Текст книги "Солнце взойдёт"
Автор книги: Том Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
ДВА
Джейн была не из тех людей, что постоянно испытывают неудовлетворение; по крайней мере, она всегда заставляла себя в это верить. Просто были определенные вещи, с которыми ей было трудно смириться. Эти вещи постоянно меняли свою форму в зависимости от обстоятельств, так же, как облака порой могут быть мохнатыми драконами, а порой обрывками хлопчатобумажной материи низкого качества; иногда это было плачевное положение голодающих, иногда – потрясающе наплевательское отношение к своей работе служащих магазина канцелярских принадлежностей, а иногда – довольно часто, и, кстати сказать, прямо сейчас – это была точность, с какой автобус № 42а следовал своему расписанию. Этот пункт порой доставал ее до самых печенок. Если такая вещь, как человеческий фактор, вообще существует, то это, по всей вероятности, безалаберность.
Погода тоже вполне соответствовала.
«Вот вам британская нация, – сказала она себе, – и ее мистическая связь с водой: мы либо плаваем по ней, либо стоим на земле, а она льется на нас сверху. Чтобы изобрести зонтик, впрочем, нам потребовались китайцы».
Поскольку № 42а, очевидно, попал в засаду, устроенную бандой арабских террористов, был подожжен и брошен где-то выше по маршруту, она решила пройти пешком ту милю, что отделяла ее офис от станции. Хлюпая по раскисшей дороге и стараясь избегать наиболее глубоких луж, она размышляла о том, действительно ли отбросить плавники и вырастить взамен ноги было таким уж эволюционным прорывом, как это принято считать. Она как раз пришла к заключению, что действительно мудрым решением были бы крылья и поплавки, как у гидросамолета, когда с размаху налетела на другого пешехода, чуть не столкнув его в лужу величиной с озеро Ван.
– Ах, простите! – воскликнула она.
Потерпевший, одежда которого была настолько чистой, что он мог бы без опаски проводить в ней операции на открытом сердце, и сухой, как кость фараона, несмотря на отсутствие шляпы и зонтика, улыбнулся ей в ответ.
– Ничего, – ответил он. – Но знаешь, насчет крыльев ты не права.
Челюсть Джейн пошла вниз, как шасси самолета на посадке.
– Ч-что? – пролепетала она.
– Насчет крыльев, – по-прежнему улыбаясь, повторил ее собеседник. – Если бы предки человечества отрастили себе крылья, им бы не пришлось развивать ловкость пальцев и умение пользоваться инструментами. И тогда их мозг не стал бы адаптироваться и никогда не превратился бы в то, во что в конце концов превратился. Результат – ты не была бы человеком, а была бы просто большой розовой птицей, и шимпанзе кормили бы тебя хлебными крошками на Трафальгарской площади. Подумай об этом.
Он кивнул ей, отступил в сторону (прямо в лужу, воды которой разделились по обе стороны от его ноги) и как ни в чем не бывало пошел дальше, оставив Джейн стоять столбом как раз на том месте, которое приняло на себя основной заряд воды из-под колес автобуса № 42а, проехавшего прямиком через лужу несколькими мгновениями позже.
* * *
Штат читал письмо.
Это было не так-то просто, поскольку алфавит и, разумеется, язык, которые в нем использовались, уже несколько веков как вымерли; но это можно было понять. Писавший это письмо скорее всего не испытывал необходимости в бумаге и чернилах очень долгое время.
Дорогой сэр! – в переводе гласило оно.
Должен проинформировать вас, что я увольняюсь. Вы, наверное, не помните меня, хотя я-то однажды видел Вас поверх чьей-то головы на каком-то приеме – Вы пожимали руки направо и налево и что-то там такое открывали. Я поднимал Солнце в течение 777 лет, 7 месяцев и недели, считая этот четверг, но сейчас это уже слишком, и с меня довольно. Это скандал, вот что это такое, и с этим необходимо что-то делать. С почтением, остаюсь Ваш и т. д.
Штат вздохнул и положил письмо на стол текстом вниз.
С этим необходимо что-то делать.
«Совершенно верно, – сказал он себе, – и мы сделаем, как только обретем почву под ногами. И восстановим нормальный график в самом скором времени. И, разумеется, принесем свои извинения за временные неудобства».
– Адское пламя! – сказал он вслух.
– Прошу прощения, но это на другом этаже, – отозвался голос с противоположного конца стола. Он поднял голову и увидел Гангера, А.Д., который сидел в кресле для посетителей; Штат и представить себе не мог, что в нем можно устроиться с таким комфортом.
– Премудрость невелика, – ответил Гангер. – Нужно просто поерзать немного, пока не найдешь ту часть сиденья, где не торчат пружины.
Вот в чем дело, понял Штат: он отвечает прежде, чем ты заговоришь. Это, конечно, чертовски раздражает, но несомненно повышает эффективность работы. Вроде этих факсов и прочей офисной машинерии.
– И? – спросил он.
– Да, – отвечал Гангер, состроив печальную мину, выглядевшую на его лице совершенно неуместной. Оно было скроено исключительно для улыбок. – Вопрос только, как?
– Вот именно.
– Что ж, – сказал Гангер, откидываясь назад и сцепляя руки на затылке, – вот вам и вся проблема. В двух словах.
Штат сдался.
– Ну хорошо, – сказал он. – Не могли бы вы теперь вернуться назад и заполнить пробелы, если вас это не затруднит?
Печальная гримаса растеклась, как плавленый сыр, перейдя в привычную широкую улыбку.
– Вы думали: «Проклятье, вот и еще один незаменимый работник взял и вручил уведомление об увольнении, и какого дьявола нам остается теперь делать?» Я ответил «Да», поскольку, черт меня побери, если я мог придумать что-нибудь еще. Но факт остается фактом, его нужно заменить кем-нибудь, в противном случае это будет большая радость для производителей осветительных приборов, но вряд ли хороший подарок для всех остальных, плюс вам придется платить двух-с-половинный оклад человеку на луне. Вопрос только, как вам удастся заполнить подобную вакансию из того отребья, что у вас имеется в наличии?
– Вот именно.
– Что ж, вот вам и вся проблема, – улыбаясь, сказал Гангер. – В двух словах.
– Это очень впечатляюще – то, как вы это делаете.
– Показуха, – ответил Гангер. – Телепатия – это как телевидение и теле-все-что-угодно. Выглядит неплохо, но в конечном счете едва ли от нее есть какой-либо толк. Но это не совсем телепатия, – поспешно добавил он, – скорее что-то вроде озарения. Иногда в нашей работе это бывает очень полезно.
– Ах да, – произнес Штат, слегка наклоняясь вперед. – Я как раз собирался спросить вас об этом.
Гангер вздернул уголок рта, демонстрируя еще один изотоп своей неувядающей улыбки.
– Вы совершенно правы, – сказал он. – Прямо в точку.
Штат зарычал на него. Он рассмеялся.
– Не беспокойтесь, – проговорил он. – Мы в одной упряжке. А это означает, что я должен играть честно. Что означает, что вы можете мне верить. Согласны?
– Возможно.
Гангер встал и подошел к окну.
– Хороший у вас вид отсюда, – проговорил он.
– Все царства земные, – рассеянно ответил Штат. – Слушайте, что на самом деле представляют собой ваши люди?
– Ничего особенного, – ответил Гангер, не отрываясь от окна. – Мы – скорее «они», чем «вы», но мы на вашей стороне. Этого достаточно?
– Нет.
– Ну хорошо. Мы – департамент, такой же как все остальные департаменты, но мы обладаем значительной автономностью в рамках – весьма жестких рамках – наших инструкций. Глава же нашего департамента получает плевок при каждом крещении.
Штат кивнул.
– И отречение от всех дел его?
– Именно. А также от искушения, хотя ему вряд ли есть чем особенно искушать. По крайней мере, в последние пять лет.
– Пять лет? – Штат поднял бровь. – Почему именно…
– Наш департамент был выставлен на конкурс, – пояснил Гангер. – Видите ли, это был эксперимент, а мы в нем были белыми мышами. Пять лет назад мы были самым безнадежно отсталым департаментом во всей системе…
– Не может быть!
Затылок Гангера кивнул.
– Именно так. У нас было огромное количество рабочих мест, и в то же время безнадежно мало работников. Дела стояли на месте, души залеживались на складах, котлы все еще работали на дорогостоящей и неэкологичной сере, и, что хуже всего, на все это уходила чертова прорва денег. Поверьте, вся наша система была на грани развала. Фактически некоторые полагали, что она уже давно развалилась, просто при всеобщем бардаке этого никто не заметил.
Штат взял карандаш и начал нервно постукивать им по столу.
– Мне никто об этом не говорил, – произнес он.
– Да неужели? – Гангер, немного наклонившись, оперся на подоконник. – Меня это нисколько не удивляет. По правде говоря, этот факт не из тех, о которых нам хотелось бы, чтобы вы знали. Во всяком случае, наверху сочли, что поскольку любые их действия вряд ли смогут еще ухудшить положение, то стоит провести эксперимент и попробовать передать дело в руки сторонних подрядчиков. Моя команда получила контракт, и с тех пор… Что ж, можете судить сами.
Наступила пауза, в течение которой можно было не торопясь досчитать до семи – и до десяти, если слегка поторопиться.
– Так вы не…
– Не профессионалы? – рассмеялся Гангер. – О, что вы, мы все вполне профессионалы. Я не смертный, если это то, о чем вы подумали.
– Но если вы не смертный, значит, вы… – голос Штата постепенно сошел на нет, как перестает капать вода из перекрытого крана. Гангер покачал затылком.
– Совсем не обязательно, – сказал он. – Таково общее заблуждение. Большинство из нас остались от предыдущих систем, хотя…
– Предыдущих систем?
– Религии предков, – объяснил Гангер. – Классическая мифология. Один и Тор. У нас в бухгалтерии работает один парень, раньше он был Озирисом – или Анубисом? Чудной тип, но при его работе это, в общем-то, даже помогает, когда у тебя на плечах шакалья голова. Я-то сам пришел из Философии.
– Из Философии?
– Именно, – подтвердил Гангер с оттенком гордости. – Персонификация абстрактной концепции. Я – дитя немецкого неонигилизма конца XIX века. Можно сказать, один из джентльменов господина Ницше, – он хохотнул над собственной шуткой. – Простите, но я довольно сильно отклонился от темы, не так ли? Я начал все это говорить к тому, что в нашем департаменте в штате действительно есть несколько человек, которые изначально были смертными.
Штат попытался найти подходящее слово или хотя бы звук, но не преуспел. Собственно говоря, единственным раздавшимся в комнате звуком был звук его падающей челюсти.
– Да, я иногда оказываю такое действие, – согласился Гангер. – Вот, не далее чем сегодня я до полусмерти напугал одну девушку на улице. Кстати, попозже мне хотелось бы поговорить с вами о ней.
– Вы используете смертных? На официальных должностях?
– Бывших смертных, – мягко поправил Гангер. – Естественно, с некоторыми ограничениями. Но в рамках этих ограничений…
– Не может быть, – проговорил Штат, с трудом контролируя свой гнев. – Это неслыханно. Это противозаконно. Это… Это…
– Порочно? – засмеялся Гангер. – Но ведь так и должно быть, разве нет?
– Не будете ли вы столь любезны перестать читать мои мысли! – заорал Штат. – Мало мне того, что мне приходится жить с ними, не хватало еще, чтобы всякие посторонние совали в них свои грязные волосатые морды! – Он перевел дыхание и взял себя в руки. – Простите, – сказал он. – Но прошу вас, хотя бы на некоторое время, не могли бы вы?..
Пауза.
– Не мог бы я что? – спросил Гангер.
– Благодарю вас, – сказал Штат. – Не могли бы вы просто немного подождать, пока я выскажу то, что думаю, вместо того чтобы сразу смотреть самому? Прежде всего это дурной тон. Все равно что заглядывать в конец книги, не прочтя предыдущих глав. Кроме того, это ставит меня в невыгодное положение.
– Не такое уж и невыгодное, – ответил Гангер. – Я ведь могу прочесть только то, что там уже есть, не так ли? И в любом случае это ведь не телепатия, это…
– Озарение, я помню, вы говорили.
– Вот-вот, вы хорошо запомнили.
– Ох, да перестаньте вы! – Штат снова взял карандаш и принялся грызть кончик. – Эти смертные, – осторожно начал он.
– Бывшие смертные.
– Ну хорошо, бывшие смертные. – Штат почувствовал, как его зубы сомкнулись на графитовом стержне. – Полагаю, все они… несут исполнительные функции? Ну там, лесорубы, водоносы и тому подобное?
Гангер покачал головой.
– Напротив, – сказал он. – В основном это высший исполнительный и низший административный уровень. На высших управленческих должностях нет ни одного, но это лишь потому, что они работают относительно недавно, а такие вещи занимают много времени. Приходится, знаете, долго ждать, прежде чем освободится выморочное место.
Почему-то при этом выражении в данном контексте по спине Штата пробежал холодок.
– Но это же… – он поспешил смягчить свою мысль, просто на всякий случай, если кто-нибудь подглядывал. – Это все же как-то не принято, знаете ли. Все-таки смертные…
– Вы хотите сказать, что подобного рода попытки никогда не предпринимались у вас, – Гангер отвернулся от окна, и Штат заметил, за краткую долю секунды, прежде чем успел наложить вето на эту часть своего мозга, что он выглядел несколько изменившимся. – Я понимаю, это трудно принять. Но мы так делаем, и похоже, что это срабатывает. Вот в чем прелесть самому управлять своим кораблем. Если мы и делаем что-то предосудительное, кому какое дело? Мы есть мы, и мы катимся к дьяволу собственным путем. Фигурально выражаясь, – осмотрительно добавил он. – Ну а уж если это работает…
ТРИ
Промежуток, лежащий между первым движением в душе преступного замысла и непосредственным его осуществлением, носит оттенок фантасмагории или кошмарного сна. Дух и смертный его инструмент спорят тогда, и природа человеческая в смятении протестует.
– О черт, почему бы и нет? – внезапно вслух проговорила Джейн и пошла через дорогу к магазину.
– Два кремовых пирожных, будьте добры, – сказала она продавщице. – Нет, пусть будет три. И со сливочным кремом, не с белковым.
Глаза, подобные сверлам из молибденовой стали, буравили ее душу, пока она рылась в кошельке в поисках фунтовой монеты, неубедительно пытаясь выглядеть как человек, покупающий сласти для троих, а не для самого себя.
– Ваш пенни сдачи, – сказала продавщица. – Спасибо за покупку.
Что ж, – думала Джейн, идя вдоль по улице, – а ведь сначала это казалось неплохой мыслью. «Съешь пирожное, девочка, – сказал Отец Лжи, – и ты сама себя не узнаешь после этого». Тогда как на самом деле, подсказывала здравая часть ее разума, единственной ощутимой переменой будут округлившиеся ягодицы. Девушки, съедающие по три кремовых пирожных за раз, только самих себя должны винить, если в конце концов начнут выглядеть как аэростат.
– Ничего, – твердо произнесла Джейн. Человек в коричневом пальто взглянул на нее и слегка ускорил шаг. «Ничего, – повторила она sotto voce,[3]3
Про себя (итал.).
[Закрыть] – по крайней мере, они не шоколадные. Если ты начинаешь в середине дня поглощать шоколад, это значит, что пора сложить оружие и готовиться к смерти».
Она отыскала в парке скамейку, села и взглянула на бумажный пакет у себя на коленях. Крем местами пропитал бумагу, сделав ее прозрачной, и она слегка содрогнулась. Если бы в это время мимо проходил нищий, весьма вероятно, что он оказался бы жертвой внезапного приступа ее щедрости; но вокруг не было никого, не считая парочки подростков, нюхающих клей под платаном на той стороне Китайского пруда, и удаляющейся спины бодрого старичка, бегущего трусцой. Ей придется съесть их самой.
Первое прошло без особого труда, хотя она мучительно осознавала, что крем выдавился наружу и распространился по всему ее лицу как монгольская орда. Второе прошло без особого труда до половины; но она ненавидела выбрасывать что-либо, а разгуливать с бумажным пакетом, в котором лежат полтора кремовых пирожных, было бы уж совсем глупо. Поэтому она прикончила его и, пустив свой язык отчищать сладкую слякоть с верхней губы, решительно закрыла сумочку. Ее слегка подташнивало.
– А знаешь, это ведь симптом, – произнес голос позади нее.
Она подскочила. Мало того что с ней в парке заговорил незнакомец – это был тот самый незнакомец, что вчера напугал ее до потери сознания, сперва прочитав ее мысли, а затем пройдя сквозь огромную лужу не замочив ног! Этот факт лишь добавил несколько дюймов к расстоянию между ней и скамейкой.
– Еда, – продолжал незнакомец улыбаясь. – Атавизм, мощный и незамысловатый. Охотник-собиратель внутри нас полагает, что, если у тебя есть еда, остальное уже не имеет значения, и поэтому при первых признаках любых неурядиц мы хватаемся за еду. На самом деле это, разумеется, связано со стрессом; и те вещи, которые мы едим, лишь обостряют его. Довольно непродуктивно для чисто инстинктивной реакции, ты не считаешь?
– Уйдите, – проговорила Джейн.
– У тебя крем на носу.
– Я позову полицейского!
Незнакомец улыбнулся.
– Откуда ты знаешь, – сказал он, – может быть, я и есть полицейский?
– Тогда я позову другого полицейского. Сгинь, пропади!
Незнакомец закинул ногу на ногу и обхватил руками колени.
– Еще один кусочек атавизма, – произнес он, – хотя в какой-то степени более осмысленный. Какая это все-таки каша – человеческий ум!
Он исчез.
В последовавшем облаке ментальных статических разрядов Джейн внезапно осознала, что каким-то образом ухитрилась сесть на третье пирожное. Странно все-таки, как иногда замечаешь подобные вещи.
– Куда вы подевались? – произнесла она.
– Никуда не подевался, – ответил голос. – А ты знаешь, что сидишь на…
– Да.
– Ну вот, – сказал голос. – Телепатия. Теперь, пожалуй, можно и двинуться отсюда, как ты думаешь?
Джейн встала, собравшись уходить, повернулась и предприняла безуспешную попытку отчистить прилипшее пирожное.
– И не смейте, – предостерегающе сказала она.
– Я и не собирался, – был ответ. – Будучи духом, я не подвержен слабостям смертных; а даже если бы и был подвержен, не уверен, что удаление расплющенных кремовых пирожных с задних частей человеческого тела было бы моим излюбленным занятием. Если ты снова сядешь на скамейку, никто не увидит, что у тебя пирожное пристало к…
Джейн села. Ей не очень нравилось все это, но что бы она ни чувствовала, это не было страхом.
– Ну и что? – спросила она.
Ее окружал воздух, чистый и вопиюще прозрачный. Она уже начала думать, что, может быть…
– Прости, – произнес голос. – Задумался. Я все еще здесь.
Джейн уставилась прямо перед собой.
– Вы призрак?
– Нет, – ответил воздух. – Слово «призрак» означает кого-то, кто мертв. Поскольку я никогда не был жив, я не могу быть мертвым. Следующий вопрос.
Джейн повернула голову и медленно осмотрелась вокруг. Рядом с ней на расстоянии десяти ярдов не было ни одного дерева или куста, так что это не мог быть какой-нибудь идиот, упражняющийся в чревовещании. Голос звучал довольно тихо, но определенно откуда-то снаружи.
Она не знала, на что похожи голоса, звучащие внутри твоей головы, но эта передача несомненно велась со внешней станции. Она повернула голову обратно и снова уставилась перед собой.
– Ну и что? – повторила она.
– Если ты так и будешь сидеть на этом пирожном, – произнес голос, – ты окончательно испортишь юбку. Свежий сливочный крем и габардин плохо сочетаются друг с другом; по крайней мере, мне так говорили.
– Если вы уйдете, – сказала она, – я почищу юбку. Пока вы остаетесь здесь, видимый или нет, я не намерена потакать вашему извращенному чувству юмора.
Последовало долгое молчание; затем голос заговорил вновь. На этот раз, однако, он звучал определенно внутри.
– Теперь довольна? – спросил он.
– Конечно, нет, – ответила Джейн. – Убирайтесь!
– Я уже это сделал, – ответил голос. – Я вернулся в свой офис, сижу здесь и пью чай. Какого черта тебе еще нужно?
– Не смейте распивать чаи в моей голове, – возмутилась Джейн. – Я не позволю вам, слышите?
– И что ты сделаешь, высморкаешься?
Джейн яростно завертелась на своем сиденье, пытаясь отскрести пирожное. Она почувствовала раскаты хохота в своей голове.
– Прекратите, – потребовала она. – От вас у меня голова разболится. – Стенки ее черепа перестали вибрировать. Насколько она могла судить, пирожное оставалось на прежнем месте.
– Кто вы? – спросила она.
В ее голове загудело, и дошедшее до нее послание было лишено слов – лишь туманные расплывчатые образы, отталкивающие и привлекательные одновременно. То, что еще осталось от ее защитных механизмов, подсказывало, что ей лучше не понимать этого.
– Ну хорошо, – произнес голос, снова слышимый в ее голове. – Вот тебе три подсказки. Помяни меня – и я появлюсь; я не настолько непривлекателен, как полагают некоторые художники, и подобно твоему пирожному, я обычно предпочитаю держаться пониже. Точнее, – поправился он, – это поможет тебе идентифицировать главу нашего департамента. На самом-то деле мы скорее представляем собой команду. Однако, культ личности…
– Понимаю, – натянуто отозвалась Джейн. – Боюсь, я вынуждена настаивать, чтобы вы оставили меня в покое.
– Ты не можешь настаивать на чем-либо, если у тебя нет какого-нибудь «иначе», – ответил голос. – Что ты мне сделаешь, если я не послушаюсь?
– Я сотворю крестное знамение, – проговорила Джейн, чувствуя себя неловко.
Голос улыбнулся; этот голос мог улыбаться. Любой радиопродюсер стоял бы на руках от радости, услышав такой голос.
– Пожалуйста, если хочешь, – ответил он. – Это не принесет тебе ни малейшей пользы, а я буду оскорблен до глубины души. У нас тоже есть чувства, знаешь ли. Всем этим религиозным предрассудкам давно пора бы отойти в область истории, им не место в действительно просвещенном обществе. Но мы привычны к такому обращению. Мы делаем скидки.
– Могу я избавиться от вас?
– Вряд ли, – ответил голос. – Полагаю, ты можешь достать какую-нибудь из этих переносных стереоштуковин с наушниками и попробовать выпихнуть меня вон, но не уверен, что это доставит тебе больше удовольствия. Не то чтобы я был тщеславен, но – неужели ты бы предпочла, чтобы вместо меня в твоей голове громыхал «Деф Леппард»?
Джейн поразмыслила над этим.
– И долго вы собираетесь там оставаться? – спросила она. – Потому что если да, то, возможно, оно будет стоить того. К тому же кроме хэви метал есть и другие вещи, которые можно слушать громко. Я как-то ехала в поезде с человеком, который слушал в плеере «Gotterdammerung».[4]4
«Сумерки богов» (нем.) – опера Р. Вагнера. (Прим. пер.)
[Закрыть] Его было слышно даже из вагона-ресторана.
– Угрозы, – холодно произнес голос, – это последнее средство, к которому прибегает тот, кто не умеет договориться. Кстати, ты имела в виду исполнение Солти или Караяна? Потому что я предпочитаю первое, оно более гармонично.
– Ну почему я не могу от вас избавиться? – воскликнула Джейн. – Из-за вас я опоздаю на работу.
– Ты сама впустила меня. Ты послушалась голоса искушения.
– Когда это?
– Ты сидишь на доказательстве, – самодовольно ответил голос. – Давай, сказал я тебе, расслабься, пошли все к чертям! Я, правда, не имел в виду конкретно этот способ, но в любом случае мое послание до тебя дошло.
– Здесь что-то есть, – раздумчиво сказала Джейн. – Обычно кремовые пирожные мне даже не нравятся. Но как бы то ни было – что вам здесь надо? Вы хотите, чтобы я продала вам свою душу, или что-нибудь вроде того?
Голос рассмеялся, отчего слегка заколыхались прядки ее волос.
– Моя дорогая девочка, – произнес он, искренне забавляясь, – чего ради мог бы я хотеть этого? Души я могу достать в любое время, мне незачем покупать их. Почему-то, – продолжал он, – люди вбили себе в голову эту странную идею, будто все, что нас интересует, это души. Что до меня, то для меня нет большой разницы – душой больше, душой меньше…
– Тогда чего же вы хотите?
– Я хочу, – ответил голос, – предложить тебе работу.
Джейн задохнулась от изумления. К несчастью, при этом ей в нос попали остатки крема, отчего она чуть действительно не задохнулась, и, помедлив одну десятую секунды, она оглушительно чихнула.
Когда она отошла от потрясения, голоса уже не было.
* * *
Штат посмотрел на часы.
– Ну и? – произнес он.
Раздался хлюпающий звук, и Гангер материализовался на другом конце стола. Штата позабавило и даже порадовало, что по крайней мере на этот раз Гангер не выглядел как ходячая реклама модного дизайнера по костюмам. Он был мокрым и слегка трясся, а его волосы, обычно зачесанные кверху, сейчас прилипли ко лбу.
– Простите, что опоздал, – сказал он. – Меня вычихнули.
– Ничего, ничего, – радушно отозвался Штат. – Как ваши успехи?
– Я бы сказал, что она думает над этим, – ответил Гангер, обтираясь носовым платком. – Ей ничего не остается – или к нам, или наниматься в какую-нибудь из этих контор, где никому нет до тебя дела, даже если ты считаешь себя деревом, до тех пор, пока ты не начнешь рассыпать листья по всему офису.
Штат постучал кончиком карандаша по зубам.
– Но она не сообщила вам окончательного решения?
– Боже, нет, конечно, – ответил Гангер. – Я и не ожидал, что она сразу ответит. Фактически, – признался он, – я только успел познакомить ее с предметом, когда мне пришлось удалиться. Это обычная проблема, которая возникает у меня с женщинами, – добавил он. – Я так напорист, что сразу шибаю им в нос.
«Ага, – подумал Штат, – вот почему женщины питают такое пристрастие к шампанскому и всяким газированным напиткам. Это служит им безвредным заменителем общения с моим новым знакомым».
– Но вы рассказали ей о работе? – спросил он. – Надеюсь…
– Ну, я упомянул о ней, – Гангер пожал плечами. – С такими вещами нельзя торопиться. Это один из уроков, который мы усвоили в ходе нашей собственной программы вербовки смертных. Те, кто сами хватаются за работу, как правило, оказывается непригодными.
Штат кивнул.
– И что вы намереваетесь делать дальше? – спросил он.
– Дальше, – ответил Гангер, доставая из нагрудного кармана расческу. – На следующем этапе нам следует напугать девчушку так, чтобы она штаны потеряла. Эту часть можете оставить мне, если хотите.
Штат поджал губы.
– Вы считаете, что это – как бы сказать? – абсолютно необходимо? – спросил он. – Я знаю, что вашим ребятам позволяются некоторые вольности в работе, но нам здесь приходится очень тщательно следить за собой.
Гангер энергично кивнул.
– Более чем необходимо, – подтвердил он. – Это следует сделать, чтобы обеспечить нашему кандидату достаточную степень легкой паранойи. По правде сказать, в здравом уме на такую работу никто не согласится.
– Ну хорошо, – Штат выдвинул верхний левый ящик стола и нашарил в нем пакетик жевательной резинки. – Держите меня в курсе того, как вы продвигаетесь.
– Конечно.
Стул опустел. Штат, возможно, с полминуты сидел, глядя на него. Затем, одним быстрым плавным движением, он сунул руку в открытый ящик стола, выхватил ингалятор и с шумом потянул носом. Раздался какой-то странный хлопок, и перед ним возник Гангер, лежа на полу лицом вниз. Штат положил ингалятор обратно в ящик и закрыл его.
– Поделом вам, – произнес он. – Мне казалось, я достаточно ясно выразил свое отношение к этим вашим ментально-хакерским штучкам, да вы, видно, не очень внимательно слушали. В одно ухо влетело, а в другое вылетело, как говорится.
Гангер жалко улыбнулся и потер коленку.
– Сила привычки, – проговорил он. – Больше не повторится. – Он поднялся на ноги, почистился и направился к двери.
– Да, кстати, – сказал он, поворачивая ручку и наполовину вдвигаясь в образовавшуюся щель. – Пока я был там, я не мог не обратить внимание. Вот эта мысль насчет голубых колготок и белого медведя – очень оригинально!
Он закрыл дверь как раз перед тем, как в нее ударился степлер.
* * *
В Голубых Горах, высоко над окружающей равниной, молодой лесоруб, сделав передышку в работе, стоял, опираясь на топор. Солнце, пыхтевшее вверху на двух цилиндрах и с парой тренировочных штанов, заменявших приводной ремень вентилятора, играло на его кудрявых волосах и отражалось в бесстрашных голубых глазах. Где-то вдали пела птица.
– Приветствую тебя, кузен Бьорн, – произнес голос позади него. – Еще один воистину чудесный денек, не правда ли? Восхитительно мягкий, не слишком жаркий для работы, но и не настолько прохладный, чтобы нельзя было минутку просто постоять и послушать голос горного потока, со смехом несущегося вниз с горы к нашей мирной деревеньке.
– Заткни пасть, Олаф, – ответил Бьорн.
Олаф пожал плечами.
– Печально видеть человека столь молодого и столь щедро одаренного Природой, который в сердцевине своей кислее зеленого яблока, – сдержанно заметил он. – Тем не менее я уверен, что рано или поздно ты преодолеешь терзающие твое сердце страсти и обретешь истинный покой. Пока же у нас есть лес, который мы должны рубить. – Он вскинул на плечо топор и зашагал вниз по склону, насвистывая народную песню.
Бьорн уловил намек. Он поднял свой топор, крутанул его над головой и с размаху обрушил на ствол дерева. Топор слетел с топорища и приземлился в кристально чистых водах ручья.
– Ах, как неудачно! – воскликнул белокурый розовощекий лесоруб, завязывавший ботинок у подножия древнего вяза.
– Да уж, – согласился Бьорн. – На восемнадцать дюймов бы левее, и твоей ноги как не бывало.
Старший лесоруб, которого звали Карл, вздохнул, уселся на ствол дерева и жестом пригласил младшего товарища присесть рядом с ним.
– Враждебность, – проговорил он, протягивая Бьорну яблоко, – подобна топору с грубо сработанной рукоятью. Она ранит тех, против кого она направлена, и одновременно вредит руке, направляющей ее. Попробуй быть немного более спокойным внутренне, кузен Бьорн. Жизнь – чудесная вещь.
– От яблок у меня брюхо пучит, – отвечал Бьорн. – В особенности от этого чертова «Кокса». – Он швырнул яблоко через плечо. – Давай-ка ты подвинешься маленько, а то, если ты будешь здесь сидеть, это дерево свалится тебе прямо на голову, – я сейчас срублю его.
Карл покачал головой и улыбнулся.
– Тебе нужно сначала найти свой топор, кузен Бьорн. Всегда помни об этом, – прибавил он, поднимаясь с места и собираясь уходить. – Всегда нужно найти свой топор, прежде чем начинать рубить свое дерево.
Бьорн издал неприличный звук и зашагал к ручью. У него ушло немало времени, прежде чем он отыскал топор, и когда он вылез, его ботинки были мокрыми насквозь.
– Доброе утро, дядя Бьорн, – произнес голос у него над головой. Он поднял взгляд и увидел маленькую девочку, лет около десяти, в хорошеньком голубом платьице. – Мама подумала, что ты, наверное, проголодался, и прислала тебе еды. Если тебе захочется освежить себя глотком пива, я могу сбегать обратно домой и принести его тебе.
Бьорн поднял с земли узелок и скроил гримасу.
– Оставь его себе, – сказал он. – И скажи этой ленивой корове, что я терпеть не могу вафли, поняла? От вафель у меня ветры.
Девочка кивнула.
– Дядя Бьорн, – сказала она, – я сейчас весело бежала сквозь лесную чащу и увидела прекрасный цветок, голубой, как само небо. Посмотри, я принесла его, чтобы показать тебе. Он такой красивый – наверняка есть какая-нибудь замечательная история про него и про то, как он получил свое имя?
