Текст книги "Виновны в защите Родины, или Русский"

Автор книги: Тимофей Круглов

Глава 3

– 19-го, ночью, обстреляли наш пост в Доме печати. Понятно, что мы стали прочесывать город. В результате задержали микроавтобус с пятью боевиками. Допросили на базе, дали немного звиздюлей, а потом доставили в Советскую прокуратуру на Райня. Ты у Рейниекса бывал?

– Смешно у нас – прокуратура Латвийской ССР аккурат на углу у латышского памятника Свободы, – хмыкнул Иванов. – Про боевиков я в курсе немного, Чизгинцев днем успел поделиться.

– А, ну тогда хорошо, я вкратце. – Мурашову явно не хотелось ничего обсуждать, а хотелось ему спать, но скоро уже новый день, на базу непременно начнутся визиты со всех заинтересованных сторон, и Поручик должен быть в курсе деталей происходящего – это уже будет его работа. Толик свое дело сделал, автомат долго остывать не хотел после перегрева. Все же АКСУ не для боя сделан. Так, пару очередей выпустить при задержании. А для серьезного боя нужен АКМ.

– Вкратце, значит. – Совершенно некстати Толяна снова разморило. Не было захватывающего приключения, был бестолковый, как обычно, только затянутый бой. Да еще – никто не хотел никого убивать, потому что непонятно совершенно было, кто и где, зачем, за что и сколько? Хуже нет, когда задача неясна, когда ты вынужден думать не об уничтожении противника, а о том, где он, настоящий, прячется, и чья это на самом деле провокация, и что выгодно было ее авторам, а значит, в первую очередь, надо просто разгадать – на что не поддаться, кого не подстрелить по чужой наводке, к его же, гада, выгоде. А еще людей сохранить, и себя бы тоже, любимого. Но это потом. Час почти прошел, пока перестреливались, потом два часа в захваченном министерстве, а время куда-то запропастилось, да и думать было не так уж просто под пулями. Самому бы сперва уяснить, кто и что, а тут еще Валерку ориентировать… А всего бы лучше – сто граммов – и спать, спать, спать.

– Короче, у боевиков документы шифрованные – передвижения они отслеживали.

– Ваши или всех?

– Да всех подряд, похоже. Наши экипажи, командующего округом, даже ваш рафик, похоже, отмечен. Ну, оперативного интереса это особого не представляет. Шифр примитивный, поэтому просто прикинули характер записей, и все.

– Принадлежность? Оружие? Конкретная задача?

– Я только на первичном допросе присутствовал, так что извини, чем богаты, тем и рады.

– Ничего, ты говори, что слышал. Я видео уже отсмотрел, Васильев снимал повторный допрос в прокуратуре.

– Наш пострел везде поспел. – Присвистнул тихонько Толик, оглянулся на безмятежно спящего водителя и продолжил, собравшись с мыслями, царапая незаметно для себя ладонь острием пули завалявшегося в кармане патрона: – Ребята Бесхлебникова – из «стражей порядка». Как сейчас говорится, незаконное вооруженное формирование. Только оно со стороны нашей прокуратуры незаконное, а со стороны латышской прокуратуры и латышского МВД – очень даже законное. Они сразу давить начали: выпускайте, мол, произвол и прочая муйня.

– Бесхлебников, сука, себя уже по-латышски – Майзниексом величает, странно, что не Безмайзниексом, – сварливо проворчал Иванов. Мурашов понял почему – Бесхлебников был в прошлом кадровым офицером милиции, а милицию Валерий Алексеевич по старой привычке не жаловал, не говоря уже о предателях. Впрочем, предателей этих было на каждом шагу теперь, и не только в милиции, но и в КГБ, и даже в армии уже появились. Так что Толик ворчание пропустил мимо ушей и стал рассказывать дальше – уж очень хотелось выиграть время для сна.

– Бесхлебникова, значит, ребята… Ну, ребята – это сильно сказано. Мужики молодые – от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Правда, ты сам понял, раз видео смотрел, – подготовки у них ноль – так, не очень идейные добровольцы – пожрать и выпить да денег сверху получить.

Пистолет они сбросили один – это точно. Патроны не успели, причем патроны оказались у всех почти, значит, и оружие было. Три ящика бутылок с горючей смесью. Холодное оружие, цепи велосипедные, баллончики с паралитическим газом – джентльменский набор борца за независимость, короче, можешь так и написать.

– Так и напишем. Рощин подъедет утром, сделает материал и для нас, и для «Советской Латвии».

– Хорошо. Так, что у нас еще… привязать их к нападению на Дом «печали» пока не удалось. Но там много другого еще оказалось. Хотя ничего, в сущности, нового. Потому-то я и не пойму, чего ради за них так рьяно все заступаться стали – от правительства до московских генералов.

– Даже так?

– Даже так. Давят, суки, как будто у боевиков штаб в Кремле, а не в Старой Риге. У Чеса уже уши от телефонной трубки опухли – натер, говорит.

– Кстати, на видео эти орлы обкакавшиеся признались, что работают за деньги. Жаловались, что если в первое время на баррикадах давали талоны в дорогие кафе за счет Совмина и хорошую водку или даже коньяк доставляли, то теперь только бутербродами кормят и вместо водки спирт разведенный, а то и вовсе паленый привозят. Но про серьезные вещи молчат, скорее всего и не в курсе просто. Радиопозывные и коды сдали. Конкретная задача – следить за передвижениями советского военного начальства, лидеров партии и Интерфронта, кто попадется, короче. И быть на связи и подхвате – вот и все. У них таких рафиков по Риге десяток примерно постоянно циркулирует, между прочим.

– Так если ты все знаешь, да еще лучше меня, что я тут время трачу?! – возмутился Толян.

– Я знаю только до этого момента. А про «потом» я ничего не знаю – как все с МВД реально закрутилось, и со стрельбой… Я как раз домой поехал.

– Ну ладно. В общем, вчера весь день наезжали на нашу прокуратуру и на нас, грозились санкциями, какими на хер санкциями?! А потом сменили тактику. Пошли анонимные звонки на базу с угрозами – вырежем семьи омоновцев. Адреса наши называли домашние, имена жен и детей… У Чука все записано с Феликсом, можешь потом послушать. Только через Чехова, пусть он команду даст. они без него все равно никого в техническую группу не подпустят. – Иванов только кивнул, подпер лицо руками и так и слушал дальше с закрытыми глазами, запоминая, делая по ходу какие-то заметки «на подкорке» и так же точно, как Толян, сопротивлялся навалившейся снова дремоте – тепло и уютно стало в кубрике, так уютно горел ночничок, таким спокойным был голос Мурашова, словно о рыбалке рассказывает старому другу. В коридоре тем временем началась опять какая-то жизнь – кто-то топал туда-сюда, открывались и закрывались двери кубриков, потом зарычал вдруг двигатель БТРа и слышно было, как он переехал на другое место. Но, пока их самих не трогали, можно было договорить.

– Потом вдруг к телефону попросили исполняющего обязанности командира 3-го взвода… «Послушай, как твоя жена балдеет!..» А у него жена беременная… И что он там слышал, я не знаю. Знаю только, что его сразу к начштаба посадили, чтобы вместе со взводом куда не сорвался. А минут через сорок жена ему уже сама позвонила, сказала, что ее изнасиловали и не отпускают. Потом опять звонки – с угрозами другим семьям.

– Эмоциональный фон создавали, суки, – тяжело проговорил Иванов, растирая лицо руками. «Как же вы удержались?» – хотел он спросить, но не стал, раз удержались, не важно уже как.

– Ну, это у них получилось. «фон» был такой, что пол-Риги могло на уши встать вместе с боевиками. – Толян вспомнил наконец, что есть же на свете сигареты, закурил, дал прикурить Иванову. – Меня Питон вызвал, сказал, что пришла информация о возможном нападении на прокуратуру, куда к вечеру перевезли боевиков. А, это ты знаешь… Чес был в курсе уже, конечно. Сформировали наряд для усиления охраны прокуратуры, да и ребят сменять пора было.

Выехали на нескольких машинах. Чес на «Волге» поехал в прокуратуру сразу, он и Лактиона взял с собой, чтобы тот заявление написал прокурору про изнасилование и похищение жены. Ну ясно, что не одни они поехали. Я и Кузя с нарядом отправились обычным путем – по бульвару Райниса. Архаров со мной был в «уазике», Кабан, ну еще несколько человек в грузовике. Двенадцать человек, если всех посчитать, вместе с Чесом. Специально же не готовились, поехали как обычно – берет, автомат, по два, хорошо, если по четыре магазина с собой, броники, понятно, надели. Два РПК, одна СВД, по паре гранат, штатная «Черемуха» – и все.

И вот перед этим самым долбаным ущельем между МВД и гостиницей «Ридзине» попадаем в клещи. Одновременно по нам открывают огонь со всех сторон – из дверей «Ридзене», из окон МВД, из парка Коммунаров и со стороны Бастионной горки. А темно уже, двадцать один час примерно. Они трассерами все перечеркнули, куда деваться – непонятно. Покинули машины, «бобик» загорелся сразу. Прижались по стеночкам министерства в мертвую зону, часть людей перебежала за деревья – к началу парка у Бастионки. Тогда еще со здания Госкомитета по строительству из пулемета стали поливать нас. Но неудобно им – сверху, да и улочка узкая. Со стороны памятника Свободы трассеры тоже в нас летят, в тех, кто с краю парка, у горки, за деревьями притулился. потом по толпе зевак-идиотов, которые там собрались; так ведь из МВД же по ним, по гражданским, тоже палят, представляешь?

Несколько машин на бульваре Райня подожгли, те полыхают, все громыхает со всех сторон, ориентации никакой. Мы рассредоточились по «мертвым» относительно зонам, огрызаемся по окнам МВД, чтобы только не дать им прицельный огонь вести. Но они же бьют не столько по нас, сколько по парку, по улицам – такое впечатление, что сразу в нескольких кварталах война началась, а это же не мы с ними перестреливаемся, а они в белый свет и город со всех сторон лупят. Стекло сверху битое сыплется, штукатурка от стен летит, рикошеты воют, мат-перемат, конечно. Мы почти не стреляем, патроны бережем, а они.

– Кто они-то?

– Да если б я знал! Ну, из МВД – понятно, там латышская сельская милиция на усилении сидела, как потом оказалось – народу много – несколько десятков стволов. А остальные. На Бастионной горке видели людей в касках и брониках, которые обстреливали и нас, и МВД, и штатских на улицах.

Чес был в прокуратуре, когда выстрелы услышал, сунулся на улицу, там какой-то мудак – в каске и бронежилете армейских – на штатской одежке – перед собой девчонку щитом поставил и очередями из-за нее фига-чит. Командир по рации нам кричит: «Только не убивайте никого! Только не убивайте!» А мы, можно подумать, видим, кого убивать, – стреляют изо всех окон, да из парка, из темноты. Прижмешься к стеночке или к дереву, автомат к сердцу прижмешь и только башкой ворочаешь – кто рядом из наших, да куда трассеры ложатся? А время все идет, а они все херачат и херачат. Короче, бой в городе неизвестно с кем – неприятный аттракцион. Народу с оружием оказалось вокруг – чуть не сотня. Кто-то под нас работал – в черных комбезах, кто-то под солдат, кто-то в штатском. И все по-русски матерятся, ебстественно! А кто это был? Откуда я знаю, если нас было двенадцать человек всего сначала!

Чес подкрепление организовал из прокуратуры, благо рядом – двести метров. Кузя с парой бойцов и с пулеметом вышибли двери в Госкомитете по строительству, заняли второй этаж, откуда по нас стреляли сначала, – там уже никого, одни гильзы стреляные. Ну, мужики пулемет поставили прямо напротив министерства – окна в окна – стали нас прикрывать огнем.

Республиканский военкомат тоже обстреляли, так те просто закрылись и сидели тихо. Потом сообщили, что кто-то у них по крышам ползает. А это же один, считай, внутренний двор с МВД. Раненые среди зевак появились, подъехала пара «Скорых», мы еще эвакуацию раненых прикрыли, как могли.

А вокруг столько мудаков с телекамерами нарисовалось сразу, явно ждали они представления. Ну, нам деваться некуда, пришлось, чтобы укрыться от огня, брать штурмом МВД. Забросали разбитые окна на первом этаже «Черемухой», вломились в главную дверь, вошли внутрь с двух сторон. бойцы машиной хозворота еще ломанули, с черного хода.

Кто-то отстреливался, кто-то сразу оружие сдал, кто-то ноги сделал, вероятно, по крышам.

Там на пятом этаже Индриковс оказался – замминистра, так он, гад, в советской парадной форме сидел, в фуражке генеральской, запершись в своем кабинете. Не, не стрелял он, что ты. Он пацифист оказался – у него даже пистолета не было. Больше часа сидел запершись, пока бой шел, и даже автомата не потребовал себе принести, генерал! Фуражку с него сбили да башкой в персональный унитаз макнули пару раз, больше не трогали.

С Индриковсом вообще непонятно. Целый замминистра спрятался вместе со своим водителем на пятом этаже в своем кабинете, забаррикадировал дверь столом и. все. Сидел, ждал – отобьются его подчиненные или постреляют их? Просто песец! Наскоро здание министерства прочесали, заняли оборону – тут еще наши подъехали. Гончаренко в качестве парламентера приперся; замкомандующего округом, на которого стали давить Москва и латыши одновременно, подключился. А еще Рубикс истерику устроил, что ЦК собираются штурмовать какие-то неизвестные люди.

Там по ходу много чего занятного было, все не сообразишь сразу, да и со всех сторон боя тоже не увидишь. Это надо неделю еще все вместе складывать. Улицы кто перекрывал на подступах к МВД во время столкновения и чьи это были машины? Кто с Бастионки стрелял? Кто из «Ридзене»? Кто трупов наделал среди населения? Мы-то кого порешили? Один милиционер в министерстве, и трое-четверо раненых там же, в дежурке. Да и то еще разобраться надо. А штатских на улице и в парке кто положил?

Короче говоря, начальство договорилось, генерала латышского мы отпустили, командир дал команду покинуть здание и в колонне, под прикрытием армии, следовать на базу. По пути еще в ЦК заскочили, колонна стояла долго. там Чеслав за шиворот Рубикса тряс, я сам видел, а по какой причине, не знаю. Это ты лучше Питона спроси, но это уже не для эфира будет, сам понимаешь. Я вас познакомлю поближе потом. Женщину нашу отпустили сразу, говорят.

У меня ни царапины, осколками камня только чуть посекло, когда очередь слишком близко в стену стебанула. Остальные тоже в целом живы-здоровы. Лашкета броник спас – ему прямо в грудь из пистолета шмальнули. Как нас там всех не положили, не знаю. Тут не только наша заслуга, но еще и цели у них такой не было, очевидно, нас всех пострелять. У них, похоже, главная цель была – цивильных валить, чтобы крови невинной было побольше. А мы уж так, если на мушку попадемся. Да только мы попадаться не пожелали. У меня вон патронов осталось полтора магазина из четырех. Захотели бы мы – положили бы милиции латышской горку. Так командир только и орет – никого не убивайте! Ну, мы и не убивали никого. Почти. Наоборот, били по огневым точкам, тем, что по городу вели беспорядочный огонь, чтобы они с перепугу гражданских поменьше положили. Но всех собак теперь на нас повесят – это точно! Уже приказ был сдать все оружие, которое участвовало в бою, на «отстрел» – на экспертизу.

Только теперь Иванов заметил, что и у Мишки, и у Толика уже не АКСУ, а потертые, старенькие десантные «калаши».

– А это откуда?

– Из резерва… – бойко соврал Толик.

– Из школы милиции конфискованы? Когда латышей разоружали?

– Ну, может быть. ты у начальства спроси, оно тебе доложит, – засмеялся Мурашов впервые за всю ночь, оттаял наверное. – Что еще нового? Со всей Латвии милиция латышская едет в Ригу – приказано прибыть в полном вооружении. О приказе Вазниса стрелять по омоновцам без предупреждения ты знаешь. Рижский гарнизон эти приказы, конечно, на три буквы послал, а вот «крестьяне» с оружием – из Бауски да Тукумса – они же мудаки полные, они же не знают, на кого их натравливают.

– Ладно, Толян, вроде ясно, что ничего не ясно. – задумчиво протянул Валерий Алексеевич. – Ну, поговорим с Чесом, Чизгинцевым, с Кузей, с Питоном, в конце концов – выстроим общую позицию и будем кино делать для Центрального телевидения. Чем скорее, тем лучше. Странно, что Вазнис, министр-то, в Москву как раз вчера укатил. И командующего ПрибВО на месте не оказалось… Ладно. Утром позвоню Васильеву, будем снимать Чеслава, если договоримся. Пусть в кадре сделает разбор полетов от первого лица. Это вам, в конце концов, нужно…

– Вам-нам… – вздохнул Толик.

– Ну, нам, но и вам, то есть всем нам, тьфу, едрить твою за ногу, что ты меня путаешь? – выругался Валерий Алексеевич. – Я и так уже не понимаю, кто я и где я, ты еще тут.

– А ты не путайся, господин Поручик, – ядовито заметил Толян, – ты лучше переоденься, да пойдем оружие получать. А потом – спать!

– Да на кой хрен мне оружие? Мне твоего пистолета хватит, чтобы застрелиться! – вскипел вдруг Иванов. – Личное оружие для личных дел! Что мне с ним, ворон пугать? На, забери! – Он сунул руку под матрас и положил на стол Толиков ПМ рукояткой вперед. – Патроны я не брал.

– Не шуми, 7,62 получишь, по моей личной протекции, заметь! А гранаты я тебе сам выдам. – Толик быстро нагнулся и с шумом вытащил из под своей койки ящик с РГД-5.

Тебе сколько?

– Нисколько! Я тут что, по-твоему, месяц с вами сидеть буду, охранять вас?

– Ну, недельку-то уж побудь. Договорись там, как-нибудь, на Смилшу!

– Да на фига?

– Да все равно все журналюги к нам теперь поедут, и все новости у нас будут в первую очередь, а не на Смилшу, для тебя ж стараюсь!

– Да у меня дел по горло, мне теперь вас информационно из дерьма вытаскивать!

– Вот отсюда и будешь вытаскивать!

– Да фули ты командуешь тут, лейтенант? Ты мне кто вообще?

– Друг я тебе вообще-то, – тихо ответил Толян и прижав длинный, все еще черный палец к губам, выразительно показал глазами на завозившегося во сне Мишку.

– Таких друзей – за. нос и в музей! – ворчал Валерий Алексеевич, прикидывая про себя, что ему на самом деле полезней для дела – остаться на базе или вернуться на Смилшу.

– Ты что, меня поближе к отряду подтащить хочешь, так и скажи.

– Да я-то тут при чем? – сделал невинное лицо Мурашов. – Тут и другие есть желающие, не мне чета. Да и потом, тебя давно уже не подтаскивать, оттащить вряд ли получится.

– А Чехову я на кой ляд сдался?! – резко поднялся с койки Иванов, накидывая куртку.

– Догадливый у меня друган, – медленно, с ударением на слове «догадливый» протянул Толик.

– Ага, трудно догадаться! «Старший инспектор аналитической группы», – издевательски процитировал Питона Валерий Алексеевич. – Лучше б он был инспектором ГАИ, все вы целее были бы! У вас, вообще, кто командует? Чес или Питон?

– Мы тут, как ты, кстати, рекомендовал отвечать на такие вопросы, – мы тут все подчиняемся Конституции Советского Союза! Вот тот, кто именем советского закона назначен командовать, тот и командует! – весело и веско произнес Мурашов, тоже накидывая бушлат, засовывая в комбез пистолет, перехватывая поудобней за цевье автомат и забрасывая его небрежно на ремень – все это как-то ловко и одновременно. – А вообще-то я не знаю, Валера. Я только догадываюсь. Так что догадывайся и ты, только самостоятельно.

Оказывается, уже было утро. И даже стоял у входа в барак зеленый армейский «уазик», и два солдата из БОУП втаскивали в коридор бачки с горячим питанием – перешедшему еще с сентября на казарменное положение ОМОНу обед привозили из училищной столовой. Обычно только обед, но тут, видно по случаю ночных событий, подсуетились еще и с завтраком.

– Отдохнули, называется, – протяжно зевнул Толян, и они не спеша, приглядываясь к происходящему вокруг, отправились в соседний барак. Особенной суеты не наблюдалось, но база еще не успокоилась после ночного происшествия. Усилены были посты охраны, топтались, куря на легком морозце у штабного барака, какие-то офицеры в армейской форме. Колобком прокатился в сторону железного ангара – к автопарку – комвзвода Кузьмин, за ним, не отставая ни на шаг, несмотря на ленивую расслабленную походку, передвигал свои ходули длинный сержант с неласковым прозвищем Конь. Ручной пулемет в его ручище казался легким, как муляж.

– Кузя куда-то понесся с утра. – просто так, лишь бы что-то сказать, заметил Иванов, уже решивший про себя, что, пожалуй, стоит остаться на время на базе. Алексеев поймет…

– Сейчас все понесутся. Начнутся проверки, московские комиссии, журналюги всякие, – хохотнул Толян, с маху подтолкнув друга в плотную спину.

– Уже, – лаконично ответил ему Иванов, всмотревшись в группу штатских, вышедших в сопровождении Млынника из дежурки.

– Подниекс?! – удивился Толян, придержав шаг. – Говорят, там пару его ребят у Бастионной горки подстрелили. Подожди-ка, секунду! – Толян вприпрыжку, дурачась, поскакал к Чеславу, уже проводившему латышских документалистов за шлагбаум.

Вернулся он быстро и сразу сказал:

– Подниекс говорит, что стреляли в его людей со спины. Со стороны Бастионной горки, так что это не могли быть наши. Один оператор убит, другой тяжело ранен, вряд ли выживет. Юрис привез копию снятого ночью материала, говорит, там видно, что трассеры летят из-за спины оператора, снимавшего в это время нас у МВД. Нас, не стрелявших в них!

– Молодец мужик! Хоть и. Но это ему может дорого обойтись, латыши правдолюбцев не любят, – сухо отметил Иванов.

– А кто их любит? Мы, что ли?

– Ну, не важно это, важны его показания. Разговор этот они для себя снимали? Копию Чесу дадут?

– Вроде бы да.

– Вот это самое главное. Теперь поглядим, кто из Москвы давить будет и каким образом. – Иванов в задумчивости споткнулся о высокий порог маленького, тесного кабинета, заменившего на время опечатанную по приказу из Москвы ружкомнату.

Обрюзгший от недосыпа, плотно сбитый капитан сидел у ящика с автоматами – ненового ящика с неновыми автоматами – и хмуро глядел на подходящих к нему омоновцев. Те сдавали АКСУ для проверки приезжающей московской комиссией и получали взамен АК-74 или АКМС – кому что попадется – в зависимости от расположения начальника штаба.

Настала очередь Иванова, так и не переодевшегося еще и нелепо выглядевшего в своей светлой пижонской куртке на кнопочках и костюме-тройке с модным галстуком.

Капитан поднял голову, посмотрел на Валерия Алексеевича; так и не узнав, перевел взгляд на Мурашова. Тот просто кивнул.

– Фамилия, инициалы? – сухо спросил начальник штаба и, получив такой же сухой ответ, занес в список. Записал номер автомата, заставил Иванова расписаться за получение оружия и выдал ему АКМС.

– А пистолет?! – возмутился Мурашов. – Человеку в штатском работать, в город мотаться.

– Надо будет, свой отдашь или во взводе возьмешь – невозмутимо ответил капитан. – Скоро начнет народ прибывать, что я им выдавать буду? Если привезут из дивизии обещанное, тогда хоть танк пусть выписывает. А пока все. Патроны возьмите! – Капитан ткнул пальцем в открытые цинки, лежавшие на столе.

Валерий Алексеевич и Толян от души загрузили карманы слегка маслянистыми картонными пачками – больше – не меньше. Начштаба грустно усмехнулся, но на этот раз ничего не сказал, просто кивнул следующему – подходи, мол.

 
Я Франсуа, я Франсуа!
О чем весьма жалею.
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея!
 

– громко продекламировал на улице Иванов, удлиняя под себя ремень автомата и привычно закидывая оружие на плечо.

– Ты чего это? – Голубые глаза Мурашова посмотрели на друга в упор – не дрогнул ли? Что за ахинею несет?

– Это не я, Толя, – это Франсуа Вийон. Ваганты, знаешь ли…

– Это такая рок-группа, что ли? – хохотнул Толян, опять включая дурака.

– Ну да, группа, только немножко ретро – XV века. Но тоже, однако, те еще разбойнички.

– Наверное, плохо кончили? Сдается мне, что в одной средневековой сводке по городу проходило, что Франсуа твоего повесили.

– Неплохо для командира взвода ОМОНа! – Иванов остановился и посмотрел Толику прямо в глаза. Тот не смутился и даже подмигнул залихватски – знай наших!

– Я в дежурку зайду на всякий случай, а ты иди переоденься все же, ходишь тут как брянский волк – тамбовский партизан! Да! Имей в виду! Приказ по базе – без оружия и срать не ходить! – Лейтенант Мурашов развернулся и легко пошагал в сторону штабного барака.

Никто из встретившихся омоновцев, однако, не удивлялся штатскому человеку с автоматом, бредущему потихоньку по дорожке. Знакомые – здоровались на ходу, незнакомые видели здесь и не такое. Шел январь 1991 года.

– Здравствуйте, дядя! – Тоненький, доверчивый детский голосок, показалось, прозвучал в сознании. Некому было здесь, на базе ОМОНа, разговаривать детским голосом! Иванов опустил голову. Прямо перед ним стояла маленькая девочка – лет семи – почти ровесница дочки.

Чистые голубые глаза, мытые, румяные щечки, кокетливый белый бантик на косичке.

– Здравствуй, красавица! Тебя как зовут?

– Клистина.

– Кристина?

– Я же говорю, Клистина!

– А тебе не холодно, малышка? Давай-ка застегнем курточку, рукавички наденем.

Откуда-то сзади набежал, топоча ботинками, огромный, зверского вида лейтенант из спецподразделения ОМОНа – «Дельта». Подхватил на руки девочку, прижал к себе и понес в свой барак, на ходу оглядываясь и объясняя Иванову: «Все в порядке, братишка! Мама у нас в больнице, вот мы и воюем тут вместе! Бывай, береги себя!».

 
Как мир мечты необычайно светел,
Как падает на эти строки пепел!
Как голуби в Сан-Марко на рассвете
Наследство дожей беззаботно метят!
И слышен быстрый говор латинян —
Как по брусчатке катится стакан.
То дождь, то снег нам выпали зимою.
И небо серое висит над головою,
И жизнь как слякоть на разъезженном бульваре,
Но в сумочке – потрепанный словарик,
И «дольче вита» и «арслонга эст» —
Как наших мечт на кухне манифест.
Любимая! Ты бредишь над романом
И видишь сны цветные наяву.
Каким я заманил тебя обманом,
Каким же чудом я еще живу —
С тобою ем и сплю и, даже взглядом
Тебя не видя, чувствую – ты рядом.
Поодиночке путешествуя в Европу,
Мы накопили целый капитал
Слов нерастраченных, но наш язык эзопов
Настолько доверительным не стал,
Соединив отели, страны, лица,
Чтоб в «Мулен Руж» хоть раз вдвоем напиться.
А здесь, в Христорождественском соборе,
Мерцают свечи, шепчутся молитвы,
И в них сгорает, очищаясь, горе,
А в двух шагах, как поле вечной битвы,
Шумит столица маленькой страны,
Которой мы и на фиг не нужны.
Одиннадцатым медленным трамваем
Мы в Чиекуркалнс устало отплываем.
Дверь на цепочку, словно пса, посадим
И поедим уже однажды за день.
Туман в окне. Туман от сигарет.
Сто книг раскрытых, главной только нет