Текст книги "Стихи"

Автор книги: Тимур Кибиров

ОНТОЛОГИЧЕСКОЕ

 
С холодным вниманьем посмотришь вокруг —
какая параша, читатель и друг!
Когда же посмотришь с вниманьем горячим,
увидешь все это немного иначе.
 

1998

В ТВОРЧЕСКОЙ ЛАБОРАТОРИИ

 
Если ты еще не в курсе,
я скажу тебе, читатель:
все зависит от контекста,
все буквально, даже я!
 
 
Все зависит от контекста,
например, краса девичья
от количества «Смирновской»
и от качества ее.
 
 
Так что качество мое
и количество твое
уж никак не абсолютны
и зависят не от нас,
 
 
а зависят, повторяю,
от контекста, мой читатель,
вне контекста, к сожаленью,
не бывает ничего!
 
 
Абсолютно ничего
кроме Бога одного.
 
 
Это, в общем, очевидно,
хоть досадно и обидно.
Оскорбительно зависеть
от такой вот хреноты!
 
 
Это все вполне понятно,
хоть подчас и неприятно,
но контекст не выбирают,
так же, впрочем, как тебя.
 

1998

Мир ловил меня, но не поймал.

Автоэпитафия

Григория Сковороды

* * *

 
Мир ловил, да не поймал.
Плюнул и ушел.
Я не пан и не пропал.
Мне нехорошо.
 
 
Уж не жду, уже не жаль,
и хочу уснуть.
Я оттопал, оттоптал
сей кремнистый путь.
 
 
Кайф ловил, да не поймал.
Смысл не уловил.
Только сам себя достал,
сам себе постыл.
 
 
Погляди на небосвод.
Снегопад прошел.
Отчего же круглый год
так нехорошо?
 
 
Наловчился я давно
без зазренья жить.
Отчего мне так темно?
Нечего ловить.
 
 
… чтобы темный дуб шумел,
чтобы голос пел
обо всем, что не сумел,
не успел, не смел.
 
 
Отчего же, отчего,
отчего же так —
абсолютно ничего,
никого, никак?
 
 
На ловца бегущий зверь
страшен и матер.
… чтобы сладкий голос пел
несусветный вздор:
 
 
отчего гармонь поет,
и зачем звезда —
посмотри на небосвод! —
светит как всегда.
 

1998

* * *

 
См. выше, и выше, и выше,
в такую забытую высь,
которой, ты помнишь, когда-то
с тобой мы безумно клялись!
 
 
И клятву сию мы сдержали!
А толку? А толку нема…
Ты помнишь, как нам обещали,
что ждут нас тюрьма да сума,
 
 
и прочие страхи и охи,
Высокой трагедии жуть?
И вот, как последние лохи,
мы дали себя обмануть.
 
 
Какая уж, к черту, трагедья!
Напрасно рыдает Пьеро!
Не верует в наши легенды
по трудоустройству бюро!
 
 
Молчите, проклятые книжки,
бумажки, цитаты, понты!..
См. ниже, и ниже, и ниже,
и ниже, и тише воды.
 

1998

* * *

 
Парфенову по НТВ внимая,
взирая на заветного Черненко,
старательно я все припоминаю,
но не могу припомнить хорошенько.
 
 
Все перепуталось – и времена застоя,
и перестройки времена хмельные,
когда в груди играло ретивое,
когда мы были, в общем, молодые,
 
 
когда тишайший м. н. с. Запоев
еще дичился прозвища Кибиров
и продолжал с энергией тупою
вгрызаться в гипс советского ампира.
 
 
Мечталось мне с подмостков «Альманаха»
средь новизны его первостатейной
всех обаять, и многих перетрахать,
и перерубинштейнить Рубинштейна,
 
 
перепаршивить Парщикова… Во как!
Не вышло. И уже, видать, не выйдет.
А если выйдет, то, конечно, боком.
Завидуй молча – как писал Овидий!
 
 
Завидуй молча – или не завидуй,
как Дмитрий Александрович нас учит.
Звучит эфир. Зияют аониды.
Сколь крут Уокер, но Пелевин круче!
 
 
Звучит эфир. Витийствует Доренко.
И группа «Стрелки» огнь рождает в чреслах.
И не могу я вспомнить хорошенько.
И неохота помнить, если честно.
 

1998

20 ЛЕТ СПУСТЯ

 
Гений чистой красоты…
Вавилонская блудница…
Мне опять явилась ты —
перси, очи, ягодицы!
 
 
В обрамленьи этих лет,
меж общагой и казармой
глупый смазанный портрет
засветился лучезарно.
 
 
На теперешний мой взгляд —
блядовита, полновата.
Из знакомых мне девчат
были лучшие девчата.
 
 
Комбинация, чулки,
и кримпленовое мини,
и Тарковского стихи —
нет вас больше и в помине.
 
 
Пиво на ВДНХ,
каберне, мицне, фетяска…
Кто здесь, книжник, без греха,
бросит пусть в тебя, бедняжка.
 
 
Был ребяческий разврат
добросовестен и вправду.
Изо всех моих утрат
помню первую утрату.
 
 
Пидманула-пидвела,
ДМБ мне отравила.
Ты в сырую ночь ушла —
знать, судьба меня хранила.
 
 
Это было так давно,
что уж кажется красиво,
что сказать тебе спасибо
мне уже немудрено.
 

1998

* * *

 
Даешь деконструкцию! Дали.
А дальше-то что? – А ничто.
Над кучей ненужных деталей
сидим в мирозданье пустом.
 
 
Постылые эти бирюльки
то так мы разложим, то сяк,
и эхом неясным и гулким
кромешный ответствует мрак.
 
 
Не склеить уже эти штучки,
и дрючки уже не собрать.
И мы продолжаем докучно
развинчивать и расщеплять.
 
 
Кто делает вид, кто и вправду
никак не поймет, дурачок,
что шуточки эти не в радость
и эта премудрость не впрок.
 
 
И, видимо, мира основы
держались еще кое-как
на честном бессмысленном слове
и на простодушных соплях.
 

1998

* * *

 
Зимний снег,
и летний зной,
и осенний листопад,
и весенняя капель —
сердцу памятны досель,
сердцу много говорят.
 
 
Говорят они о том,
что позаросло быльем,
что со Светою вдвоем
чувствовали мы.
И со Светкою другой,
и с Тамаркой роковой,
с Катериной,
и с Мариной,
как-то даже с Фатимой!
 
 
Говорит со мной Природа
о делах такого рода,
что, пожалуй, не к лицу
слушать мужу и отцу.
 
 
Ты ответь, натурфилософ,
почему любой ландшафт
вновь родит во мне желанье
слушать робкое дыханье,
выпивать на брудершафт?..
 
 
Борода седа уже.
Я уже на рубеже.
Божий мир и впрямь прекрасен.
Время думать о душе.
 

1998

Я знаю, не вспомнишь ты, милая, зла…

А. Блок

* * *

 
Когда я уйду…
и когда я вернусь…
когда я исчезну вообще —
нашмыганным носом прижавшись к стеклу,
ты вспомнишь, дружок, обо мне!
 
 
Ты вспомнишь, как так же, сквозь то же стекло
ждала ты под утро меня.
Небритый и потный, в тяжелом пальто
спешил я, и каялся я,
 
 
скользя по раскисшей московской зиме —
ее, как меня, развезло…
Ты вспомнишь и вздрогнешь, дружок, обо мне
и всхлипнешь над этим пальто.
 
 
И вспомнишь закат за окном и в окне
увидишь все тот же закат,
который пылал в вечереющей мгле
в годину ГБ и ЦК.
 
 
Когда я уйду на покой от времен,
уйду от хулы и похвал,
ты вспомнишь, как в нарды играл я с тобой,
как я без конца мухлевал.
 
 
Ты вспомнишь, когда я уйду на покой
долой с невнимательных глаз,
одну только песню, что пел я с тобой,
а также любимый романс —
 
 
про старый тот клен,
и про темный тот дуб,
про то, отчего так светло,
про тот одинокий, кремнистый тот путь,
которым я, Лена, ушел!
 
 
Вернее, уйду… И не скоро еще!
Но точно уйду – и тогда
ты вспомнишь, задрыга, как нехорошо
себя ты сегодня вела!
 

1998

МАКАРОНИЧЕСКАЯ РЕЦЕНЗИЯ НА ПОЭТИЧЕСКИЙ СБОРНИК

 
I can write this shit,
I can read this shit,
только что-то неохота,
голова трещит!
 
 
Голова трещит,
и вообще тошнит…
PoПtique, philosophique…
I fuck all this shit!
 

1998

* * *

 
Престарелый юнкер Шмидт
в зеркало глядит,
сам себе он говорит:
«Это что за вид?!»
 
 
Вынимает пистолет
он на склоне лет,
чтоб Творцу вернуть билет.
– Нет, мой милый, нет!
 
 
Дорогой, честное слово,
это глупо и не ново,
некрасиво, нездорово!
Ты же офицер!
 
 
Верь, дружок, календарю!
погляди на Деларю —
он, хотя и камергер,
подает пример!
 
 
Ты же не какой-то штатский!
Брось свой пистолет дурацкий!
Ус расправив залихватский,
выгляни в окно —
 
 
сквозь метели свистопляску
едет мальчик на салазках,
без причины, без опаски
лыбится смешно!
 
 
Дело в том, что скоро Пасха!
В самом деле скоро Пасха!
Сплюнь тра раза, вытри глазки!
Смирно!
Шаго-о-м
арш!
 

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Айзенберг М. Взгляд на свободного художника. М., 1997.

Апухтин А. Н. Песни моей Отчизны. Тула, 1985.

Ахматова А. А. После всего. М., 1989.

Баратынский Е. А. Стихотворения и поэмы. М., 1971.

Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989.

Барто А. Было у бабушки сорок внучат. М., 1978.

Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990.

Блок А. А. Собрание сочинений в 8 т. М.; Л., 1963.

Высоцкий В. С. Избранное. М., 1988.

Галич А. А. Возвращение. Л., 1989.

Гандлевский С. Поэтическая кухня. СПб., 1998.

Давыдов Д. Стихотворения. Л., 1959.

Державин Г. Р. Стихотворения. Л., 1957.

Диккенс Ч. Собрание сочинений в 30 т. М., 1959.

Пригов Д. А. Советские тексты. СПб., 1997.

Дюма А. Собрание сочинений в 12 т. М., 1976.

Ежегодник «Ad Marginem 93». М., 1993.

Жданов И. Место земли. М., 1991.

Журавлева А., Некрасов В. Пакет. М., 1996.

Зализняк А. А. Грамматический словарь русского языка. М., 1980.

Иванов Г. В. Собрание сочинений в 3 т. М., 1994.

Кальпиди В. Ресницы. Челябинск, 1997.

Калевала. М., 1977.

Квятковский А. П. Поэтический словарь. М., 1966.

Кибиров Т. Сантименты. Белгород, 1994.

Кибиров Т. Парафразис. СПб., 1997.

Кузмин М. А. Стихи и проза. М., 1989.

Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений в 4 т. М., 1976.

Мандельштам О. Э. Стихотворения. Л., 1973.

Маршак С. Сказки, песни, загадки. М., 1973.

Маяковский В. В. Собрание сочинений в 12 т. М., 1940.

Мюллер В. К. Англо-русский словарь. М., 1991.

Михалков С. Детям. М., 1970.

Наша книга: Сборник для чтения в детском саду. М., 1957.

Некрасов Н. А. Собрание сочинений в 4 т. М., 1979.

Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М., 1990.

Пастернак Б. Л. Стихотворения и поэмы. Л., 1976.

Песни русских поэтов: В 2 т. Л., 1988.

Песенник. М., 1984.

Подорога В. Выражение и смысл. М., 1995.

Публий Овидий Назон. С корбные элегии. Письма с Понта. М., 1978.

Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 10 т. Л., 1977.

Розенталь Д. Э., Теленкова М. А. Словарь трудностей русского языка. М., 1986.

Рубинштейн Л. Регулярное письмо. СПб., 1996.

Русская литература XVIII века. Л., 1970.

Русские народные песни. М., 1985.

Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. М., 1992.

Современное зарубежное литературоведение: Энциклопедический справочник. М., 1996.

Сочинения Козьмы Пруткова. М., 1959.

Танатография эроса. СПб., 1994.

Толстой А. Золотой ключик, или Приключения Буратино. М., 1982.

Толстой А. К. Полное собрание стихотворений. Л., 1937.

Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 30 т. М., 1979.

Тютчев Ф. И. Стихотворения. М., 1986.

Федченко С. М. Словарь русских созвучий. М., 1995.

Фет А. А. Стихотворения. Поэмы. Современники о Фете. М., 1988.

Ходасевич В. Стихотворения. Л., 1989.

Цветаева М. И. Сочинения в 2 т. М., 1988.

Честертон Г. Диккенс. Л., 1929.

Чехов А. П. Собрание сочинений в 12 т. М., 1985.

Чуковский К. Чудо-дерево. Челябинск, 1970.

Эткинд А. Хлыст. М., 1998.

Конец

улица островитянова
1999

ПАМЯТИ ЛЮБИМОГО СТИХОТВОРЕНИЯ

 
Для отрока, в ночи кропающего вирши,
мир бесконечно стар и безнадежно сер.
И правды нет нигде – ни на земле, ни выше,
и класс 9-й «А» тому живой пример.
 
 
О скука, о тщета! Обыденности бремя
сносить не станет сил! И не хватает слов,
чтоб высказать им всем, чтобы порвать со всеми,
бежать, бежать, бежать, смываться вновь и вновь!
 
 
Мамаши в бигудях, и папеньки в подтяжках,
с пеленками любовь, и с клецками супы.
Действительно, кошмар. Скипай скорей, бедняжка,
куда глаза глядят, подальше от толпы!
 
 
Куда глаза глядят? – На небо иль под юбку.
Но в небе пустота, под юбкой – черт-те что.
О, как не пригубить из рокового кубка,
когда вокруг не то, всегда, везде не то!
 
 
Когда тошнит уже от пойла общепита,
когда не продохнуть, ни охнуть от тоски,
когда уже ни зги от злости и обиды,
когда уже невмочь…
О, детские мозги!
 
 
Взгляни – цветы добра взрастают вдоль дороги —
ромашка, иван-чай, и лютик, и репей,
 
 
и этот – как его?.. Пока еще их много.
Куда тебя несет? Останься, дуралей!
 
 
Присядь. Перекуси. Успеется, сердешный.
Она сама придет. Не торопи ее.
И так уж наш пикник оцеплен тьмой кромешной,
и так уж все вокруг и гибнет, и поет.
 
 
Оцеплен наш бивак. И песня наша спета.
Но ноты и слова запомнит кто-нибудь.
Чего ж тебе еще? Ни одного куплета
нам больше не сложить, уж ты не обессудь.
 
 
Уж вечер. Уж звезда, как водится, с звездою
заводит разговор. Разверзла вечность зев.
Осталось нам прибрать весь мусор за собою,
налить на посошок и повторить припев:
 
 
Смерть, старая манда, с дороги! Не чернила,
не кровь и не вода, но доброе вино
с бедняцкой свадьбы той нас грело и пьянило,
Мария с Марфой нам служили заодно!
 
 
Мария с Марфой нас кормили и поили.
Нам есть чего терять. Нам есть жалеть о чем.
Буквально обо всем. Буквально до могилы.
А может, и потом. Должно быть, и потом.
 

1997–1999

* * *

 
В общем, жили мы неплохо.
Но закончилась эпоха.
Шишел-мышел вышел вон!
Наступил иной эон.
 
 
В предвкушении конца —
ламца-дрица гоп ца-ца!
 

1998

КРЕСТЬЯНИН И ЗМЕЯ

 
Сколько волка ни корми —
в лес ему охота.
Меж хорошими людьми
вроде идиота,
 
 
вроде обормота я,
типа охломона.
Вновь находит грязь свинья,
как во время оно.
 
 
Снова моря не зажгла
вздорная синица.
Ля-ля-ля и bla-bla-bla.
Чем же тут гордиться?
 
 
Вновь зима катит в глаза,
а стрекоза плачет.
Ни бельмеса, ни аза…
Что все это значит?
 

1998

* * *

 
Поэзия! – big fucking deal!
Парча, протертая до дыр.
 
 
Но только через дыры эти
мы различаем все на свете,
 
 
поскольку глаз устроен так:
без фокусов – кромешный мрак!
 
 
Гляди ж, пацан, сквозь эту ветошь,
сквозь эту мишуру и ложь —
авось хоть что-нибудь заметишь,
глядишь, хоть что-нибудь поймешь.
 

1998

ПЕСНЬ СОЛЬВЕЙГ

 
Вот, бля, какие бывали дела —
страсть мое сердце томила и жгла!
Лю, бля, и блю, бля,
и жить не могу, бля,
я не могу без тебя!
 
 
Прошлое дело, а все-таки факт —
был поэтичен обыденный акт,
был поэтичен, и метафизичен,
и символичен обыденный фак!
 
 
Он коннотации эти утратил
и оказался, вообще-то, развратом.
Лю эти, блю эти,
жить не могу эти!
Das ist phantastisch!
Oh, yeah!
 
 
Уж не собрать мне в аккорд идеальный
Грига и Блока с бесстыдством оральным
и пролонгацией фрикций. Но грудь
все же волнуется – o, не забудь!
Лю, бля, и блю, бля,
и жить не могу, бля,
я не могу без тебя,
не могу!
 
 
А на поверку – могу еще как!
Выпить мастак и поесть не дурак.
Только порою сердечко блажит,
главную песню о старом твердит:
Лю, говорю тебе, блю, говорю я,
бля, говорю я, томясь и тоскуя!
 
 
Das ist phantastisch!
Клянусь тебе, Сольвейг,
я не могу без тебя!
 

1998

ТАБЕЛЬ

 
В сущности, я не люблю жить.
Я люблю вспоминать.
Но я не могу вспоминать не по лжи.
Но все норовлю я песню сложить,
то есть, в сущности, лгать.
Лгать, сочинять,
буквы слагать.
Ответственность тоже слагать.
Уд за старательность. Неуд за жизнь.
По пению – с минусом пять.
 

1999

ДЕРЕВНЯ

 
Русь, как Том Сойер, не дает ответа.
Должно быть, снова шалости готовит
какие-нибудь… Середина лета.
Гогушин безнадежно рыбу ловит
под сенью ивы. Звонко сквернословит
седая Манька Лаптева. Рассветы
 
 
уже чуть позже, ночи чуть длиннее.
И под окном рубцовская рябина
дроздам на радость с каждым днем желтее.
Некрупная рогатая скотина
на пустыре торчит у магазина.
И возникает рифма – Амалфея.
 
 
По ОРТ экономист маститый
М. Курдюков и депутат Госдумы
пикируются. «Вот же паразиты!» —
переключая, говорит угрюмо
Петр Уксусов. Но Петросяна юмор
вмиг остужает мозг его сердитый.
 
 
Вот мчится по дорожке нашей узкой
жигуль-девятка. Эх, девятка-птица!
Кто выдумал тебя? Какой же русский,
какой же новый русский не стремится
заставить все на свете сторониться?..
 
 
Но снова тишь, да гладь, да трясогузки,
да на мопеде старичок поддатый,
да мат, да стрекот без конца и края…
Опасливый и праздный соглядатай,
змеей безвредной прячусь и взираю.
Я никого здесь соблазнить не чаю.
Да этого, пожалуй, и не надо.
 

1997–1999

ГЕНЕЗИС

 
Все-то дяденьки, тетеньки,
паханы да папаши,
да братаны, да братцы,
да сынки у параши.
 
 
Все родимые, родные
и на вид, и на ощупь.
Все единоутробные
и сиамские, в общем.
 
 
И отцам-командирчикам
здесь дедов не унять.
Все родня здесь по матери,
всякий еб твою мать.
 
 
Эх, плетень ты двоюродный,
эх, седьмая водица!
Пусть семья не без урода —
не к лицу нам гордиться.
 
 
Ведь ухмылка фамильная
рот раззявила твой
бестревожно, бессильно…
Что ж ты как неродной?!
 

1998–1999

ДЕКАБРЬ

 
То Каем, то Гердой себя ощущая,
по грязному снегу к метро пробегая,
очки протирая сопливым платком,
и вновь поднимаясь в гриппозную слякоть,
и вновь ощущая желанье заплакать,
желанье схватиться вот с этим жлобом,
 
 
металлокерамикой в глотку вцепиться,
в падучей забиться, в экстазе забыться,
очки протирая, входя в гастроном,
и злясь, и скользя, и ползя понемножку
по грязному снегу, по гладкой дорожке,
по кочкам, по кочкам…
 

1999

* * *

 
Ум-па-па, ум-па-па,
старый вальсок.
Мокнет платок и седеет висок.
 
 
Ум-па-па, ум-па-па
ум-па-па-па,
воспоминаний теснится толпа.
 
 
Старый вальсок.
Голубой огонек.
Чей-то забытый кудрявый лобок.
 
 
Ум-па-па, ум-па-па,
ум-па-па, ум-па-па,
старый-престарый вальсок.
 
 
Старый дружок,
мне уже невдомек,
что там сулил нам ее голосок.
Память скупа, и певица глупа.
Ум-па-па, ум —
па-па!
 

1999

* * *

 
В вагоне ночном пассажиры сидят.
Читают они, или пьют, или спят.
И каждый отводит испуганный взгляд.
И каждый кругом виноват.
 
 
И что тут сказать, на кого тут пенять.
Уж лучше читать, или пить, или спать…
И каждый мечтает им всем показать
когда-нибудь кузькину мать.
 

1999

* * *

 
Объективности ради
мы запишем в тетради:
люди – гады, а смерть – неизбежна.
Зря нас манит безбрежность
или девы промежность —
безнадёжность кругом, безнадежность.
 
 
Впрочем, в той же тетради
я пишу Христа ради:
Ну не надо, дружок мой сердешный!..
Воет вихрь центробежный.
Мрак клубится кромешный…
 
 
Ангел нежный мой! Ангел мой нежный.
 

1999

* * *

 
Хорошо Честертону – он в Англии жил.
Потому-то и весел он был.
Ну а нам-то, а нам-то, России сынам,
как же все-таки справиться нам?
 
 
Jingle bells! В Дингли-Делл мистер Пиквик спешит.
Сэм Уэллер кухарку смешит.
И спасет Ланселот королеву свою
от слепого зловещего Пью.
 
 
Ну а в наших краях, в оренбургских степях
заметает следы снежный прах.
И Петрушин возок все пути не найдет.
И вожатый из снега встает.
 

1999

* * *

 
Наша Таня громко плачет.
Вашей Тане – хоть бы хны.
 
 
А хотелось бы иначе…
 
 
Снова тычет и бабачит
население страны.
 
 
Мы опять удивлены.
 

1999

* * *

 
На реках вавилонских стонем.
В тимпаны да кимвалы бьем.
То домового мы хороним.
То ведьму замуж выдаем.
 
 
Под посвист рака на горе
шабашим мы на телешоу,
и в этой мерзостной игре
жида венчаем с Макашовым.
 

1999

* * *

 
А наша кликуша
все кличет и кличет!
Осенней порой в поднебесье курлычет.
Зегзицею плачет, Есениным хнычет.
И все-то нас учит, и все-то нам тычет.
 
 
Беду накликает, врагов выкликает,
в пельменной над грязным стаканом икает.
Потом затихает
кликуша родная
и в медвытрезвителе спит-почивает.
 
 
Послушай, кликуша, найди себе мужа!
Не надо орать нам в прижатые уши!
Не надо спасать наши грешные души!
Иди-ка ты с Богом, мамаша-кликуша!
 
 
Но утром по новой она начинает —
стоит у метро, мелочишку сшибает,
журавушкой, ивушкой, чушкой рыдает.
И кличет. И клинское пиво лакает.
 

1999

NOTA BENE

 
Я был в Америке. Взбирался на небоскребы.
Я разговаривал с Бродским, и он научил меня, чтобы
я не подписывал книжки наискосок, потому
что это вульгарно и претенциозно. Ему самому
этот завет заповедала Анна Андревна когда-то.
Я, в свою очередь, это советую тоже, ребята.
Жалко, что если и дальше пойдет все своим чередом,
вам уже некому будет поведать о том.
 

1998

ГЕРОНТОЛОГИЧЕСКИЙ ДИПТИХ

1

 
Опрятная бедность.
Пристойная старость.
Одно только это теперь мне осталось.
Все было уже.
И не будет уже.
И это твой свет на восьмом этаже.
 

2

 
Пристойная бедность.
Опрятная старость.
Скорее бы это уже состоялось!
 
 
А то как в метро уступать – молодой,
а как полюбить – так и нет ни одной!
 

1999

ЦЕНТОН

 
Каждый пишет, как он слышит.
 
 
Каждый дрочит, как он хочет.
 
 
У кого чего болит,
тот о том и говорит!
 

1999

ЖАЛОБЫ ЧУРКИ

 
Ах, до чего же экзистенциальные
были проблемы тогда!
Нынче сугубо они материальные,
грубые, прямо беда!
 
 
Курсом рубля ежедневно волнуемый,
поиском службы томим,
мир бестолковый и непредсказуемый
я не считаю своим.
 
 
Мир тарабарский, и неописуемый,
и приставучий такой!
Оторопевши, шепчу я: «Да ну его!»,
вялой машу я рукой.
 
 
Раньше лежал он и ждал описания,
злым волкодавом рычал,
и нарушать роковое молчание
глупых детей подстрекал.
 
 
Гордо решались вопросы последние
там, у пивного ларька.
Дерзость безвредная. Денежки медные.
Медленные века.
 
 
Ну а теперь окружила действительность
липким блестящим кольцом…
Я ударяюсь легко и решительно
в грязь поскучневшим лицом.
 

1999

СТАРАЯ ПЕСНЯ О ГЛАВНОМ

 
Родина щедро поила.
И, в общем-то, сносно кормила.
А если когда и лупила,
то, честное слово, в полсилы.
Но нас она не любила.
И мы ее не любили.
 

1999

* * *

 
Не смотри телевизор. Не ходи в магазин.
Отключи телефон. Оставайся один.
Занимай оборону.
 
 
Не вставай с постели. Скажись больным.
Притворись немым или пьяным в дым.
Может быть, не тронут.
 
 
С головой укройся. Глаза закрой.
Отключи головной. Приглуши спинной.
Затаи дыханье.
 
 
Так бубнит в ночи застарелый страх
(то ли смерти страх, то ли жизни страх).
Даже слушать странно!
 

1999

С НОВЫМ ГОДОМ

 
На фоне неминучей смерти
давай с тобою обниматься,
руками слабыми цепляться
на лоне глупости и смерти.
 
 
Я так продрог, малютка Герда,
средь этой вечности безмозглой,
средь этой пустоты промозглой
под ненадежной этой твердью.
 
 
Кружатся бесы, вьются черти.
Я с духом собираюсь втуне,
чтоб наконец-то плюнуть, дунуть,
отречься наконец от смерти.
 
 
На этом фоне неминучем,
на лоне Мачехи могучей
давай с тобою обниматься,
давай за что-нибудь цепляться…
 

1998–1999

АНАТОМИЧЕСКОЕ

 
Из кожи лезет вон, выходит из себя,
Главу надменную вздымая к горним сферам,
Самодовленье духа истребя,
Явясь недолгой стойкости примером,
В багрянородном облике своем
Соединив черты плода и змия,
В промежный мрак стремясь, он острием
Нацелен все ж в пространства неземные!
 
 
Сей уд строптивый – двух господ слуга:
И Богу свечка он, и черту кочерга.
 

1983–1999

ПЕРЕЛОЖЕНИЕ ПСАЛМА

 
Нет мочи подражать Творцу
здесь, на сырой земле.
Как страшно первому лицу
в единственном числе.
 
 
И нет почти на мне лица.
Последней буквы страх.
Как трудно начинать с конца
лепить нелепый прах.
 
 
Тварь притворяется Творцом,
материя – Отцом.
Аз есмь, но знаю – дело швах
перед Твоим Лицом.
 

1982–1999

* * *

 
«Для того, чтоб узнать,
что там есть,
за полночным окном,
надо свет потушить.
 
 
Потому-то, быть может,
и не видим мы Бога,
а только свое отраженье.
Надо все потушить.
 
 
Только стоит ли Он
погруженья во тьму?»
 
 
Вот такие вот пошлости
я писал лет семнадцать назад.
 

1982–1999

* * *

 
Хорошо бы сложить стихи
исключительно из чепухи,
из совсем уж смешной ерунды,
из пустейшей словесной руды,
 
 
из пустот, из сплошных прорех,
из обмолвок счастливых тех,
что срываются с языка
у валяющих дурака —
 
 
чтоб угрюмому Хармсу назло
не разбили стихи стекло,
а, как свет или как сквозняк,
просочились бы просто так,
 
 
проскользнули б, как поздний луч
меж нависших кислотных туч,
просквозили бы и ушли,
как озон в городской пыли.
 

1999