Текст книги "Я надену чёрное"
Автор книги: Терри Дэвид Джон Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
– Надеюсь, не будешь ты против, – сказала она, увидев выражение лица Тиффани. – Солнце отличный лекарь.
– Дженни, это здорово, что ты с ней сделала, твое утешение сработало, но я не хотела, чтобы она видела слишком много. Она же может все рассказать другим людям.
– О, сейчас все как во сне для нее. Таков обочный эффект утешения. – Спокойно ответила Дженни, – да и будет кто прислушиваться к болтовне девчонки про фей?
– Ей уже тринадцать! – заявила Тиффани. – И подобное не должно было случиться!
– Разве она несчастна?
– Что ж, нет, но…
Дженни твердо глядела на нее своим стальным взглядом серых глаз. Она всегда очень уважительно относилась к Тиффани, но уважение требует того же взамен. В конце концов, это был курган Дженни, да и земля тоже.
Тиффани выдавила из себя:
– Ее мать будет беспокоиться.
– И что? – удивилась Дженни. – А разве мать ее беспокоилась, когда бросила избиваемую бедняжку?
Хотелось бы Тиффани, чтобы кельда не была столь хитрой. Обычно люди говорили про Тиффани, что у нее настолько острый ум, что об него можно порезаться. Но непреклонным взглядом кельды можно было рубить гвозди.
– Что ж, мать Эмбер она… не слишком… умна.
– Так я и поняла, – сказала Дженни. – Но у большей части животных вообще не хватает мозгов, и все равно олениха олененка не бросит, а лисица защитит от собак щенков своих.
– Люди несколько сложнее, – ответила Тиффани.
– Оно и видно, – произнесла кельда. На какое-то мгновение ее тон стал ледяным: – Что ж, работает утешение отлично. Быть может стоит девушке вернуться обратно в ваш сложный людской мир?
«В котором ее отец еще жив, – напомнила себе Тиффани. – И мне это известно. Он помят, но дышит, и, надеюсь, для его же блага – протрезвел. Когда – нибудь эта история закончится? С ней нужно разобраться! У меня еще столько дел! И еще мне сегодня вечером нужно навестить Барона».
Отец Тиффани встретил их, когда они входили во двор фермы. Тиффани заранее оставила свое помело, привязав его к дереву снаружи, теоретически потому, что полеты пугают цыплят, а в основном потому, что ей никак не удавались мягкие посадки и она не хотела делать это при свидетелях.
Отец перевел взгляд с Эмбер на дочь.
– С ней все в порядке? Она выглядит словно… витающей в облаках.
– Она кое-что приняла, чтобы успокоиться и чувствовать себя лучше, – ответила Тиффани, – к тому же, ей же не нужно бегать.
– Ее мамаша, знаешь ли, в ужасном состоянии, – с упреком заявил ее отец. – Но я убедил ее, что ты отвела Эмбер в безопасное место и приглядываешь за ней.
В его голосе отчетливо прозвучало: «Ты полностью уверена в том, что делаешь?», и Тиффани сделала вид, что не поняла намека, и вместо этого ответила:
– Так и было. – Она попыталась представить себе миссис Петти в «ужасном» состоянии, и у нее ничего не вышло. Каждый раз, когда она встречала эту женщину, у той был вид встревожено-озадаченный, словно жизнь была слишком запутанной – того и жди от нее очередного удара.
Отец Тиффани оттащил дочь в сторонку и, понизив голос, сказал:
– Петти прошлой ночью вернулся, – прошептал он. – и поговаривают, кто-то его едва не убил.
– Что?
– Истинная правда, как то, что я стою здесь.
Тиффани обернулась к Эмбер. Девушка стояла с интересом уставившись в небо, словно в надежде на то, что случится что-то интересненькое.
– Эмбер, – ласково сказала Тиффани, – ты ведь знаешь, как кормить цыплят?
– Да, мисс.
– Тогда, пойди, покорми наших. Сумеешь? Зерно в амбаре.
– Твоя мать кормила их всего час назад… – начал было ее отец, но Тиффани быстро оттащила его в сторону.
– Когда это случилось? – спросила она, косясь в сторону Эмбер, которая послушно пошла к амбару.
– Где-то прошлой ночью. Мне рассказала миссис Петти. Его сильно избили. В старом амбаре. В том самом, в котором мы вчера сидели вместе.
– Миссис Петти вернулась домой? После всего, что случилось? Что она в нем нашла?
Господин Болит пожал плечами.
– Он же ее муж.
– Но всем известно, что он ее бьет!
Ее отец выглядел слегка смущенным.
– Что ж, – произнес он. – Полагаю, для ряда женщин хоть какой-то муж лучше, чем вообще никакого.
Тиффани открыла было рот, чтобы ответить, но, взглянув в глаза отца, поняла, что он прав. Она видела в горах таких женщин, имеющих слишком много детей на шее и не имеющих денег. Конечно, если бы они были знакомы с Нянюшкой Ягг, они смогли бы как-то контролировать появление детей, но все равно оставалось очень много семей, в которых для того, чтобы поставить еду на стол, приходилось продать стулья. И с этим ничего нельзя было поделать.
– Господина Петти никто не бил, Папа, хотя, для него это было бы неплохим уроком. Я наткнулась на него в момент, когда он пытался повеситься.
– У него два сломанных ребра и синяки по всему телу.
– У него, Папа, был долгий спуск вниз? И как мне было поступить? Или нужно было оставить его в покое, пока не удавится? Пусть висит? Он пережил эту ночь, заслуживает он того или нет! А я не нанималась в палачи! Он положил букет, Папа! Из крапивы! Да у него от нее все руки распухли. В нем теплится искорка, которая заслуживает жизни, понятно?
– Но ты стянула ребенка.
– Нет, Папа, я ускользнула с ребенком. Слушай, пойми меня правильно. Я похоронила мертвого малютку. И я спасла жизнь умирающему. Время от времени, Папа, я улаживаю подобные дела. Люди порой этого не понимают и выдумывают разные сказки. Но мне плевать. Нужно делать работу, невзирая на ее содержание.
Раздалось кудахтанье, и во двор вышла Эмбер, за которой цепочкой следовали цыплята.
Кудахтала Эмбер. Тиффани с ее отцом смотрели как цыплята вышагивают взад-вперед, словно на плацу по командам сержанта. Между кудахтаньем девушка смеялась. А после того, как цыплята послушно выстроились и стали ходить по кругу, она взглянула на них так, будто ничего особенного не произошло, и увела их обратно в курятник.
Спустя несколько мгновений отец Тиффани спросил:
– Мне это не показалось?
– Нет, – ответила Тиффани. – И я понятия не имею, что это было.
– Я тут поболтал с ребятами, – сказал ее отец, – а твоя мама поговорила с другими женщинами. Мы присмотрим за Петти. Подобные вещи не должны повториться. Люди не должны полагаться, что ты со всем справишься одна. И если хочешь доброго совета, и ты тоже. Есть вопросы, которые нужно решать всей деревней.
– Спасибо, Папа, – ответила Тиффани. – Но, думаю, сейчас мне лучше отправиться проведать Барона.
Тиффани уже с трудом могла вспомнить, когда Барон был вполне нормальным человеком. И, похоже, никто не знал, что именно с ним не так. Но, как и многие другие убогие за которыми она присматривала, он каким-то образом держался, проживал новый день в ожидании смерти.
Она слышала, как кто-то из деревенских назвал его скрипящей дверью, которая никак не хлопнет. Барону становилось все хуже, и на ее взгляд, осталось не долго ждать момента, когда он хлопнет-таки своей дверью.
Но она могла унять его боль, и даже слегка ее припугнуть, чтобы та подольше не возвращалась назад.
Тиффани поспешила в замок. Сиделка, мисс Безызьянц, поджидала ее появления с бледным лицом.
– Сегодня у него не самый лучший день, – заявила она, и затем добавила с со скромной улыбкой: – Я все утро молилась за него.
– Уверена, это было очень любезно с вашей стороны, – ответила Тиффани. Она постаралась убрать малейший намек на сарказм из своего голоса, но все равно заслужила в ответ хмурый взгляд.
Комната, в которую почти влетела Тиффани, пахла как обычная комната больного: скученность народа, мало свежего воздуха. Сиделка встала в дверях, словно страж на посту. Тиффани спиной чувствовала ее подозрительный взгляд. В последнее время слишком часто приходится сталкиваться с подобным отношением. Иногда приходится стороной обходить проповедников, которые терпеть не могут ведьм, и собравшихся послушать их людей. Тиффани порой казалось, что люди живут в каком-то очень странном мире. Все, каким-то непостижимым образом, знают, что ведьмы похищают детей, вредят урожаям и делают прочую чепуху. И вместе с тем, все бегут к ним за помощью.
Барон покоился на груде простыней. Его лицо имело серый оттенок, все волосы побелели, а там, где они выпали – остались розовые проплешины. И тем не менее, он выглядел опрятным. Он всегда был опрятным человеком. Каждое утро один из стражников являлся к нему, чтобы побрить. Это, насколько могли судить окружающие, придавало ему сил, но сейчас, по ощущению Тиффани, Барон смотрел куда-то сквозь нее. Она к этому уже привыкла. Барон, что называется, был «человеком старой закалки». Он был гордым и имел не лучший в мире характер, но всегда мог за себя постоять.
Для него боль была разбойницей. А как нужно поступать с разбойниками? Их гонят прочь, потому что те, в конечном счете, всегда убегают. Но боль не знала о подобном правиле. Она просто еще сильнее разбойничала. И вот Барон лежит, сжав побелевшие губы. Тиффани почти слышала, как он не вопит от боли.
Тут она подсела к нему рядом на стул, встряхнула руки, сделала глубокий вдох и переняла его боль, позвав ее из уставшего тела прочь – собирая ее в невидимый клубок прямо за своим плечом.
– Знаешь, я не терплю, когда колдуют в моем присутствии, – от дверей раздался голос сиделки.
Тиффани поморщилась, словно канатоходец, почувствовавший, что кто-то только что врезал по противоположному концу каната огромной дубиной. Осторожно, по чуть-чуть, она успокоила течение боли.
– Я говорю, – продолжила сиделка, – что хотя и знаю, что от этого ему лучше, но спрашиваю – откуда берется это исцеление? Вот, что меня интересует!
– Может быть, в ответ на ваши молитвы, мисс Безызьянц? – ласковым голоском предположила Тиффани, и была бы рада увидеть, как лицо второй женщины вспыхнет от ярости.
Но для мисс Безызьянц ее выпад был как слону дробина.
– Нужно удостовериться, что здесь обошлось без темных сил и всяких демонов. Лучше уж потерпеть немного в этом мире, чем вечно страдать в ином!
Высоко в горах было несколько лесопилок, которые приводились в движение горной рекой. Там были циркулярные пилы, которые вращались настолько быстро, что был виден только серебристый вихрь в воздухе… пока один витающий в облаках человек не обратил на нее вовремя внимания, и диск превратился в розовый, а вокруг пошел дождь из пальцев.
Тиффани почувствовала сейчас нечто подобное. Ей необходимо было сконцентрироваться – боль поджидала малейшей возможности, когда она утратит сосредоточенность, а женщина настойчиво желала поговорить. Ну что ж, ничего не остается… и она сбросила часть боли в стоявший рядом с кроватью подсвечник. Тот мгновенно расплавился, а свечи вспыхнули пламенем. Ей пришлось затаптывать пламя, чтобы оно потухло. Потом Тиффани обернулась к онемевшей сиделке.
– Мисс Безызьянц, уверена, то, что вы собираетесь сообщить, очень интересно, но в целом, мисс Безызьянц, мне абсолютно наплевать на ваше мнение. Мне плевать, что вы здесь стоите, мисс Безызьянц, но вот что меня беспокоит, мисс Безызьянц – это очень трудное, и опасное для моей жизни занятие, особенно, если что-то пойдет не так. Убирайтесь или оставайтесь, мисс Безызьянц, только заткнитесь – потому что я только начала, а там скопилось очень много боли.
Мисс Безызьянц наградила ее еще одним взглядом, на сей раз грозным.
Тиффани посмотрела в ответ, а в чем ведьмы очень хорошо поднаторели, так это во взглядах.
За разъяренной сиделкой захлопнулась дверь.
– Говори тише, она подслушивает под дверью.
Это произнес Барон, но это трудно было назвать голосом. Его привыкли слышать громко отдающим приказания, а сейчас он говорил шелестящим, пропадающим голосом, которому каждое следующее слово давалось с большим трудом.
– Прошу прощения, сэр, но мне нужно сконцентрироваться, – сказала Тиффани, – Я себе места не найду, если что-то пойдет не так.
– Конечно. Я помолчу.
Процесс отбирания боли опасен, труден и очень-очень утомителен, но в качестве прекрасной компенсации можно было наблюдать, как посеревшее лицо старика возвращается к жизни. Оно даже слегка порозовело, и, по мере того, боль стихала и перетекала через Тиффани в новый крохотный невидимый клубок за ее правым плечом, все более и более наполнялось жизнью.
Равновесие! Во всем должно сохраняться равновесие. Это было первым выученным ею правилом. Ось циркулярной пилы ни внизу, ни вверху, но и верх и низ меняются в ней местами, хотя она сама сохраняет неподвижность. Нужно стать осью пилы, чтобы боль текла сквозь тебя, а не в тебя. Это трудно, но она это сумеет! Она могла собой гордиться. Даже Матушка Ветровоск хмыкнула, увидев однажды, как Тиффани продемонстрировала ей свой трюк. А заслужить хмыканье от Матушки Ветровоск все равно, что услышать от любого другого аплодисменты.
Барон же улыбнулся.
– Спасибо вам, мисс Тиффани Болит. А сейчас, я бы хотел сесть в кресло.
Это было необычно, и Тиффани пришлось это обдумать.
– Вы уверены, сэр? Вы очень слабы.
– Да-да, мне все об этом только и твердят, – ответил Барон, отмахнувшись. – Понятия не имею, почему они думают, что мне самому это не известно. Помогите-ка мне подняться, мисс Тиффани Болит, потому что мне нужно с вами поговорить.
Это было совсем не трудно. Девушка, способная вытащить тяжелого господина Петти из постели, легко справиться с Бароном. С ним она обращалась словно с дорогим фарфоровым сервизом, на который он теперь стал похож.
– Полагаю, мы с вами, мисс Тиффани Болит, за все время, что с вами встречались, ни разу толком не поговорили? Я прав? – спросил он, когда Тиффани усадила его, вложив в руки трость, на которую он мог опираться. Барон был не из той породы людей, которые привыкли разваливаться в кресле, если можно было сесть на его край.
– Ну, полагаю, да, вы правы, сэр, – осторожно ответила Тиффани.
– Мне кажется прошлой ночью ко мне являлось привидение, – продолжил Барон с небольшой кривой усмешкой. – Что вы об этом думаете, мисс Тиффани Болит?
– Прямо сейчас, понятия не имею, сэр, – ответила Тиффани, подумав: «Только не Фиглы! Пусть кто угодно, только не Фиглы!»
– Это была ваша бабушка, мисс Тиффани Болит. Она была прекрасной женщиной и очень привлекательной. О, да. Я был так разочарован, когда она вышла замуж за вашего деда, но, полагаю, так было лучше. Знаете, я очень по ней скучаю.
– Правда? – спросила Тиффани.
Старик улыбнулся.
– После того, как моя дорогая супруга ушла в иной мир, она осталась единственной, кто смел со мной спорить. Обреченные властью или ответственностью люди нуждаются в ком-то, кто способен сказать им, когда они ведут себя по-идиотски. Должен заметить, Бабуля Болит выполняла эту обязанность с похвальным энтузиазмом. Так и было нужно, поскольку я часто был треклятым идиотом, которому нужно было, метафорически говоря, дать пинка под зад. И я надеюсь, мисс Тиффани Болит, что когда я лягу в могилу, вы окажете ту же услугу моему сыну Роланду, который, как вам известно, порой слишком высокого мнения о себе. Поэтому ему нужен кто-то, кто даст ему пинка под зад, в метафорическом смысле, или на самом деле, если он станет слишком заносчивым.
Тиффани постаралась скрыть улыбку, а затем, выбрав момент, поправила клубок боли на плече.
– Спасибо за доверие, сэр. Постараюсь.
Барон деликатно кашлянул, а затем сказал:
– На самом деле, я лелеял надежду, что вы с моим мальчиком однажды можете заключить более… тесный союз.
– Мы добрые друзья, – осторожно сказала Тиффани. – Добрые друзья и верю, что… ими и останемся. – Ей срочно пришлось ловить, чуть было не сорвавшийся, клубок боли.
Барон кивнул.
– Ну и отлично, мисс Тиффани Болит, только не позволяйте узам дружбы сдерживать себя, чтобы отвесить ему отличного пинка под зад, если он того заслуживает.
– Сделаю с преогромным удовольствием, сэр, – ответила Тиффани.
– Очень хорошо, юная леди, – сказал Барон, – а так же благодарю за то, что вы не стали упрекать меня за использование слова «зад» и уточнять значение слова «метафорический».
– Что вы, сэр. Я знаю, что означает слово «метафорический» и слово «зад» в традиционном понимании, и в них нет ничего постыдного.
Барон кивнул.
– В нем есть достойная похвалы точность. Слово «попа» же, честно говоря, больше подходит для старых дев и младенцев.
Тиффани попробовала звучание слова на язык, и ответила:
– Да, сэр. Полагаю, в нем есть одновременно и необходимая глубина и краткость.
– Очень хорошо. Так случилось, мисс Тиффани Болит, что я отметил тот факт, что вы не делаете реверанс в моем присутствии. Могу я поинтересоваться, почему?
– Потому, что теперь я ваша ведьма, сэр. А мы не делаем подобных вещей.
– Но я же ваш барон, юная леди.
– Да. А я ваша ведьма.
– Но у меня же есть солдаты, которые могут появиться по первому моему зову. И я уверен, что вам так же известно, что окружающие люди не слишком жалуют ведьм.
– Да, сэр. Мне это известно, сэр. И тем не менее, я ведьма.
Тиффани взглянула в глаза Барона. Они были бледно-голубые, но сейчас в них появился рыжеватый блеск озорства.
«Худшее из того, что ты могла бы напортачить прямо сейчас, – подумала она про себя, – это проявить слабость. Он словно Матушка Ветровоск, ему нравится испытывать людей».
И словно прочтя ее мысли, Барон рассмеялся.
– Значит, вы сами по себе, а, мисс Тиффани Болит?
– Мне ничего об этом не известно, сэр. Но буквально недавно, я почувствовала, что я принадлежу сразу всем.
– Ха, – произнес Барон. – Вы много работаете, и я могу сказать, очень добросовестно.
– Я – ведьма.
– Да, – согласился Барон. – Вы повторяете это внятно, настойчиво и с заметным постоянством. – он опустил обе руки на трость и посмотрел на нее поверх них. – Значит, это правда? – сказал он. – Мне дали понять, что семь лет назад вы взяли железную кастрюлю и отправились с какую-то волшебную страну, откуда спасли моего сына от весьма предосудительной женщины – королевы фей?
Тиффани немного помедлила с ответом.
– А вам этого хочется? – спросила она.
Барон рассмеялся и ткнул костлявым пальцем в ее сторону.
– Хочу ли я, чтобы это было так? Вот именно! Хороший вопрос, мисс Тиффани Болит, называющая себя ведьмой. Дайте-ка подумать… положим… я хочу узнать правду.
– Что ж, должна признать, та часть про сковородку чистая правда, и да, Роланд почти все время был без сознания, поэтому я, ну, взяла управление в свои руки. Чуточку.
– Э… чуточку? – улыбнувшись, переспросил старик.
– Не необоснованно большую его часть, – быстро ответила Тиффани.
– И почему же никто во время не сказал мне об этом? – спросил Барон.
– Потому, что вы – Барон, – просто сказала Тиффани, – а мальчишки с мечами должны спасать девиц. Так написано в сказках, и таков в них порядок вещей. Поэтому никто не желает думать, что может быть иначе.
– Тебе жаль? – Он не отрывал от нее взгляда, и едва ли собирался моргать. Лгать было бессмысленно.
– Да, – ответила она. – Чуточку.
– Это обоснованно большая чуточка?
– Я бы сказала, да, сэр. Но потом я отправилась учиться на ведьму, и с тех пор это стало неважно. Вот такая правда, сэр. Простите, сэр, а кто вам рассказал?
– Ваш отец, – ответил Барон. – И я благодарен ему за то, что он мне открыл. Он приходил вчера меня проведать, выразить уважение и посмотреть как я, как ты уже знаешь, умираю. И это, на самом деле, еще одна правда. И не смейте его за это отчитывать, юная леди, кто бы вы ни были – ведьмой или нет. Обещаете?
Тиффани знала, что ее отца мучила поддерживаемая ложь. Ее это не особенно беспокоило, но беспокоило его.
– Да, сэр, обещаю.
Барон какое-то мгновение молчал, наблюдая.
– Знаете, мисс Тиффани Болит, которая постоянно напоминает о том, что она ведьма, временами, когда мое зрение затуманивается, мой разум каким-то образом обретает способность видеть дальше. Возможно, еще не поздно исправить несправедливость. Под моей постелью есть обитый медью сундук. Ступайте и откройте его. Приступайте! Немедленно.
Тиффани вытащила сундук, который на первый взгляд показался ей словно налитым свинцом.
– В нем вы найдете несколько кожаных кошелей, – продолжил старик за ее спиной.
– Возьмите один из них. В нем пятнадцать долларов. – Барон кашлянул. – Спасибо вам за спасение моего сына.
– Знаете, я не могу принять… – начала было Тиффани, но Барон грохнул своей тростью об пол.
– Будьте добры, замолчите и выслушайте, мисс Тиффани Болит. Когда вы сразились с Королевой Фей, вы еще не были ведьмой, поэтому традиция брать плату на тот случай не распространяется, – резко сказал он, сверкнув похожими на сапфиры глазами. – Полагаю, в награду за вашу помощь мне лично, вы были вознаграждены продуктами и выстиранными обносками, ношенной обувью и дровами. Надеюсь, моя домоправительница проявила должную щедрость? Я просил ее не скупиться.
– Что? Ах, да, да, сэр. – И это было чистой правдой. Ведьмы жили в мире поношенной одежды, ветхих простыней – из них получались отличные бинты, старых ботинок в которых едва теплилась жизнь, и конечно же обносок, отбросов, вышедших из моды, обмена и подачек. В подобном мире, объедки из жилого замка были сродни получению ключа от сокровищницы. А что до денег… она повертела в руках кожаный кошель. Он был очень тяжелым.
– Что вы делаете со всем этим добром, мисс Тиффани Болит?
– Что? – отвлекшись, переспросила она, не сводя взгляда с кошеля. – А! Э, обмениваю, отдаю нуждающимся людям… вроде того.
– Мисс Тиффани Болит, вы внезапно стали рассеянной, поэтому я пришел к заключению, что вы думаете, что пятнадцать долларов не слишком большая сумма, что верно, за спасение жизни сына Барона.
– Нет!
– Мне нужно понимать это как «да»?
– Вам придется понять это как «нет», сэр! Я – ваша ведьма! – Тяжело задышав, она зыркнула в его сторону. – И я пытаюсь удержать в равновесии довольно непростой клубок боли, сэр.
– А, истинная внучка Бабули Болит. От всего сердца прошу простить, как мне неоднократно приходилось просить у нее. Тем не менее, доставьте мне удовольствие и честь принять этот кошель, мисс Тиффани Болит, и использовать его содержимое так, как вы сочтете нужным в память обо мне. Уверен, в нем денег больше, чем вы когда-либо видели.
– Я вообще не часто вижу деньги, – ошарашено возразила она.
Барон, словно аплодируя ей, снова стукнул тростью об пол.
– Не сомневаюсь, если вы вообще не видели подобных денег. – Весело добавил он. – Видите ли, хотя в кошеле лежит всего пятнадцать долларов, это не обычные доллары, к которым вы привыкли, или привыкните, если вообще придется ими пользоваться. Это старые доллары – до того, как власти начали дурачиться с деньгами. Современные доллары, на мой вкус, скорее медные. В них содержится не больше золота, чем в морской воде. Эти же, однако, то, что называется настоящими деньгами, шиллингами, если вы простите меня за подобный каламбур.
Тиффани легко простила, потому что ничего не поняла. В ответ она озадаченно улыбнулась.
– Если быть кратким, мисс Тиффани Болит, если вы отнесете эти монеты верному меняле, он должен выплатить вам, о, полагаю где-то около пяти тысяч анкморпоркских долларов. Не знаю, сколько это в пересчете на стоптанные ботинки, но вполне возможно, что вы сумеете купить один такой размером с этот замок.
Но Тиффани подумала: «Я не могу их принять». Кроме того, кошель внезапно стал очень тяжелым. В ответ она сказала:
– Для ведьмы это слишком много.
– Но не слишком за сына, – парировал Барон. – За наследника, за продолжение рода. И не слишком много за то, чтобы изгнать из мира ложь.
– Но это не поможет мне купить дополнительную пару рук, – возразила Тиффани. – Или изменить хотя бы одну секунду в прошлом.
– И все равно, я настаиваю, чтобы вы их взяли. – Ответил Барон. – Если не ради себя, то хотя бы ради меня. Поверьте, это снимет камень с моей души, и ей станет немного светлее, не находите? Разве мне не предстоит вскоре умереть?
– Да, сэр. Полагаю, скоро, сэр.
Сейчас Тиффани стала немного лучше понимать Барона, и не удивилась, увидев, что тот улыбается.
– Знаете, – сказал он, – большинство ответили бы: «Что вы, что вы, батенька, вам предстоит прожить еще много-много лет. Тут же выбросьте это из головы, вы выкарабкаетесь. Долгих вам лет!»
– Да, сэр. Но я – ведьма, сэр.
– И это подразумевает…?
– Я стараюсь изо всех сил не лгать, сэр.
Старик поерзал в кресле и внезапно стал очень серьезен:
– Когда придет мое время… – начал он и вдруг умолк.
– Если хотите, я составлю вам компанию, сэр, – ответила Тиффани.
Это успокоило Барона.
– А вы когда-нибудь встречались со Смертью?
Она ожидала подобного вопроса и ответ был готов:
– Обычно вы можете почувствовать его появление, сэр, но я лично видела его дважды, что называется «во плоти», если можно так это было назвать. Он действительно скелет с косой, прямо как на картинках в книге, хотя я думаю, на самом деле, он такой потому, что его так изображают на картинках. И он очень вежлив, но настойчив, сэр.
– Готов биться об заклад, он такой! – старик недолго помолчал, а потом сказал: – А он… ничего не рассказывал о загробной жизни?
– Да, сэр. По-моему там нет горчицы, и мне показалось, что и никаких маринадов тоже.
– Правда? Это слегка разочаровывает. Полагаю, про рассольник тоже можно забыть?
– Я не вдавалась в подробности про всякие маринады, сэр. У него в руках была огромная коса.
В дверь гулко постучали, и голос мисс Безызьянц громко поинтересовался:
– С вами все в порядке, сэр?
– Все великолепно, дорогая мисс Безызъянц! – громко ответил Барон, затем заговорщицки понизил голос и добавил: – Полагаю, моя дорогая, наша мисс Безызъянц вас недолюбливает.
– Она считает меня негигиеничной, – пояснила Тиффани.
– Никогда не разбирался в подобной чепухе, – ответил Барон.
– Это просто, – сказала Тиффани. – Я должна при каждой оказии совать руки в огонь.
– Что? Совать руки в огонь?
Она уже пожалела о том, что упомянула про это, но знала, что теперь старик не успокоится, пока она ему не покажет. Поэтому она вздохнула и прошла через комнату к камину и вынула из стойки огромную кочергу. Про себя она отметила, что ей самой доставляет удовольствие при каждом удобном случае показывать этот трюк, а Барон был бы благодарным зрителем. Но следует ли ей это делать? Что ж, трюк с огнем не столь уж сложен, боль находилась в равновесии, а Барону осталось не так уж много времени.
Из небольшого колодца, находившегося в дальнем конце комнаты, она достала ведро воды. В колодце жили лягушки, и несколько из них попали в ведро, но она смилостивилась над ними и отпустила их обратно в колодец. Никому не понравятся вареные лягушки. Вообще ведро воды не было необходимо, но так трюк был зрелищнее. Тиффани театрально покашляла:
– Вам видно, сэр? У есть меня кочерга, и ведро с водой. Железная кочерга холодная, и вода тоже. А теперь… я возьму кочергу в левую руку, а правую руку суну в самое пламя. Вот так.
Барон охнул, когда вокруг ее руки взметнулось пламя, и кончик кочерги в ее руке внезапно начал раскаляться докрасна.
Когда Барон проникся зрелищем, Тиффани опустила кочергу в ведро с водой, вызвав облако пара. Затем она встала перед Бароном и показала, что обе ладони остались невредимы.
– Но я же видел, как вокруг руки взметнулось пламя! – с выпученными глазами заявил Барон. – Отлично! Молодец! Это же какой-то фокус?
– Скорее, сэр, дело в навыке. Я сую руку в огонь и перенаправлю жар в кочергу. Просто перемещаю тепло. А пламя, что вы видели было вызвано сгоранием отмерших кусочков кожи, грязи и тех ужасных, невидимых тварей, что есть у неопрятных людей на руках… – она сделала паузу. – С вами все в порядке, сэр?
Барон замер, уставившись на нее.
– Сэр? Сэр?
Старик заговорил, словно читая из некой невидимой книги:
Зайчиха прыгает в огонь.
Пламя лижет, но не жжет.
Зайчиха прыгает в огонь.
Пламя любит и не жжет.
Зайчиха прыгает в огонь.
Пламя любит, заяц бежит.
– Я вспомнил! Как я посмел это забыть? Я же клялся себе, что буду помнить это вечно, но со временем накапливается столько всего, что нужно запомнить, сделать, куча обязанностей. И в итоге забываешь по-настоящему важные вещи, которые важно помнить.
Тиффани была ошарашена, увидев, что на его лице появились слезы.
– Я все вспомнил, – прошептал он, глотая слезы. – Я помню, стояла жара! И помню зайца!
В этот миг дверь в комнату с грохотом распахнулась и внутрь вошла мисс Безызъянц.
Следующее событие заняло всего одно мгновение, но для Тиффани оно длилось, казалось, целую вечность. Сиделка увидела кочергу в ее руке, и старика в слезах, облако пара над ведром, снова Тиффани, выпавшую из рук кочергу, снова старика, снова Тиффани, и упавшую в камин кочергу с громким «бряк», который эхом разнесся по всему миру. Тут мисс Безызъянц словно приготовившийся нырнуть кит, набрала в грудь воздуха и закричала:
– Что ты с ним сделала? Убирайся отсюда, ты, наглая девчонка!
Тиффани быстро обрела дар речи, а затем и дар крика:
– Я никакая не «наглая», и я не «девчонка»!
– Я собираюсь позвать стражу, ты – черная, полночная карга! – прокричала сиделка, направившись к двери.
– Еще только полдвенадцатого! – Крикнула ей вслед Тиффани, и поспешила к Барону, полностью растерявшись – что ей предпринять дальше? Клубок боли шевельнулся. Она это почувствовала. Она не могла собраться с мыслями. События начинали выходить из-под контроля.
Она на мгновение сосредоточилась, и, постаравшись улыбнуться, обернулась к Барону.
– Прошу прощения, если чем-то вас расстроила, сэр, начала она, и вдруг поняла, что он улыбается сквозь слезы, а все его лицо будто светится изнутри.
– Расстроили? Помилуй бог, нет. Я вовсе не расстроен. – Он постарался выпрямиться в кресле и указал дрожащим пальцем на огонь. – Наоборот. Я воодушевлен! Я чувствую себя живым! Я юн, моя дорогая мисс Тиффани Болит! Я вспомнил тот замечательный день! Разве вы не видите? Там, в долине? Это прекрасный, свежий сентябрьский денек. Как сейчас помню, я мальчишка в твидовом, немного колючем едко пахнущем пиджаке. Мой отец, он распевает: «Соловей, мой соловей!»[11]11
В оригинале отец Барона поет народную песню «The Larks They Sang Melodious» (Нам жаворонки пели песни), так же известную как «The Dawning of the Day» (На заре).
Как летом утро прекрасно и приятно,В полях и лугах зеленеют хлеба.Синичка иль дрозд порхает по ветке,И жаворонки поют, и жаворонки поют.И жаворонки поют, нам на заре, на заре. (прим. и перевод переводчика)
[Закрыть], и я пытаюсь ему подпевать, хотя у меня и не выходит, потому что голос у меня тонкий, как у суслика.
Мы пришли посмотреть, как сжигают стерню. Отовсюду поднимается дым, и когда занялось пламя, на нас выскочили сотни мышей, крыс, кроликов и даже лисиц. Фазаны и куропатки взлетали, как это с ними обычно бывает, в последнюю минуту, словно ракеты, и вдруг все внезапно стихло, и я увидел зайца. О, этот был довольно крупным. Кстати, ты знаешь, что крестьяне думают, что все зайцы самки? Так вот, зайчиха просто стояла там и глядела на меня. Трава уже тлела вокруг нас, а за ее спиной пламя встало стеной, но она смотрела прямо на меня, и могу поклясться, что когда она поняла, что я встретил ее взгляд, она взметнулась в воздух и прыгнула прямо в огонь. И конечно же я расплакался, потому что она была такой красивой. Мой отец поднял меня на руки и шепнул, что откроет мне один секрет. Вот тогда он и научил меня этой заячьей считалочке, чтобы я узнал правду и перестал плакать. А потом, когда огонь погас, мы прошлись по покрытому пеплом полю, и не нашли ни одного мертвого зайца. – Старик неловко повернул к ней голову, и он сиял, по-настоящему сиял. Светился.
