Текст книги "Солнце взойдёт"
Автор книги: Том Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
– Подлом?
Джейн кивнула.
– О, с благой целью, разумеется, – сказала она, – но определенно подлом. А так я принялась за дело, уверенная, что правда на моей стороне, и что это они создают трудности и ставят палки в колеса. Да, теперь я понимаю.
– Ну и хорошо, – весело сказал Гангер. – У этого кофе, кстати, вкус такой, словно он год пролежал в ящике с инструментами.
– И это, конечно, объясняет, – продолжала Джейн, – почему вы двое проявляли такой острый интерес ко всему, что я делала.
– А, так ты заметила? – спросил Штат.
– Да, – сказала Джейн. – Мне это все время казалось странным: двое чиновников высшего ранга персонально курируют какую-то стажерку. Вы говорили, что это из-за того, что я была морской свинкой…
– Не столько морской свинкой, – проговорил Гангер, наполовину сам себе, – сколько этаким белым кроликом, каких ученые… – он осекся, потому что Штат пнул его под столом.
– Как бы то ни было, – сказал Штат, – мы объяснились. Итак? Ты собираешься продолжать?
Джейн почесала кончик носа пластмассовой соломинкой.
– Ох, даже не знаю, – сказала она. – Почему бы и нет? Вряд ли мне подвернется что-нибудь лучшее. – Внезапно она поднялась на ноги. – Разумеется, нет, – сказала она. – Вся эта затея кажется мне дурным сном, и если я не проснусь как можно скорее, я опоздаю на автобус. Какого черта, что за игры вы тут со мной затеяли?
Штат хотел было что-то сказать, но Гангер удержал его. Другие обедающие стали поворачивать головы и смотреть в их направлении.
– Сначала, – продолжала Джейн, набирая импульс, но, по всей видимости, совершенно не собираясь рассеивать энергию в процессе, – сначала ко мне приходит этот чудик и говорит мне, что он…
– Только не это слово, прошу тебя, – мягко вставил Гангер.
– …и что он хочет, чтобы я работала на него, а если я не соглашусь, он собирается навеки поселиться у меня в голове. Потом, – продолжала она, поворачиваясь к Штату, который инстинктивно задвинулся подальше, укрывшись за кофейной чашкой, – подворачиваетесь вы и говорите, что если я не оставлю свою работу у Бэрриджа и не приду работать к вам, то мир рухнет. И каким-то образом, – с удивлением продолжала она, – вам удается меня убедить – возможно, благодаря парочке вовремя подброшенных мне стихийных бедствий, – и я соглашаюсь. И вот вначале я спасаю город от наводнения, потом помогаю вам прикрыть тот факт, что у вас в управлении царит такой невероятный бардак, что кто угодно может запросто прийти к вам на базу и вволю распоряжаться вашим главным светилом, и мне почему-то начинает казаться: да, может быть, это все же происходит в действительности! А потом… – Она прервалась, роясь в поисках слов, как автомобилист у телефонной будки, шарящий по карманам в поисках неуловимой монетки. – А потом, когда я уже смогла наконец смотреться по утрам в зеркало без желания расхохотаться себе в лицо, вы говорите мне, что на самом деле я всего лишь помогала вам двоим осуществить какой-то ваш вонючий внутрикабинетный переворот! Вот что, – сказала она, – можете взять свою работу и засунуть ее себе… – Она остановилась. – Боже мой, – прошептала она, – всю жизнь я мечтала, что когда-нибудь это скажу, и вот я сделала это. Bay! – Она снова посерьезнела, выпрямилась и взяла свою сумочку. – Простите, – сказала она, – но я выхожу из игры. Я бы проработала еще месяц, как полагается, но после недели, проведенной в Департаменте Времени, мне страшно подумать, что из этого могут сделать такие, как вы. Прощайте.
Она повернулась к двери и зашагала прочь.
Если вспомнить о том, как управляется космос, и кем он управляется, можно смело поверить тому, что ей удалось пройти больше половины пути, прежде чем земля внезапно разверзлась и поглотила ее.
СЕМНАДЦАТЬ
Бьорн аккуратно снял тазик с огня и попробовал пальцем воду. Затем он стащил ботинки и погрузил в нее ноги.
Он проделал долгий путь: от подножия живописных голубых гор на востоке он прошел уже полпути до покрытых лесами тенистых склонов на западе, но, однако, нигде ему не встретилось даже шашлычной, не говоря уже о кентуккийских цыплятах его мечты. Тенистых лесов и зеленеющих лугов – хоть отбавляй; а вот пожрать – извини подвинься. Он поворошил палкой свой костерок и украдкой бросил взгляд через плечо на пугливо пасущегося олененка.
«Ну и местечко, – сказал он себе, – это же совершенная дыра».
Над его головой сияло солнце, отбрасывая длинные четко очерченные тени на махровый ковер зелени, устилающий речную долину. Он лег на спину и показал ему язык.
«Много лет назад, – вспомнил он, – я работал на этих ублюдков. Лучшие годы своей долбаной вечной жизни я угробил в основном на то, что перетаскивал с места на место здоровенные ящики. Ничего веселого в этом не было, но по крайней мере человек всегда мог зайти с приятелями в Общественный Клуб, сыграть пару партий на бильярде, залить в себя пинту пива и закусить пакетиком чипсов, а потом раздолбать какую-нибудь машину на парковке и сшибить пару мусорных баков по дороге домой. По крайней мере, там были тротуары, и канавы, и вода из крана, а не текущая прямо по земле, где в нее попадают листья и черт знает что еще.
А еще, – вспомнилось ему, – еще раньше, я работал на солнце. Ничего особенного, просто чистил его в конце дня, поливал из шланга, протирал ветровое стекло от налипших мошек. И что-то такое пошло не так, вроде бы какой-то придурок что-то напортачил, и все решили, что я знаю, что это было, потому что я как раз работал в ангаре, когда это произошло. Во всяком случае, так они сказали.
Для меня-то это было полной новостью, но они все равно сказали, что это дело должно быть шито-крыто и что меня придется уволить. Они сказали, мне придется начать новую жизнь где-нибудь в другом месте, где-нибудь в идиллии, а иначе… не помню, что там было иначе; скорее всего, это было просто Иначе.
Ублюдки…»
Олененок поднял голову, глядя на него большими круглыми черными глазами. Бьорн осклабился.
– У-ти, маленький, – засюсюкал он. – У-ти, что за миленькая маленькая оленюсечка! – «Там под деревьями я вроде бы видел дикий лук, – прошептал он про себя, – да еще, может быть, найду где-нибудь немного кросса, и выйдет очень даже неплохо».
Но олененок вдруг насторожил ушки, мотнул головой и прыснул в сторону. Надежда подшибить его камнем с двадцати ярдов рухнула. Бьорн снова сел и принялся массировать ступни.
А потом он поднял голову. Над ним стояла девушка – стройная девушка с длинными прямыми каштановыми волосами, светло-голубыми глазами и полуулыбкой проказливого ангела на слегка приоткрытых губах. И, что более существенно, с титьками размером с футбольный мяч. Бьорн широко раскрыл глаза и распахнул рот.
– Э-э, – проговорил он, но это прозвучало как откровенное мычание. – Э-э… извиняюсь, это был ваш… э-э… олененок?
Девушка откинула с лица прядь волос и опустилась на колени в траву рядом с ним. На ней была простая крестьянская блуза, из тех, на которых в магазинах «Принтемпс» даже не пытаются проставлять цену, а в правой руке она держала лукошко с земляникой.
– Na searan thu chulain-bach ma?[27]27
Буквально.: «У тебя что, еще одна лампочка в мозгах перегорела, или как?» (Прим. авт.)
[Закрыть] – сказала она. Бьорн предпринял несколько безуспешных попыток проглотить адамово яблоко и глупо ухмыльнулся.
– Э-э… да, – произнес он. – Гм. Отлично. Гм.
Девушка засмеялась, и ее смех был подобен нежному плеску горного озера, или, можно еще сказать, ледяной струе светлого пива, бьющей в донышко стакана. Бьорн моргнул и рефлекторно принялся натягивать ботинки.
– Be curailin suine pel-riath mo,[28]28
Буквально: «Мог бы еще и ширинку застегнуть, раз уж ты за это взялся». (Прим. авт.)
[Закрыть] – произнесла девушка, и Бьорн неожиданно заметил, без особенной связи с чем-либо, что ее глаза были как… ну, они были вроде… черт, у нее были дьявольски красивые глаза, черт побери!
– Эй, – хрипло произнес он. – Я Бьорн. Гм. Вот так. Да.
Девушка опять засмеялась, и на этот раз – проклятье, он почти чувствовал во рту горьковатый вкус хмеля. Затем она достала из лукошка одну ягодку и закинула ее ему в рот прежде, чем он успел его закрыть.
– Э… м-м, – промычал он. – Спасибо. Большое спасибо.
Девушка наклонилась и поцеловала его в макушку, и запах ее волос напомнил Бьорну вкус первой сигареты после двенадцатичасовой смены на складе взрывчатых веществ. А потом она усмехнулась, поднялась и пошла прочь.
Минут через пять Бьорн перестал пялиться туда, куда она ушла, и выплюнул земляничину. Его левая нога затекла, и в ботинке бегало что-то маленькое и волосатое. Под сенью зарослей дикого лавра два пугливых олененка с бархатными рожками смеялись до икоты.
* * *
Джейн открыла глаза.
И много она с этого получила. Если вы хотите, чтобы от ваших глаз была какая-то польза, постарайтесь не оказываться в лишенной окон пещере в нескольких сотнях футов под землей с выключенным освещением.
– Эй! – позвал голос откуда-то сверху.
Она попыталась шевельнуться, но это тоже была неудачная мысль. Кто-то или что-то очень постарался, накрепко привязав ее к чему-то, что, как подсказывала ей интуиция, было железнодорожной шпалой. Где-то высоко над ее головой, более или менее в том месте, где ее инстинкты предполагали источник голоса, ей послышался хрустящий звук, словно от парового катка, медленно ползущего по гравийной дорожке.
– Кто здесь? – прошептала она.
– О, отлично, ты пришла в себя, – откликнулась темнота. Голос, возможно, был мужским, но помимо этого он был монументально неописуемым. Он говорил без какого-либо акцента, не давал никакого намека на возраст, и Джейн чувствовала, что если он и говорит почему-то по-английски, то это скорее всего за счет какой-нибудь дьявольски продвинутой аппаратуры для синхронного перевода. – Меня зовут… – и он сказал что-то, чего Джейн не разобрала, но что звучало очень похоже на «Смотрисам». Этого не могло быть, разумеется. С точки зрения здравого смысла.
– Что я здесь делаю? – спросила Джейн.
– Не знаю, – ответил Смотрисам. – При этом освещении мне ничего не видно. Тебе не кажется, что тут ужасно темно?
– Да, – ответила Джейн, пытаясь не обращать внимание на какое-то ползучее ощущение – наверное, что-то похожее она могла бы чувствовать, если бы кто-нибудь вычищал из ее костей костный мозг ершиком для прочистки труб.
– Так может быть, стоит включить свет?
– Да, пожалуйста.
Что ж, мы все иногда говорим глупости, и, в конце концов, она же не знала. Поэтому, когда внезапно зажегся свет и она начала неудержимо вопить, в ее мозгу оставалась небольшая часть, имевшая полное право сказать: «В этом нет моей вины» и никто не смог бы ничего возразить.
– Боже мой, – сказал Смотрисам, – что-нибудь случилось?
Вместо ответа Джейн издала лишь еще несколько воплей – по правде говоря, воплей было довольно много. Даже когда свет опять погас, она продолжала бормотать и всхлипывать еще почти две минуты, а это довольно долгое время.
– Так лучше?
– Ввввввввввввв.
– Прости, что?
– Ммммммммммммм.
– Надеюсь, я не испугал тебя, – проговорил Смотрисам. – Возможно, мне следовало упомянуть, что некоторых моя внешность расстраивает. Например, меня, – добавил он.
Джейн понемногу утихала, перейдя к серии коротких, прерывистых вздохов. Голос немного подождал, затем деликатно кашлянул.
– Иногда я пугаюсь так, что света белого не вижу, – произнес Смотрисам. – Все зависит от того, в каком я расположении духа. Да, кстати, – продолжал он, – насчет моего имени. Вообще-то, полностью меня зовут Исполняющий Работы по Рассмотрению и Исправлению Заблуждений, но друзья меня называют просто Смотрисам. Вернее, называли бы, если бы они у меня были. – Он помолчал. – Но у меня их нет, – прибавил он. – Наверное, моя внешность против меня, как ты считаешь?
– Ммммммммммм.
Послышался вздох.
– Прежде, – продолжал Смотрисам, – меня называли Воздаяние, и по мне, это было совсем неплохо, потому что я мог называться Даном – в древности было такое племя. Но потом Наверху решили, что «Воздаяние» звучит слишком старомодно, и изменили его. Теперь любят подчеркивать позитивные моменты работы, которую мы здесь делаем. А работа у нас тяжелая.
Джейн застыла. Невероятно долго она следила за тем, как крупная капля пота скатывается по ее лицу, добираясь до кончика носа, и за это время ей пришло в голову – по крайней мере, в ту часть ее головы, которая играла в этом эпизоде примерно ту же роль, какую играл оркестр на палубе тонущего «Титаника», – что Страх – это другое измерение.
– Ну, как бы то ни было, – продолжал тем временем Смотрисам, – теперь мне уже все равно, как меня называют, я привык к своему новому имени. Имя, на самом деле, вполне подходящее, поскольку люди видят воздаяние так, как они хотят его видеть, так что я для всех выгляжу по-разному. Ужасно, разумеется, но по-разному. Так что мне кажется, что «Смотрисам» – вполне неплохое имя, как по-твоему? – Он помолчал. – Потому что каждый может смотреть сам и видеть меня таким, каким, по его мнению, я должен быть, понимаешь? Каким я тебе показался, кстати?
Джейн тяжело сглотнула, обнаружив, что кто-то проложил в ее горле шершавую бетонную дорожку.
– Ты был очень большим, – проговорила она. – Огромным. И склизким. С костей у тебя свисали куски полуразложившейся плоти. И еще там были эти черви…
– Ах-х. – В темноте послышалось тихое сопение. – Похоже, ты застала меня не в лучшем виде.
– Гм.
– Ты сказала – черви?
– Угу.
– Какая отвратительная мысль, – произнес голос. – Должен сказать, у тебя довольно мерзкое воображение. Возможно, тебе стоит проконсультироваться с кем-нибудь по этому поводу.
Последовало долгое молчание.
– Ну что ж, – произнес наконец Смотрисам, – все это очень хорошо, но так мы далеко не продвинемся. Слушай, ты не станешь слишком возражать, если здесь все же будет немножко посветлее? Обещаю держаться вне твоего поля зрения. Просто, понимаешь, я, правду сказать, немного нервничаю, когда оказываюсь в темноте. Наверное, это из-за того, что я начинаю бояться, что нахожусь уже где-то не здесь. Черви, – повторил он. – Что же дальше?
– Давайте, – дрожащим голосом сказала Джейн. – Я закрою глаза.
Послышался щелчок, и сквозь темноту просочилось слабое сияние, как чернила, пропитывающие промокательную бумагу.
– Вообще-то многие обнаруживали, что закрывать глаза не помогает, – заметил Смотрисам. – Знаешь что, я лучше спрячусь за маховое колесо. Тогда ты не сможешь меня увидеть.
Медленно, с большими паузами, Джейн досчитала до десяти.
– Готово? – спросила она.
– Готово.
Она открыла глаза. К ее неописуемому облегчению, все, что она смогла увидеть, была огромная машина. Это не было что-то узнаваемое, наподобие печатного станка или гидравлического пресса; представьте, что самому лучшему художнику-постановщику поручили сконструировать машину для нового фильма ужасов – вот на что это было похоже. Заметьте, самому лучшему художнику-постановщику.
– Где я? – прошептала она.
– А знаешь, – отозвался Смотрисам откуда-то из-за машины, – просто удивительно, насколько многие люди спрашивают об этом. До того как я начал работать здесь, я думал, что это бывает только в книжках. Ты в Справедливости.
Глаза Джейн расширились, но потом ее память велела ей успокоиться.
– В Департаменте Справедливости? – спросила она.
– Прямо в точку. Это, как ты, возможно, уже догадалась, машинное отделение. А то, что находится сейчас у тебя перед глазами, – это и есть пресловутые Мельницы Господни.
– Которые мелют медленно, но тонко?
– Именно, – ответил Смотрисам. – Правда, сейчас они не мелют, – добавил он. – В последнее время они мелют крупно и с комками. Фактически девяносто девять процентов времени они не мелют вообще.
– Э-э, – проговорила Джейн. – А почему я здесь…
– Частично, – продолжал Смотрисам, – это из-за того, что на муфте вала, соединяющего маховое колесо с кулачками, сорвалась резьба, и представляешь, ее нельзя нарезать заново этого же размера, потому что теперь все метрическое. Частично из-за того, что даже если бы они были в нормальном рабочем состоянии, их нельзя было бы гонять больше чем по часу в день, потому что уголь слишком дорогой. Частично… и даже по большей части, это из-за того, что в наши дни на них нет особенного спроса.
– Хорошо, – сказала Джейн. – Но послушайте, почему я привязана к этому бревну и что я делаю…
– Теоретически, – продолжал Смотрисам, и Джейн начала сомневаться, что черви были наиболее невыносимой деталью его личности, – они больше не нужны благодаря мне. Это называется «деавтоматизация». Последний крик моды. «Кому нужны машины, если есть люди», – говорят они. Им наплевать на то, какие последствия это будет иметь для жизней сотен тысяч обыкновенных…
Джейн резко кашлянула.
– Простите, – сказала она. Звук ее голоса растворился в воздухе.
– Они говорят, – жужжал Смотрисам, – «Кому вообще нужна Справедливость? Устарелая концепция, сверхчеловечество сильно продвинулось вперед с тех темных и далеких времен» и так далее и тому подобное. А на самом деле они просто понемногу упраздняют Справедливость и заменяют ее Воздаянием. Прошу прощения – Рассмотрением и Исправлением Заблуждений. То есть мной, – добавил он с горечью. – И Реабилитацией, конечно. Он тоже где-то здесь.
Джейн сглотнула.
– Он здесь?
– К несчастью, – вздохнул Смотрисам. – Мерзкая работенка. По сравнению с ним, кстати, я выгляжу не хуже Тайрона Пауэра.
– Вот как?
– Идея в том, – с неудовольствием пояснил Смотрисам, – что Воздаяние, может быть, выглядит отвратительно, но по крайней мере в нем есть что-то волнующее, в то время как Реабилитация – просто-напросто нечто невероятно бесцельное и занудное. И относительно этого хотя бы они правы.
Джейн с минутку переваривала это утверждение.
– А еще здесь есть такие как вы? – осторожно спросила она.
– На полной ставке – нет, – отвечал Смотрисам. – У нас есть еще Управление, разумеется, но она приходит только дважды в неделю по утрам. И это только к лучшему, если хочешь знать мое мнение, потому что в кухне у нас только две чашки, а если и есть такая вещь, которой я не переношу, так это пить утром кофе из кружки.
– Управление?
– Да еще на ней нарисован Снупи, – продолжал Смотрисам. – Клянусь, от него молоко сворачивается! Ну да, Управление. Ты же знаешь, при демократии люди обычно имеют такое управление, какого они заслуживают.
– Ага. Ладно. Послушайте, так почему же я здесь нахожусь?
Последовало долгое-долгое молчание, на протяжении которого Замешательство присоединилось к толпе других неприятных вещей, витающих в спертом воздухе подземелья.
– Ну да, – произнес наконец Смотрисам. – Понимаешь, это была не моя идея. Ни в коем случае не моя.
– Прошу вас…
– То есть, – продолжал Смотрисам, по обыкновению понемногу набирая обороты, – мало мне того, что я торчу здесь внизу, в темноте и сырости, и для общения у меня только Реабилитация – он умеет играть только в снап,[29]29
Карточная игра. (Прим. пер.)
[Закрыть] кстати, потому что, разумеется, не одобряет азартные игры. И все равно жульничает.
– Почему…
– …ты находишься здесь, да-да, я как раз подхожу к этому. – Последовала еще одна пауза. – А что говорить о его очаровательной манере сушить носки на батарее!
– Прошу вас, – отрывисто произнесла Джейн. – Почему я здесь?
– Ты действительно хочешь это знать?
– Да.
– Ты уверена? Смотри, пару минут назад тебе очень хотелось, чтобы я включил свет, а потом…
– Да, я уверена.
– Ну хорошо, – произнес Смотрисам, и Джейн могла бы поклясться, что он глубоко набрал в легкие воздуха, если бы не знала наверняка, что ему некуда было его набирать. – Говоря по правде, тебя повысили.
Можно было бы услышать падение иголки. Это должна была быть достаточно большая иголка – из-за шума на заднем плане. Скорее небольшой ломик. Но, во всяком случае, никто ничего не говорил.
– Повысили.
– Я так и думал, что на самом деле тебе не хотелось этого…
– Повысили, чтобы привязать в темном подвале вместе с существом, у которого изо всех дыр лезут черви восемнадцати дюймов длиной и…
– Прошу тебя! – вскрикнул Смотрисам. – О боже, прости, я на минутку.
Свет погас, и Джейн услышала торопливые шаги, сменившиеся звуками рвоты. Через несколько секунд свет зажегся вновь.
– Прошу прощения, – хрипло проговорил Смотрисам. – Дело в том, что у меня очень слабый желудок, и одна мысль о…
– Все хорошо, не беспокойтесь, – с чувством сказала Джейн. – Я не подумала. Но вы серьезно хотите сказать, что меня повысили?
– А что же еще?
– Ну, я бы скорее решила, что осудили. Это как-то не вяжется с моим представлением о продвижении вверх, знаете ли.
Раздался протяжный вздох, и Джейн сделала попытку не представлять себе, откуда он исходит.
– Чертовски омерзительная работенка, – произнес наконец Смотрисам. – Однако кто-то должен же ее делать.
– Ох, – сказала Джейн. – Кажется, я начинаю понимать, куда вы клоните.
– Правда?
– Да. От меня избавились, не так ли?
– Верно, – ответил Смотрисам, избегая взгляда Джейн. – Мне очень жаль, честное слово, – прибавил он.
– Но как они смогли это сделать? – спросила Джейн, немного помолчав. – То есть разве это, ну, законно – так вот привязать неудобного для тебя члена персонала к деревянной колоде и оставить его в подземелье на веки вечные?
– О, абсолютно, – подтвердил Смотрисам, и судя по сопровождавшему его слова отвратительному скрипу, энергично закивал головой, или тем, что от нее оставалось. – У них в департаменте Права все это продумано очень тщательно. Понимаешь, в Кодексе совершенно ясно сказано, что наниматель обязан уплатить нанимаемому полную сумму его заработка – в зависимости от разряда и опытности, конечно, – и начислять пенсионные, и предоставлять нанимаемому выходные и отпуска в оговоренном размере. Там ничего не сказано о том, к чему нанимаемый должен или не должен быть при этом привязан.
Джейн хихикнула. В ее голосе был металлический призвук, предполагавший, что если она еще не закатывает истерику, то это лишь потому, что приберегает ее на потом.
– Но я не совсем та нанимаемая, – сказала она. – Я хочу сказать, я ведь смертная. И если я буду оставаться здесь, то рано или поздно умру. Разве это не представляет дело в несколько ином аспекте?
Последовала долгая пауза.
– Ты говоришь о предусмотренном законом пособии по болезни? – осторожно спросил Смотрисам. – Но, правду сказать, я не знаю, дает ли тебе смерть право на него. Может быть, это подходит под статью о раннем увольнении. Думаю, мне стоит поискать, что об этом говорится.
– Пожалуйста, вы не могли бы уйти отсюда?
– Прости, – проговорил Смотрисам. – Я, должно быть, оскорбил тебя.
– Не в этом дело, – заверила его Джейн, – право же. Просто вам, наверное, будет не по себе, когда я начну плакать, и…
– Я понял, – поспешно сказал Смотрисам. – Да, ты правильно подумала. Очень тактично с твоей стороны. Думаю, мне стоит…
Он не закончил фразу, поскольку на него с грохотом упала стена.
* * *
Вот примерно как Бьорн дошел до этого.
«Не существует такой вещи, как идиллия. Настоящая жизнь тяжела, грязна и утомительна – ежедневные походы на работу, необходимость бриться, мусорные мешки, разодранные ночью соседским котом. Даже в бесконечной вселенной нет такого места, где тебе удастся раздобыть пластмассовую вилку, которая не ломается.
Следовательно, эта идиллия, в которой я оказался, – искусственная, и кто-то засунул меня сюда, чтобы я не болтался под ногами. Действительно, очень умно: если ты хочешь, чтобы кто-то оставался под замком, помести его в такую тюрьму, из которой ему не захочется выбираться. Или, по крайней мере, в такую, в которой он обнаружит, что это тюрьма, только когда будет уже слишком поздно».
Он подумал об отце Илоны, который каждый день моет телегу, которому не дозволяется ходить по свежевымытым полам, которому приходится удаляться в сарай с инструментами каждый раз, когда он захочет выкурить трубку. Интересно, что этот бедолага сделал такого, чтобы оскорбить вышестоящих? Должно быть, что-то ужасное.
Придя к этому заключению, он утвердился в мысли сбежать отсюда. Он думал так:
Эта идиллия – искусственная, правильно?
Значит, ее кто-то сделал. Это вещь.
А вещи ломаются, когда бьешь по ним.
Фокус только в том, чтобы найти правильное место. Десять лет колки дров в другой треклятой идиллии научили его, что нет смысла выходить из себя и лупить по чему ни попадя большим топором, поскольку все, к чему это приводит, – это сломанные топорища. Необходимо найти трещину, изъян, щель, порок, прослойку в структуре древесины – и ты пройдешь насквозь, как мороженое проходит сквозь днище стаканчика в солнечный день.
Сто семьдесят лет, проведенных в Департаменте Работ, научили его, как следует смотреть на небо и горизонт, чтобы найти место склейки.
Он подождал до сумерек, прячась в стоге сена за кузней. Когда наступила полночь, он вылез наружу и посмотрел вверх. Ночь была ясной, и звезды сверкали на черном бархате неба как фальшивые бриллианты. Отлично. Тем ему будет проще.
Небо, с его миллионами мерцающих точек света, – это в конечном счете всего лишь обои, налепленные туда, чтобы прикрыть трещины в небесном своде, возникшие в результате использования дешевой, купленной оптом штукатурки. Как и с любыми обоями со стандартным рисунком, приходится немало повозиться, чтобы края совпали.
Если смотреть достаточно долго и знать, что ты ищешь, рано или поздно обнаружишь место, где обойщик напортачил; где созвездие, которое на самом деле называется Зубочисткой Адониса, раздваивается по обе стороны невидимой, миллиметровой толщины линии, или космос вздувается бугром над неразглаженным пузырем воздуха.
Если проследить невидимую линию до уровня земли, можно найти дерево, чьи ветви с одной стороны растут немного выше, чем с другой. Это и есть место склейки. Бьорну это было известно, поскольку и он в свое время провел немало дней, стоя на стремянке с ведром клея и длинной кистью. Он знал даже, что находится под звездами…
(…Довольно неприглядный красноватого цвета бетон, очень выкрошившийся, со следами опалубки и мелькающими то тут, то там сучками и никотиновыми пятнами. Многие хотят знать, что было до Великого Взрыва; так вот – там, где сейчас север, обычно стояла доска для метания дротиков.)
Если нет большой спешки, можно просто отслоить уголок обоев, отогнуть его и проскользнуть в отверстие, вновь прикрыв его за собой. Ну а если вам наплевать, вы можете просто заложить под корни дерева связку динамитных шашек, отойти в сторонку и закурить сигарету, затем неосторожно выбросив окурок.
* * *
Смотрисам смахнул пыль с того, что мы в интересах удобства выражения будем называть глазами, и тупо взглянул вверх, обнаружив, что на него смотрят определенно неприветливым взглядом. Это было не настолько плохо, как глядеться в зеркало, но недалеко от того.
– На ноги, – произнес Бьорн. – Пошевеливайся, я не собираюсь, черт побери, торчать здесь весь день.
Смотрисам моргнул.
– Простите? – переспросил он.
– На ноги, – повторил Бьорн. – Давай, поднимайся, а то получишь сапогом по… – Он осекся и нахмурился. – Правда, похоже, что их у тебя нет, но всегда можно что-нибудь придумать.
Смотрисам поспешно вскочил.
– Нет-нет, – быстро проговорил он, – я совсем не хочу, чтобы вы утруждались из-за меня. Вы что-то хотели?
– Узнать, где здесь выход.
– А-а. – Смотрисам несколько съежился и отступил назад. Ему всегда хотелось знать, что это такое – быть по-настоящему испуганным; что ж, похоже, он не так уж много приобрел. – Здесь, правду сказать, может возникнуть небольшая сложность, потому что его здесь нет. По крайней мере, не в этом измерении. Я хочу сказать, это не совсем выход. В прямом смысле слова, – добавил он.
– Вздор, – прервал Бьорн. – Если есть яйцо, его всегда можно разбить. И кстати…
– Сюда, пожалуйста.
И в этот момент Джейн очнулась. Ее пришибло, как это ни странно, падающей звездой, и затем, долей секунды позднее, – куском штукатурки толщиной в человеческую руку. Она застонала.
Тридцать секунд – вполне достаточное время для того, чтобы просмотреть весьма длинное и замысловатое сновидение, и Джейн приснилось, что она лежит, привязанная к железнодорожной шпале, в подвалах какого-то неопределенно-зловещего здания, в то время как некий монстр, умудряющийся выглядеть в точности как самый мрачный из ее кошмаров, прячется за чем-то вроде гигантского ткацкого станка и объясняет ей, что с этих пор все, что случится в мире, будет официально считаться ее виной. Вот в чем основной недостаток сновидений, приходящих к тебе в подвалах Департамента Справедливости: никакого воображения.
– Ох, – произнесла она, – Ох, черт!
Этот момент представляет определенную сложность для описания, поэтому мы сначала уберем с дороги Смотрисама. Когда Бьорн обернулся, увидел Джейн и воззрился на нее, Смотрисам нырнул за кусок стены, быстро на цыпочках удалился и обнаружил, что находится посреди травянистого луга. Поняв, что попал не туда, он повернулся, чтобы вернуться обратно, но обнаружил, что дыра, через которую он только что вышел наружу, мистическим образом исчезла, заменившись раскидистым слегка асимметричным деревом.
Он провел остаток ночи, уныло бродя вокруг и избегая полированных поверхностей и водоемов со стоячей водой, и на рассвете набрел на прекрасную юную пастушку, которая немедленно повела его к себе домой, чтобы познакомить с родителями. Они поженились тремя неделями позже, и теперь Смотрисам распределяет свое время между мытьем посуды, тренировкой маленькой злобной собачонки и покраской окон в спальне для гостей. Поскольку он теперь всего лишь муж Илоны, никто даже не замечает, как он выглядит.
– Кто ты? – спросил наконец Бьорн.
– Королева Виктория, – ответила Джейн. – Послушайте, вы не могли бы убрать с меня этот чурбак?
Бьорн почувствовал себя обманутым. Он хотел бы произвести на нее впечатление. Он хотел бы широким шагом подойти к ней и сказать: «Послушайте, леди, может, вам мешает эта железнодорожная шпала?» Он хотел бы перерезать на ней веревки одним широким взмахом своего замбийского армейского ножа, но большое лезвие заело, а приспособление для вытаскивания камней из копыт импалы было тупым, как ножка кресла. В конце концов он ухитрился перепилить веревку консервным ножом, но не прежде чем наступил Джейн на ногу и до кости разрезал себе палец пряжкой от ремня.
– Ну вот, – произнес он. – Без проблем.
Джейн села и принялась массировать ногу.
– Это как посмотреть, – сказала она. – Взгляните, вы сломали мне каблук! Неужели вы не можете смотреть, куда ступаете?
– Э-э…
– Что – э-э?
– Э-э… извините. – Бьорн стоял на одной ноге и кусал нижнюю губу. Вот так мог бы выглядеть Персей, слетевший с небесного свода на своих крылатых сандалиях, обезглавивший морского змея и под конец, сделав шаг назад, наступивший на хвост Андромединого любимого кота. – Простите меня, – беспомощно повторил он.
