Текст книги "Тенор (не) моей мечты (СИ)"
Автор книги: Тереза Тур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)
Глава двадцать первая
Задолбан. Но не сломлен
(С) Артур
Артур
А вот в новой квартире у него рояля не оказалось. И даже задаваться вопросом – почему – Артур не стал. Вспомнил, что где-то в углу пылится гитара, которую парни подарили ему на новоселье.
Что тут еще есть, кроме полупустых, толком не обжитых комнат. За исключением, пожалуй, одной. Спальни с умопомрачительной кроватью, на которой дам перебывало… поменьше, конечно, чем в его гостиничных номерах по всему свету. Но это только потому, что в гостиницах он ночует чаще, чем дома.
Остановился на пороге, не включая свет, не в силах переступить через порог. Ощущая себя вором, пробравшимся в чужую, ненужную жизнь.
Сделал шаг назад. Захлопнул дверь. Какой смысл в этом всем, если даже музыку не написать. Ему до дрожи захотелось коснуться клавиш рояля, пройтись пассажем, с наслаждением узнавая каждый звук.
Сбежал по лестнице, завел машину и… Как-то он давно на репетиционной базе не был. А если и был, то не тем занимался. Музыка – пронзительная, живая, звучала в нем.
Артур, маясь в пробке, жалея, что нельзя просто взять – и перенестись туда, к роялю, достал телефон и стал мурлыкать все, что крутилось в этот момент у него в голове.
Как ни странно все, что мешало ему доехать, вдруг исчезло как по волшебству. Машины, светофоры, люди. Ненужные, раздражающие заторы. Осталась только дорога. И музыка, которую он выпевал уже во весь голос.
Он влетел в дом, кивнув охраннику, который настороженно вышел посмотреть, кого там принесло.
Он плыл в музыке, даже не задумываясь, что играет. В его музыке была любовь, которую он упустил. Раз за разом уничтожая все то прекрасное, что было в его жизни, а потом обвиняя кого угодно, но ничего не меняя. В какой-то момент он набрал знакомый номер.
– Да?
Даже бесконечное, строго отмеренное изумление с легким оттенком недовольства в голосе Анны – все для того, чтобы четко обозначить свою позицию – сегодня не могли ни остановить его, ни как-то сбить с настроя.
– Слушай! – приказал он.
Он играл, наслаждаясь ее рваным дыханием где-то далеко. Там, где, по ее мнению, не было ему места. Аня то замирала, то вздыхала, то чуть мурлыкала. Как будто они занимались любовью.
Артур играл как будто каплями дождя. Перебирая капли сожаления, воспоминаний о радости. Вздыхал жаждой попасть снова домой, к любимым девочками… И приправлял легкой светлой горечью того, что это попросту невозможно, потому что осталось в прошлом.
«Я тебя люблю», – пропели звуки, отчего-то ликуя.
– Я тебя люблю, – выдохнул он.
– Я… – раздалось из трубки. И Артур победно улыбнулся, хотя Аня, упрямая как сто тысяч ослиц, его миледи, тут же недовольно буркнула: – Артур! Вот что ты за человек?!
И тут же бросила трубку.
Он рассмеялся. Порадовался, что включил запись, потому что даже под угрозами пыток не вспомнил бы ни ноты из его ночного помешательства. И даже не удивился, когда услышал ядовитые аплодисменты.
Оказывается, он не включил свет. Но ему не надо было вглядываться в кромешную темень, чтобы понять, кто это.
– Привет, Лева.
Друг молча пересек зал, бросил монету на крышку рояля. Она завертелась, покатилась. Они оба проводили взглядами ее падение на пол.
Тишина. Мгновение. Еще одно. И еще.
– Только это что угодно, только не дуэт д’Артаньяна с Констанцией, – раздался бешеный голос Льва.
– Я знаю, – вздохнул Артур. – Но разве это важно?
И он кивнул на невидимый серебряный доллар где-то у себя под ногами.
– У тебя еще есть время.
И в темноте послышались стремительные злые шаги.
…
Она стонала и кричала под ним, вцеплялась в его плечи и выдыхала рваное:
– Артур… Еще!
Еще. До изнеможения. До красных мушек перед глазами. До невозможности думать и дышать, пока…
– Я люблю тебя, – выдохнул он самое важное. Единственно важное.
Устало прижался губами к ее вздрагивающему плечу, не желая отпускать – ни Аню, ни собственное счастье. Нечаянное. Нежданное. Схватившее его за руку прямо посреди репетиции и утянувшее в чью-то случайно открытую гримерку под довольное режиссерское:
– Перерыв! Детка, где мой грейпфрутовый фреш?
Его счастье было похоже на этот фреш – сладкое, горькое, терпкое и свежее, словно в первый раз… Или в тысяча первый, как разница? С Аней, со своей любимой, единственной, самой прекрасной женщиной на свете каждый раз – как первый…
– Я люблю тебя, – повторил он во влажную черную прядь, прилипшую к белоснежной тонкой коже, и улыбнулся.
Вместо ответа Аня его поцеловала в висок, довольно вздохнула и пихнула его в плечо.
– Перерыв окончен, вставай, Д`Артаньян.
Что-то в ее голосе было странное. Но ни сил, ни желания не было разбираться, что именно. Зачем? Ведь все хорошо. Аня наконец-то приняла тот факт, что они созданы друг для друга. О, как идеально они друг другу подходят!
Нежно-нежно поцеловав ее в уголок губ, Артур поднялся и подал ей руку, помогая встать. Ей, такой разнеженной, разрозовевшейся, прекрасной и снова желанной. Аня лукаво усмехнулась, повела плечом – так, что в животе опять стало жарко, и едва успокоившийся организм потребовал продолжения банкета. Сейчас же.
– Иди ко мне, – позвал Артур и притянул ее к себе, коснулся губами губ…
– Бонни не терпит опозданий, – нравоучительно сказали ему, приложили палец к губам и отстранились.
Это фамильярное, почти интимное «Бонни» так резануло по нервам, что Артур едва не вздрогнул. Хотя Аня и была права – дразнить режиссера посреди постановочной репетиции суть идиотизм и глупость.
– Ладно, – согласился Артур, расплываясь в совершенно счастливой улыбке, и выудил из спутанной кучи одежды свои трусы. – Заедем после репетиции, купим чего-нибудь вкусненького. А хочешь, закажем из ресторана?
– Как-нибудь в другой раз, – пожала плечами Аня, надевающая репетиционные лосины, – сегодня у меня другие планы на вечер.
Улыбка стекла с него вместе с ощущением счастья и покоя.
– В смысле, тебе еще в «Оперетту»? – переспросил он в надежде, что как-то неправильно понял ее тон.
– Арчи, одевайся быстрее, – Аня почему-то назвала его так же, как звал Бонни, а не как обычно. – Перерыв закончился.
– Да причем тут перерыв! Аня, Анечка… Разве мы не…
– Если ты имеешь в виду это, – Аня опустила выразительный взгляд на его не менее выразительно выпирающее сквозь лосины достоинство, – то да. Если все остальное, то «нет».
– Но… как же... – кажется, он начал позорно заикаться и мямлить, словно застигнутый за разглядыванием неприличных картинок второклассник. – Мы ведь… Аня!
– Арчи, не усложняй. Нам обоим было хорошо, пусть так и остается дальше. И одевайся уже! Мне не нравится, когда Бонни ругается.
– Опять этот Бонни! – взвился Артур. – Ты думаешь о нем больше, чем обо мне! Почему ты ведешь себя так, словно… словно это для тебя ничего не значит?
О боже. Кажется, он исполняет не свою роль. Глупейшее ощущение перепутанного сценария. Чьи это вообще слова?! Уж точно не его! Скорее обиженной фанатки… рассчитывавшей на… О нет. Бред какой-то.
– Арчи, Арчи… – покачала головой Аня. С какой-то снисходительностью, что ли.
Эта снисходительность, до тошноты узнаваемая, его добила.
– Не называй меня так! Что вообще происходит, Аня?! То ты любишь меня, то отталкиваешь! Объясни мне…
– Ничего не происходит, милый, – нежно-нежно и ядовито-ядовито улыбнулась она. – Ровным счетом. Всего лишь хороший секс. Бонни говорит, очень полезно для творческого процесса. И знаешь, он прав. Повторим в субботу.
И, мурлыкая что-то до боли знакомое, развернулась и выскользнула из гримерки, оставив Артура полуодетым и растерянным. Да что там растерянным! На него словно лавина обрушилась.
Его Аня, его любимая нежная девочка, его огонечек, назвала то, что между ними было – просто хорошим сексом. Как это вообще возможно?! Кто ее подменил? Да что это вообще?..
«От актрисы истинных чувств не жди…» – мурлыканье в коридоре перешло в полноценную арию. Из «Сильвы».
Подрагивающими руками Артур быстро натянул майку и влез в проклятые балетки. Внутри него было пусто и звонко до боли, и мучительным эхом отдавались слова арии, как нельзя лучше подходящие к случаю. Что-то о сердце актрисы, с которым нельзя играть.
Кажется, кто-то доигрался.
Надо ли говорить, что когда он увидел серебряный доллар, подкинутый Розой Говард и пойманный Аней, он сделал вид, что его это совершенно не касается. Вот просто вообще.
Глава двадцать вторая
На грабли вечно наступая
Завидую самой себе.
Какое крепкое здоровье,
Какой недюженный талант!
(С) чья – не нашла
Анна (вчера)
Она не очень хорошо понимала, зачем пошла ужинать в «Метрополь» с Бонни и Розой. Этих двоих она тоже не очень хорошо понимала, если не сказать хуже – не понимала вообще. И не двоих, а троих. То есть слухи об очень странном семействе Говард до нее доходили, но она слухам не особо верила. А тут…
Факты были налицо. Шведская семья как она есть. И чего Аня не могла понять вот совсем-совсем, так это почему Говарды позволяют Бонни ходить налево. И не просто налево, а открыто и бессовестно иметь своих «звезд» прямо на репетициях.
Не то чтобы Бонни делал это прямо сегодня, на глазах у Розы. Но то, как вела себя Милена и как она всем раззвонила, что спит с самим Бонни Джеральдом – явно было не на пустом месте.
Очень, очень странные отношения.
И очень, очень любопытная леди. По ней не скажешь, что писательница и сценаристка, скорее – журналистка. Как вцепится!
Вот она и вцепилась. Ей, видите ли, страшно понадобились подробности жизни квартета и в частности Ани с Артуром.
Мало ли что ей там понадобилось. Аня не собиралась открывать душу практически незнакомке. Да еще и писательнице! Так что она переводила разговор на квартет, на совместную учебу в ЦМШ и консе, на что угодно, кроме Артура.
Пока этот гад не позвонил и не сыграл ей… О, как он играл! Еще в консе она была готова отдаться ему прямо за роялем! От того, какое у него становилось лицо во время импровизаций, ее душа пела, а с его музыкой она взлетала под самые облака…
– Я люблю тебя, – сказал он так, что сердце зашлось. И не только сердце.
Как хорошо, что она не дома и не одна! А то бы сорвалась и помчалась к нему. Куда угодно. И там, где угодно, просила бы его – играй, играй для меня! Подари мне наслаждение большее, чем секс. Большее, чем любовь. Большее, чем все – твою музыку!
И плевать, что ровным счетом ничего бы это не изменило. Потому что Артур – такой, какой есть. Он не изменится.
– Ну что ты за человек такой, – почти простонала она и отключилась.
– Он тебя любит, ты любишь его. Вы есть все усложнять, – с присущей ему тактичностью носорога заявил Бонни Джеральд, задумчиво рассматривая Аню над бокалом с глинтвейном. Безалкогольным. Таким же, как у Розы.
– Усложнять? – переспросила Аня. – То есть мне надо было терпеть его выкрутасы, молчать и продолжать готовить завтраки?
– О, ты еще и готовишь завтраки! Белиссима! Арчи – придурок, – выдал Бонни, отпил свой компотик и нежно обнял Розу.
– Ага, – кивнула Роза. – Почему ты молчала, пока не сорвалась?
Спросила – и так же нежно прижалась щекой к плечу Бонни.
Прямо в ресторане. И чихать они хотели на весь мир.
Вот почему у них с Артуром не так? Где она ошиблась? Где упустила? Ведь Бонни – козел не меньший. Даже, пожалуй, даст Артуру фору. Артур по крайней мере резвился со своими фанатками лишь на гастролях, подальше от Ани. И соблюдал хоть какие-то приличия. А Бонни девочку Миленочку – чуть ли не на глазах у Розы. Но Роза словно ничего не замечает… хотя нет, очень даже замечает – иначе бы Миленочку не облили ледяным презрением, когда Бонни явился за Аней в «Оперетту».
Как все непросто! И совершенно непонятно, как Роза умудряет держать Бонни на коротком поводке. Видно же, что мистер козлогений будет прыгать через кольцо по первому же ее «але!»
Как бы научиться так же, а?
– Так почему, Ань? – настырно допытывалась Роза.
– Почему… не знаю. Так получилось. Просто все покатилось как-то разом. Этот его роман с Даной, и прослушивание…
– Арчи сказать кастинг? – уточнил Бонни. – Или сказала та… как ее звать, Мадонна?
– Дана ее звать, – подсказала Роза. – Не похоже на Артура вызывать тебя на кастинг, он в тебе уверен.
Аня поморщилась. Вспоминать об унижении было больно… но… уже как-то не так сильно.
– Неважно. Что было, то прошло. Не хочу об этом говорить.
– Вот и зря. Тебе нужно, – покачала головой Роза. – Ты его любишь.
– У нас ничего не выйдет. Я не готова снова быть ему милой послушной женушкой, забыть о собственной карьере и бесконечно терпеть и прощать. Хватит.
– Да-да! Хватит! – довольно кивнул Бонни. – Ты делать скандал, ты бить его по морда, а потом заниматься любовь. Молчать плохо.
– Не хочу я скандалить, – передернулась Аня. – Это утомительно и бесполезно.
– А чего ты хочешь? – опять вцепилась в нее Роза. – Ты сама знаешь, чего ты хочешь на самом деле, для себя?
– Я не… – привычно закрылась Аня, но тут в мозгу словно что-то щелкнуло. – Знаю. Я-то знаю, но…
– Но – потом. Что ты хочешь, скажи вслух.
– Я хочу петь. У тебя, Бонни. Я об этом мечтала лет десять. Быть звездой Бонни Джеральда, получить «Тони», прогреметь как Брюно Пельтье в «Нотр Дам». Как Барбара Стрейзанд в «Кошках».
Бонни довольно кивнул, но Роза не отставала:
– Супер. А что еще?
– Хочу вырастить дочь.
– Тоже супер. А для себя, Ань? И с Артуром – что тебе нужно на самом деле?
– Да ничего, – снова поморщилась Аня. – Пошел он… Это уже не любовь, а издевательство.
– Тем не менее, тебе не все равно. Ну, чего ты такого хочешь, о чем никак не можешь сказать?
– Ничего такого я не хочу, – начала злиться Аня.
– Ну… вот прямо совсем.
– Вот прямо совсем.
– То есть поиметь его ты хочешь, а терпеть его загоны – нет?
– Да, хочу, – совсем разозлилась Аня. – Почему к хорошему сексу обязательно прилагается вынос мозга? Как меня это достало! Не хочу думать об этом козле! Вообще никогда!
– Так в чем проблема? – хмыкнула Роза. – Хотя да, ты же хорошая девочка… Ставлю доллар, что тебе слабо отыметь Артура завтра на репетиции. Просто так, без выноса мозга, чисто для удовольствия и сохранности нервов.
– Хороший секс есть польза для творческий процесс, – кивнул Бонни со знанием дела, был укушен Розой за ухо и…
– Больной ублюдок, – шепнула та своему гению так, что стало совершенно понятно, чем именно они займутся, едва выйдя из ресторана.
– Доллар, говоришь. – Аня одним махом допила оставшийся в бокале глинтвейн. Нормальный, с хорошим содержанием алкоголя. – Ставлю доллар, что завтра на репетиции я его трахну. И не буду париться по этому поводу!
– Вот теперь я видеть Миледи. Белиссима!
– Доллар, значит, зажилил? – усмехнулась Аня, ощущая себя практически леди Винтер.
– Си. Я есть бедный сицилийский парень. Я не разбрасывать доллар направо и налево.
– Жлоб ты, Бонни Джеральд, – припечатала Аня и подозвала официанта: – Повторите.
– Кажется, бедный сицилийский парень хотел сказать, что верит в тебя, – сказала Роза и тоже велела официанту повторить.
Один только Бонни сидел довольный и щурился, как китайский болванчик. Его жизнь явно была прекрасна.
Так какого черта Аня не может себе позволить того же? В конце концов, совсем не обязательно устраивать мозговынос, когда можно просто получить удовольствие. Ведь Артур поступал именно так. И она – ничуть его не хуже.
Пора привыкать быть звездой.
…
Вот почему без выноса мозга не получилось? Вот почему я спиной чувствовала – нет, не злость, не ярость, не отчаяние. Боль. И почему я должна была ощущать эту боль, как свою собственную, корчась где-то в глубине души. И рыдая, свернувшись в калачик?
Дура. Как она есть.
Осталось прокричать об этом всем присутствующим и кинуться на шею Артуру, омыв слезами…
Ну. Уж. Нет!
Мысленно я рявкнула на нечто, страдающее внутри. И вышла звездой из гремерки, под любимую Сильву.
Довольно страданий. Хватит! Хватит. Пусть наконец каждый получит, что заслужил.
Концертмейстер подыграл мне. Рояль зазвенел.
«Что же недаром сам черт придумал нас!» Замереть в позе: спину прогнуть, нога вперед, руку победно вздеть перед собой.
«Частица черта в нас…»
Подойти к Розе и Бонни за монеткой. Я же выиграла – честно. Значит. Пусть отдает. Я посмотрела в черные глаза змея-искусителя, звездного Мефистрофиля, и вдруг увидела в них… сожаление.
Вздрогнула.
После этого на выразительные взгляды квартетовцев можно было не обращать внимания. Особенно на один, зеленый и яростный. Я ответила своим, веселым. Глаза в глаза. «Что, Лева? Только тебе можно чморить Артура? Это твоя должностная обязанность и эстетическое, почти эротическое удовольствие?»
С наслаждением осознать, что он отвел глаза, но не успеть сполна насладиться этой победой, потому что Лева технично спихнул с табуретки у рояля концертмейстера. Короткий взгляд Левы на Ивана и Сергея. Вступление – буквально одним аккордом…
– Утомленное… – начал Лева.
– Солнце… – откликнулись тенор и бас.
Все-таки в многоголосье они входят – просто сказка.
– Нежно с морем прощалооось…
– В этот час ты призналась, что нет любви… – раздалось у меня за спиной бархатное и чувственное. И чуть насмешливое, что ударило по нервам не хуже электрического тока.
Кивок Льва. И… Иван делает шаг – мягкий, стелющийся (ох, не зря их гоняли все это время хореографы с Бонни во главе). Сергей скользит к нему. И… пошли… Танго…
Лева сливается в страсти с роялем, парни – в экстазе друг с другом. А как Ваня на руки Сергею падать умеет! И растяжка – просто прелесть, оказывается. А этот резкий, точно в такт поворот головы Сергея. Оооо. А говорят, он танцевать не умеет и двигается как медведь. Бессовестно врут! Бонни протягивает руку Розе. Она, смеясь, тянется к нему. Рывок – больше обозначенный, чем резкий. И они начинают кружить. Тут нет объятий. Лишь легкое прикосновение – и тут же полшага назад. Глаза в глаза. Забыв… не то, чтоб про нас. Вообще – про всю вселенную и ее окрестности.
– Миледи?
Артур по-прежнему стоит у меня за спиной. Я, словно заколдованная, оборачиваюсь к нему. И… пропадаю.
Он с легким поклоном протягивает мне руку. Все-таки он – магическое существо. Я вкладываю свою – пальцы у меня подрагивают.
Рояль вдруг переходит на Пьяцоллу. Наши с Артуром вздохи сливаются…
Танго. Пожалуй, это именно то, что нам надо. Как там принято говорить? Разбитых сердец? Затаскано, но верно.
Он ведет, а я каждый такт помню о том, что он – человек, который сделал мне больно, которому сегодня отплатила я. Наконец-то. Но… Я приникаю к нему, оплетаю то руками, то ногами. Вдруг вспоминаю… все вспоминаю. И отстраняюсь. Поворот… и снова его руки, которые не отпускают, его тело, что умеет дарить мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Такое же, как музыка…
Мы смотрим друг другу в глаза.
Что он может прочитать в моих? Не знаю. Главное, чтобы не сожаление. Потому что я ни о чем не жалею. Ни о чем, сказала! Его же взгляд… просто непроницаем. Потому что в нем – ночь и тьма.
Говорят, месть – это блюдо, которое едят холодным. Но от этого оно не перестает быть горьким.
Лева вдруг замирает посредине ноты. И мы вместе с ним, как будто у нас разом закончился запас батарейки.
Останавливаются, с тревогой глядя на Артура, Сергей и Иван. Как все же бывшему повезло с друзьями.
Смеясь, отстраняются Роза и Бонни.
Я вдруг ловлю на себе взгляд Милены. Полный недоумения и ненависти. Оказывается, и она здесь. Ей-то что? До всего, что здесь происходит? До всего, что я разрушила сама?
– Господа музыканты! – раздается голос Бонни. – Это все прекрасно, но мюзикл сам себя не поставит. Работаем. Арчи?
Бывший отводить от меня глаза, несколько раз моргает, словно просыпается.
– Что с музыкой, Арчи.
Я мысленно издаю стон. Разве не хватит дурацких споров? Ни к чему хорошему они не приведут.
Но Артур идет. Как победитель. Как звезда. Спокойно и уверенно. Как в замедленном кино вижу, как поднимается со своего места Лева, как Иван протягивает телефон с включенным метрономом. Репетировали они эту сцену что ли.
Дверь в зал хлопает так, что мы все подпрыгиваем.
– Да вашу ж мать, парни! Вы что творите!!! Аня, привет.
А голос-то какой! Голос. Перекрывает весь зал. Сразу слышно школу!
– Привет, Миша, – отвечаю я растерянно директору одной из концертных площадок, тоже, кстати, нашему однокурснику.
– Лева. Парни. Я вас урою.
– Да что случилось? – Сергей растерянно оглядывает остальных. Те явно не понимают тоже. У Левы, однако, есть какие-то проблески сознания, но он не хочет в них верить и только мотает головой.
Миша смотрит на нас всех. Матом. Потом выдыхает. Усаживается на последний ряд – это получается у него изумительно. Жаль, что не выступает, а посвятил себя деньгам и организаторскому таланту.
– Скажите-ка мне, птицы певчие. Какое сегодня число?
И звучит теперь он нежно-нежно. Как серебряный колокольчик.
Лева хватается за голову.
– И вам это число ни о чем не говорит? Ни о каком концерте, на который распроданы все билеты?
Артур торжественно изображает похоронный марш, Иван вступает нежными переливами, а Сергей – как ему и полагается, басом.
– Придурки, – резюмирует Миша. – Придурки, которые еще и трубку не берут.
Лева задумывается. И с вариациями от танго присоединяется к похоронному маршу.
– Идите, пойте, ур-роды! – раздается бессмертное.
И квартет исчезает. Как его тут, на репетиции мюзикла, и не было. Одна я остаюсь, как дура, со своими двумя серебряными долларами, и устало смотрю на Бонни Джеральда. А тот, проводив взглядом квартет, оборачивается ко мне.
– М-да, – произносит он с иронической печалью, в точности как это сказал бы кардинал Ришелье. – Настоящие мушкетеры, спаси нас Пресвятая дева от них.
