Текст книги "Закон Хроноса"

Автор книги: Томас Тимайер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

47

Состояние Элизы не изменилось. Друзья ежедневно проводили по несколько часов у ее больничной койки, иногда вместе, иногда по одному. Гумбольдт почти не отлучался. Только работа и потребность в ночном отдыхе могли увести его от спутницы, да и то лишь на короткое время.

Элиза как будто спала. Повязку с головы уже сняли, рану зашили. Небольшой шрам на лбу – вот и все, что осталось от несчастного случая. Никто не мог объяснить, почему же она не приходит в сознание, даже главный специалист по травмам мозга. Он сказал, что одного падения недостаточно, чтобы пациентка оказалась в таком состоянии, но человеческий мозг слишком мало исследован, чтобы знать вопросы на все ответы.

У Гумбольдта была другая теория.

Оскар узнал о ней, когда приехал в больницу в среду вместе с Шарлоттой.

Стояло чудесное утро. Окна были открыты, по комнате гулял теплый ветерок. Щебетали птицы, вокруг роз под окнами гудели пчелы и шмели. Гумбольдт сидел рядом с кроватью Элизы. Рядом с ним лежала газета и лист бумаги, на котором было несколько диаграмм и формул.

«Он ужасно выглядит»,– подумал Оскар. Не брит, с темными кругами под глазами. Но вслух, конечно же, юноша ничего не сказал. Гумбольдт заметил их, когда они уже были в комнате.

– О, привет! – встрепенулся он.– Входите. Сейчас освобожу стулья.

Все свободные поверхности были покрыты книгами, расчетами, чертежами и документами. Чтобы сесть, ждать пришлось довольно долго. Оскар достал Вилму из сумки, поставил на пол, и птица с любопытством принялась исследовать все углы.

– Решил, что пока жду здесь, могу немножко поработать,– сказал исследователь с извиняющейся улыбкой.– Сами знаете, каким невыносимым я становлюсь, если мне нечем заняться.

– Сколько ты уже здесь? – спросила Шарлотта.

– Со вчерашнего дня.

– Ты провел здесь ночь?

– Я… Ох, и не заметил, что солнце взошло, пока не вошла сестра, чтобы поменять капельницу.

– Как состояние Элизы?

– Неизменно. Чуть позже зайдет профессор Вайсшаупт и осмотрит ее еще раз.

– Ты совсем не спал? – поинтересовался Оскар.

– Совсем чуть-чуть. Здесь очень неудобно,– Гумбольдт указал на кресло в углу.– Сами знаете, мне достаточно пары часов сна. Кроме того, мне пришло в голову… Проходите, садитесь, я вам сейчас расскажу,– он схватил лист бумаги и начертил несколько горизонтальных линий.– Это имеет отношение к тому, что я назвал законом Хроноса.

– Никогда не слышала о таком законе,– заметила Шарлотта.

– Потому что до сих пор его еще никто не сформулировал,– ответил Гумбольдт.

Оскар склонил голову, чтобы получше рассмотреть, что изобразил отец.

– Кто такой Хронос? Или что такое? – спросил он.

– Хронос – это бог,– объяснил Гумбольдт.– Бог времени в греческой мифологии. Рожденный из темного хаоса, он создал серебряное мировое яйцо, из которого появился бог солнца Гелиос. В некоторых документах Хроноса приравнивают к титану Кроносу, отцу Зевса. Самое древнее его изображение – эллинистический барельеф с безбородым лицом и крыльями. Но с середины четырнадцатого столетия его представляют бородатым стариком с косой и песочными часами. Я нашел иллюстрацию в одной из моих книг,– он повернул том так, чтобы они смогли рассмотреть картинку.

– Повелитель времени и смерти,– пробормотала Шарлотта.

– Мы думали, что победили его,– печально добавил Гумбольдт.

– Думали? – нахмурился Оскар.– Но ведь победили. Мы изменили историю.

На губах исследователя мелькнула едва заметная улыбка, которая исчезла так же быстро, как и появилась.

– Мы добились частичного успеха, это правда. Но удалось ли нам изменить историю надолго, это еще вопрос.

– Ты говоришь загадками.

– Правда? – Исследователь снова захлопнул книгу.– Наверное, ты прав. Может быть, сказывается усталость. Попрошу поставить мне раскладную кровать, чтобы можно было хоть немного вытянуть ноги. Но сначала хочу показать, что я обнаружил.– Он взял бумагу: – Вот прямая времени, по которой мы движемся. Прямая, на которой сначала погибли император с императрицей, а потом убили Элизу.– Он поставил отметки на линии. После этого все завертелось кувырком, дошло до гражданской, а потом и до мировой войны, охватившей весь мир и уничтожившей все в огне. Все это следует из документов, которые я сам себе отправил. Подтверждается путешествиями, которые я совершил на машине времени. Здесь, здесь и здесь,– поставил он еще три отметки.– Ты, Оскар, забрался еще дальше в будущее. Вот сюда,– поставил он штрих с правого края листа.– В это время уже господствовали машины, а люди, словно крысы, прозябали под землей. Но это не должно нас волновать. Как и судьба Берингера, которого ты оставил в будущем. Эта прямая времени обрезана благодаря нашему вмешательству. Основываясь на теории, что время можно изменить, так как исторические события образуют причинную цепь, мы возвратились в момент, предшествующий убийству императора, и предотвратили его. Возникла новая прямая времени, наша прямая. Вы следите за моей мыслью?

Оскар кивнул. Несмотря на обилие информации, он приблизительно понимал, о чем идет речь.

– Хочешь сказать, что мы изменили будущее?

– Не только изменили,– ответил Гумбольдт.– Стерли. Мы удалили старую прямую, и вместо нее создали новую. Император спасен, убийство Элизы предотвращено, Берингер сидит в тюрьме, а не застрял в будущем, человечество обрело надежду на мир… По крайней мере, мы в это верили.

Шарлотта наморщила лоб.

– Разве это не так?

– Я больше не уверен,– вздохнул Гумбольдт.– Случай с Элизой заставил меня сомневаться, действительно ли все так просто.

– Что ты хочешь сказать? Не понимаю.

Гумбольдт изобразил две вертикальные линии, разрезающие обе горизонтальных прямых в правом углу. Одну линию в том месте, когда был убит император, другую – когда умерла Элиза. Рядом с местами пересечений он нацарапал «Событие 1» и «Событие 2». Оскар не имел ни малейшего представления, что он хочет этим сказать.

– Первое событие мы сначала не сочли решающим,– продолжил исследователь.– Тем не менее, задним числом мне стало ясно, что основной принцип работает даже здесь. Согласно документам, которые я послал сам себе, смертельные выстрелы раздались с последним ударом колокола Берлинского собора. Это подтверждают газетные статьи. Вильгельм и Августа Виктория погибли в десять часов, три минуты и тридцать секунд. К этому времени в нашей реальности мы уже обезоружили террориста, и никакой трагедии не случилось. Оскар в этот момент был на крыше и дрался с Карлом Штрекером. Не самый лучший расклад для тебя. Ты держался на одной руке и непременно упал бы, не схвати тебя жандарм в последний миг. Ты ничего не мог сделать – именно в тот момент, который на первой прямой времени указан как время смерти императора.

Оскар пожал плечами:

– Случай.

– Подожди,– поднял руку исследователь.– Второе событие обрисовывает проблему более четко. Тринадцать дней спустя. День убийства Элизы.– Он постучал по красной прямой.– В этот момент мы уже изменили историю. Берингер находился в заключении, группа заговорщиков разъехалась. Существовали все предпосылки для перемен к лучшему в истории. Собственно, мы должны были расслабиться и получать удовольствие. Но вместо этого нас одолевало беспокойство, помните? – В его взгляде мелькнула тревога.– Случившееся потом настолько необъяснимо, что у меня мурашки по спине бегут, когда вспоминаю тот день. Смертельный выстрел прозвучал в девять часов десять минут, именно в этот момент Элиза и упала с лестницы. Я еще раз проверил напольные часы в прихожей. Они были заведены, никаких поломок не было. Их мог остановить только сильный удар. Можно исходить из того, что они остановились в тот миг, когда пол задрожал от падения Элизы. Вибрация была достаточно сильной, чтобы остановить механизм.– Он вздохнул и указал на вторую вертикальную линию: – И здесь уже удивился бы любой человек, обладающий логическим мышлением. Может ли статься, что между четырьмя событиями существует связь?

Оскар уставился на лист бумаги в надежде увидеть все так, как представляет отец. Но для него события все равно выглядели случайными.

Шарлотту тоже не убедили слова исследователя. А уж кто, как не девушка, обладал отличным логическим мышлением.

– Прекрасно,– осторожно начала она.– Допустим, действительно существует определенный закон. Как его можно сформулировать?

Гумбольдт поднялся.

– Каждое событие оставляет след в континууме времени. Что-то вроде эха, которое проносится по множеству параллельных временных прямых. И чем ближе находятся прямые, чем значимей событие, тем сильнее эхо. Смотрите: поскольку мы изменили всего одно событие, а именно убийство императора, прямые расположены совсем рядышком. Мы спасли жизнь двух человек. По сравнению с историей человечества это минимальное вмешательство. Если бы изменений было больше, то эхо было бы отчетливее. Сначала я тоже отнесся к этому скептически. Видел параллели, но еще не мог поверить, что существует закономерность, – так же, как и вы сейчас. Потом я нашел вот это,– он вытащил конверт из стопки документов и высоко его поднял.– Письмо Элизы. Прощальное письмо. То, что она в нем пишет, стопроцентно совпадает с моей теорией, я больше не верю в случайность. Закон Хроноса реален, и в будущем доставит нам огорчения.

– Что она пишет? – спросила Шарлотта.

– Прочти сама,– протянул исследователь письмо.– Лучше вслух.

Шарлотта раскрыла конверт и вытащила лист бумаги. Один листочек, исписанный с обеих сторон. Вычурные завитки заглавных букв подтверждали, что письмо написано действительно Элизой. К тому же, она единственная писала особыми темно-красными чернилами. Когда Шарлотта развернула лист, запахло мятой и миррой.

«Мой любимый, если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет с вами. Не спрашивай почему. Только боги могут ответить на этот вопрос. Все, что я могу сказать, мне нужно было идти за тобой, но нужно и покинуть тебя. Дамбалла указала мне путь, и я должна повиноваться ей как ее жрица. Помнишь, когда-то я могла видеть сердца людей. Будущее и прошлое не были тайной, я читала судьбы как открытые книги. Не всегда я понимала, что видела, и не всегда могла управлять своими способностями. Но этот дар, которым я обладала с рождения, помог нам во многих приключениях. Я его утратила. Мне его дали, а потом забрали. Вместо него появилось нечто другое. Дар, который в моей культуре известен как «черное зеркало». Он проявляется тогда, когда кончается один цикл и начинается другой. Символ перемены времен. Вместо того, чтобы смотреть из времени, я могла взглянуть со стороны. Увиденное мною похоже на то, что видят на ярмарках, когда стоят между двумя зеркалами. Бесконечная цепочка картин, уходящих все дальше и дальше, пока не станут едва различимыми. Но в моем случае «черное зеркало» показывало сцены, которые не были идентичны друг другу, а незначительно отличались друг от друга. То на мне были брюки с жилетом, то темное платье. То у меня были распущенные волосы, то собранные в прическу. В одних сценах я была веселой, в других – печальной. Это была я. В одно и то же время, но в разных мирах. И всегда картинки кончались в одном и том же месте. 18 июня 1895 в девять часов десять минут зеркало чернело. Пустота. Темнота. Забвение.

Любимый мой, я ничего не рассказывала тебе об этом видении, чтобы не огорчать тебя. Такой чувствительный человек, как ты, все равно почувствовал бы, но у тебя было сложное задание, требующее всех твоих сил. Теперь, когда я встретила свой конец, я могу, наконец, рассказать тебе. Черное зеркало разбито. Мое задание выполнено. Я пробыла с тобой столько, сколько смогла, пришло время прощания. Сохрани меня в своей памяти такой, как я была, и не плачь о прошедших годах. Они были слишком прекрасны, чтобы омрачать их печалью. Помоги мне вернуться домой. Я написала письмо своей семье, чтобы они были готовы. С их помощью я вернусь к своей прежней жизни.

Гумбольдт, любимый мой, время пришло.

Нельзя записать на бумагу все, что я хочу тебе сказать, поэтому оставляю ее в покое. Думаю, ты поймешь, что я чувствую. Будь счастлив, возлюбленный мой. Мы снова встретимся в наших снах».

Шарлотта опустила письмо.

– Не понимаю,– всхлипнула она.– Что значит, она не с нами? Она же здесь.

– Ее тело,– ответил Гумбольдт.– Но дух уже в другом месте.

– Что это значит? Неужели она больше никогда не проснется?

Гумбольдт обнял девушку за плечи.

– Не могу сказать, моя девочка. Это никому не известно. Но пока она жива, остается надежда.– Плечи у него поникли.– Я долго думал, показывать ли вам письмо, все-таки это прощальное письмо и адресовано мне. Но в нем содержится важное послание. Мне кажется, что-то вроде ключа.

– Что за ключ? – спросил Оскар, у которого на душе скребли кошки.

– Указание, что я не ошибся в своих предположениях о законе Хроноса. Задумайтесь: описанное Элизой совпадает с тем, о чем я вам сейчас рассказал. Это доказывает, что закон Хроноса – неотъемлемая часть природы. События не происходят произвольно. Они располагаются одно за другим, вытекают одно из другого. Они оставляют эхо в памяти нашего мира.– Его глаза печально заблестели.– Это фундаментальное положение, поскольку означает, что будущее не является предопределенным, но оно идет по определенной схеме или плану. Мы не можем менять факты так, как нам заблагорассудится. В определенное время должны случиться определенные события. Единственное, что мы можем изменить,– их интенсивность.

– Что это значит в нашем конкретном случае? – спросила Шарлотта, щеки которой еще были влажными от слез.

Гумбольдт сложил руки и уставился в пол.

– Как бы лучше объяснить? Тяжело мне это дается. И не только потому, что теория новая и необычная, но и потому, что она касается всей нашей жизни. Лучше всего говорить ясно, без двусмысленностей. Хоть я и надеялся, что наше вмешательство сделает мир лучше, к сожалению, полностью устранить угрозу войны невозможно. Вероятно, у нас еще есть несколько десятилетий до ее начала, но она будет. Может быть, не такая ужасная и долгая, как описывается в документах, но она неминуема. Эхо войны разносится по всей Вселенной. Она оставила следы. Поэтому нужно быть готовыми. Можно строить планы, но некоторых вещей нельзя миновать. Вот что вынес я из нашего опыта. Не решаюсь гадать, дойдет ли дело до господства машин. До этого мы все равно не доживем,– он опустил руки.– Мне жаль, что я не могу сообщить вам ничего хорошего, но лучше знать, если приближается что-то неприятное, правда?

Оскар и Шарлотта переглянулись, но промолчали.

Может быть, впереди действительно война? Или же Гумбольдт ошибается? Вдруг письмо Элизы говорит о другом? Совпадения, конечно, поразительны, но не слишком ли далеко зашел исследователь, пытаясь приписать этот закон природе? И если в ближайшее десятилетие разразится война, что станет с ними? С домом, с исследованиями, с учебой?

Если Оскар и усвоил что-то во время путешествий, так это то, что будущее нельзя предугадать. Оно постоянно меняется. Можно формировать или изменять, если приложить усилия. И он сам – лучшее тому доказательство. Всего несколько лет назад он был простым уличным мальчишкой, теперь его знает весь мир. Человек, который спас жизнь императору.

Он поднял голову и посмотрел на Шарлотту. Та улыбнулась в ответ. Кажется, она думала о том же. Не будем сдаваться, кажется, хотела она сказать. Будем делать то, что делаем, пока не победим. И все будет хорошо.

Ее пальцы нащупали руку молодого человека. Та была теплой и сильной.

Шарлотта хотела ее пожать, но тут вдруг открыла глаза Элиза.

– Эде! Ми ла оу йе?

48

Хирург, специалист по травмам головного мозга, главный врач самой большой и важной больницы Берлина сидел за внушительным письменным столом у окна и выглядел довольно растерянным. Шарлотте показалось, что он походил на студента, провалившего государственный экзамен.

– Да…– протянул он, изучая папку с результатами обследования.

Папка была довольно внушительной.

– Не знаю, как вам сказать…

– Лучше всего просто и напрямик,– сказал Гумбольдт.– Поверьте, мы привыкли к странным новостям.

– Вот и славно,– профессор Вайсшаупт опустил папку на стол.– Тогда начну с хорошего. Госпожа Молин вышла из комы. Судя по тому, что мы видим, у нее нормальные психические и моторные реакции. Она разговаривает, реагирует на раздражение органов чувств – на свет, звуки и прикосновения. Может поднести ко рту чашку, есть и пить, встать и открыть окно. До сих пор все в полном порядке. Естественно, ей еще необходим уход, но через неделю ее уже можно отпустить из больницы.

– Чудесные новости! – сказал Оскар с чувством безграничного облегчения.– Значит, после падения у Элизы не будет никаких серьезных осложнений?

– В физическом плане нет,– ответил доктор.– Рана на голове уже зажила, от нее останется только маленький шрам. Мы наложили шину на запястье, но там только небольшая трещинка, и поскольку госпожа Молин еще молода, эта травма быстро заживет. Нет, меня беспокоит ее умственное состояние.

– Насколько все тяжело? – поинтересовался Гумбольдт.

– Как оказалось, падение вызвало тяжелую амнезию. Нарушение памяти, которое касается воспоминаний о прошлом. Беседовать с ней очень тяжело, так как госпожа Молин разговаривает на языке, который я понимаю только частично. Иногда мне кажется, что она говорит на французском, только на каком-то местном диалекте, которого я никогда не слышал. Правда ли, господин фон Гумбольдт, что ваша спутница жизни родом с острова Эспаньола?

– С его западной части, совершенно верно. Она родилась в Гаити и выросла там. Мы встретились девять лет назад, и она решилась последовать за мной.

– Значит, она выучила немецкий язык за короткое время.

– Правда. У Элизы был талант к языкам.

Профессор огорченно покивал:

– Это подтверждает мое предположение. Понимаете, человек, который может быстро и хорошо выучить язык, в большинстве случаев обладает ярко выраженным музыкальным слухом. У таких людей особая память на слова, основанная на коннотации, произношении, мелодичности. Они учат язык, как песню или мелодию. Совсем не так, как люди, которые изучают языки с помощью визуальной памяти. Те читают тексты и пытаются связать их с тем, что уже знают. Такое обучение гораздо более длительное, так как приходится связывать различные понятия, основываясь на смысловых связях.

– Элиза читала с трудом,– подтвердил Гумбольдт.– Но уж если что-то услышала, запоминала сразу.

– Видите? Именно здесь и кроется проблема. Если аудитивные воспоминания исчезли, в большинстве случаев исчезает и способность говорить на иностранных языках. Остается только родной язык.

– Гаитянский? – вмешался Оскар.– То, что мы услышали, было сказано на гаитянском?

– Предполагаю, что да,– сказал доктор.– Но это еще не все. Хотя исследования в этой области находятся еще на ранней стадии, думаю, что здесь имеется связь с чувством времени. Человеку от природы свойственно восприятие времени. Без восприятия изменений времени мы бы не смогли ловить мяч или играть на музыкальном инструменте, или правильно оценивать повседневные события,– мы оказались бы нежизнеспособными. Мы с коллегами полагаем, что центр восприятия времени находится в области, которую мы называем аудитивной корой головного мозга,– в слуховом центре. Именно эти области у госпожи Молин и пострадали больше всего от падения. Так что не пугайтесь, если она ничего не вспомнит.

– С ней можно поговорить?

– Да. Но вы поймете ее, если только владеете гаитянским.

Гумбольдт еле заметно улыбнулся.

– Пусть вас это не волнует. С иностранными языками мы разберемся.

Элиза лежала у окна и смотрела на зеленый каштан. По его веткам прыгали две белки, распугивая птиц. На губах женщины играла улыбка, которая исчезла, едва вошли посетители. Она поднялась и с любопытством принялась их рассматривать.

– Приветствую вас, госпожа Молин,– сказал профессор Вайсшаупт.– С вами хотели бы поговорить гости. Вы не будете против, если я поставлю возле кровати стулья?

– Кийес йо йе?

– Думаю, она хочет знать, кто вы,– предположил доктор.

Улыбка Гумбольдта сменилась озабоченным выражением.

– Значит, она действительно нас не узнает?

– Боюсь, что нет.

– О, раз так…– он откашлялся.– Меня зовут Карл Фридрих фон Гумбольдт. Помнишь? Мы вместе живем в моем доме у озера,– он потянулся к женщине рукой, но та отодвинулась назад и подтянула одеяло к подбородку.

– Карл Фридрих? Па янм мишуре пале де ли. Муэн па конпран.

Исследователь нахмурился.

– Вы правы. Это на креольском. Точнее на языке фаблас.

– Фаблас? – переспросила Шарлотта.

– Родной язык Элизы. Второй язык на Гаити.

– Не помню, чтобы Элиза говорила с нами на своем родном языке,– заметил Оскар.

– Потому что это язык рабов,– ответил исследователь.– Не то чтобы она его стыдилась, но на нем говорят только местные.– Гумбольдт оперся на трость: – Все началось с того, что владельцы плантаций покупали африканских рабов, говорящих на самых различных языках. Это позволяло им надеяться, что рабы не будут общаться между собой, и это предотвратит бунты. Естественно, такая ситуация длилась недолго. Из смеси французской лексики и африканских диалектов возник гаитянский язык.– Он достал из сумки светлую ленту и поднял ее, чтобы все увидели: – Похоже, настало время воспользоваться лингафоном. Я кое-что понимаю по-креольски, но нужно, чтобы и нас поняли.

Он заправил ленту под воротник рубашки и включил прибор. Раздалось тихое попискивание.

Исследователь обратился к Элизе:

– Еске у ка мишуре метр, коулйе а? – Сейчас ты меня понимаешь?

У Элизы округлились глаза. Она так и осталась сидеть с открытым ртом, удивленно глядя на исследователя.

– Уи,– наконец кивнула она.

Гумбольдт улыбнулся.

– Прекрасно. Хорошо, что я уже настроил лингафон на фаблас. Это значительно облегчит общение.

– Сиб а се мажик.

– Волшебство? – улыбнулся Гумбольдт.– Нет. Всего лишь маленькая техническая штучка. Видишь, эта лента принимает твои слова, переводит их, и мне кажется, что говоришь ты. Согласен, технические подробности сложно понять, но в принципе, эта лента не что иное, как модулятор голоса. Мы использовали ее в нашей последней экспедиции, помнишь?

Элиза недоверчиво на него посмотрела и покачала головой.

– Сейчас это не важно. Главное, мы можем говорить друг с другом. Ты не против, если я и тебе ленту надену? Тогда все остальные тоже смогут тебя понимать.

– Муен вле крейе фанта а? Мен, ли ап аншанте. Нан ли рете йон леспри.

– Никаких духов. Это совершенно безвредно,– он передал ей ленту.

Женщина взяла вещь в руки и подозрительно осмотрела. Она прошептала несколько слов, но переводчик не отреагировал.

– Так он не работает. Нужно надеть на шею, вот так,– показал исследователь.– Видишь? – Он хотел ей помочь, но Элиза отказалась.

– Нон, муэн ка фе ли тет у.

– Прекрасно, попробуй сама. Сзади есть две кнопки. Видишь? Молодец. Осталось взять наушник и вставить в ухо, тогда ты будешь понимать, о чем мы говорим. Так, правильно,– улыбнулся он.– Попробуем. Ты меня понимаешь?

Элиза посмотрела на него из-под нахмуренных бровей и кивнула:

– Да.