального искусства, методологии певческого мастерства. Да автор и не ставил перед собой подобных задач. Это увлекательный рассказ о жизненном и творческом пути, приведшем певицу к вершинам мировой славы. Может быть, здесь кое-что идеализировано, кое-что рассказано лишь конспективно. И все же, прочтя эти правдивые строки, понимаешь, каких жертв, труда и напряжения сил стоили Тоти Даль Монте ее искусство, ее слава, которой она в большой мере обязана самой себе, своему умению работать, а также осознанному с юных лет чувству ответственности. Искусство Тоти Даль Монте никак нельзя назвать «слепым даром природы». Из ее воспоминаний ясно, что голос у нее был поначалу совсем небольшой. Но врожденная музыкальность и воспитанная с детства привычка к труду, а также безграничная любовь к своему делу помогли Тоги Даль Монте стать одной из крупнейших лирических певиц первой половины нашего века.

Дочь школьного учителя и «по совместительству» руководителя провинциального оркестра, Тоти пяти лет уже хорошо сольфеджировала и играла на рояле. Девяти лет она пела песни Шуберта, нетрудные классические арии. Но в консерваторию поступила как пианистка, учась у маэстро Тальяпьетро, ученика Феруччио Бузони. И кто знает, как сложилась бы ее судьба, если бы, уже почти заканчивая консерваторию, она не повредила руку. Это привело ее к «королеве бельканто» Барбаре Маркизио, одной из знаменитых сестер Маркизио, любимиц Россини и других великих композиторов. И вот малышка Тоти, как называла ее Барбара Маркизио, уже подписывает свой первый в жизни контракт с ничтожным вознаграждением по десять лир в день…

Высокий профессионализм итальянской оперной сцены, в то время еще богатой замечательными певцами и дирижерами во главе с великим Артуро Тосканини, завершает шлифовку таланта Тоти Даль Монте. Она выдвигается в первый ряд мастеров итальянского бельканто.

Очень ценными являются те строки книги Тоти Даль Монте, где она пишет о Тосканини. Мы видим, какую огромную роль в воспитании молодого певца, в развитии его музыкальной культуры и техники, а также в художественном истолковании им образа играет дирижер.

Я подчеркиваю важные этапы творческой биографии певицы для того, чтобы еще и еще раз напомнить молодым вокалистам и всем, кто любит пение, о сложности нашей профессии. Как часто молодые певцы уже готовы принять за искусство одну еще только голосовую одаренность, думая, что этого достаточно для успеха. Нет, подлинный, прочный успех приходит к тому артисту, который владеет большой музыкальной культурой, который умеет разумно, самоотверженно трудиться и самокритично оценивать свои удачи и ошибки даже тогда, когда встречает широкое признание слушателей. Жизнь каждого большого певца – это непрерывный самозабвенный труд.

Бесчисленные турне по странам мира, по крупным и провинциальным городам Италии требовали большого, напряженного и беспрерывного труда, часто лишали певицу многих простых человеческих радостей. В этом тоже поучительна для нас безыскусственная книга Тоти Даль Монте, хотя певица вовсе не стремится сосредоточить внимание читателей на трудностях и лишениях своей жизни. Наоборот, воспоминания ее привлекают глубоким оптимизмом, искренним и доброжелательным отношением ко всем «великим и малым», кто встретился на ее жизненном и творческом пути. Никакого оттенка соперничества, зависти, жалобы… Это тоже говорит нам о чистой душе подлинного художника, открытой для всего доброго и хорошего. Название книги Тоти Даль Монте «Голос над миром» отвечает ее содержанию. Голос певицы звучал действительно в странах всего мира.

Я с большим удовольствием прочла присланную мне с теплой дарственной надписью автора книгу Тоти Даль Монте, еще раз ощутив всю непосредственность моего милого друга, которая так чарует и в ее искусстве и в ее общении с людьми.

Надеюсь, что эта книга с интересом будет прочитана всеми, кто любит пение и оперный театр. И, конечно, в первую очередь теми, кто вступил или только мечтает вступить на прекрасный, но трудный путь служения вокальному искусству.

Елена Катульская,

народная артистка СССР

Советским читателям

Могла ли я думать в далеком 1931 году, очутившись проездом в Москве, что еще раз вернусь сюда. И не только вернусь, но установлю самые дружеские связи с моими коллегами из Москвы и Ленинграда, ближе узнаю их, проникнусь симпатией к гостеприимным советским людям.

Большим и приятным сюрпризом для меня было известие, что книга моих воспоминаний будет издана в Советском союзе.

В ожидании встречи с моими новыми читателями у меня в груди живет одно-единственное желание – предстать перед вами такой, какая я есть. Я не хотела прибегать в своей книге к стилю примадонны, которая легко, играючи, рассказывает о своих огромных успехах за тридцать лет артистической деятельности. Этот стиль теперь не в моде, да и вряд ли это укрепило бы вашу симпатию ко мне.

Мне хотелось рассказать о неимоверных усилиях, о беспрестанном тяжком труде, без которого немыслимо развивать и совершенствовать свое вокальное мастерство, каким бы высоким оно ни было вначале. Я много и напряженно занималась, отрабатывая каждую каденцию, каждый пассаж с упорством, достойным инструменталистов.

Со священным трепетом и даже с робостью приступала я к изучению произведений наших великих композиторов – Россини, Беллини, Доницетти, Верди.

Я горячо стремилась постичь всю глубину гуманизма, пронизывающего лучшие оперы этих замечательных мастеров.

Мне выпало счастье петь много лет подряд под руководством несравненного Тосканини. Он открыл передо мной широкие музыкальные горизонты и показал, как по-новому можно исполнять даже всем известные произведения.

Очень многое я почерпнула для себя и выступая под руководством таких прекрасных дирижеров, как де Сабата, Гуарньери, Серафин.

Из книги моих воспоминаний вы узнаете, что единственной моей учительницей была великая Барбара Маркизио.

Ученица самого Джоаккино Россини, она была изумительной певицей и чудесным педагогом. Когда я начала у нее учиться, Барбаре Маркизио было почти восемьдесят лет, но это ничуть не мешало ей заниматься со мной много и напряженно.

Лишь благодаря Барбаре Маркизио я постигла «тайны» бельканто, приобрела по словам критиков, безупречность стиля, хорошую дикцию и, главное, научилась с большой выразительностью исполнять речитативы, играющие столь важную роль в наших операх.

Я не стану утомлять вас, моих читателей, педагогическими премудростями, но хочу вкратце рассказать об основных вокальных правилах, без которых нельзя достичь мастерства исполнения.

Вот эти правила.

Прежде всего хорошее дыхание. Без него невозможно стать настоящим певцом.

Дыхание берется глубоко и плавно. При этом происходит расширение брюшного пресса. Но глубины дыхания нельзя добиваться за счет поднятия плеч. Тренировать дыхание следует осторожно, мало-помалу усложняя исполняемые вокализы. При этом подбородок должен быть слегка опущен, губы и язык ненапряжены. В то время как подбородок должен оставаться неподвижным, хотя и не скованным, верхняя часть лица должна быть подвижной, скулы несколько приподняты. Когда певец берет высокие ноты, у него появляется такое ощущение, словно он неудержимо хочет зевнуть.

При исполнении гамм и арпеджио голосовой аппарат должен оставаться свободным, но неподвижным.

Для достижения совершенной техники очень большое значение имеют вокализы.

В начальной стадии обучения весьма полезны простые гаммы, а затем хроматические, сначала в одну, а позже в две октавы, арпеджио в стиле легато и стаккато, триоли и, наконец, особые каденции для укрепления дыхания.

Наиболее распространенные в пении гласные – полуоткрытые «а» и «о». Но важное значение для тренировки и развития голоса имеет также французское «iu».

Привожу для примера несколько вокализов.

Первый вокализ надо петь легато и без напряжения. Гортань опущена.

Второй вокализ надо петь на большом легато (molto legato) при спокойном состоянии голосового аппарата, опираясь на каждую первую долю триолей.

В третьем вокализе первую долю каждого такта необходимо брать сразу точно, без подъезда.

В четвертом вокализе арпеджио до верхней ноты поется легато; затем следует легкий и быстрый спуск по ступеням гаммы.

В пятом вокализе арпеджио поется на большом легато (molto legato) на хорошо опёртом дыхании и полным голосом, но без напряжения. После небольшой ферматы на высокой ноте дальше петь протяжно и связно. Этот вокализ следует повторить, спев его тихо (piano), но голос должен сохранять всю тембровую окраску.

Пятый вокализ следует петь стаккато (staccato) три раза на одном дыхании в быстром темпе.

Все вокализы поются на полуоткрытом «а».

Выбор тесситуры зависит от певца.

В кратком предисловии всего не охватишь, но мне хотелось бы еще сказать о моей любви к русской музыке. Из всех русских опер я больше всего люблю «Бориса Годунова» Мусоргского. Мне посчастливилось впервые услышать эту оперу в «Ла Скала» под управлением Тосканини. Партию Бориса исполнял несравненный Шаляпин.

Я восторгаюсь музыкой Глинки, Чайковского, Рахманинова, Шостаковича – мне близок их романтизм, их умение раскрыть глубину и благородство русской души.

После 1931 года, спустя двадцать пять лет, уже в 1956 году я вновь приехала в Москву по приглашению Министерства культуры СССР. Третий раз я побывала в Москве в 1962 году вместе с итальянской драматической труппой Де Лулло. Ведь я всегда любила выступать в драматических спектаклях, особенно в пьесах Гольдони.

И вот теперь я снова приехала к вам, чтобы дать ряд показательных уроков в Большом театре и Московской консерватории. Не знаю, ошибаюсь ли я, но у меня такое впечатление, что советский народ любит итальянскую музыку. И я надеюсь, что эта книга еще больше сблизит меня с советскими любителями музыки. Лучшей наградой для меня будет ваше уважение и симпатия ко мне, как к человеку и к певице.

Тоти Даль Монте

I. Как родились эти воспоминания

Решение поделиться воспоминаниями о пройденном артистическом пути возникло у меня не случайно; впрочем, и заранее обдуманным его тоже назвать нельзя. В большей мере, чем внутреннее побуждение и вполне понятная и законная гордость актрисы, меня толкнули на это чисто внешние причины.

В течение многих лет, с тех пор как я в расцвете сил покинула сцену, поступив весьма мудро, не было дня, чтобы то один, то другой из моих друзей и близких, певцов и музыкантов, учеников и критиков, деятелей культуры и многочисленных поклонников настойчиво не убеждал меня: «Почему бы тебе не написать свои воспоминания?»

Особенно часто повторяли это те, кто знал о существовании моих многочисленных «тайных» дневников – обычных альбомов в переплете из толстой кожи, где в строгом хронологическом порядке собраны и наклеены вырезки из итальянских газет, тысячи фотографий, драгоценные автографы, оперные и концертные программы, контракты, связывавшие меня с различными импрессарио, телеграммы, письма, ленты, засохшие цветы.

Все материалы в этих альбомах и записных книжках подобраны столь тщательно и любовно, что представляют сейчас очень ценный архив, но моя заслуга здесь относительна.

Это плод долголетней работы моего бесценного брата Пьеро и золовки Рины, которые взяли на себя труд годами кропотливо собирать бесчисленное множество документов.

Мне бы хотелось заранее предупредить читателей, что я без всяких претензий хочу рассказать о своей жизни актрисы.

Я никогда не расставалась с дневниками. Они сопровождали меня во всех моих странствиях, я поверяла им все свои мысли и чувства.

Обычно я открываю дневник, когда хочу уточнить или документально подтвердить воспоминание, когда мною внезапно овладевает желание воскресить прошлое и, наконец, в те таинственные минуты, когда в памяти всплывают далекие образы людей, что любили меня и были со мной рядом в опьяняющие мгновения славы.

Это прежде всего мой отец (о нем я постараюсь рассказать как можно подробнее), мой великолепный педагог Барбара Маркизио, незабвенный Тосканини, который с самого начала поверил в меня, Тито Рикорди, Маргерита и Карло Клаузетти, Эрманно Вольф Феррари, маэстро Тальяпьетра, Масканьи, Франко Паолантонио, мой муж Энцо Де Муро Ломанто и… сотни других.

Легко сказать: «Пиши». Но когда у тебя столько документов, воспоминаний, извлечь сокровенную суть нашей «радостной и ужасной» жизни – задача столь трудная, что она пугает меня не меньше, чем встреча со зрителями на самом ответственном концерте.

И все же я взялась за этот нелегкий труд из уважения к памяти тех, кого уже нет, и из любви к молодежи, умеющей отличить подлинное искусство от бесчисленных подделок нашего времени, к той молодежи, которая упрямо остается верна идеалам романтического искусства, но, сбитая с толку всевозможными современными веяниями и мифами, опасается, что слава итальянской блистательной оперы клонится к закату.

Нередко у меня и у других артистов итальянской оперы конца XIX – начала XX века спрашивают, правда ли все то, что рассказывают об удивительном певческом таланте Патти, Тетраццини, Таманьо, Карузо, Титта Руффо, Шаляпина, Страччари, Бончи, Раизы, Мельба, Джиральдони, Маццолени, Вильоне Боргезе да и о наших современниках – Джильи, Скипа, Галеффи, Аурелиано Пертиле, Монтесанто, Лаури-Вольпи, Надзарено Де Анджелис, Пинца, Флета, Ладзаро, Данизе, Габриэллы Безанцони, Мариано Стабиле, Римини и, наконец… о Тоти Даль Монте.

Да, это правда, что оперный сезон длился почти весь год и даже самые маленькие и глухие провинциальные городки становились свидетелями незабываемых спектаклей.

Да, это правда, что итальянская опера постоянно выезжала в традиционные заграничные турне в Северную и Южную Америку, Африку, Японию, Новую Зеландию, Австралию, на Филиппины, не говоря уже об обязательных гастролях в парижском театре «Гранд-Опера», в Лицее Барселоны, «Штатс-опере» Вены, в Монте-Карло, Лиссабоне, Стокгольме, Осло, Берлине, Будапеште, Цюрихе, Праге, в России.

Да, да, все это правда, сущая правда! Даже теперь, несмотря на то, что времена изменились да и структура театра, так же как и сценические приемы, иные, итальянской опере удается завоевать всеобщее признание, всякий раз, когда ее представляют певцы с хорошей вокальной школой, поющие с присущим нам прежде мастерством.

Однако молодежи, всегда любопытной или скептически настроенной, мне хочется сказать: не всегда путь артиста был усыпан розами, и эта известная истина вполне применима ко многим великим певцам, живущим поныне или же отошедшим в иной, лучший мир.

Чем ослепительней была слава этих артистов, тем трудней, а подчас просто невыносимой становилась их жизнь, требовавшая многих жертв.

С одной стороны, судьбе оперного певца как будто можно позавидовать – деньги, успех, слава, но с другой – строгая сценическая дисциплина, самоограничения, напряженные занятия, неизбежное волнение и постоянный страх, которые мало-помалу подтачивают силы даже наиболее уверенных в себе и одаренных артистов.

Конечно, для бельканто голос – это чудодейственный дар, но в то же время он подобен чрезвычайно хрупкому сосуду, и его надо очень беречь.

Я не обойду молчанием в своих воспоминаниях и мои первые отнюдь не легкие шаги в карьере оперной певицы, карьере, которая все же была счастливой и принесла мне столько радости.

Я постараюсь как можно точнее воссоздать обстановку второразрядных миланских пансионов, где мне пришлось провести первые годы моего, так сказать, артистического «послушания». Комнаты, которые я обычно делила с другой певицей, импровизированные завтраки и обеды, весьма скудные для аппетита двадцатилетних девушек, торопливые постирушки, удручающая бедность гардероба. Но все это не угнетало меня: природный оптимизм и умение приспосабливаться к любым условиям позволяли мне радоваться всякой безделице. Веселая, жизнерадостная, я никогда не желала больше того, что имела, и потому всегда чувствовала себя счастливой. Я не завидовала ни туалетам, ни окружавшей тогдашних великих артистов роскоши, ни их жизни в первоклассных отелях.

Когда я отправилась в Милан, мой «туалет» составляли голубое пальтишко, легкое коричневое платье, широкополая шляпа и пара кожаных сапожек. Сапожки были непомерно высокие, потому что отец боялся, как бы я не простудила ноги, и потом… такая обувь, по его убеждению, не скоро снашивалась.

С каким волнением вспоминаю я теперь о тех десяти лирах, да-да, это не опечатка, именно о десяти лирах, которые я получила по моему первому контракту с «Ла Скала». А контракт был заключен на целых три месяца!

Даже в далекие времена первой мировой войны на десять лир в день, право же, трудно было обернуться.

Уплатишь за пансион, и не успеешь опомниться, как оставшиеся деньги уходят на частные уроки пения, мелкие чаевые, на почтовые марки для посылки писем домой и, наконец, на починку обуви, ведь, шагая каждый день из одного конца Милана в другой, я снашивала немало туфель. А тут еще парикмахерская Монфорте!

Подумайте только, до моего приезда в Милан я ни разу не переступала порог парикмахерской! При весьма скромных заработках моего отца такая роскошь была просто непозволительна. Здесь же, в небольшой парикмахерской Монфорте, меня научили причесываться и делать маникюр.

В сущности, я страдала куда меньше, чем многие мои менее удачливые коллеги, достойные иной раз лучшей участи. Довольно скоро я добилась успеха, и фортуна ни разу не повернулась ко мне спиной. Но, лишь навсегда распрощавшись с любимым искусством, я поняла, какая огромная работа мною проделана и какую страшную ответственность взвалила я на свои плечи. Бесконечные переезды из страны в страну, из одного театра в другой, долголетняя борьба с убийственной рутиной отнимали столько сил.

Мой добровольный уход со сцены, когда я была еще в завидной форме, не стал для меня причиной горестных переживаний; более того, я даже почувствовала облегчение. Цена моего долгого и безоговорочного успеха была по-истине мучительной.

В довершение всего моя ослепительная карьера «виртуоза» бельканто и прирожденной драматической актрисы отчасти лишила меня тихих семейных радостей, доступных большинству простых смертных. Поэтому я с восторгом отдалась материнским обязанностям, а после замужества моей дочери Мари посвятила себя заботам о внуках.

И все же лет десять назад я не устояла перед неожиданным соблазном вновь вернуться на сцену. Но на этот раз речь шла уже о драматическом театре.

Да, я стала исполнительницей пьес Гольдони вместе с моей дочерью, которую вскоре после ее дебюта критики назвали надеждой венецианского и всего итальянского театра. Впрочем, желание стать драматической актрисой возникло у меня еще в 1937 году под влиянием Ренато Симони, о чем я расскажу позднее.

Драматический театр всегда привлекал меня, даже в годы моих шумных оперных успехов. Вот почему, не приняв пока никаких определенных решений, я часто подумываю о возвращении, хотя бы на короткое время, на сцену.

Тщеславие актрисы? Боязнь забвения? Нет, мне кажется, что главная причина не в этом. Когда вы годами дышите пыльным воздухом сцены, трудно расстаться с этой «тлетворной» атмосферой. Мир сцены – удивительный мир, независимо от того, опера это или драма. Счастлив тот, кто вступает в него во всеоружии своего таланта.

Мне повезло, и я неустанно благодарю бога и всех тех, кто поддержал меня на бесконечно трудном пути, а также зрителей многих стран мира. Велика моя благодарность и моим божественным покровителям, с детских лет ставшим моими кумирами в музыке: Верди, Беллини, Россини, Доницетти, Масканьи, Пуччини.

Немного позже я расскажу о моей давнишней страсти к оперным либретто и партитурам, которыми буквально был завален маленький кабинет отца. Гиганты итальянской оперы оставили неизгладимый след в моей детской душе, быть может, в этом раннем влечении к музыке было что-то пророческое, и впоследствии юная девушка, полная неудержимого энтузиазма, веры и горения, стала с великим усердием изучать секреты бельканто.

Из всех своих героинь я больше всего любила и люблю восторженно и пылко Джильду и Виолетту. Роль Джильды я исполняла в самом начале своей оперной карьеры, а Виолетты – уже в полном расцвете таланта.

Все величие и совершенство опер Верди, и особенно «Риголетто» с партией Джильды, звучащей необыкновенно свежо и проникновенно, дал мне почувствовать маэстро Тосканини.

«Риголетто» – это величайшее достижение Верди, одинокая и недостижимая звезда на безграничном небосводе оперы.

При одной мысли о роли Джильды, а позднее Виолетты я испытывала священный трепет и спеть главную партию в «Травиате» отважилась лишь после долголетних серьезных и глубоких размышлений.

В партитуре «Травиаты» тоже есть немало бессмертных страниц, на которых Верди сумел проникновенно рассказать о любви и горе.

Романтизм музыки «Травиаты» совершенно лишен ложного пафоса, он приобретает классическую чистоту и прозрачность.

Итак, повторяю, я долго думала, прежде чем решилась спеть Виолетту. Образ любящей и страдающей женщины привлекал и манил меня, но я знала, что мои внешние данные не подходят для этой роли, хотя я и обладала достаточно нежным, лиричным голосом, чтобы передать всю глубину страсти Виолетты, силу ее чувств и, наконец, все безмерное отчаяние и страдания, закончившиеся смертью героини.

Работая над партитурой «Травиаты», я обратилась за помощью не к музыканту, а к великому драматическому актеру Эрмете Цаккони. Это он приободрил меня и благословил на новый, нелегкий труд.

Что касается опер Беллини, то понять их чистейший и возвышенный пафос мне помогла несравненная моя наставница Барбара Маркизио. Настойчиво работая под ее суровым и твердым руководством, я убедилась, что в беллиниевских операх кроме бессмертных арий огромную роль играют речитативы, в которых слова неразрывно связаны с музыкой, рождающейся прямо из глубины сердца.

Истинным чудом стилевой ясности, искренности и простоты безусловно является его «Сомнамбула». В этой опере я пела бесчисленное число раз и всегда предпочитала ее другим.

Амина, простая и честная крестьянская девушка, была моей любимой героиней, и я с неизменным трепетным волнением пыталась в пении передать ее счастье, наивность, бесхитростную любовь и горе.

В последнем акте, когда я спускалась с моста и, начав редкой красоты речитатив, доходила до слов: «Ах! Не гадала тебя здесь встретить…» – я испытывала такое ощущение, словно таинственная сила возносила меня над землей, и всей душой отдавалась пению.

Если Беллини на всю жизнь пленил меня своей чистейшей мелодической волной, поэтически окрылявшей самые простые чувства, Россини околдовал меня бьющей через край живостью, которую можно сравнить с неисчерпаемым каскадом искрометной, безудержной радости. Он был гением веселья. Мне кажется, что и через тысячу лет человечество, как и мы с вами, будет наслаждаться оглушительным, озорным смехом «Севильского цирюльника».

Мне довелось очень часто и с неизменным удовольствием исполнять роль Розины.

Блестящей, дьявольски хитрой, прирожденной актрисой, удивительно женственной, нежной, но еще больше коварной – полной противоположностью Амине – представлялась мне Розина. Мне думается, что я сумела очень по-своему воплотить образ Розины, оставаясь, однако, предельно верной тексту и духу бессмертного творения Россини. Особенно лестно вспомнить, что за исполнение этой роли меня удостоили похвал величайшие певцы того времени.

С Гаэтано Доницетти связаны воспоминания о моих успехах в операх «Лючия ди Ламмермур» и «Дон Паскуале». Лучшие арии в «Лючии ди Ламмермур» Доницетти написал для тенора, но должна признаться, что сцена безумия вместе со знаменитым «рондо», хотя и не принадлежит к самым интересным страницам оперы, не раз приносила мне величайший триумф.

Когда я пела в «Лючии», то часто ловила себя на мысли: как жаль, что я не могу петь и арии Эдгара!

Конечно, подобные мечты были немного ребяческими и наивными, но они рождались от переполнявших меня чувств.

С огромным старанием, испытывая большую радость, я с первых моих выступлений на сцене пела Норину в опере «Дон Паскуале». К этому изумительному созданию, чей характер так прекрасно передан в музыке, я испытывала живейшую симпатию. Меня всегда привлекал комический жанр, и я сразу же нашла точную интонацию для образа Норины. Вокально партия Норины не особенно трудна, но ее сложность, по-моему, заключается в гармоничном сочетании неподдельного веселья с тонкой иронией.

Приятным воспоминанием осталась для меня и опера «Линда де Шамуни», в которой я пела долгие годы. В этой опере тоже есть сцена безумия, вокально не столь виртуозная, как в «Лючии ди Ламмермур», но более напряженная и драматичная.

О Пьетро Масканьи я впоследствии постараюсь рассказать подробнее. Меня он окружил особым вниманием, всегда относился ко мне, словно к родной дочери, и с первой же встречи угадал в начинающей певице незаурядный талант.

Нам с Хуанитой Караччоло Армани посчастливилось стать первыми исполнительницами партии Лодолетты. Образ трепетной голландки бесконечно волновал меня, особенно в последнем акте, когда она, отчаявшись и потеряв все надежды, умирает среди снежных сугробов. Ария Лодолетты хватает за сердце. Сколько слез заставила она пролить самого Масканьи, дирижировавшего своей оперой уже во время второй мировой войны в нашем последнем незабываемом турне. Волнение старого маэстро передавалось мне и всем исполнителям.

По мере того как будет разматываться нить моих воспоминаний, я постараюсь рассказать подробнее и о Джакомо Пуччини.

Если чудесная мелодичность итальянских опер сохранила все свое очарование и в первой четверти XX века, то заслуга в этом принадлежит именно Пуччини, продолжателю традиций плеяды великих композиторов XIX века, моих первых кумиров, о которых я уже упоминала. Пуччини обладал остро развитым чувством театральности, умел тонко очертить в музыке характер бессмертных героинь своих опер. И в этом его большая заслуга.

Мне доставляло истинное наслаждение слушать «Чио-Чио-Сан» даже в те годы, когда по причинам, о которых расскажу позже, я уже не могла петь в ней ведущую партию. Мой по-детски чистый голос очень подходил к роли нежной, наивной японки, особенно в первом акте. Любовь, материнство, долгое ожидание превращают робкую, доверчивую Чио-Чио-Сан в умудренную горьким опытом женщину, и Пуччини удалось с предельной искренностью и убедительностью передать все это в своей музыке.

Я остро чувствовала горе Чио-Чио-Сан, и мне нетрудно было его передать. С увлечением исполняла я эту роль, отдавая ей много душевных сил. Каждый раз после представления я испытывала предельную усталость, но роль мадам Баттерфляй позволяла мне со всей полнотой выразить собственные чувства, особенно жажду материнства, что было совершенно невозможно в более легковесных произведениях.

С неизменной благодарностью вспоминаю я и об Умберто Джордано, гениальном авторе «Андре Шенье», оцененном мною в полной мере, когда он специально для меня написал оперу «Король», впервые исполненную на сцене «Ла Скала».