Текст книги "Искушение сирены"
Автор книги: Тесса Дэр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Мистер Грейсон кивнул:
– Не буду мешать вам ужинать, мисс Тернер.
– Я принес ужин на двоих. – Стабб довольно ловко и быстро накрыл на стол. – Все пассажиры должны ужинать в дамской каюте до особого распоряжения. Приказ капитана. – Старик посмотрел на Грея: – Капитан хочет, чтобы вы оба оставались внизу, пока ветер не вернется. Он сказал, что вы поймете, мистер Грейсон.
– Да, – ответил Грей. – Я понимаю. – Он бросил на Софию настороженный взгляд: – Но я все равно покину вас. Сегодня вечером у меня нет аппетита.
С этими словами он вышел.
Глава 15
Разум Грея пребывал в полном беспорядке, а его сердце… сердце сорвалось с якоря. Сорвалось и пустилось на волю волн, в свободное и неуправляемое плавание. И Грей не представлял, как его вновь успокоить и принудить биться ровно.
Она не была девственницей.
Наконец-то мозаика отдельных фрагментов начала складываться в ясную картину. Скромная одежда, замечательное воспитание и место гувернантки на далекой Тортоле. Искорки в ее глазах и то, как она реагировала на его прикосновения. Как сама прикасалась к нему. Она знает толк в страсти; она понимает, какое удовольствие они могли бы доставить друг другу. И все же он проводит ночь в одиночестве. Потому что она предложила больше, чем удовольствие. Она предложила свое сердце. Она предложила доверие. Боже, она практически заставляла его принять это, но как раз этого он и не хотел. У него и так уже было достаточно людей, о которых он должен был заботиться, и он, к сожалению, успел разочаровать их всех. Он подведет и ее, это лишь вопрос времени.
Наконец настал рассвет, Грей умылся и оделся. Он не имел ни малейшего представления, что он скажет ей, но чем меньше, тем лучше. Грей поднял книгу, засунул ее под мышку и направился к двери в дамскую каюту.
Его встретил аромат свежезаваренного чая. Мисс Тернер стояла, склонившись над столом, расставляя полдюжины небольших горшочков рядом с подносом для завтрака. После вчерашних драматических событий и бессонной ночи для Грея было удивительно увидеть ее выглядящей так… обычно. Почти по-домашнему. Узел беспокойства в его груди сначала ослаб, потом и вовсе развязался.
– Доброе утро. – Она подняла крышку одного из горшочков и слегка коснулась его содержимого кончиком пальца.
– Вы собираетесь отравить мой чай? – Грей выдвинул стул и уселся. Положив книгу на стол, он взял сухарь.
– Ничего такого страшного я не планирую.
Она подняла на него глаза, и от их кокетливого блеска Грей закашлялся. Да, все было как обычно. Один взгляд, брошенный на нее, такую красивую, аппетитную и соблазнительную, вынуждал его задерживать и без того затрудненное дыхание. А к словам, которые она затем произнесла, он и вовсе был не подготовлен.
– Я собираюсь рисовать вас.
– Рисовать меня?
– Если только у вас нет никаких особых планов. Грей прокашлялся и перевел взгляд на книгу. У него было много особых планов.
– Я собирался почитать.
– Вы вполне можете это делать. – Она продела руки в рукава свободной верхней блузы и завязала за спиной длинные тесемки. – Только позвольте мне сначала сделать набросок, а потом можете читать, пока я не закончу прописывать детали.
– Я неуверен…
В специальную выемку она уложила три кисти, расположив их по ширине, от самой маленькой до самой большой.
– Понимаете, я просто не знаю, кого еще рисовать. Я уже сделала наброски или нарисовала почти всю команду этого корабля.
– Я это заметил.
Она подняла на него глаза.
– И?…
Что он мог сказать? Что ее эскизы наполняют его завистью и желанием? Что они выявляют ему скрытые качества людей, с которыми он в течение многих лет работал бок о бок, и раскрывают ее сердце? Что несколько недель назад он отверг эту просьбу и ее саму именно потому, что боялся того момента, когда она обратит свой взгляд художника на него и постигнет истинные свойства его души? И после этого никогда больше не обременит его своим доверчивым взглядом?
Он осушил свою кружку с чаем и поставил на стол, будто бросил перчатку.
– Очень хорошо.
Улыбаясь, она закрепила на мольберте лист.
– Прекрасно.
– Что я должен делать?
– Будьте самим собой. – Она бросила на него ободряющий взгляд. – Я не думаю, что вам грозит неотвратимая опасность быть сброшенным на пол неожиданной волной. Хотя, честно говоря, я бы радовалась, ощущая, как под нами перекатываются волны.
Грей сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.
– Я чувствую себя совершенно непринужденно.
– Как так получилось, – спросила она, порхая карандашом над листом бумаги и сверля его пристальным, с незнакомым прищуром взглядом, – что сын некоего довольно беспутного джентльмена, выросший на сахарной плантации в Вест-Индии и получивший образование в Оксфорде, унаследовав земли и состояние, решается выбрать судьбу моряка?
Грей удивленно воззрился на нее.
София, заправив непослушную прядь волос за ухо, перестала рисовать и вопросительно взглянула на него.
– Как? Вы хотите, чтобы я разговаривал? Я думал, что должен сидеть неподвижно и молча.
– Вы должны вести себя естественно. А воспоминания заставляют позирующего расслабиться.
«Но только не этого позирующего».
– В детстве вы мечтали стать моряком?
Грей рассмеялся:
– Нет. Впервые я ступил на борт корабля, когда меня отправили в Оксфорд. Всю первую неделю на море я чувствовал себя ужасно и страдал от морской болезни. Ничего не мог есть. Мне повезло, потому что, как оказалось, часть продуктов оказалась протухшей. Почти вся команда отчаянно мучилась животом, четверо отдали Богу душу.
– Кошмар.
– Я предложил капитану свою помощь. Он поручил мне работу, и я за нее взялся. К моменту пересечения тропика я уже ставил и убирал паруса как заправский моряк. Между вахтами я учился всему, чему мог научить меня капитан – от примет, предвещающих перемену ветра, до навигации. Когда мы прибыли в Англию, он согласился нанять меня вторым помощником. До Оксфорда я добрался только через полтора года.
– Удивительно, что вы вообще решили отправиться туда.
– Да, это решение далось мне с некоторым трудом. – Он почесал подбородок. – Но надвигалась война. И, кроме того, меня, наконец, догнало письмо, в котором говорилось о болезни отца, – это меня отрезвило. И Джосс, и Бел еще были несовершеннолетними, и в случае смерти отца о них некому было позаботиться. Я подумал, что мне лучше некоторое время находиться на одном месте, чтобы они знали, где найти меня, если я им понадоблюсь. Оксфорд был ничем не хуже других мест. Я отучился там три семестра, когда это произошло.
– Когда ваш отец умер? – Зажав карандаш зубами, она вытерла руки о блузу.
– Да. София взяла карандаш в руку и повернула голову, чтобы взглянуть на него. Однако она не просто смотрела, скорее, она изучала форму его уха или, может быть, линию скул, подумал Грей. Он бессознательно потер шею, ощущая, как горит его кожа под этим взглядом, в котором сквозило нескрываемое одобрение.
– И тогда вы и продали землю, – сказала она, вновь концентрируя внимание на рисунке. – И стали капером?
Он кивнул.
– Но если вы так беспокоились о своем брате и сестре, почему вы не отправились домой, чтобы вести дела на плантации?
Грей тяжело вздохнул:
– Причин было множество. Но все они были связаны с деньгами. Цена на сахар падала, а пошлины постоянно росли. Плантации в Вест-Индии уже не приносили такого дохода, как раньше. Мы бы в течение года прожили уже нажитое и влезли бы в долги. – Он покачал головой. – Это бы не сработало. Если бы я рассказал душеприказчикам о Джоссе, они бы вынуждены были начать всяческие согласования, что привело бы к задержке дела, и, помимо этого, я просто не был уверен, что он согласится на продажу. Я нашел покупателя на землю, а возможность купить этот корабль и получить лицензию капера у меня была, и я ухватился за эту возможность. А затем, именем Короны, я захватил более шестидесяти кораблей. – Грей не мог скрыть нотки гордости в своем голосе. – Я никогда не сожалел о своем решении. Это было единственное дело, полностью увлекшее меня и к тому же сулившее быструю прибыль.
Она вновь бросила на него изучающий взгляд, на этот раз разглядывая лоб и волосы.
– Но ведь наверняка вы могли найти какое-нибудь другое прибыльное дело, не столь рискованное. В конце концов, вы могли жениться.
– Жениться?
– Ну конечно. Именно так и поступают джентльмены, оказавшись в затруднительном финансовом положении, не так ли? Вы из хорошей семьи, у вас была земля… несомненно, вы могли бы найти молодую наследницу или богатую вдову, которая вышла бы за вас, а потом вы могли бы поступать как вам угодно. И потом, – сказала она, встретившись с ним взглядом, – нельзя сказать, что у вас недостает обаяния, чтобы ухаживать за дамами. И вы по-своему достаточно красивы.
– По-своему.
Она снова наклонила голову.
– Но не задавайтесь. Я не пытаюсь вам льстить. Я всего лишь говорю то, что есть. Каперство было не единственным прибыльным ходом. Вы могли жениться, если бы захотели.
– Да, конечно, но вы не учитываете одно обстоятельство. Я не хотел жениться.
Она взяла кисточку и коснулась палитры.
– Да, вы не хотели. Вы хотели ходить в море. Вам хотелось идти на риск, Захватывать корабли именем Короны и гоняться за бесчисленным количеством женщин на четырех континентах. Вот почему вы продали свою землю, мистер Грейсон. Потому что это то, что вы хотели делать. Прибыль здесь дело второстепенное.
Грей одернул рукава рубашки. Его злило, что эта девчонка так легко увидела правду, о которой он многие годы трусливо старался не думать. Но сейчас он должен был честно признаться себе, что он не просто вор, он лживый и эгоистичный вор. Сколько же еще пороков должна она вскрыть, прежде чем окончательно отвернется?
– А как насчет вас, мисс Тернер? – Он наклонился вперед, – Почему вы здесь, почему направляетесь в Вест-Индию работать гувернанткой? Вы из благородной семьи – это ясно. И даже если у вас нет приданого, моя дорогая… – он дождался, пока она подняла на него глаза, – вы настолько красивы, что мужчины, наверное, просто падают к вашим ногам.
Она отмахнулась рукой, в которой держала кисточку. И все же ее щеки порозовели, и она слегка коснулась бровей тыльной стороной запястья.
– Не смущайтесь. Я не льщу вам, я лишь называю вещи своими именами. – Он откинулся на спинку стула. – Так почему же вы не вышли замуж?
– Я объяснила вам вчера, почему не могла выйти замуж. Той связью я погубила свою репутацию.
Грей сложил руки на груди.
– Ах да, этот француз, учитель рисования. Как там его звали? Жермен?
– Жерве. – Она театрально вздохнула. – Ах, то наслаждение, которое я познала с ним, стоило любой цены. Я никогда не чувствовала себя такой живой, как в его объятиях. Каждое мгновение, проведенное с ним, было минутой пребывания в Эдеме.
Грей тяжело запыхтел и пнул ногой ножку стола. Она лгала, чтобы вызвать его ревность. И, черт возьми, она этого добилась.
София начала смешивать краски на палитре.
– Однажды он затащил меня в кладовую, и у нас было безумное свидание между ларями с картошкой и турнепсом. Он прижал меня к полкам, и мы…
– Могу я теперь почитать?
Боже, этого он больше не мог выносить!
Она улыбнулась и потянулась за другой кисточкой.
– Как вам угодно.
Грей открыл книгу и уставился в нее, но сосредоточиться на чтении было невозможно. Тем не менее, он не забывал периодически переворачивать страницы, хотя в его голове проносились яркие эротические образы и штаны готовы были лопнуть от прилившей к паху крови.
По мере того как солнце поднималось в небе, решетчатая тень люка ползла по стене каюты и наконец медленно, будто по принуждению, легла на пол. Вскоре солнце добралось до зенита и разрисовало стол шахматной тенью. Чувствуя себя сонным и вялым, Грей засунул палец под влажный от пота воротник рубашки и дернул его, ища хоть какого-то облегчения. Из-за книги он украдкой бросил взгляд на мисс Тернер. Ее светлое муслиновое платье, вобрав испарину художницы, теперь облегало ее фигуру самым соблазнительным образом. Она медленно повернула голову и слегка потянулась с чувственной грацией.
– Нет ли еще чая? – спросил Грей.
– Нет.
София достала носовой платок и прижала его к бровям, а потом к блестящему от влаги декольте.
Грей аж заерзал, чувствуя новый прилив жара в паху.
– Я на минуту к Стаббу, принесу воды, – сказала она. Он наклонил голову и закрыл глаза, пытаясь подумать о чем-нибудь охлаждающем. О замечательном мороженом с разными вкусовыми добавками, которые так популярны в Мейфэре. Надо будет обязательно сводить туда Бел, попробовать. О ручьях с форелью в Уилтшире, где он провел лето перед Оксфордом. Об эле в запотевшем кувшине, принесенном из погреба. О снеге.
Грей неожиданно представил мисс Тернер, стоящую на фоне английского зимнего пейзажа, одетую в роскошный богатый бархат и осыпанную мягкими пушистыми белыми снежинками. Крошечные кристаллики льда оседают на ее отороченные мехом перчатки, накидку, густую бахрому ресниц. Ее бледная кожа контрастирует с полными ярко-розовыми мягкими губами. Ангельское видение.
Только с ангелом Грей не мог вытворять того, что он в своих мечтаниях вытворял с этой заснеженной сиреной. Он представил, как слизывает снежинки с ее щеки, и почувствовал холод. Он мысленно попробовал еще одну снежинку, затем еще одну – они были сладкими, имели вкус великолепного мороженого с розовыми лепестками – лакомства, которое превосходило все, что ему когда-либо доводилось пробовать, и он наслаждался этим изысканным вкусом. Снежинку за снежинкой. Потом он уложил ее прямо на снег и обнажил кремовые холмики ее груди, пухлые ягодки сосков, сочные изгибы ее восхитительного тела – и устроил настоящий пир.
Глава 16
София насчитала шесть ударов корабельного колокола, прежде чем мистер Грейсон, вздрогнув, очнулся. Он изумленно поднял на нее глаза и покраснел, словно его застали за тем, чего ему делать не следовало.
Она улыбнулась.
Потирая глаза, он поднялся на ноги.
– Мисс Тернер, вас не шокирует, если я сниму рубашку?
София почувствовала укол разочарования. Когда же он перестанет держаться с ней с этой напускной вежливостью, так старательно сохраняя дистанцию? Сколько же сказок о пылких свиданиях должна она рассказать, чтобы он понял, что она не менее порочна, чем он, только менее опытна? Может быть, пришло время принимать более решительные меры?
– Конечно же, снимайте. – Она скосила глаза и бросила на него дерзкий взгляд. – Мистер Грейсон, я не невинная школьница. Вам придется много стараться, чтобы шокировать меня.
Его губы изогнулись в полуулыбке.
– Я хорошенько над этим подумаю.
Она, глядя на него лукавым взглядом, неторопливо, подбирая необходимый оттенок, смешивала на палитре краски.
Дрожь, теперь уже не приятно щекочущая, а до боли возбуждающая, пробежала по телу Софии. Ее щеки загорелись, она опустила глаза, потом заставила себя встретиться с ним взглядом. Сейчас не время терять храбрость. Ничто не способно так повлиять на намерения мужчины, как ревность.
– Однажды Жерве целый день продержал меня обнаженной, чтобы расписать меня.
Он удивленно раскрыл глаза:
– Наверное, вы хотели сказать, что он писал вас обнаженной.
– Нет, Грей, вы не поняли. Он рисовал на моем теле. Я сняла одежду и легла на постель, а он, взяв кисти, начал покрывать меня краской. Жерве назвал меня своим совершенным чистым холстом. Он нарисовал лиловые орхидеи вот здесь, – она пальцем показала на грудь, – а вниз вилась виноградная лоза… – Ее пальцы скользнули вниз, и София заметила с восторгом, как его глаза проследили за ее рукой. – Я притворилась, что простудилась, и целую неделю отказывалась принимать ванну.
На его лице отразилась борьба желания с гневом ревности, однако он оставался недвижимым, словно мраморная скульптура. Что же может заставить этого мужчину перейти к действиям? Она сдула завиток волос с лица и кивком показала на его руку:
– Вы не передадите мне этот маленький горшочек с красной краской?
Он нахмурился и посмотрел на разбросанные кусочки пигмента.
– Которая красная?
– Вермильон. Под вашим локтем. Вы на нее смотрите.
– Эта? – Он подал ей горшочек с коричневым Ван Дейка.
София швырнула палитру на стол и сама потянулась за красной краской.
– Если не хотите мне помогать, так и скажите. Незачем дразнить.
– Успокойтесь, моя дорогая. Я не собирался вас дразнить. Похоже, я вижу цвета не так, как видит большинство людей.
– Но это же ужасно!
Он рассмеялся:
– Постойте, милая. Задержите вашу кисточку, прежде чем вы изобразите меня мучеником или страдальцем. Я ведь не слепой. Я очень ценю искусство. А что касается различения красок… Мне не нужно знать, какого цвета ваши глаза – голубые или зеленые, лавандовые или карие, чтобы понять, что они прелестны.
– Лавандовых глаз не бывает.
– Разве? – Он поймал ее взгляд и не отпускал его. – А ваш наставник когда-нибудь говорил вам о том, что когда зрачки расширяются, – вот как сейчас, – ваши глаза становятся подобны двум цветкам, которые только начинают распускаться?
Она склонила голову, смешивая на палитре капельку свинцовых белил с хром-кобальтом, который так хорошо передает цвет изменчивых океанских волн. Он наклонился еще ближе, его голос звучал, словно гипнотический шепот.
– И мне нет необходимости знать цвет ваших волос, чтобы увидеть, что они гладкие и блестящие как шелк. Мне не нужно знать, желтые они, рыжие или цвета осеннего леса, чтобы осязать их своими пальцами. – Открыв свою книгу на отмеченной странице, он продолжил: – И лучше не начинать говорить о ваших губах, дорогая. Если бы я рискнул определить их настоящий оттенок – карминово-красный, розовый или кошенилевый, – я вряд ли смог бы сосредоточиться на чем-то еще.
Он перевернул страницу и замолчал.
София сверлила взглядом свой холст. Стук собственного сердца громко отдавался в ее ушах. Бисеринки пота стекали между лопаток, горячее зудящее желание нарастало между ног.
Черт бы побрал его! Он понял, что она дразнит его своими рассказами. И теперь вот сидит здесь и с почти скучающим видом произносит дразнящие реплики, явно пытаясь смутить ее. Это напоминает игру в карты, и он только что поднял ставки.
София улыбнулась. Она всегда выигрывала в карты.
– Чепуха, – спокойно сказала она, отложила в сторону палитру и сложила руки на столе. – У вас довольно интересная форма носа.
Его губы слегка искривились в усмешке.
– В самом деле?
– Да.
Она наклонилась вперед, так что ее грудь коснулась сложенных рук. Его взгляд опустился, затем он быстро поднял глаза и посмотрел ей в лицо.
– Легкая горбинка на вашей переносице определенно говорит о вашей способности бросать вызов кому угодно. И чему угодно.
– Неужели? – Он опустил голову и уставился в книгу. София смотрела на него, выжидая, прежде чем он поднял руку и потер переносицу. Вполне удовлетворительный прогресс.
– Однажды во время одного из моих уроков с Жерве я пыталась рисовать скульптуру Микеланджело «Давид», точнее, я пыталась ее срисовать с гравюры в книге. Но мне никак не удавались мускулы руки этого библейского героя, пока Жерве не взял мою руку и не провел моими пальцами по каждому бугорку и сухожилию своей руки.
– Вы опять о нем?
Грей с шумом захлопнул книгу и, отбросив ее в сторону, с вызовом посмотрел на Софию. Мрачная напряженность его взгляда заставила сердце Софии на несколько мгновений остановиться. Она медленно протянула руку к его лицу.
– Вот так. Теперь не двигайтесь.
Когда она коснулась пальцем его переносицы, Грей, обреченно вздохнув, закрыл глаза. Намеренно медленно она кончиком пальца провела по неровному, медно-бронзового цвета изгибу. Его дыхание стало хрипловатым. Наконец София отняла руку. Он не стал открывать глаза.
Она провела большим пальцем по его левой брови, затем, осмелев, прочертила пальцем четкую линию от его виска до скулы. Его кожа была мягче, чем она ожидала, и кончики пальцев ощущали ее странную прохладу. Она медленно, раскрыв ладонь, провела рукой вдоль его скулы прямо по жесткой щетине, чтобы ощутить, как волоски щекочут чувствительную кожу ладони.
Он прерывисто задышал, чувствовалось, что он едва сдерживает стон, но его глаза оставались закрытыми, а сам он будто окаменел.
Она провела по его бровям, которые точно повторяли уязвимые изгибы его век. Его ресницы, длинные и изогнутые, как у ребенка, затрепетали под ее прикосновением, и она ощутила сладкий укол нежности в своем сердце. Набравшись дерзости, София огладила его лицо, слегка царапнув симпатичную ямку на подбородке, и нежно дотронулась до тонкого шрама в уголке рта. Он с силой выдохнул, и София почувствовала, как жар его дыхания проник в ее кровь. Не думая о последствиях, она скользнула большим пальцем по его выпуклой нижней губе.
Быстрым движением он перехватил ее руку и прижал к своей щеке. Тяжелым, даже скорее измученным взглядом посмотрел на Софию, дыхание было хриплым и прерывистым.
Она достигла своей цели.
– Я не невинна, Грей. Я знаю, чего ты хочешь. Разве ты не понимаешь, что я тоже этого хочу?
– Моя дорогая…
София склонилась над ним, ее губы были на расстоянии одного дюйма от его губ.
– Я обещал, что не буду даже пытаться за тобой ухаживать.
– В самом деле? Но вообще-то я устала от того, что за мной ухаживают. Меня бы больше устроила другая роль.
– Милая, поверь мне. Я не стою того, чтобы за мной ухаживали. А если я… – Он крепко закрыл глаза, потом вновь открыл их. – Если я допущу, что такое произойдет, то я тем более не буду того стоить. Я дал слово, и на этот раз я хочу сдержать его. Я негодяй, по профессии и по призванию, и я совсем не подхожу такой женщине, как ты.
– Такой, как я? Но моя репутация и так уже погублена.
– Погублена? Оттого, что ты познала удовольствие? В тебе нет ничего порочного. Ты молода, красива, у тебя есть мечты. Ты изысканна. – Он коснулся ее лица. – Совершенна.
Слезы жгли Софии глаза. Какие чудесные слова! Как жаль, что она их не заслуживает!
Он осторожно дотронулся до выбившегося из прически тонкого, непокорного завитка волос.
– Этот учитель, который пытался погубить тебя, явно был любителем. Но, милая, к моему стыду, у меня слишком большой опыт, к тому же, я пытаюсь стать респектабельным человеком. Пытаюсь стать лучше.
– Ты пытаешься стать не тем, кем являешься в действительности, и это делает тебя несчастным. – Она прижала руку к его другой щеке, теперь его лицо оказалось в ее ладонях. – У тебя действительно лицо негодяя…
– Значит, ты меня понимаешь.
– Но ведь совсем другой человек живет внутри тебя. Я это знаю, я это чувствую. Страсть к жизни. Такая сила… – Запустив пальцы ему под воротник, она скользнула ладонью по его мускулистому плечу. – И это сердце.
Ее пальцы спустились ниже и слегка коснулись линии шрама.
Он вздрогнул. С тихим горловым рыком Грей отвел ее руки в сторону.
– Моя дорогая, я… – Он резко вздохнул, и его лицо подернулось тенью, словно кто-то быстро захлопнул ставень. – Я не могу.
– Я понимаю.
София села, ощущая боль поражения.
– Мне очень жаль. – Грей жестко провел рукой по волосам. – Ты представить себе не можешь, как жаль.
– Пожалуй, тебе и следует сожалеть. – Она почти угрожающе нависла над ним. – Очень… очень… сожалеть.
Легко, как в танце, повернувшись, София упорхнула на свой стул, хотя чувствовала она себя неважно: сердце болело, отказываясь работать, а бедра пылали, охваченные жарким томлением.
– Ну что ж, – с наигранной веселостью сказала она, взяв в руки палитру и обмакивая кисточку в краску. – Я закончу работу. Можешь продолжить чтение.
София сосредоточила свое внимание на холсте. Однако боковым зрением она видела, что книга Грея осталась закрытой и по-прежнему лежит на столе. Она слышала его дыхание – медленное и тяжелое. Даже в духоте каюты она чувствовала, как исходящий от него мужской жар прожигает ее сквозь тонкое муслиновое платье и рубашку.
Становилось все труднее делать вид, что ее не беспокоит его откровенное вожделение. Через несколько минут у нее заболела рука – так сильно она вцепилась в палитру. София положила палитру и кисточку и начала растирать место, где шея встречалась с плечами, массируя затекшую мышцу. Завитки волос на ее шее были влажными от испарины.
– Потрогай себя.
София оцепенела. Ее сердце остановилось. Она явно ослышалась.
– Ты не ослышалась. – Громыхнув стулом, он придвинулся к ней почти вплотную. – Я обещал, что не прикоснусь к тебе. Так прикоснись сама.
Ее сердце, испуганно подпрыгнув, снова вернулось к жизни, и его бешеный ритм отдавался тупыми, мощными толчками в высшей точке ее бедер. София закрыла глаза. Предложение было шокирующим, но возбуждающим, хотя принять его было, конечно же, невозможно. Она должна найти ответ. Едкий, язвительный, подобный ушату ледяной воды, которая остудит его пыл, да и ее собственный. Она должна залить студеной водой эту дикую страсть, буквально разрывающую ее жилы.
Но не было холодной воды: Только горячее, растекающееся желание капельками выступало у нее на лбу и тонкими, почти невидимыми струйками стекало между грудями. Она первой начала эту игру, она блефовала, не подумав, что он может вынудить ее раскрыть карты. Но едва ли теперь она могла отступить – проиграть означало потерять его.
Словно двигаясь независимо от ее воли, ее пальцы спустились с плеч к отороченному кружевом вырезу платья.
– Да. – Мягкое шипение этого слова проскользнуло по ее коже, словно эротическая ласка. – Да. Коснись их вместо меня.
Ее соски мгновенно набухли и проступили твердыми вершинками сквозь рубашку. Она заколебалась, глаза были все еще плотно закрыты. Дыхание стало тяжелым, и с каждым вздохом грудь высоко поднималась под ее пальцами.
– Да, милая. Прикоснись к ним. Двадцать пять дней, мы находимся на этом корабле. Двадцать четыре ночи я мечтал, чтобы обхватить ладонями твои груди. Я страстно желаю этого, хочу почувствовать своими пальцами, как они упруги, нежны и округлы. Боже, они ведь так нежны, правда, моя милая? Как и твои руки, твои запястья, твои губы. Ты вся нежна, все в тебе нежное, подобно лепесткам цветка.
Его глубокий баритон волнами прокатывался внутри ее, и каждое слово вызывало трепет в душе. Софии пришлось закусить нижнюю губу, которая начала предательски подрагивать. Вцепившись влажными от жары и волнения пальцами в ткань платья и рубашки, она начала медленно стягивать их с плеч, пока вырез платья не перестал растягиваться дальше. Тогда София скользнула рукой под ткань и подняла грудь, высвобождая влажную, тяжелую округлость от лифа платья. Горячий воздух закружился вокруг ее соска. Она вздрогнула, на мгновение ей показалось, что это его дыхание.
Целую секунду, которая показалась ей вечностью, Грей молчал. София по-прежнему сидела с закрытыми глазами, умирая медленной тихой смертью от обнаженной незащищенности и немного от стыда, с которым ей так и не удалось справиться. Что же она делает, обнажая свою грудь перед этим мужчиной? Это же какая распутница сидела внутри ее и сейчас пытается вырваться из своей глубоко запрятанной клетки! Он знал, что она это сделает.
– Боже милостивый! – наконец выдохнул он. – Ты так прекрасна! Гладкая и чистая, кремовая и округлая. И сладкая, о, какая сладкая! Словно я могу попробовать тебя. Прикоснись к своему соску.
Не веря тому, что она это делает, София провела большим пальцем по кончику соска. Белый свет прорвался сквозь темноту под ее веками.
– Да, – простонал он. – Сделай это еще раз.
Она повиновалась.
– Еще раз. Боже, как я хотел бы поласкать его, затеряться в этой мягкости и ощутить твои руки в своих волосах!
София зажала сосок большим и указательным пальцами, представляя, что это его сильные руки сжимают его. Его губы и язык ласкают его. Ее дыхание вырвалось в долгом тихом вздохе.
– Да, громче. Стони для меня. Позволь мне это слышать.
Стеная, София обхватила другую грудь через ткань платья, дразня упругий, спрятанный бутон.
– Я хочу коснуться тебя. Хочу видеть каждое движение, каждый совершенный дюйм твоего прекрасного тела. Твои груди. Твой пупок. Обратную сторону твоих коленей. Каждый пальчик ног. Я хочу попробовать тебя всю. Слизнуть пудру с твоей кожи. Я хочу знать все секреты, все тайны твоей души. Я хочу понять, как тебе удается пахнуть розами посреди океана.
Она облизнула пересохшие губы. Он застонал.
– Ох, милая! Если бы ты знала, что делаешь со мной! Я умираю от желания.
София подвинулась на стуле и слегка раздвинула ноги. Между бедрами она чувствовала жар. Жар любовного пота и неудовлетворенного желания.
– Подними свои юбки, – хрипло скомандовал он. – Позволь мне увидеть тебя. Я должен увидеть тебя.
Потерявшись в непроглядном тумане страсти, София уже не могла ни думать, ни испытывать стыд. Ее рука скользнула от груди до вершин бедер. Она зажала муслин в кулаке и начала медленно поднимать ткань, обнажив сначала лодыжки, потом икры.
– Выше. Еще.
Она повиновалась, поднимая муслин над коленями, касаясь одной ладонью внутренней части бедра.
– Райское блаженство смотреть на тебя. Никаких чулок, никаких подвязок. И никаких панталон? Скажи, на тебе ведь действительно нет панталон?
Она слегка выгнула позвоночник, голова наклонилась к спинке стула. Она подняла руку выше, чтобы обнажить гладкое пространство своего бедра.
Он издал прерывистый вздох.
– И никаких панталон. Теперь я знаю, что никогда не отвезу тебя обратно в Англию. Вот такой я хочу иметь тебя всегда. Здесь, в тропической жаре – без нижних юбок, без чулок, без панталон, готовой принять меня в любое время. А ты ведь готова принять меня, моя милая, не так ли? Ты такая горячая и влажная. Боже, как я хочу тебя попробовать! Ты бесподобна, даже отсюда.
Сердце у Софии стучало так сильно, что, казалось, вот-вот взорвется. Голова кружилась, то ли от жары, то ли от возбуждения. Губы ее раскрылись, жадно втягивая перегретый воздух. Она чувствовала себя бесстыдной, чувственной и по-настоящему женственной – такой, какой никогда не чувствовала раньше.
– Потрогай себя. – В его голосе прозвучала новая нотка настойчивости, теперь его тон стал требовательным и даже немного грубоватым. – Ты знаешь это место. Я уверен, ты знаешь. Потрогай себя.
Голос Грея настолько порабощал ее, что София совершенно не имела сил ослушаться, даже если бы захотела. Но она и не хотела. Более того, ей хотелось подчиниться, ей хотелось делать все, что он говорил. Ей хотелось навсегда остаться в этом удушающем тропическом тумане желания, чтобы позволить ему делать с ней все, что ему захочется. Ее пальцы скользнули по влажному гнезду завитков на соединении бедер и нашли чувственно набухший кусочек плоти.
– О да, милая! Сделай это для меня. Я хочу попробовать тебя там. Я хочу быть в тебе, чувствовать, как ты плотно обхватываешь меня. Я хочу слышать, как ты стонешь. Прикоснись для меня. Представь, что это я там, прикасаюсь к тебе. В тебе.
