Текст книги "Тенор (не) моей мечты (СИ)"

Автор книги: Тереза Тур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава двадцать третья

Пасмурно в Гаскони,

Зо окошком дождь.

Песню напевает

Под Боярским лошдь

(С) poltergeist

Артур

Разумеется, они застряли в пробке прямо на Большой Дмитровке. До концертного зала «Россия» всего-то десяток кварталов, но весь центр встал намертво.

– И вот почему никто ни о чем  не вспомнил? – проворчал Лева.

Иван нервно глянул на часы.

– Полтора часа до выхода. Черт! И не объехать…

– А Олеся могла бы нас пнуть! – сообразил на кого переложить ответственность Лева.

– Ты Олесю не трогай, – безмятежно, не открывая глаз, посоветовал Сергей. – Не до тебя ей сейчас.

Лева вскинулся было, но видимо вспомнил, что было два дня назад, и… замолчал.

Артур в поиски виновных не лез. Ему было все равно – Чубайс виноват, америкосы или марсиане. Пусть концерт катится к черту вместе со всем миром, который рухнул.

Аня… Аня. Как она могла? Вот так?..

Ответ «как» напрашивался сам собой, но был настолько мерзким, что если бы сейчас на Москву упал астероид, Артур бы этому порадовался. Наверное.

– Мы опоздаем. Опоздаем. Иван, сделай же что-нибудь! – нудел Лев.

Злобно нудел. И злобно поглядывал то на коллег, то на улицу – где стояло все. Стройными рядами. И снова нудел.

– Заткнулся бы ты, Лев. И так тошно, – почти вежливо попросил Иван.

– Угу, – поддержал его Сергей.

– А ты молчи! – рявкнул на него Лев и зачем-то полез в смартфон. Не иначе, любоваться на красное Бульварное, красное Садовое, красную Тверскую и красное все. Красную Москву, мать ее виолончель.

Барабанная дробь, отбиваемая Иваном по рулю, уже подозрительно напоминала «Танец с саблями». Сергей сложил руки на груди и отвернулся к окну. Лев же повернулся к Артуру и собрался сказать гадость.

Выслушивать гадости Артур не хотел, ругаться со Львом – тем более не хотел. Так что пришлось вынырнуть из тьмы и мрака, где оставила его Аня, и превентивно уронить:

– Когда ты в последний раз ездил на метро, Лев?

– А?.. – опешил царь звездей.

– На метро, говорю. Как все нормальные люди.

– Э… – интеллектом злой Лев не блистал.

– А машину куда девать? – в отличие от Льва Иван соображал быстрее. – Я ее тут не брошу!

– Подарить сирым и убогим гаишникам, – проворчал Сергей. – Вылезайте, господа артисты. Будем вспоминать, как ходят пешком.

– Тут даже припарковаться негде! – возмутился Иван.

– Не тупи, – отмер Лев. – Кто-нибудь из охраны ее пригонит.

– Как раз к окончанию концерта, – буркнул Артур и первым вылез из машины. – Погнали, авось успеем.

От московского метро в час пик они все определенно отвыкли. От пробежек по толпе – тоже. Зато проветрились. У Артура даже тоска с печалью выветрились, когда толпа внесла их в вагон. По счастью, идущий в нужную сторону.

– В чем концерт-то будем петь? – спросил прижатый к дверям чьей-то мощной грудью Лев.

– Миша что-нибудь придумает, – отмахнулся Артур.

– Вы как знаете, а я буду запасной костюм возить в багажнике. С этим мюзиклом мать родную забудешь, – сказал Иван.

– А к майским сделаем ретро-программу с этим танго, – мечтательно произнес Лев. – Вы с Сергеем смотрелись – просто вау!

– Шутки у тебя, – проворчал Сергей.

– А я не шучу. Зря, что ли, мы выучили жуткое слово «хореография».

Иван с Сергеем обреченно переглянулись, а Артур… заржал. Немного нервно, зато от чистого сердца. Комедия абсурда же!

– А ты готовься музыку к песням писать, – недобро сверкнул зелеными глазами Лев. – Тексты… Ира напишет. Или еще где найдем.

Уткнувшиеся в смартфоны москвичи и гости столицы их, по счастью, не узнали и на слова о концертах не отреагировали. Слава макаронному монстру, из метро они выскочили хоть и слегка помятые, но целые и почти вовремя. Как в старые добрые времена, за полчаса до начала. Добежали до места… и на этом счастливое инкогнито закончилось. Потому что к служебному входу было не протолкаться. Толпа фанаток стояла уверенно и прочно, ожидая чудесного явления кумиров и не обращая внимания на каких-то запыхавшихся мужиков.

– Спаси и сохрани, – обреченно шепнул Лев, прежде чем просиять привычной звездной улыбкой и во всю глотку гаркнуть: – Добрый вечер! Мы пришли!

Что было потом – можно снимать в фильме ужасов. А за преодоление полосы препятствий, усложненной акустическими эффектами типа «визг ультразвуковой», им всем следовало бы выдать по медали. Большой. Шоколадной. И отдельно по грамоте за то, что никого из виснущих на них фанаток не убили и даже не обматерили. Вместо этого они улыбались, кивали, обещали фотосессию после концерта, сто песен по заявкам и луну с неба, и ввинчивались в неподатливую толпу…

– …как хрен намасленный, – прокомментировал Сергей, когда за ними наконец-то захлопнулась дверь служебного входа. – Шарф сперли, заразы.

– Радуйся, что им же не придушили, – проворчал Иван, пытаясь приладить на место полуоторванный рукав пальто.

– Мы живы, господа мушкетеры, – хмыкнул Артур, потерявший на полосе препятствий перчатки и едва не изнасилованный особенно ярой почитательницей, – и это уже везение. Шарф тоже умыкнули, кстати.

– Помаду с рожи сотри, Д`Артаньян, – буркнул Сергей.

– Сам дурак, – жизнерадостно отозвался Артур.

– Что стоим, кого ждем? – стягивая пальто, спросил Лев. – До выхода двадцать минут!

Оркестранты встретили их гоготом, пианист – радостной ухмылкой, а администратор – вздохом облегчения и запахом валокордина. Или коньяка? Или коньяка с валокордином? Артуру даже показалось, что где-то в оркестре перешли из руки в руки несколько серебряных долларов. По счастью, показалось. Потому что покажи ему сейчас кто-то клятый доллар – убил бы. И суд бы его оправдал.

– А мы думали, вам не досуг, – меланхолично заметил дирижер.

Лева даже отвечать не стал – не стоить грубить уважаемому человеку, от которого многое зависит.

– Пробуем микрофоны, – скомандовал он. – И как бы понять, в чем работаем?

Вопрос разрешился на удивление быстро. Все тот же навалокардиненный администратор пригнал целую толпу костюмеров с белыми пиджаками и распорядился:

– Меряем, господа, меряем! В темпе!

– Чужие?.. – возмутился Лев.

– Да вы хоть понимаете, как вам повезло, что «Хор Турецкого» забыл вчера свои костюмы?! Во полном составе. Ваши не доехали! Где ваш менеджер? Кто вообще отвечает за все это безобразие?! Вы меня в гроб вгоните!

Выражение лица Льва, когда на него надели пиджак конкурента проклятого (зачеркнуто) дорогого коллеги, надо было видеть. А лучше – писать. Маслом. Но он даже слова не сказал, хоть тех слов у него был в кармане миллион, и все нецензурные. Зато на первое отделение они вышли при полном параде, всего с пятиминутным опозданием, что и за опоздание-то не считается.  С учетом того, что были они все четверо просто сияющие любовью ко всему миру – тем более.

Правда, без распевки. И без нот. И в уличных ботинках. Но это уже, право, такие мелочи! Главное, что концерт они отпели идеально, публика писала кипятком от восторга, четырежды вызывала их на бис – и четвертым бисом Лев заиграл «Утомленное солнце». Скотина, а и черт с ним. Концертного адреналина было слишком много, чтобы Артур мог испытывать хоть что-то, кроме полетного восторга.

Он даже Бонни Джеральду, который поджидал их за кулисами после концерта, улыбнулся как лучшему другу и родному брату. Да что там, он даже не дал ему в рожу, когда после короткой фотосессии и раздачи автографов Бонни схватил его за рукав и потащил обратно на сцену. К роялю.

Он только спросил:

– За каким хреном?

– Ты обещал сегодня новую музыку. Играй.

– Ты сумасшедший, ты в курсе?

– Конечно, – радостно согласился Бонни и повторил: – Играй.

Обведя взглядом пустой зал, в котором осталось лишь несколько случайно задержавшихся зрителей и уже начали шуровать уборщики, Артур пожал плечами. Ладно. Почему бы нет?

И заиграл. Совсем не то, что писал вчера, а то, что рождалось прямо сейчас – после концерта, после безумной пробежки через толпу фанаток, после Аниного «просто секс», после…. Всего. Сумасшедшего. Дня.

А когда снял руки с клавиатуры – услышал тишину. Живую, дышащую тишину зала, полного замершей публики. И сначала тихое, а потом – все громче и громче: браво! Белиссимо! И Левино внезапное:

– Я всегда говорил, что ты – чертов гений, Артур.

– Вы великолепны! Браво! – резким диссонансом, манерным сопрано. – Артур, это ваша песня?

Он обернулся на голос. Смутно знакомый. Или незнакомый, пофиг. Главное, голос был чужим и ненужным. Обернулся, вежливо улыбнулся идущей по сцене девице. Объективно красивой. Вроде даже знакомой. По крайней мере, он помнил, как она выглядит голой. Или не помнил, просто они все одинаковые.

– Это к нашему мюзиклу, – кивнул он.

– Просто потрясающе! Не знала, что вы пишете музыку! Ах, Арту-ур… – в голосе незнакомки послышались соблазнительно-мурлыкающие нотки. – Я так рада видеть тебя снова…

А, все же знакомка. Пофиг.

– Извини, я сегодня устал, – все еще вежливо, но уже недовольно отозвался Артур и стряхнул с плеч чужую руку с хищным перламутровым маникюром.

– Синьора, вы есть мешать. Уйти вон, – совсем не вежливо, а очень даже тоном злобного сержанта рявкнул Бонни.

Где-то неподалеку хмыкнул Лев, привыкший не обращать внимания на Артуровых девиц. Как-то их, этих девиц, за последний год стало слишком много, но вот беда – при этом ни одной, чье имя хотелось бы запомнить.

Ни одной… Анны.

– Арту-ур, что это за злобный дядька? – капризно протянула девица, прижимаясь грудью к его спине и обдавая запахом приторных духов.

– Очень злой режиссер. Иди, детка, иди.

– Ну ла-адно, я подожду…

– Нет, – получилось резче, чем стоило бы, но куда мягче, чем хотелось. – Не жди. Уходи и не приходи больше.

– Арту-урчик, ми-илый, не будь такой букой. Я сделаю тебе массажик…

Резко вскочив с табурета, Артур развернулся к томной девице.

– Никаких Артурчиков и массажиков. Уходи.

– Ну Арту-ур…

– Есть тут охрана? – очень зло встрял Бонни. – Вывести этот синьора немедленно!

Девицу, обиженно хлопающую коровьими ресницами и колыхающую силиконовой грудью, в самом деле вывели. А Артур устало сел обратно к роялю, побежал пальцами по клавишам. Лениво прислушался к разговору Бонни со Львом – они обсуждали только что сымпровизированный дуэт. И вдруг понял, что нужно делать. Так просто! Идеально просто! И почему он, дурак, раньше не додумался?

Он вскочил из-за рояля, одержимый гениальной идеей. Кивком попрощался с Бонни и ребятами, на ходу нацепил куртку прямо на концертный костюм, вызвал Яндекс-такси. В машине прикрыл глаза, чувствуя, как губы неудержимо разъезжаются в счастливой улыбке.

Он это сделает, и Аня не устоит. Пусть она сколько угодно заявляет, что между ними только секс и ничего кроме секса. Чушь это все. Просто ей нужны доказательства его любви. Ухаживания. Цветы. Подарки. Ужины в ресторанах. Красивые признания. Все то, что они не успели, когда были юными студентами. Все то, что было принесено в жертву его карьере и успеху. То, чего хочет каждая женщина. Это же так просто! И он ни за что не отступит. Он завоюет ее, свою Миледи!

– Э, приехали. Спишь, что ли? Приехали, говорю, – вывел его из полудремы голос таксиста.

– А… ага. Сколько я должен?

– Сколько не жалко.

Сунув таксисту какую-то купюру, Артур вылез из машины во дворе… мог бы сказать «своего дома», но это было бы откровенным враньем. Во дворе нового элитного дома, так и не ставшего своим. Прошел несколько шагов до подъезда, машинально приложил ключ к замку, и тут…

– Артур! – послышалось за его спиной одновременно со звуком захлопнувшейся дверцы авто. – Артур!

Глава двадцать четвертая

Она проснулась с ужасной головной болью, отчаянным сушняком и ощущением ужасной ошибки. Катастрофической. Непоправимой. А первым звуком, который она услышала сквозь уходящий сон, было неприлично довольное мурлыканье «Утомленного солнца». Откуда-то из соседней комнаты. Или с кухни. Чужой кухни. И звяканье чужой посуды. И запах чужого… или не совсем чужого кофе? Именно такого, какой она любит, с розовым перцем и черным кардамоном.

 С трудом разлепив глаза, она оглядела незнакомую комнату. Большую, светлую, безликую и какую-то нежилую, словно гостиничный номер. И зажмурилась обратно, потому что в памяти начали всплывать картинки прошлого вечера – вроде ответа на вопрос «как она докатилась до жизни такой».

Первой картинкой был оторванный фанатками рукав пальто и перемазанное губной помадой лицо Артура. Этот проклятый рукав висел перед глазами, как красная тряпка перед быком, и действовал так же. Убийственно. Аня попыталась отогнать воспоминание вместе со злостью и обидой, и ему на смену пришел домашний скандальчик, устроенный Катериной. Юная звезда, отданная в безжалостные лапы репетиторов, высказала матери все, что думала о родительском произволе в целом и о «херографии» в частности. В выражениях и эмоциях девочка не стеснялась, а учитывая, как она при этом была похожа на злого папу…

Орать на нее в ответ Аня не стала. Ничего объяснять мирно и спокойно – тоже. Сил не было. Ни на что не было, если честно. Поэтому она позорно сбежала. Молча. Даже дверью не хлопнула. И расплакалась – в лифте. От усталости, обиды и бессилия.

Вот почему, а? Почему у нее все через одно место? Мюзикл-мечта не радует, месть Артуру – вообще ужас какой-то. Ей следовало торжествовать и наслаждаться его побитым видом, а она… а ей… ей стало стыдно. Отвратительно, отчаянно стыдно. И страшно, что после этой чертовой мести все, что еще могло сложиться, сломается окончательно. Что Артур больше никогда не скажет ей «люблю», никогда…

Аня зажмурилась и накрылась одеялом с головой, потому что перед глазами всплыла вторая картинка.

Бар «Последняя струна», столик у окна, фанатский сайт «Крещендо» в смартфоне и бутылка мартини. Боже, какое же было жалкое зрелище! Одинокая заплаканная женщина тет-а-тет с выпивкой. Тет-а-тет, правда, не продлился долго. Ведь женщина с мартини – это почти как женщина под красным фонарем, только бесплатная. Именно с таким выражением морды к ней вчера и клеились. Двое… или трое… Неважно. Она всех послала. Последнего кажется даже матом, итальянским. Почему-то ее вчера пробило на итальянский мат. Кажется, после того как она увидела на сайте этот самый чертов оторванный рукав…

Вспомнилось, как она сбежала от последнего «ухажера», поймала такси и велела ехать… сюда. По дороге репетируя речь. Обвинительную. Состоящую больше чем наполовину все из того же итальянского мата. Боже. Стыдно-то как!

Явилась, как озабоченная фанатка, выяснять отношения. Наорала. Разрыдалась. Снова наорала. Даже по морде съездила, что-то крича про чертов оторванный рукав. Правда, промазала. И сама свалилась – поскользнулась на свежем льду. Коленка до сих пор болит. Хорошо, ее вовремя поймали и не позволили ничего себе сломать. Хотя может и не сломала бы. Пьяным и дуракам везет. А она вчера именно такой и была – пьяной дурой. Дался ей этот рукав!

Она бы зажмурилась сильнее, но было уже некуда. Оставалось разве что сбежать, пока он где-то там мурлыкает и варит кофе. Тихо-тихо сбежать…

Высунувшись из-под одеяла и морщась от слишком яркого света, Аня попыталась найти взглядом свою одежду… хм… как-то она совсем не помнила, каким образом оказалась раздетой. И что вообще было потом, после того как ее на руках несли в квартиру, а она вырывалась и орала что-то… а черт бы помнил, что именно! Но кажется там опять фигурировали фанатки, помада и рукав…

«За что, за что, о боже мой!» – тут же зазвучали в голове куплеты из «Летучей мыши». Очень, очень подходящие к случаю.

– Анечка, – послышалось тихое от двери, – с добрым утром.

Аня вздрогнула, волевым усилием заставила себя выпрямиться (а не забиться под подушку) и независимо поглядеть на Артура, вошедшего в комнату.

Бывший был одет в одни лишь трусы и выглядел… да как он смеет, зараза, так выглядеть, когда у нее похмелье? Свежий, чисто выбритый, бодрый и довольный жизнью, как… как… сволочь! Мерзавец! Еще и кофе ей принес! С миндальными пирожными! И мензурку с какой-то шипучей дрянью, наверняка от похмелья. А чтобы мало не показалось, на краю подноса еще и роза лежала. Белая. Негодяй!

Негодяй присел на край кровати, нежно улыбнулся и, поставив поднос себе на колени, протянул ей мензурку.

Аня ее царственно приняла и выпила антипохмельную дрянь. Прикрыла глаза – всего на мгновение. Не потому что ей было стыдно, а… а просто так. И почему-то не возмутилась, когда ее осторожно поцеловали в кончик носа. Только вздохнула.

Организм замер в размышлении: подействует шипучая дрянь или расстаться с ней немедленно?

– Кофейку или сначала тазик? – непринужденно осведомился Артур, касаясь прохладной ладонью ее лба.

– Кофейку, – почти не сипло ответила Аня, открывая глаза: организм определился, и тошнота отступила.

Артур смотрел на нее без малейшего ехидства. Хорошо смотрел, открыто и спокойно. Так, словно она вчера не устроила ему… то что устроила.

«За что, за что, о боже мой?!»

– Я… извини, – пробормотала она после пары глотков кофе и отвела взгляд. – Не стоило мне…

– Стоило, Ань, – очень серьезно оборвал ее Артур. – Жаль только что вчера, а не пару лет назад.

Аня передернула плечами. Пару лет назад ей казалось, что они справятся. Каким-то чудом все наладится без скандалов, что Артур поймет, изменится. Ужасно глупо.

Особенно глупо то, что она даже толком не помнит, что вчера ему наговорила. Ну кроме проклятого оторванного рукава. Как-то она совсем потеряла самоконтроль.

– Прости меня, Анют. Я такой дурак, я с ума сойти какой дурак. Хуже Д`Артаньяна.

– Хуже, – согласилась Аня. – Вокалист ты, и в голове у тебя резонаторы.

Артур только плечами пожал. Ну, вокалист. Ну, резонаторы.

– Я тебя люблю, – сказал он самое главное. – Ты только меня не прогоняй.

Теперь уже она пожала плечами. Толку-то его прогонять. Если сама приперлась.

– Вкусный кофе, – сказала она, только чтобы что-нибудь сказать.

На «Я тоже тебя люблю» она пока была не готова, как и на «Возвращайся домой, придурок».

– Ань, давай сегодня сходим куда-нибудь поужинать. После репетиции.

О боже. Репетиция. Сегодня – опять! Две штуки! Сначала в Оперетте, потом с Бонни. Если она после этого сможет на ногах стоять, уже будет чудом. А дома – Катя с декларацией независимости и воплями на тему «херографии». Впрочем… а черт с ними, с воплями. Она не обязана их слушать.

– Не поздновато ли ты зовешь меня на свидание? – все еще не в силах расслабиться и не искать подвоха, спросила она.

– Сходить на свидание с самой красивой женщиной на свете никогда не поздно, – заявил Артур и убедительности ради поцеловал ее руку.

Ох, как поцеловал… Неторопливо, уверенно коснулся сначала пальцев, а потом перевернул кисть и провел губами по запястью, там где пульс. Ане тут же захотелось запустить пальцы ему в волосы, притянуть его к себе и…

– Ладно, сходим… Артур… Ох, Артур!..

«Шествие троллей» в металлической аранжировке раздалось, когда Аня напрочь позабыла и о репетиции, и о нечищеных зубах, и о всяких глупых ссорах. Она вздрогнула, оттолкнула Артура – но он и сам отстранился, неохотно и с сердитым ворчанием:

– Я убью тебя, лодочник!* – наверняка имея в виду Бонни Джеральда. Или Леву. В общем, работу, которая жизнь. И, уже нашарив телефон на тумбочке, но до того как принять вызов, обернулся к Ане: – Вечер – наш. Обещаешь?

– Обещаю.

* «Я убью тебя, лодочник» – цитата из песни профессора Лебединского.

…

– Вот что ты смеешься? – недовольно проворчала женщина его мечты. – И вообще, останови машину!

Теперь рассмеялся Артур.

– Останови, говорю, повторила Аня. – Я выйду за квартал. Чтобы никто не видел!

 Его женщина. Вредная, скандалящая, вывалившая вчера на него все беды мира, включая бунт дочери, ревность к фанаткам – какие, оказывается, стойкие помады нынче! Еще было что-то про му́ки совести самой Анны, в которых виноват тоже он. Ладно, согласен. Он на все был согласен вчера, потому что жена пришла сама. Видимо, донести до него, насколько он ей безразличен.

И еще она сказала, что накануне приехала его караулить, чтобы запалить с фанаткой и уж точно перестать переживать из-за мести. И понять, что все она сделала правильно. Отомстила по делу! А он, подлец такой, и тут ее обломал. Вот что он за человек. Гад ведь, а не человек!

Он нес ее на руках. К себе. Как первобытный охотник. И чувствовал он себя при этом совершенно счастливым.

Главное, чтобы Аня про эти красоты свои не вспомнила. А то и в этих ее «бедах» останется виноват он. Подлец же.

И даже от этой мысли он улыбался.

Артур старательно прижался к тротуару, включил аварийку и развернулся к жене.

– Съешь лимон! – незамедлительно приказала Аня.

– Не поможет. – Он отстегнулся и обнял ее.

– Я пойду, – пробормотала жена. И вдруг ему показалось, что она смущена. Что? Такое бывает?

– Ань. Ну… Ты чего?

– Я боюсь, – вдруг тихо проговорила она.

– Чего?

– Не знаю.

Он чувствовал, как Аня чуть вздрагивает в его объятиях. Что ее что-то  гнетет.

– Эй.

Артур нежно коснулся ее подбородка. Погладил. Приподнял, заставляя посмотреть себе в глаза. И ведь знал же, что Аня этого терпеть не может. Как и любой намек на снисходительность и покровительство, но…

– Все будет хорошо, – приказал он. Потому что просто был в этом уверен. – Главное, мы вместе.

Сказал – и замер на мгновение, потому что вдруг показалось, что Аня снова начнет протестовать, ослиться и бараниться…

Но она вдруг вздохнула, отпрянула, щелкнула зубами у самых его пальцев – ну, чтобы уж совсем не зарывался. И вдруг прильнула к нему.

– Только не надо пока говорить всем, – пробормотала она. – Снова кинутся помогать, и снова получится какая-нибудь фигня.

Он хотел было заспорить, потому что это было не совсем справедливо к тем людям, что поддерживали его все это время, которые дали шанс им с Аней быть снова вместе. Которые мюзикл затеяли, в конце концов, чтобы он и Аня… Но спустя мгновение, мысленно попросив прощение у всей честной компании, почти беззвучно выдохнул:

– Счастье любит тишину.

Он провожал ищущую к «Оперетте» Аню взглядом, снова улыбаясь от того, какой он все-таки счастливчик.

А на репетиции он старательно двигался по сцене, повторяя движения за Бонни. О, его бедная спина. И правда, «херография», надо поговорить с дочерью.

Он улыбался Леве, добешивая того до края – и ничего не мог с собой поделать, хотя и Ванька, и Сергей всеми своими сверхвыразительными жестами и пантомимами объясняли: угомонись. Видишь, маэстро не в духе.

Он пел с Констанцией дуэт, с удовольствием отыгрывая все, что хотел от него Бонни. Главное, чтобы эта белошвейка не поняла его неправильно. А то еще отбиваться придется, как вчера от фанаток. Следы ее помады Аня так просто ему не простит.

– Привет. – Услышал он спустя несколько часов. Голос, который ждал. – Как вы тут?

– Армагеддец, – первым ответил Иван.

А Артур, пользуясь тем, что режиссер чертовски занят, подошел и взял ее руку в свою, прикоснулся губами к ладони.

– Мы же договаривались, – прошипела любимая, розовея скулами и ушками.

– А, не парься. На нас все равно никто не смотрит. Им не до того.

И это была святая правда, потому что Лева снова сцепился с Бонни. Артур даже не понял, по какому именно поводу. Вот все было отлично, они сделали очередную сцену, Артур сходил за кофе, а когда вернулся…

– Да твою через… – донесся великолепно поставленный баритон Льва.

Ого! Парнями переглянулись. А Артур так поразился, что даже от поглаживания Аниной ладошки отвлекся! Вот такое вот услышать от пафосного Левушки, редкостного сноба, до офонарения гордящегося тем, что все люди как люди, а он натуральный принц и не позволяет себе обсцентную лексику! Зато как Левушка поджимает губы, слыша ее от кого-либо! Особо поджимает, когда от Олеси.

– Ты это слышал? – тихо спросил Иван у Сергея, уже записывая Левины тирады на телефон.

Конечно, для личного пользования. Олесю же порадовать надо. Да и в последний раз они забивались, что Лев сорвется на мюзикле. Классически забивались, на сто баксов, без изысков с серебряными монетами.

В ответ на Левину характеристику Бонни схватился за табуретку. Крепкую такую, из тех, что изображали мебель в мушкетерском трактире.

– Эй-эй! Парни! Вы чего? – привстал бас.

Бонни в ответ высказался на жгучей смеси языков, но всем стало понятно, где он видел видение русского непрофессионала в трактовке мизансцены. Лева прищурился, убийственно сверкнул глазами. И другая табуретка оказалась уже у него в руках.

– Они друг друга не поубивают? – озабоченно спросила Аня, пригнувшись от очередного особо экспрессивного пассажа, сопровождаемого грохотом чего-то обрушившегося.

– Эй, парни, не ломайте декорации! – крикнул Сергей.

Не помогло. Эти двое орали друг на друга, как помоечные коты в марте, и у Бонни в руках снова была табуретка, которой он замахивался на Льва.

– Слушай, ты! – на сцену выскочил Сергей, в руках у которого оказалась невесть откуда взявшаяся бутылка с водой.

Миг – и знаменитый итальянец оказался мокрым как помоечный кот. О, как замечательно газированная вода стекала с его роскошных кудрей! Шипя и пузырясь!

Бонни странно так посмотрел на баса…

Даже несмотря на солнечный пофигизм, осенивший Артура с самого утра, он уже стоял за плечом у боевого товарища. И ждал отмашки, чтобы прижать к ногтю распоясавшегося итальяшку. И Ванька, с непростым, серьезным лицом, тоже был рядом.

– Вы чего? – спросил у них Бонни. – Вы…

И заржал.

А Лев – покрутил пальцем у виска и заорал на баса, не сбавляя громкости:

– Совсем …? Ты что … творишь? Не видишь, …, мы работаем, …!

– Чего-чего вы делаете? – переспросил обалдевший Сергей.

– Работаем мы! Иди-иди. Не мешай творческому процессу, – чуть менее матерно поддержал Льва Бонни.

Артур недоуменно переглянулся с Аней. Это ледовое побоище у них называется «творческий процесс»? Мать твою виолончель!

– Э… ухожу, ухожу… И вообще – да пошли вы оба! – Сергей поднял руки, отступил на шаг и тоже заржал. Потому что эти двое, едва одарив его грозными взглядами, снова схватили табуретку – и продолжили с того же места. Сначала вполголоса, видимо, настраиваясь, а потом – во всю мощь двух отлично поставленных голосов.

– Дурдом, – прокомментировала Аня.

– Да пусть, – махнул рукой Артур и спрыгнул со сцены в зал, к Ане. – Хоть кофейку выпить, пока у них творческий процесс…

– Ну наконец вы помирились, – словно черт из табакерки возник рядом Иван. Довольный, словно в лотерею выиграл.

– Мы… э… – синхронно отскочили друг от друга Артур с Аней.

– Шифруетесь? И правильно, – кивнул Ваня. – Я никому не скажу.

И похлопал Артура по плечу.

Почему в этот момент Артур почувствовал себя конченым придурком? Зато – счастливым придурком.

– Ладно, можешь принести мне кофе, – насмешливо фыркнула на него Аня и уселась на первый ряд, дальше любоваться бесплатным представлением.

Правда, кофе они выпить не успели – их обоих, стоило Артуру вернуться в зал, сразу же припахал Бонни. И пахали они часа, наверное, два. Или три. В режиме «десять минут до канадской границы». А когда Бонни смилостивился и отпустил Д`Артаньяна с Миледи со сцены, и они без сил рухнули в кресла в зрительном зале, у Сергея зазвонил телефон.

– Слушай, мне не очень удобно говорить, – начал было бас. Причем ясно было, что неудобно ему говорить, потому что два гения снова сцепились. И снова не выбирая выражений.

– Кто поет? Девчонка? В вашем притоне? – вдруг голос Сергея стал серьезным и хмурым. – Артур, глянь. Наши же.

Артур вздрогнул от неожиданной беспомощности, что резануло как бритвой слух.

Потом кинул взгляд в телефон…

– Твою ж! – пробормотал он.

Видео было отвратное, звук ужасный, но ужаснее всего было то, что на этом видео в самом деле были Катя и Маша. Катя с гитарой, Маша с микрофоном, двое мальчишек с клавишами и ударными, и все это под пьяный гогот и пивное бульканье.

– Что это? Где? – подскочил Артур.

Аня рядом только охнула и схватилась за голову.

– Байкерский клуб на Воробьевых. Что их туда понесло? – поморщился Сергей.

– Откуда я знаю! Адрес скажи!..

– Что происходит? Это Маша? – влез Бонни. – Это Кэти?

– Звоним Олегу, – сразу предложил Сергей, – просим подтянуть парней и вытаскиваем дурынд этих?

– Сейчас же! – в голосе Ани звучала отчетливая паника.

Артур и сам запаниковал. Чем грозит двум девчонкам выступление в подобном притоне, он даже представлять не хотел. Не зря же приятель Серого позвонил предупредить!

– Что стоим? Поехали! – внезапно распорядился Бонни. – Нельзя вмешивать охрану! Их же работать больше никуда не позовут, – и добавил по-русски: – Без охрана! Надо ехать сам!

И они рванули.