Текст книги "Педофильский радикализм (ЛП)"

Автор книги: Томас Виктор О'Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Результаты Бернарда представлены на злосчастной Суонсийской конференции по любви-влечению от Британского психологического сообщества в 1977 году. Журналистское вторжение заставило работы по детской сексуальности вынести на сессию закрытую. Нежная психика мещан осталась бы травмированной.

Но сейчас «открыть всё» пора. Это будет открытие, нет, откровение. Респонденты Бернарда – 22–70-летние, классово, географически разнообразные. Каждый заполнил обычный личностный тест и дал автобиографию. Обязательно было написать, насколько повлияла на жизнь респондента близость с педофилом. 10 историй Бернардом опубликованы¹ как особенно типичные. История 23-летнего гетеросексуала будто бы наиболее показательна.

«В 13 я педофилился. До того не знал и слова. Про гомосятину тоже: родители про секс не рассказывали. Того, кто меня в гомосятину втянул, я физически любил. До сих пор мне лучший друг. Слабо помню первый раз. Но помню, было классно. Что что-то плохое делаю, не напрягался. Вообще, что делаю, не знал. Он мне пытался сказать, но врубился только через год.

Думал, ему с того грустно. Боялся, дружить перестанет. Веселил его, как мог. Что себя поганю, не чувствовал никогда. Да того и не было. Ну, в этой ситуации такое нереально.

Одна только печалька, когда рассказал невесте. Так отношения зашибись. До сих пор у меня с ней без проблем.

А вообще думаю, гомосятину надо разрешать. Это не то, типа можно капризы. Главное любовь у людей, которым не только трахаться. А то совесть. Даже когда по-нормальному. С педофилухой сложнее. Пускай всем счастье. Но не одобряю. Мне-то ничего плохого, но не всем это делают с пониманием».

Наиболее поучительна тут установка признавать отдельный случай, отвергать явление в целом. Респонденту собственные педофильные сношения не страшны, но стадное чувство не даёт оправдывать чужие. О которых и не знает. Мои приятели говорят: «В тебе-то мы уверены. Ты детей не эксплуатируешь. Но кто поручится за порядочность остальных?» Странно, что свои – всегда хорошие, но незнакомцы сплошь мерзавцы!

Далее точка зрения другого 23-летнего.

«Звездюк я был девятилетний. А на стрите дяпан. Он мне: шпилешь неклеповò. Го, типа, со мной на гонялку. На велораме. Потом ещё: го ко мне. Предки: не надо. А хули? В поряде чувак и ни хрена мне не сделает. Просёк его на первом уже разе в его хоме.

Покорешались, перешли на ты. Узнавали постепухе друг друга. До меня дошло, что голубой он. Я не офигевал, просто лучше хотел раздуплиться. Он мне про всякую сексуальщину-бисексуальщину. Перетёрли. Родоки в теме не были никогда.

Стали корешами даже лучшими. Любача такого никогда не гетал. Френдиться так я вще ни с кем не могу.

Когда мне 10–11, голубились. Всегда в кайф. Завязали, когда 19: девушка. Как замэрриться, без напрягу ей про всё. Рэдивый был, и передалось. Приняла отпадно – окольцевались в 1968 году, живём офигенно, 100% доверуха, в постели зашибись. Уже дочка девяти месяцев».

Комментарии лишние. Слово женщине средних лет:

«Возможно, Вы не поймёте, но на своё 12-летие была без ума от 50-летнего. Как он – от меня. Не знаю, кто начал, однако мы стали друг друга ласкать. Дошло до секса. Совсем раскрепостилась.

Мама с папой узнали, вызвали полицию. Допрос ужасный. Отрицала, отрицала, отрицала. Но дала слабину. Арестовали любимого. По моему вымученному признанию состряпали дело. Больше ничто не могло спасти. Случившееся никогда не смогу забыть. Ведь это же несправедливо! Какое могло быть воспоминание. Я не замужем, но ращу четырёх детей. И пускай занимаются любовью хоть со взрослыми. Это же прекрасно».

Любопытны Бернардовы заключения.

«В целом, опыт общения с педофилом оценивается положительно („мило“, „чудесно“, „грандиозно“). Отрицательный аттитюд озвучен однажды: „По мне, было ненормально“. Все нуждались в привязанности, любви, безопасности, но не только в сексе. Некоторые педофилию защищали.

В травматичности не признаются. Скорее наоборот. Конфликты и проблемы вследствие не самого деяния, не ласки либо мастурбирования, но вследствие влияния общества.

Важно, что педофила никто не боялся. Видимо, педофилы действовали по ситуации, зная, как заслужить доверие. Поразительно сходство всех описаний по человечности».

Отлично сообщение Бернарда с издания Нацлиги половых реформ. Отлично не степенью человечности, но внимательностью к стороне вопроса половой. Читается словно художественная литература, потому способно показаться художественным вымыслом. Но скажу, что текст очень созвучен всему, что у Бернарда достоверно. Сообщение тоже от женщины.

«Со взрослым имела половой опыт, едва достигнувши 12-летия. Но возраст – это не повод ужасаться. Наоборот, ознакомление с мужской сексуальностью помнится хорошим. О событиях осьмилетней давности не пожалела. Травмы не получила, сексуальноозабоченной-фригидной не стала. Зато научилась, что мужчина и девочка могут удовлетворить взаимно. Вместо чтения, как устроены мужчины, получила мастер-класс.

Изнасилования не было. Был единственно миленький шанс. Который меня спровоцировал. Приёмами соблазнения пользовалась, но не понимала. У нашего пола кокетливость ещё с ранних лет. Особенно когда мужчины смотрят уже не как на детей.

Не посмотрел и Дядя Герман. Ему было чуть больше сорока. Дядей в действительности не был. Часто гостил, и с братиком я так его называла. С папиной работы, много суетился. И в оркестре духовом играл, и голубей разводил, и садовый участок держал. На тот участок я ходила с братиком играть и помогать.

Иногда у Дяди Германа могла взыграть игривость. Когда хотелось меня поцеловать, он за косичку дёргал и щекотал подмышкой, обнимал. Однажды заметила, что нагнулась за земляникой, а мне смотрит под блузу. Сообразительная девочка всё поняла. Я тогда гордилась наливающимися грудями.

Помню, покраснела, не подала виду. Но очень захотелось ту блузку сорвать. Чтобы видел: я подрастающая! Сперва не посмела. Но позже, в полдень, когда рыхлили землю, сказала (правдиво), что жарко. Смело стянула блузку. Стала по-спортсменски. Бюстгальтера тогда не носила.

Как он посмотрел! Больше не стыдилась. Мотыги вон, и „пошли выпить лимонаду“. Логично, ведь комнатушка летнего дома соседями не просматривается.

Такое было впервые. Помню жуткую лесть: что стала большая, что про мою грудь не догадывался (как бы не так!), что не больно ли растут, что большие не сразу… Пустословие, но слушала.

На корточках у сидящей на пне тёр соски. Я не возражала. Гадко не было, ведь это мой Дядя Герман. Объяснить нельзя, можно почувствовать. Я была настоящая возбуждённая малолетка.

Одно повлекло другое. Через десять минут уже голая. За дверьми-занавесками никто не мешал. Всё случилось само собой. Согнула руки над головой: видела в зеркале, что груди так больше. Дядя Герман обещал очень скоро волосы подмышками. Гордо заметила, что внизу растут.

Из-за босой подмышки Дядя Герман (якобы) не поверил. Я настояла доказать. Раздеваться полность не планировала. Но приспустивши джинсы до белых волос, осмелела до полного раздевания.

Понятно, что мелкое тельце было не бог весть чем. Но чувствовала себя кинозвездой: Дядя Герман уставился на меня, как на Софию Лорен. Стоять голой было нелепо, но не противно, как на медкомиссии.

Потому что с Дядей Германом я чувствовала себя непринуждённо. Он пожаловался, что нету такой хорошенькой дочки. (Детей не было.) Отеческие сентименты прошли скоро. Села на колено – пустился целовать и гладить груди, живот и бёдра. Скоро пальцами заработал у меня между ног.

Переживания потрясающие. Приятно не только лишь ощущать, но также сознавать. Оказалось, ему нравятся девочки. Чем я воспользовалась. Сознательно дала карт-бланш. Со мной был обходительный, наговорил много приятного.

С высоты лет это кажется диким, однако прекрасным. Понравилось настолько, что по возвращении домой попросилась вернуться, чтобы снова „сыграть Еву“. Дяде Герману хотелось тоже. Договорились встретиться на участке вечером.

Раздеться не терпелось, но вместо секса страшно серьёзный разговор. Делать это больше не можем. Его посадят. Снова. Мои родители не простят. И так далее.

Я заверила, что мне понравилось. Побратались на крови, создали тайное общество.

Раздел, уложил на трёпаный диван, зацеловал всю – чувства божественные! Разогрелась. От одежды Дядя Герман избавился. Позам и хитростям удовольствия научил, открыл умения губ и языка. Но как ему ни было трудно, коитуса не допустил.

Иногда было достаточно просто видеть меня. Делала напоказ ему зарядку, а в трусах его шевелился член. Однажды бежали под дождь за земляникой одетыми только в резиновые сапоги. Было весело, никто не застал. Умывшись дождём, спаслись в дом. Друг друга вытерли, занялись любовью.

Оправдывать поступки Дяди Германа не собираюсь. Оправдывать педофилию – тем более. Но то лето было прекрасно не только для него. Кончились отношения внезапно, когда перевели по службе. Видимо, так и хорошо.

Наверняка случившееся не навредило. Главное, чтó педофил делает и кáк. Если детей по-настоящему любит (что часто бывает), он им сочувствует. Прекрасно зная, что делать, а чего нет. Дядя Герман очень добрый, и мне плохо не делал».

Внимательность в отношении детской оценки придаёт валидности. Но когда дети говорят, якобы с педофилами хорошо, никто не верит. С ними спорят покаянными речами растлителей. Которые, сидя за решёткой, признаются в «болезни», желании «лечиться»².

Критики не способны понять: отбывающий наказание чего только не скажет, имея надежду на досрочное вызволение, ласку медперсонала, фавор администрации. Со многими мне пришлось общаться во время и после тюрьмы. Все признались, что половую близость по желанию детей одобряют. Но тюремному психиатру ни за что не признáются.

Так что надо принимать во внимание, что говорится педофилами на свободе. Они все мне знакомы, все мальчиколюбцы, все нонконформисты.

Начну всё же со стыдящегося. Насколько справедливо, пусть читатель судит сам.

Иоанну скоро сорок. Психосексуальное развитие замедленно. Первый оргазм у него в 19. Сальные шутки ровесников он именно тогда стал понимать.

Половое чувство сразу на мальчиков. Желательно до десяти. Больше никто. Однако девственным Иван остался надолго. По себе Ваня знал, якобы мальчики возбуждаться не способны. Впал в отчаяние.

Принуждать не хотел. Ненвидел себя. Так и жил годами. Несправедливость Рока побуждала штудировать философию, богословие.

Ваня солдатствовал. В казарме не знал искушения. Служа на Дальнем Востоке, продажными мальчиками не пользовался. Нелюдимый, немногословный, шутил язвительно. Трезвеннику с его товарищами становилось плохо.

Досуществовавши до 25, осмелился пойти в педагоги. В надежде хотя бы прилично, но с детьми видеться.

Однако согрешить пришлось не в школе. На гражданке жил у рабочих. Детных. Три девочки, братик Степаша.

Возиться с детьми родителям недосуг. Ребята жили при телевизоре, но когда был отец, ошивались возле дома. Ваня подумал, якобы должен уделить Степану недополученное внимание. Хотя Степан «стандартной выработки».

Того же мнения Стёпа про Ваню. Сначала так бывает. Но на 5–6 неделю Ваня полюбил. Поручили Степану читать на ночь, укладывая спать.

Строя виноватое лицо, Ваня как-то руки не сдержал. Обнимаясь, пустился мальчику под пижаму. Невероятно. Мало того, что Стёпа не возражал, у него стоял! Теперь укрывание сопровождалось странной традицией, без эрекции ребёнка не обходящейся. Ваня набрался смелости, предложил свой. Вошло в традицию тоже.

Пока зачинщиком Иван. Но вдруг их оставили в доме одних. Мальчик отправился к мужчине в постель. Вскоре Стёпа попросился ночевать в комнате Вани. Чуть утро – Стёпка прыгает из кроватки в кровать. «И та штука торчала всегда. Сколько ни видел его голым, а без эрекции – ни разу».

Стёпкина похотливость Ивановой совести не успокаивала. С гомосексуально-феминистской идеологией никогда не знакомился. Традиционалисту, христианину была видна лишь угроза гендерным ролям.

Мальчика за девочку держать нельзя. Воспитать содомита – конец света. Армия приучила Ваню к уважению Старших. Однако любовнику Старший подчинён. Зависим.

Скрепя сердце, Ваня съехал. Однако совесть достала всё равно. Теперь ему стыдно, что мальчика бросил. И встретил его случайно спустя год. Пойдя в Степанову школу. Вне дитянина дома «пленение» мальчика казалось не страшным.

Зато «постель» стала некомфортная. Поездка за поездкой, провинция за провинцией, и взаимное в перерыв обсасывание. Не выходя с машины. Регулярно. Автоматически. Безмолвно. Капризы научились угадывать.

Заговорщическое молчание скрывало виноватость. Пересекая городишко, Стёпа нагибался под бардачок, опасаясь, чтобы не узнали. Благоразумие постоянно проявлял.

Стёпе надо было сменить школу. Ваня дал отношениям угаснуть. Теперь Ване стыдно не за секс, а за только секс. Что любви, поддержки мальчику не оказал.

Стёпа же Ваней увлёкся глубоко. Не раз упрашивал вернуться. Не забывал Иванова дня рождения, что-то дарил.

Уверен: имей гидра Ваниной совести право на голову, то разве на ту, что терзает Ивана за сердечную скупость. Степаново согласие несомненно. Настолько сильно, что сумело Ванину зашоренность преодолеть. Степану знакомство дало больше, чем Ивану.

Мой следующий герой, Ральф, едва ли такого теста. Бодрячок и «без комплексов». Демократичный, особенно на фоне коллег. Настоящий галантный кавалер, юношески горячий, добродушный. Враз удостаивается восхищения детей. О себе пишет:

«Окончив университет, отправился в кентскую подготовительную школу для мальчиков. Педагоги не первой молодости (за 50), воодушевлены не были. Забавы да труды, да казарменные порядки. Порка директором одна была гласной. Зато каждый год отсылали кого-то в Уинчестер. Допотопная педагогика, пытки, скука.

Поэтому с детьми подружился легко. Проводили своё время в моей комнате. Слушали музыку, разговаривали. Меньше всех обо мне забывал 11-летний Ланселот. Собой хорош и начитан, актёрская жилка, сладкоголосый, капитан школьной команды по крикету, футболу. Любимец учителей, ребят, однако ближе всех со мной.

Спустя год и физически. В комнате никого. Подсаживается ко мне на кровать смотреть книгу. Безо всякого слова берёт откидывается на постель. Ложусь возле него. Кладу на него руки. Ни поползновений, ни намёков. Всё неожиданно. Со многими так. Безотчётный позыв и мне передаётся. При педофильстве спрашивать, кто кого совратил, очень часто неуместно.

Следующие два года постельная жизнь всегда, когда шанс уединиться. Обычно между самоподготовкой и отбоем. Иногда с поздней ночи до раннего утра, после чего крался назад. Не было стыда, было счастье. Я помог ему преодолеть подростковый криз и родительский развод. А взамен очень много любви, доверия.

Кончалось полугодие, Ланселот, оказалось, полюбил ровесницу. Ревность я не показывал. За него был рад. Все свои чувства теперь посвятил ей. По мягкосердию нашей дружбы не разрывал. Занимались любовью реже, но не прекращали: подростку чувственность надо куда-то девать. Я знал: отношения прекратятся хотя бы вследствие выпуска. Но надеялся, чужими не станем.

Увы, год окончился неблагополучно. Ребёнок обнаружил исчезновение Ланселота с дормитория. Проследил. С кем угодно можно договориться, но не с ним. На следующий год его сослали в спецшколу. Дежурному доложил, а дежурный – за директором. Ланселота застали со мной. Меня выгнали. Приехала полиция».

К счастью, судим условно, вернулся к преподаванию. Правда, в чужой стране.

А вот история Кейта, преподающего в элитарной американской школе. Педофильствовал и в детстве, и в зрелости.

«Ему было 26, а мне – 13. Читатели скажут: „Изуродовал“, и напрасно. Задницу ровесника разглядывал я в пять, другие части тела – в девять. Мужчина меня научил эмоции. Гомосексуализму же научился сам и задолго.

Похотливый был всегда. В доктора играл. Оволоснения хотел. Которое в 12½ получил. Стали нужны люди. За ребёнка не держали. Личностью признали. Со сверстниками весело, хорошо. Мальчики нравились. И чувствовал я, что даже сейчас описать не могу.

Переломной стала встреча с 26-летним S. До него трахаться было хорошо. Чувство вины щадящее. Вследствие ханжеского воспитания. Дескать, что приятно, то постыдно. Это мне внушили вне семьи. В семье ничего подобного не обсуждали. Следовательно, стыдно не переспавшему, а попавшемуся. Мне стало понятно, что поступаю правильно. Что на мне лежит ответственность за родительское неведение.

S. мне помогал. Полез его домогаться как раз я. Со всею подростковой необузданностью. S. поддержал и даже не засмеялся. Лишь обнял. Мне стало безопасно, спокойно. Комплименты дали поверить в себя. Оказалось, что гомосексуальная субкультура существует. Я не один.

S. – это настоящий мужчина, счастливо женатый. Но мальчишеские мои забавы тоже нравились. Мне показал отношения, в кровати не помещающиеся. Может, я любил его возвышеннее, чем он (судить сейчас уже сложно), однако какая разница? Важна поддержка, с начала взаимная. Не похоть, эмоции были скелетом отношений. Которыми наслаждались не меньше, чем оргазмом.

Не зря встреча названа поворотной. Два года с ним изменили меня. Помирили с собой…

Далее в личной жизни застой. Гетеросексуальным одноклассникам, оказалось, тоже. Отличие моё только внешнее. Зато благодаря S. я знал: любовь есть. Но где найти? С кем иметься, находил, иногда надолго. Всё как у гетерастов.

Так я двигался ко второму поворотному пункту. Получивши диплом, я пошёл устраиваться в детский кружок. Тогда секса ради секса хотеться перестало. Пришла пора делиться с детьми. Делиться радостью, навыками. До пубертата глубокие чувства возможны, даже нужны.

Опидарашивать, настраивать противу закона никого не хочу. Просто заметил: 11–12-летние ко мне с удивлением и почтением. (Как они посмотрели на меня впервые, никогда не забуду.) Чувствую себя папой, братом и дружком одновременно. Я воспитываю. Влияю на мир. Помогаю ребёнку в развитии.

Я всё перепробовал и себя знаю. Для детей могу дать сопоставимое вкладу семьи. Для детей, которым интересен.

Мой отклик естественен. Осуждают, якобы думаю только про задницы, потворствую болезни, пр. Конечно, по незнанию. Больше всего волнует обывателей не насилие, но натуральность, искренность. Всё равно что возмущаться родительским умилением агушиным прямохождением или первоклассником, или словами: „Люблю тебя, мама“. Ведь при педофилии чувства те же. Кого что возбуждает, неважно».

У Кейта прямо педагогическая поэма. Такой пафос у педофилов (именно мальчиколюбцев) – обычное дело. Равняются на древних греков³.

Напоследок ознакомьтесь, читатели, с Павлом – американцем английского происхождения.

«Поразительно живо, с подробностями вспоминаю мальчишество. Тётка везёт четырёхлетнего. Я пробую возможности дружка. Вдруг она: „Брось – укусит!“ Так и приучили бояться своего тела. Играть собой приходилось в убежищах…

Где-то в 25 я брал уроки пилотирования. Познакомился с Иаредом. Помню, была поздняя весна. Любил я пролетать над его домом и махать крылом. Иаредушка мне махал рукой. Тогда приземлялся в гости. Иаредов отец – остеопат и тоже лётчик. Поэтому мне рад.

Ходили на рыбалку, с Иаредом я летал. Когда бы ни распогодилось, ездили выпить чего-нибудь ледяного. Дом его возле воды – брали каноэ, просто купались. Учил Иареда плавать брассом. Поддерживая в центре тяжести. Оказавшемся в самой любопытной точке. Отчего возбудились оба.

За три месяца сблизились. Как-то вечером Иаред у телевизора. На животе, подбородок уткнул в ручки. Начинаю сзади поглаживать. Ему нравится. Лезу под пижаму. Скольжу мягкими гладкими полушариями. Шаги с кухни – пришлось прекратить.

Четвёртый месяц, и пора съезжать. Покидать мальчика нелегко. Прощание должно быть особое. Радостно вести мальчика в гостиничный номер. Последний вечер. Стучит башмачками.

Шумно болтаем и шутим. Ни с того, ни с сего прошу раздеться. Щебетание продолжается, как ни в чём ни бывало. Спустя пять минут: „Хочешь, чтоб я разделся?“ Раздевается. Никакой мальчик этого не делал. Но с Иаредом эмоциональная близость. Укладывается полностью голым. Моя рука на нём очень нежна. Отросточек его твёрд. Тельце передвинул и примостился сверху. Не теряя горящих очей. Улыбаюсь – скалится. Зубки мелкие злые. Внезапно дунул в лицо. „Не смей. Это нехоршо“. Дует опять. Наверно, намекает: губки слегка сморщены. „Ещё раз сделаешь – зацелую“.

Конечно, дунул опять. Уста смежились в поцелуй. Никогда не забуду».

Меньше всего слышно про педофилию женскую. Мне понятно, почему, но кто расскажет это лучше женщины? Вот опубликованное письмо женщины женщине:

«Мы воспитаны под венец и для материнства. Это де нормально, целомудренно. Получается, женщине, как и ребёнку, разврата не нужно. Сексуальность отождествлена с гетеросексуальностью. Лесбиянки совокупляться не могут, а, значит, и не существуют.

Воспитываемся, выдаёмся замуж и стареем, а женщин обожаем отнюдь не сознавая влечения. Любовь к детям аналогично. Может, ублажать мужчину не слишком отрадно. Может, удовольствие в обымке, обласкании, купании детей? Такое природное наслаждение „педофилией“ не назовут.

Моя подруга, возиться с крохой своей девушки любит. Половую подкладку симпатии сознаёт. Обоим очень хорошо

⁴

. Мексиканские мамы с бабушками младенческие междуножья лижут. Успокаивая ко сну. Малышам явно нравится. Это ли секснасилие? Нужно кого-то сажать? Не сенсация, что дети в касании нуждаются. Без этого всю жизнь страдают. Как отыскать границу между касаниями развратными и неразвратными? И нужно ли?»

⁵

Есть идея различать по качеству влияния прикосновения на касающегося. Включая в состав преступления возбуждение касающегося. Но в сообщениях об «огромном удовольствии» при ласкании малолетних оценка степени генитальности/сексуальности/развратности наслаждения невозможна.

И можно ли забывать о впечатлениях объекту преступления? Насколько младенцу разница, возбуждается лизун, возбуждается в широком смысле либо просто добивается сна? И нужно ли различать вообще?

Письмо замечательно прояснило, почему женская педофилия незрима. Быть интимной с ребёнком общество позволяет. Объясняя невинными побуждениями. Разве только когда не доходит до коитуса. Поэтому за мальчика и судят редко⁶. Ещё реже за девочку. Воображаю, читатели не поверят, якобы женщине нужна девочка. Но лично с такой знаком.

Впечатления ребёнку подобная женщина даёт следующие:

«Донна с онтарийского пресвитерианского городишка. Все друг друга знают, и „чтобы дифферентовой охренеть как сложно, дайкой – вще нереально“. Шэрон учила в средней школе. „Тичала с шестого класса. Ну, влекуха к ней“. У Шэрон семья – муж-учитель, двое детей. Женщина вдвое старше Донны.

Начала всё-таки не с Шэрон.

„На самер припахали по дому. Идёт эта Жанна – офигенная. Ни хрена себе задáха – матухину оклассницу втéмить. Год её мандила. На лето 15– и 43-летняя в кровати! Она классная, но неспокуха. Начала я, но то ж, блин, „хранительница очага“, семеро малых – и педофилка!“

Тогда наладила переписку с Шэрон.

„Как ремэмбаю, нереально корешались. С малыми эжàки вще не френдятся. А мы лэтеры чиркали, хотя хаты в ближòне. Натуральная шпионуха. Типа, романтика, разулка и такая хрень“.

Завели планы на лето.

„Тока 16, про Жаннку ей. Признаться вще пипец было! На каноэ к áйлу. Прямо мелодрама! Шифровщица была зашибись. Губу раскатала.

– Смотри, – говорю, – если у тебя ко мне, что у меня к тебе, так не ссы. Ни хрена не развращаешь. Хули мне сделаешь, чего у меня ещё не было?

Она в шоке. Не дала“.

Но признание Донны, что было с Жанной, возымело результат.

„Короче, Шэрон мне потом, типа на айле нереально ко мне потянуло. Сама в шоке, что в теме. Первый раз – это ж важно.

Но, блин, гетерасты завякают. Cреди нетемовых ли́ваем. Реально, из-за меня фэ́мела лишится. А любýхи стока взамен – нереально“»

⁷

.

Скажут, якобы Донна не ребёнок. Но Лиза Келли, радикальная лесбо-феминистка, женщину соблазнила в девять:

«Первая, кого полюбила сексуально, – моя замечательная тётя. Взаимное чувство было сильным и полным. А что тётя на 15 лет старше, ничуть не мешало. Я выверяла каждый свой шаг, и, что делаю, понимала. Хотя не могла сказать словами.

Тёть Ада была деятельной, интеллигентной, творческой. Всю жизнь избегала условностей. Даже в патриархальной семье возвышалась невзятою твердыней. Служила нянькой во Франции, много путешествовала, читала, долго жила с женщиной, как с женой. Безвременная смерть её возлюбленной дала начало любви нашей. Пару лет спустя. Всегда мы были близки, много друг для друга значили. Лето с братиком и мамой проводила в Адином доме. Что на побережье моря. Вне лета принимали сами. Порой с месяц.

Дома противу телесности меня не настраивали. Росла вне сверстников – мачистская социализация миловала. Поэтому ничего „противоестественного“ в обласкании, целовании любимой не видела. Ада тоже не беспокоилась. Не знаю, насколько была рабой половой любви, но по прошествии двадцати лет я могу поручиться: физически, психологически никогда не эксплуатирована»

⁸

.

Как обычно, любовная лодка разбилась – только не о быт, о Лизину маму. Но порицание педофилии (точнее, детской сексуальности) – катастрофа не только любовников. Ниже разбирается, почему бесстыдство необходимо для здоровья всех.

Нужен ли детям секс

Благодаря PIE некоторые половое чувство детей признали. Но Баба Яга всё равно против:

«PIE'шники видят интересы детей в удовольствии. Однако потребности бывают и другие. Кто сказал, якобы детство на развлечения? Вместо формирования доверительных отношений, полезных умений? По мне, гедонизму место последнее»

¹

.

Смею надеяться, Шэфферу не кажется, что детство должно быть безрадостным. Не столь давно так и проповедовали. Британские школы вроде джен-эйровской навязывали детям аскетизм. Но дадим ему фору, предположивши, что подразумевает отличное сказанному. Тогда Шэффэр оказывается выразителем обывательских опасений, заслуживающих изучения.

Будто бы (половое) наслаждение мешает установить «доверительные отношения», выработать навыки. Чушь! Взрослые удовольствию предаются, трахаются напропалую, но доверительные отношения с навыками всё равно формируют. Язык не поворачивается сказать, якобы половая жизнь несовместима с жизнью.

Правда, у Десаи таки повернулся. Премьер-министр Индии воздерживается, чтобы «телесные соки» не тратить и сублимировать для свершений несексуальных. Может, ему такая жизнь и подходит. Но медицинская наука с ним не заодно.

Но почему тогда разумные люди высказываются по-десаевски?

Будто бы в постели дети способны на меньшее, нежели взрослые, заявлять безосновательно. Предпосылка псевдопроблемы суть опасение безотчётное. Которое рациональной терапии не поддаётся.

В действительности малолетние любовники географию с математикой осваивают не хуже девственников. Зато педофилы любят им помогать. Что с домашними заданиями, что со сломанными велосипедами, что в иных неудобствах. Участие в жизни ребёнка педофилу в радость. Ощущение нужности. Выражение любви.

Как же хочется наконец-то писать о любви. Что наверняка читателей смягчило бы. Верю, любящего примут. Если даже вожделеет.

Но так уклонимся темы. Скажут: если любовь, так любовь – прекрасно! – но секса ни-ни. Словно наслаждение двоим – оправдание недостаточное. Словно любовь близостью не выразима. Словно любить и заниматься любовью синхронно невозможно.

Мели, Емеля, твоя неделя! Говорят: «если педофил любит по-настоящему, он не должен вступать в половой контакт с объектом своей любви». Часто даже забитые педофилы высказываются в духе: слишком люблю, чтобы так обойтись.

Моней с Клиники половой идентичности проанализировал ущербность дилеммы «любить нельзя трахаться»:

«Если мальчику внушать „оскорбительность“ ухаживаний, остаётся наслаждаться либо мужчинами, либо женщинами, падшими достаточно, чтоб их оскорблять. Какие вообще могут быть отношения полов, если викторианская нравственность учит осквернять проституток, а потом идти в семью на жену молиться? Подобное противопоставление любви да похоти сексуальность уродует…

Невозможность подружить любовь и разврат, отделённые небескровно воспитанием, отзывается каждой возможной проблемой в отношениях»

²

.

Я подтверждаю, что навязывать свою сексуальность нельзя. Но нельзя навязывать антисексуальность! Нет оправдания воздержанию, когда влечение с удовлетворением обоюдны. Несексуальное детство деформирует эротический кругозор, заставляя мучиться. Детей не только взрослофильных, а всех. Удушаемых атмосферой нашей культуры.

Ненапрасно Фрейд уделял особое внимание детской сексуальности, даже не занимаясь ни половыми проблемами, ни детьми. И современная наука признаёт (в т. ч. при секс-терапии), что многие миллионы страдают и морально, и физически на почве детско-половой. Это заключение не плод обитания Фрейда «в Вене, в удушающей буржуазной среде, где всякое проявление сексуальности сурово подавлялось». Но факт, от классовой принадлежности не зависящий:

«Неврозам трудящихся не хватает только утончённости, прививаемой культурой. Это грубый, открытый мятеж против убийства души, касающегося всех. Обеспеченный гражданин переносит это заболевание с достоинством, да и в материальном отношении он с ним как-то справляется. Если же речь идёт о человеке труда, то у него невроз проявляется как трагический гротеск, что он собой в действительности и представляет.

…Моя больная страдала так называемой нимфоманией. Она не могла достичь сексуального удовлетворения и поэтому спала со всеми подворачивавшимися под руку мужчинами, занималась влагалищной мастурбацией, используя ручку ножа, а то и его остриё до тех пор, пока не начиналось кровотечение... В истории и этой больной в полной мере раскрылось уничтожающее естественную жизнь влияние многодетной, бедной, задавленной заботами рабочей семьи. У матерей таких семейств нет ни времени, ни возможности для серьёзного воспитания детей. Если мать замечает, что ребёнок онанирует, она может запустить в него ножом, а ребёнок, связав нож с сексуально обусловленным страхом наказания и чувством вины, не допускает удовлетворения, но позже попытается, испытывая неосознанное чувство вины, пережить оргазм с помощью того же ножа»

³

.

Классики психоанализа готовы перечить всему, кроме сведèния невро-, сексо-, психопатологии к теории детской сексуальности. Может, и неправильно, ведь опытные данные мало что подтверждают. У того же Фрейда то все неврозы вследствие растления в детстве, то, наоборот, инцестные воспоминания – похотливая «фантазия совращения, когда никакого совращения не было»⁴.