Текст книги "Ассасины"

Автор книги: Томас Гиффорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 46 страниц)

3
Дрискил

Я стоял в самом конце узкой грязной дороги, слушал, как где-то вдалеке лают собаки, смотрел на луну, время от времени выныривающую из-под облаков. Я припарковал взятый напрокат «Ситроен» у обочины, среди грязи и луж, следуя инструкции Данна. Позвонил он мне вскоре после того, как я вернулся в гостиницу.

– Но как, черт побери, я узнаю, что это именно та грязная узкая дорога? – Я изо всех сил старался сдерживаться.

Слишком уж много пришлось пережить за последние пару часов.

– Вы в порядке? Что-то голос у вас какой-то нервный...

– Позже все расскажу. Вы не поверите.

– Ладно. И все же успокойтесь и слушайте меня. Сестра Элизабет с вами?

– Не совсем. Итак, объясните еще раз, какая именно грязная дорога?

– Остановите машину, – сказал он, – потом выйдите и прислушайтесь. И услышите лай собак. Если не услышите, значит, не туда приехали. И не забудьте надеть высокие резиновые сапоги, мой друг.

И вот наконец я услышал лай собак и обернулся к чудной маленькой машинке, где тихо сидела Элизабет и смотрела на сгущающийся над полями туман. С того момента, как я увидел ее в холле гостиницы, говорили мы мало. Я понимал, что должен извиниться перед ней, и не мог себя заставить. Я знал, что был прав, когда говорил все эти резкие слова о Церкви и ее приоритетах, о том, как все это ранит меня. И в то же время никак не хотел признавать того факта, что Элизабет не только монахиня, но и живой человек, который доверился мне, раскрыл мне всю свою душу.

Мне страшно хотелось рассказать ей о том, что произошло со мной в городе. О Саммерхейсе, о коротышке со страшным шрамом. И о Хорстмане. О том, как он подкрался ко мне, положил руку на плечо...

Хорстман.

Когда я понял, что он исчез, искать его в любом случае было уже поздно. Я выбежал на площадь, в толпе его видно не было. И Саммерхейса с коротышкой – тоже.

Казалось, что все это был только сон. Что все это лишь привиделось мне, но, разумеется, никакой это был не сон. Нет, нет, все это было, происходило со мной по-настоящему. Это была явь, реальность. И Саммерхейса я видел, и Хорстман подкрался ко мне в церкви, и мне страшно хотелось рассказать обо всем этом Элизабет, но я не стал.

Решил сперва разобраться сам в том, что произошло со мной за эти последние два часа.

Я все еще жив.

А ведь мы были с ним в церкви вдвоем.

Никто не мешал ему прикончить меня, но он не стал этого делать. Я все еще жив и никак не могу придумать сколько-нибудь приемлемого объяснения случившемуся. Сцена действия завалена мертвыми телами. Почему среди них нет меня?

Интересно, что бы сказала на это Элизабет? Очень хочется с ней поделиться, но нет, пока еще рано.

Итак, я стоял на узкой дороге, в грязи, и никаких резиновых сапог на мне, разумеется, не было, стоял и всматривался в туманную мглу. Мы находились в тридцати с небольшим километрах от Авиньона, снова начал накрапывать дождь. Ноги вязли в грязи. Но я согласился бы и на больший дискомфорт, лишь бы получить возможность поговорить с Эрихом Кесслером.

Правда, по телефону отец Данн успел сообщить мне немного больше, в том числе упомянул, что Эрих Кесслер предпочитает, чтоб его называли новым именем, Амброз Кальдер. Он, учитывая все обстоятельства, находится в куда лучшей форме, чем предполагал Данн, активен и бодр. На протяжении нескольких последних лет умудрился создать целую сеть своих личных агентов, платит им, снимая деньги со счетов на предъявителя, которыми обзавелся еще в дни работы на ЦРУ. И рассылает этих самых агентов в самые потаенные и взрывоопасные уголки Европы. Убежден, что бывшие его наниматели и преследователи, а также потенциальные враги знают, что он что-то затевает. Правда, не знают, что именно, это-то их и пугает, а потому сидят пока тихо, затаившись в своих норах. Время от времени ему наносят визиты тайные эмиссары – из Лэнгли или Ватикана, к примеру – и ведут с ним предупредительные разговоры. На тему того, чтобы не высовывался, иначе будет хуже. Но он, да и они тоже, прекрасно понимает, что он в полной безопасности. Читают ему лекции, консультируются с ним, и сам факт его существования держится в строжайшей тайне, а в основе его безопасности лежит мнение, что он слишком опасен, чтобы его устранять. Даже из могилы Амброз Кальдер способен нанести смертоносный ответный удар. Интересно, подумал тут я, права ли была Элизабет в своей догадке, что Кальдер – это не кто иной как Архигерцог?

Никто точно не знал, что хранит этот человек в депозитарных ячейках цюрихского банка, никто не хотел идти на такой риск: убивать его, чтобы выяснить это. А потому Эрих Кесслер, он же Амброз Кальдер, считался самым защищенным на планете человеком. Он должен был умереть естественной смертью, в своей постели, с любимой собакой у ног и остальными псами, завывающими от тоски на луну; и чтобы обеспечить ему такой конец, несколько крупнейших разведывательных служб мира готовы были из шкуры выпрыгнуть.

Его мог убить только какой-нибудь сумасшедший или ренегат. Так почему тогда он оказался в списке Вэл?

Я вернулся к машине, постучал согнутым пальцем по ветровому стеклу.

– Пошли, – сказал я. – Это то самое место.

* * *

Амброз Кальдер был худеньким господином, руки и шея которого, казалось, были свиты из одних жил. Подбородок топориком, на щеках и висках двухдневная щетина с проседью, брови густые и низко нависают над глазницами. Вообще то было лицо человека, почти все время проводившего на воздухе, в играх и уходе за собаками, а обветренную и туго натянутую на скулах кожу покрывала мелкая сетка красноватых полопавшихся вен. Одна из находившихся в доме собак посматривала на хозяина вопросительно, точно удивлялась, отчего это он не рычит и не лает при появлении незнакомцев. Если бы не лай на улице, временами переходящий в вой, никто бы не догадался, что здесь, в этой глуши, находится дом человека. Кальдер пил сливовицу, жадно, точно воду. Словно старался заглушить какую-то боль.

– Итак, – сказал он, – вы явились ко мне в надежде выяснить, что мне известно об убийствах ваших католиков, верно?

– Нам хотелось бы знать нечто большее, – сказала Элизабет.

– Да, да. – Он отмахнулся от нее, точно от назойливой мухи. – Вы хотите знать, почему. И еще хотите знать, кто такой Саймон. Отец Данн сказал мне прямым текстом. А я так скажу: ну и любопытные же вы люди! И самонадеянные. С какой такой стати я буду говорить вам это? Где ваши электроды и щипцы для выламывания суставов? Ладно, шучу. Может быть, я вам об этом и расскажу. По одной простой причине. Ни от кого другого на свете вы этого не узнаете. А я уже стар, стал сентиментален, жалею малолеток, которые лезут играть во взрослые игры и наживают болячки. Понимаете, о чем я? Я помогу вам просто потому, что всегда предпочитаю честную, открытую игру. Ну и потом, мне любопытно, какой шум вы поднимете из-за всего этого. Церковь с этим своим самомнением, она мне просто смешна... Так что брошу, пожалуй, вас, маленьких котят, в клетку со львами. Станете ли вы их обедом? Или так напугаете старых матерых львов с огромными окровавленными когтями, что они отступятся?... Простите, это я так, для красного словца. И не спешите благодарить меня, подождите, послушайте, а уж потом решите, подходит вам это или нет. – Он поднял мускулистую руку, прищелкнул пальцами. Тут же возник слуга и вложил в эти пальцы сигару размером с бейсбольную биту. Кальдер достал из коробка спичку, чиркнул о собственный грязный ноготь, а затем, не спеша, с наслаждением, закурил, выпустив целое облако вонючего дыма.

– Ответы на вопросы, которые вас интересуют, не просты и не однозначны, – продолжил он. – Но все же, пожалуй, они проще, чем кажутся, как в случае с доброй старой московской разведкой. Эти персонажи сами портят себе все дело, начинают неплохо, а заканчивают примитивно, уж лучше бы вовсе не брались. Вот к англичанам стоит присмотреться, умные, изобретательные, как черти, мастера своего дела. И на втором месте в мире по лжи. Лежать, Фостер! – скомандовал он псу. – Вот молодец, хорошая собачка. Назвал его в честь Даллеса. Впрочем, пес вполне лоялен к своему хозяину. Но даже хитрозадые британцы, наделенные к тому же весьма своеобразным, на мой взгляд, отвратительным, чувством юмора, не могут сравниться с Церковью, с Ватиканом... Вот уж где собрались заправские лжецы и интриганы, профессионалы своего дела. И весь их мир – как карточный домик, достаточно дуновения ветра, и все их царство развалится... Однако они умудряются сохранять его, придавать ему значимость и вес. Величайшая в мире иллюзия... даже самые могущественные империи просто беспомощные дети в сравнении с ними. Свинство, достойное восхищения! Все они до одного, задействованные в создании этой великой иллюзии, непременно заканчивают свинством. Да нет, они куда как хуже, зачем обижать такое славное домашнее животное, как свинья. – И он широко улыбнулся, но в улыбке не чувствовалось и тени веселья. – Вы проделали достойную восхищения домашнюю работу. Бумаги Торричелли, хранимые этим слабоумным его племянником... нет, таких надо сразу под нож, он оскорбление хорошему вкусу... Старик Патерностер, великий человек... брат Лео и вы, сестра, вся эта ваша работа, проведенная в архивах... все это просто чудо... О Господи, как же они ненавидят женщин! И еще тайные мемуары Д'Амбрицци, которые вдруг находят путь к отцу Данну, нет, это почти доказательство тому, что вы назначены некими высшими силами продолжать свое благородное дело. Вы проделали колоссальную работу, а потому сегодня, стараниями отца Данна, приглашены ко мне. Я хочу выпить за вас! За всех троих!

– Послушайте, – перебил его я. – Речь идет о моей сестре. Понимаете? Именно поэтому я здесь. Церковь для меня ничто. Церковь убила мою сестру, а ведь она была одной из самых преданных ее слуг, и все равно они ее убили. И я отправился искать сукина сына, спустившего курок. Но потом смерть моей сестры... она просто утонула в этом море грязи и других смертей... Я просто перевернул один из камней, на которых стоит эта Церковь, и под ним открылась такая мерзость, что стало тошно... Я по уши во всем этом дерьме, Д'Амбрицци, Торричелли, нацисты и так далее, но мне плевать на них. Мне нужен человек, убивший сестру! Его имя Хорстман, и я... я... – Тут я всплеснул руками и поднялся. Пес насторожился, затем решил, что я парень ничего. Подошел ко мне, ткнулся холодным мокрым носом в ладонь. – Как поживаешь, Фостер? – тихо пробормотал я.

Амброз Кальдер выслушал все это молча, разглядывая меня сквозь пелену сигарного дыма. На нем был черный смокинг. И он был прикован к инвалидной коляске, сооружению старого образца с откидной спинкой и широкими подлокотниками. Возил его по комнате молодой человек, тоже в смокинге, сильно смахивающий на агента спецслужб. Как только Кальдер раскурил сигару, молодой человек тихо удалился.

– Понимаю, мистер Дрискил. На вашем месте я, наверное, испытывал бы те же чувства. Но реальность такова, что, пустившись на поиски убийцы сестры, вы обрекли себя на нешуточные испытания. Сами только что сказали, что перевернули камень. И что по уши в дерьме. Так оно и есть. Или так выглядит по крайней мере. Вы выпустили джинна из бутылки. А уж стоит ему выскочить, и загнать его обратно невозможно. И вот пока вы пробирались через всю эту мерзость, то, возможно, и достигли изначальной своей цели... Как знать?... – Он снова глотнул сливовицы. – Пути назад уже нет. Вы балансируете на тонко натянутой проволоке. Впрочем, думаю, вы и сами это понимаете, мистер Дрискил. Главное – не свалиться в пропасть.

– Именно поэтому я и здесь.

Кальдер усмехнулся, затем обернулся к отцу Данну и заговорил о Второй мировой войне. Словно на время забыл о нашем с Элизабет присутствии.

Дом у него был огромный, многоуровневый, набит странными вещами, по большей части старинными. Снаружи его прикрывала сосновая роща. Я с трудом представлял, как он выглядит при дневном свете. Центральное отопление не справлялось, на всю огромную комнату его не хватало, но в огромном камине ревел огонь, и вскоре дрожь, пронизывающая меня до костей, унялась. На столе стояла коробка сигар «Давидофф», старая, покрытая пылью бутылка коньяка, хрустальные табакерки, огромные хрустальные пепельницы. Кальдер взял щипчики, отрезал кончик сигары, подтолкнул ко мне одну из пепельниц и сказал:

– Угощайтесь. А теперь перейдем к нашему другу Саймону Виргинию.

Из динамиков полились звуки скрипичного концерта Кабалевского, и мы, что называется, перешли к делу.

...Элизабет принялась рассказывать, как нашла папку Вэл с пятью именами жертв. Кальдер слушал внимательно, продолжая попыхивать сигарой. Долил в стаканчик сливовицы, выпил, облизал губы.

– Клод Жильбер, – перечисляла Элизабет. – Себастьян Арройо. Ганс Людвиг Мюллер. Прайс Бейдел-Фаулер. Джеффри Стрейчен. Все они были убиты на протяжении двух последних лет. Все они были истовыми католиками. Людьми почтенными. Все провели какое-то время в Париже во время или после войны... Но что их связывало? А главное, почему их убили? И почему именно сейчас?

– Ну, прежде всего, это список из четырех человек плюс еще один, никак не связанный с другими. По крайней мере не так, как они были связаны между собой. Бейдел-Фаулера убили из-за его работы, это очевидно, из-за того, что он изучал историю ассасинов. Он знал об этих наемных убийцах очень много, по этой причине и был приговорен к смерти. – Теперь Кальдер говорил деловито и четко, без тени насмешки в голосе. Он оседлал свою лошадку и умело управлялся с ней. – Так, остальные четверо... Боюсь, вы взялись за дело не с того конца. Да, все они связаны между собой, но только по-разному. Да, они католики, но совершенно разные католики. Магнат и бизнесмен из Мадрида, яхтсмен, богач, свой человек в Церкви – это наш Арройо. Но известно ли вам, что он был очень близок к генералиссимусу Франсиско Франко? Да, да, такая вот парочка. И он был советником Франко по очень многим вопросам.

Теперь Мюллер, немец. Ученый. Во время войны служил Рейху... в абвере. Я знал его достаточно хорошо. Он был человеком партии. Одно время поговаривали, будто бы он принимал участие в заговоре против Гитлера. Однако избежал повешения на крючке для мясных туш, каким-то образом бежал, а после войны вернулся к карьере ученого. Герр доктор. Профессор. Да, разумеется, католик. Самое интересное в этой истории заговора против Гитлера состоит в том, что Мюллер исполнял роль подсадной утки. Известно ли вам значение этого термина в данном контексте? Нет? Ну, был внедренным агентом. Гестапо внедрило его в среду настоящих заговорщиков, он работал сразу на двух господ, был человеком абвера и принимал участие в операции гестапо... Так вот, он выдал всех этих людей, это была его работа, и получил за свой подвиг медаль. Какое-то время после этого я служил при нем адъютантом. Я знал об этой операции. И да, он был в Париже во время оккупации.

Так, идем дальше... Отец Жильбер, француз, священник из Бретани. Преданные прихожане едва не прикончили его вскоре после высадки союзных войск в Нормандии, летом 1944-го. Его проблема заключалась в том, что по натуре своей он не был борцом. Скорее любовником. Считал, что лучше всего проводить время с красивыми мальчиками. Когда немцы собрали вещички и ударились в бегство, один из его дружков, француз, подверг сомнению действия отца Жильбера во время войны. Его назвали коллаборационистом, намекнули, что пустят на корм рыбе. А какие-то фермеры поймали его, обмазали дегтем и обваляли в перьях. Он бежал в Рим и отсиживался там целый год. А затем нашел себе более безопасное занятие, уселся писать мемуары. Издавал эдакие изящные томики, дневники сельского священника... все полное вранье и плод не в меру разыгравшегося воображения. Умудрился очень неплохо заработать на этом, а часть денег отправлял своим защитникам, в Легион Кондор, «Die Spinne», разным там старым недобитым фашистам.

Джеффри Стрейчен, человек из Ми-15. Сэр Джеффри Стрейчен. Почтенный, казалось бы, господин, из обеспеченной семьи, имеет собственный замок в Шотландии. Правда, последние лет тридцать о нем почти ничего не слышно. Чем вызван столь ранний уход в отставку? А что, волне законный вопрос. Вызван он одной небольшой проблемой, имеющей прямое отношение к драке бульдогов под ковром. Стрейчен находился в Берлине еще до войны. Затем вернулся в Англию и стал советником премьер-министра Чемберлена... А Проблема заключается в том, что он был и оставался агентом Третьего рейха и имел самые тесные связи с Деницом и Канарисом. Охотился на кабанов с самим Герингом. Англичане узнали все это в 1941-м, немного попользовались им в собственных целях, а затем тихо, без всякого скандала, отправили в отставку. И доклад о расследовании на эту тему сейчас, без сомнения, выглядит совсем иначе. В начале пятидесятых они были настолько озабочены красными шпионами, что какой-то там эксцентричный старый фашист мало их интересовал.

Столбик пепла на сигаре Кальдера достигал в длину добрых двух дюймов, и он любовно рассматривал его с таким видом, точно жалел стряхивать в пепельницу. Затем провел сигарой по ободку одной из хрустальных пепельниц, посмотрел, как столбик отвалился.

– Итак, вы начали смекать, что к чему? – продолжил он. – Постарайтесь понять, в каком сложном мире приходится нам сейчас жить. Да, все эти люди были католиками, все они в сороковые побывали в Париже. Знали ли они об ассасинах? Возможно. Кое-кто из них точно знал, я просто уверен в этом. Но вовсе не поэтому некто включил их в общий список жертв, людей, подлежащих уничтожению. Этот некто хотел, чтоб они замолчали раз и навсегда.

А разгадка в том, друзья мои, что все они были нацистами. Именно поэтому и должны были умереть. Они были католиками, работающими на фашистов. Уж я-то это точно знаю. Понимаете? Ну, конечно, понимаете. Через дочь Лебека и документы епископа Торричелли вы узнали, что в те дни между Ватиканом и Рейхом существовала связь. Я лишь могу добавить кое-какие детали. Эти четверо знали об этой связи, знали о том, что мисс Лебек назвала взаимным шантажом... а потому должны были умереть.

Все вокруг менялось с непостижимой быстротой. Не было времени освоиться с ситуацией, осмыслить все сказанное Кальдером. Убитые из списка Вэл превращались из страдальцев и невинных жертв в циничных мерзавцев. Они восстали из прошлого и явили настоящую свою суть. Еще один человек сделал вылазку из своего прошлого. Переписывал личную свою историю.

– Но ведь не хотите же вы сказать, что и Кёртис Локхарт тоже был нацистом, – заметила Элизабет.

– Конечно, нет, сестра. Сложный был человек, игрок по натуре. Ненавидел проигрывать, а потому порой ставил не на ту лошадку. Но я так полагаю, причина убийства Локхарта должна быть вам очевидна. – Он сунул палеи под накрахмаленный воротничок рубашки, немного оттянул его. Дрова в камине пылали, стало жарко. – Он был слишком близок к сестре Валентине. Она должна была умереть, потому что слишком много знала. Он должен был умереть, потому что она могла рассказать ему... вот причина нападения на Дрискила. Локхарт убит из опасения, что она могла с ним поделиться своими открытиями. И следующей должны были стать вы, сестра Элизабет, поскольку вы тоже слишком много узнали и не выказывали ни малейшего намерения прийти в чувство. – Лицо его раскраснелось, то ли от сливовицы, то ли от жары, но он явно упивался собой. И время от времени многозначительно подмигивал Данну, который в ответ лишь терпеливо улыбался.

– И все же вернемся к списку Вэл, – сказал я. – Почему ваше имя значилось там под номером шесть? Ваше прежнее имя. И вы единственный, кто не разделил судьбу остальных пятерых. Вы, в отличие от них, слава богу, живы.

На улице громко залаяли собаки. Ветер усилился и завывал в каминной трубе.

Кальдер, подкатив в кресле к окну, отодвинул край шторы, выглянул.

– Что-то на них иногда находит. Нервничают, – заметил он.

У меня же не выходила из головы одна мысль.

Кто-то хочет стереть его прошлое... Людей убирают, прошлое переписывается... Кто-то...

Тот, кто хочет стать новым Папой.

* * *

Вошел слуга Кальдера, поворошил угли в камине, подбросил поленьев. А потом накинул на плечи хозяину теплый плед.

– С кровообращением у меня нелады, – пробормотал Кальдер. И обернулся к слуге: – Ступай, посмотри, что там с гончими. Пусть Карл проверит, обойдет участок по периметру. На всякий случай.

– А нельзя ли задать вам еще несколько вопросов? – спросил я. – О Саймоне Виргиний, заговоре Пия. И еще, кто был тот важный человек с поезда...

– И почему в ночи лаяла собака, – насмешливо перебил меня он. – Вы прямо как Шерлок Холмс, мистер Дрискил.

– И о личности человека по прозвищу Архигерцог...

– Чувствую себя официантом, принимающим заказ. Впрочем, – тут он вскинул руку, как бы отметая тем самым мои извинения, – разве все мы собрались здесь не для того, чтобы поболтать о добрых старых временах? Да и что у меня осталось, кроме этих самых славных старых времен?... А они и впрямь были славные, можете мне поверить. Так, с чего лучше начать? Я расскажу вам все, что знаю. Святой отец?... – Он вопросительно взглянул на Данна, тот кивнул.

– Все начинается с Саймона Виргиния, – сказал я.

– И им же, вероятно, и заканчивается, так? Ладно... допрос Амброза Кальдера продолжается. – Тут вдруг он сильно стукнул кулаком по столу. – Ахтунг! – вскричал он, впервые за все время по-немецки. Прежде никакого акцента я у него не чувствовал, ну, разве что совсем небольшой, европейский, но какой-то неопределенный. – Есть много способ заставлять человек говорить, – коверкая слова, с сильным немецким акцентом произнес он и расхохотался. – Так говорят немцы в старых американских фильмах... и я был одним из этих немцев. – Он вздохнул. – Давно это было. Итак, Саймон Виргиний.

Данн взял одну из сигар, просто не вынес искушения. Элизабет сидела у огня, поджав ноги и обхватив колени руками. И не сводила своих удивительных зеленых глаз со странного лица Кальдера. Прямо как лазером просвечивала, насквозь.

– Вы, разумеется, знаете о том, что Саймон приехал в Париж с заданием от Папы Пия... сформировать группу ассасинов. В те дни сделать это было куда как проще, чем в мирное время. И «заговор» Пия имел одну цель: использовать наемных убийц для проведения тайной политики Церкви. Саймон Виргиний действовал через епископа Торричелли, использовал его контакты с оккупационными властями. Я узнал об этом, работая в разведке, от немцев, разумеется. И еще мы знали, что он работает также с членами движения Сопротивления. Пий хотел, чтобы Церковь получала свою долю награбленного, в особенности интересовали его произведения искусства, а также золото, драгоценности. Но картины – это было главное. Мысль о том, что Пий мог передраться с Герингом из-за, ну, допустим, Рафаэля, изрядно меня смешила. Нет предела алчности человеческой. Они скорее разорвали бы драгоценное полотно пополам, чем уступили один другому. И вот в конце концов Саймон поссорился с фашистами. Мы все это знали. Я знал. Я, честно признаться, всегда думал, что все эти грабительские дела ему просто претят. Не в его характере это было, приезжать в Париж и делать за немцев грязную их работу. Пий допустил ошибку. Вообще-то старый мерзавец сделал их не так много, но эта еще долго аукалась ему. Он просто выбрал не того человека.

– Ну, наверное, тогда не все так было просто, – заметила Элизабет.

– Да, не просто, – кивнул Кальдер. – Грабежи, убийства, все эти запутанные связи нацистов и Церкви... они и создали самую благоприятную основу для взаимного шантажа. Настолько прочную, что продолжалось все это долгие годы, поскольку часть игроков выжила и находилась на своих местах. Некоторые до сих пор на своих местах. И Саймон их всех прекрасно знает...

– Так, значит, Саймон все-таки жив? – откашлявшись, спросил отец Данн.

Кальдер улыбнулся.

– В те дни Саймон знал всех, не так ли? Торричелли, Лебека, Рихтера, брата Лео, Августа Хорстмана и еще очень и очень многих. Саймон знал всех, но лишь горстка избранных знала, что он и есть легендарный Саймон. Даже Д'Амбрицци твердил, что это не один человек, а несколько.

Я полез во внутренний карман пиджака, достал конверт, положил на стол.

– Так вы принесли реквизит! – воскликнул Кальдер. – Прекрасно, мистер Дрискил. Некогда я играл в любительских спектаклях. Давно это было, еще во время службы в армии. И всегда говорил, что актер без реквизита просто ничто! Что в этом конверте?

Я открыл его, достал старый снимок, с которого начал расследование. Разгладил ладонью и подтолкнул к Кальдеру. Тот так и впился взором в эту картинку из прошлого.

– Моя сестра знала, что находится в страшной опасности, – сказал я. – И это единственный ключ, который она мне оставила.

– И ничего больше?

– Только это.

– Она верила в вас, мистер Дрискил.

– Просто она меня хорошо знала. Знала, что я очень люблю ее. Знала, что никогда не предам. И что этот снимок наведет меня на след.

– А уж все остальное было в ваших руках, – пробормотал Кальдер и взял снимок.

– Торричелли, Рихтер, Лебек и Д'Амбрицци, – словно заклинание произнес я. – И я все время думал, кто сделал этот снимок. Это был Саймон, верно?

Густые брови Кальдера поползли вверх, потом он поднял на меня глаза. И расхохотался. Громко и на сей раз от души. Я недоуменно покосился на отца Данна. Тот пожал плечами.

– Нет, нет, – отдышавшись, сказал Кальдер. Глаза его увлажнились. – Нет, мистер Дрискил, со всей ответственностью заявляю вам, что Саймон никак не мог сделать этот снимок.

– Но что тут смешного? Не понимаю.

Кальдер покачал головой.

– Д'Амбрицци описал историю Саймона в своих мемуарах, которые затем оставил в Америке. Так или нет? Так. Но называть Саймона не стал. А Хорстман убил брата Лео до того, как тот успел объяснить вам, кто такой Саймон... Стало быть, вывод один. Саймон хотел сохранить анонимность. – Он так и расплылся в улыбке. – Так вы еще не догадались, кто он, Саймон?...

– Черт, да откуда мне знать, – пробормотал я. – Кто?

– Ну, разумеется, Д'Амбрицци! Наш дорогой Святой Джек и есть Саймон. Старый хитрец! Тут все абсолютно ясно. Д'Амбрицци хочет стать Папой... он был Саймоном... был убийцей... И он сотрудничал с немцами. И ни один этот факт не должен сейчас всплыть, поскольку тогда папского трона ему не видать. Ведь он убийца. – Кальдер вздохнул, инвалидное кресло скрипнуло под его весом. – Нет, эти исповеди – сущий кошмар, мистер Дрискил! До добра не доведут. – И он снова расхохотался.

А потом обратился к Элизабет:

– Вот вы говорили мне, сестра, что расследование Ватикана никак не продвигалось. Так разве могло быть иначе? Просто смешно! Д'Амбрицци старается внушить всем, что ассасины есть не что иное, как старая легенда, а Саймон Виргиний – просто миф. Что ж, может, его действительно стоит назвать мифом. Саймон, он же Д'Амбрицци, расследует дело, где он главный фигурант. А в реальности задача у него совсем иная – смешать всю картину. Папа умирает, открываются перспективы. И расследование это ему совершенно ни к чему. Всем заправляет Д'Амбрицци. И когда добьется, чего хочет, убийства прекратятся. И Хорстман снова уйдет на дно. Впадет в спячку. Вдумайтесь, когда начались убийства людей из списка сестры Валентины? Когда Д'Амбрицци узнал о болезни Папы. Вот и включилась машина по уничтожению. Хотите честно? Если считаете молитву средством хоть сколько-нибудь эффективным, молитесь, чтобы пережить всю эту заваруху, больше ничего не остается!

– Архигерцог, – сказал я. Голова у меня просто кругом шла от всех этих открытий, но я решил быть последовательным.

– Ах, да, Архигерцог. Вот тут вы меня поймали. У меня были веские причины познакомиться с этим человеком, но знал я его лишь понаслышке и лишь под этим вымышленным именем. Никогда не видел его, никогда с ним не говорил. Такой случай представился лишь раз, в разбомбленной церкви, на окраине Берлина. Не знаю, как он попал туда, как потом выбрался. Он хотел видеть меня лично, допросить. Просто обожал драматические ситуации. Он сидел в закутке, где обычно находятся священники, принимающие исповедь. Я вошел, его нигде не было видно. Погода была чудовищная, холод, дождь, крышу повредило снарядами, и она нещадно протекала, и еще этот ужасный запах горелого и промокшего дерева, он преследовал меня на протяжении всей войны... Архигерцог. Что общего было между ним и Торричелли, почему после его имени стоит восклицательный знак, в каких отношениях с ним состояли Лебек и остальные? Понятия не имею. Архигерцог... Как знать? Самый засекреченный человек... куда более засекреченный, чем я. Человек, который всю жизнь проводит под прикрытием.

Как Дрю Саммерхейс... Как сам Кесслер, так, во всяком случае, описывал мне его в Париже отец Данн.

Немало понадобилось времени, но наконец-то все начало обретать более или менее определенные очертания.

– И, наконец, последнее, – сказал отец Данн. – Никак почему-то не могу выбросить это из головы. Возможно, никакого значения это вовсе не имеет, но все же хотелось бы знать... Кто был тот человек в поезде? Важная персона, которую собирался убить Саймон? Я читал в мемуарах Д'Амбрицци о карьере Саймона. И вот теперь вы говорите, что Саймон и Д'Амбрицци – одно и то же лицо. Что ж, может, так и есть. А может, нет...

– Одно и то же лицо, – тихо сказал Кальдер.

– Но кто был тот важный человек в поезде?

Кальдер пожал широкими плечами.

– Возможно, какая-то военная шишка из Рейха. Геринг или Гиммлер. Тут можно только гадать. Или же какой-нибудь выдающийся коллаборационист, хотя нет, пожалуй, все же склоняюсь к мысли, что это был нацист высокого ранга. Впрочем, не берусь утверждать. Да и какое это имеет теперь значение?

– Однако отец Лебек считал это достаточно важным, раз совершил предательство, – сказал я. – Вам известно, где располагается штаб-квартира Архигерцога?

– Была в Лондоне. Затем – в Париже.

– И еще человек, которого Ватикан послал на поиски Саймона, – сказала Элизабет. – Который проводил расследование с целью доказать, что Саймон отказывался выполнять распоряжения Ватикана... Мы слышали, что звали его Коллекционером. Вам известно, кто он? По-моему, он тоже весьма важная фигура и способен пролить свет на многое, вы согласны? К тому же Пий ему доверял.

– Да, он наверняка много чего знает, – согласился с ней Кальдер. – Но к тому времени моя собственная жизнь достаточно осложнилась. Организация Гелена распалась, война подходила к концу. Я пытался уцелеть, но организовать безопасную сдачу американцам было трудно. Я повсюду высматривал Архигерцога, в буквальном и переносном смысле этого слова, хотел перемолвиться с ним словечком, но то и дело терял его след, он перемещался по всей Европе – Лондон, Париж, Швейцария... Не сладко мне тогда приходилось. И в ту пору я не слишком обращал внимание, чем занимаются ренегаты-католики в Париже. Понятия не имею, кто такой Коллекционер. У Ватикана было немало специалистов высочайшего класса... так что он, полагаю, был одним из самых крутых парней. Возможно, его уже нет в живых, учитывая все обстоятельства... Да и Архигерцог, возможно, тоже уже умер. Лишь одно мы знаем наверняка: Саймон все еще жив. – Тут вдруг он резко поднял голову, его осенило. – Если Архигерцог жив, тогда, возможно, именно он стоит за планом Саймона стать Папой. Или... или же взглянем на это иначе: Архигерцог знает всю правду о Саймоне, знает, кто он на самом деле. Возможно, он следующая жертва... А может, затаился и ждет своего часа. – Эта мысль почему-то вызвала у него улыбку.