Текст книги "Солнце взойдёт"
Автор книги: Том Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Джейн тщательно рассмотрела это заявление и пришла к выводу, что его логическим эквивалентом является погнутая ось.
– Ты имеешь в виду, что мы заблудились, – уточнила она.
– Угу.
Джейн встала с места.
– Ну хорошо, – произнесла она. – Иди за мной.
Она не знала, как она это знала, она просто знала. И она пошла, направляясь прямо в стену.
– Ой! – вскрикнула она моментом позже.
И в ее голове, наряду с безвкусицей цветных фейерверков и занудным шумом, накатывающим и отливающим как морской прибой, некий голос произнес: «Хорошая попытка, но тебе нужно было взять на фут вправо. Попробуй еще раз».
Она попробовала еще раз. И исчезла.
Бьорн смотрел во все глаза. Вот стояла стена, и Джейн просто прошла сквозь нее. Никакого динамита, никакого ощупывания в поисках шва; не было даже застежки-«молнии» или пары ярдов «липучки»! Это было круто.
Раздался тихий хруст. Заложник сломал себе зуб.
Утомленно, словно в первый раз заметив его присутствие и решив, что оно не так уж ему необходимо, Бьорн ухватил заложника одной рукой, а рюкзак – другой; затем он опорожнил рюкзак и засунул туда заложника. Заложник был невелик, но не настолько уж невелик; он никоим образом не мог бы туда поместиться – по крайней мере, для этого потребовалось бы уплотнять и избавляться от лишних деталей не меньше, чем при редактуре первой большой статьи какого-нибудь молодого репортера. Дня начала следовало разобраться с головой… Он поместился. Рюкзак был словно специально скроен на него. Как это оказалось возможным, не мог бы сказать никто, хотя, может быть, здесь сыграло роль то, что заложник чувствовал: если он будет упрямиться, он будет сведен к первоосновам, как иерусалимский артишок. Бьорн застегнул пряжку, подтянул лямки и долгим пронзительным взглядом посмотрел на стену.
Некоторые люди круты по самой своей природе. Остальным приходится несколько сложнее.
Он пригнул голову и бросился в атаку.
* * *
Джейн села.
– Казесся, я сдобада дос, – произнесла она.
Группа монахинь переложила свой ручной багаж из руки в руку и воззрилась на нее. Молодая парочка, сидевшая под табло, захихикала. Никто даже не пошевелился, чтобы помочь ей подняться.
Несколькими секундами позже Бьорн тяжело шагнул вперед, споткнулся об нее и приземлился на коленях у спящего японского бизнесмена, который проснулся и воззрился на него; затем бизнесмен демонстративно вытащил свой носовой платок и вытер кровь с воротничка. Кровь шла из широкой, но поверхностной ссадины на Бьорновом черепе – ничего серьезного. Голова Бьорна, как к этому времени уже должно быть очевидно, обладала плотностью звезды в состоянии коллапса. Если бы дело дошло до состязания, он мог бы помериться лбами со всей скалой Рашмор[34]34
В скале Рашмор высечены профили четырех первых американских президентов. (Прим. пер.)
[Закрыть] и выиграть.
– Три тысячи чертей, – произнес он. – Мне на минуту показалось, что мы попали в аэропорт.
Последовала пауза, в течение которой Джейн убеждалась, что ее нос действительно еще является одним целым с ее организмом.
– Ты был прав, – ответила она. – Подозреваю, это должно было произойти рано или поздно.
И тут раздался голос, и он не находился в чьей-либо голове, и он сказал следующее:
– Дамспода, через вжеднадцать минут самолет Би-Дабью-Эй номм Шещ Шещще Щемь на Хурбурмурдур опрвляется в рейс. Ссажирам, следующим на Би-Дабью-Эй номм Шещ Шещще Щемь на Хурбурмурдур, просьба сследовать к веждзому проходу, где ощщвляесся регссрация, – в точности так, как говорят дикторы в аэропортах всего мира.
(Здесь следует отметить, что они совершенно не имеют в виду сбить кого-либо с толка или дезинформировать; их самих через некоторое время это начинает по-настоящему беспокоить, а для многих оборачивается в конце концов серьезной психологической травмой. Просто они из какого-то суеверного страха не решаются произносить конкретные названия и номера, из-за чего подсознательно глотают слова или в лучшем случае произносят их сквозь три слоя промокательной бумаги.)
– Господи, – изумился Бьорн, – да это и в самом деле аэропорт! Слушай… – он замер; затем его рука ринулась за спину, где он почувствовал распространяющуюся, леденящую душу сырость, медленно прокладывающую себе путь от лопаток вниз по позвоночнику. Исходя из его опыта, лишь одна вещь могла просачиваться так основательно, и это была кровь. Он вытащил руку из-за спины, поднес ее к носу и понюхал кончики пальцев.
На самом деле таких вещей две. Одна из них действительно кровь. Это была вторая.
– Просто ради интереса, – заметила Джейн, – зачем ты привязал себе на спину ребенка?
– Это не ребенок, это заложник, – ответил Бьорн. Уже после того, как он сказал это, ему пришло в голову, что не следует произносить таких слов, как «заложник», находясь в аэропорту – даже в таком аэропорту, который скорее всего существует лишь в неопределенных и нечасто посещаемых измерениях в темных чуланах человеческого мозга. Но к этому моменту, разумеется, было уже слишком поздно.
– Понимаю, – кивнула Джейн. – Он превратился в ребенка. – Она продолжала смотреть на Бьорна – точнее говоря, ему за спину, – но ее следующие слова были направлены вертикально. – Очень хорошо, – сказала она, – отлично. Не стесняйтесь; в конце концов, это ваше пространство, делайте, что вам вздумается. – Она содрогнулась. – В любом случае, – продолжала она, – ты ведь согласен, что мы, по-видимому, находимся в аэропорту?
– Похоже на то, – подтвердил Бьорн. Он пытался запихнуть весьма, весьма сомнительный носовой платок за спину своей рубашки.
– Ну а почему бы и нет? – улыбнулась Джейн. – Чего же лучше, как не оказаться в аэропорту, если мы хотим куда-то попасть? Правда, у нас нет паспортов, и билетов, и всякой такой всячины, не говоря уже о деньгах, но… – она остановилась и немного подумала. – Но это вряд ли будет большой проблемой, правда? – сказала она. – Так, теперь: куда это мы хотели попасть?
– Хм-м… – произнес Бьорн.
– Это очень логично, – продолжала Джейн, роясь в карманах с какой-то маниакальной уверенностью. – Мы хотели попасть куда-нибудь. Поэтому мы в аэропорту. Думаю, мы можем свести все это дело к старой доброй привычной процедуре и каким-либо образом добиться результата. – Она помедлила, думая. – Кажется, – добавила она, – в старину было ужасное множество хлопот с какими-то духами, и лампами, и тремя желаниями, но полагаю, сейчас все это рационализировали. Ага, вот оно наконец!
Она вытащила два паспорта и два билета.
Хотя она не была ни в коей мере удивлена тем, как они материализовались, но ее внимание было заинтриговано тем, что это были обратные билеты. Точнее, один был помечен «ТУДА», а другой – «ОБРАТНО».
– Ох, ну вот еще! – раздраженно воскликнула она. – Либо все эти разговоры о свободной воле – просто шутка, либо нет. Но не то же и другое одновременно!
Одна из монахинь посмотрела на нее.
– А вы не суйте свой нос, – рявкнула на нее Джейн.
– Джейн и Бьорн Хурбурмурдур, ссжиры рейса Би-Дабью-Эй номм Жеззед Бурчат Жезд, слещщего на Кудыкину Гору, проззь немедленно пройти к проходу номм мяу, ссжиры Джейн и Бьорн Хурбурмурдур, брюзвнимание.
Джейн вздрогнула. Затем она вновь посмотрела прямо вверх.
– Спасибо, – произнесла она. – Как раз вовремя.
* * *
– СЮДА!
– Вообще-то, шеф, здесь…
Бултых!
* * *
Штат остановился и, задыхаясь, тяжело привалился к двери. Она распахнулась, и он ввалился вовнутрь.
Необходимо помнить, что все офисы – это один офис, все коридоры – это один коридор, и все огнетушители, где бы их сознательно ни размещали, в конечном счете оказываются непосредственно на уровне коленной чашечки споткнувшегося человека. Штат выругался.
Он находился в своем собственном кабинете.
– Постойте-ка, – отдуваясь, проговорил он, ни к кому особенно не обращаясь. – Если уж мы собрались валять друг с другом дурака, так по крайней мере будем делать это как полагается.
Свет включился, по всей видимости самопроизвольно. На столе внезапно обнаружилась чашка с чаем. Штат знал, не пробуя, что в чае было два куска сахара.
Он понял, что не имеет ни малейшего представления, с кем он разговаривает, но кто бы это ни был, он слушал. Это было страшновато.
– Гангер, – прошептал он, – вы слышите меня?
Тишина, как внутренняя, так и внешняя. Он яростно потряс головой, но в ней ничто не бренчало. Он даже попробовал высморкаться, но и здесь неудача.
– Э-э, вы меня слышите? – повторил он. – Давайте… – он отчаянно оглянулся вокруг, и на глаза ему попалась чашка с чаем. – Давайте так: один крекер значит «да», два значат «нет». – В воздухе скользнули два крекера, приземлившись на блюдце. Они, казалось, широко ухмылялись.
– Понимаю, – пробормотал Штат, сжав зубы. – Мне собираются устроить веселый денек, так?
(…А снаружи, во внешнем мире, из привода гравитационной индукции загадочным образом выпал шплинт и, никем не замеченный, звякнул об пол. Это породило очень локализованную проблему: мир остался в точности таким же, как был, не считая одной квадратной мили амазонского тропического леса, где все деревья неожиданно оказались утянуты под землю.)
Штат не спеша обошел свой стул, сел и задрал ноги на один из ящиков стола. Он потянулся за чаем и печеньем.
Они мягко, но непреклонно передвинулись на шесть дюймов вправо.
– Полагаю, о том, чтобы сказать мне, кто вы такой, и речи быть не может? – сказал он.
Два крекера, перемещаясь подобно бритвенно-острым метательным дискам японских ниндзя, просвистели по волосам на макушке его головы и врезались в стену. Он сердито взглянул на них.
– Очень хорошо, – произнес он. – Я могу подождать.
Вселенная – или, по крайней мере, та часть ее, которая заполняла кабинет Штата: существенная ее часть – задержала дыхание. Возникла озадаченная тишина. Штат сложил на груди руки, откинул назад голову и воззрился на потолок.
Время, разумеется, очень непростая штука, и было бы лишено смысла говорить, что «прошло полчаса» или «час», учитывая сложившиеся обстоятельства. Лучше будет сказать: «прошло какое-то время», и оставить это так.
Штат сидел спокойно, ничего не говоря, отгороженный от мира загадочной перегородкой. Через какое-то время потолок начал мерцать, и внезапно на нем обнаружилась совершенно дикая версия Микеланджеловского видения творения. Но Штат только прикрыл глаза.
Прошло какое-то время…
ДЕВЯТНАДЦАТЬ
Краткая заметка по поводу культуры, образа жизни и общего мировоззрения спектральных воинов.
Спектральные воины знают только одну шутку. Она звучит так:
В: Сколько нужно спектральных воинов, чтобы заменить лампочку?
О: Один, и еще стремянка. Но в крайнем случае, разумеется, он может встать на стул.
Подобно всем элитным военным подразделениям, у них есть свои строевые песни, наиболее любимая из которых звучит так:
Под прожекторами, у дверей барака.
Милая, я помню, как тебя всегда не было дома, когда я приходил к тебе.
Спектральные воины приходят к жизни, когда в землю высеваются драконовы зубы глубокой заморозки, и прекращают свое существование, когда их убивает враг или (более обычно) когда они преступают собственный византийский дисциплинарный устав. Будучи целиком сотканы из духа и эфира, они не требуют пищи и питья; по крайней мере, им их не дают. Лишь очень немногие из них проживают достаточно долго, чтобы выяснить, имеет ли это какое-нибудь значение.
Было бы неверно сказать, что спектральные воины не боятся ничего, – они боятся огромного количества вещей, и их страх чаще всего полностью оправдан. Единственное, чего они не боятся, – это враг, поскольку все, что их противник может сделать с ними, – детские игрушки по сравнению с тем, что ожидает их, когда они вернутся в лагерь. Это, разумеется, делается умышленно.
Взвод 384657J, Голубые Штиблеты (известные также как Всхлипывающие Орлы), ворвался сквозь зеркальное стекло, передвигаясь быстрой рысцой, рассыпался веером и принял легендарное построение «Перевернутой Черепахи» – маневр, предназначенный для того, чтобы передовые стрелки могли одновременно охватить противника с двух сторон и оказаться как можно дальше от своего командира. После этого они развернулись в позицию для ведения тройного продольного огня, специально разработанную для этого подразделения. После этого они встали по стойке «смирно» и застенчиво потупились.
Капрал повернулся лицом к толпе перепуганных отдыхающих и смущенно прокашлялся.
– Не тот аэропорт, – проговорил он. – Прошу прощения.
Затем подразделение удалилось, применив на практике свою проверенную временем смущенно-неуклюжую походку.
Генерал набрал в грудь воздуха, словно для того, чтобы крикнуть, но слова вышли из него с неожиданно небольшой начальной скоростью. Словно вдруг заворковал голубь-людоед.
– Хорошо, – сказал он. – Думаю, нам сюда.
* * *
– У нас нет времени, – прошипела Джейн. – Шевелись!
Бьорн остолбенело огляделся. Он никогда за всю свою жизнь не видел сразу столько банок пива. Это, решил он, либо видение рая, либо открытый вызов. Ему хотелось, чтобы это был вызов.
– Э-э… угу, – сказал он. – Сейчас, я только… э-э… куплю себе упаковочку и сразу же присоединюсь к тебе.
Он обернулся и раскрыл рот.
Он, конечно, уже не в первый раз был в «дьюти-фри»[35]35
Магазин беспошлинной торговли. (Прим. пер.)
[Закрыть] но это был первый раз, когда он был в совершенном «дьюти-фри». От всех остальных его отличало то, что в нем не было ничего, кроме пива. Невероятно много пива.
Банки стояли рядами, простиравшимися насколько хватало глаз; фактически, если бы он подумал над этим, он понял бы, что такое количество предметов особого притяжения, сосредоточенного в одном месте в одно время, прямо противоречило законам физики.
– Чтоб мне сдохнуть, – прошептал он. – У них есть даже «Ротвейлер» девять-Х! – Его рука инстинктивно протянулась, как росток тянется к солнцу, и примерно с такими же шансами достичь контакта, поскольку Джейн уже схватила его за ухо и тянула прочь.
– Да во имя всего святого, – говорила она, – ты, может быть, и придурок, но мне казалось, что даже ты сможешь распознать такую очевидную ловушку, увидев… – Она осеклась, ее рот открылся, а пальцы медленно разжались.
«Странно, – подумал Бьорн, – а я и не заметил, что здесь есть еще прилавок с косметикой. Вообще-то его не было, когда я вошел, только шестьдесят тысяч банок „Будвайзера“». Он попробовал обратить внимание Джейн на этот факт, но лишь зря потратил время.
– Ну, ты тогда развлекайся, – сказал он, – а я сейчас быстренько схожу еще разок взгляну на…
Пиво исчезло. Его место заняли миллионы бутылочек с духами.
Либо продавцы имели доступ к каким-то очень продвинутым технологиям, либо здесь происходило что-то подозрительное.
Заложник за его спиной начал плакать.
– Эй! – запротестовал Бьорн. – Это нечестно. Я только хотел… – он осекся, поскольку мир мигнул. – Ох, – сказал он. – Вот, это уже лучше. Спасибо.
Джейн, со своей стороны, стояла, рассматривая бутылочку с «Шанель», которую уже вознамерилась было купить, и пыталась понять, почему на этикетке внезапно оказалось написано «Шакал Экстра Лайт, начальная тяжесть 1034°–1038°».
Бьорн почесал в затылке.
– Знаешь что, – медленно проговорил он. – Бьюсь об заклад, что, если открыть одну из этих банок, там все равно не будет никакого пива.
Джейн посмотрела на него отсутствующим взглядом.
– Что? – переспросила она.
– Мне кажется, – сказал Бьорн, – что все это штучки. Ну, сама знаешь. Иллюстрации. Иллюзии. Игра этого, как его там – воображения.
– Ну да, – сказала Джейн. – К тому же они были такие дешевые.
Они посмотрели друг на друга.
– Мне это не нравится, – заявила Джейн. – Хотела бы я знать, где мы находимся.
Бьорн пожал плечами.
– Не важно, – сказал он. – Важно, куда мы отсюда отправимся.
Это звучало ужасно впечатляюще, и Джейн кивнула.
– Хорошо сказано, – ответила она. – И куда?
Бьорн огляделся вокруг. «Дьюти-фри» исчезла, и на ее месте возникла одна из этих клетушек, в каких продают никому не нужные розовые носки. Мимо них прогромыхала электрическая тележка и исчезла в щели между двумя расслаивающимися измерениями.
– Не знаю, – сказал он.
* * *
– Прошу прощения.
Охранник обернулся, затем взглянул вверх. Примерно в футе над своей головой он обнаружил две маленькие точки красного света, похожие на… Ну, если бы он был кроликом, сидящим посреди пятиполосного шоссе, и если бы у тяжелых грузовиков были красные фары, то вот на что это было бы похоже, только эти были менее… уютными, что ли.
– Простите, что беспокою вас, – произнес голос откуда-то с далекого расстояния, – но не могли бы вы сказать мне, как называется этот великолепно оборудованный аэропорт?
Охранник провел языком по внезапно пересохшему рту и сказал. Огни на секунду мигнули, когда черная колонна, к которой они относились, склонила голову.
– Благодарю, – произнесла она. – Премного вам обязан.
Затем она повернулась, вставила то, что было бы двумя пальцами, если бы у нее были руки, в черную дыру, где должен был быть ее рот, если бы она была им снабжена, и издала протяжный свист.
Зеркальные стекла передней стены зала разлетелись вихрем конфетти, и пол содрогнулся от почти что подземных взрывов гранат со слезоточивым газом. Зловещие фигуры, похожие на клубящееся черное ничто, влетели внутрь верхом на веревках, безуспешно попытались затормозить и врезались в электронное табло, с пиротехническими последствиями. По залу разнесся поистине отвратительный запах чего-то паленого – не совсем неописуемый, поскольку язык способен на бесконечное множество тонких модуляций, но описывать его с любой степенью точности было бы в высшей степени антисоциальным поступком. Покинутая багажная тележка тихо подогнула под себя колеса и попыталась задом вжаться в стену.
Последним в зал вошел генерал. Он переступил через оглушенное тело охранника, прошагал к одной из бесформенных куч дымящейся черной одежды и потыкал ее носком сапога.
– Идиоты, – сказал он.
Оставшиеся черные фигуры – их оставалось еще немало – неохотно собрались вокруг него, в то время как он задумчиво разглядывал регистрационную стойку.
Спустя долгое время генерал повернулся на восток, вытер с подошвы сапога расплавленного солдата и указал рукой.
– Они пошли туда, – сказал он.
* * *
Бьорн содрогнулся. Мокрое пятно распространялось со скоростью Первой Монгольской Империи, и уже угрожало аннексией его рукавов.
– Э-э, – проговорил он, прежде чем замешательство окончательно взяло над ним верх, застряв в его голосовых связках. Он покраснел.
– Что? – спросила Джейн, не поворачивая головы. Она пыталась идти по стрелкам, показывавшим путь к паспортному контролю, и никак не могла сообразить, в третий или в четвертый раз они проходят мимо этого киоска фотографа там, в углу.
– Э-э, – промямлил Бьорн, – мне кажется, нашему, гм, заложнику нужно… э-э… перемениться. Ну, понимаешь, это вроде как сейчас нужно, наверное. Что-то в этом роде.
– Перемениться? – Джейн подняла бровь. – Ты имеешь в виду – обратно во взрослого? Я не думаю, что это так уж просто. Я начинаю приходить к выводу, что все это дело как-то связано с интерпретацией эмпирически полученных чувственных ощущений несколькими различными логическими системами, что означает…
– Да нет, – настойчиво сказал Бьорн. – Я говорю, перемениться в смысле, ну, пеленки переменить.
Лицо Джейн просветлело.
– А, понимаю, – сказала она. – Ну давай, ты займись этим, а я посмотрю, не удастся ли мне выяснить, куда все же приводят эти указатели.
Бьорн яростно затряс головой, словно собака, вылезшая из воды.
– Да нет, – повторил он. – Понимаешь, я не знаю, как это делают. Куда совать все эти завязки и застежки.
Джейн пожала плечами.
– Я тоже не знаю, – сказала она.
– Но… – умудрился сказать Бьорн, несмотря на то, что его нижняя челюсть прилагала все усилия, чтобы отвалиться от его лица. – Но ты ведь… э-э… ты же женщина. Вы знаете все об этих вещах.
– Ну да, – твердо ответила Джейн. – Прости, но боюсь, здесь я не смогу тебе помочь. Все, что я знаю о детях – это что их не следует стирать в стиральной машине. Очевидно, они от этого линяют. – Она подчеркнуто отвернулась и принялась разглядывать указатели на стене, пока Бьорн не оставил попытку переглядеть ее и не начал медленно стаскивать рюкзак со своей спины. С лицом цвета болонского соуса он ухватился за первую попавшуюся завязку и потянул. Судя по выражению его лица, он ожидал, что на счет «пять» рюкзак взорвется.
– И вообще, – произнесла Джейн, – это не ребенок, это заложник, а по традиции это дело мужчин – оставаться дома и следить за заложниками. – Она оглянулась и тут же быстро вновь отвела взгляд. Бьорн заскрипел зубами и попытался уверить себя, что то, что он держит в руках, на самом деле картер коленвала, а то, что стекает внутрь его рукава, на самом деле машинное масло. Это немного помогло.
Грохот, который они услышали в следующее мгновение, исходил от передней части здания, рассыпавшейся на куски.
Джейн и Бьорн переглянулись.
– Кажется, я знаю, куда мы направляемся, – сказала Джейн.
– Ну?
– Подальше отсюда, – твердо произнесла Джейн. – Давай быстрее.
Запоздало пытаясь не выглядеть подозрительно, они быстро пошли, если не побежали, к ближайшему выходу. Какой-то человек в форме пытался их задержать, но скорчился, как посоленный слизняк, когда Бьорн сунул мокрую пеленку в его простертую руку. Больше он не делал попыток препятствовать их продвижению.
Они были в багажном отделении.
– Ошибка, – пробормотал Бьорн. – Надо было свернуть налево возле…
Джейн покачала головой.
– И так сойдет, – сказала она. – Если за нами кто-нибудь гонится, нам лучше спрятаться, пока они не уйдут. Если мы смешаемся здесь с толпой, может быть, они нас не заметят. По крайней мере, решат, что мы побежали к самолетам.
Пытаясь выглядеть усталыми и скучающими, они побрели по направлению к карусели; Джейн по пути издавала тихие утешающие звуки в сторону заложника. Заложник начал орать.
– Очень хорошо, – прошептала Джейн. – Я давно заметила, что люди пытаются избегать орущих детей в аэропорту. Замечательное прикрытие.
– Великолепно, – раздраженно буркнул Бьорн. К его запястью липло около мили мокрой ткани, а внутрь рукава забралась расстегнувшаяся булавка.
Они пробирались сквозь толпу – и было что-то странное в людях, из которых эта толпа состояла, но пристально вглядываться было бы невежливо, – пока не добрались до багажной карусели.
– Слушай, – прошептал Бьорн, – С этими людьми что-то…
– Знаю, – прошипела в ответ Джейн. – И что мне прикажешь теперь делать?
Бьорн пожал плечами. Хотя обычно он не был склонен размышлять о природе вселенной, он уже давно понял, почему женская логика отличается от мужской логики. Ответ был довольно сложен, но все в нем прекрасно увязывалось – дело было в том, что женщины, будучи в среднем более низкорослым полом, проводили больше времени у поверхности земли, и поэтому их мозги имели большую возможность подвергаться воздействию геотермических излучений. Бьорн подумал, не объяснить ли это Джейн, но решил, что лучше не стоит.
– Простите, – сказала Джейн, локтем отпихивая с дороги какого-то человека. – Спасибо.
Странность, которая поразила их в других пассажирах, заключалась в том – гм… это было не так-то просто объяснить, но… нет, черт с ним совсем, нет смысла лгать, когда единственный, кого ты при этом обманешь – это ты сам. Бьорн вонзил мысленные шпоры, и тут же отчаянно схватился за мысленные удила.
Они просвечивали.
Нет, не совсем так: сквозь них можно было видеть, но только под определенными углами. Словно кто-то вырезал изображения людей в натуральную величину и наклеил их на портновские манекены, сделанные изо льда. Или стекла. На лед ничего нельзя наклеить, потому что он начнет таять, и картинка отклеится или… Бьорн ухватил свою мысль за шиворот и зашвырнул обратно, поближе к сути дела. Так вот, если смотреть на этих людей под определенным углом, их просто не было.
«Ну хорошо, – подумал Бьорн. – И что с того? Я не расист. Я могу иметь дело с черными, белыми, красными или желтыми, так что вполне смогу иметь дело и с прозрачными. Нет проблем».
Неудивительно, что Джейн в это время работала над тем же вопросом, и вывод, к которому она пришла, находился не в миллионе миль от истины.
(…Истина заключалась в том, что с другими людьми в багажном отделении было все в порядке, но не на все сто процентов. Один из недостатков далеких путешествий, который никогда не рассматривался надлежащим образом, заключается в том, что, к несчастью, когда живое существо, находящееся на значительном расстоянии от дома, разлучается со своим имуществом, часть его души остается с ним вплоть до окончательного воссоединения. А когда часть человеческой души таскают взад-вперед на тележках и кидают на ленты конвейера, и все это после нескольких часов, проведенных в тесноте багажного отсека самолета, это не может не иметь побочных физических эффектов. Как правило этого, разумеется, никто не замечает, поскольку все люди в багажном отделении находятся в одинаковом положении, не считая носильщиков, которые к этому привыкли. Но так как у Джейн и Бьорна багажа не было, они могли видеть вещи такими, как они были в действительности – как правило, сквозь грудную клетку стоящего рядом человека.)
– Эти люди не совсем здесь, – прошептала она. – Не беспокойся об этом.
– Я и не думал, – возразил Бьорн. И выпучил глаза.
По ленте конвейера к ним подплывали большой картонный чемодан, потершийся портплед искусственной кожи и брезентовый вещмешок. Ни одну из этих вещей он не видел уже более тысячи лет – с тех самых пор, как грузчики на «Арго» по ошибке отправили их к Садам Гесперид.
– Гм, – проговорил он. – Прости меня, я на минуточку.
Он шагнул вперед и ухватился за ручки, которые рассыпались в пыль у него в руках. Тысяча лет беспрестанного кружения на конвейерной ленте – долгое время.
– Что ты?.. – вскрикнула Джейн, увидев, что Бьорн вспрыгнул на карусель и пинками сбрасывает вещи на пол. Он потерял равновесие, выправился, но потом все же опрокинулся назад, приземлившись на ноги щуплого дряхлого человечка, сидевшего на уже совершенно древнем чемодане.
– Прости, старина, – пробормотал он.
– Ничего, Бьорн, – ответил человечек. – С каждым может случиться.
К собственному великому удивлению, Бьорн оказался способен что-то произнести. Он произнес что-то вроде «Гкхмк».
* * *
Генерал прошелся взад и вперед вдоль импровизированного строя, рассматривая своих солдат.
– Так, – проговорил он. – Слушать внимательно! Вот это – большой палец. Что это такое?
– Большой палец, шеф, – ответили те из спектральных воинов, кто оказался непосредственно в его поле зрения. Остальные содрогнулись. «Оглядываясь назад, – думали они, – пожалуй, быть драконовыми зубами было не так уж плохо. Немного жарко, может быть, и воняло время от времени, и еще, возможно, если тебе совсем уж не повезет, на тебя поставят пломбу; но по крайней мере ты всегда знал, где у тебя корни».
– А вы, абсолютно бесстрашные спектральные воины, кто вы такие?
– Трусы.
– КТО ЭТО СКАЗАЛ?
С дальнего конца строя послышался жалобный вскрик; затем вспышка голубого света; затем тоненькая струйка дыма – и вот уже только пустой черный балахон остался лежать на земле. Он был аккуратно сложен, и сверху на нем лежала фляга, котелок и столовый прибор. Привычки глубоко врезаются в натуру, когда находишься в Армии.
– Итак, – сказал Генерал. – Кто вы такие?
– Абсолютно бесстрашные спектральные воины, шеф, – пробормотал весь строй, как один напуганный до потери подштанников спектральный воин.
Генерал помолчал, медленно проходясь взглядом по строю.
– Отлично, – сказал он. – Тогда к делу.
* * *
– Давненько не виделись, Бьорн, – продолжал человечек. – Как же ты поживаешь?
– Э-э… да, – промямлил Бьорн. – Ну…
Старик слегка нахмурился, хотя на этот счет было трудно что-либо сказать: его лицо, казалось, превратилось в камень, как аральдит, словно оно было замариновано в скуке и затвердело раз навсегда. Он говорил монотонным бесцветным речитативом, словно дальний родственник, показывающий вам свой семейный альбом.
– Разве ты не собираешься представить меня своей подружке? – спросил он. Бьорн сглотнул.
– Джейн, это Улисс. Улисс, Джейн. Мы с Улиссом старые приятели, – добавил он, пытаясь избежать взгляда Джейн. – Не виделись уже…
Джейн посмотрела снова. Что-то вроде мешка вместо одежды, кожаная шляпа с обвисшими полями, сандалии…
– Простите, – произнесла она, – но вы не…
Улисс кивнул.
– Так вы слышали обо мне? – спросил он. – Возмутительно, не правда ли?
Джейн быстро перемотала назад ленту своей памяти: сказки, фильм с Керком Дугласом, что-то, что ее заставляли читать в школе. Во всех случаях «возмутительно» было совершенно не тем словом, которое она бы сама выбрала.
– Да неужели? – наугад произнесла она.
– Если будет так продолжаться, – жужжал Улисс, – я подам жалобу. Такие вещи нельзя разрешать, никак нельзя.
– Гм.
– Представьте себе, – продолжал Улисс, запуская в нос корявый мизинец, – я закончил Троянскую войну, собираюсь домой, купил билеты, вещи собрал. И тут вспоминаю, что Пенелопа – Пенелопа это моя жена – Пенелопа говорила мне: «Не забудь привезти мне этой лиловой шерсти, которую они там делают». Очень она любит вышивать, Пенелопа. Ее хлебом не корми, дай только повышивать – вышивает и вышивает, дни и ночи напролет. Ну и вот, вспомнил я про шерсть, достал немного и упаковал в свой маленький чемодан. И вот я схожу с самолета, спускаюсь сюда за багажом…
Джейн попыталась заткнуть уши, но обнаружила, что не может этого сделать без того, чтобы поднять руки, а руками она пошевелить не могла.
– Большой-то чемодан был на месте, а вот куда девался маленький – один бог знает. Я уж думаю, не потеряли ли они его, случаем, знаешь ведь, как это бывает.
– Две тысячи лет, – прошипел Бьорн ей на ухо. Она кивнула и приветливо улыбнулась.
– Очень даже может быть, – сказала она. – А может быть, его просто отправили не туда.
– Может быть, и так, – кивнул Улисс. – А я все же думаю, посижу-ка я здесь еще немного, просто на всякий случай. Она ведь не очень-то обрадуется, если я вернусь домой и не привезу ей шерсти, понимаете?
Воцарилось долгое молчание, на протяжении которого Бьорн и Джейн попытались понемногу отойти назад, пятясь на несколько миллиметров за раз. Это молчание было нарушено одновременно несколькими звуками.
Раздался дикий вопль Улисса, внезапно увидевшего на ленте маленький поношенный кожаный чемоданчик и бросившегося на него, как коршун на добычу.
Раздался не менее громкий вопль триумфа, исходивший от человека в длинном плаще, который точно так же ринулся к свертку, завернутому в газетную бумагу, в котором по какому-то стечению обстоятельств находился Мальтийский Сокол.[36]36
См. одноименный роман Дэшиела Хэммета (Прим. пер.).
[Закрыть]
Раздался оглушающий грохот, когда взорвались брошенные спектральными воинами (или, в одном неудачном случае, не брошенные одним спектральным воином) гранаты со слезоточивым газом.
