Текст книги "Том 3. Повести. Рассказы. Стихотворения"

Автор книги: Томас Гарди

Стихотворения

Из сборника
«УЭССЕКСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ»

НА ПОХОРОНАХ^{3}

 
Плелись за гробом как во сне.
Никто не глянул на меня:
Я шла поодаль, в стороне,
Любимая, а не родня.
 
 
Как ночь был черен их наряд
Я вышла, платья не сменя.
Был бесконечно пуст их взгляд
Огнем сжигала скорбь меня.
 

Перевод А. Шараповой

НЕВЕРУЮЩИЙ^{4}

(На службе в кафедральном соборе)

 
Быть среди верующих тенью,
Персоной нежеланной,
Считать их веру, их виденья
Фантазией туманной,
Рожденной силой убежденья
Таков удел мой странный.
 
 
За что навеки обречен
Я жить с душевной раной?
За что средь зрячих я рожден
Слепой и бесталанный?
За что их радостей лишен?
Твержу я постоянно.
 
 
Но если я не их породы,
Всевышним осиянной,
И если нет во мне свободы,
Моим собратьям данной,
Пускай в них милосердья всходы
Взрастят мои изъяны.
 
 
Я с человеком схож, который
Стоит средь люда, рьяно
Кричащего: «Вон там просторы!
Там волны океана!»
Но видит сам лишь сумрак бора,
Нависший над поляной.
 
 
Мне б, недостойному, смириться
С судьбой, но постоянно
Я слышу: «Он в душе стремится
Сберечь свои изъяны!»
Мне что же – как подбитой птице,
Не взмыть в простор желанный?
Довольно! Нас, кто так томится,
Ждет отдых долгожданный!
 

Перевод В. Лунина

ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

 
Лицо с увядшей кожей
Отражено в стекле.
Устало сердце, о Боже!
Мне тяжко на земле.
 
 
Холодным неучастьем
Не тяготят сердца.
Одна, в смиренье, с бесстрастьем
Ждала бы я конца.
 
 
Но время жить мешает,
Последних сил лишив.
Озноб в потемках набегает,
Как на берег прилив.
 

Перевод А. Шараповой

КЭСТЕРБРИДЖСКИЕ КАПИТАНЫ^{5}

(Предание о Дж. Б. Л., Т. Дж. Б. и Дж. Л.)

 
Три капитана ушли воевать
В Индию, а живым
Вернулся один, чтобы лавры пожать,
Снившиеся троим.
 
 
И он спешит в старинный придел,
Где в школьные времена
Трое мальчиков на стене
Вырезали свои имена.
 
 
Три строчки равной высоты,
Как прежде, рядом, но…
«Им суждено было замышлять:
Исполнить – мне суждено».
 
 
«Кто жизнь сбережет, погубит ее»,
Сказал проповедник – и он,
Невольный слушатель, оглядел
Кривые буквы имен:
 
 
Он здесь; их нет – и что же в том?
Иначе бы жребий пал
Они бы вернулись в родимый дом,
А он вдали лежал.
 
 
Но в жизни тех, кто не пришел,
Он видит некий свет:
Он видит величия ореол,
Какого над выжившим нет.
 
 
В бессмертной славе, в нездешних лучах
Не ты вернулся, брат:
Нездешнее светит в чужих полях,
Где двое павших спят.
 

Перевод О. Седаковой

Из сборника
«СТИХОТВОРЕНИЯ О ПРОШЛОМ И НАСТОЯЩЕМ»

ОТЪЕЗД

(Саутгемтонские доки, октябрь 1899)

 
Прощальные марши сошли на нет,
Корабль соленую воду грызет
Столб красного дыма за горизонт
Ушел, как последний самый привет;
Острее разлуки не видел свет,
И топот мужчин, всходивших на борт
Теперь, как вопрос, над миром простерт:
«Доколе, тевтон, славянин и кельт,
Вы будете из-за распрей на смерть
Таких посылать, ни за что губить,
Когда сумеете преодолеть
Вражду и соседей своих любить,
А патриотизм перестанет быть
Рабом и обнимет воду и твердь?»
 

Перевод В. Корнилова

ОТПРАВКА БАТАРЕИ

Жалобы жен

(2-го ноября 1899)

 
I
 
 
Что же тревожнее, что безнадежнее,
Неосторожней солдатской любви!
Мы милых выбрали, их у нас вырвали
И на войну повезут корабли.
 
 
II
 
 
Как через силу мы шли рядом с милыми,
Еле тащились сквозь ливень и мрак;
Шли они гордые, нам непокорные,
И приближал нашу боль каждый шаг.
 
 
III
 
 
Пушки тяжелые, крупные, желтые,
Словно животные, нюхали ночь,
Спицы и ободы, длинные хоботы
Даже глядеть на них было невмочь.
 
 
IV
 
 
В газовом призрачном свете на пристани,
Бледные, мы целовали солдат
С жадною, слезною, страшною просьбою:
Честь уберечь, но вернуться назад.
 
 
V
 
 
Остолбеневшими были, ослепшими
Мы, когда их уводили от нас.
В горечи каждая помощи жаждала,
Той же дорогой обратно плетясь.
 
 
VI
 
 
Кто-то растерянно крикнул: «Потеряны
Наши для нас!..» Нет, Господня рука
В муках и в горе им будет подспорием,
Хоть коротка их стезя, хоть долга.
 
 
VII
 
 
Но до рассвета нас все же преследуют
Их голоса в темноте… И опять,
Полные ужаса, учимся мужеству,
Чтобы с надеждой и верой их ждать.
 

Перевод В. Корнилова

В ВОЕННОМ МИНИСТЕРСТВЕ

(Приклеивая списки убитых и раненых: декабрь 1899)

 
I
 
 
Год назад я зашел в это место, где
Барыши наживают, осведомиться,
Может ли сердце Британии тише биться,
Ведь ведут обстоятельства к маете
И к немалой беде.
 
 
II
 
 
Здесь не падали в обморок год назад,
Не рыдали родители, жены, дочки,
В списках смерти для них не мелькали строчки;
Смерть с природой еще не вошла в разлад,
Мир и чист был и свят.
 

Перевод В. Корнилова

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПОВЕСТЬ^{6}

(Накануне Рождества 1899)

 
На юг от Дурбана фронт идет,
Там солдат, соотечественник, гниет.
Его тело искромсано вкривь и вкось,
Его призрак срывает на ветре злость,
И Канопус ночью пытает он:
«Мирозданье радующий закон,
Утвержденный на этой земле Христом,
Почему оставлен, забыт потом?
Смысла нет в привычке опять и опять
„Anno Domini“ к годам прибавлять,
Хоть их двадцать сотен почти прошло,
Его дело пятнают, Ему назло».
 

Перевод В. Корнилова

БАРАБАНЩИК ХОДЖ^{7}

 
I
 
 
Он наспех в землю был зарыт
Вдали от отчих мест.
Ни гроба, ни надгробных плит
Лишь голый вельд окрест
И по ночам над ним горит
Огонь нездешних звезд.
 
 
II
 
 
Он в Уэссексе, в родном краю,
И не слыхал о том,
Что значит буш, плато Кару
И пыльный краснозем.
Не видел этих звезд игру
В безмолвии ночном.
 
 
III
 
 
Но юный прах его сгниет
Средь глинистых полей,
И древо южное взрастет
Из северных костей,
И новая звезда взойдет
Во мгле чужих ночей.
 

Перевод М. Фрейдкина

ДУШИ УБИТЫХ^{8}

(Декабрь 1899)

 
I
 
 
Надо мною сошлись веки ночи.
Вот я вышел на мыс.
Я один. Рядом Рейс.
Остров лыс и изрыт, в складках весь.
Вместе с тишью и тьмой дух мне душу морочит,
Тормошит мою мысль.
 
 
II
 
 
Ветра нет, спит простор океана,
Спит в безветрии мыс,
Тина спит вдоль земли,
Травы дремлют, они проросли
Из подводных глубин, где движением все обуяно,
Где теченья сошлись.
 
 
III
 
 
И вдруг с Юга, но тихого тише,
Так что занялся дух,
Шелестение крыл
Мотыльков исполинских; звук был
Гладким, легким, какой ни за что не услышит
Человеческий слух.
 
 
IV
 
 
И они устремились на скалы
Среди мрака гор_я_,
Потерявшие плоть,
Не обнять эти призраки, хоть
Мне на острове тотчас же видно их стало
Под лучом фонаря.
 
 
V
 
 
Я услышал: «Домой», догадался:
То шептала душа
Душам, павшим в бою
Возле тропика в дальнем краю,
Подобраться неслышно я к ним постарался,
Затаясь, не дыша.
 
 
VI
 
 
Мчался с Севера дух незнакомый
И пылал он огнем,
Бестелесным он был,
«Вы солдаты мои?» – он спросил.
«Да, – сказали они. – Мчимся к отчему дому,
Там мы славу пожнем».
 
 
VII
 
 
Дух сказал: «Побывал я в отчизне,
Чтут вас там и скорбят,
Но не доблести чтут
И о славе речей не ведут!»
«Но ведь слава нам стоила жизни!
Что же там говорят?»
 
 
VIII
 
 
«Вспоминают о ваших проказах,
Будто то – чудеса;
Ведь удел матерей
Помнить шкодничества сыновей
И молиться о том, чтобы души их сразу
Приняли небеса.
 
 
IX
 
 
А отец – тот винит себя в горе:
Зря не дал ремесло,
Делу не обучил,
Зря раздул его воинский пыл,
Ведь от разных военных историй за море
Мальчика занесло».
 
 
X
 
 
«Генерал, а любимые наши
Нам, как прежде, верны?»
«Что ж, иные скорбят,
Нарядиться другие хотят
В честь солдат, ну а третьи, те даже
Новой страстью полны».
 
 
XI
 
 
«А как вдовы?» – вдруг кто-то сурово,
Обреченно спросил.
«Не о славе, увы,
О размолвках и счастье любви
Вот о чем причитают несчастные вдовы,
Выбиваясь из сил».
 
 
XII
 
 
«Что ж, выходит, военная слава
Меньше значит для жен,
Чем семья и чем дом,
И нас помнят и чтут в доме том
Как мужей – не солдат, вот диковина, право,
Я не слишком польщен.
 
 
XIII
 
 
Знал бы, не вылезал из могилы!
Возвращаюсь назад!»
Кто-то горько вскричал,
Но товарищ ему отвечал:
«Знать, что нас не за славу семья полюбила,
Мне милей во сто крат!»
 
 
XIV
 
 
Улетали солдатские души,
Надвое разделясь;
Те, что в бытность свою
Больше славы любили семью,
Те – домой; те, которым в семье было хуже,
Понеслась эта часть
 
 
XV
 
 
К океану и над океаном
Вдруг зависла на миг;
Видя Рейс, видя мыс,
Мириады их бросились вниз,
В этом месте забвения душ окаянном
Океан принял их.
 
 
XVI
 
 
А избравшие родину души
Быстро мчались к семье,
Как на Троицу вихрь,
В небе стихло жужжание их,
Но печаль океана не сделалась глуше
И осталась во мне.
 

Перевод В. Корнилова

ЖАВОРОНОК ШЕЛЛИ^{9}

(В окрестностях Легорна, март 1887)

 
В слепом далеке безо всяких мет
В забвенье покоится жалкий прах
Того существа, что воспел поэт
В необыкновенных своих стихах.
 
 
Когда-то с полей прогоняя сон,
Тот жаворонок звенел, паря
В дневной синеве, и не знал, что он
Бессмертен – поэту благодаря!
 
 
Он жил незаметно, как все, и вот
Однажды в глаза ему прянул мрак
Невзрачным комочком упав с высот,
Он умер – неведомо где и как.
 
 
Быть может, теперь он лежит в траве
На этом холме, иль у той межи,
Иль там в изумрудной густой листве,
Иль в этих колосьях поспевшей ржи?
 
 
Найдите его! Безымянный певец
Достоин иного! О, феи, пора
Доставить сюда драгоценный ларец
Из золота, жемчуга и серебра!
 
 
Откроем и снова замкнем на замок
Бесценный ларец, чтоб навек сохранить
Святые останки того, кто помог
Поэту гармонию приворожить!
 

Перевод Д. Веденяпина

К ЖИЗНИ

 
О, Жизнь, до чего ж томит
Меня твой понурый взор,
Твой вечно унылый вид,
Таящий немой укор.
 
 
Твои слова о Судьбе
Известны мне наперед,
И здесь у меня к тебе
Давно особенный счет.
 
 
Но разве нельзя хоть раз
Соври, притворись, сыграй!
Представить, что мир у нас
Опять превратился в рай!
 
 
И, может быть, – я готов,
Вдыхая сладкий дурман,
Я сам бы в конце концов
Поверил в этот обман!
 

Перевод Д. Веденяпина

К НЕРОЖДЕННОМУ РЕБЕНКУ БЕДНЯКА

 
I
 
 
Не бейся, сердце, затаясь,
Хотя манит рожденья час,
Спи долгим сном:
Тебе судом
Одни мучения даны,
И страха песнопения полны.
 
 
II
 
 
Послушай: род людской наш плох,
Добро исчезло, смех заглох,
Надежды нет
И веры свет
Погас, нет дружбы и любви,
И не исправишь мир, хоть в нем живи.
 
 
III
 
 
Когда б меня ты слышать мог,
Когда б не естество, не Бог
Ты мог решить:
Жить ли, не жить,
Я б все сказал про этот свет,
А ты бы к нам явился или нет?
 
 
IV
 
 
Однако ни к чему намек,
Тебе пока что невдомек,
Кому талант
От роду дан,
Без знания ты в жизнь войдешь,
Где кровь с огнем бросают страны в дрожь.
 
 
V
 
 
О, как бы, милое дитя,
Хотелось уберечь тебя
От злых угроз,
От бед, от слез,
Но слаб и беден я, как ты,
И трудно нам уйти от маеты.
 
 
VI
 
 
Что ж, выходи на свет из тьмы,
Как безрассудно вышли мы,
Давай живи
В трудах, в любви
И в здравье! Обрети друзей
И радости, что обошли людей!
 

Перевод В. Корнилова

К ЛИЗБИ БРАУН^{10}

 
I
 
 
Ох, Лизби Браун,
Где нынче ты?
Там солнца свет
Или беды
Печали нет?
Как, Лизби Браун?
 
 
II
 
 
Ты, Лизби Браун,
Была смела
И всех, смеясь,
Сразить могла
Игрою глаз,
Да, Лизби Браун!
 
 
III
 
 
Мне, Лизби Браун,
Нет, не найти
Волос рыжей,
Круглей груди,
Лица свежей,
Нет, Лизби Браун!
 
 
IV
 
 
Но, Лизби Браун,
Мне стала ты
Лишь дорогой,
Сорвал цветы
Не я, другой,
Жаль, Лизби Браун!
 
 
V
 
 
Что ж, Лизби Браун,
Ты так быстра,
А я так вял,
Таил я страсть,
А он пылал,
Так, Лизби Браун?
 
 
VI
 
 
О, Лизби Браун,
Собой хорош
Был твой супруг!..
Зачем ты все ж
Исчезла вдруг,
А, Лизби Браун?
 
 
VII
 
 
Вмиг, Лизби Браун,
Ты расцвела,
А я не знал.
Ты мимо шла
Не подозвал,
Зря, Лизби Браун!
 
 
VIII
 
 
Я, Лизби Браун,
Сам прозевал
Тебя: был глуп,
Не целовал
Прекрасных губ,
Да, Лизби Браун!
 
 
IX
 
 
Речь, Лизби Браун,
Обо мне
Начнут с тобой,
Ответишь: «Не
Знаком такой»
Так, Лизби Браун!
 

Перевод В. Корнилова

ЕДИНСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ^{11}

 
В заветный путь пустился я
При звездах и луне,
Чтоб утром милая моя
Женою стала мне.
 
 
Я миновал долину; там
Столетия назад
Языческий чудесный храм
Стоял, как говорят.
 
 
Вдали поблескивал поток,
И я под шум ветвей
Запел о той, кого нарек
Царицею своей:
 
 
«О безупречности венец!
О сердца глубина!
Как совершенства образец
Ты Богом создана!»
 
 
Вокруг клубился лунный свет,
Вдруг предо мной возник
Воздушный женский силуэт
Возлюбленной двойник.
 
 
И понял я, что он проплыл
Как раз по тем лугам,
Где жертвенник когда-то был
Языческим богам.
 
 
«Ты дева иль игра лучей?
За что такая честь
Быть двойником любви моей,
Иль ты она и есть?»
 
 
«Твоя невеста никуда
Из дома своего
Не отлучалась». – «Но тогда
Что ты за божество?»
 
 
«Далеко милая теперь,
Тень возгласила вновь,
Но только не она, поверь,
А я твоя любовь».
 
 
«Скажи мне, дома или нет
Избранница моя?»
И снова раздалось в ответ:
«Твой выбор – это я».
 
 
«О боже, нет!» Но тень опять
Взялась шептать свое…
Ах, невозможно передать
Смятение мое!
 
 
А тень не отступала: «Ты,
Мечтая, перенес
На смертную мои черты,
Мой нрав и цвет волос.
 
 
О, вовсе не простушку ту!
Сердечный жар храня,
Ты возлюбил свою мечту,
А стало быть, меня!»
 
 
«Раз так – я был как бы во сне
Я покорюсь судьбе!
Возлюбленная, нужно мне
Жениться на тебе!»
 
 
Тень стала таять… «Я ничья!
И не мечтай о том!
Ни разу не стояла я
Со смертным под венцом!»
 
 
И вот смешалась с темнотой…
Я вспомнил – что за страх!
Венере жертвенник святой
Вот в этих был местах!
 
 
Когда ж прибрел, едва дыша,
К невесте (тени, прочь!),
Я понял, что ее душа
Погибла в эту ночь!
 

Перевод Д. Веденяпина

ДРОЗД В СУМЕРКАХ^{12}

 
Томился за калиткой лес
От холода и тьмы,
Был отуманен взор небес
Опивками зимы.
 
 
Как порванные струны лир,
Дрожали прутья крон.
В дома забился целый мир,
Ушел в тепло и сон.
 
 
Я видел Века мертвый лик
В чертах земли нагой,
Я слышал ветра скорбный крик
И плач за упокой.
 
 
Казалось, мир устал, как я,
И пыл его потух,
И выдохся из бытия
Животворящий дух.
 
 
Но вдруг безлиственный провал
Шальную песнь исторг,
Стон ликованья в ней звучал,
Немыслимый восторг:
 
 
То дряхлый дрозд, напыжив грудь,
Взъерошившись, как в бой,
Решился вызов свой швырнуть
Растущей мгле ночной.
 
 
Так мало было в этот час,
Когда земля мертва,
Резонов, чтоб впадать в экстаз,
Причин для торжества,
 
 
Что я подумал: все же есть
В той песне о весне
Какая-то Надежды весть,
Неведомая мне.
 

Перевод Г. Кружкова

В СУМЕРКАХ^{13}

I

Сердце мое поражено и иссохло, как трава.

Псалом 101

 
Я не томлюсь, не стражду.
Хотя зима близка,
Ведь из людей пока
Никто не умер дважды.
Роз лепестки опали…
Но все давно прошло.
Еще такое зло
Переживу едва ли.
Зимы боятся птицы.
А мне не страшно впредь
На мерзлоту смотреть:
Замерзший не боится.
Сереет лист зеленый…
Но холодность друзей
Не станет холодней
Зимой студеной.
Пусть буря беды сеет.
Едва ли пропадет
От бурной страсти тот,
Кто сердца не имеет.
Мрак застилает вежды,
Но гибель не страшна,
Когда погребена
Последняя надежда.
 

Перевод А. Шараповой

В СУМЕРКАХ^{14}

II

(1895–1896)

Смотрю на правую сторону и вижу,

что никто не признает меня. Никто

не заботится о душе моей.

Псалом 141

 
Слышу: многих и сильных о грудь облаков разбивается крик:
«Только малость осталось исправить, чтоб мир совершенства достиг»
Но какую же бедную малость мечтают они извести?
Да ведь это же я им заноза в глазу, я преграда у них на пути!
«Все прекрасно, – они говорят, – пусть печальный забудет печаль».
Трудно в том усомниться, что схожий с другими тебе прокричал.
Так он горд, что и пыль образует, взлетая, над ним ореол.
Я ж родился не в срок, и ни дел, ни призванья в свой век не обрел.
«И могучий рассвет, и сладчайшая ночь на земле нам дана,
Восклицают они, – в совершенные мы рождены времена…»
Там, где сотней улыбок прикрыта любая из пролитых слез,
Что же я в этом мире такое? – вот главный, пожалуй, вопрос.
Кто находит, что поступью Первых затоптан был Лучшего путь,
Кто считает, что Лучшее в том, чтоб на Худшее трезво взглянуть,
И кто видит, как цвет наслаждения губят бесчестье и страха репей,
Пусть безропотно прочь отойдет – он изгой, он нарушил порядок вещей.
 

Перевод А. Шараповой

В СУМЕРКАХ^{15}

III

Горе мне, что я живу у шатров Ки

дарских. Долго жила душа моя с

ненавидящими мир.

Псалом 119

 
Ведь были же дни, когда я мог умереть легко,
Так низко смертная тьма тогда надо мною висла…
Я мог бы так и не знать, что жизнь не имеет смысла.
Были же дни, когда я мог умереть легко.
 
 
Тот солнечный полдень был, когда все дышало весною.
Я вскапывал грядки и с крокусов снег подталый снимал,
Сад приспосабливал к лету, красил, плотничал, подновлял
И верил тщеславно, что год воскрешен моею рукою.
 
 
Был день, когда в Эгдоне с нею, так далеки и все же близки,
Гуляли мы, вереск мешал нам друг друга видеть,
И мощь в ней была, которой нельзя обидеть,
Была защита в касании сильной ее руки.
 
 
И ночь была, когда, приткнувшись к камину, лежал я,
Порой засыпая, жалчайший из всех рожденных на свет,
Слабый от веры моей печальной и слыша сквозь бред
Вращение мира, к которому мало принадлежал я.
 
 
Даже тогда! Пока опыт не мучил, пока я не знал,
Что сладкий глоток во чреве горечью обратится,
Тогда на сцене должен был занавес опуститься
И голос властный, словно закон, произнести: «Финал».
 

Перевод А. Шараповой

ЖАЛОБА ТЭСС^{16}

 
I
 
 
Меня забудьте поскорей,
Ох, поскорей!
Не буду видеть ни людей,
Ни солнца, ни звезды.
Последний всем отдам поклон,
Уйду под погребальный звон,
Приму могилы хладный сон,
Окончены труды.
 
 
II
 
 
На ферме долго я жила,
О, как жила!
Крепка вставала, весела,
С мечтой ложилась спать:
«Сидит он около огня,
Часы спешат себе, звеня,
А он глядит лишь на меня»
И «милой» начал звать.
 
 
III
 
 
Уехал он от злой беды,
От злой беды!
Сажали мы в горшках цветы,
Теперь небось гниют…
Где ужинали мы, сейчас
Небось крапива разрослась,
Щавель и вереск, всюду грязь,
А прежде был уют.
 
 
IV
 
 
И я одна всему виной,
Всему виной!
Не снес обиды милый мой,
От боли и со зла
Уехал он от этих мест,
Теперь печаль меня разъест,
Но я должна нести свой крест,
Раз горе принесла.
 
 
V
 
 
День свадьбы был счастливым днем,
Счастливым днем!
Нам говорили: «Счастья в дом»,
Встречая у плетня.
Теперь любой ругать готов
И не жалеет бранных слов
За дойкою моих коров
Сменившая меня.
 
 
VI
 
 
Мне мысль об этом тяжела,
Так тяжела,
А жизнь моя уже прошла,
И хочется мне впредь
Не помнить этих страшных дней,
Любимых не хранить вещей,
Не вспоминать вины моей,
Свой всякий след стереть!
 

Перевод В. Корнилова

Из сборника
«ШУТКИ ВРЕМЕНИ»

ТРАГЕДИЯ БРОДЯЖКИ^{17}

(Апрель 1902)

 
I
 
 
День долог был, и вчетвером,
Мы вчетвером
Давно проверенным путем
На север выбирались,
От ноши, от жары устав,
Вдоль седжмурских полей, канав,
Передыхая у застав,
Где пошлины взимались.
 
 
II
 
 
Мы двадцать миль пешком прошли,
Пешком прошли
Я, милый мой, мамаша Ли
И пересмешник Джонни.
Мы поднялись на косогор.
Внизу, средь пустошей, озер
О чудо! – постоялый двор
Лежал как на ладони.
 
 
III
 
 
И дни, и месяцы, и год,
И дни, и год,
Где тихий Блэкмур воды льет
И Паррет быстро-хладный,
По кручам, где, как из ружья,
Бьет ветер, в тучах комарья
Болотного – скитались я
И друг мой ненаглядный.
 
 
IV
 
 
Нам нравились уют и тень,
Уют и тень
Дворов заезжих: «Царь-олень»,
«Лихая кобылица»,
«Свист ветра», «Хижина». Порой
Мы рады были и пивной,
Чтоб только отдохнуть душой,
Наесться и напиться.
 
 
V
 
 
О, лучше б дню тому не быть,
Вовек не быть!
Желая друга подразнить,
С улыбкою веселой
К себе я Джона призвала,
Обнять себя ему дала
На милого была я зла.
О этот день тяжелый!
 
 
VI
 
 
Итак, продолжу мой рассказ,
Да, мой рассказ…
В заезжий двор «Маршалов вяз»
Пришли мы к самой ночи.
В окне – вершины гор и луг,
И слышен волн протяжный звук,
И столько красоты вокруг
Не надивятся очи.
 
 
VII
 
 
Мы на скамье уселись в ряд,
Все вместе в ряд.
Я – с Джоном: и пускай твердят,
Что он меня добился!
«Сядь на колени! – крикнул Джон,
Сегодня я в тебя влюблен.
А твой дружок – уж лучше б он
С мамашей Ли забылся!»
 
 
VIII
 
 
Тут мой желанный, дорогой,
Мой дорогой
Мне молвил: «Друг мой! Ангел мой!»
И замер голос в стоне,
Дитя, которое ты ждешь…
Мы столько лет близки – так что ж?
Отец-то кто? – и я как нож
В него вонзила: «Джонни!»
 
 
IX
 
 
И вот, его рукой сражен,
Увы, сражен,
Свалился со скамейки Джон,
И первый луч закатный,
Проникший в окна, золотил
Взор Джонни, что навек застыл,
И Ли, упавшую без сил,
И крови алой пятна.
 
 
Х
 
 
Повешен был любимый мой,
Любимый мой
За Ивел-Честерской тюрьмой,
Хоть правду молвил кто-то,
Что честь свою он не пятнал,
Лишь в жизни раз коня угнал,
И то у Джимми – сам украл
Тот лошадей без счета.
 
 
XI
 
 
Одна брожу я много лет,
Уж много лет…
Ребенок родился на свет
В день самый приговора,
Под деревом я родила,
Но в тельце не было тепла…
И Ли недавно умерла,
Последняя опора.
 
 
XII
 
 
Когда лежала я без сил,
Совсем без сил,
Листок свой вяз мне обронил
На высохшую щеку.
И молвил мне, явясь, мертвец,
За чью любовь теперь конец
Я приняла б: «Так кто отец?
Обманывать жестоко!»
 
 
XIII
 
 
И я ему клялась тогда,
Клялась тогда,
Что все минувшие года
Ему принадлежала.
Он улыбнулся и исчез,
Лишь пел, раскачиваясь, лес.
А ныне я одна как перст
Бреду вперед устало.
 

Перевод А. Шараповой

ГОСТЕПРИИМНЫЙ ДОМ^{18}

 
Помнишь, как с песней бочонок почали,
Бросили в печку дрова…
Помнишь, как здесь мы друзей привечали
В канун Рождества?
 
 
Умерли или, как я, поседели
Те, кто веселой порой
Песни, немногим понятные, пели
Здесь, вместе со мной.
 
 
Смолкла виола, чьи звуки когда-то
В лад нашей песне пришлись.
Ржавчина съела круг циферблата,
Где стрелки сошлись.
 
 
Теперь никто Рождеств не справляет,
Не празднует Новый год,
А в доме оставленном крот шныряет,
Арахна прядет.
 
 
Но все-таки в полночь, когда луною
Освечены дом и сад,
Все те, что сидели в те дни со мною,
Приходят назад.
 

Перевод А. Шараповой

ЗИМА КРЕСТЬЯНКИ

 
Когда бы зеленели
Деревья круглый год,
И птицы все звенели,
Не ведая забот,
 
 
И не тянуло хладом
В предвестье близких вьюг,
Тогда бы снова рядом
Со мною был мой друг!
 
 
Тот, что пахал, слабея
Под ветром, дотемна,
И чья теперь, ржавея,
Пылится борона…
 
 
О, сколько лютой силы
В тебе, промозглый плен,
Ты губишь все, что мило,
Лишь стужу шля взамен!
 

Перевод Д. Веденяпина

УБЕРИТЕ ЭТУ ЛУНУ

(1904)

 
Задерни шторы поскорей,
Спугни обманный свет
Луны, чья маска и теперь
Все та же – большей фальши нет,
Хотя на наших лютнях пыль
Бог знает сколько лет.
 
 
Не выходи в полночный сад,
Забрызганный росой,
Глядеть на звезды, что горят
Нездешнею красой,
Так было век тому назад,
Сегодня век иной.
 
 
Не трогай веток в темноте,
С волненьем не лови
В их аромате чувства те,
Что жили у тебя в крови,
Когда любовь равна мечте,
А жизнь – самой любви!
 
 
Пусть комнатный бесстрастный свет
Мечты твои зальет,
И эхо отлетевших лет
В душе твоей замрет…
Был слишком нежен Жизни цвет,
Да слишком горек плод!
 

Перевод Д. Веденяпина

РАЗЛУКА^{19}

(1893)

 
Ночь, монотонный гул дождя,
Шум листьев за стеной;
И сотни миль, о сотни миль
Между тобой и мной.
 
 
И если б только эта даль
И только этот мрак,
Поверь, любимая моя,
Я не грустил бы так.
 
 
Но то, что разделяет нас
Сейчас и навсегда,
Бездонней тьмы, сильней дождя,
Упрямей, чем года.
 

Перевод Д. Веденяпина

ПРОЩАНЬЕ НА ПЕРРОНЕ^{20}

 
Последний поцелуй; пора идти
Садиться, и мгновенье за мгновеньем,
Легче и легче, словно прах в горсти,
Дальним виденьем,
 
 
Виденьем белым, облачком муслина,
В толкучке, в спешке, где со всех сторон
И джентльмены, и простолюдины,
И ждет вагон.
 
 
Под фонарем (тот вспыхивал и гас),
В сумятице вечернего вокзала,
В толпе, которой было не до нас,
Она пропала
 
 
И показалась у окна, и тут же
Исчез, растаял белый ореол;
Люблю сильней, чем собственную душу!
Поезд ушел…
 
 
Был уговор меж нами, некий знак…
И пусть дорога будет очень длинной,
Но через год… и в облаке муслина…
И все не так!
 
 
«Но почему, друг мой, я не пойму,
Не повториться чувствам и мечтам?»
«Увы, не повториться ничему,
А почему – не знаю сам».
 

Перевод В. Топорова

Я КЛЯЛСЯ ВСЕМ, ЧЕМ МОГ

 
Я клялся всем, чем мог,
Прийти в твою светлицу,
Но полночь в ночь глядится,
Я ж дома – одинок,
И мне во тьме сейчас
Твердит твое виденье
Упрек: «Что за сомненья
Вдруг разлучают нас?
 
 
Отомкнут злой засов
И густо смазан маслом,
Но сторожу напрасно
Я скрип твоих шагов,
Кричит петух. В кусты
Уходит темь ночная,
И жду, и жду тебя я,
И медлишь, медлишь ты».
 

Перевод Ю. Латыниной

КОНЕЦ ЭПИЗОДА^{21}

 
Пришла пора для нас
Унять огонь желаний.
Пыл сладостных терзаний
Вкусим в последний раз.
А там… Уйдет любовь,
Ее замолкнут речи,
И как до нашей встречи,
В душе – пустыня вновь.
 
 
Заметят ли цветы
Уход наш, скуку в доме?
А нас… Что ждет нас, кроме
Безмолвной пустоты?
Хоть мы клялись любить,
Хоть мы пылали страстью,
Но срок недолог счастья,
И вместе нам – не быть.
 

Перевод В. Лунина

НА ЯРМАРКЕ В КЭСТЕРБРИДЖЕ^{22}

 
1. Уличный певец
 
 
А ну, певец, пропой балладу мне
Чтоб я забыл, на миг забыл о той,
С кем об руку бродили при луне,
Окончив труд дневной.
Давай, певец, погромче затяни
Чтоб я забыл, совсем забыл о ней:
Как небом поклялась она в те дни
Навеки быть моей.
Открой, певец, тетрадку наугад
Чтоб мне забыть под пение твое
И имя нежное, и нежный взгляд,
И горький плач ее.
 
 
2. Постаревшие красавицы
 
 
Вон те, с корзинками для овощей,
Ворчуньи-тетки
Неужто вправду наших юных дней
Они красотки?
Те бело-розовые существа
В шелках воскресных,
Кому шептали мы любви слова
На тропках тесных?
С кем под задорный, простенький мотив
На той поляне
Скакали мы, друг дружку обхватив,
До зорьки ранней?
Да помнят ли они себя в те дни?
Видать, забыли!
Не то, как знать, – и нынче бы они
Всех краше были.
 
 
3. Домой после танцев
 
 
Черный Холм стоит одиноко,
На далекое море сердит,
И Девичий Замок с востока
На меня с презреньем глядит.
Мне к рассвету хмельное зелье
Отплатило тяжкой тоской
И ушла я прочь от веселья
И от парня, что был со мной.
Даже птицы смеются обидно
Надо мной в придорожных кустах…
Отчего ж перед ними мне стыдно?
Разве так не бывает у птах?
 
 
4. Деревенская девушка
 
 
Она разложила товар на мосту – уж кто-нибудь
да возьмет!
 
 
Корзинку яблок, и связки трав, и в сотах
душистый мед.
 
 
Но мимо и мимо валила толпа – на площадь,
где ярмарки гул;
 
 
Сули она даже впридачу себя – никто бы
и не взглянул!
 
 
Но милым ее загорелым лицом пленясь,
я пробрался вперед,
 
 
И встал перед ней, и спросил: «Ну как?
Неужто никто не берет?»
 
 
Да, именно так это все началось – от ярмарки
чуть в стороне,
 
 
И стало ясно, что главный приз
сегодня достанется мне.
 
 
5. Расспросы
 
 
Так, значит, вы из _Э_рмитейдж
Из той деревни за холмами?
Есть дом в деревне Эрмитейдж,
С весны плющом увитый сплошь…
 
 
Как там Джон Вейвуд – жив иль нет?
Их двор был, помню, рядом с нами
Тому назад пятнадцать лет.
Былого не вернешь!
 
 
И что ж – ни разу, никого
Он не расспрашивал о Пэтти?
О Пэтти Бич, с которой он
Тогда… с которой дружен был?
 
 
Жива ли, мол, и каково
С тех пор живется ей на свете,
И позабыла ли его,
Как он ее забыл?
 
 
Тогда в деревне Эрмитейдж
Была, представьте, я всех краше!
Мы обручились в Эрмитейдж,
Но ждать заставила нужда…
 
 
Удачи не были щедры,
И позабыл он клятвы наши:
Любовь мужская – до поры,
Девичья – навсегда.
 
 
6. Загулявший муж
 
 
Вилл завернул после ярмарки в клуб
Выпивка там и веселье.
Я дожидаюсь его на углу,
Чтоб довести до постели.
 
 
С кем-то в обнимку там кружится Вилл,
И улыбаются оба…
В мае мой Вилли кольцо мне дарил,
Клялся, что любит до гроба.
 
 
«С прошлым покончено!» – так уверял
Вилли, невесту целуя…
Муж мой на танцах сегодня застрял,
Мерзну одна на углу я.
 
 
7. После ярмарки
 
 
На площадь опущен шатер темноты,
Ряды не шумят,
Певцы аккуратно свернули листы
Веселых баллад;
 
 
Где был балаганчик, там плиты пусты,
И лишь с колокольни звонят.
Пустеет «Олень»; по проулкам гурьбой
Проходит народ:
 
 
По Грэеву мосту, по глине сырой,
А колокол бьет…
Кто тихо вздыхает: «Скорей бы домой!»
Кто новую песню поет.
 
 
Вон девушка – та, что как мышка была,
Резвится, шумна;
А та, что казалась бойка и смела,
Вдруг стала грустна;
 
 
А эта заботы с чела согнала
Как гордо ступает она!
…А в полночь ни звука нигде, ни следа
Лишь тени одни.
 
 
Здесь древние римляне бродят тогда,
Как в прежние дни,
Когда беззаботной толпою сюда
На праздник сходились они.
 

Перевод М. Бородицкой

ПРАЗДНОШАТАЮЩИЙСЯ

 
Не замечаю я, какого
Оттенка небо над полями,
Не вижу ни ручья лесного,
Ни гор, усыпанных цветами.
 
 
Не различаю над лощиной
Кукушки голос глуховатый.
Не слышу клекот ястребиный
В тускнеющих тенях заката.
 
 
Считают, будто бы все это:
Поля, сиреневые дали
Всегда открыты для поэта,
Всегда и всюду с ним… Едва ли!
 
 
И пенье птиц, и ароматы
Цветов, и неба купол звездный
Все, что упущено когда-то,
Пронзает душу слишком поздно!
 

Перевод Д. Веденяпина

ОНИ САЖАЛИ СОСНЫ^{23}

(Раздумья Март Саут)

 
I
 
 
Мы рядом под ветром
Вдали от жилья;
Он держит лопату,
А саженцы – я.
И нет ему дела,
Что мне все трудней
Стоять, промерзая
До самых костей.
Другой ныне отдано
Сердце его;
Он смотрит, не видя
Вокруг ничего.
Он мысленно с нею,
И видно, как он
Невольной разлукою
Их угнетен.
Вот так от зари
До заката вдвоем
Работаем, грезя
В душе о своем.
Во всем помогаю
Ему, не чинясь,
Но даже «спасибо»
Я не дождалась.
А может, и вправду
Не надо скрывать,
Как все-таки рада
Я рядом стоять?
Но нет! Я навеки
Любовь затаю!
Не выдам сердечную
Муку мою!
 
 
II
 
 
Я вязну в глине,
Чтобы сосна
Была отныне
Обречена,
Восстав из праха
В чужом краю,
Стонать от страха
За жизнь свою,
Вздыхать всечасно
Нелегкий труд!
Хотя безгласной
Лежала тут!
На месте этом
Вздыхать сосне
Зимою, летом
И по весне,
Грустя при этом,
Что щедрый рок
В грязи оставить
Ее не мог,
Чтоб лежа в глине
Не знать вовек,
Что значат иней,
Ветра да снег.
Вот так бездушно
Мы обрекли
Сосну послушно
Восстать с земли
И, мучась в поле
Среди болот,
Стонать, доколе
Не упадет,
Упрямо в глине
Глухой тая,
Что знаем ныне
Лишь ты да я.
 

Перевод Д. Веденяпина

ЖЕНЩИНА СЛУШАЕТ БУРЮ

 
В те дни, как под одною крышей
С любимым я жила,
Бывало, бурю чуть заслыша,
Всю ночь я не спала:
«Там ливень, за окном, и холод,
И крова нет в пути.
А он уж не силен, не молод
Сумеет ли дойти?»
А нынче – что мне стон угрюмый,
Глухой, как трубный глас,
Затопленная пустошь Фрума
И Меллстокская грязь?..
Пусть пламя гаснет и мятется,
Солома с крыш летит,
Струя о подоконник бьется,
Дверной засов скрипит
Душа о страннике не плачет
В тревожный час ночной
Земля его надежно прячет
В темнице ледяной.
 

Перевод А. Шараповой

В КАНУН НОВОГО ГОДА

 
«Год завершен, – промолвил Бог,
Дошит его наряд.
Я заключил червей в песок,
Устлал листвой края дорог
И погасил закат».
 
 
А я спросил: «Но как пришло
На ум Тебе создать
Безликой пустоте назло
Все то, что запросто могло
И не существовать?
 
 
Зачем несчастным Твой ковчег,
Зачем любви причал?
Всех этих радостей вовек
Не пожелал бы человек,
Когда б о них не знал!»
 
 
«Нет смысла в промысле Моем,
Призналось Божество,
Я и не помышлял о нем,
Когда одаривал умом,
Твердящим: „Для чего?“
 
 
Но поразительно, что тот,
Кто создан Мной, заметь,
Как будто видит наперед
То, что и мне с Моих высот
Никак не разглядеть!»
 
 
Бог скрылся в небесах, и тут
Настал рассвет; затем
Царь новорожденных минут
Продолжил свой извечный труд
Вне всяческих систем!
 

Перевод Д. Веденяпина