Текст книги "Педофильский радикализм (ЛП)"

Автор книги: Томас Виктор О'Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Ротчайльд и Вольф обеспечены, держатся в отношении детей амбиций и конформизма не стыдятся. Но признаются, что контркультурное воспитание не слишком уже деструктивно. Вседозволенность не помешала ребёнку быть ещё приятнее в общении, самостоятельнее цивилизованного. Можно констатировать и новую породу «благородного дикаря». Вроде 12-летнего Дрюни Пейота, подобранного на калифорнийской автодороге. Сын известного нью-мехиканского коммунара водиночку путешествует автостопом. Солидный, интеллигентный и самоухоженный. Не паразит и не бунтарь (против чего бунтовать ему́?), а постоялец авторских сердец. С раннего детства воспитывающийся самостоятельно. Играючи пропадающий один или со сверстниками на недели. Возвращающийся не по зависимости, а чтобы поддерживать отношения.

Увы, родителем я никогда не был, и мне сложно вообразить себе сына безнадзорного. Но три года преподавания научили меня, чтó позволять ребёнку неразумно. Наверно, моё неприятие Пейота невротично. Привито нашим обществом.

Как бы то ни было, детская вседозволенность и меня пугает. Анархии предпочитаю порядок учебной аудитории, ребят и чинных, и внимательных. Даже теперь я, разговаривая ребёнка, будучи сколь угодно неформальным, упрятать учительскую натуру не могу. Не то, чтобы надоедал указаниями, просто заурядные мелочи (вроде предложения донести фантик до урны) напоминают о моей установке.

Вот уже свобода Ниллова Самахилла некошмарна. Это свобода контролируемая. Как общество контролируемо государством. По мнению Сазерленда Нилла, ребёнок интериоризирует общественную жизнь, если детская коммуна научается руководить собой. Правда, по рекомендации взрослых.

Триумф идеала демократии. Но не могу не согласиться, что на взрослые идеалы дети кладут. Преклоняются перед силою, навыком, опытом. Детская демократия даёт отнюдь не либеральность, а голдинговщину¹³.

Самахилл, однако, ценен именно дикостью. Возможностью самовыражения. Избегая жертв социализации. Самахилл – это консервная банка для «чуда природы». Сберегаемого «легкомысленным, оживлённым, одарённым и невинным». Но как это позволит ещё развиваться? Не сделать дитя комнатною болонкой? Не лишить его деятельности, правды?

Дойдя до крайностей, естественно вернуться к умеренности. Возможны ли права ребёнка при сохранении городского среднего класса? Предупредимо ль одичание ребёнка при ликвидации родительской деспотии?

И Фарсон, и доктор Лоренцо Константин, идеолог «открытой семьи», предлагают идеи конструктивные. За ребёнком оставляется выбор его микросреды. Также через обмен семьями.

Сторонники консервативного лечения семьи сходятся на прозрачности, чёткости родительских требований. По принципу: ахал бы дядя, на себя глядя.

Семья представлена расслоением общества на классы. С аристократиею родителей. Которые купаются в привилегиях (ложатся после 21⁰⁰, едят не кашу, половое воздержание не соблюдают). Распоряжаются казной.

«В конце концов, элита мы или нет? Мы разумнее, начитаннее, стрелянее. Собою владеем. Способны принимать решения непростые. Низшие счастливее нас из беззаботности. Они бесправие даже предпочитают. Своё положение мы заработали. И вообще так естественно. Ещё мы сильнее»

¹⁴.

Проект «открытая семья» не замалчивает указанных отличий. Однако делает ударение: функционирование семьи родительского комфорта важнее. Семья функционирует ради «нежности, мягкости, доброты, спокойствия, заботы, направления, научения, веселья, ручательства, легкомыслия, целеполагания, дичи, логичности для всякого члена семьи». Что такое хорошо-плохо решать не только взрослым. Бывает, и ребёнок указывает отцу пристегнуться, меньше курить. А после напряжённого дня почему папе не плакаться в жилетку ребёнку? Для де Моса такой отец является слабаком, инвертированным. Но разве плохо ребёнку с родителями (в известных пределах) меняться ролями?

Главное, что функция семьи соблюдена. Ребёнок удовлетворяет его нужды. Родители тоже. Ответственность аналогично распределима между всеми.

Следовательно, права члена семьи не зависят от его семейной роли. Следовательно, разделение семьи на привилегированных и бесправных огульно. Вместо тиранического самодурства – к примеру, чтобы четырёхлетняя Джой, это Константинова дочка, спала, когда бы мама ни приказала, – становится возможным обосновываться по-правовому. Разве время сна не личное дело каждого? Чтоб ответить, изучаем, истинно ли Джоево право на бодрствование наилучшему обеспечению Джоевых интересов мешает. Противно ли субъективному праву родителей. Поплатятся ли все раздражительностью, разбитостью. Кому вообще решать, из обеспечения Джоевых интересов какое наилучшее? По примеру Марии Колуэлл уже знаем: явно не родителям.

Дали решать ребёнку. Девочка стала раздражительной. Мешала. Но всё поняла, дала себя родителям убедить. Хотя продолжала бодрствовать не вовремя. Пока не попросилась укладывать её несмотря на протесты. Родители согласилися при условии девочке не злиться. Спать идти в оговоренное время. Джоева сестра на два года старше в оговоренном времени не нуждалась. Что поздно спать плохо, понимала без этого.

История не свидетельствует о пользе вседозволенности. (Захоти Джой отправиться путешествовать на велосипедике, пускать её на поиски себе границ едва ли разумно.) Зато свидетельствует о пользе не торопиться властвовать. Ведь шестилетней уделить свободу не страшно.

Много ли родителей обладает этою Константиновою дипломатичностью? Удаляясь конкретики, мыслителю риск объявить, якобы лучше решать родителям.

Поэтому на таких уровнях обобщения лучше воспользоваться деонтологиею Джона Ролза¹⁵. По которому, претензии на справедливое обращение суть «обязательство каждому родителю сообразовываться со справдливыми требованиями ребёнка»¹⁶.

«Справедлива по Ролзу такая претензия, которая в соответствии с процедурными принципами справедливости. На которых общество должно держаться. Принципами для взрослых и ребёнка не различными. Пользоваться правами ребёнка Ролз оставляет отнюдь не всегда ребёнку. Зато ребёнка признаёт умеющим использовать его права по умолчанию. До поры, пока противоположное не признает общество»¹⁶.

Справедливость – это когда люди «осознают потребность в определённом множестве принципов относительно основных прав и обязанностей и готовы принять их». «Эти принципы должны определять приписывание прав и обязанностей… и они же должны определять подходящее распределение выгод и тягот социальной жизни» «в рамках одной схемы кооперации»¹⁵.

Важно, чтобы каждому была возможность обеспечивать интересы свои способами, кажущимися наилучшими себе. Но не в ущерб интересам чужим.

«Чтобы достичь Ролзовой утопии, каждому следует участвовать при развитии принципов обращения со всеми справедливого. Соль в участии каждого. И чтобы каждый участвовал оставаясь в „исходном положении“. При котором интересы, жизненные обстоятельства свои сочиняющему принципы справедливости неизвестны. Даже это сочиняющего не спасает от эгоизма. Но незнание своего места в обществе заставит его выбрать принципы справедливости партийноинвариатные. Подкрепляющие равенство. Делающие невозможным использование человека человеком.

Так и создадут общество справедливости. Держащееся на положениях:

каждому личная свобода не бóльшая, чем остальным;

неравенство только тогда, когда (не)приятные моменты неравенства расхлёбываются каждым.

Ребёнок участвует в общественном договоре по мере возможностей его. Участвовать полностью – только по достижении „разумного возраста“. Не календарного, не биологического, не генетическопсихологического, не педагогического. Суть: чем умелее становится, тем участия больше.

Членом общества считать способного на принципы справедливости согласиться. „Существо, которое имеет эту способность, развита она или нет, должно получить полную защиту со стороны принципов справедливости“. Конечно, камешки в огород ребёнка. Его признали членом общества с возможностями претендовать на справедливость в обращении.

Ясно, что найдутся люди, способные принципами справедливости спекулировать. Но в силу 2-го положения такое ловкачество не впрок. Справедливого характеризует именно чувство справедливости, но не применение такового.

Но возражения не кончились. Если при разработке принципов идеальносправедливого социума ребёнок участвует ещё не в полную силу, за что ребёнку права? По Ролзу, принимать участие ребёнку скорее посильно. Хотя бы частично. Ребёнку невозможно на том нажиться. Кажется, ребёнком очень рано сознаётся, чего хочет, из чего выбирать и как это решение воплощать. Чтобы выбирать принципы справедливости, достаточно».

Случается, взрослые тоже находятся в положении ребёнка. Выбирают едва ли в полную меру. Подобно ребёнку, пользующемуся взрослыми для принятия разумного решения, взрослые пользуются специалистами: мастером, юристом и врачом. Авторитет у взрослых отнюдь не даёт этому специалисту права распоряжаться жизнью взрослых. Он используется, чтобы взрослые могли выбирать и достигать их целей. Родительский авторитет у ребёнка – то же самое.

«Избирая принципы справедливости, возможно допустить патернализм. Но кто согласится на форму патернализма, допускающую злоупотребления?

Авторитет иного человека ради достижения наших устремлений; ради того, чего достигли бы сами, будь мы настолько же рациональны – такой авторитет оправдан единственно тогда, когда не можем удовлетворить себя сами.

„При принятии патерналистских решений необходимо руководствоваться собственными интересами и предпочтениями самого индивида, в той мере, в какой они не иррациональны, а при незнании их руководствоваться теорией первичных благ. Со всё бòльшим убыванием нашего знания об индивиде мы делаем для него то, что делали бы для себя с точки зрения исходного положения.

Мы пытаемся добиться для него того, чего он предположительно желает, чем бы это ни было. Мы должны быть в состоянии утверждать, что с развитием или восстановлением его рассудочных способностей он согласится с нашим решением, принятым от его имени, и согласится с нами в том, что мы делали для него самое лучшее“.

Получили способ обеспечения дитяниных интересов адекватнее патерналистско-классических (Гоббсовых, Локковых, Миллевых). У Ролза ребёнку предоставлены возможности к его правам апеллировать. Интересы ребёнка с интересами законного представителя не тождественны»¹⁶.

Теория небезынтересна, но какими способами ребёнку спорить с обеспечением интересов его не им? Что за способ является наилучшим?

Ролзом отмечены три соображения.

«Что взрослые заставили ребёнка согласиться с обхождением уже задним числом, ещё не достаточно, чтоб обхождение признать справедливым»¹⁶.

Иначе возможна ситуация: «представим двух индивидов, полностью владеющих своим рассудком и волей, которые придерживаются различных религиозных или философских взглядов; и представим, что существует некоторый психологический процесс, который склоняет каждого из них к точке зрения другого, несмотря на то, что они вовлечены в этот процесс вопреки их воле. Предположим, что с течением времени они оба осознанно примут свои новые взгляды. Нам по-прежнему непозволительно подчинять их такой процедуре»¹⁵.

«Патерналистское вмешательство только когда недостаток ума-воли несомненен, очевиден»¹⁶. Т. е., к ребёнку применима презумпция дееспособности. Ребёнку не придётся доказывать: я не верблюд, а бремя доказательства недееспособности перекладывается на противника прав ребёнка.

«Патерналитское вмешательство должно быть в соответствии с принципами справедливости. Также наиболее постоянными целями-мотивами ребёнка. Либо соображениями первичных благ»¹⁶. Надо хотя бы выяснить цели-мотивы прямиком у ребёнка.

Наши рассуждения касалися прав, имеющих оговорки по поводу детскости разума. Но право ребёнка на половую жизнь не такое. Для секса не требуется ни специальности, ни гениальности. Сексуальность опасна не более, чем иная детская деятельность, – исследования на тему «наилучшего обеспечения интересов ребёнка» не требуется.

Таково мнение не только PIE'шников:

«Наше жуткое табу на дето-взрослые шашни люто карает и невинное проявление любви. Наказание неподходящее, неэффективное. Мы можем и должны декриминализовать эротическую связь по взаимному желанию. Принуждение, похищение предусмотрены законом и без антипедофильских статей. Со случаями, когда (угрозу) силы не применяют, ещё лучше справится половое просвещение, пропаганда прав ребёнка»

¹⁷,

– сказано Ричардом Фарсоном.

Касательно дето-детского секса Фарсон уверен. Но при сексе со взрослыми дитянины пожелания должны быть уважены предельно. Хотя при дето-взрослых отношениях это не принято.

«По-настоящему ребёнку нужна возможность отказать. Свобода сказать сексу нет – очень важная составляющая свободы половой. Отказывать взрослым отучают уже с пелён. Знаки взрослого расположения ребёнку навязывают. От объятия, поднятия, ласки, целования, щипков и щекотания ребёнок отказаться не может. Также нет опыта прислушиваться ко своему впечатлению касательно людей. Нет опыта сопротивляться посулам и плате. Сексологическая безграмотность, непонимание сексуальности своей и чужой отказу мешают. Глупо держать ребёнка неграмотным и волноваться по поводу неграмотностью поддерживаемой уязвимости»

¹⁸.

Такое возражение можно reduco ad absurdum, обязав обнимальщицу-маму к согласию грудничка. Ждать объятия ребёнку придётся до трёхлетия. На объятия дитя «давать согласия не может». Насколько Фарсон убивает импульсивность дето-взрослых отношений, я настолько несогласен. И младенцу под силу хныканьем или щебетанием удостоверять его (не)одобрение. Хотя все, начиная замилующими тётушками – кончая позирующими с детьми политиками, лезут обниматься. Не задумываются, хочется ли того ребёнку. С возрастом обнимальщики домогаются сильнее. Помню, мне всегда не нравилось навязчивое целование матерью, но кого то волнует?

От этого мальчику никогда не спастись. Но женщинам обременять мальчика ласкою не запрещается. Запрещается только мужчине.

Зато не запрещается в отношении девочки. Даже принято. Приучая к обладанию мужчиною по взрослении. От знакомых объятия с поцелуями сносятся терпеливо. Случайно рука может оказаться не на месте. Со стороны кажется, всё нормально. Отказу ребёнка нет оправдания.

Удивительно, феминистки говорят, у девочек это «часто».

Подруга рассказала, что в детстве под её трусы касался друг семьи. Видимо, сообычная ласка (вроде сидения на колене) кончалась очень уже близко к откровенному эротизму. Девочка сама чуяла, дело нечисто: воспитана паховых областей опасаться. В семье даже слово «трусы» было табуировано. Но потому же не могла никому рассказать. Пришлось и дальше терпеть.

Чтобы ребёнок осознал антиобщественность подбельевого касания, мог идти жаловаться родителям, явно лучше прислушаться к Фарсону. Позволить ребёнку выбирать. Взрослую сексуальность осознавая. Неграмотности сексологической и правовой избегая. Научаясь от общества, что сидению на колене взрослого сказать нет отнюдь не запрещено.

Думать, что качать взрослому права дитя не может, ошибка. Почти всякому мальчиколюбцу страшно подойти к ребёнку не по наказумемости либо противосоциальности пикапа, но вследствие страха быть отвергнуту. При знакомстве с мальчиком я рискую нарваться на прозвище пидарюги. Не страшно быть пидарюгою, страшно презрение понравившегося. Артистичного, риторского таланта ребёнку не надо. Скольких я ни знаю мальчиколюбцев, а сексориентациею не бравирует никто.

Не выход, если девочка матюгается не хуже мальчика. Не выход, если садиться на колено можно, пускать внутрь белья нет. Выход единственно в ознакомлении ребёнка с эросом. Во свободе ребёнку выражать его половые желания и нежелание. Не взирая на условности.

Половое самовыражение ребёнка зависит от его субъективного права на половое просвещение. Притом от его темперамента. Который и при сатириазе-нимфомании, как и при половой анестезии конкретного ребёнка не затемняет и роль воспитания.

Воспитание же направляется «самою популярной и самою маразматичной озабоченностью гендерною ролью. С Фрейдом, Эриксоном и Кº поди спорь. После них отсутствие матери девочке, безотцовщина мальчику видится катастрофой. Без образца ребёнку не понять себя. Расти в испуге, недоумении, сумасшествии.

За стереотипы страшно. Мальчики хилы, нежны, пассивны, к жизни не приспособлены. Хуже того, голубоваты. Девочки нахальны, дики, нежеманны. Коли вовсе не лесбиянки»

¹⁹.

Каждою феминисткой отцеживаются детские гендерольные книжки с игрушками, но социальные нормы поглощаются. Нормы, например, якобы ребёнка не должна воспитывать пара лесбийская. Насколько много ребёнку любви да заботы, неважно. Главное, чтобы дитя страдало, но приучилось-таки к общественному полоролевому предрассудку.

Навязывание нормы программу полового воспитания заразило:

«Сексуальная жизнь людей одинокоживущих и гомосексуальных учителями замалчивается. Половое воспитание подменено семьепланированием. Секс изображается ремонтом общества с отправлением долга супружеского. Такое „просвещение“ закабаляет.

Немногими педагогами сознаются масштабы проблемы. Школьники преимущественно воспитываются вне нуклеарной семьи. Социальная „норма“ получается ненормальной. Но всё равно навязывается. Когда задают описание семьи, множество сибсов, оба родителя школьнику приходится выдумывать. Просто спрашивая насчёт отца, педагог обременяет идеалами нуклеарщины. Часто школьника, живущего только с матерью, ставит это в тупик. Все дороги полового просвещения ведут единственно в нуклеарную семью. Вне которой и секса никакого не существует»

²⁰.

По Ролзу, такое просвещение права ребёнка нарушает. «Исходное положение» законодателя (не знающего гомосексуальный он, одиноковоспитывающий или вовсе ребёнок) отпугнёт его создавать общество дискриминации меньшинств. Ведь если сам окажется среди меньшинств, он останется бесправным. И поносимым упомянутою системой образования.

Право ребёнка на половое просвещение-самовыражение подразумевает и защиту против издержек. Не надуманными маньяками надо пугать ребёнка, но беременностью, венерическими болезнями.

Точнее, не пугать, а вооружать информацией. Бесполезной, однако, при недоступности медикаментов и контрацептивов. Которыми лучше снабжать школы:

«Глупо противозачаточные средства пропагандировать и не предоставлять. Мальчику рекламируются кондомы, которые сбывать запрещено. Избеганию беременности девочку наставляют уже после того, как она забеременела»

²¹.

Итак, я обосновал идею прав ребёнка. Особенно право на личную жизнь. Показано, что права зависят от общественного строя. Что не могут установиться без изменения в обществе. Не только во власти. Разобрано, насколько ребёнку возможность избрать себе воспитателей, если нуклеарности семьи не тревожить. Показано, что коли тревожить, общество переменится неузнаваемо. Надеюсь, Фарсон-Константиновы предложения покажутся разумными не только мне.

Права ребёнка в приложении ко школьному телесному наказанию, в отношении ко правам родителей опущены. Не потому что сексуальноозабоченный. Просто стремился к обобщению. Интересующиеся пускай обращаются к изданию PIE “Childhood Rights” и к анализу ненуклеарной семьи Л. Константином²².

Насколько право на детскую личную жизнь развязывает эксплуататору руки, рассмотрю ниже. Пока же читайте Билль половых прав ребёнка, составленный американским Кружком детской чувственности²³:

«Учитывая, что:

право на сексуальность, аналогично праву на кровообращение, врождённо, неотчуждаемо;

ООН-вскою Декларациею прав человека (1948) перечисленные в Декларации свободы и права предоставляются без отличия по какому бы то ни было признаку: половому, национальному, языковому, религиозному, статсуному, прочему;

ООН-вскою Декларациею прав ребёнка (1959) замалчиваются половые потребности ребёнка, право ребёнка на личную жизнь;

ребёнку вне самовыражения врождённых, инстинктивных устремлений приходится вырастать в асоциального, фрустрированного, несчастливого потенциального преступника;

пора народам Америки с их элитой осознать это, руководствоваться этим

– учитывая всё сказанное, предложены к отстаиванию, преподаванию взрослым и детям бесплатно властью США на федеральном и местном уровнях неотчуждаемые права:

на защиту закона: каждому ребёнку любого возраста, любого статуса защита права на секс;

на личность: каждому ребёнку право на тайну мысли, мечтаний, идеалов, использования своего тела вне взрослого вмешательства, наглого либо завуалированного;

на сексологию: каждому ребёнку право знать о сексе, право сексологически просвещаться в удобопонятных ему словах, право на защиту от дезинформации по сексу;

на рост эмоцинальный: каждому ребёнку право развиваться на телесном, интеллектуальном, эмоционнальном и духовном уровне, как положено свободному, цельному, счастливому, сохранному человеку, чтобы стать уважительным и терпимым к индивидуальности, сексуальности других;

на чувственные наслаждения: каждому ребёнку право на полное наслаждение без ощущения виноватости;

на развитие в искусстве любви: каждому ребёнку право научаться любовному мастерству со всякого возраста, делающего понимание возможным, аналогично получению любого другого навыка;

на выбирание полового партнёра: каждому ребёнку право на любовные, в т. ч. половые связи с детьми либо с ответственными взрослыми, включая родителей или сибсов, иных; каждому ребёнку право на контрацепцию;

на половую свободу: каждому ребёнку право на защиту против угнетения сексуальности семьёй, обществом и право вырасти способным иметь половую жизнь соответственно природным его желаниям, а не диктату традиции».

Согласие и желание

Уже сказано, что половые права ребёнка теоретически фундированы. Не только право на сексологию, но также право на сексопрактику. Иначе говоря, право сказать да. Может, это право – помеха Фарсонову праву сказать нет? Какова вообще цена сказанному ребёнком?

Наверно, сказать сексу да можно только

если знаешь его ближайшие, равно как отдалённые последствия;

если знаешь, чего да кого хочешь;

если можешь отказаться принимать участие на любом этапе секса по своему желанию.

Многие положатся на данные критерии согласия только потому, что таковые не применимы к детскому да. Но коли задуматься, взрослое да тоже критериям этим отнюдь не удовлетворяет. Взрослые, влезая в чью-то постель, разве могут угадать, чем всё кончится? И разве можно, вступая во взрослую жизнь, изначально свои пристрастия знать? Настолько знать, что даже жизненного опыта не нужно? Только 3-м условием (оставления ситуации под контролем) и можно руководствоваться.

Ерундят, якобы половая деятельность очень опасна. Якобы согласиться на неё можно только зная подробности любого вообразимого последствия. Всё же необходимым условием участия ребёнка выступает его желание¹. Каковы бы ни были закон, обычаи, право – всё не должно мириться с эротизмом противу желания ребёнка. Но соглашающемуся на безвредную сексуальную забаву ребёнку никакие последствия предвидеть не нужно. Просто потому, что забава безвредна.

Секс, особенно без проникновения, редкого для малышей (именно возраста, когда действия «не сознают»), опасности не таит. Игры на оживлённой улице не в пример опаснее. Ориентироваться в новой эротической игре ребёнок (играя в доктора впервые) обязан отнюдь не больше взрослого (впервые пробующего «позу 69»). Угроза впечатления слабее предвиденного не повод ограждать от эротических экспериментов.

Конечно, можно заметить, удовольствие беззаботного ребёнка быстро сменится позором, если разоблачится. И что, надо пресекать у ребёнка личную жизнь (избегая стыда) либо пресекать лучше стыд? Зная вред от стыда при безвредности секса per se, не думаю, что дилемма трудная.

Словом, отождествлять уступку сексу и подписание военного-брачного контракта неправомерно. Согласие на секс осмотрительности не требует. Интересам ребёнка не мешает. Притом искусственное сдерживание детского развития как раз мешает.

Следовательно, проблема не: насколько дитя зрелое, чтобы соглашаться (такая псевдопроблема суть отвлекающий манёвр²), а: насколько дитя желает участвовать. Точнее, как узнать, что дитя желàет. Контролирование ребёнком эротической ситуации можно повысить открытостью сексуальности в обществе. Не зрелости мало для половой жизни, наоборот, обрести зрелость свободное половое развитие поможет.

Но всё равно нехватка зрелости как будто грозит изъявлением желания, чего по достижении зрелости не было бы. Неспособность угадывать эротический интерес у взрослого, неспособность оттенить асексуальность дружелюбия ребёнка заставят изъявить желание, которого нет. Формально привеченного взрослого действия дитя может испугаться. Теоретическая способность отказать у шокированного ребёнка может не сработать.

И что, из-за пугливости такого ребёнка запретить соглашаться всем? Думаю, не стоит. Немного труда взрослому с примера спросить, есть ли к нему со стороны ребёнка доверие. Обязать этого взрослого к ответственности за деяние, ребёнком не желаемое. Ответственность уголовная будет уместна так же, как при запугивании наголо. Надо только доказать историчность секса. Но без утомительного, как при суде над изнасилованием, оспаривания соглашательства. Всё же часто наилучшее обеспечение интересов ребёнка потребует ограничиться запретом гражданскосудебным.

Возможности взрослому манипулировать согласием ребёнка вопрос усложняют. Внимания манипуляции следует уделить больше. Кажется, будто никакое половое воспитание не замена первому разу. Когда дитяти станет известна цена взрослым заверениям.

Конечно, всё правильно, но говорит о другом. Нашему менталитету неопытность ассоциируется с уязвимостью, преимуществом и манипулированием. Но дружественные к сексу культуры видят инициацию, руководство, наставничество.

Перемене ментальности поможет аналогия со школьною дисциплиною «закон Божий». Необходимость её признана. Закон об образовании 1944 года настаивает на том единственно, чтоб утро школьников открывалося молитвой.

Если так уже носятся с религиею, почему нету закона, который ограждал бы детей от уличных проповедников? Что набрасываются, манипулируют, эксплуатируя неокрепшую психику детей? Раз уже дети незрелы, чтобы соглашаться на секс, откуда взяться зрелости, чтобы согласиться с Афанасьевским Символом веры? Способны ли дети не спутать его с Арианским Символом веры? Какой ещё правоверности можно ждать от детей, охотно признающих и Деда Мороза? Интеллектуальная зрелость ужели достаточна, чтобы понять аргументы в пользу бытия Бога? Почему бы девственное неведение ребёнка не защищать аж до возраста, когда богословские доказательства станут ему понятны?

Но нет. Несмотря на цену вопроса взрослые насилуют умы детей, обучают извращению разума догматикою, совращая в ереси, забрызгивая семенем своей веры. Ребёнок остаётся свалкою для родительских предрассудков.

Почему же за такое не сажают? Отчасти думая: лучше ребёнку хоть какая-то вера вместо безбожия. Лучше потому, что популярные религии зациклены на половой этике. Но мало кто заботится, чтобы детьми не манипулировали. Религиозное манипулирование куда страшнее манипулирования сексуального (резня католиков и протестантов Ольстера – тому пример), однако с ним отчего-то не борются. Якобы манипулирование ради воцерковления всегда хорошо, манипулирование ради секса всегда плохо. Постараюся доказать, это не так.

Вопреки фольклору, не всегда дето-взрослого секса можно добиться только манипулированием. И не всегда манипулируют именно взрослые. Но признавая процентишко манипулирования педоборцы зациклятся на любой к этому возможности. Задумываться не станут – объявят угрозу наилучшему обеспечению интересов ребёнка. Придётся мне тоже зациклиться на манипулировании. Правда само слово ругательное. Предвзятой его коннотации подыграю настолько, насколько взрослому влиять на поведение ребёнка под силу. Это влияние, к тому же, не будет обязательно нечестным иль эксплуататорским.

Выше поднимали вопрос о манипулировании грудничком. Младенчество Людовика XIII Бурбона – хороший образец. Образец и манипулирования со стороны ребёнка. Дневник Эроара, придворного врача Генриха IV, демонстрирует усладительное приучение царственного крохи к эротической игре.

Принцу не было года – «смеётся, в полную силу лёгких: нянька двумя пальцами возбуждает петушок». Проказу грудничок очень скоро воспроизвёл.

«Дофин (которому одиннадцать месяцев) подзывает пажа и с возгласом „О!“ задирает рубашку, показывая детородный орган».

К изумлению всех уже годовалым «он заставляет каждого целовать его туда», «дофину очень весело: заставляет каждого теребить свой петушок».

Первые три года никто не боялся принцева самообласкания. «Маркиза де Вернёй часто запускала свою руку ему под платье; он хотел, чтобы его укладывали в кровать кормилицы и она играла с ним таким образом». «Дофин сам ложится в постель рядом с няней и часто кладет её руку себе под курточку».

Удивительнее следующая запись Эроара: «Раздетые догола, он и мадам (его сестра) ложатся в кровать к Королю. Они возятся, целуясь и щебеча, Королю очень нравится. Он спрашивает сына:– Сын Мой, где приданое маленькой инфанты? (Людовик уже помолвлен с инфантой Испанской – Т. О'К.). Тот показывает и говорит:– Оно совсем без костей, Папа, – потом, когда пенис напрягается, он добавляет: – А бывает с костями».

Эрекция принца завладела вниманием двора. «Проснулся в 8⁰⁰, позвал мадемуазель Бетузе и говорит: „Зезе, мой петушок, как подъёмный мост: вот он поднялся, а вот опустился“, – он его оттягивал то вверх, то вниз»³.

Разбирая дневник Эроара, Ллойд де Мос обостряет указанное манипулирование до предела. Якобы полового чувства ребёнок и вовсе не знал. Половое чувство Людовика – нездоровая фантазия двора, «проективная реакция» Эроара.

Но доказано, что дети нешкольного – тем более младенческого! – возраста педофила возбуждают очень редкого. Поэтому куда любопытнее проективная реакция де Моса. Приписывающего такому большому числу людей одинаковые наклонности, притом экзотичные. Самые редковстречающиеся половые девианты XVII столетия съехалися во Францию и поселилися во дворце Генриха IV все!

Конечно, возможны Эроаровы гиперболы. Но возможны также де Мосовы литоты. Отец психоистории боится манипулирования ребёнком, однако не видит от этого выгод. Игнорируя факт, усвоенный тысячами нянек и родителей: ревливого, кричащего карапуза можно расслабить, успокоить, удовлетворить, ему потирая междуножье. Да, манипулируют и мотивы неясны, но кому от этого плохо?