Текст книги "Маленькие дети"

Автор книги: Том Перротта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Ну ладно. – Ларри глубоко вздохнул и, прикоснувшись к воображаемой шляпе, кивнул старухе, которая, зажав рукой запавший рот, изо всех сил старалась не заплакать. – Желаю вам доброй ночи, миссис Макгорви.

Читательский кружок

На собрание читательского кружка (или «Дамского беллетристического клуба Веллингтона», как гласило его полно название) Сара и Джин явились первыми. Июльское сборище проводилось в небольшом домике в Уотерлили-террас – маленьком квартале, состоящем из шести смежных домов с общим газоном и бассейном. К удивлению Сары, весь этот комплекс, расположенный на одной из самых оживленных улиц делового центра города, оказался тихим и очень уютным.

Их с Джин встретила хозяйка – Бриджит, невысокая полная женщина с живыми глазами, одетая в широкий балахон с африканским орнаментом. Ее голова выглядела так, будто ее игрушечными ножницами стриг слепой парикмахер. Она торопливо обняла Джин и, повернувшись к Саре, закрыла глаза и даже мурлыкнула от удовольствия.

– Я так рада вас видеть, – пропела она, прижимая молодую женщину к своей пухлой, как подушка, груди, словно та была блудной дочерью, вернувшейся в лоно семьи. – Нам всем не терпится услышать ваше свежее мнение.

Бриджит провела гостей в просторную красивую комнату, освещенную только лучами заходящего солнца через большие стеклянные двери, выходящие во внутренний дворик. Вокруг низкого столика с вином, сыром, крекерами и фруктами были расставлены стулья, очевидно принесенные их кухни, и все это создавало интимную и располагающую к беседе обстановку.

– Ну, как тебе живется в новом доме? – спросила хозяйку Джин.

– Мне здесь ужасно нравится, – отозвалась Бриджит, пытаясь открыть бутылку белого вина. – И я к нему уже так привыкла, будто прожила здесь всю жизнь.

– Вы недавно сюда переехали? – удивилась Сара. – Дом кажется совсем обжитым.

– В феврале. – Бриджит поморщилась, потому что пробка в итоге раскрошилась, и ей пришлось вытаскивать из горлышка обломки. – После того как осенью скончался мой муж.

– Примите мои соболезнования.

Бриджит философски пожала плечами:

– Я с таким удовольствием переехала сюда из нашего старого, затхлого дома. – Она разлила «шардонне» по бокалам и вручила два из них своим гостям. – В нем просто дышать было нечем.

Стараясь не обращать внимания на кусочки пробки, плавающие в бокале, Сара пригубила вино и подумала о собственной матери, все еще живущей в таком же старом, затхлом доме на Уэстерли-стрит – последнем осколке прошлого на весь квартал. Она так и не познакомилась ни с кем из новых соседей и проводила все дни сидя взаперти, с закрытыми окнами и опущенными жалюзи, словно преступник, скрывающийся от правосудия, постоянно, точно о живых людях, говорила о героях сериалов и удивлялась, почему в ее доме погибают все комнатные цветы.

– Может, я тоже когда-нибудь перееду сюда, – вздохнула Джин. – В смысле, если что-нибудь случится с Тимом.

– У нас здесь, на Уотерлили-террас, одни вдовы, – объяснила Саре Бриджит, улыбнувшись, будто в этом было что-то забавное. – Четверо из нас – бывшие учительницы, Элен была социальным работником, а Дорис – только домохозяйкой, хоть и закончила университет.

– И вы все в приятельских отношениях? – поинтересовалась Сара.

– Почти всегда. Этим летом, правда, случилось некоторое обострение отношений из-за бассейна. Там установлен обогреватель, но я не люблю, когда его включают. Прохладная вода гораздо приятнее.

– Особенно если купаешься безо всего, – со знанием дела кивнула Джин.

Бриджит засмеялась:

– Да, я даже шапочку не надеваю, а это уже почти преступление.

Джин не без зависти оглядела уютную гостиную:

– Наверное, очень здорово, когда ни за кем не надо убирать.

– Ага, и есть все, что хочешь. – Бриджит щедро намазала козьим сыром шведский крекер, похожий на кусок окаменевшей мешковины. – Мой покойный муж Арт, упокой Господи его душу, считал своей главной в жизни задачей не давать мне толстеть. – Бриджит опустила глаза и с удовольствием посмотрела на свой пухлый живот. – Разве это тело предназначено для того, чтобы быть стройным?

Джин окунула крекер в мисочку с хуммусом и как бы неохотно поинтересовалась:

– Ну и как Прованс?

Бриджит глянула на нее с сочувствием:

– Изумительно. Мне не хотелось уезжать. Наверное, на самом деле я должна была родиться французской крестьянкой.

– Они ездили туда с Региной и Эллис, – объяснила Саре Джин. – Ты их увидишь сегодня.

– В следующем году мы опять туда собираемся, – сообщила ей Бриджит. – И уж на этот раз ты обязательно должна поехать с нами.

Джин повернулась к Саре:

– А меня не отпустил Тим. Заявил, что это слишком дорого.

– Жизнь так коротка! – возмущенно фыркнула Бриджит. – На что твой старый пердун копит деньги? На гроб с шелковой обивкой?

– На какую-то сверхмощную спутниковую антенну, – объяснила Джин без улыбки. – Наверное, мечтает умереть в своей качалке, переключаясь с биографии Черчилля на рекламу пятновыводителя.

– А Арт обожал смотреть аэробику, – печально усмехнулась Бриджит, – однако сам никаким спортом не занимался.

– Я никогда не жила одна, – пожаловалась Джин. – Ни одного дня за всю жизнь.

– Иногда, конечно, становится довольно одиноко, – призналась Бриджит, и Саре показалось, что она говорит это только для того, чтобы подбодрить Джин, – но в том-то и прелесть такого места, как наше: всегда найдется с кем поговорить, если появляется желание. Мы с Дорис записались на курсы керамики. Присоединяйся к нам.

– Возможно, – кивнула Джин.

Бриджит повернулась к Саре:

– Джин говорит, что у тебя докторская степень. Нам очень лестно, что ты решила ходить в наш кружок.

– Вообще-то степени у меня нет, – покаялась Сара, хотя ей очень не хотелось разочаровывать хозяйку. – Я отучилась в аспирантуре, но тезисов так и не написала.

Бриджит махнула рукой, словно отметая эту информацию как несущественную.

– Мне очень интересно узнать твое мнение о романе. Он тебе понравился?

– Так просто даже не скажешь, – начала Сара. – Впечатление оказалось таким сильным, что трудно понять, понравился он мне или нет. Все гораздо сложнее.

Кажется, хозяйка осталась довольна ее ответом. Перегнувшись через стол, она пожала Саре руку.

– Я думаю, тебе у нас понравится.

В этот момент раздался звонок в дверь. Бриджит поставила бокал и не без труда поднялась с низкой тахты.

– Выпейте еще вина, – посоветовала она и, направляясь к двери, потрепала Сару по плечу. – Мы уже давно пришли к выводу, что так обсуждение получается гораздо оживленнее.

Джин бросила на Сару говорящий взгляд: «Ну вот, а ты не хотела!»

– Видишь? – улыбнулась она. – Рада теперь, что я притащила тебя сюда?

* * *

Вот уже несколько недель на каждой вечерней пробежке Джин приставала к Саре с вопросами о «Госпоже Бовари». Купила ли она книгу? Начала ли ее читать? Обдумала ли хоть немного ответы на пять вопросов, которые предложили для обсуждения «младшим сестренкам».

Еще пару дней назад на все эти вопросы она могла ответить только «нет». Чувствуя, что ею пытаются манипулировать (Сара хорошо помнила, она не давала официального согласия становиться «младшей сестренкой» Джин), она инстинктивно избегала романа, надеясь, что какие-нибудь неожиданно возникшие обстоятельства спасут ее от досадной повинности: может, Ричард отправится в неожиданную командировку, или простудится Люси, или сама Сара вдруг ослепнет и попадет под автобус.

Ее пугал не столько дамский читательский кружок, сколько сам роман. Сара читала «Госпожу Бовари» в колледже на семинаре под названием «Сексизм в литературе», задачей которого являлось разоблачение многообразных приемов, в течение многих веков используемых писателями-мужчинами для умаления и маргинализации создаваемых ими женских образов. Эмма Бовари, наряду с Офелией и Изабеллой Арчер[4]4
  Изабелла Арчер – героиня романа Г. Джеймса «Женский портрет».


[Закрыть], являлась одним из самых ярких примеров такой шовинистической традиции: сонная, пассивная, эгоцентричная мечтательница, связанная по рукам и ногам буржуазными, ложно понятыми концепциями «любви» и «счастья», целиком и полностью зависимая от мужчин, которые якобы только и могут спасти ее от пустоты и бесцельности существования. Что еще хуже, Эмма Бовари была начисто лишена чувства какой-либо женской солидарности: у нее не имелось подруг, она плохо обращалась с юной служанкой и с няней ребенка и откровенно пренебрегала воспитанием своей бедной малютки.

Даже если бы Саре вдруг самой захотелось перечитать эту депрессивную литературу, сделать это оказалось бы очень нелегко. Несмотря на отчетливый сюжет, «Госпожа Бовари», как и большинство романов девятнадцатого века, был написан неторопливо и плотно. Для того чтобы вникнуть в эту густую, медленно льющуюся прозу, требовались время и серьезная концентрация. У Сары же, с тех пор как начался ее роман с Тоддом, развилось что-то вроде детского синдрома дефицита внимания. Она брала в руки газету, читала два каких-нибудь абзаца, а потом слова на странице становились непонятными, сливались и вовсе исчезали, и они с Тоддом уже путешествовали где-то – только вдвоем, никаких детей и полная свобода, – смеялись, стиснутые людьми в переполненном автобусе в Индии, или пили шампанское в купе поезда, мчащегося по Европе, или неизвестно куда ехали в красной открытой машине и хором подпевали радио. Встряхнув головой, Сара опять вглядывалась в газету и пыталась заново прочесть те же два абзаца, но видела только, как они с Тоддом бродят вдоль полок какого-то супермаркета и складывают в тележку прекрасные органические продукты – свежую пасту, парных цыплят, выросших не в инкубаторе, а на зеленом лугу, запретные, но соблазнительные десерты, австралийское вино. Сара снова пыталась прочитать статью, но только сильнее раздражалась. Какое ей дело до акулы, нападающей на людей во Флориде, отключений электричества в Калифорнии или страстной любви Джорджа Буша к своему техасскому ранчо? Какое ей дело до всего этого, если думать хочется только о том, как они с Тоддом стоят на балконе красивого особняка вроде тех, что показывают в старых фильмах, и его рука, задирая юбку, медленно крадется вверх по ее бедру, и они оба смотрят на запад, где прячется за холмы золотой диск солнца? В конце концов она отбрасывала газету и включала телевизор, под который было легче мечтать.

Понимая, что в таком состоянии Флобера ей никогда не одолеть, Сара решила, что в последний день просто пробежит роман глазами, чтобы вспомнить сюжет, наспех набросает несколько очевидных вопросов, а на собрании кружка постарается в основном помалкивать. Однако в субботу утром произошло событие, серьезно расстроившее и испугавшее ее. Пытаясь хоть чем-нибудь отвлечься, она взяла в руки «Госпожу Бовари» и вскоре поняла, что читает совсем не тот роман, который помнила до сего дня.

* * *

– Как выглядит твоя жена?

Этот вопрос вроде бы удивил Тодда, насколько Сара могла судить, не видя его лица, ибо в тот момент, когда она его задала, он как раз облизывал ее пупок.

– Моя жена?

– Ну да, та женщина, которая живет в твоем доме, – Сара попыталась превратить в шутку вопрос, вот уже несколько дней не дающий ей покоя, – и каждую ночь спит в твоей кровати.

– Как она выглядит? – с сомнением повторил Тодд.

– Ну да, мне просто интересно.

После нескольких попыток уклониться от ответа. Тодд все-таки описал внешность Кэти так, словно заполнял полицейский протокол: рост сто семьдесят четыре сантиметра, волосы темные прямые, глаза карие, никаких особых примет вроде шрамов или татуировок. Сару это не удовлетворило.

– Она красивая?

Тодд задумался, а Сара возликовала, сочтя это хорошим знаком.

– Наверное, да, – наконец кивнул он. – Объективно говоря.

– Она очень красивая?

– Сара, мы ведь женаты, я к ней привык – мне трудно судить.

– А другие мужчины? Они оглядываются, когда она идет по улице?

– Смотря какие мужчины.

– У тебя есть ее фотография?

Откровенно пытаясь отвлечь ее, Тодд проложил поцелуями влажную дорожку от ямки у основания горла до солнечного сплетения. Потом он осторожно оттянул одну чашечку купальника, освободил левую грудь и легко прикоснулся языком к соску, пробуждая его от дневной дремы.

– Покажи мне, – продолжала настаивать Сара. – Ты же наверняка носишь ее в бумажнике.

– Господи! – Тодд поднял голову и удивленно посмотрел на нее. – Почему тебя это так волнует?

Сара почувствовала, как от стыда стало горячо щекам. Она понимала, что эта ревность, испытываемая к женщине, которую она никогда не видела и которая не сделала ей ничего плохого, – очень дурной знак.

– Не знаю, – призналась она, с удивлением чувствуя, что вот-вот расплачется. – Я и сама не рада.

Тодд прижал палец к губам, предлагая ей помолчать. Не спуская с Сары глаз, он свободной рукой скользнул за край ее плавок, пробрался между бедер и, осторожно обхватив ее снизу, слегка сжал пальцы. Удовольствие, которое доставило ей это прикосновение, оказалось настолько острым, что застало ее врасплох, как случалось каждый раз, когда Тодд дотрагивался до нее там, внизу. Она развела ноги пошире.

– Она очень красивая, – признался Тодд, скользнув в нее сначала одним, а потом и другим пальцем. Сара громко ахнула. – Но красота не имеет никакого значения.

Тогда, целиком отдавшись наслаждению, Сара едва расслышала его слова и только ночью, лежа без сна, вспомнила о них. Красота не имеет никакого значения. Наверное, он хотел ее успокоить, но в три часа ночи все приобретает совсем иной смысл. Он женат на красивой женщине, на очень красивой женщине, и спит сейчас рядом с ней, и их ноги переплелись под одеялом. А сама Сара? Лежит в темноте без сна, прислушиваясь к сиплому, осточертевшему дыханию Человека, которого уже не считает своим мужем. Красота не имеет никакого значения. Такую откровенную глупость может придумать только человек, с детства привыкший принимать свою собственную красоту как данность.

* * *

По выходным Ричард любил поспать подольше. Он еще был в постели, когда субботним утром Сара вышла из дому, предварительно усадив Люси перед телевизором, вручив ей коробку кукурузных хлопьев и велев в случае чего будить папу.

– А маме надо сбегать по делам, – объяснила она.

Сначала ей пришлось заехать в «Старбакс» и совершить таким образом путешествие в прошлое, которого она обычно старалась избегать. Даже через несколько лет после того, как Сара перестала здесь работать, один только взгляд на этот стильный бордовый с бежевым интерьер – на мешки с кофе, на полки, полные сверкающих приборов, на сонных посетителей, выстроившихся в очередь, словно пациенты в дорогой клинике для наркоманов, – надолго выбивал ее из колеи, будто взбалтывал густой осадок неприятных воспоминаний, обычно хранящихся на самом дне памяти. (То же самое происходило со зданием школы, где она когда-то училась. Как правило, Сара изобретала любые предлоги только для того, чтобы не проезжать мимо.) Но этой ночью она плохо спала и проснулась с назойливой головной болью, спасти от которой могла только хорошая доза кофеина.

– Маккиато, – сделала Сара заказ стоящей за прилавком панкообразной девушке с угольно-черной челкой и пирсингом в языке.

– Маккиато, – повторила та минутой позже, ставя на прилавок большую бумажную чашку.

– Не расстраивайся, – грустно улыбнулась ей Сара, – ты же не вечно будешь здесь работать.

Девушка настороженно взглянула на клиентку, словно ожидая от нее неприятностей, и пожала плечами:

– Здесь не так уж плохо.

В телефонной книге Сара уже давно нашла адрес Тодда: Ангелина-уэй, 24. Она остановила машину на другой стороне улицы у дома номер девятнадцать, выбрав по возможности незаметное место в тени большого клена. Прихлебывая кофе, она слушала по радио выпуск новостей и не сводила глаз с дома, в котором жил ее любовник.

Это был самый обыкновенный светло-голубой домик в колониальном стиле, который ничем не отличался бы от своих соседей, если бы не был разделен на две половины с двумя отдельными входами. Вместо газона перед домом был закатанный в асфальт спуск к открытому гаражу на две машины. По его бокам две серые дорожки вели к двум дверям: одна с номером 24, другая – 26. На двери с номером 26 висела декоративная соломенная шляпа.

Вообще-то Саре не следовало удивляться тому, что Тодд живет не в отдельном доме и ездит на сильно подержанной «тойоте», стоящей в гараже с их стороны, – она отлично знала, что вся семья живет на небольшие деньги, которые зарабатывает его жена, снимая какой-то документальный фильм для общественного телевидения. Но этот дом как-то не вязался со всем обликом Тодда и с местом, которое, по мнению Сары, он должен был бы занимать в мировом пространстве. Тодд выглядел и вел себя как подлинный аристократ, как человек, которому красивые вещи достаются так же легко и естественно, как красивая внешность. В каком-то смысле ей показалось несправедливым то, что такой заурядный человек, как она, живет в гораздо лучшем доме и в более фешенебельном районе.

Нет, разумеется, этот дом не был совсем убогим. Далеко нет. В нем имелись и мансардные окна, и красивая деревянная отделка на окнах и двери, и еще много мелких деталей, отличающих качественное жилье от дешевого. Конечно, он выглядел очень скромно, но, возможно, именно это им и требовалось на данном этапе. Возможно, они даже находили в этом какую-то романтику: молодая семья, дружно переживающая временные трудности и строящая прекрасное будущее. Когда-нибудь через много лет Тодд и Кэти смогут провезти Эрона по Ангелина-уэй и сказать ему: «Смотри, вот наша старая квартира. Можешь себе представить, что мы когда-то здесь жили?» В биографии самой Сары подобный этап оказался пропущенным: прямо из тесной квартирки с шумными соседями она переехала в большой викторианский дом, заставленный дорогой мебелью, и теперь невольно завидовала Кэти, вместе с Тоддом борющейся с невзгодами и творящей семейную историю, на которую потом можно будет оглянуться с гордостью и, возможно, даже с ностальгией.

Если только он не уйдет от нее, подумала Сара и вдруг почувствовала, как грудь наполняется удивительной легкостью, словно надежда была чем-то вроде гелия. Если только он не уйдет от нее ко мне.

Она, конечно, уже не в первый раз представляла себе такой вариант развития событий, но сегодня впервые он показался ей вполне реальным. Он может развестись с Кэти. Он может жениться на мне. Я могу развестись с Ричардом. Тодд может жениться на мне. Она повторяла про себя эти предложения, переставляла в них слова, придумывала продолжения, пыталась представить себе возможные последствия – суды, борьба за право попечения над ребенком, решение финансовых вопросов, неизбежные эмоциональные травмы, – а потом вдруг вздрогнула, забыв обо всем, потому что на крыльце домика появился сосредоточенно хмурящийся Тодд с большим пластмассовым ящиком в руках. Он может развестись. Тодд отнес ящик в гараж и поставил в багажник «тойоты». И я могу развестись. Саре понадобилась вся ее сила воли для того, чтобы не выскочить из машины и не броситься к нему навстречу, крича об этой удивительной новости.

Мы оба можем развестись и потом пожениться!

Тодд сделал три захода – он вынес из дома и погрузил в машину большой пляжный зонтик, игрушечные ведро и совок, две парусиновые сумки, футбольный мяч – и едва успел захлопнуть багажник, когда из дома вышел Эрон, серьезный и какой-то незнакомый без своего шутовского колпака. А моментом позже на освещенном солнцем крыльце появилась Кэти, босиком, в туго облегающих джинсовых шортах, черном лифчике от купальника и темных очках, больших, как у итальянской кинозвезды. Она оказалась стройнее, выше и прекраснее, чем Сара представляла себе в самые страшные и бессонные ночи. Она была одной из них. Одной из тех девушек, из-за которых в школе Сара после обеда шла в туалет и засовывала себе в горло два пальца, а потом плакала, глядя в зеркало.

Кэти долго стояла на крыльце, словно специально давала Саре возможность оценить себя. Она вытянула кверху руки, переплела над головой пальцы и несколько раз наклонилась вправо и влево, а потом сладко потянулась и с удовольствием зевнула, как человек, который еще не совсем проснулся, но уже счастлив и ждет от нового дня много хорошего.

– Ну что, мальчики, – весело крикнула она, – поехали?

Сара почувствовала, что ощущение легкости оставляет ее, будто воздух выходит из праздничного шарика, проткнутого иголкой. О господи! Все недавние мечты о счастье вдруг показались жестокой и глупой шуткой. Он никогда от нее не уйдет. С трудом сдерживая слезы, Сара смотрела, как «тойота» задом выбирается из гаража, разворачивается и удаляется прочь. Он никогда не уйдет от нее ко мне. «Тойота» уже давно скрылась из виду, а Сара все еще сидела в машине и всхлипывала, деликатно прикрыв рукой рот. Он никогда не уйдет от такой, как она, к такой, как я.

* * *

Наплакавшись, Сара думала о том, как же ей прожить два следующих дня. Выходные и без того уже давно превратились для нее в сорокавосьмичасовую пытку, отделяющую один счастливый пятидневный миг от другого. А уж эти станут и вовсе невыносимыми, потому что теперь она знает, что каждую секунду этих двух суток Тодд проведет вместе со своей красавицей женой, а она в это время будет вынуждена торчать дома в компании любителя чужих трусов.

Подъехав к дому, она обнаружила Люси и Ричарда на газоне, и от одного взгляда на его шорты с заглаженными стрелками, итальянские сандалии, рубашку поло с поднятым воротничком (как будто сейчас 1988 год!) и маленький круглый животик Сару затошнило. Отец с дочерью сидели за маленьким столиком, покрытым скатертью в красно-белую клетку, и поили чаем плюшевую лягушку по имени Мелвин и кошмарную куклу из серии «Американская красавица» (кукла, а также миниатюрный чайный сервиз были подарками матери Ричарда, которая до сих пор полагала, что каждую девочку следует воспитывать так, чтобы из нее выросла «элегантная леди»). Ричард заметил жену, и крошечная пустая чашечка замерла на полпути между блюдцем и ртом. Мизинец был изящно оттопырен – вероятно, тоже следствие «элегантного» воспитания.

– Где ты была? – спросил он, стараясь не демонстрировать ни лицом, ни голосом ни малейшего недовольства. После пикантного происшествия в кабинете он уже не так по-хозяйски вел себя в доме и относился к жене и дочери немного внимательнее.

– Так, всякие Дела.

– Могла бы оставить записку, чтобы я знал, когда ты вернешься.

«Тебе повезло, что я вообще вернулась», – зло подумала Сара. Она посмотрела на мужа и на Люси и улыбнулась, словно растроганная увиденной картиной:

– Приятно видеть, как мило вы проводите время. Я подумала, что тебе не помешает без помех пообщаться с дочкой.

Ричард кивнул, видимо признавая, что этот раунд остался за Сарой.

– Да, это действительно очень мило, но я надеюсь, ты меня сменишь через пару минут. Я хотел бы еще поработать с проектом этих китайских ресторанов. Презентация на следующей неделе.

– А попозже ты не можешь этим заняться? Мне сегодня понадобится еще немного свободного времени.

– Сара, – он уже не старался скрыть раздражения, – это очень серьезный заказ.

– Проведи день со своей дочерью, – отрезала она. – От этого не умирают.

– Сара, мне кажется, ты неправа! – Ричард был искренне возмущен. Вероятно, до этого ему никогда не приходило в голову, что у жены могут быть какие-нибудь дела помимо забот о Люси и об его удобствах. – У тебя что, какое-то важное дело?

Сара колебалась не больше двух секунд:

– Я записалась в читательский кружок. Мы будем обсуждать Флобера. Мне надо дочитать книжку.

* * *

Впечатление, которое сложилось у Сары о «Дамском беллетристическом клубе Веллингтона» на основании одного только названия, оказалось абсолютно неверным. Она ожидала обнаружить здесь гнездо махрового пригородного снобизма, худосочные сэндвичи с кресс-салатом и хорошо сохранившихся оскорбительно-вежливых матрон в козырьках для гольфа и жемчугах, которые станут называть ее дорогушей.

На самом же деле обстановка в доме Бриджит оказалась теплой и дружелюбной, а беседа – оживленной и на удивление интеллектуальной. В одном углу со знанием дела обсуждались фильмы Майка Ли, в другом шла горячая дискуссия о списании долгов странам третьего мира. Несмотря на возраст участниц кружка – где-то между шестьюдесятью и восьмьюдесятью, – в воздухе гостиной чувствовалась живая вибрация, смутно напомнившая Саре что-то, чего она никак не могла вспомнить. Пока она была единственной «младшей сестренкой» на сегодняшнем собрании – все уверяли ее, что вторая должна вот-вот подойти, – и поэтому пользовалась большой популярностью. Джин водила ее по комнате, словно заглянувшую на огонек знаменитость, и по очереди знакомила со всеми гостями: с Региной – высокой костлявой женщиной со слуховым аппаратом и растерянной улыбкой; с Эллис, чьи седые волосы удивительным образом подчеркивали странную моложавость лица; и, наконец, с Жозефиной, пухлой и небрежно одетой, с пышной шапкой кудрявых волос и ортопедическими манжетами на руках.

– Ох, бедняжка! – ахнула, заметив их, Джин. – Надеюсь, это не канал запястья?

– Синдром постоянного напряжения, – вздохнув, объяснила Жозефина. – Слишком много печатала.

– Она пишет роман, – объяснила Джин Саре. – Всегда говорила, что когда-нибудь станет писательницей.

– Вот именно, – грустно улыбнулась Жозефина. – Только опоздала на каких-то сорок лет.

– А это моя соседка Сара. Она литературный критик.

– Только в мечтах, – поправила ее Сара. – А в жизни я мать трехлетней девочки.

– Прелестной трехлетней девочки, – добавила Джин.

Жозефина долго и пристально смотрела на Сару, испытующе и в то же время с нежностью, словно хотела заглянуть в ее душу.

– Ей не всегда будет три года, милая. Когда-нибудь она пойдет в школу, и вы сможете вернуться к своей работе.

– К моей работе, – задумчиво повторила Сара. Произносить эти слова было приятно. Хорошо бы еще знать, к чему они относятся.

– Только не поступайте так, как я. – Жозефина ласково дотронулась до ее руки. – Не позволяйте жизни пройти мимо.

Сара не успела ничего ответить, потому что Жозефину уже осадили подруги с выражениями сочувствия и советами. Регина рекомендовала иглоукалывание. Эллис говорила, что роман лучше не печатать, а наговаривать на диктофон. Бриджит выражала надежду, что Жозефина все-таки сможет удержать в руке бокал. А Джин сообщила, что у многих ее знакомых было что-то подобное и они все прекрасно выздоровели и обошлись без инвалидности.

– Просто надо потерпеть, – уверенно сказала она.

И Сара вдруг поняла, о чем напомнила ей атмосфера этой встречи – о Женском центре. Впервые, с тех пор как она закончила колледж, она оказалась в сообществе умных, независимых, доброжелательных женщин, которые радуются обществу друг друга и не испытывают необходимости соперничать из-за мужчин. Именно этого Саре и не хватало уже многие годы. Именно такой оазис она пыталась и не могла найти ни в аспирантуре, ни на работе, ни даже на детской площадке. Она искала его так долго, что начала сомневаться, существовал ли он вообще, во всяком случае в том виде, в каком она его помнила. Возможно; он был просто плодом ее романтического воображения, а на самом деле ничего подобного в мире не было. И вот сейчас она его нашла. И испытала огромное облегчение, вновь оказавшись внутри теплого, дружеского круга.

Однако долго радоваться ей не пришлось. Раздался звонок, Бриджит пошла открывать дверь и вскоре вернулась с двумя новыми гостьями, одетыми в почти одинаковые дорогие платья с цветочным рисунком. У старшей было привлекательное, но чересчур загорелое лицо и тренированные ноги теннисистки.

– Вот видишь? – Бриджит торжественно подвела вторую женщину к Саре. – Я же говорила, что у тебя будет здесь подружка.

Сара изо всех сил старалась изобразить удовольствие, однако лицо отказывалось подчиняться. Ей оставалось только надеяться, что ее улыбка не выглядит такой же фальшивой и натянутой, как улыбка на лице ее новой подруги.

– Рада снова увидеть тебя, – с трудом выговорила Сара.

– Какой сюрприз, – поджала губы Мэри-Энн. – А мы на площадке все гадаем, куда же ты делась.

* * *

Две «младшие сестренки» настороженно поглядывали друг на друга через стол. Сара еще пребывала в шоке от появления Мэри-Энн и от того, как испортился вдруг вечер, обещавший стать таким приятным. Теперь обстановка в комнате уже не напоминала ей Женский центр. Сара чувствовала себя так, словно на день рождения ей вручили прекрасный подарок, но тут же отобрали его и отдали кому-то другому. Немного утешало ее только то, что и Мэри-Энн явно чувствовала себя здесь не очень уютно. Возможно, она понимала, что находится на чужой территории и на этот раз в меньшинстве.

– Ну, кто из вас начнет? – спросила Бриджит.

– Она книжный червь, – отозвалась Мэри-Энн. – Пусть она и начинает.

– Нет, начинай ты, – возразила Сара. – Я могу подождать.

Мэри-Энн неторопливо оглядела аудиторию. Дамы из беллетристического клуба ласково улыбались ей, будто воспитатели младшей группы, осматривающие выставку поделок своих питомцев и готовые восхищаться всем: и сломанной раковиной мидии, и шнурком от ботинка.

– Я хотела бы знать, понравилась ли здесь кому-нибудь эта книга? – спросила Мэри-Энн с выражением брезгливого недоумения, так хорошо знакомым Саре. – Потому что лично у меня она вызвала отвращение.

Она помолчала немного, ожидая, что кто-нибудь подхватит эстафетную палочку и побежит дальше, но пожилые дамы молчали, видимо ошеломленные таким неожиданным негативным взглядом. Не то чтобы они казались огорченными, но улыбки немного поблекли.

– Я хочу сказать, что она ужасно депрессивная, – продолжила Мэри-Энн, и ее голос постепенно становился все увереннее, словно она вещала на детской площадке перед Терезой и Шерил. – Она изменяет мужу с двумя любовниками, растрачивает все его деньги, а потом принимает крысиный яд и умирает. А я должна про все это читать?

Ответом на этот вопрос было неловкое молчание. Наконец осмелилась подать голос Лорель, чьей «младшей сестренкой» являлась Мэри-Энн.

– Но там есть много очень удачных описаний, – с надеждой сказала она.

Остальные дамы энергично закивали.

– Она и должна быть депрессивной, – объяснила Жозефина. – Это ведь трагедия. Эмма погибает из-за своей трагической слабости.

– А в чем ее слабость? – поинтересовалась Бриджит.

– В слепоте, – уверенно ответила Жозефина. – Она не видит, что мужчины ее просто используют.

– Она только хочет любви, – вмешалась Джин. – Нельзя же винить ее за это.

– И вообще все дело в возможности выбора, – добавила Регина. – Тогда для женщины его практически не существовало. Можно было стать либо монахиней, либо женой. Вот и все.