Текст книги "Записки Клуба Лазаря"

Автор книги: Тони Поллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Оккам вел лодку по реке с мастерством опытного гребца, и каждый взмах весла уносил нас все дальше. Мы двигались вверх по течению, и вскоре гигантский корабль позади нас поглотила ночь. Весла с легким всплеском разрезали воду – их обмотали тканью, чтобы они не скрипели в уключинах. Мы дождались полуночи и покинули корабль, лишь когда убедились, что наше исчезновение останется незамеченным.

Отплыв на достаточное расстояние, Оккам повернул лодку к пункту нашего назначения. И в этот момент удача отвернулась от нас, поскольку мы не могли рассмотреть ориентиры на противоположном берегу. Отсутствие луны скрывало не только наши перемещения, но и все, что нас окружало. Мы направлялись к западной части верфи и налетели на ограду, которая начиналась у самой воды. Сначала мы хотели высадиться на мелководье у берега, а затем осторожно подобраться к решетке. Теперь, если только мы не разбудили сторожа, нужно было как можно осторожнее действовать при высадке из лодки. Хорошо, что нас было только двое. Я смог убедить Брюнеля, что он еще не готов к подобным физическим нагрузкам.

Лодка ударилась о толстые деревянные перила, которые когда-то использовались для спуска корабля на воду. Схватившись за якорную веревку, я спрыгнул с носа лодки, ноги заскользили по мокрой древесине. Наконец я перебрался на более надежный, но такой же мокрый гравий, протащил лодку между перилами и привязал веревку к торчавшему из гравия металлическому штырю. Убедившись, что лодка надежно привязана, Оккам передал мне сумку, а затем и сам сошел на берег. Вдали поблескивал одинокий огонек – домик сторожа, который, подобно часовой будке, находился у главных ворот верфи. Пусть мы и причалили не совсем там, где планировали, но все же извлекли двойную выгоду из путешествия на лодке: нам не нужно было перелезать через стену с улицы, и мы находились далеко от хижины сторожа.

Обломки досок и прочий мусор, оставшийся со времени спуска корабля, все еще валялись на берегу и послужили нам хорошим прикрытием, пока мы подбирались к одному из двух больших ангаров. Оккам снял с плеча сумку и жестом велел мне взять доску, лежавшую у нас под ногами. Сдвинув ее в сторону, я обнаружил лестницу, спрятанную там моим сообщником. Взяв ее за края, мы подтащили лестницу к стене ангара. Выглянув из-за угла и убедившись, что у сторожки никого нет, Оккам схватил сумку и полез наверх.

Я последовал за ним, правда, не так уверенно, и увидел, как Оккам забрался на крышу. Словно бездомный кот, он осмотрел скат крыши в поисках безопасного пути по хрупкой дранке. В отличие от стоявшего в гордом одиночестве огромного ангара, где несколько месяцев назад я наблюдал Оккама за работой, это строение примыкало к стене трехэтажного каменного здания. Здесь находилась главная контора компании.

Определившись с направлением, Оккам двинулся вперед. Я последовал за ним, забрался на край крыши и, подняв голову, увидел, как он поднимается по скату. Пока все шло по плану.

С крыши прекрасно можно было рассмотреть верфь и окружающие строения. «Великий Восток» был пришвартован примерно в четверти мили вниз по течению, но подзорная труба могла легко компенсировать это расстояние. Подобно двум кораблям-разведчикам мы прокладывали себе курс, осторожно продвигаясь по кровельной балке – достаточно крепкой, чтобы выдержать наш вес. Мы направлялись в сторону окна, которое собирались использовать вместо двери.

Раскинув руки для сохранения равновесия, я осторожно шел по балке. Нога заскользила по дереву, и меня слегка повело в сторону, но все обошлось, и вскоре я уперся руками в холодный камень. Держась за стену, Оккам преодолел последние футы, отделявшие его от окна, затем вытащил из сумки стамеску и поддел раму снизу. Наш визит должен был остаться незамеченным – одного лишь подозрения, что мы замышляем какую-то деятельность против наших оппонентов, было достаточно, чтобы навлечь на себя их гнев. Несколькими днями ранее Оккам посетил контору под вымышленным предлогом и успел рассмотреть щеколду на окне. Теперь, просунув тонкое лезвие под раму и осторожно шевеля им из стороны в сторону, он смог сдвинуть щеколду. Затем открыл окно, умудрившись не отколоть ни одной щепки и не разбить стекло.

Оккам достал лампу и подождал, пока я закрою ставни. Мы ненадолго погрузились в кромешную тьму, по сравнению с которой чернильная мгла за окном казалась всего лишь пасмурным днем. Спичка вспыхнула и оживила лампу. Искры полетели в стороны от огня, пламя задрожало, но затем выровнялось и когда Оккам подкрутил фитиль, ярко засветило. Кабинет Рассела выплыл из тьмы, приветствуя нас. Сильный контраст между тенями и светом создавал странный «плавающий» эффект: все предметы вокруг нас как будто ожили. Угол стола обнюхивал мой пах, как невоспитанный пес, в то время как заблудившийся стул стоял всего в футе от нас и, казалось, в любой момент готов был наткнуться на Оккама.

Кабинет Рассела был меньше, чем у Брюнеля, и обставлен не так роскошно. На стене висела доска с большими чертежами, в основном там были изображены детали больших машин, как мне показалось, двигателей корабля. Поднеся лампу к одному из шкафов, Оккам открыл верхний ящик и стал листать хранившиеся там чертежи. Время от времени он вытаскивал тот или иной лист, изучал более пристально и заталкивал назад. Надеясь, что Оккам имел хотя бы некоторое представление о том, что искать, я встал около запертой двери и стал прислушиваться, чтобы не пропустить появление сторожа.

Не обнаружив ничего интересного, Оккам закрыл верхний ящик и выдвинул тот, что находился под ним, после чего повторил процедуру, пролистал около дюжины чертежей, а затем закрыл и этот ящик. Вместо того чтобы открыть следующий, он нагнулся и выдвинул самый нижний.

– Ящики расположены в хронологическом порядке. Мы ищем информацию двухлетней давности, – тихо сказал он, ставя лампу на пол около себя.

Я мысленно выругался, заметив, что свет выхватил цепочку мокрых следов на полу, ведущих от окна к Оккаму. Другая цепочка следов вела ко мне – я размазал по всему полу глину от своих ботинок. Как же глупо мы поступили, не сняв обувь, прежде чем проникнуть в комнату! Снимая ботинки, я вспомнил выбитую дверь в моей квартире и бешено мчащихся лошадей, когда мы уходили от погони. Я велел Оккаму разуться. Если мы не вымоем пол, напоминавший теперь берег Темзы, то все наши попытки остаться незамеченными пойдут насмарку.

У меня не оставалось выбора, кроме как покинуть свой пост у двери, тихонько подойти к Оккаму, взять его туфли и поставить рядом с моими под окном. Затем я стал искать, чем можно было вытереть пол. Листы бумаги только развезли бы грязь по дощатому настилу. Требовалось радикальное решение, поэтому я снял сюртук, жилет и рубашку, после чего надел снова на себя первые две вещи. Порвав рубашку на тряпки, я встал на колени и, как заправская поденщица, стал уничтожать следы нашего преступления. К счастью, ткань прекрасно справилась с задачей и вскоре отпечатки наших ног стали исчезать. Между тем Оккам продолжал свои поиски, обследуя все новые ящики в комоде. Я израсходовал тряпки, но так и не завершил работу, и мне нужно было пополнить запас. К тому же мои носки оставили новые следы, и я проклинал все на свете, думая, каким еще предметом гардероба придется пожертвовать.

Я уже собирался попросить Оккама внести свою лепту, но в этот момент он позвал меня.

– Все. Я нашел. – Он в первый раз полностью вытащил лист из ящика. И хотя говорил приглушенно, почти шепотом, в его голосе слышалось волнение. – Это, должно быть, оно и есть.

Шлепая носками по мокрому полу, я осторожно направился к открытому ящику, чтобы посмотреть на чертеж. Оккам поднял лампу над своей находкой, чтобы я мог увидеть различные чертежи устройства, напоминавшего рыбу в разрезе. Все эти многочисленные линии и завитки для меня ровным счетом ничего не значили, но сам чертеж чем-то напоминал один из тех египетских символов, которые показывал Брюнель.

– Что это, черт возьми?

Ответ Оккама оказался весьма неожиданным.

– Похоже на сигару нашего старого друга, – сказал он и засмеялся. Однако сходство нельзя было не заметить – перед нами был предмет цилиндрической формы, утолщавшийся к середине и постепенно сужавшийся к концам. – Смотрите-ка, – добавил он, проведя пальцем по бумаге, – здесь есть винт.

Действительно, к одному концу устройства был прикреплен винт, но Оккам немедленно развеял мои предположения о том, что перед нами корабль.

– Возможно, эта машина и должна перемещаться по воде, но слишком мала для корабля. Взгляните на размеры. Она всего двенадцать футов в длину – не больше, чем наша шлюпка, но гораздо уже.

Поскольку времени на обсуждение у нас не было, я ограничился всего одним вопросом:

– Почему вы решили, что эта… сигара с винтом – то, что нам нужно?

Указав пальцем на маленькое пространство внутри чертежа, которое не было разрисовано чернилами, Оккам уверенно ответил:

– Вам это ничего не напоминает? Чем бы это ни было, но привести в действие его должен двигатель Брюнеля.

Я снова посмотрел на чертеж. В брюхе рыбы-сигары, набитой чем-то сильно напоминавшим кишки и внутренние органы, оставалось свободное пространство в форме яйца.

Я похлопал его по спине.

– Отлично. Не стану больше отвлекать вас от дела. Только отдайте мне вашу рубашку.

– Вы шутите?

– Если здесь останутся наши грязные следы, Рассел поймет, что мы приходили к нему.

Оккам быстро снял рубашку и передал мне. Рукава рубашки были потерты, но когда я стал рвать ее, то убедился, какого высокого качества ткань, чего нельзя сказать о моей одежде. Я снова встал на колени и начал вытирать пол перед собой. Оккам надел оставшуюся одежду, достал из сумки кальку и карандаш, положил чертеж на крышку секретера и принялся копировать детали, стараясь не надавливать на чертеж слишком сильно, чтобы не осталось следов.

Я так увлекся своей работой, что не заметил слабого свечения на полу передо мной. Оно проникало в комнату из-под двери. Сначала свет был едва заметным, но постепенно становился все ярче, по мере того как его источник приближался к нам.

– Кто-то идет, – прошептал я. Моим первым порывом было броситься бежать, но тот, кто находился около двери, был слишком близко и мог услышать движение в комнате. Оккама подобная опасность не смутила – схватив лампу, он принялся искать укрытие, отталкивая ногой тряпки на полу. Ключ повернулся в замке в тот момент, когда лампа погасла. Дверь стала открываться прямо на меня, так что мне пришлось отклониться назад. Когда мои запястья коснулись лодыжек, я почувствовал себя как связанная птица. Вполне уместное сравнение – еще чуть-чуть, и я повалился бы на пол, и тогда мы оба попались бы как куры в ощип.

Сторож заглянул в комнату, но его фонарь не высветил ничего подозрительного: он стал водить им по комнате и осветил закрытые ставни, затем – стол, потом луч света заскользил по полу, поднялся по шкафу, освещая его ящики, и задержался там на некоторое время. Теперь дверь упиралась мне в колени, я не мог продолжать уборку, а грязные следы сзади не позволяли мне лечь на спину.

Казалось, прошла вечность с тех пор, как сторож осветил своим фонарем шкаф. Наконец он вышел и закрыл за собой дверь. Свет исчез, и комната снова погрузилась во тьму. Прислушавшись, я выждал, пока его шаги в коридоре окончательно стихнут, и уступил желанию потянуть затекшую спину и размять тело, испытывая огромное облегчение.

– Хорошо, что вы убрали грязь, Филиппс, – послышался радостный голос из-за стола, – пусть это и стоило мне рубашки.

Фосфорный кончик спички загорелся, и лампа снова ожила. Не дожидаясь, пока пламя успокоится, Оккам уверенным шагом вернулся к шкафу и продолжил свою работу.

– Я почти закончил, – заявил он, – но до сих пор не знаю, что это такое. Подписи к чертежу ничего не объясняют.

Я постоял некоторое время у двери, прислушиваясь и ожидая снова услышать шаги. Оккам заверил меня, что сторож скорее всего спустится на нижний этаж по лестнице в конце коридора и вряд ли вернется. Но лишь убедившись, что так все и было, я оставил свой пост и подошел к Оккаму.

– Разве чертежи не должны быть предельно ясными? – спросил я.

– Если только инженер не хочет сохранить свои идеи в секрете.

Карандаш Оккама завис в воздухе, пока он проверял, не упустил ли чего-нибудь в своем чертеже. Чтобы убедиться окончательно, он поднял за край верхний лист и что-то с досадой пробормотал себе под нос, заметив, что не перерисовал одну деталь оригинала. Он снова положил верхний лист на чертеж и стал поспешно исправлять ошибку.

– Готово, – объявил он.

– Пора уходить.

Оккам свернул копию и положил оригинал в ящик, в то время как я проверял, чтобы на полу не осталось тряпок. В этот момент я понял, что точно такие же грязные следы, которые я с рвением вытирал в комнате, были и на крыше. Если днем кто-нибудь выглянет из окна, то наверняка догадается о нашем визите. У нас не оставалось другого выхода, кроме как вытереть их на обратном пути. Оккам задул лампу, я распахнул ставни и, держа в руках ботинки, выбрался на крышу, которую, к моей радости, уже вымыл дождь. Переживая, как бы результаты труда Оккама не пошли насмарку, я шепотом сказал ему:

– Спрячьте чертеж получше.

Оккам последовал за мной, опустил окно и с помощью стамески поставил на место задвижку. Оказавшись на земле, мы надели ботинки и спрятали лестницу в прежнем месте. На этот раз была моя очередь выглядывать из-за угла и проверять, нет ли кого-нибудь поблизости. Наша предосторожность была не напрасной – в дверях сторожки я заметил темный силуэт. Лампа внутри дома отбрасывала длинные тени на землю перед дверью. Сторож смотрел в сторону верфи, но мы все равно вполне могли пробраться к лодке незамеченными. Однако я не хотел рисковать и решил подождать, пока он вернется в свое скромное жилище. Вскоре мое терпение было вознаграждено – сторож повернулся и зашел внутрь, на ходу застегивая ширинку. Этот неотесанный тип не захотел выходить под дождь и решил облегчиться прямо на пороге.

Начался прилив, наша лодка раскачивалась на волнах, натягивая веревку, которая была готова лопнуть в любой момент. Подтащив лодку к берегу, Оккам забрался в нее и сел на весла, а я оттолкнул лодку от берега. Шуршание дождя по воде напоминало звук отодвигаемой портьеры и прекрасно маскировало удары весел о воду. Вода текла с нас ручьями, но это неприятное ощущение с лихвой компенсировало чувство эйфории от успеха нашей операции. Возвращаясь на корабль с чертежом, я чувствовал себя как пират, плывущий в свою пещеру с сокровищами. Я вытащил из сумки грязные тряпки и бросил в реку. Комок из перепачканной ткани понесло по течению.

На корабле мы вытерлись и согрелись бренди. Последние несколько часов сделали свое дело, и теперь, после благополучного возвращения, я был рад переступить порог каюты. Здесь мне предстояло провести первую ночь на борту корабля Брюнеля «Великий Восток».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Меньше всего врач хочет оказаться пациентом в собственной больнице. Но именно это случилось со мной на следующий вечер после нашего приключения на верфи Рассела.

Все началось со жжения в горле и ощущения холода в груди, а привело к изнуряющему кашлю и сильному жару. Не нужно быть врачом, чтобы установить причину моего внезапного недуга. Я промок под дождем, пока плыл в лодке, отсутствие рубашки только усугубило ситуацию, и в результате заработал серьезный бронхит. Флоренс много раз приходилось сталкиваться с лихорадкой, поэтому она быстро распознала эти симптомы. Несмотря на мои протесты и стремление продолжить работу, меня вскоре отвели в палату. Большую часть жизни я провел среди больных, оставаясь при этом здоровым, и убедил себя в том, что выработал иммунитет против болезней, от которых обычно страдали люди. Однако самонадеянность стоила мне здоровья.

В течение восьми дней я пребывал в состоянии полузабытья. Ненадолго приходя в себя, я видел, как кто-то вытирает влажной тряпкой мой лоб и подносит к губам кружку с бульоном. В одно из таких пробуждений я открыл глаза и увидел стоявшую подле меня Флоренс.

– Я рада, что вы еще с нами, доктор Филиппс. – Она обращалась ко мне по фамилии, указывая на присутствие третьего лица. – К вам пришел посетитель. Сначала я не хотела пускать его, но, похоже, он выбрал подходящий момент. У вас кончилась лихорадка.

Я обернулся и увидел стоявшего у моей кровати Брюнеля; изо рта у него торчала сигара.

– Мне не разрешают здесь курить, – пробормотал он, – но я не понимаю почему: сигарный дым прекрасно дезинфицирует воздух.

Флоренс поправила мою подушку, пока я пытался приподняться. От напряжения я тут же почувствовал жуткую усталость.

– Рад вас видеть, Изамбард, – задыхаясь, проговорил я.

– Вы заставили нас поволноваться, но мисс Найтингейл сообщила мне, что самое худшее уже позади.

Флоренс положила прохладную руку на мой лоб и, кажется, обрадовалась, что ее выводы не оказались преждевременными.

– Теперь, когда жар спал, думаю, будет лучше перевезти вас домой.

– Полностью с вами согласен, мисс Найтингейл. Больница – слишком нездоровое место для человека в его состоянии, – со смехом поддержал ее Брюнель, а затем обратился ко мне: – Возможно, в следующий раз вы будете более тщательно выбирать одежду для ночных прогулок на лодке.

– Как Оккам?

– Держится молодцом и ждет, когда сможет разделить с вами плоды ваших трудов.

– Он оказался крепче меня, – заметил я, испытав легкий приступ жалости к себе. Я понял, что Брюнель хочет поговорить со мной наедине, и повернулся к Флоренс. – Мисс Найтингейл, не могли бы вы оставить нас на некоторое время?

– Хорошо. Но не слишком его утомляйте, мистер Брюнель, он еще болен.

Мой посетитель проводил ее взглядом, пока она выходила из палаты.

– Ваша медсестра – страшная женщина.

– Это точно.

Брюнель присел на край кровати, положив руки на шляпу, лежавшую у него на коленях.

– Мы не раз сталкивались с ней во время Крымской кампании.

– Да, конечно… вы ведь проектировали госпиталь для них, не так ли? Она привыкла отстаивать свою точку зрения.

– Можно сказать и так.

К сожалению, я был не в состоянии выслушивать воспоминания.

– Скажите, что привело вас сюда?

Брюнель слегка понизил голос.

– Оккам принес сегодня кое-что в мой офис.

– Не томите. Что это было?

Брюнель осмотрелся и нагнулся ко мне поближе, не желая, чтобы кто-нибудь услышал то, что он собирался рассказать.

– Так вот… – Но прежде чем он успел продолжить, мое тело затряслось от приступа кашля. Брюнель отложил в сторону шляпу и взял стакан с полки над моей кроватью. Вода помогла затушить бушевавший в груди огонь, и приступ стих, однако Флоренс услышала кашель и тут же оказалась рядом с моей кроватью.

– Мистер Брюнель, боюсь, вам придется уйти, – строго сказала она. – Доктору Филиппсу нужно отдыхать.

Брюнель мрачно кивнул и подобрал упавшую шляпу. Изможденное лицо выдавало, как сильно было подорвано его собственное здоровье.

– Я загляну, когда вам станет лучше, или, вероятнее всего, приду уже к вам домой. Там мы сможем спокойно обсудить наши дальнейшие действия.

Когда Брюнель ушел, я представил себе, как, покинув стены больницы, он тут же закурил очередную сигару.

– Должно пройти время, прежде чем вы окончательно поправитесь, – сказала Флоренс, поправляя сбитое одело. – А теперь спите. Я распоряжусь, чтобы завтра вас отвезли домой. – Она поцеловала свою ладонь и коснулась ею моего лба, прежде чем уйти.

На следующее утро я почувствовал себя уже немного лучше и на подгибающихся ногах добрался до ожидавшего меня экипажа. Флоренс обещала, что хотя бы раз в день будет проверять мое самочувствие или присылать ко мне медсестру. Следующие две недели я бездельничал и потихоньку поправлялся. Мне регулярно привозили продукты, и я прочищал легкие с помощью ингалятора. Через два дня я уже ненадолго мог вставать с кровати и ходить по квартире, накинув на плечи одеяло. Кашель постепенно проходил, однако время от времени приступы все же повторялись.

Кроме того, у меня наконец-то появилось свободное время, чтобы заняться дневником. Заканчивая писать, я всегда прятал его в тайник под половицей в спальне.

Флоренс по возможности навещала меня и радовалась моему выздоровлению. Она рассказывала о последних событиях в больнице. Дела там, несмотря на мое очередное отсутствие, шли хорошо. Однако Уильям помнил обо мне и передавал через Флоренс самые лучшие пожелания. Даже Броди поинтересовался состоянием моего здоровья, что особенно тронуло меня, поскольку я знал, скольких усилий стоили ему разговоры с Флоренс. Она рассмеялась, когда я признался ей в этом, и сказала, что он общался с ней через посредника. Этим третьим лицом мог быть только Мумрилл, и я сомневался, что новость о моем выздоровлении обрадовала его.

Как-то раз, после ее очередного визита, в дверь снова постучали. Я приготовился к худшему – приходу инспектора Тарлоу, – но, к счастью, на пороге стоял Брюнель.

Оккам пришел вместе с ним и сообщил, что тоже свалился с лихорадкой после нашего приключения. Он самозабвенно лгал, но, несмотря на его неуклюжую ложь, я был ему признателен за попытку поддержать меня.

– Рад видеть вас в добром здравии, Филиппс. Уверен, что вы задаетесь вопросом, что это такое, – сказал Брюнель, доставая из кожаного тубуса лист бумаги и раскладывая его на столе. – Неудивительно, ведь эта штука едва не стоила вам жизни.

Чертеж выглядел именно так, как я его и запомнил: там была изображена напоминавшая по форме сигару механическая рыба с внутренностями в разрезе. Брюнель был прав: я пытался отвлечься чтением книг, однако мысли о предназначении этого чертежа почти не покидали меня за время выздоровления.

– Так вы знаете, что это?

Брюнель победоносно улыбнулся.

– О да. Мне потребовалось немного времени, чтобы все выяснить. Посмотрите внимательно. – Я склонился над столом. – Полагаю, вы с Оккамом назвали ее рыбой-сигарой? Что ж, я вряд ли смог бы дать этому предмету более точное определение. – Словно желая подтвердить правоту своих слов, он положил рядом с чертежом свежую сигару. – Винт, очевидно, говорит о том, что это устройство должно перемещаться по воде. – Он взял сигару и воспользовался ею как указкой, сначала показав на прикрепленный к концу устройства пропеллер, а затем перейдя к внутренней начинке. – Здесь находятся трансмиссионный вал, система компрессии, а здесь, должен признаться, располагается самое важное – двигатель, мой двигатель! – Он сделал паузу, чтобы я осознал его слова.

– Вы имеете в виду сердце? – спросил я.

– Первоначально я думал, что ему нужен газовый двигатель, но теперь вижу, что сердце гораздо больше подходит для его целей.

– Я не совсем вас понимаю.

Брюнель положил руку на грудь.

– Что делает ваше сердце, доктор?

– Качает кровь, конечно. Приносит в тело кислород.

– Именно это и находится перед нами. – Он отнял руку от груди и положил на чертеж. – Механическое сердце будет толкать сжатый газ по медным трубкам в барокамеру. – Брюнель указал на камеру, располагавшуюся на некотором расстоянии от того места, где должно было находиться сердце. – Под давлением газ поступит на поршни, которые в свою очередь приведут в движение коленчатый вал. Возможно, устройство требует небольших доработок, но принцип его действия предельно ясен. Клапаны сердца будут не только толкать газ, но также подвергать вторичному сжатию уже использованный газ. Это идеально подходит для наших целей, так как в отличие от парового двигателя здесь не требуется огонь. К тому же новый двигатель не производит дым, поэтому его не нужно охлаждать или очищать, а значит, он может работать в изолированном отсеке и ему не требуются трубы, которые применяются в судах, плавающих по воде.

– Значит, это устройство может перемещаться под водой?

Брюнель хлопнул рукой по чертежу.

– Так оно и есть, мой друг! Это устройство может плавать под водой, как подводная лодка. Или, как вы точно выразились, рыба-сигара.

– Но она слишком мала, чтобы перевозить людей. – Я посмотрел на Оккама, который впервые подметил это еще в кабинете Рассела.

Сигара уперлась в заостренный нос существа.

– А в этом и нет необходимости. Смотрите. Носовая часть будет заполнена взрывчаткой, а здесь находится маленькая кнопка, детонатор, который должен привести взрывной механизм в действие, как только он достигнет цели.

– Бомба?

– Не совсем, – парировал он. – Торпеда – устройство для потопления кораблей.

– Значит, Уилки убили из-за оружия?

– Не просто оружия. Это новое изобретение может произвести революцию в тактике ведения боевых действий на воде.

– Как?

– Прежде чем Рассел придумал это маленькое чудовище, торпедой называли взрывчатку, прикрепленную к концу шеста, торчащего в носовой части лодки. Лодку направляли на вражеский корабль, а взрывчатка находилась под водой, где могла причинить наибольшие повреждения кораблю. Шест со взрывчаткой острым концом втыкался в деревянную обшивку корабля, после чего лодка уплывала. Затем раздавался взрыв и корабль получал пробоину ниже ватерлинии.

– Довольно рискованная операция.

– Я бы сказал, это было сродни самоубийству. У матроса на лодке было больше шансов погибнуть от взрыва, чем потопить вражеский корабль. К тому же как прикрепить взрывчатку к металлическому корпусу корабля? Едва ли здесь помог бы шип. Поэтому и понадобилось подобное изобретение. Ее можно запустить в воду с лодки или даже с батареи береговой обороны, и торпеда незаметно подплывет к кораблю. А затем она врезается в корабль под водой.

– Но работать это устройство может только с вашим двигателем. Поэтому Рассел и его друзья так хотят заполучить его.

Брюнель ударил кулаком по столу.

– Только через мой труп, – заявил он. – Не поймите меня превратно, джентльмены, я не пацифист и, не буду кривить душой, создавал оружие, но будь я проклят, если после стольких лет работы над «Великим Востоком» позволю, чтобы мое изобретение использовали для потопления кораблей!

Оккам отодвинул чертеж на край стола.

– Вероятно, Рассел пытался воспроизвести устройство, но в его распоряжении не было подробного плана, поэтому он решил дождаться, пока Брюнель закончит работу над своим аппаратом.

– Но если нам удалось выкрасть чертеж торпеды, так почему он не мог сделать то же самое?

– Потому что нет никаких планов! – возмутился Брюнель. – Всего лишь несколько набросков, и Рассел знал об этом. – Сигара едва не сломалась, когда он постучал ею по голове. – Все находится вот здесь.

– А как же чертежи, которые вы дали Уилки? – спросил я.

– Там были лишь чертежи деталей, которые он должен был выполнить, не имея ни малейшего представления о том, как их собрать. Подобные задания получили еще несколько мастеров. Недостающие детали изготавливали мы с Оккамом.

– Да, Расселу, должно быть, пришлось нелегко. А что, если он не сдастся? Что вы тогда будете делать?

Брюнель пристально посмотрел на чертеж, затем поднял глаза на Оккама и лишь потом ответил:

– Ничего.

– Но я не понимаю. Мне кажется, теперь у нас нет другого выхода, как только пойти с ним на открытый конфликт.

Брюнель покачал головой.

– Рассел отвечает за оснастку корабля. Наши с ним отношения не назовешь простыми, но я не могу допустить, чтобы он отвлекался от работы. Только не сейчас. Корабль должен быть завершен. Пока мы поддерживаем иллюзию, что сердце не готово (возможно, ради этого нам придется временно прекратить общение друг с другом), Рассел будет заниматься кораблем. К тому времени как мы закончим работу над нашим маленьким проектом, а Рассел решит сделать свой ход, я уже приму необходимые меры, чтобы изобретение не попало к нему в руки.

Брюнель с усталым видом опустился на стул. Я видел, как серьезно он болен, и прекрасно понимал, как мало времени в его распоряжении. У меня почти не оставалось сомнений, что его одержимость механическим сердцем отчасти была продиктована угрозой скорой кончины.

– О чем вы задумались, доктор? – спросил Оккам.

– Я согласен… то есть мне так кажется. До сих пор выбранная нами стратегия оправдывала себя, и, как вы правильно подметили, мы ничего не добьемся, если пойдем на конфликт. Но мне хотелось бы прояснить один момент.

– Какой именно? – спросил Брюнель.

– Что вы собираетесь предпринять, когда Рассел сделает свой ход… что это за необходимые меры?

– Вы узнаете об этом, когда придет время, мой друг, – ответил он. Непроницаемое выражение его лица отбило у меня всякую охоту продолжать расспросы.

– Итак, джентльмены, пока все идет хорошо, – быстро сказал Оккам, склонившись над столом и свертывая чертеж.

Однако я вовсе не разделял его оптимизма.

На следующее утро я еще испытывал недомогание, но, отправляясь на работу, радовался тому, что мой связанный с болезнью домашний арест подошел к концу. Пневмония едва не убила меня, однако мне не терпелось поскорее оказаться в строю. Первым делом я решил поблагодарить Флоренс за оказанную мне помощь.

– Это такой пустяк, – сказала она, а я все равно поцеловал ее.

После моего вынужденного уединения операционная выглядела необычайно оживленным местом: толпы студентов, казалось, только и ждали момента, чтобы, подобно лавине, хлынуть с трибун и накрыть меня вместе с пациентом.

Броди сам заглянул ко мне в кабинет. За время моей работы в больнице он всего пару раз снисходил до подобного поступка и в обоих случаях приходил лишь для того, чтобы сделать мне строгий выговор за ту или иную оплошность. Но в этот раз он лишь сказал, что рад моему возвращению.

Воспользовавшись ситуацией, я справился у него о состоянии Брюнеля. В прежние времена старик нахмурился бы из-за моей дерзости и ограничился формальным ответом, что мне не стоит волноваться о здоровье его пациентов, но теперь, когда он был расположен к беседе, я почувствовал, что. Броди хочет облегчить душу и поделиться тревожными сведениями.

– Как вы, наверное, знаете, – сказал он, наконец-то приподнимая покров тайны, – у него болезнь Брайта, и, боюсь, прогноз неутешительный. Заболевание прогрессирует, почки серьезно воспалены.

– Это многое объясняет. Временами у него бывает одутловатое лицо. И моча, я полагаю, окрашена?

Броди кивнул.

– Боюсь, я мало что могу для него сделать, – сказал он и добавил после короткой паузы: – Я считаю, что его заболевание обострилось из-за чрезмерного напряжения, которому он подвергал свой организм все эти годы. Слишком много времени проводил в сырости и холоде, и это не пошло ему на пользу.

– Да, что ни говори, он упрямый человек.

– Если бы только он принял мой диагноз. Но с этим человеком нельзя говорить напрямую – ему требуется более впечатляющее объяснение его недуга, нечто соответствующее его эпическому восприятию мира. Похоже, он считает, что между его творениями и здоровьем существует физическая связь. Кажется, он думает, что изобретения являются причиной его недугов.