Текст книги "Под знаменами Аквилы (СИ)"

Автор книги: Томас Ханна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

     -Эй, не нужно расстраиваться. Все ведь не так плохо, – он старается улыбнуться, но вспоминает, что его рот скрыт за респиратором. Да и само желание улыбки пропадает, когда он видит ее полные печали глаза. Он с грустью вздыхает. – Многовато на твои девичьи плечи выпало испытаний, да?

     Рыжеволосая девушка медленно кивает.

     -Все не так плохо. Вы в свите инквизитора. Причем не абы какого, а Максимиллиана Вебера. Человека, что спас бесчисленные души. Который никогда не подставлял своих напарников ради мелочной выгоды и не забывал о “попутчиках”, как только миссия заканчивалась. Не знаю, что будет, но на фоне всех остальных могу гарантировать вам хорошую выпивку, еду и нескучную жизнь.

     Саламандра садится на свою кровать: “Мы этой веселой жизни и так уже были сыты “по горло”.

     -Вот, чуть не забыл. Хотел дать вам после завтрашней проповеди, но не думаю, что тогда смогу найти подходящий момент, – Он достает из под мундира большую плитку, завернутую в фольгу, после чего протягивает его Инари.– Попробуй, в мире, откуда я родом, эта вещь нравится многим женщинам.

     Под плиткой обнаруживается ароматно пахнущий брусок черного цвета.

     -Фродо его специально для тебя выиграл в карту у Тиберия. Заложил свою последнюю упаковку курева! Так что даже не думай отказываться.

     Инари делает маленький укус и на ее лице появляется искреннее удивление: “Это же шоколад! Я его только маленькой ела. На свой день рождения!”. На губах появляется улыбка, от которой в мрачном интерьере комнаты становится теплее, словно шальной ветер занес сюда тепло майских дней.

     Гвиневра с улыбкой смотрит на инари, что сейчас напоминает бобра за обедом.– Зачем ты все это делаешь?

     -А разве нужна особая причина? Вебер принял вас в отряд не на положении рабов. Видимо, смог в вас что-то разглядеть. А он никогда не ошибается. И, я надеюсь, однажды мы сможем назвать друг друга друзьями.

     Он встает, направляясь к двери.

     -Завтра для вас будет тяжелый день. Так что постарайтесь хорошо выспаться.

     У самой двери он останавливается, почувствовав на спине пристальный взгляд, что заставляет невольно обернуться.

     Гвиневра стоит прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Игра теней подчеркивает ее стройное тело в облегающей черной футболке и накаченные бугорки мышц на руках. Алые волосы языками пламени раскинулись на плечах. А спокойное и теперь уже несколько умиротворенное лицо невольно приковывает взгляд.

     Салливан чувствует, как ее кожа приятно пахнет потом и легким незабываемым дымом весеннего костра под звездным небом.

     Она внимательно смотрит на Баргеста Салливана, изучая его задумчивым взглядом своих рыжих глаз.

     -Люди со звезд… Вы умеете удивлять, – она слегка наклоняет голову вбок, – словно пытается увидеть его с новой, ранее незнакомой ей стороны.

     Неизвестно почему, но он вдруг смущается.

     -Знаешь, я думаю, тебе это пригодится, – он достает из внутреннего кармана своей формы цепочку с медной аквилой на ней, после чего подходит к саламандре и вешает её ей на шею под удивленное хлопанье ее ресниц.

     -Я купил ее у одного торгаша, когда был на “Армагеддоне”. Барыга утверждал, что она приносит удачу. Глупость конечно, но за время той кампании меня ни разу не ранили. Может, она принесет удачу и тебе.

     Пальцы саламандры нежно поглаживают грубо сделанную безделушку: “ Спасибо тебе, человек со звезд”.

     -Боюсь, мне нужно идти. Проследи, чтобы твоя подруга не съела весь десерт. Тут это страшный дефицит. И не засиживайтесь допоздна, Генрих просто звереет, если на утренней проповеди кто-то начинает зевать.

     Инари с интересом смотрит, как человек, в котором она не видела ничего больше, чем безжалостного убийцу, закрывает за собой дверь.

     Он был тем, кто с равнодушием мясника смотрел на смерть вервольфов, тем, кто гнался за ними в том объятом пламенем лесу, словно они были дикие животные и она не могла сказать, что он был злым. Она видела людей с сердцем черствым и черным, как уголь, но не могла поставить его в один ряд с ними. Это и сбивало с толку и обнадеживало. Судя по взгляду саламандры, в ее голове роились точно такие же мысли.

     В руках Тарквиния держала уже немного подтаявшую плитку шоколада.

     -Гвини, давай спать. Он прав, нам завтра потребуются силы.

     Саламандра смотрит на нее взглядом, в котором теперь тлеет слабый огонек надежды, находит колдовскую руну на стене и с легким щелчком погружает комнату во мрак.

     ***

     Механикусы не терпят расточительства ресурсами.

     Эту простую истину вбивают в голову каждому новорожденному члену культа, как только он становится достаточно разумным, чтобы осознать смысл произносимых слов.

     Как и не терпят милосердия к слабым. Особенно к врагам.

     Он склонился над клеткой.

     Всего несколько часов назад он сделал немыслимое – оспорил решение Молотова об уничтожении оставшихся образцов и теперь осматривал образцы для СВОЕГО исследования.

     Осталось всего четырнадцать. Четырнадцать волчиц из нескольких десятков, что были схвачены во время того рейда. В груди томится неприятное чувство разочарование – псайкерша уже мертва. Внеплановое вскрытие, как высказался Молотов.

     -Вы победили болезни, старение, но все равно живете как дикари, строя свои жалкие хижины под сенью лесов. Какое убожество.

     В его голосе сочится яд. Он медленно идет вдоль клеток, фиксируя как вжимаются в спасительную темноту их жители. Около одной из клеток Брэн останавливается. Его любимый образец – вервольф с белым кончиком на конце хвоста. Она уяснила правила игры. Подчинись – и будет не так больно, как могло бы быть.

     Мамоно уже не страшно. Она смотрит на него обреченным взглядом, словно жертва палача смирившаяся со своей участью.

     Дверь в ее камеру со скрипом отворяется.

     -Пожалуйста, нет…, – она со слезами на глазах просит Брэна о милосердии. Скорее для вида, нежели действительно веря, что ее слова хоть что-то для него значат.

     -Быстрее, абхуман. Я хочу закончить все свои исследования еще до утра.

     Стальной стол, на который она добровольно взбирается, кажется ей холоднее льда. Она сжимается в комок, поджимая ноги, прижав уши и руками закрыв свои глаза, стараясь уйти от страшной реальности хоть на мгновение.

     Механдриты магоса с пугающей мерность вырывают ее из попытки бегства в мир грез, фиксируя ее руки и ноги в специальных зажимах, не обращая внимания на болезненный стон, когда он касается покореженной лодыжки.

     -Пожалуйста, пусть боли будет поменьше, – она с каким то внутренним отчаянием смотрит как обтянутый человеческой кожей железный человек берет шприц, наполненный странной зеленой жидкостью из рук полумеханического слуги.

     -На твоем месте я бы благодарил меня. Быть источником знаний для познания Омниссии -это честь.

     Как только игла вонзается в ее тонкую шею, лабораторию заполняет нестройный вой мамоно, оплакивающих свою сестренку.

     ***

     За пределами корабля огромное небо было усеяно миллионами звезд. Скудный лунный свет жидким серебром окрапил ночной мир, вырывая из ночного сумрака истерзанную химикатами пустыню вокруг остова крейсера, что Молотов назвал карантинной зоной, а выходцы с загаженных миров-ульев прозвали куском родного мира.

     Простые гвардейцы все чаще лишь номинально изображали порядок, продолжая перешептываться даже после отбоя. И сегодня их шепот напоминал гуденье растревоженного улья. Каждый стремился вставить свое слово о тех двух абхуманах, о которых им рассказали на вечернем полит-собрании.

     Их генерал сейчас в отчаянии рвал на себе волосы, проигрывая последнюю бутылку вина этому несколько слащавому пижону из дипломатического корпуса.

     -Ты же сказал, что мы их до нитки оберем!

     Но раздетый до трусов и благоразумно решивший не ставить на кон последний предмет одежды Фродо лишь недоуменно разводил руками.

     В покоях, что резко контрастировали, ярким пятном выделяясь на фоне привычного интерьера имперских кораблей, Эйлад встревоженно вертел в своих тонких паучьих пальцах инфокристалл. Послание, что было на нем записано, олицетворяло собой величайших страх и величайшую надежду всех эльдар. Ответственность, от которой он с радостью отказался, будь у него подобный выбор.

     В тишине пустой церкви Клиф стоял на коленях перед статуей Императора, моля шанс дать ему, бездушному, встать после его смерти, подле Золотого Трона.

     Молотов, что наконец то сбросил с себя остаток своих дневных дел, уверенно приближаясь к комнате, что каждую ночь дарила удовольствие плотской любви Колетт де Моро.

     Наказанная Амелия, что сейчас ворочалась в своей кровати, не согласная с несправедливым наказанием матери: “они сами сказали, что на корабле новые ксеносы, а там были лишь голые мохнатые тетки!”.

     И Вебер, что сейчас лишь тихо посмеивался, прокручивая на экране своего голопроектора разговор своего первого заместителя с двумя абхуманами.

     Весь этот букет самых разных эмоций: От отчаянного ужаса до невообразимого огня страсти прошли сквозь тело медитирующего Николая подобно теплому дыханию живого существа. Огромного, чувствующего и… разумного.

     Он с испугом открыл глаза: “Эйлад прав, я еще не дорос до подобного уровня управления над потоками варпа”. Он встал, пошатываясь от усталости и, едва дойдя до кровати, как подкошенный рухнул на нее, даже не раздеваясь. Когда его глаза почти сомкнулись, он как в полусне сам себе проговорил фразу, пытаясь успокоится: “ Это всего лишь побочный эффект тренировок, мне лишь показалось”.

     И как затихающее горное эхо перед тем как провалиться в забытье сна, он услышал: “Да, показалось”.

Жертвы Омниссии

     Еще одна камера пленников, где своего часа ждала дочь шаманки.

     Сначала сверху упала стальная решетка, а вслед за ней, спустившись на веревке, перед ней предстала девочка.

     Айрин с удивлением посмотрела на нее. Ребенок? Здесь? В этом месте?

     Маленькая девочка, кажется, без тени страха взирала на шаманку оборотней. В невинных детских глазах читалось любопытство, интрига, но не следа холода или неприкрытой ненависти.

     Первоначальный шок быстро сменился ликованием. Должно быть это один из детей этих солдат. Она слышала, что иногда вслед за людскими армиями двигался обоз, в котором солдаты могли найти проституток, выпивку и спустить все свое жалование в азартные игры. Наверняка она одна из многочисленного помета людских шлюх.

     Айрин еще раз оглядела ее. По виду не больше 11-и. Несформированное детское сознание, готовность познать новое и, что самое главное, отсутствие неподалеку взрослых, что могли остановить ее.

     Давным-давно, она сама так и получила свое благословение, когда еще будучи человеческим ребенком, по неосторожности, слишком далеко не зашла в лес, повстречавшись с местным кланом мамоно. И теперь богиня дала ей шанс выбраться отсюда. Она в этом не сомневалась.

     Она терпеливо следила за ребенком. Девочка еще раз, теперь уже со скучающим видом прошлась мимо стеклянных клеток , где сидели ее сестры. После чего, раздосадованная тем, что здесь не было больше ничего интересного, уселась на ящики и, достав из кармана странную коричневую плитку, стала с аппетитом ее хрумкать.

     Слова заклинания сорвались с ее губ как только она поняла, что ребенок больше не наблюдает за ней. Может волшебное стекло и не пропускало звук, но она могла позвать на помощь и тогда сюда могли явиться те странные железные люди, что несли боль и страдания.

     Айрин чувствовала, как ее аура с трудом миновала незримую преграду. Такое магическое истощение состарит ее на несколько лет, если не больше, но сейчас главное– выбраться отсюда.

     И вот она почувствовала, как край той волны, что она высвободила, коснулся края ауры ребенка. Боковым зрением она увидела, как в соседних клетках притихли ее сестры, понимая что час свободы из недостижимой мечты превратился в реальность.

     Она даже позволила себе немного самодовольства. Все шло слишком хорошо, но могло ли быть иначе, если ее благословила сама богиня?Все это даже слишком…

     В тот момент, как заклинание наконец то достигло девочки, в голове Айрин вдруг вспыхнули миллионы Солнц, раскаленным жаром выжигая ее сознание, пока нестерпимая боль не вытолкнула разум в спасительный обморок.

     Она не знала, сколько пролежала без сознания. После пробуждения, белокурая девочка стояла прямо напротив клетки. Но теперь ее милое личико было искажено гримасой ярости, а по устам можно было прочитать ругань, даже не слыша слов. Она со злостью ходила напротив, тыкая в нее пальцем. Наконец, она успокоилась. После чего, поколдовав над странным прибором в стене, дала ей возможность услышать себя.

     -Ты что о себе думаешь, сука?! Думаешь, ты первая, кто хочет залезть в мой разум? Думаешь, мы вчера родились и падем перед твоим простым варп-колдовством? И я тебе не дочь шлюхи и пьяного солдата! Я Амелия, дочь магоса!

     Внезапно, девочка умолкла, а на ее личике появилось то коварное выражение, что присуще всем детям, когда они замышляют шалость. Она негромко засмеялась и с радостным выражением лица выбежала из комнаты.

     А через пять минут раздался звук, который преследовал Айрин в кошмарах с того самого дня, как только они очутились здесь.

     В зал, в сопровождении железных людей, с непостижимой для такого существа грацией зашел тот уродливый механический паук, что раз за разом уводил ее сестер на смерть. Правда теперь большую часть его трехметрового тела скрывала красная мантия и лишь кончики его механических ног иногда показывались при ходьбе.

     -Папа! Папа! Вот!

     Только сейчас она увидела, что он шел не просто так, а словно уставший взрослый тянулся за маленькой девочкой, в которой она с ужасом узнала Амелия. И шли они… К ней.

     -Вот! Я выбрала! Она! Хочу ее!

     Амелия остановилась прямо напротив ее клетки и теперь тыкала в нее пальцем, словно она была какой-то игрушкой, а у девочки был день рождения.

     Паук к интересом уставился на нее своими тринадцатью немигающими глазами, что горели под капюшоном ровным красным цветом.

     -Почему она?

     -Потому-что я так хочу! И, папочка, ты обещал! Помнишь?

     Это могло быть обманом зрения, но Айрин показалось, как чудовище затряслось под своей робой, как от маленького смеха. А в обычно холодной интонации вдруг появились нотки заботы.

     -Твоя тяга к знаниям это благословение Омниссии. Но она ценный образец. Я не дам тебе ее целиком, но ты можешь помочь мне при вскрытии и, так уж и быть, я дам тебе возможность сделать первый надрез.

     -Спасибо! Ты лучший! Я обожаю тебя.– Амелия вдруг подбежала к пауку и, с выражением явного ликования, обняла одну из его монстроуозных ног.

     -Не забывайтесь, юная леди. Вы все еще наказаны, что проникли сюда без спроса. И я все еще намерен поговорить с твоей мамой по поводу пробелов в твоем воспитании.

     А потом у Айрин вдруг пересохло в горле. Стеклянная стена, что теперь давала иллюзию защиты от этого ужаса, стала медленно уходит под пол. Сильные ноги волчицы, да этого бывшие ее гордостью, вдруг стали ужасно слабыми и замерзли так, будто она целый день гуляла в буран. Последнее, что она успела запомнить перед тем, как сознание вновь решило уступить место обмороку, это ровное свечение немигающих красных глаз Молотова и Амелию, стоящую позади него с безумной улыбкой на лице.

     ***

     Первая с трудом разомкнула глаза, не желая расставаться со сладким миром грез. Мысли внутри головы шевелились вяло, с трудом распутывая ту мешанину образов, запахов и звука, что вливала в нее пробуждающаяся память.

     Первым, за что зацепился взгляд, стали стальные прутья решетки. Странно, но отторжения это не вызвало. Странно от того, что она отчетливо помнила, как только вчера в бессильном страхе кусала эти прутья, пытаясь покинуть это место. А зачем? Здесь она на своем месте, ведь этого захотел ее любимый.

     Любимый… А кто он? Волчица напрягла память, пытаясь вспомнить детали того, кто одним лишь своим видом заставлял ее млеть от восторга и радостно прыгать вокруг, словно она неразумный щенок. Но на память пришел только длинный красный плащ. Красный, как пламя огня. Или как цвет крови.

     Кровь, пламя… И почему на ум лезут такие противные ассоциации? Она принюхалась к своему хвосту с аккуратным белым кончиком на конце, что хранил в себе остатки лесной гари и едкий дым химикатов. Лицо скривилось от противного запаха.

     -Фу! Что это? Откуда?

     Попытка вспомнить что-то связанное с этим, не приводит ни к чему. Только сейчас она понимает, что не может вспомнить ничего из того, что произошло бы с ней в прошедший год. Какая-то мешанина из образов, звуков, случайных мыслей. Картинки того, как она бегала по лесу вместе со своей стаей. Четырнадцать свободных и гордых волчиц. Один раз тенью между ними пронеслась картинка пылающего леса, где среди обугленных веток и горячей от огня земли раздавались крики о помощи ее сестер. Она падающей звездой пронеслась в ее вялом разуме и также пропала, не оставив после себя следа. Так же, как пропадает утренний сон к обеду.

     Дает знать о себе голод. Просыпающийся организм наконец вспоминает о своей самой главной потребности и окончательно прогоняет остатки сна. Пустой живот словно приклеился к спине.

     В стальной клетке раздается слабое поскуливание. Ей страшно и одиноко без любимого. Поскуливание становится громче, перерастая в завывание, которое одиноко разбивается о белые стены за пределами ее клетки.

     И, как в ответ на ее страх и тоску, дверь в камеру раскрывается с тихим шипением, являя взору человека, от одного лишь вида которого, ее сердце судорожно начинает биться в груди, едва сдерживая ликование. Ей хочется выть и она с трудом себя останавливает – неизвестно почему, но она знает, что ее любимый это не одобрит.

     Голод забыт, как и усталость. Теперь это не имеет значение. Она припадает к прутьям клетки, протягивая к нему свои тонкие девичьи руки. На лице – неподдельная радость и щенячий восторг.

     -Любиииимый! Я так скучала!

     Ее любимый не спеша подходит к клетке, останавливаясь на расстоянии чуть дальше вытянутой руки : “ Ну что, Колетт, вас устраивает эффект моей работы?”.

     Женщина, на которую волчица, сначала не обратила внимание, стоит в дверном проеме, с легким изумлением рассматривая столь необычную картину. Одетая в строгую имперскую форму ( что впрочем так и не смогла внести официоз, не в силах скрыть приятных глазу изгибов ее тела) она лишь в немом вопросе подняла одну свою бровь: “Брэн. Вот уж от кого-кого, а от тебя я такого не ожидала”.

     Она еще немного стоит в дверях, после чего подходит к клетке, с любопытством рассматривая абхумана, что несмотря на голод, усталость и жуткую обстановку доверчиво тянется к тому, кто лишь недавно прерывал жизни ее сестер.

     -Она и вправду раньше была человеком?

     -Да, как и все волчицы, которых мы тогда поймали, – он с некоторой любовью посмотрел на свою пленницу, – эту особь я назвал Кюри.

     Колетт едва ощутимо вздрагивает. До этого момента все мамоно, с которыми она работала, и которые фигурировали в отчетах, были представлены лишь в виде безликих цифр. Это дегуманизировало, позволяло думать о них, как о безликих ксеносах, как о хоз.товаре. От осознания, что эти добрые, доверчивые глаза когда-то принадлежали человеку с именем, на сердце стало неуютно.

     -Ее еще можно спасти? Вернуть ей частички человеческого разума?

     -Боюсь, это не совсем логично и плохо может закончиться…

     -Просто скажи: Да или Нет.

     -Да, госпожа Колетт.

     Колетт осторожно коснулась кончиков когтей, что протягивала доверчивая волчица. Мягкие подушечки лап, приятный на ощупь черный мех. Существо не высказывало ни малейших признаков агрессии, ведя себя словно ребенок, который хочет на ручки к маме.

     -У тебя добрые глаза. Совсем как у моей дочери. Не волнуйся, скоро свет Бога Машин коснется и твоей души,– Она отошла от клетки, с интересом посмотрев на Брэна. – Это не все, Молотов хочет увидеть ваши труды по той волчице. Псайкеру.

     -Конечно. Смею заметить, она моя гордость. Несомненные таланты вашей дочери не вызывают никакого сомнения в том, что она станет великим магосом, но ее желание провести вскрытие без обезболивающих, было все же несколько поспешным. И конечно, сказалось отсутствие необходимого опыта. Если бы не мое своевременное ходатайство о попытке вернуть образец, то она была бы безвозвратно потеряна.

     -Она только учиться, – Колетт жестом подозвала к себе двух боевых сервиторов, что стояли наготове, сжимая в аугментированных руках лазганы повышенной мощности. – Насколько хорошо она сейчас контролируется?

     -Даже лучше, чем мы предполагали. Есть основание полагать, что этот успех был связан с теми изменениями, которые вызвала ДЭ в мозгу этой девушки.

     Он развернулся, даже не посмотрев в сторону девушки в клетке, что уже стала хныкать от разочарования.

     -Пройдемте со мной.

     Перед тем, как дверь в коридор захлопнулась за их спиной, Колетт еще раз вглянула на мамоно, обхватившую тощий желудок руками, тихонько всхлипывала, смотря вслед удаляющемуся Брэну.

     ***

     Камера Айрин

     -Молотов уже знает об этом?, – голос Колетт был подобен арктическому ветру, пронизывающему до костей.

     -Конечно, он курировал весь проект.

     Де Моро медленно подошла к некогда мертвой (почти) волчице, рассматривая нового последователя Омниссии, что предстал перед нею. Работа, достойная восхищения. Она помнила то изуродованное детскими забавами ее дочери тело, которое забирал Брэн. Часть внутренних органов отсутствует, рот застыл в немом крике, намертво сжатые пальцы, вцепившиеся в стол. Брэн тогда даже не стал заморачиваться с ними и попросту их отрубил, спеша поскорее забрать тело.

     Теперь перед ней стояла живая, покорная, пусть и несколько странная девушка, чей облик был даже по своему мил.

     Она посмотрела на помещение, в котором творение Брэна провело последнюю неделю, ожидая своей участи и непроизвольна скривила губы. Это было странно, но это маленькая, стальная комната, изрисованная священными символами механикусов, больше не внушала трепета перед мощью Машинного Бога, а казалась даже… Уютной и милой. Аккуратно сложенные у стены пуфики, на которых молодая самка спала. Мягкий ковер под ногами. И даже, пусть и засохшие, но цветы, что сейчас стояли в стеклянной вазе, дополняя атмосферу печальной красоты.

     -Цветы?

     -Ваш муж сказал, что этот обычай довольно универсален в отношениях и способен снять стресс.

     -Молотов всегда был немного романтиком. Сработало?

     -Более чем.

     Сама волчица стояла, покорно опустив голову, ожидая пока здесь решится ее судьба. Вне всякого сомнения, она уже была полна аугментики, но все ее тело было скрыто под длинным красным балахоном.

     -Сними свой балахон. О, святой Омниссия, – балахон был надет на голое тело.

     Без него Айрин предстала ей во всей красе. Аккуратное, спортивное, девичье тело, с красивой грудью. Черный, лоснящийся мех, что теперь даже не вызывал отторжения и казался лишь причудливой одеждой и безукоризненно белая, без единого пятнышка кожа. Теперь, после хорошего питания, она больше не выглядела маленькой девочкой. Девушка, не меньше двадцати лет, на пике своей красоты и обаяния молодости.

     Колетт, уверенно подошла к девушке, внимательно осматривая аккуратный шрам там, где когда то неумелые руки Амелии буквально вспороли ей брюхо. Следы аугментики почти отсутствовали. Из видимых можно было увидеть лишь изящные аугментированные пальцы и просвечивающую через кожу сетку для дальней связи. (Для тех кто не понял, именно ее тело лежало под простыней, которое и увидела Тарквиния).

     -Прекрасная работа, Брэн, – она запустила свои тонкие пальцы в ее шевелюру, нащупав стальную пластину под кожей.– Чип контроля?

     -О, в нем нет нужды. Мамоно преданы своим хозяевам. Это всего лишь стандартный набор стабилизации для имперских псайкеров.

     -Без контроля, значит?, – тонкие пальцы Колетт аккуратно схватили лицо девушки за подбородок, подняв его чуть выше. Было странно видеть радость в глубине ее глаз. Только сейчас до Моро дошло, что ее невинные прикосновения могли быть для нее лаской. Во всяком случае именно на это намекал виляющий из стороны в сторону хвост.

     Ее изумрудные глаза внимательно изучали теперь уже абхумана, смотревшего на нее, как на старшую сестру, – Вы ведь не злые. Просто сбились с пути. Правда?, – Она еще раз потрепала ее по голове, с улыбкой вслушиваясь в ее радостный скулеж и тяжелое дыхание. – Насколько полезным служителем Омниссии она может стать, Брэн?

     -Если мои исследования не врут, то при правильном курсе реабилитации и соответствующем обучении они вполне достигнуть уровня обычного человека. А может, даже и превзойдут его в чем-то.

     -Это все, что мне нужно было знать, – Нда, на пиктах эта девушка казалось несколько другой. Кстати, а она помнит?...

     -Не больше остальных.

     -Завтра в храме Омниссии Молотов проведет чтение хвалы Богу Машин. Надень на нее ошейник и тогда она сможет покинуть свою комнату. Девушке наверно не терпится размять свои мышцы., – Она направилась к двери, на секунду остановившись перед выходом, – И научи ее пользоваться лазганом. Терпеть не могу, когда служители Омниссии уподобляются оркам.

     -Как будет вам угодно, госпожа Колетт., – Он проводил ее взглядом, когда она в сопровождении Кастельяна ушла по коридору, после чего мысленным приказом закрыл дверь, оставшись наедине со своим новым учеником…. ученицей.

     В момент, когда ее ловкие руки обвили его, став медленно расстегивать его балахон, он лишь мог воздать мольбы Омниссии о том, что не может вздохнуть как человек, отказавшись от своих легких более пятидесяти лет назад.

     -Я же говорил, без этих твоих штучек. И накинь на себя балахон.

     Молодая волчица продолжала стягивать с него балахон, не обращая внимания на возражения, шепча томным голосом туда, где как она думала, могли находиться его уши : “Ты спас нас из горящего леса, а я ведь даже не поблагодарила тебя...”

     -Накинь. Свой. Балахон. И повтори священные молитвы святому Омниссии., – один его механдритов мягко схватил ее за руки, отведя в сторону от своего тела. – Мне еще нужно закончить исцеление твоих сестер.

     -Ну дорогой!, – волчица состроила обиженное личико, что вскоре сменилось полным коварства. – Но не бойся, я найду способ тебя отблагодарить.

     “Пресвятой Омниссия! Даже удаление части мозга и контроль гормонов не избавили эту самку от настойчивого желания спариться с ним! Молотов предупреждал, что ему придется идти на жертвы ради Омниссии, но он просто не был к ним готов. Не к таким. Во всяком случае, не сейчас.”

     Километром выше, в своей каюте, подобно пауку в паутине, Молотов задумчиво держал в руках артефакт ТЭТ. Дарить подобное было бы расточительством, но для Колетт вполне хватало четырех, а вот его другу Брэну скоро вполне может понадобится механодендрит с обратной связью.

     Во всяком случае, он плохо представлял способ, как еще можно держать в узде подобных тварей.

     -Бедняга Брэн. Но, это не так плохо, как когда мы пытались контролировать тиранидов.

Маска что скрывает ложь 1.

     – Я дома… – Ламия Айко нетороплива заползла в минке и еле передвигая руками расстёгивала боевой комплект Торитэ.

     Три дня назад небеса разверзлись и тьму ночи поглотил свет. Звезда низвергнутая с небес, прочертила в небе большой полукруг, прежде чем найти свое последнее пристанище в пучине океана. И, за ее смертью в глубине вод, пришло цунами, подобный которому не видел это мир. Лишь благодаря объединенным силам всех рю и широхеби, им удалось сдержать смертоносную волну и отделаться легкими повреждениями. В ту ночь городские улицы заполнились ревом ликующей толпы спасенных, не ведающих, что это было только начало.

     Мощные потоки утянули всех морских жителей из Рюгудзё, вместе с присланными сюда из Атлантиды, для защиты мирной жизни граждан Зипангу. Море освободилось и разведка Ордена незамедлительно отправила депешу в столицу. Получив ответ морские силы Ордена в союзе с флотом Лескатийской империи отправились на крестовый поход против Зипангу, дабы заставить заплатить их за ложь, которую пропагандировал странствующий учёный.

     Силами флотов стран союзных с мамоно их флот был разбит, но многие бойцы смогли приплыть на территорию этой страны и в связи с этим по все стране было введено военное положение. Айко стала одной из первых, кто вступил в ряды Торитэ. Причиной этого поступка было всего две: первая – защита своей семьи, вторая – поиск второй половинки для своей дочери.

     -Мамочка!!! – из проема на кухню показалась маленькая ламия по имени Куро. Она кинулась на уставшую мать и без остановки начала обнимать и целовать её в щёки.

     -Успокойся, милая… – Айко мило улыбнулась поблескивая своими золотистыми глазами, взгляд которых был наполнен добротой и любовью. Вся суетливая усталость сразу же улетучилась и помяв своё чадо, девушка быстро сняла последние доспехи и спрятав нагамаку в шкаф, ведомая за руку прошла на кухню.

     В ро шипел котелок наполненный рисовой похлебкой и увидев это девочка ринулась тушить огонь.

     -Добрый вечер, дорогой – поприветствовала старшая ламия своего мужа. Он в ответ что-то промямлил и снова затянулся опиумным дымом, из своего кисеру в форме рю, Её скрученный хвост образовывал камеру для вещества, а трубка для дыма была в виде её человеческой половинки с головой. Мужчина и не думая вставать с дзабутона, который за все эти дни изрядно запачкался, закинул голову и с блаженством простонал.

     Айко села за низкий столик, подперев свои ягодицы дзабутоном и с большим удовольствием наблюдала, как её дочь хозяйничает и накладывает еду по тарелкам.

     -А руки!? – недовольно воскликнула Куро уперевшись руками в талию. Помахав примирительно рукой девушка отправилась к ведру с водой и моющим средством.

     Во время трапезы с дочерью, её муж без остановки поедал демонические фрукты даже не пытаясь выразить на своем лице беспокойство по поводу происходящих в мире явлений. В другой день это вызвало бы обыденные упреки и жаркий секс с целью вернуть его страсть, но сегодня ее гложило чувство заинтересованности: “Эти утренние визитеры весьма интересны”.– Среди них было множество мужчин с нормальным телосложением, еще не растерявшими ту твердость характера, которая когда-то кружила ей голову. Если ей удастся свести свою дочь с одним из них, то она сможет спать спокойно зная, что Куро в надежных руках. Местных парней Айко не долюбливала. По иронии судьбы, стоило им попасть в райский уголок, как они начинали стремительно терять все то, ради чего их когда-то полюбили. Было довольно противно видеть, как суровые воины превратились в изнеженных нахлебников с дряблыми мышцами. Они даже не защищали Зипангу, когда враг пришел к их воротам. Из раздумий ламию вывел оклик дочери. Она сообщила, что уже поздно и пора спать.