Текст книги "Педофильский радикализм (ЛП)"

Автор книги: Томас Виктор О'Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Том О'Кэрролл

Педофильский радикализм

Авторское предисловие к английскому выпуску

Семена радикализма

Хотят ли дети секса

«Насильник» и его «жертва»

Как это происходит

Нужен ли детям секс

Законодательство с человеческим лицом

Теория прав ребёнка

Согласие и желание

Власть и равенство

Дети в порнографии

Начало британского педорадикализма

Большой взрыв

Лес за деревьями

Авторское предисловие к русскому переводу

Просьба предварить русское переложение “Paedophilia: The Radical Case” лестна. Неужели книга доныне вызывает интерес? Найти читателя настолько далеко был удивлён.

Приятно, что К. Галабурда взялся за такую напряжённую, тяжёлую, неизбежно долгую работу; что навыки, старание Кирилла позволят ознакомиться с книгою многим. Это радостно не менее, нежели перевод его предшественниками на прочие главные языки. И благодарю Кирилла за труд, оставшийся малоблагодарным из-за табуированности темы.

Хочу сказать, этот интерес – очень хорошо, но так, увы, сказать не могу. К нашему времени сотни книг обязаны держаться позитивного взгляда на педофилию, воспевая возможности педофильным отношениям облагодетельствовать ребёнка. Но того нет. Трагедия, но за все годы скромный мой томик – единственный. Пора печатать иные, лучшие книги, раскрывающие педофилию в контексте современности. Их, однако, нет – есть лишь причины, почему.

За 3½ десятилетия после публикации “Paedophilia: The Radical Case” само слово «педофилия» стало взрывоопасным. Начиная борьбу с чистого листа – борьбу за благоразумие по вопросу полового чувства детей, полового влечения к отрокам и малышам – я б отправился стопами гомосексуалистов, избирая название поблагозвучнее. Как они выбрали называться «геями» – по-английски «легкомысленные», «весёлые».

Поскольку термины «гомосексуальность» и «педофилия» пришли с XIX столетия. Это слова медицинского контекста, патологической коннотации. В 1978 – 1979 годы, когда сочинял эту книгу, казалось, и слово можно вызволить из ассоциативного тупика. «Педофилия» суть «φιλία» – вариация любви. В 6-м издании Concise Oxford Dictionary (1976) педофилия – «половая любовь, направленная на ребёнка». Я надеялся, педофилы сплотятся вокруг этого хорошего смысла: не насильники мы, но любовники; не для диагностики наше чувство, но для представления прекрасного.

Надежды, к сожалению, не сбылись. Плюрализма полового самовыражения всё больше, но не полового самовыражения детей и педофилов. В ЛГБТ-сообществе широкое (правда, не российское) признание гомосексуалов – успех отнюдь не разовый. Английская феминистка Байндл обратила внимание, насколько недавнее канадское мероприятие разрекламировало себя как «ежегодное празднество культуры LGBTTQQ2SA и прав человека». Не без участия «множества лесбиянок, геев, бисексуалов, транссексуалов, травести, андрогинов, квир-сексуалов, сомневающихся, двоедушников, сочувствующих – и не только»¹. На фестивале приветили бы даже сомнительного БДСМ-щика [подчиняющего(ся), садо-мазохиста], но точно не педофила и не ребёнка.

Почему голубая, радужная, подобные субкультуры пользуются настолько дружною солидарностью цивилизованного мира, но половая жизнь детей (и без участия взрослых ещё до последнего времени) всё равно табуирована – себя спрашиваю постоянно. Почему, хочется знать журналисту, Сексуальная революция середины 1960-х – конца 1970-х остановилась? Почему такое мощное противление, небывалая «защита» ребёнку? Дж. Генли с “Guardian” мною насчитано 19 взаимосвязанных причин, и много можно добавить². (Правда, темами диссертаций и книг они станут ещё нескоро.)

Едва ли кто соменвается, насколько повышение женского статуса сыграло свою роль. Явление, по большому счёту, полезное: в защиту полового неравенства довода не осталось. Я признаю феминизм, однако только такой. Феминизму же воинствующе-виктимологическому с равенством отнюдь не по пути. Лютая, заразная борьба со злоупотреблениями сама дошла до злоупотреблений. Организации, созданные, чтобы «жертвы» мужчин имели возможность высказаться, всё менее представительны. Возглавлены корыстными ведьмоловами. Обожающими зрелищно преувеличивать. Высокомерно-равнодушными к установленным фактам, умным аргументам.

Целые десятилетия такие лицемеры печатались и лоббировали. При поддержке, даже стимулировании со стороны популистов истеблишмента, сочинителей сенсаций. И нынче запад (особенно США с Великобританией) культивирует общество параноиков. Держа ребёнка взаперти. Прочь от «угрозы со стороны незнакомца», вульгарно преувеличенной. Здорового тренирования соцнавыков ему не видать. Всё больше ребёнок ограничен экраном и неизбежно переедает. Верное средство добиться депрессивности, нынешней эпидемии детского саморазрушения. К тому же наша мания «защитить» ребёнка фальшива. По-настоящему жестоко (пренебрегая, применяя силу) с ребёнком обращается семья. Для воспитания народ издавна пользовался необходимой ребёнку деревне. Возможность отдохнуть от отца с матерью, оправиться, погулять и воспользоваться преимуществами страстного, полезного любопытства, даруемого чужими взрослыми – ресурса, бездумно растраченного.

Всё меньше ребёнку возможности для полового самовыражения. Бредни, словно «детскую невинность» надо беречь, означает, якобы в половой близости с детьми может оказаться лишь испорченный и плохой ребёнок. Сколько бы ему ни было лет, его призна́ют уже «маньяком» и даже «педофилом». Около ⅓ в Перечне половых преступников Англии – подростки. За нарушение мужеложского закона судили пару кентуккских мальчиков шести лет. Панически закрыли калифорнийский садик, ибо в нём обнаружили четырёхлетнего «домогателя». Маразм и сумасшествие, но так обстоят дела.

Страшно подумать, насколько мы затронуты этим явлением. У меня на родине за считанные годы педоистерия достигла масштаба культурной революции. Первого с пьедестала низвергли Джима Сэвайла – покойную телезвезду. Далее пошли многие поп-певцы, диск-жокеи, разнообразные другие знаменитости, приговорённые надолго. Модно копаться в белье выдающихся политиков и прочей элиты.

Слышу временами, будто “Paedophilia: The Radical Case” надо дополнить этими событиями. Трудиться на переиздание к юбилею книги действительно начал. Но на полпути вдруг увлёкся сочинением иного. Труда, посвящённого Майклу Джексону: судебное разбирательство по близости с мальчиком уже завершалось. Вышло, что книга “Michael Jackson's Dangerous Liaisons” отняла намеченную пятилетку. За которую «новая» версия “Paedophilia: The Radical Case” безнадёжно состарилась.

Когда Кирилл обратился с просьбою написать введение (так и написал: “introduction” вместо “preface”) в русский перевод, я подумал, от меня требуется подробная глава об оригинале книги, разъяснение читателю культурного контекста, в котором она сочинялась-издавалась. К этому действительно нужно стремиться, но мне такая задача не по зубам. Я плохо представляю себе, что́ русскоязычные читатели знают, а что́ в британской жизни, ещё минувшей эпохи, покажется непонятным.

Притом отдаю себе отчёт, что Кирилл осознанно сторонился подстрочности перевода, поскольку вольное переложение позволяет объяснить вещи до понятности на другом языке. Я только приветствую. Кое-что, само собой, останется загадочным, однако никуда от этого не уйти: прошлое – чужая страна, столь же чужая, как и Британия для моего нового читателя. Путаница неминуема.

Всё же верю, что меня больше поймут, нежели не поймут. Судьбы героев, этические дебаты на страницах “Paedophilia: The Radical Case” поучительны независимо от языка либо культуры. Где бы ни находился читатель, он обязательно примет изложенное к сведению, воспользуется сообразуясь с его представлениями о пользе своему социуму, своей культуре. Так и должно быть.

Том О'Кэрролл

Камбрия, Англия,

март 2015.

Авторское предисловие к английскому выпуску

Сколько страстей около педофилии, но книг о ней мало. Видимо, криминологи да психиатры выглядеть излишне любознательными боятся. Всё, что специалисты пишут, упрятано в узкоспециальных изданиях, учебниках и крупицами.

Кроме мутных историй со стихами мало сообщают и педофилы. Поэтому тема неназываема. Ворошима только малоинформированными.

Сам я педофил. И почему табу нарушил, объясняю ниже. Во главе, повествующей о моём участии в судьбе PIE. Группы, борящейся за гласность. За легализацию добровольных эротических отношений ребёнка со взрослым.

PIE борются непримиримо. Угрозы, насилие в отношении нас – обычное дело. Стараниями журналистов остались безработными. Из-за «сговора против общественной морали» готовимся показаться Центральному уголовному суду Великобритании. Эта книга подвергалась опасности в её зародыше. Благодаря полицейскому рейду (1978–1979 гг.), архива лишился. По счастливой случайности пропало лишь использованное.

Это проклятье, сторожащее тайну. Тайну, что педорадикализм отнюдь не радикален. Тайну, знакомую не только маргиналам и либертенам, а группам уважаемым. Разве возрасту согласия не противится Совет одинокого материнства? (Согласно соображениям, уместным и в пользу полового воспитания.) Разве не дружественны к педофилии церковные, государственные власти Нидерландов? (По причине, что «защищать» от половой жизни вредно.)

Моя радикальность отнюдь не «подрубание корней общества», т. е. семьи. Я признаю, что ничего сердечнее, безопаснее ребёнку кроме любящей, крепкой семьи нет. Лучшее, что даётся семьёю, разрушать нельзя. Но нет оправдания также семье, личной жизни ребёнка не допускающей. Если семья даже совершенна в остальном.

Что наказаниями за половое поведение вызываются неврозы, знать и необязательно. Куда виднее, что настраивание ребёнка противу секса помешает его личному счастью.

Не будучи компетентным, я претензии новаторства не держусь. Приведенные данные широкоизвестны. Любопытны разве точкою зрения. Которая необъективна. Но всё равно с источниками держался честно, с оппозицией – хладнокровно. Издатель однажды сказал, якобы книга педорадикальная должна быть «или пламенный памфлет, или сухое резонёрство». Поразительно, книга вышла тем и другим одновременно.

Ограниченность автора сказалась. Любовнику мальчиков естественно писать о мальчиколюбии. Которое реже секса девичьего. Понадобились усилия, чтобы педофильная книга не стала книгой о мальчиколюбии. И так отнюдь не редкой. Читая про педофильство, кажется, что девочки не существуют. Особенности мальчиков обобщаются на детей вообще. Педоборческая феминистская литература – то же самое.

Также не хватило места. Важную главу, почему (детей учат, якобы) секс – это нельзя, пришлось опустить. Традиции воспитания – следствие, не причина. Откуда традиции повелись, уже неясно. В т. ч. науке.

Кроме того, мало внимания кровосмешению. Тема больше семейная, нежели педофильная. Замешанная не на сексуальности, но на власти. Рассмотренной отдельно.

Стилистические замечания. Латинизмы вроде «пениса», «клитора», «коитуса» мне противны. Народная лексика, когда не выражает агрессии, здоровее. Говорить «облапка» либо «дроченье» вместо «петтинга» либо «мастурбации» теплее, понятнее. Недавняя психиатрическая книга так и написана. Но прислушаюсь к издателю, что сочувственного читателя такое лишь отпугнёт.

Также предпочитаю слово “child” вместо “kid”. Лично мне “kid” очень по душе. Сродни переходу на ты. Что кроме близости может означать амикошонство. “Kid” очень уже близко «сорняку», «малявке». Чтобы на ребёнка смотрели так, я против. Поэтому “child”.

Формально притом абстрагирование половое. На слово “child” охота намекать “he”. Но часто речь о девочке. Поэтому, где только можно, пытался втискивать “she”.

Примеры, конечно, с именами вымышленными.

Благодарю помогавших. Особенно д. Кеннета Пламмера, читающего социологию в Эссексе; Нетти Поллард из Нацсовета борьбы за гражданские права; проф. клинической криминологии Дональда Дж. Уэста с Кембриджа. Все прочитали мою рукопись полностью. Рекомендации дали ценные, своевременные. Пару раз я настоял. Если неправ, они не виноваты.

Другие прочитали не полностью. Дд. Г. Ньясу с Д. Уилсоном, оба с института психиатрии Лондона, выпало мне поддержать эго. (Простите за перекручивание терминологии фрейдизма.) Без их участия две главы (5, 10) не появились бы. Также спасибо Д.-Б. Уотсону, что читает этику в Университете Глазго. Поразительно, 7-ю главу почти не правил. Что касается PIE-законопроекта, то проверен учёными сразу. Правоведы поддержали. Медицинские, г. о. онкологические материи разобраны при поддержке Р. Сталкера с управы здравоохранения Донкастера.

Описание США проверила В. Давила, Д. Форстэд и Т. Ривз. Голландии – Ф. Бернардом, Э. Бронгерсмой. Также спасибо Ф. Тори за перевод изданий с языка голландского на мой.

Первоисточниками, советами помогли В. Бэнис, В. «Эглингтон», Дж. Джонс, У. Миддлтон, Д. Найхолз и Ф. Вайнсон.

Особое спасибо Р. Томасу, Дж. Муру, М. Кэмерон. Поддержали меня во времена, чрезвычайно трудные.

Нельзя промолчать о приятце библиотекарей. Спасибо книгохранилищу Британского музея, Кембриджского криминститута. Но Пэгнеллова библиотека Ньюпорта помогла больше всех. Стоуновы работники толковы, расторопны. Межбиблиотечный абонемент их усилиями творил чудеса. Посрамлены библиотеки, более крупные.

Спасибо также редактору П. Оуэну за воображение, мужество. Которые для печатания данной книги необходимы. Спасибо также деловитому Д. Фрэнклину. Благодаря которому меня редактор-авторские трения миловали.

Благодарю каждого PIE'шника. Они сделали мою книгу возможной. К. Хоузу признательность особая.

Моя признательность отнюдь не значит единомыслия.

Каждого повлиявшего ребёнка тоже благодарю, но не поимённо. И не только за книгу.

Том О'Кэрролл,

Лондон, ноябрь 1979 года.

Семена радикализма

Читатели тетралогии «Король былого и грядущего» педофильность Теренция Уайта вряд ли знают. Хотя писатель не таился. В письме, полном отваги, достоинства, говорится про любовь к мальчику.

«В Седекию влюблён бесповоротно. На Брейа Бич я с Киллей самолёту машу, покуда он в лазури тонет. Я и гусями дикими оставлен, один Карлуша старый колтыхает песком к воде окрай: он не взлетит. И в мыслях даже мальчика печалить любовью неудобною не стану. Привязанность некстати не сживётся с достоинством его как человека. К тому ж его мила невинность и весёлость, которым я, восторженный, угроза. Он не снесёт отвергнутия миром тех чувств, которые на деле не плохи. Благополучие его, а не сохранность моя, мечту лишила воплощенья. Что делать мне – остаться джентльменом. О рок, чудовищная доля – родиться мне любви и счастья ради, но без надежды сердца примененья.

Не верю я, что Седекию блудом каким угодно мог бы я ущербить: наверняка сказал бы он: „Чудесно!“, урона духу и душе не зная. Соврат не плодит, верю, извращенцев. Не верю в то, что служит секс лишь злу, когда в нём нет насилья, унижений, содомии. Я и себя злодеем не считаю. Однако мне не превозмочь обычай, стену житейских, суетных причин – законов Божиих, людских установлений. Его лета, семья, самооценка, доверие Седекии себе; развитье в обществе – враге людских побудок; да праздник памяти об этих дивных днях; служенье новому всего, что было прежде; стремление мальчишку уберечь от одиночества, печалей, чтобы не был лукавым – каждая деталь картины целой не благочестиво, но ради выгод учит усмирить бурленье страсти, изнутри грызущей»

¹.

В беспросветные мои 20-е годы – годы чудовищного самоотречения, невыразимого сокрушения, стоического подвижничества, прикрытого джентльменскою личиной – мне тоже пришлось жить этими мыслями. Целое десятилетие нежность к мальчикам изнутри меня распирала. А кошмарная невоплотимость моего чувства гнела сверху.

Но в отличие от Уайта смиряться не хотел. На то во мне любовь, чтоб её раздавить, удушить, уничтожить? Чувство наверняка для чего-то надобно. Если бы веровал, я бы проповедовал, что сотворён я, каким есть, по Божьему всемудрому Провидению. Что любовь моя тоже часть Его замысла. Такие настроения прекрасно передаёт Мёрдок:

«Можно не упускать его из виду, приглядывать за ним, помогать. Да, нужно во что бы то ни стало упрочить, сберечь дружбу с Товием; почему бы, собственно говоря, такой дружбе не быть полезной для них обоих? В собственной щепетильности в отношении Товия он ни минуты не сомневался. Миг этого упоения сгинет как нечто из ряда вон выходящее, случайное, но останутся длительные и серьёзные обязательства перед мальчиком. Миг этот никогда больше не повторится. Но отблеск его ляжет на скромные деянья, которые незаметно будут вершиться в будущем, и Товий о том никогда не узнает. Михаил ощущал в себе неистощимые запасы любви и благоволения к этому юному созданию. Нет, Господь не может отвергнуть этот источник любви. Должен, должен быть путь, который обратит такую любовь во благо. В эти минуты Михаил не думал, что сделать это будет ох как трудно»

².

Даже безбожнику тоже верится, что глубочайшие мои чувства к детям благородны. Подобно Уайту, привязанность влечению не противопоставляю. Проблему же делает общество.

Что то за «чувства»?

Детьми, наипаче мальчиками, заболел ещё будучи ребёнком. С шести девичьи предложения глядеть за погляд отклонял. Стыдился. Но десятилетним устоять не смог. Мальчики меня покорили.

Никогда больше не было половой жизни столь активной, как в 11–14 лет. Половая близость увязывалась легко. Ровесники были похотниками мне впору. А знакомиться с ними легче всего будучи ребёнком. Секс ограничивался взимным тереблением. Не потому, что большее – зло. Просто для большего требовалась охота взаимная.

Но пятикласснику половой жизни не осталось. Мальчики помешались на поле противоположном. Бросили меня в одиночестве. До девочек, особенно старших, и до мальчиков-одногодок интереса не завёл. Храня верность младшеклассникам. 11-летние «пушнята» в шортиках оставались милее всех. Однако половое влечение дополнилось заботливостью. Кто бы мне подсказал тогда, что материнского чувства стыдиться не стоит? Кто бы развеял опасения, что рыцарство моё не для женщин?

Первая моя любовь – маленький Озгуд. Об этом он и не узнал. Жили в одном доме – возможностей общаться море. Но полного даже имени не выяснил. Опозориться не посмел. Но когда бы даже посмел, о чём говорить? Шестиклассник осваивает экономику Кейнса, философию Просвещения… с Озгудовыми самолётиками! И когда бы все мысли вертелись вокруг его точёной шейки под моею ласковою рукой, удалось бы мне симулировать интерес?

Ближе всего подобрался к нему, когда подсматривал. Ставили пьесу всем домом. Озгуду следовало показывать дикаря. Кому-то предстояло выкрасить его. Даже задействованным, имея повод, Озгуда сторонился.

– Нет времени, нет времени, – волновалась учительница. – Сделайте кто-нибудь Озгуда негром.

Это шанс! Но не для каменеющего, немеющего неудачника. Шестиклашка менее застенчивый использовал мою возможность. Как они заворковали! Старший обмазывал младшего похотливо. Пальцы оказывались в трусах и безо всякого повода. От зависти меня перекрутило. Озгуду лапанье нравилось.

В то, что ребёнку способно нравиться половое взаимодействие со старшим, я всегда верил с трудом. Даже с ещё бóльшим, нежели педоборцы. Тем юность моя беспросветнее. Давясь от стыда, пробами-ошибками говоить с детьми научился. Но к эросу не подобрался. Подобно Мёрдоковому герою, верил, якобы могу любить во благо. Однако не знал, как. Очень молодые люди заводили семьи, получая возможность изучать детскую сексуальность из первых рук. Мне лишь оставалось опираться на воспоминания. По которым оказывалось, что ранее десяти лет я полового чувства не знал. Но даже когда за три года до пубертата каждая ночь обострила мою чувственность до предела, взрослого внимания мне не хотелось. Думаю, что половое внимание меня только расстроило бы.

Конечно, меня воспитали презирать гениталии. Даже столь невинная ласка, как объятия, – грязь. Когда школа наставляла происхождению детей, не верил. «Не могли мои папа с мамой заниматься такой гадостью!» Даже целующимися ни разу не видел. Не видевши родителей голыми, гениталий испугался бы.

Но семья всё равно счастливая. Родителей любил, они меня тоже. Близость равно распределялась между всеми поколениями. Отец отнюдь не чурался, как это принято, – привязанность проявлял. Правда грубовато, по-мужски. Материнская нежность усугубилась моею постоянною болезненностью. Чем, подрастая, даже тяготился. Обхождение такое со стороны других взрослых я почему-то не принял бы.

Кому-то хочется выискивать корни моей педофильности в этом? Вперёд и с песней. Мне причина неинтересна. Как и самозваным этиологам неинтересно, с чего вдруг они стали «нормальными». Главное, что воспитание мне мешало видеть детей такими, какие дети есть.

Мою в отношении секса брезгливость обобщил. Как и пугливость в отношении половой беседы с незнакомцем. Даже теперь, разговаривая мальчика, во власти предрассудков остаюсь. Детей, которых отравили воспитанием, и поныне хватает. Однако много родителей противоположных. Сексом отнюдь не пугающих. Половое любопытство (в отношении родителей) поощряющих. Наравне с личною жизнью ребёнка.

В которую мне не верилось. Вопреки наличию детей, меня домогавшихся.

Помню, сидел учителем я с трёхклашками в дормитории ночью. Как я ни протестовал, а меня привлекли к покеру под раздевание. До белья дошли все. А подстрёки как раз от детей:

– Спорю, что Ваш большущий!

– Хотите вудоровский увидеть? У него больше, чем кажется.

Конечно, лишь игра. Ничего серьёзного. Под обвинения в занудстве заверил их, якобы зашли далеко. Время позднее – вставать рано.

Бывало, девятилетние махали мне с раздевалки стоячими членами. Задавали вопросы по гомосексуализму. Предлагали фотографировать их при мочении. Завлекали смотреть шрамы. Всегда при доброжелательном отказе с моей стороны.

Для всякого, кто вошёл в их доверие, такие ситуации нередки.

Постепенно до меня доходило, что дети секса боятся не всегда. К тому же родительскою ласкою пресыщены не все. Да и не глупо ли верить, что ребята, тем более старшие, боятся, что их замилуют? Недостойными мужчины, нежности презираются не всеми.

Даже не только игнорируемыми.

Помню, как Ионафан девяти лет оставлять меня, семилетнего, не хотел. Мы встретились на гуляньях. Родители мальчика самые лучшие. Столько внимания, заботы мне дать не под силу. Но меня почему-то не покидал. Хотя бы за руку меня держать. Мы так и ходили, пугая взрослых. Даже ночевать со мною просился. Видимо, нужна не палатка.

Вера в эти проявления крепла постепенно. Я знакомился с эпохами, с народами, которые самовыражение детского пола свободили. В невинности детей и неуместности педофилии наконец-то разуверился.

Но сколько пришлось перенести. Наибольшее, на что было надеяться, – брак. Разве кто-то будет отцом лучше меня? Разве кому бóльшая радость от объятий, купания, переодевания? О моей «ненормальности» дети так и не узнают. Зато своей любви к ним укрыть не смогу.

Домашнему врачу мысль по душе. Якобы натаскаю себя на женщин, и нелепости с мальчиками «перерасту».

Рвение моё не знало границ. Привлечение женщин оставалось несложным. Правда, мальчуганистых и безгрудых я не находил. Но притворяться не хотел. Добросовестно заставлял себя возбудиться грудями (чтобы меня понять, заставьте себя возбудиться мальчишескими писюнами), нейлоновыми чулками, пуховками и пр. гадостью. Искренность казалась важной. Симулировать любовь к неодушевлённой утробе – вершина цинизма.

Встречался с невестой. Любила, подарила надежду. Я молодцевался, внушая себе влечение к ней. Как если бы моё неприятие было преодолимо волевым усилием. Аналогично лечению арахнофобии.

Помолвка продержалась считанные месяцы. Ненависти к женщинам и к ней не было. Просто жалкое притворство в постели грозило не прекратиться после свадьбы. Но всё равно попыток я не бросал.

Слал объявления в “Private Eye”, “London Weekly Advertiser”. Мало ли желающих ужениться поскорее? Правда, в ужасную «романтичную» позу не стал. Рисовался добытчиком-жильёдержателем или, для карьеристок, домохозяином. Но только не самцом. Фраза: «без ума от детей» натравила на меня толпы разведённых.

Не знаю, почему, на меня слетались медсёстры. Одна свингерша с Челси на встрече навязала мне французскую ласку. Своеобразная первая помощь: сказал, я любовник неважный. Ещё была марокканская танцовщица, шестиклассница, замужняя нимфоманка, волонтёр Армии спасения, «необычайная птичка-толстушка», несколько лесбиянок.

А каких имён у людей нет! Госпожа Передничек, Мисс Центральный Финчли, Уэльвин Город-Сад. Не подумайте, что встречал их насмешливо. Деликатность моя была предельной. Но всё равно с педофилом иметь дела никто не хотел. Дверьми хлопали сразу.

Наконец, я решил их и своё время поберечь. Попытался выложить свою подноготную. Журналу “Time Out” не глянулось слово «педофил». Однако, «с ума схожу по хористам, скаутам и Кэрролловым Алискам» оставили. Некоторые женщины мне писали. Но выяснилось, что прочли небуквально. Надеяться было не на что.

Фон этой личной не сказать жизни поспокойнее. Ланкаширский университет и диплом историка в 1967 году. Отправился преподавать. Университетский приятель как-то спросил о моих делах. Напросился на вдохновенный, убийственноскучный очерк из 2 700 слов о мотивации, методологии, порядке, трудностях обучения 11-леток. Фанатику своего дела бумагу беречь невозможно. Мечтал учить хорошо. То было профессиональное самолюбие, достойное новичка, в деле любимом уместное.

После первого года снова Кембриджский университет. Получивши сертификат, окончательно прослушавши курс, узнал об освободившейся вакансии. Школа та же. Директор обрадованно меня принял. Рекомендательные письма завпансионом и руководителя не пригодились никогда. Они, конечно, скорее броски, нежели достоверны, но всё равно можно гордиться. Нарочно для каждого, кто во мне видит уродство, процитирую. Прошу прощение за нескромность.

«Тома О'Кэрролла зачислили в учительский штат в сентябре 1967 года. Преподавал от начала года до конца. Учёная степень историка при недостатке педагогического стажа не помешали допустить его преподавать английский язык.

С первой недели старательно перенимал умения говорить с аудиторией, популяризовать знания, выделять главное. Никогда не боялся, не отказывался советоваться с коллегами. Настроения школьников уловить старался постоянно. Что поддерживать дисциплину в классе не мешало.

Кропотливо готовился к урокам, предложения часто выдвигал оригинальные, благодарные. Даже требуя поддержки, свои соображения решительно высказывал. Вклад О'Кэрроллла в прогресс английского просвещения велик.

Как коллега свидетельствую доброжелательность, бескорыстие, умение заинтересовать. Способен увлечь и радовать, любить и уважать его легко.

Без оговорок его трудоустройство поддерживаю».

Второе письмо.

«Охотно поддерживаю г. О'Кэрролла в его старании. Уже обладая неплохой научной степенью, всё равно стремился преддипломную практику провести в школе. Это прекрасно характеризует его профессионализм, установку на качество.

Целостность характера в течение года проявил. Классному руководителю, что в ответе за набор абитуриентов, школьника ему пришлось изучить каждого. Вовлекая в деятельность бурную, но согласованную, рациональную. Подобная задача трудновыполнима, требует индивидуального подхода к отличающимся между собой ученикам, неуклонности в сочетании с доброжелательностью, сил, энтузаиазма, много времени сверх учебного. Такие задачи г. О'Кэрролл осилил и решительно, и скрупулёзно. Любовь, уважение подопечных и готовность трудиться в интересах класса, пансиона привить сумел.

За него непосредственно не отвечая, видел я достаточно, чтобы ценить тщательность его подготовок; ясность, остроумие на уроке; внимание школьников и разносторонность материалов.

С головой уйдя в жизнь пансиона, школы, собрания проводил на должном уровне. Притом играя немаловажную роль в классной и пансионной ученической деятельности, начиная спортом и кончая прочими видами соревнований. Инициативы выдвигались новые. Наибольших успехов он явно достиг в его клубе шахматистов. Везде, где приложил руку, проявлялась активность наибольшая. Под искусным руководством и самые младшие пансионеры вызывали команды старшеклассников и всех побеждали. Немало успехов и при состязании с командами других школ, и даже шестиклассников. Добровольно не жалелось ни время, ни силы.

С коллегами лоялен. Все педагоги к нему дружелюбны, уважительны. Это человек сильного характера, которого без колебания рекомендую к работе в школе. С охотой отвечу на все вопросы по нему при необходимости».

На шахматы ко мне появлялся вороной Крис. Самый прекрасный, самый любимый. На фавор я, конечно, не скупился. Пока преподавал, я влюблялся десятка в три.

Но Крис особенный. Не просто самый сексуальнопривлекательный, которого знал. Привлекательность его росла с осознанием заботы. Которое приходило исподволь. Сперва 11-летнего красавца не отличало ничего. Расставание на Кембридж оба перенесли спокойно.

Но Крис написал. Принимал у себя дома на каникулах. В комнате засыпал изображениями футболистов, и мы сыграли в шахматы. Крисова мама принесла чай, печенье. Наша связь доросла до, как он именовал, «особой дружбы». То было по возвращении меня в школу. Что люблю Криса, мальчик осознавал. Неприметные тоны разговора, мелкие жесты сомнений не оставляли. Ему моё чувство нравилось.

Но сказать вслух – это другое. Возможно, не следовало, но так и сделал. Скрытности не хотел. Надеялся, что Крис обсудит это с родителями. Наивно чаял понимания. Разве после признания стал другим? Я по-прежнему друг. Влияю по-прежнему хорошо…

Меня вызвали к директору.

– Что всё значит, якобы ты признаёшься мальчику в любви? Ты же такого не говорил? Это была какая-то шутка?

Я решительно заявил, это не шутка. Сказано, что Криса люблю. Подразумевалось, что Криса люблю. И до сих пор Криса люблю.

Разойтись директору помешало смятение. Просьба вести себя тихо показалсь ему достаточной. К его и моему сожалению, директор не посчитался с моею глупостью. Ведь мне хватило ума разубеждать родителей Криса в их опасениях. А вышло хуже: повторная жалоба, директор от меня потребовал увольнения. Мой отказ – от исполнения служебных обязанностей отстранён.

Удивительно, администрация департамента образования, когда с моим делом ознакомилась, побеспокоилась о моей занятости. Великодушно предложили остаться на должности, пользоваться заботой психиатра, получать мизерную зарплату, пока годным опять не признают. Уже тогда меня переводили на преподавание в иной район.