Текст книги "Записки Клуба Лазаря"

Автор книги: Тони Поллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

– Контейнер! – крикнул я, но Оккам не мог ничего предпринять – он по-прежнему дрался с врагом.

Послышался ужасающий грохот. Контейнер ударился о стол, стекло треснуло, и жидкость разлилась, забрызгав катавшихся по полу мужчин.

– Нет! – закричал Оккам, осознав наконец, что случилось. Вид разбитого саркофага матери привел его в бешенство и придал силы; он в последний раз прижал противника к земле. Затем он на мгновение отпустил мужчину, который тут же выскользнул из его мокрых рук и снова попытался встать, но, прежде чем ему это удалось, Оккам снова бросился на него и ударил тяжелым куском доски.

Я по-прежнему был привязан к стулу и не мог вмешаться.

– Нет, Оккам! Не убивайте его! Он нужен нам живым! Он должен заговорить!

Но Оккам словно обезумел.

– Смотри, что ты наделал! – рычал он, избивая поверженного врага.

Веревка наконец лопнула, я вскочил со стула и поскользнулся, наступив в лужу дурно пахнущего спирта на полу.

– Стойте, Оккам! Подождите!

Я схватил его за руку, когда он занес ее для очередного удара, но – увы – слишком поздно. Мужчина был мертв. Его мозги вытекали из раскроенного черепа.

Я сжимал запястье Оккама, а когда он повернулся ко мне, его глаза светились животной яростью. Я даже испугался, что он теперь бросится на меня, но постепенно к Оккаму стал возвращаться человеческий облик, он успокоился, бросил доску и побежал к контейнеру, упавшему на стол. Стекло разбилось не полностью, но в нем образовалось довольно большое отверстие в том месте, где контейнер ударился об острый угол стола. Безвольная рука свисала из контейнера, касаясь пальцами пола. Я заметил, что сначала она была белоснежной, но постепенно стала чернеть, когда началось тление тканей. Запах глубокого разложения смешался с парами спирта и создал тошнотворную атмосферу. Мы должны были как можно скорее покинуть помещение, иначе она погубила бы нас обоих.

– Контейнер… мы должны поднять контейнер, – пробормотал Оккам, хватая руку матери и заталкивая ее обратно.

– Это бесполезно, Оккам. Ваша мать мертва, – сказал я так, словно ее убило падение контейнера. Я взял Оккама за дрожащее плечо и потянул назад. – Оставьте ее, нам нужно уходить.

Неожиданно, словно ища у меня поддержки, он обернулся ко мне.

– Она сгнила! Боже, Филиппс, она сгнила!

Наконец-то он осознал правду.

– Знаю, – сказал я. – Вы должны похоронить ее, пусть ваша мать покоится с миром.

Оккам выглядел как потерявшийся маленький мальчик.

– Она была красивой, Филиппс. Вы же видели ее?

Я старался не смотреть на чернеющую плоть, торчавшую из разбитого саркофага. Мокрая копна рыжих волос – вот и все, что осталось от ее былой красоты.

– Она была очень красива. Именно такой вы и запомните ее.

– Я лишь хотел вернуть ее к жизни. Она была для меня всем, Филиппс. – Он смотрел не на мать, а на неумело вскрытый труп. – Она тоже могла быть чьей-то матерью. Но я не желал ей зла, доктор.

– Я тоже потерял мать, Оккам, а недавно и отца, поэтому знаю, как это тяжело. – Я изо всех сил старался успокоить его, чтобы мы могли поскорее уйти из этого ужасающего места. Увлечение Оккама наркотиком погружало его в мир безумных иллюзий, но сейчас я с удовольствием дал бы ему опиума для успокоения, если бы он оказался у меня под рукой. От Бэббиджа я узнал, что подобное лечение было прописано Аде, и в результате одурманивающий лауданум полностью поработил ее. Диагноз был предельно ясен: действие наркотика обостряло страдания этого человека из-за смерти матери, и чтобы избавить его от этого страдания, недостаточно было мастерства хирурга. Еще несколько минут назад я собирался сдать его полиции, рассказать обо всем и очистить свое имя, но теперь, в холодном свете смерти и разрушения, ситуация принимала более сложный оборот. Если я отдам это жалкое существо Тарлоу, то никак не поспособствую его спасению. Зато мой поступок положит начало расследованию, в котором окажутся замешаны Брюнель и другие участники этого предприятия. Кроме того, разразится скандал, который поможет скрыться от ответственности настоящим убийцам Уилки. Но был и другой выход.

Оккам вытер глаза рукавом рубахи, снял со стены фонарь и зажег его.

– Оставьте ее мне.

План мгновенно возник в моей голове. Схватив тело мужчины за плечи, я потащил его к двери.

– Что вы делаете? – спросил Оккам. К счастью, он окончательно пришел в себя и смотрел на меня как на сумасшедшего.

– Он нам нужен. Помогите мне. Я потом объясню.

Оккам поставил лампу и помог мне вытащить тело на улицу, где мы бросили его на землю у стены. Он хотел вернуться на мельницу, но я окликнул его:

– Дайте мне вашу одежду. Полный комплект. Можно старую.

Некоторое время спустя Оккам вернулся со свертком в руке. Мы пошли прочь в сторону верфи, волоча за собой труп, Оккам показывал путь. Мельница позади нас вспыхнула – это лампа зажгла разлитый спирт. Через мгновение старое строение уже было охвачено огнем. Клубы дыма поднялись в небо, а оранжевые языки пламени охватили деревянную мельницу, ставшую погребальным костром для Ады Лавлейс и факелом, предупреждавшим о грядущей опасности.

«Таймс», 18 июня 1859 года

Ночью 16 июня в районе Лаймхаус молодая женщина, вероятно, проститутка, подверглась нападению вооруженного бритвой неизвестного. Жертва оказала мужественное сопротивление разъяренному безумцу. Во время борьбы нападавший оступился, упал и разбил голову о ступени.

Инспектор Тарлоу из лондонской полиции сообщил, что, возможно, мертвый маньяк был повинен в восьми убийствах женщин, произошедших в городе за последние полтора года. Бритва, обнаруженная на месте преступления, напоминает оружие, которым были совершены эти нераскрытые зверские преступления, после которых тела убитых сбрасывались в Темзу. Пострадавшая отделалась лишь несколькими порезами – корсет спас ее от тяжелых ранений. Инспектор выразил свое удовлетворение по поводу того, что теперь дело будет закрыто. Он отказался назвать имена женщины и нападавшего. Похоже, личность последнего остается пока загадкой даже для полиции.

Клэр очень помогла мне, особенно когда понадобилось привлечь внимание полиции, хотя это было не самое привычное для нее занятие. Покинув мельницу, я вместе с трупом прятался в высокой траве. Оккам пригнал с верфи крытую телегу и ведро с водой. В это время пожар на мельнице уже привлек всеобщее внимание. Пока мы ехали в город, он даже улыбался, когда рассказывал мне, как сторож поверил, будто он собирается потушить пожар с помощью одного ведра воды. Я видел, что это помогает ему отвлечься от переживаний по поводу происшествия с его матерью. Сидя в повозке, я снял с мертвеца пропитанную спиртом одежду и обмыл тело. Убедившись, что полностью избавился от едкого запаха спирта, я облачил покойника в похоронное одеяние, которое принес Оккам.

Мы прибыли к дому Кейт Гамильтон как раз вовремя и помешали Клэр провести ночь с нервным джентльменом, который, как мне показалось, с большим удовольствием отправился домой к жене и детям. Пока мы ехали, я объяснил Клэр, что лежавший в телеге мужчина при жизни был плохим человеком и что она поможет мне избавиться от серьезных неприятностей. Этой информации было достаточно, чтобы заручиться поддержкой моей милой девочки, но при условии, что я оплачу ей упущенную выгоду. По моему указу Оккам сбросил все еще расслабленное тело на ступеньки лестницы рядом с набережной. Быстро осмотрев его, я переложил неуклюже согнутые ноги, после чего не без удовлетворения установил, что полиция вполне могла принять рану, полученную на мельнице, за результат падения. Клэр предложила порезать корсаж своего платья для пущей достоверности, затем мы оставили бритву на земле, где ее и нашла полиция. Порезы были сделаны мастерски, а расходы на покупку нового платья были смехотворной платой за то, чтобы достоверно объяснить причину смерти незнакомца. К тому же это положило конец поискам несуществующего убийцы, которые привели Тарлоу в такую опасную близость от моих дверей. Когда все было готово, я поцеловал свою любовницу, пожелал ей спокойной ночи и пообещал заглянуть в ближайшее время. Не успели мы с Оккамом свернуть за угол, как она издала леденящий душу крик. Без сомнения, девушка была прирожденной актрисой.

Тарлоу появился в больнице на следующий день. Судя по его лицу, за всю предыдущую ночь ему не удалось сомкнуть глаз. После того как я усадил его у себя в кабинете, он начал рассказывать о нападении на проститутку, которой маньяк заявил, что собирается вырезать сердце. Инспектор догадался, что женщина была здоровее и сильнее, чем предыдущие жертвы, поэтому яростная борьба кончилась тем, что нападавший упал и разбил голову о каменную ступеньку.

– Поздравляю вас, инспектор: похоже, вы нашли убийцу. Надеюсь, теперь вы завершите расследование?

– Не совсем, доктор. Кое-что здесь не сходится.

– Что же?

– Проститутка, на которую напали… была одной из девушек, которую я допрашивал в доме Кейт Гамильтон.

Терьер учуял запах крысы.

– И в чем же сложность, инспектор?

– Вы как раз прятались у нее под кроватью, когда я разговаривал с ней.

Бросившись к двери, я схватил пальто и шляпу, словно собирался уйти.

– Клэр! Господи! Вы уверены, что с ней все в порядке? Я должен видеть ее!

Тарлоу откинулся на спинку стула и жестом велел мне подождать.

– С ней все хорошо, доктор. Как я и сказал, она очень сильная женщина. А теперь, пожалуйста, сядьте, мы еще не закончили.

С некоторым сожалением я вернулся на свое место, положив пальто на колени.

– Доктор, – продолжил Тарлоу, снова доставая свой ужасный блокнот, – вам не кажется немного странным, что обезвредить преступника, повинного в серии убийств, в которых – давайте уж начистоту – подозревали вас, удалось женщине, которая состояла с вами в интимных отношениях, пусть она и была профессионалкой?

Я не сразу уловил скрытый подтекст в его вопросе и посмотрел на него с непониманием и удивлением.

– Думаю, это просто совпадение. – Почему же я не подумал об этом раньше, до того как устроил этот спектакль с Клэр! – Вы полагаете, что я приложил к этому руку? И каким-то образом подстроил нападение? Но это же абсурд!

– Уверен, мое начальство подумает точно так же. Если только я не смогу собрать достаточно улик, чтобы убедить их в обратном.

– Кто этот умерший? Если вы располагаете подобной информацией, то сможете сделать какие-нибудь выводы. Или меня вечно будут подозревать в этом деле?

– К сожалению, нам не удалось установить личность погибшего джентльмена. Я подумал, что вы могли бы помочь нам в этом.

– Вы хотите, чтобы я осмотрел тело? Вы доверите мне эту задачу?

– Ваша помощь всегда была очень ценной для нас, доктор.

– Ну разумеется, – с горечью в голосе ответил я. – И где же тело?

Тарлоу встал.

– Оно на заднем дворе. Пойдемте?

Инспектор велел стоявшему у повозки констеблю, откинуть полог телеги и спросил у меня:

– Вы не возражаете?

Отодвинув простыню, я некоторое время смотрел на лицо мужчины, которого совсем недавно забили насмерть у меня на глазах. Взяв его за подбородок, я повернул голову в сторону.

– Знакомое лицо. Я ведь знаю этого человека, инспектор! – Я повернулся и с ужасом посмотрел на полицейского. – Его зовут Эдвард Фишер. Его жена была моей пациенткой. Она болела раком и умерла на операционном столе. Я не был виноват в ее смерти, ей уже ничем нельзя было помочь.

– Как давно это случилось?

– Примерно два года назад. У меня должны сохраниться записи. Ее муж был в бешенстве, обвинил меня в смерти несчастной женщины и пытался избить прямо в кабинете. Мне удалось справиться с ним только благодаря моему помощнику Уильяму. Потом он сказал, что заставит меня страдать и я еще пожалею, что родился на свет. Больше я его не видел. Горе по-разному действует на людей.

– Это может объяснить причину нападения на вашу подружку. Возможно, он воспринимал ее как, если вы не возражаете, вашу жену. Око за око, как говорится.

– Но остальные? Они тоже были частью его… мести?

– Не исключено, что он пытался подставить вас. Этот человек был безумцем. Скорее всего он жил в мире ужасных фантазий. Но мы никогда не узнаем об этом наверняка.

– Значит, вы думаете, это был он?

Тарлоу снова закрыл лицо мужчины.

– Время покажет, не так ли, доктор? Если убийства прекратятся, значит, он тот, кого мы искали.

– А как насчет Уильяма? Не хотите допросить его? Или посмотреть записи? Я попробую их найти. – Я не лукавил. Оккам был не единственным, кто обвинял врачей в смерти любимого человека. Я уже забыл об этом происшествии, но признание виконта пробудило у меня воспоминания. Мне они не доставляли ни малейшего удовольствия, но я надеялся, что смогу использовать ту давнюю историю в своих интересах. После нападения на меня Эдвард Фишер уехал из города, чтобы начать новую жизнь. Он так хотел избавиться от прошлого, что даже взял себе новое имя, но демоны не отпускали его душу и, как мне стало известно впоследствии, через некоторое время покончил с собой.

Инспектор улыбнулся, его лицо просветлело. Казалось, он тоже радовался тому, что опасная игра, которую мы так долго вели, наконец-то подошла к концу.

– Нет, доктор. В этом нет необходимости. Я вычеркнул вас из списка еще в тот день, когда посетил больницу.

– Простите?

– Я приходил, когда вы болели. Мы нашли в реке еще одно тело. На этот раз оно было очень свежим. Со дня смерти прошло не более двух дней. Я приехал и узнал от мисс Найтингейл, что вы уже неделю не вставали с постели из-за лихорадки.

Страшная монетка выскочила.

– И вы поняли, что это был не я?

Тарлоу кивнул.

– Значит, я уже несколько недель был вне подозрения? – спросил я, стараясь не показывать огорчения по поводу того, что моя рискованная шарада оказалась совершенно ненужной.

Тарлоу кивнул и понимающе улыбнулся.

– Прошу извинить меня за доставленные неудобства. И в следующий раз хорошенько думайте о том, кого можно убивать на операционном столе, а кого – нет.

– Боюсь, это одна из издержек моей профессии, инспектор.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Не знаю, поверил ли инспектор в мою историю об убитом или нет, но мысль о том, что Тарлоу больше не следит за мной, мгновенно приободрила меня. Зато Брюнелю явно не хватало бодрости духа. Когда я снова встретился с ним в конце июля, он выглядел сильно постаревшим. Инженер ссутулился, заметно полысел, а желтые щеки свисали складками на осунувшемся лице.

– Корабль вытягивает из вас жизненные соки, Изамбард.

Он посмотрел на меня усталыми глазами и пробурчал:

– Если бы Рассел мог справиться сам, мне не пришлось бы убивать столько времени на это дело.

Я сидел в его конторе, куда приехал сразу, как только получил записку от Брюнеля. Оккам опоздал, но принес свежие новости.

– Главный инженер испытал двигатели. Похоже, все в порядке.

Я ожидал, что это известие порадует хозяина кабинета, но он неожиданно пришел в ярость.

– Что? Рассел запустил двигатели без меня? Я дал ясное распоряжение, что собираюсь лично наблюдать за первым пуском. Клянусь, ублюдок из Глазго за все заплатит!

Оккам попытался успокоить его.

– Думаю, распоряжения отдавал Диксон.

На мгновение я решил, что Брюнель обрушит свой гнев на Оккама, который долгие годы был одновременно его учеником и покровителем, но тот продолжал негодовать по поводу выходки человека, которого он, похоже, считал своим заклятым врагом.

– А кто руководит Диксоном? – возмутился он. – Ответьте мне! Кто дергает за веревочки? – В комнате повисла пауза. – Рассел, вот кто! Он стоит за этим… мятежом!

– Значит, корабль отправился в плавание? – спросил я, глядя на Оккама.

Он покачал головой.

– Диксон запустил двигатели лишь для того, чтобы проверить, насколько стабильно они работают. Корабль не сдвинулся ни на дюйм, к двигателям даже не были присоединены ремни.

Все это напоминало бурю в стакане воды. Я, как и Оккам, стремился разрядить ситуацию – ведь подобная вспышка гнева могла плохо сказаться на здоровье Брюнеля, – но инженера было непросто успокоить.

– Я хочу, чтобы прислали мой экипаж! Я покажу Расселу, кто здесь хозяин. Когда-то я уже отстранял его от работы, и сделаю это снова.

Оккам уже пожалел о том, что не промолчал.

– Изамбард, вы же знаете, что работу необходимо закончить. Мы согласились с этим. К тому же Рассела нет на корабле.

– Нет? – Брюнель снова уселся в свое кресло.

– Сейчас его там нет, и, пока вы снова не вышли из себя, скажу, что он не присутствовал при запуске. Там был только Диксон. Он весь день проверял клапаны двигателей. Отлаживал в соответствии с вашими инструкциями. Он лишь хотел проверить их в работе и остался доволен результатом, даже попросил меня передать вам его благодарность.

– Правда? – спросил Брюнель, откусывая кончик свежей сигары и сплевывая его на пол.

Я так и знал, что он не прислушается к моим советам отказаться от курения, но теперь он хотя бы успокоился.

– Нужно было сначала создать двигатели, а потом уже все остальное.

Гнев Брюнеля потух, но Оккам продолжал лить воду на тлеющие угли.

– Кстати, о двигателях, – сказал он и поставил на стол шкатулку полированного дерева. – Прошлой ночью я завершил нашу работу, как вы и просили.

Брюнель просиял. Он схватил шкатулку и похлопал по крышке, после чего открыл ее и вытащил содержимое. Сердце было тяжелым, и он держал его обеими руками. Блестящий разноцветный металл придавал ему сходство с работой ювелира. Брюнель посмотрел на меня.

– Что вы об этом думаете, доктор?

Сердце было прекрасно, но его устройство интересовало меня сильнее, чем прекрасная внешняя оболочка.

– Я могу взглянуть на него поближе?

Брюнель встал, обошел стол и приблизился к нам, держа сердце в руках. Он кивнул в сторону печки в углу.

– Возьмите там тряпку и принесите сюда.

Оккам положил кусок материи на стол и отошел в сторону, пока Брюнель укладывал сердце на импровизированную подушку. Во внешней оболочке сердца виднелось несколько отверстий и клапанов, которые соответствовали входам полой вены, аорты и легочной артерии. Брюнель щелкнул маленькой задвижкой, и сердце раскрылось, демонстрируя внутреннее содержимое. Оно было выполнено из пластин нержавеющей стали руками настоящего мастера – Уилки. Я не удержался и провел пальцами по полированной поверхности. К моему удивлению, холодный металл слегка прогнулся от моего прикосновения. Я испугался, что могу повредить его, и отдернул руку.

– Не волнуйтесь, – сказал Брюнель. – Сердце вас не укусит. Посмотрите на это. – Он снова соединил половинки сердца и закрыл задвижку. Повернув устройство вокруг оси, он провел пальцем по краю колесика, торчавшего из небольшого отверстия в оболочке двигателя. Когда колесо повернулось, видневшиеся сквозь отверстия стальные пластины начали двигаться вверх-вниз и вперед-назад. Послышался свистящий звук, и Брюнель положил руку на одно из медных отверстий. – Так называемые клапаны сердца работают как поршни в двигателе и создают вакуум, который обеспечивает циркуляцию газа в трубках. – Послышался хлопок, когда он убрал руку с основания трубки и посмотрел на красный кружок на коже, постепенно бледнеющий и исчезающий.

Я признался, что так и не понял, как это устройство может справляться с ролью двигателя. Ведь в человеческом организме сердце не оживляет тело, а лишь перегоняет кровь из легких и обратно.

– На самом деле это устройство лишь часть двигателя, как и сердце только один из органов в человеческом организме. Рассел проявил немало смекалки, создавая свою торпеду. Из его чертежа ясно, что этот аппарат должен доставлять необходимые для работы механизма сжатый газ и жидкости подобно тому, как сердце толкает кровь по телу. Другие компоненты механизма служат для преобразования давления в движение и в итоге заставляют винт вращаться. Но я не сомневаюсь: эта маленькая безделушка – ключ к машине Рассела, тот самый компонент, который позволит его торпеде самостоятельно перемещаться под водой.

– Вы уверены, что двигатель будет работать? – спросил я, склоняясь над столом так, чтобы сердце оказалось на уровне моих глаз. – Неужели Рассел убежден, что сможет привести в действие свою дьявольскую машину?

– Нет, конечно, – заявил Брюнель, тряся рукой, чтобы потушить спичку, от которой только что раскуривал сигару. – Сначала он должен опробовать его. Возможно, потребуются некоторые доработки, прежде чем двигатель можно будет поместить в торпеду. Но я думаю, что он будет работать как часы.

– Будет он работать или нет, их замысел предельно ясен. Теперь, когда сердце готово, Рассел и его друзья наверняка захотят получить его.

– Правильно, но откуда они узнают, что мы уже добрались до этой стадии?

– Боюсь, что в скором времени наш обман раскроется. Он быстро поймет, что мы блефуем, и предпримет еще одну попытку завладеть сердцем. И одному Богу известно, к чему эта попытка может привести.

Брюнеля явно не напугала подобная перспектива, и он с наслаждением выдохнул сигарный дым.

– В таком случае мы должны сделать шаг первыми. – Он многозначительно подмигнул Оккаму. – Покажите ему все.

Мы с Флоренс стояли, перегнувшись через перила, и смеялись, как маленькие дети, бросающие в воду камешки с моста. Внизу лодки подвозили новых гостей. Был август, и всего полчаса назад я взошел на борт большого ребенка Брюнеля. Я оказался здесь в первый раз после посещения офиса Рассела, которое едва не закончилось для меня гибелью. На этот раз я осмотрительнее отнесся к своей одежде: специально для этого случая почистил вечерний костюм и пристегнул новый воротничок к рубашке, которую не собирался снимать до самого вечера, до того момента как вернусь домой. Выходной костюм дополнял цилиндр, присланный в свое время Брюнелем взамен того, что я потерял при неудачном спуске корабля. Флоренс вышла из лодки в прекрасном изумрудно-зеленом платье с бордовой шалью, накинутой на плечи. На этот раз ее волосы не были спрятаны под чепчиком и сияли, как отполированное черное дерево, словно желая соперничать с украшавшими прическу блестящими лентами муарового шелка.

Флотилия лодок доставляла на корабль оживленных и нарядных влиятельных людей города. Все они собрались для того, чтобы отметить завершение работы над кораблем. Долгие месяцы кропотливого труда подошли к концу. По крайней мере так было объявлено. Однако я заметил нескольких рабочих, которые бродили по палубе с банками краски, стараясь не привлекать к себе особого внимания, и наводили окончательный лоск.

Во время нашей последней встречи Брюнель вручил мне приглашение и сообщил, что не сможет присутствовать из-за плохого самочувствия. Меня его признание совсем не удивило. «Приглашение выдано на доктора Филиппса и сопровождающее его лицо» – так было написано на тисненной золотом карточке. Конечно, любая уважающая себя женщина должна была отказаться от перспективы сопровождать одинокого холостяка, но Флоренс согласилась не раздумывая. «И пусть о нас болтают что угодно! – со смехом сказала она. – Врач и медсестра – это же так естественно. И в любом случае мы будем самой красивой парой на корабле».

Мы едва сдерживались от смеха, наблюдая, как гости преодолевали пространство, отделявшее лодки от трапа. Это было несколько жестоко с нашей стороны, но не каждый день выпадает шанс увидеть, как сильные мира сего, шатаясь словно пьяные, выбираются из раскачивающихся на воде лодок.

– Пойдемте, Флоренс. Если кто-нибудь из них упадет, нам придется оказывать помощь, как только пострадавшего выловят из воды. Не лучше ли вместо этого осмотреть корабль изнутри?

– Джордж, вы могли хотя бы притвориться джентльменом! – воскликнула она, а затем подобрала юбки и последовала за мной. Она оперлась о мою руку, когда мы проходили в дверь, которую открыл для нас швейцар в белых перчатках. Он удивленно приподнял брови, заметив наши веселые лица. – Мы должны вести себя прилично, Джордж, – сказала она, пока мы спускались по устланной ковром лестнице. – Не забывайте: сегодня я надеюсь найти новых меценатов для школы.

Как я мог забыть? С тех пор как Флоренс согласилась сопровождать меня, она только об этом и говорила. Умненькая мисс Найтингейл сразу же поняла, какая прекрасная возможность перед ней открывалась. Новая больница все еще нуждалась в поддержке со стороны политиков, а сегодня здесь должны были присутствовать члены парламента. Она считала своим долгом найти как можно больше влиятельных людей, готовых поддержать ее предприятие. У меня был свой скрытый мотив присутствовать сегодня здесь. Нам с Оккамом предстояло привести в действие план, согласованный с Брюнелем.

Миновав два пролета лестницы, мы остановились перед двойными дверями. Церемониймейстер, сжимая в руке длинную трость с серебряным набалдашником, приблизился к нам с важным видом денди давно минувших лет и вытащил из-за спины серебряный поднос с такой скоростью, словно это был нож.

– Ваше приглашение, сэр.

Я бросил карточку на поднос.

– Добрый вечер, доктор Филиппс, – сказал он, прочитав ее.

– И вам тоже, – ответил я. – Это…

– Рад видеть вас, мисс Найтингейл, – перебил меня церемониймейстер, сопровождая радостное приветствие поклоном. Флоренс с легким смущением улыбнулась мне.

Взяв мое пальто, церемониймейстер развернулся и с важным видом пошел к двери. Он поднялся по небольшой лестнице и три раза ударил тростью об пол.

– Доктор Джордж Филиппс и мисс Флоренс Найтингейл, – объявил он полупустому залу.

– Кажется, мы слишком рано, – снова улыбнулась Флоренс и взяла меня под руку, когда мы проходили в двери.

Большой салон представлял собой просторный зал, украшенный рядами чугунных колонн и люстрами, свисавшими с высокого потолка. Размер помещения подчеркивали сияющие зеркала, которые располагались на двух восьмиугольных загородках, находившихся в дальних концах зала. Сначала я решил, что за этими загородками находились лестницы, но позже узнал, что они скрывали две огромные, как башни, трубы, тянувшиеся от котлов к палубе над нами.

– О, Джордж! – воскликнула Флоренс. – Мы на корабле или во дворце?

Мы ступили под своды галереи, протянувшейся вдоль всего зала, и увидели наверху балконы. Сквозь иллюминаторы виднелась палуба, и потолок здесь был в два раза выше, чем у входа в зал. Повсюду царила поистине королевская роскошь: весь металл был либо позолочен, либо покрыт синей и красной краской, стены украшала драпировка из золотой парчи и малиновые портьеры. Трудно было поверить, что это всего лишь один из пяти салонов корабля. Я подумал, что это даже не дворец, а целый плавучий город.

Гостей по-прежнему было мало, они собирались небольшими группами и разговаривали или сидели на роскошно обитых диванах и стульях. Между тем церемониймейстер объявлял имена новоприбывших. Люди шли непрерывным потоком.

– Лорд и леди Уилмот, – объявлял церемониймейстер, затем, минуту спустя: – Достопочтенный Уильям Левелин… – И так далее и тому подобное. Гости постепенно собирались.

Я подошел к официанту, взял с подноса два бокала шампанского и передал один Флоренс.

– Думаю, самое время поднять тост.

– За новую больницу, – сказала она, поднимая свой бокал и осторожно чокаясь с моим.

– За новую больницу, – с радостью повторил я.

Некоторое время мы стояли, потягивая шампанское и продолжая наслаждаться окружавшим нас великолепием. Внезапно Флоренс сморщилась, словно шампанское неожиданно превратилось в уксус.

– В чем дело? – спросил я.

– Ах, ничего, – пожала она плечами. – Просто сейчас назвали одно имя.

– Я даже не обратил внимания. Кто это был?

– Бенджамин Хоус.

– Вы знаете его? – спросил я, заинтригованный ее реакцией.

– Он был в кабинете министров во время Крымской кампании, – сказала она с горечью в голосе. – Полагаю, он старый друг мистера Брюнеля.

– Вы его недолюбливаете?

– Этот человек сделал все возможное, чтобы дискредитировать себя. Он не воспринимает женщин как равных себе, и поэтому отклонял все мои запросы, которые я направляла в военное министерство, будь то улучшение условий в госпиталях или просьба предоставить теплую одежду и улучшить питание пациентов.

– Никогда бы не подумал, что он способен на такое. Он всегда был очень дружелюбен со мной.

Глаза Флоренс на минуту погрустнели и стали холодными как камни, блестевшие на ее пальцах.

– Как же иначе? Вы ведь мужчина! – Она внимательно следила за моей реакцией, но я проигнорировал ее замечание. Тогда Флоренс продолжила унижать Хоуса: – Он был настоящим диктатором, деспотом, безответственно вел себя в парламенте. Ему ни за что нельзя доверять! Он несколько месяцев игнорировал мои мольбы, а затем наконец пригласил мистера Брюнеля проектировать новый госпиталь. Но даже тогда намеренно не допускал меня к работе над проектом.

– Вы хотите сказать, что он пытался сделать это? – сказал я, вспоминая слова Брюнеля.

К счастью, она улыбнулась.

– У меня был ряд предложений по этому вопросу, поэтому я лично обратилась к мистеру Брюнелю.

– Полагаю, вы не собираетесь искать поддержку для строительства новой больницы у мистера Хоуса?

– Я скорее организую школу для медсестер в машинном отделении корабля, чем еще раз обращусь к этому человеку.

Еще одно имя было названо.

– А кто такой виконт Оккам? – спросила она, когда я повернулся к двери.

– Мой друг, только обычно он редко упоминает свой титул. – Я немного преувеличил, назвав его другом. Однако с той ужасной ночи на мельнице мы стали ближе друг другу, и сегодня наша дружба должна была подвергнуться испытанию. Мы решили, что еще раз попытаемся привлечь к себе внимание того, кто был готов любой ценой завладеть механическим сердцем.

Оккам приближался к нам быстрыми шагами. Теперь он был как настоящий аристократ, на фраке ни единого пятна краски, которой обычно были перепачканы его руки и лицо. Но выглядел он несколько смущенным.

– Я с большим удовольствием пообедал бы сейчас внизу с другими рабочими, – пробурчал он себе под нос, когда наконец зазвонил колокольчик к обеду.

Нас проводили к лестницам, и мы поднялись в верхний салон, где гости уже рассаживались за двумя длинными столами. Наверху зал был значительно уже, но по отделке практически не отличался от большого салона и пароходные трубы снова были замаскированы зеркальными загородками. У меня сложилось впечатление, что места во главе столов были распределены заранее, однако остальные стулья оставались свободными, поэтому нам удалось сесть вместе.

Еда была вполне сносной, но слишком непритязательной для подобного мероприятия – без сомнения, трудности возникли при обеспечении провизией такого большого количества гостей. Я разговорился с джентльменом, сидевшим рядом со мной, и он сообщил, что является членом парламента от Стратфорда. Флоренс с удовольствием общалась с людьми, сидевшими по обе стороны стола. Она умело вела беседу, сначала рассказала несколько забавных историй о временах ее пребывания в Крыму и лишь затем перешла к обсуждению нужд новой больницы. Оккам сидел напротив меня, склонив голову и полностью сосредоточившись на еде.