Текст книги "Стихи"

Автор книги: Тимур Кибиров

 
Юная бабушка! Кто целовал
Ваши надменные губы?
 

Марина Цветаева

I

В отличие от Карповны и Монашки наша ближайшая соседка, баба Агнесса, была старухой грязной и бессмысленной.

Впервые она привлекла мое внимание уже после своей смерти и моего дембеля, когда я, расспрашивая бабушку о прошлом нашего, уже обреченного на снос и обезлюдевшего двора, заметил странные зияния в ее рассказах.

Любопытство мое было разожжено, и напрасно надеялась Роза Васильевна утолить его кратким и сухим «Бессовестная она была женщина, вот и все». Ей пришлось-таки – неохотно и даже с несвойственным ей раздражением – отвечать на мои каверзные вопросы. Эти отрывочные сведения до того не вязались с образом второстепенного и жалкого персонажа моих воспоминаний и вошли в такой резонанс с моим, изрядно попритихшим в казарме, но все еще постыдно буйным, романтизмом, что я не угомонился, пока не выпытал у Розы Васильевны все.

II

Информация, предоставленная моей собственной памятью, была скучна и скудна. Агнесса никогда не представляла какого-нибудь интереса и не вызывала никаких человеческих эмоций у малолетнего соседа – разве что мимолетную гадливость при взгляде на грузное чучело, неподвижно и привычно сидящее на солнцепеке в каком-то засаленном до блеска плюшевом халате, из-под которого высовывалась заскорузлая ночная рубашка.

Даже в том, что у этой страхолюдины были всегда ярко и неаккуратно накрашены губы, я, как ни странно, не видел ничего необыкновенного.

III

Она была очень сильно, почти непроницаемо глухой, поэтому с годами сделалась и немой, и, кажется, слепой.

Ее отличие от заброшенной Карповны и сребровечной вьельфильки закл юч алось еще и в том, что Агнесса не была в буквальном смысле одинока. В том же коридоре жил ее сын, дядя Жора, с женою и двумя детьми. Был он запойным пьяницей, отсидевшим, как и дядя Руслан, «срока огромные на Северах», но тоже за какую-то мелкую подростковую уголовщину.

IV

Раза два в месяц он буйствовал, гонял тетю Машу и со страшным грохотом и криком ритуально вышвыривал в окно старенькую радиолу.

На следующее утро он сокрушенно разговаривал с моим молчаливым и бесстрастным, как Чингачгук, дедом: «Борис Захарович, да я ж понимаю… Да гадом буду, Борис Захарович… Разве ж в этом дело, Борис Захарович!» – а потом принимался, надев очки, придававшие ему чрезвычайно комичный интеллигентский вид, починять «несокрушимую и легендарную» радиолу в окружении привлеченной волнующим запахом канифоли малышни.

V

Дебоши его были, вероятно, вполне безвредны, иначе трудно объяснить юмористическое спокойствие бабушки, когда дядя Жора, неисто во потрясая худыми руками, рычал: «Мария! Вернись, я убью тебя, Мария!», а Роза Васильевна, не отрываясь от стирки, увещевала буяна из нашего палисадника: «Жора, ну кто ж к тебе так пойдет, ну ты сам подумай?»

Был у Агнессы и другой сын, старший, судя по всему умственно неполноценный, во всяком случае бабушка неизменно с ласковой жалостью называла его «дурачком», но его «зарезали хулиганы» еще до войны.

А поразившие мое воображение факты агнессиной биографии были таковы.

VI

Ну во-первых, она оказалась полькой. Думаю, нет никакой нужды напоминать тебе, какими культурно-эротическими обертонами (от «довольно стыдно мне пред гордою полячкой» до каэспэшного «ах пани-панове, тепла нет ни на грош», включая даже молодую Эдиту Пьеху) лучилось это слово для обитателей русско-советского мифопоэтического раздолья.

Сияния этому семантическому ореолу добавляло то, что в годы ее и бабушкиной молодости вела Агнесса образ жизни разгульный и шикарный, поведение этой «ясновельможной» обитательницы советских задворок было легче пуха, а белокурая и голубоглазая красота (в которую мне особенно трудно было поверить) могла вскружить самую крепкую мужскую голову.

И действительно, «вино и мужчины» были долгие годы ее «атмосфэрой», причем мужчины преимущественно двух опасных и прельстительных для советских поблядушек и «одесских романтиков» типов – или «начальничек-ключик-чайничек», подкатывающий на внушающей ужас служебной машине, или социально близкий ему «молодой жиган», тот самый, рифмующийся с Нальчиком, «роскошный мальчик» в костюме «элегантном, как у лорда».

VII

«Пани Агнешка» – так называлась придуманная и уже зазвучавшая в моей пустой голове псевдоцветаевскими кимвалами, но, к счастью, так и не написанная поэма. Героиня этого сочинения, являясь помесью роковой Мурки с еще более мерзотной Лилей Брик, тем не менее вызывала у автора идиотские восторги своей «беззаконностью в кругу расчисленных светил» и должна была каким-то неведомым здоровой психике образом оправдать коварство Нади П., благоразумно выскочившей замуж на втором году моей службы.

Вовремя сообразив, что поэт Апухтин и безымянный композитор второй половины XIX века уже давно изобразили все эти глупости и пошлости в романсе «Пара гнедых», я охолонул и отправился дальше, по направлению к Пушкину, оплачивая прогоны и пересадки такими вот «золотыми снами».

VIII

Но кроме опасных и выгодных связей с «карающими мечами революции» и фиксатым ворьем Агнесса иногда, очевидно по абсолютной «слабости на передок», давала и мирным обывателям.

У бабушки во время войны снимал угол очкастый студентик по имени Муса, оказавшийся в ночь выселения балкарцев единственным представителем этого народа в нашем многонациональном дворе.

Вот этому невзрачному, но пылкому юноше (очевидно, совсем уж негодному к строевой службе) и дарила иногда свои роскошные ласки «бессовестная женщина». Ясно, что паренек, хлебнувши из «чаши сладострастья», мгновенно потерял голову от любви, восторга и бессильной ревности к «настоящим» мужчинам, чьи пьяные голоса он мог чуть ли не ежевечерне слушать за стенкой.

Когда за ним пришли, он, понятное дело, думал не о том, что его ожидает и что собственно происходит, а как безумный рвался проститься с Агнессой. Как ни странно, ему даже разрешили это и некоторое время терпеливо ждали, пока он все стучал в дверь и кричал: «Открой, пожалуйста, это я! Открой, пожалуйста, это я, Муса!».

Она не открыла.

IX

Ох, Тимоха, Тимоха!

Не стыдно, а?

Как говорил описанный Ю. Гуголевым попутчик-татарин:

«Зачем, брат?

Не надо врат!»

Не надо, тем более в угоду такой дешевой литературщине.

Агнесса не открыла своему Меджнуну не из трусливой подлости, а просто потому, что ее этой ночью не было дома.

Впрочем, на письма Мусы она, судя по всему, так ни разу не ответила, поскольку однажды он прислал сумасшедшее послание бабушке, где умолял ее написать «правду, что случилось с Агнессой».

– Ну и что ты ответила?

– Что ее нет.

– Как так «нет»?

– Уехала.

X

Внук Агнессы, сын дяди Жоры, белобрысый и безобидный недотепа, через несколько лет все-таки тоже сел за нелепую драку с тем самым «психическим» Борькой, поскольку глупая тетя Маша зачем-то заявила в милицию, а виноват-то к удивлению всех оказался не бугай Борька, а ее малохольный сынок, с пьяного перепугу схвативший кухонный нож.

XI

В общем, и Агнесса тоже была вполне себе метафорической и смыслообразующей старухой.

Здесь по плану перед заключительным аккордом автор дает читателю понять, что все совсем не так просто и за внешней незатейливостью повествования таятся и кокетливо приоткрываются тончайшие культурологические интуиции и глубочайшие историософские прозрения. Но хотя сочинитель и впрямь убежден в том, что его поэма обладает этими удивительными и достохвальными свойствами, надеяться, что ты, разлюбезный мой читатель, предпримешь необходимые интерпретационные усилия, нет никаких оснований.

От вас дождешься, пожалуй.

Предвижу только ехидную (и, прости меня, не очень-то уместную) цитату —

 
«Что, если это проза,
Да и дурная?»
 

На что я в сердцах отвечаю – «Назови хоть горшок!»

XII

Ну, да и Бог с ними, в конце-то концов, со всеми этими головокружительными глубинами и умопомрачительными высотами, черт ли в них?

Я согласен хотя бы на совсем уж простодушное, средневеково-аллегорическое прочтение. Поскольку, перефразируя Некрасова, «мерещится мне всюду притча», и Герцогиня из Страны чудес, по-моему, безусловно права, а сиринская Аня и набоковская Ада напрасно упорствуют в своей «подростковой наоборотности».

«I can't tell you just now what the moral of that is, but I shall remember it in a bit.»

«Perhaps it hasn't one,» Alice ventured to remark.

«Tut, tut, child!» said the Duchess. «Everything's got a moral, if only you can find it.»

РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА

В рамках национального проекта «Читают все!»

 
Синхрон. Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки…
 

Любовь никогда не бывает без грусти!

 
Синхрон. Нигде ни в чем ей нет отрад,
И облегченья не находит
Она подавленным слезам —
И сердце рвется пополам.
 

Но истинная страсть преодолеет все!

 
Синхрон. Питая жар сердечной страсти,
Всегда восторженный герой
Готов был жертвовать собой!
 

Страсти по Онегину!

 
Синхрон. Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны!
 

Смотрите в следующей серии!

 
Синхрон. Вперед, вперед, моя исторья!
 

Татьяна вновь встречает Евгения.

 
Синхрон. Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь!
 

Генерал ни о чем не подозревает.

 
Синхрон. Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.
 

Анонимное письмо.

 
Синхрон. Прочтя печальное посланье
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал!
 

Месть Ольги.

 
Синхрон. Душа воспламенилась в нем —
Какое низкое коварство!
 

НАША классика!

 
Синхрон. О Русь!
 

На НАШЕМ IV!

 
Синхрон. Онегин, верно, ждет уж нас!
 

Сериал «Наша Таня»!

 
Синхрон. И вот одна, одна Татьяна!
 

С понедельника по пятницу!

После программы «Пятиминутка с Мишей

Леонтьевым»!

Спонсор показа пиво «Три толстяка»!

ЛИРО-ЭПИЧЕСКАЯ ПОЭМА

Не гордись, тряпочка, – ветошкой будешь!

Пословица

 
То было позднею весной. Раскрасив ярко
Полоску узкую небес и лесопарка
В распахнутом окне между высоток двух,
Пятьдесят третий май смущал мой скорбный дух.
Предвечная лазурь и кроны молодые,
Как облачко вверху, такие ж кучевые
И мимолетные, манили в даль меня.
 
 
Вот отчего к концу бессмысленного дня,
Осатанев вконец уже от никотина
И от сознания того, что ни единой
Пристойной строчечки мой гений не родит,
Что, очевидно, мне смириться надлежит
С тем самым лузерством, о коем в прошлом мае
Я в злобном кураже шутил, не понимая,
Что тряпочке не след гордиться, что она
И вправду ветошкою стать обречена,
В итоге я и впрямь в отчаянье решился
Пойти и погулять, покуда не решился
Остатков разума.
 
 
Небрит и нехорош,
Я, морщась, миновал родную молодежь,
Орущую «Ole!» на спортплощадке жаркой,
И, перейдя шоссе, под своды лесопарка
Полупрозрачные вступил.
Мою мигрень
И лень унылую такого цвета сень
Накрыла в тот же миг, дохнуло вдруг такою
Прохладой, и такой свободой и тоскою
 
 
Повеяло, таким дошкольным баловством,
Так удивителен и так давно знаком
Был накренившийся, состарившийся тополь,
И мусорный ручей, мне памятный до гроба,
Такую песню мне, дурында, нажурчал,
Щенок овчарки был так мал и так удал
И бестолковостью так мне напомнил живо
О Томике моем, так пахнула красиво
Сирень, присевшая на ветхую скамью,
 
 
Что я легко простил горластому бабью,
Обсевшему с детьми скамейку эту. Дале
Пошел я, упоен пресветлою печалью
(Тобой, одной тобой!) и тщетною мечтой
Измыслить наконец хитрющий ход такой,
Чтоб воплотить я смог свой замысел заветный,
Старинный замысел. Легко и неприметно
Оттопал я маршрут давнишний круговой
Диаметром версты четыре. Мой герой
Лирический воспрял средь «тишины смарагдной»,
Вновь впаривая мне похеренных стократно
Героев эпоса.
 
 
И вновь у кабака
Встречают экипаж два русских мужика,
 
 
О прочности колес степенно рассуждая,
А в бричке той сидят… Но тишина лесная
Нарушена уже. Я, завершая круг,
Вернулся к пикнику бальзаковских подруг
Расположившихся средь зарослей синели.
Маманьки к той поре изрядно окосели
 
 
От водки «Путинка» с пивком и матерком,
И две из них уже плясали под хмельком.
«Целуй меня везде!» – пел плеер. Не готовый
Смотреть до полночи на пляски эти, снова
Под говор пьяных баб и визг детишек, я
Свернул в овраг.
 
 
И вот, любезные друзья,
Под говор мирных струй, под пенье Филомелы
(Или еще какой пичуги очумелой —
Я не берусь судить) в губернский город N
На бричке небольшой въезжает джентльмен.
Сквозь круглый очки он с любопытством странным
Глядит на вывеску на доме – «Иностранец
Василий Федоров». Меж тем его слуга,
Нисколько не смущен незнаньем языка,
Знакомство свел уже и с половым вертлявым
И с Селифаном… Но на время мы оставим
Александрийский стих… [9]9
  Грандиозный замысел, над которым бьется мой лирический герой, впервые пришел мне в голову лет девять назад, когда, читая дочери «Посмертные записки пиквикского клуба» и одновременно перечитывая «Мертвые души», я был поражен необычайным сходством и дьявольскою разницею этих удивительных книг. Я представил, что было бы, если б обитателей Дингли Делла описал автор «Выбранных мест» – настоящие ведь «мертвые души» и «вертоплясы», никаких тебе высоких порывов и устремлений, на уме одна жратва, да выпивка, да охота, да флирт, да какой-то дурацкий крикет, нет чтобы почитать «Подражание Христу» Фомы Кемпийского. Но еще интереснее было вообразить, как изменились бы наши Ноздревы, Маниловы и Коробочки, увиденные глазами мистера Пиквика и описанные Диккенсом. Я был уверен, что в этом невозможном случае они оказались бы гораздо симпатичнее и невиннее – при всех своих дурачествах, слабостях и пороках.
  Тут-то меня и начал одолевать графоманский (или даже мегаломанский) соблазн написать этот невероятный текст и отправить мистера Пиквика и Сэма Уэллера по маршруту Чичико ва. Так увлекательно и забавно было придумывать, как главный герой принимает Манилова в почетные члены пиквикского клуба, как Сэм в кабаке обучает Петрушку и Селифана петь:
We wo n't go home till morning,We wo n't go home till morning,We wo n't go home till morning,Till daylight doth appear! —  как Пиквик, показывая Фемистоклюсу и Алкиду Dingle doosey, чуть не спалил «Храм уединенного размышления», как и чем именно Феодулия Ивановна Собакевич потчевала заморских гостей. Особенно же веселила меня сцена у Ноздрева– возмущенный Пиквик встает из-за стола и со словами «Сэр! Вы не джентльмен!» принимает смешную боксерскую стойку, в то время как Уэллер уже сражается с набежавшей дворней. И как потом, выпив несколько раз мировую, и на посошок, и стремянную, и stirrup-cup, вся веселая компания отправляется в ночи к зятю Мижуеву, прихватив полдюжины того самого «клико – матрадура». А жена Мижуева оказывается действительно чудесной, и веселой, и чрезвычайно привязанной к своему беспутному братцу.
  Вот только «заплатанной» Плюшкин никак не поддавался преображению даже под милосердным и ласковым взглядом мистера Пиквика. Наверное, для него надо было бы придумать какую-нибудь совсем уж романтическую предысторию, какую-нибудь роковую любовь, клятву у гроба и т. п.
  Вставной новеллой (вместо капитана Копейкина) должна была стать история, подсказавшая Гоголю сюжет «Шинели» (не помню уже, у Вересаева или у Синявского я ее вычитал). Прототип Акакия Акакиевича был также во власти почти несбыточной мечты, но его idеe fixe не имела никакого отношения к социальной действительности и была чистым и в некотором роде поэтическим безумием. Этот «вечный титулярный советник» грезил наяву о каком-то чрезвычайно дорогом и прекрасном английском охотничьем ружье. И ради него он, как и Башмачкин, отказывал себе буквально во всем, откладывал копеечку к копеечке и через несколько лет приобрел-таки этот вполне бесполезный в чиновничьем быту предмет роскоши. Но, выехав в первый раз на охоту на какой-то (не помню) водоем, он, любуясь своим сокровищем, впал в такой блаженный ступор, что не заметил, как ружье зацепилось за, кажется, камыш, упало за борт лодочки и пошло на дно. Незадачливый охотник с горя слег в тяжкой горячке и был уже готов отдать Богу душу. Но тут его сослуживцы, прознавшие об этой трагедии, устроили подписку, собрали нужную сумму и купили больному товарищу точно такое же ружье!
  Совершенно ведь диккенсовская история и диккенсовские герои! Ах, если б не все мы вышли из страшной «Шинели», если б хоть кто-нибудь вышел из таких вот трогательных глупостей!
  В общем, поскольку я сам был твердо уверен, что «объекта эстетические свойства в конце концов зависят от субъекта», я загорелся желанием внушить и читателю свою дикую убежденность в том, что если б русские писатели были поснисходительнее к предмету своего описания, «страхи и ужасы России», глядишь, были бы чуть менее непроглядными, и их искоренение не потребовало бы от пылкой учащейся молодежи таких радикальных мер.
  Во втором томе английские путешественники кроме гоголевских героев должны были повстречаться и с бородатым юношей «в костюме персиянина», и с чахоточным и неистовым журналистом, и с господином в гороховом пальто и со многими, многими другими.
  А заканчиваться все должно было следующим образом. Прослышав о знаменитом русском мудреце и подвижнике, мистер Пиквик решает познакомиться с этим замечательным человеком. Погода стоит чудесная, расстояние сравнительно небольшое, и наши путешественники решают пройтись пешком. И уже при входе в Степанчиково им навстречу вылетает птица-тройка. «Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? Что значит это наводящее ужас движение? Что за неведомая сила заключена в сих неведомых светом конях?»


[Закрыть]
 
 
… А между тем лазурь
Сменял аквамарин. Последняя из бурь
Весенних, тютчевских за МКАДом набухала.
Там Геба юная уже переполняла
Громокипящую амфору. Облаков
Темнеющих гряда сгустилась. Был багров
Косой последний луч, сквозь этих туч скользнувший.
 
 
И, ускоряя шаг, я сочинял длинющий
И страстный диалог меж Пиквиком моим
И де Кюстином (тут я волю дал дурным
И стыдным фобиям – как гомо-, так и франко-)
Но ливень обогнал меня.
 
 
А теток пьянка
В кустах сиреневых закончена была.
И лишь одна из них раскинувшись спала
На той скамье. Ее джинсовая юбчонка,
Задравшись до пупа, промокшему ребенку
Мамашин рыхлый срам являла. Дождь хлестал.
Пацан противно ныл. Я мимо пробежал,
Стараясь не глядеть. И все же оглянулся
Чрез несколько секунд. И все-таки вернулся,
Кляня себя, ее, и ливень, и сынка
С пластмассовым мечом. Скользка, и нелегка,
И невменяема была моя менада,
И ртом накрашенным твердила «Чо те надо?
Ну чо ты, бля?», когда я волочил ее,
И вновь в блаженное впадала забытье.
 
 
То, посреди шоссе утратив босоножку,
Рвалась она назад, то вдруг «А где Антошка?
Не, где Антошка, блин?» пытала у меня.
«Ах, вот ты где, сынок! А мамка-то – свинья!
Нажралась мамка-то, сынулечка!», и в лужах
Все норовила сесть. Но в настоящий ужас
Пришел я, осознав, что спутница моя
Не в состоянье путь до своего жилья
Припомнить. Усадив ее на остановке
Автобусной и вслух назвавши прошмандовкой,
Сбежать решился я. Но тут Антошка сам
Нежданно указал мечом во тьму – «Вон там!»
Ну, дальше домофон и тщетные старанья
Нашарить наугад цифр нужных сочетанье…
 
 
Дождь кончился давно. Асфальт ночной сиял.
В отчаяние я впадал и выпадал
В осадок, а моя красотка оживилась,
И сдуру вздумала кокетничать. Открылась
Дверь. Растолкавши двух бульдогов и одну
Старуху, волоком беспутную жену
В подъезд и на второй этаж втащил я. Ну же, Боже!
Ну хватит же уже!..
 
 
Ан нет. Еще по роже
От мужа и отца, как это ни смешно,
В тот вечер схлопотать мне было суждено.
«Явилася, манда? Наблядовалась, сука?
А это что за чмо?!» – Чмо отвечало: «Руки
Убрал!» Ну а потом, сплетясь как пара змей,
Мы бились тяжело под крик площадки всей
И лай вернувшихся не вовремя бульдожек.
Нет, недоволен был взыскательный художник —
Он явно по очкам проигрывал…
 
 
Потом
Я восвояси брел неведомым путем.
Луна ущербная плыла меж облаками,
Асфальты хладные сияли под ногами,
И Пиквик рядышком очечками мерцал,
Молчал подавленно и горестно вздыхал.
И даже Сэм притих, наверное, впервые,
Ни песни йоменов, ни шутки озорные
Не шли ему на ум. Нависло тяжело
Молчание. Меня брало за горло зло.
Обиды давние бессильно клокотали.
На спутников моих, исполненных печали
И деликатного сочувствия, не мог
Я от стыда смотреть, унижен и убог.
 
 
И, натурально, я взорвался: «Что, не любо?!
А вы, голубчики, уж раскатали губы!..
Миссионеры, вашу бога душу мать!
Ци-ви-ли-за-то-ры!.. Прошу не забывать
Про Крымскую войну!.. Да ваши-то фанаты
Футбольные в сто раз противней!.. Может, в НАТО
Вступить прикажете?! А, может, как у вас
Нам во священство баб впустить?! Ага, сейчас!..
Ишь ты, Мальбрук в поход собрался! Нет, шалишь!
Трансваль, страна моя, ты вся горишь! горишь!
Милорды глупые!»
 
 
И с жалостью брезгливой
Знакомцы давние мечты моей кичливой
Взирали на меня среди хрущевских стен.
И Пиквик прошептал: «Сэр… Вы… не джентльмен?!»
 

РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА

В рамках национального проекта «Читают все!»

 
Синхрон. Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки…
 

В эту ночь разверзаются врата ада!

 
Синхрон. И взорам адских привидений
Явилась дева, ярый смех
Раздался дико…
 

Русский Хеллувин!

 
Синхрон. Копыта, хоботы кривые
Хвосты хохлатые, клыки,
Усы, кровавы языки,
Рога и пальцы костяные!
 

Русский хоррор!

 
Синхрон. Сидят чудовища кругом:
Над их бровями надпись ада.
Пугать людей для них отрада!
 

Кровавый кошмар русских святок!

 
Синхрон. Еще страшней, еще чуднее —
Вот рак верхом на пауке,
Вот череп на гусиной шее
Почуя мертвого хрипят!
 

 
Синхрон. Что ж? Тайну прелесть находила
И в самом ужасе она
 

НАША классика!

 
Синхрон. О Русь!
 

На НАШЕМ ТV!

 
Синхрон. Онегин, верно, ждет уж нас!
 

Мистический триллер.

 
Синхрон. Вдруг топот!.. кровь ее застыла.
Вот ближе! Скачут. и на двор!
Татьяна прыг в другие сени
С крыльца на двор и прямо в сад
Летит, летит; взглянуть назад
Не смеет.
 

«Гроба тайны роковые».

 
Синхрон. Про злых духов и про девиц
В могиле, в мать-земле сырой.
 

В пятницу в 23.55.

 
Синхрон. Погибнешь милая, но прежде
В меня вселится новый бес!
 

Спонсор показа – пиво «Три толстяка».

ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ НЕОТПРАВЛЕННЫХ E-MAIL-ов
(вольная поэма)

1

 
В сущности,
Нет ничего странного
В том, что святого Иоанна Дамаскина
Или, скажем, Фому Аквината
Мы читаем в лучшем случае
Со снисходительной усмешкой,
«Скучая и не веря им»,
 
 
В то время как в тяжелом бреде
Какого-нибудь Чорана,
Или маркиза де Сада,
Или еще какого-нибудь
Не менее именитого
Представителя фамилии Ебанько
Мы прозреваем последние истины —
 
 
Так похмельному погорельцу,
Тупо глазеющему
На еще дымящееся родное пепелище,
Не хочется и не можется вспоминать,
Что вчера он, нажравшись, заснул
С зажженной папироской,
Гораздо приятнее думать,
Что так оно, видно, на роду написано,
 
 
Что иначе оно и быть не могло,
Что во всем виноват злокозненный
Или непрофессиональный
Строитель,
Пренебрегший правилами пожарной безопасности.
 
 
Да и дом-то был ветхий и неказистый.
Да и строить его не стоило.
И ну его на хер!
 
 
Мораль:
Если плохи мир и Бог,
Значит, я не так уж плох!
Если жизнь и вправду ад,
Значит, я не виноват!
 
 
Значит, можно дальше мне
Благоденствовать в говне!
То есть все совсем не плохо!
Наливай по первой, Лёха!
 

2

 
В телевизионной программе
Писателя Виктора Ерофеева
Писательница Мария Арбатова
Заявила буквально следующее:
 
 
«Стыдно
(Или даже она сказала «преступно»?)
Внушать детям, что Татьяна Ларина
Поступила правильно!»
 
 
В смысле – надо было наставить генералу рога
И предаться безумию страстей…
 
 
Я это слышал собственными ушами
И видел глазами.
Похоже, любезный читатель,
Совсем уже скоро
Прелюбодеяние будет вменяться
В прямую обязанность
Всем уважающим себя женщинам.
 
 
Мораль:
Воспитательниц детсада
Предлагаю обязать
Деткам объяснить, как надо
Было Тане поступать!
 
 
Да и мертвую царевну
Осудить пора бы гневно —
Это ж просто стыд и срам
Не давать богатырям!
 

РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА

В рамках национального проекта «Читают все!»

 
Синхрон. Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки.
 

Секс в северной Пальмире!

 
Синхрон. Все предрассудки истребя,
Коснуться милых ног устами,
Коснуться до всего слегка,
Чтоб не измучилось дитя!
 

Секс в Москве златоглавой!

 
Синхрон. Встречает их в гостиной крик
Княжны, простертой на диване.
 

Секс в дворянском гнезде!

 
Синхрон. …уж другому
Его невеста отдалась.
 

НАШ секс!

 
Синхрон. Под длинной скатертью столов,
Весной на мураве лугов,
Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал!
 

НАША классика!

 
Синхрон. О Русь!
 

На НАШЕМ ТВ!

 
Синхрон. Уж мой Онегин поскакал
На ложи незнакомых дам!
 

Эротическая комедия

 
Синхрон. Онегин тихо увлекает
Татьяну в угол и слагает
Ее на шаткую скамью,
И клонит голову свою
Любимец Тани. Он отрады
Во всех печалях ей дарит
И безотлучно с нею спит.
Сильнее страсть ее горит!
 

«Средь обольстительных сетей»!

 
Синхрон. Бог знает, кем окружена,
С мужчинами со всех сторон,
Сгорая негой и тоской,
Татьяна в темноте не спит —
То стан совьет, то разовьет
С благонамеренным в руках!
 

В субботу после полуночи!

 
Синхрон. Разыграйтесь, девицы,
Разгуляйтесь, милые!
 

Спонсор показа – пиво «Три толстяка».

3

 
Святой Франциск, как известно, проповедовал
 
 
Птицам небесным
И, конечно же, правильно, делал,
 
 
Но как ты думаешь,
Стал бы
И смог бы
Pater Seraphicus
Проповедовать Благую Весть
Бройлерным chiken-ам?
К тому же генетически измененным?
 
 
Мораль:
Но даже среди этой популяции
Случаются нежданные мутации,
И, как во время оно, как когда-то
Рождаются прегадкие утята.
 

4

 
Помнишь ли ты старый-престарый анекдот
Про Рабиновича,
Который изо дня в день досаждал Господу
Просьбой даровать ему выигрыш
В денежно-вещевой лотерее?
 
 
Помнишь, как долготерпение Божие наконец лопнуло
И с небес раздался глас:
 
 
«Рабинович!
Дай мне шанс!
Купи билет!!»
 
 
Вот суть теологии всей.
 
 
Во всяком случае,
Ветхого Завета.
 
 
Потому что в Новом
Господь-таки вручает жадному и глупому Рабиновичу
Выигрышный билет.
 
 
Просто надо было поверить и дождаться розыгрыша,
А не бежать в лавку,
Чтобы обменять Божий дар
На товары народного потребления.
 
 
Мораль:
Коль нарушены правила эксплуатации,
Бессмысленны жалобы и рекламации.
 
 
Производитель ответственности не несет
За то, что потребитель – повадливый идиот.
 
 
Несправедливо хулить Страдивари
За то, что мы скрипкою гвоздь забивали
И не забили…
 

5

 
Вот только не надо мне впаривать,
Что это было всегда,
И что таковы имманентные законы развития культуры,
Что это такой гегелевский антитезис.
 
 
Нет, дружочек,
Антитезис – это малосимпатичный,
Но естественный
Бунт кичливого и закомплексованного юнца
Против постылой отцовской власти,
Вплоть до «обливания керосином»
И «раскраивания отсюда и до Аляски».
 
 
А чаемый, но не случившийся синтез —
Это когда лихие парнишечки под р а стают и осте пе няются
И продолжают на новом, так сказать, витке
Отцовское дело.
Оглянись и поймешь —
Ничуть не похоже.
 
 
Это не самоубийственный мятеж отчаянного сына,
Это наглый внучок хихикает над дедом,
Проживая на его жилплощади,
Прожирая его академическую пенсию
И считая его маразматиком,
Потому что из десяти слов, произносимых стариком,
Понимает только два с половиной…
 
 
Нет, что-то уж слишком злобно
и вообще-то не совсем справедливо и точно.
 
 
Конечно, подростки,
Но все-таки не все такие оголтелые.
Деятели современной культуры
(от 18 до 75 лет)
Напоминают скорее
Несчастных мальчишек из «Повелителя мух».
 
 
Они все пытаются вспомнить, как там было у взрослых,
И старательно и тщетно имитируют.
И ничего не получается.
 
 
И единственным наличным учителем
Оказывается тот самый Повелитель мух,
То бишь Отец лжи.
Куда же девались взрослые-то?
На кого оставили бедненьких тинейджеров?
 
 
Мораль:
Не могу в очередной раз не процитировать
чудесного Корнея Ивановича —
 
 
«Но папочка и мамочка уснули вечерком,
А Танечка и Ванечка – в Африку бегом,
В Африку! В Африку!
 
 
Вдоль по Африке гуляют,
Фиги-финики срывают —
Ну и Африка!
Вот так Африка!»
 

6

 
К сожалению, фразу Шестова,
В которой, по-моему, сформулирован
Основной вопрос философии,
Я по памяти часто цитировал неправильно.
Речь в ней идет ни о какой ни об икоте:
 
 
«О трыжка прерыва ет самые возвышенные рассужде ния.
Из этого, если угодно, можно сделать любые выводы.
Но если угодно, никаких выводов можно и не делать».
 
 
Почему-то второй возможностью
Большинство любомудров
Пренебрегают уже как минимум два столетия.
И настолько увлеклись
Разносторонним изучением отрыжки
И смежных областей бытия,
Что на возвышенные рассуждения
Ни времени, ни сил, ни охоты
Уже не осталось
 
 
Мораль:
Телесный низ вздымается все выше,
Все выше, выше… и срывает крышу.
 
 
И нет уже ни дна нам, ни покрышки.
Похоже, мы опять хватили лишку.
 

7

Из недавно прочитанной замечательной филологической статьи:

«Владение языком топосов сходно с принципами музыкальной вариации: эстетический эффект достигается за счет верно найденного баланса между узнаваемостью темы и оригинальностью ее интерпретации».

 
В который раз,
Цитируя пародийную присказку Сережи Гандлевского,
Восклицаю:
«Как больно и как верно!»
А больно потому,
Что и предполагаемый читатель подобных текстов
Должен ведь овладеть
Этим упоительным языком
И уподобиться завсегдатаю
Большого зала консерватории,
А не любителю авторской песни
Или панк-рока.
 
 
Ну а для того чтобы писать зашифрованные послания
Грядущим филологам
И прозревать «читателя в потомстве»,
Необходима блаженная уверенность
В том, что эти потомки
Вообще будут читать.
 
 
Как говорил саркастический премьер Черномырдин —
«Где возьмешь?»
 
 
Мораль:
«Что ж! Поднимай удивленные брови,
Ты, горожанин и друг горожан,
Вечные сны, как образчики крови,
Переливай из стакана в стакан…»
О. Мандельштам. «Батюшков»
 

8

 
Но и для политологов,
и историософов,
и геополитиков,
и секретарей совбеза,
и телеобозревателей,
и спичрайтеров,
и политтехнологов
и даже для администрации
Президента
У меня тоже есть конструктивные предложения.
 
 
Постоянная отсылка к двум
взаимодополняющим
наборам классических текстов
Не представляется мне продуктивной.
 
 
Ни «звон победы раздавайся!»
Ни «прощай немытая Россия!»
Не описывают, на мой взгляд,
«Цветущей сложности» русской жизни,
Д а же если присово купить «Ре футацию г-на Беранжера»
И бессмертного де Кюстина.
 
 
Вместо этого
надоевшего пуще горькой редьки бубнежа
Рекомендую два текста А. П. Чехова.
 
 
Для внутренней политики —
Рассказ «Злоумышленик»,
В котором, как мне кажется,
Нашли наиболее адекватное выражение
 
 
Актуальные проблемы
Русской культуры,
Государственного строительства
И модернизации хозяйства
Всего петровского периода
Нашей истории.
 
 
Ну а для внешней политики,
Конечно же, «Дочь Альбиона»:
«– Мисс… э-э-э… – обратился он к англичанке. – Мисс
Тфайс! Же ву при… Ну как ей сказать? Ну как тебе
сказать, чтобы ты поняла?»
 
 
Уверен, что те из вас, ребята,
Кто уже читал эти сочинения,
Согласятся со мной
И немедленно перестанут
Призывать «только верить»
Или «пальнуть пулей в святую Русь».
 
 
Мораль:
Под сению клюквы, под посвист пурги
Мечтает Манилов, буянит Ноздрев.
И все недосуг им учить языки,
Учить языки и учить мужиков.
 

9

 
Эпилог моей третьей поэмы будет называться
«Непостыдная кончина»
 
 
Мы с сестрами опоздали
На похороны бабушки.
Хотя сочувствующий водитель
домчал нас из аэропорта с немыслимой скоростью,
На кладбище оставались уже
только самые близкие родственники.
Джемма Борисовна, оглядев меня сквозь слез,
Улыбнулась и сказала:
«Тимурчик, как хорошо, что ты бритый и в костюме.
Мама была бы рада!»
Не помню, чтобы бабушка ко гда– нибудь говорила мне об этом.
 
 
На поминках было очень много народу.
Замечательно, что большинство называло покойницу
не Розой Васильевной
И даже не на осетинский манер Розой Баккериевной
Или просто Розой,
Родственники и земляки,
Многие из которых годились бабушки в правнуки,
Звали ее старым деревенским прозвищем —
Кизга,
То есть девочка, девушка.
 
 
Очень скоро,
Во всяком случае, за нашим столом,
Все перестали важничать и скорбеть
 
 
И принялись вспоминать бесчисленные
Трогательные и смешные
Истории из долгой бабушкиной жизни.
 
 
Я тоже рассказал, как бабушка,
Чтобы хоть немного приблизить
Любимого, но непутевого внука
К своему идеалу мужественного достоинства,
Учила меня курить «как настоящие мужчины»
И, величественно приосанясь,
Медленно и торжественно
Подносила сигарету к сурово сжатым,
Чтобы не расхохотаться,
Губам.
 
 
Перед сном Джемма Борисовна,
Опять расплакавшись, сказала:
«Умерла так тихо, спокойно. С Библией в руках!»
Зная артистическую способность мамы
Впадать в господствующие дискурсивные практики,
Я немного раздраженно протянул:
«Ну ради Бога, ну какая Библия!»
 
 
И оказался, как ни странно, не прав.
Последние дни моя внерелигиозная бабушка
Действительно не расставалась с принесенным отцом
Новым Заветом на осетинском языке,
Вернее с его переложением для детей.
Она внимательно рассматривала картинки
И, преодоле вая нежелание у ко го – нибудь одалжи вать ся,
Просила почитать.
 
 
На девятый день мы пошли на базар,
Чтобы закупить продукты
К вечернему приходу соседей и родственников.
Мамина знакомая торговка сыром сказала:
«Джемма, все говорят, твоя мать умерла как святая —
С Кораном в руке!»
 
 
Надеюсь и верю,
Что не найдется ни одного кретина,
Который сочтет эту историю
Вольтерьянско-экуменистической притчей.
 
 
Мораль:
Любезный читатель!
Собираясь навестить любимую бабушку,
не забудь побриться.
И, если ей так уж это нравится, надень костюм.
Чего тебе стоит?
 

РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА

В рамках национального проекта «Читают все!»

 
Синхрон. Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки.
 

Новый блокбастер

От создателей «Братвы-4»!

 
Синхрон. Спор громче, громче, вдруг Евгений
Хватает длинный нож, и вмиг
Повержен Ленский!
 

Море адреналина!

 
Синхрон. Под грудь он был навылет ранен,
Дымясь, из раны кровь текла.
 

Настоящие мужчины!

 
Синхрон. Они друг другу в тишине
Готовят гибель хладнокровно.
 

Настоящие женщины!

 
Синхрон. Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой!
 

Настоящий драйв!

 
Синхрон. Вот пистолеты уж блеснули,
В граненый ствол уходят пули,
И щелкнул в первый раз курок.
 

Гоша Куценко!

 
Синхрон. Мое, – сказал Евгений грозно.
 

Жанна Фриске!

 
Синхрон. Она должна в нем ненавидеть
Убийцу брата своего!
 

Ксения Собчак!

 
Синхрон. Уж хитрость ведает она,
Уж изменять научена!
 

Дима Билан!

 
Синхрон. Он, правда, в туз из пистолета
В пяти саженях попадал!
 

Саундтрек группы «Бикфордов шнур»!

Золотой «Броненосец Потемкин»

За лучшие спецэффекты!

 
Синхрон. Все в изумленье. Ленский сам
Не верит собственным глазам
 

НАША классика!

 
Синхрон. О Русь!
 

На НАШЕМ TV!

 
Синхрон. Онегин, верно, ждет уж нас!
 

Криминальная драма

«Две пули – больше ничего!»

 
Синхрон. И шайка вся сокрылась вдруг!
 

Спонсор показа – пиво «Три толстяка».