Текст книги "Адвокат вольного города 7 (СИ)"

Автор книги: Тимофей Кулабухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– Басмати, если есть. С соевым китайским соусом, без специй, чтобы шло гротеском к яркому мясу, – я решил повыёживаться.

Он записал.

– Салат?

– Что-то лёгкое, на Ваш вкус. С уксусовой заправкой.

– Попрошу повара для Вас подобрать. Хлеб?

– Да.

– Какой.

– Белый, если у вас есть собственной выпечки.

– Конечно. Десерт?

– Да… – прежде чем он с поистине героическим терпением спросит меня «какой», – что-нибудь с кремом.

– Чаю?

– Да, вот чаю надо, совсем забыл. Чёрный классический.

– «Эрл грей». Могу подать сразу чайник.

– Да, будет чудесно.

…

Через час сорок минут я вышел из заведения, вернее почти выкатился, откушав так знатно, словно собрался добраться до Кустового пешком. Официант, которому я совершенно заслуженно дал десять рублей на чай, сердечно распрощался со мной.

А я пока размышлял мне, как попасть в так нужный мне город иным, нежели пеший переход, способом.

Была в «доезде» одна неприятная деталь, при приобретении билета и собственно, проезде, предъявлялся паспорт.

А гарантии, что у Вьюрковского не будет шпионов, что в Челябинске, что на общественном транспорте, не было.

Пока что я отправился в центральный парк, где посидел на лавке, почитал местную газету и послушал, как работает экстравагантный музыкант в дальней части аллеи. Необычный последователь то ли Каллиопы, то ли Эвтерпы аккомпанировал себе на балалайке и исполнял, причём, внезапно, не частушки, а нечто вроде баллад собственного сочинения про вольных людей, что отправляются в Сибирь искать там золото и самоцветные камни.

Когда он закончил, было уже темно, и пока он сворачивался, я подошёл и вручил ему пять рублей за отличное настроение и хорошо проведённое время.

Музыкант эти деньги с достоинством принял.

Направившись в направлении улицы, чтобы поймать извозчика, взором я почувствовал пятерых молодых прокуренных пареньков, двое из которых прятались в кустах, а остальные просто в полутьме.

Ну, что они тут делают, нетрудно понять. Гопота челябинская. Город большой, богатый, развитой, но и промышленность вместе с «городскими окраинами» развита. Да, парк центральный, но и жертвы тут бродят достаточно богатые.

Усмехнувшись, я сотворил иллюзию бронированной креветки и пустил её по аллее впереди себя. Они в растерянности оцепенели. Всё же прорывы – распространённая штука в Кустовом, где само пространство искалечено множеством порталов, для Челябинска это совершенно нетипичная штука.

Но когда креветка остановилась возле кустов и стала поворачиваться к ним, угрожающе шипя (да, постепенно я научил свои иллюзии издавать негромкие звуки), нервы искателей лёгкой наживы не выдержали, и они храбро совершили тактическое отступление, открыв мне свободный путь.

– Куда едем, господин хороший? – спросил извозчик.

– В «Трансвааль». А что, говорят, что беглый гражданин может добраться отсюда до Кустового?

– А Вам-то такое пошто? – с отчётливо прозвучавшим сомнением спросил он.

– Не мне, разумеется, может быть одному моему другу надо туда попасть.

– Билеть пусть купить, – он стеганул лошадку и двинулся в путь.

– При покупке билета надо паспорт предъявлять.

– Дык и в чём же проблема? – скептически вопросил извозчик.

– Ну, он был в одном заведении…

– Каком же?

– Заведении, где отдыхают. Навроде дома отдыха. И вот он там у администратора оставил паспорт, а когда уезжал, забыл паспорт.

– Да ну?

– Да, истинно так. Вот и хочет теперь съездить в Кустовой.

– Откуда выдачи нет?

– Это чистое совпадение. Он турист. Путешественник.

– Ну, оно ведь как, господин хороший? Мне вот вечером водочки выпить не на что. Если вдруг у меня лишние пять рублей окажутся, то может и подскажу, что да как.

…

Утром я позавтракал яичницей с беконом (прямо как англичанин какой-то) в кафе неподалёку от гостиницы и прямо оттуда, поскольку багажа у меня, кроме папки с документами, которую я всё равно не выпускал из рук, не было, взял извозчика и попросил отвезти меня на станцию «Узловая» к южной проходной.

На проходную я не пошёл, а направился в пивную, что была рядом с ней.

Небритый и недружелюбный продавец посмотрел на меня крайне неодобрительно. Уж больно я отличался от обычных обитателей этого района.

– Вы Макар?

– Ну, допустим. Может и Макар.

– А у меня для Макара пять рублей.

– Это точно для меня. Гоните деньгу!

– Для начала, – я обернулся, чтобы убедится, что рядом никого нет, – я от Николая Михайловича. И мне нужно познакомится с машинистом южных составов, которые собираются отправляться в Кустовой.

– Вам это зачем? – он хоть и не убрал просящую руку, но осматривал меня с изрядным сомнением.

– А что, чтобы знакомиться с машинистами южных составов обязательно быть в робе с номерком на груди?

– Как правило. А Вы не шпик, часом?

– Нет. У людей благородных тоже бывают проблемы с билетами.

– Тогда с Вас десятка, как с благородного, – радостно осклабился находчивый бармен.

– Бляха! Ну, хорошо.

Небритое звено коррупционной цепочки проводил меня к машинисту, который оставил замызганную кружку с пивом, хлопнул двумя ладонями по коленкам и бросил многозначительное:

– Двадцать пять. В кассе оно столько же стоит. А у меня вид!

Продавец пива, местный наливайкин, уже получивший от меня червонец, развернулся и ушёл, показывая, что дальнейшее развитие событий, как и то, что мы можем не договориться, его не волнуют никак.

– В целом, меня устраивает. Но мне бы детали.

– На кой хрен тебе детали? – машинист допил пиво и посмотрел на часы. – Отбытие у нас через три часа. Советую заправиться в дорогу.

– Чем? В каком смысле заправится?

– Пивка с собой взять, само собой. Мы же с таким видом поедем! А груз у нас мирный и скучный, чёрный уголь, пограничникам на нас плевать. Одену тебя в запасную форму помощника машиниста. Всё равно основной машинист у меня после своих гулек спит как собака, будешь заодно помогать. А чтобы не скучно, пиво!

– А разве начальство не запрещает?

– Эх, темнота! Я сам себе начальство. Документы уже выданы, запрошу у диспетчера и погнали. А на границе погранцы только контрабанду ищут и всё больше на вывоз с вольных земель. Кто повезёт их туда? А на беглого ты не похож. Так что если ты согласен, то гони аванс и знакомиться будем. Митяй!

– Игнат! – неосознанно, но вполне себе привычно, в очередной раз соврал я.

Глава 13
Граница

В прошлом своём мире я прожил долго и, казалось бы, насыщенно, повидал тоже немало. Но!

Сейчас-то я ехал на паровозе, то есть в паровом локомотиве, наслаждался шикарным видом и выполнял крайне важную и ответственную функцию – ничего не трогал руками.

Дмитрий Карпович, он же «Митяй» управлялся с управлением сложной машиной сам.

Для начала, ещё в депо, он загнал меня в кабину железной громадины и выдал потасканную безразмерную одежду и прокопчённую фуражку. Так я был посвящен в железнодорожные рабочие, со словами: «Смотри, не потеряй, твою мать!».

Ну то есть слово «потеряй» было несколько иным, тоже на «п», по звучанию гораздо ближе к «пролюби», но смысл мне более чем понятен.

Свой костюм я аккуратно сложил и убрал в большую холщовую сумку, а вот папку с документами продолжал носить с собой, только плотно закрыл, чтобы бесценное прошение не покрылось угольной пылью и гарью.

На одежде были просто невероятных размеров внутренние карманы, куда я и пристроил папку, так что руки мои освободились.

Кабина просторная, это прямо-таки громадная комната для балов или массовых застолий, причём всё в ней имело смысл и назначение.

Некоторую работу Митяй, после небольших колебаний и сомнений в моих способностях, мне всё же поручил.

Локомотив был соединён жесткой сцепкой с открытым полувагоном, на котором был навален уголь в громадных, иногда с конскую голову, кусках. Всё же, говоря о том, что паровоз топят, надо понимать это буквально. Только топлива он жрёт в громадных количествах. На то он и паровоз.

Митяй дал мне большую совковую лопату и кивком указал на низенькую вагонетку. Это, кстати, была вся инструкция помощника машиниста, то есть больше мне никто ничего не сказал и не объяснил.

Эту вагонетку я, орудуя длинной и как почти всё тут, грязной металлической ручкой вагонетки, откатил через свободно открывающуюся в обе сторону дверь в задней части кабины и нагрузил углём из полувагона. Каталась вагонетка по выемкам, то есть как рельсы, только наоборот – полозья утоплены в пол, причём имелся и мост из полувагона в локомотив. Если в выемки попадали куски угля и мусор, то угольная тележка разгневанно гремела колёсами, с хрустом проезжая по мусору.

Нагрузил я по неопытности так щедро, что потом еле упёр. Когда дотащил, то оказалось, что лопату забыл снаружи и пришлось сбегать ещё раз.

Раструб (или как этот зев называется?) открывался просто, запорная ручка поднималась лопатой чуть вверх и отклонялась в сторону, отчего оказывалась лежащей на специальном уступе, а массивную дверцу с керамической сердцевиной можно было легко сдвигать влево.

Огонь внутри не то, чтобы горел, а скорее лениво тлел.

Пока я неловко копался с углём, Митяй, прихватив какой-то крюк, сиганул на насыпь и ушёл проверять колёсные пары и путь.

Я же накидал некоторое количество угля в «жерло».

Кидать нужно сравнительно далеко. Примерно на этом этапе я понял, зачем у лопаты ручка длиной более двух метров. Первые полметра сетчатые стенки, зона горения много глубже, и она поистине громадного размера.

Поначалу вновь помещённый уголь просто лежал, словно отдыхая, на тлеющих старых углях печи, однако в какой-то момент то один, то другой кусок стали заниматься синеватыми, переходящими в жаркий оранжевый цвет язычков огня. Постепенно всё больше камней охватывало неяркое, но спокойное, жаркое и сильное пламя.

Так, конечно, видно, что уголь – это весьма почтенное топливо. Горит небольшими всполохами, без спецэффектов, а жар даёт отменный.

– Дальше я сам. Хотя нет, привези-ка полную вагонетку угля, чтобы был, – с этими словами Митяй достал из кармана висящей куртки длинную узкую бутыль и сделал из ней богатырский глоток.

Подозреваю только, что это была не колодезная водица.

– А разве можно пить на работе? – с явным сомнением спросил я.

– Ветер дует, ходим туда-сюда… Это чтобы не застудиться и чёрные сопли из ноздрей выгнать!

Я набрал ещё угля, притащил, а Митяй тем временем шерудил в зоне сгорания феноменально длинной кочергой такого размера, что казалось, она была способна пошевелить угли в аду, не выходя из кабины паровоза.

Котёл постепенно грелся, Митяй снова вылез и, ловко (что было особенно примечательно учитывая, что он только что влил в себя добрую порцию водки) пройдя по узкому уступу внешнего края корпуса локомотива, по обшивке котла, защищённого лишь низенькой оградкой, дотянулся до какой-то цепи, свисающей с непонятной конструкции. Потянул, и повернул к нам длинную изогнутую трубу, которую, путём нехитрых манипуляций, совмещённых со скупо, но метко выдаваемыми матюками, направил к одному из многочисленных и малопонятных мне люков, ведущему в локомотив.

Он залез на самый край, поколдовал с трубой и оттуда пошла вода, которая с шумом устремилась куда-то внутрь, в недра паровоза.

Температура котла (а я уже понял, что её показывает здоровенный циферблат чуть ли не посредине на внешнем краю) от долива холодной воды никак не снизилась, отчего я сделал вывод, что льёт её Митяй не в основной котёл, а какую-то вспомогательную ёмкость.

Вернувшись, Митяй вытер руки о большое буро-красное полотнище, густо испачканное углём и угольной золой.

– Ну что, котёл скоро будет готов. Уровень в норме, тормозная система в норме, запасы пополнены.

Все передняя часть (то есть та, которая идёт по ходу движения) кабины была усеяна рычажками, круглыми датчиками, рукоятями кранов и прочими имеющими смысл и функционал запорами.

Для удобства сама по себе стенка с переплетением трубок и выступов была чёрная (и этот цвет она сохраняла), а все датчики и прочий «интерфейс» медно-золотыми с белыми сердцевинами, то есть изначально такими, а сейчас сильно закопчёнными и потемневшими. Тем не менее всё вполне себе функционировало и что-то значило.

Машинист не глядя открыл крышку висящей на стене коробки и, потянувшись, достал оттуда телефонную трубку на длинном перемотанном чем-то вроде изоленты шнуре. В ответ на мой удивлённый взгляд, снисходительно пояснил:

– Да не дрейфь ты, темнота необученная, это рация, просто модель такая.

Пощёлкав тумблером и настройками, он натужно откашлялся прямо в трубку, отчего оттуда немедленно раздался возмущённый женский голос:

– Митяй, ты там очешуел в край? Я вот щас таки брошу всё и приду тебя отмудохать. Хрен ты пучеглазый, ты на кой в трубку кашляешь? Помираешь, что ли, от чахотки? Так это была бы лучшая новость за неделю. Ты лучше скажи, твой дерьмовоз готов к схватке со степью?

– Светочка, ты не ругайся так.

– А ты мне не светочкай, а докладывай толком!

– Диспетчер, я прошу прощения за все причинённые по незнанию обиды! – Митяй прижал у груди бутылку, причём я не смог толком вспомнить момент, когда она оказалась у него в руке. – Как на духу, докладываю, к выходу на маршрут готовы.

– Какой ты у меня сегодня номер, Митяй? – спросил, чуть смягчившись, голос.

– Я искренне рассчитываю всегда быть в твоём сердце первым! – не растерявшись, по-гусарски выдал Митяй и посмотрел на индикатор давления в котле.

– Не ёрничай. А, нашли. Ты по десять сорок восемь сегодня?

– Да, вроде того. Уголёк везу и пару закрытых вагонов с каким-то шахтным оборудованием.

– Ты там пил, что ли? – казалось, голос принюхивается. Митяй в этот момент как раз делал очередной глоток из бутылки, выпучил глаза и наклонил её назад, ухитрившись при выполнении манёвра не пролить ни капли.

– Светочка, как можно⁈

– Не светочкай мне. Алкаши. Понабрали в окрестных пивных. Наловили насильно.

– Светочка, я из Твери.

– Выгнали, значит, из Твери-то. Скажи, как есть, пил?

– Нет.

– Не верю! – женский вариант Станиславского отчётливо принюхивался, словно через трубку можно было что-то учуять.

– Так ты приходи и проверь. А я как раз сбегаю цветы куплю. Только ты тогда от меня так просто не отделаешься.

– Да кому ты нужен⁈ Ладно… Приборы?

– Норма.

– Запас топлива?

– Почитай четыре тонны на прицепе, не считая того, что я его же везу.

– Тьфу, ну да. Воды долил?

– Обижаешь!

– Да ну? А кто в степи ночевал трижды? А кто под Кижмой из-за этого весь путь остановил на сутки?

– Это шесть лет назад было, Света! Кто старое помянет, тому глаз вон.

– Кто старое забудет, тому мы на бумажечку запишем или рисунок нарисуем, чтоб не забывал, – сварливо ответила диспетчер. – Точно залил?

– Да точно!

– Поклянись чем-то дорогим твоему сердцу!

– Да чтоб мне до конца жизни трезвым ходить и без шапки!

– Ладно. Оставайся в канале.

Митяй посмотрел на меня и подмигнул. Я в ожидании присел на одном из кресел, стараясь не шевелиться лишний раз. Потом жестом показал, мол, может ещё несколько лопат угля закинуть?

Митяй поощрительно кивнул.

– Десять сорок восемь, стрелки выставлены на выход по третьему. Передала по команде, проверяй фонари. И не вздумай снова остановиться у пивной, Митяй, я всё помню! Фиксирую время отхода. Вы в графике, десять сорок восемь.

– Есть, диспетчер. Светочка, я целую тебя нежно в губы. Тебе чего-то привезти из Кустового?

– Мужика нормального, чтобы не бухал как полковой конь и не судимый был. Всё, отчаливай, старый пират, мне работать пора. Попутного ветра в горбатую спину. Конец связи.

Митяй положил трубку, пристроил бутылку, и освободившейся рукой потянул за какую-то ручку на тросе, отчего наш паровоз пронзительно загудел трижды.

Несмотря на то, что котёл располагался перед нами, то есть перед кабиной и блокировал почти весь обзор, боковые окна, поистине панорамные, были чисты, а места машиниста и помощника машиниста, то есть меня, располагались в самых передних углах, в правом (его) и моё – в левом. Таким образом, за счёт того, что громадина котла паровоза была всё же уже кабины машиниста, машинист смотрел вперёд через своё окно на путь и видел его, а если прибавить к этому помощника (и если бы он не спал где-то тут, по словам Митяя), то тот также мог контролировать впередилежащий путь.

У каждого из нас было кресло, причём кресло Митяя отчётливо комфортнее, новее и лучше. Иерархия кресел, как способ дифференциации общества и коллектива.

Мне было пофигу состояние кресла. Пиво с собой я не брал, хотя вид после того, как мы плавно разогнались и покинули депо сквозь настежь распахнутые ворота, открывался величественный. Стоял ясный день, и мы долго-долго ехали. После того, как мы миновали пригород и несколько стрелок, где стрелочники показывали что-то при помощи флажков, Митяй заметно успокоился и открыл своё пиво, которым стал основательно и неторопливо полировать ранее выпитую водочку.

Поскольку он ещё и закусывал, то на большом инструментальном ящике, который он использовал как стол, выложил засоленную рыбу и со вкусом кушал её. Чтобы было нескучно, он травил мне байки про железные дороги и какие происшествия приключались с ним в ходе его карьеры.

Я же честно выполнял функции помощника машиниста (хотя от этого в процессе и перемазался, как натуральный чёрт), таскал уголь, загружал его в зону горения, а когда Митяй велел, даже иногда дёргал за ручку и паровоз протяжно гудел.

Пока мы ехали, чтобы как-то разнообразить время в пути, а также потому, что в отличие от Митяя, я не пил и его истории меня скорее ужасали, чем веселили, спросил машиниста:

– А откуда свет. Ну я имею в виду, откуда электричество? Ведь паровоз освещает себе путь громадным фонарём! Он электрический.

– Конечно! Раньше были на керосине и жгли они его уйму. Сейчас лампы накаливания, никаких макров. Экономия!

– Так откуда ток?

– Ну, тут дело какое, – Митяй не стал меня подкалывать по поводу технической безграмотности и удивительным образом сохранял сравнительно трезвое мышление и состояние ума. – Мы же паровоз? Ну, в смысле едем на нём?

– Да, паровоз.

– А паровоз от слова пар, так?

– Принцип работы паровоза, как в котле создаётся давление, как пар вырывается и толкает поршни, которые приводят в движение колёсную группу, я себе представляю. Но также понимаю, что электричество в этом процессе не участвует.

– Верно. Но пар, он и в Африке пар. Его надо куда-то отводить. Если бы мы посмотрели снаружи локомотива, – он ткнул пальцем куда-то вперёд и чуть вверх, то увидели бы чёрную такую штуку, как улитку, только с две тонны весом. Она чёрная, как многое тут, так что без ста грамм не разберёшь, но это не совсем часть парового механизма. Это паровая турбина. Знаешь принцип действия турбины?

– В общих чертах, в школе учил.

– Пар беспрерывно двигает в турбине лопасти на оси, ось крутит динаму, а та самая динама заряжает аккумуляторы. Что самое забавное, для перемещения паровоза этот аккумулятор не нужен. Вот таким макаром электричество, изначально совершенной системе паровоза чуждое, плотно в нём поселилось.

– Освещение?

– Да, оно даёт свет в кабине, и наш маршевый фонарь питает. И помпу высокого давления гоняет, которая делает температуру в котле равномерной и помпу фильтра тоже, за счёт чего вода в котле достаточно чистая, хоть чай заваривай. И пожарное оборудование на электричестве, рация опять-таки.

– Круто.

– Железные дороги высокотехноло… логи… высокой. Тьфу! Короче, за железные дороги!

…

Несмотря на кажущуюся скорость, паровоз, тем более такой как наш, грузовой, двигался сравнительно медленно и к границе мы прибыли уже после заката. Митяй предупредил, что мы пребываем почти одновременно с пассажирским составом, так что на нас, если не плевать, то… Основной интерес у пограничников к толпе пассажиров, пересекающих границу республики, тому, что они могут везти и кто они такие.

Особый интерес у погранцов вызывал тот факт, что Кустовой – город вольный, где пряталась от правосудия орда каторжников, преступников и прочих криминальных элементов, которым в эту вольницу надо было как-то попасть. Граница – узкое место, где эту рыбку пограничники ловили.

Поезд остановился. Митяй высунулся на улицу, вздохнул, потом сел на своё кресло и, балансируя бумажками на коленке, принялся что-то рисовать и писать в каких-то документах.

Наш состав поставили в боковой путь, кармашек, где мы целых сорок минут ждали, чтобы к нам пришёл наш пограничник со штампом о проходе границы.

Тяжёлый удар кулака о дверь сопровождался громогласным «Откройте, служба государственной границы!».

– Заходи, чего стучишь! – проорал в ответ Митяй.

Зашёл пограничник и для начала стал зачем-то принюхиваться, что смотрелось комично, потому что он сочетал это с серьёзным и даже надменным выражением лица.

Потом он прошёлся и открыл стенной шкаф, в котором обнаружил спящего и всё ещё дышавшего перегаром железнодорожника. Так я узнал, где первый помощник (я-то был вторым).

– Спит, что ли? – спросил донельзя серьёзный пограничник.

– Спит. И будет спать, – уверенно ответил Митяй. – Он гульбанил четверо суток, вернулся на одних инстинктах. Чего б ему не спать?

– А документы его?

– У меня.

– Это нарушение!

– С чего бы это? – искренне возмутился Митяй. – Где это сказано, что пересекающий границу должен быть трезв, как стёклышко?

– Так он не то, чтобы просто не трезв, он вообще спит?

– А на кой ему бдеть? Дай малому поспать, чего пристал⁈

– Мне надо личность установить.

– Флаг в руки. В смысле, документ в руки и устанавливай, сколько влезет.

Пограничник взял в руки наши паспорта и выжидающе засопел.

– Хорошилов! – с нажимом сказал Митяй.

– Да-да?

– Денег не дам.

Пограничник возмущённо приподнял бровь.

– Денег не дам, – повторил Митяй. – Я сегодня пустой, ничего не везу.

– Я вообще не понимаю, о чём ты, – он покосился на меня и добавил шёпотом (а и всё равно я услышал). – Как ничего?

– Ну такой день, Хорошилов. Какое-то время ничего, кроме водки в моих жилах.

Пограничник разочаровано вздохнул и без энтузиазма помусолил документы.

– А вот он? – Хорошилов безошибочно показал на меня.

– Тоже не дам. Он не каторжанин. Неужто не видишь?

– А зачем же?

– Безбилетник, токма я его оформил, как помощника и в реестр вписал. Показать?

– А зачем ты его вписал?

– Зачем-зачем. Ты глупый что ли, Хорошилов? Он же деньги на билет пропил вместе со мной.

– А может всё же беглый? Или в розыске? А, отвечай, помощник?

– Я что? Я ничего. Я почти не пью, – привычно сделав глупое лицо, почтительно стал перед пограничником.

– А скинь-ка на секунду куртку от формы, я на тебя полюбуюсь.

Я оголился по пояс.

– Ну, видишь, Хорошилов, каторжанских татуировок нет.

– Вижу, не слепой. А зачем же ты, голубчик, в Кустовой пробираешься?

– Я же ей говорил, что не пью. А если пью, то не пьянею. И коня ейного папаши не я пропил. А она дрыном, стервь! Говорит, уходи из дома.

– От жены сбёг? – предположил пограничник.

– Нет, у нас крепкий брак, -убеждённо соврал я

– Точно, сбёг! Ещё и алкаш, – уверился Хорошилов.

– Денег не дам! – упрямо стоял на своём Митяй.

– Ну хоть налей, – просительно заворчал пограничник.

– Тебе ж нельзя, ты на службе, – хитро прищурился железнодорожник.

– Как и тебе, Митяй, как и тебе.