Текст книги "Игра с огнем"

Автор книги: Теорен Флёри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Когда Корбэ переехал в Калгари, он сказал журналистам, что даже не будет пытаться быть мной и сдержал своё слово. За 20 оставшихся игр в сезоне 1998-99 он набрал девять очков, а в 1999-00 ещё 14 в 48 встречах, после чего его обменяли в "Питтсбург".

Настоящим приобретением для "Флеймс" в этой сделке стал "опционный драфтпик", который они потратили на огромного (191см, 103кг) защитника Робина Регира. "Колорадо" выбрал его в первом раунде под 19-м общим номером в 1998-м году, а до этого он попал в символическую сборную WHL.

Его первые дни в качестве игрока "Калгари" сложились непросто. Он ехал на машине и в него на полном ходу влетел другой водитель, который пересёк двойную сплошную. Робин сломал себе обе берцовые кости, и ему пришлось пахать по полной программе, чтобы восстановиться.

И у него это получилось – в сезоне 1999-00 он отыграл за "Калгари" 57 матчей. Я слышал, что Регир хороший парень. Его родители работали меннонитами-миссионерами в Бразилии (гостиницы Бразилии) и Индонезии прежде чем осели в Ростерне (пр. Саскачеван) – это примерно в шести часах езды от Рассела. В общем, он один из моих любимых игроков нынешних "Флеймс" – небезталанная рабочая лошадка.

Некоторое время спустя Эрик Фрэнсис рассказал мне, что на той пресс-конференции он думал, что "Тео ещё вернётся и отыграет здесь пару сезонов, потому что именно здесь он стал известным. Здесь он разбогател. Всё началось именно здесь".

Такой конец и впрямь можно было бы назвать счастливым.

Глава 24. Я и Кларк Кент

Чак Мэтсон поехал со мной и в Денвер – "Эвеланш" оплатил ему билет. По дороге туда мы всё ещё пребывали в шоке и думали: "Ни ху* ж себе". Мы понятия не имели, что нас ждёт в будущем. Вероника осталась дома, потому что она была на восьмом месяце беременности.

Она была отнюдь не в восторге от моего перехода, тем более на фоне покупки нового дома в Калгари и необходимостью заново пристраивать детей. Но раз уж купил машину красного цвета, бестолку горевать, что она не синяя. Энхаэловцы постоянно переходят из одной команды в другую.

Я вышел из самолёта, вошёл в здание аэропорта, где на меня направили восемь миллионов камер и море яркого света. Журналисты задавали мне вопросы про хоккей, заметьте. Никто не спрашивал о моей личной жизни. Я счёл это за доброе знамение.

На арену мы отправились достаточно рано, потому что мне надо было пройти несколько медицинских тестов и прочие формальности. Чак всегда был рядом со мной. Забавно, что вполне спокойно могу шляться по городским улицам в любое время дня и ночи, ничего не опасаясь, но теперь мне по-настоящему была нужна поддержка друга.

Как бы то ни было, чуть позже стала подтягиваться вся команда, потому что вечером мы играли с "Эдмонтоном". Мне казалось, в раздевалку зашла сборная Всех Звёзд. Патрик Руа и Адам Фут, Петер Форсберг и Джо Сакик... А потом зашёл Клод Лемье. Мне говорили, что Клоди – это величайший подонок в истории хоккея. Что, мол, нет игрока злее его. После того, как он размазал Криса Дрэйпера по борту в финале Восточной Конференции 1996-го года против "Детройта", полиции пришлось охранять каждый его шаг в этом городе.

Чак сидел в раздевалке рядом со мной, как вдруг к нему подошёл Клод и сказал: "Э, братан, ты на моё место сел, ну-ка подвинься". Чак потом мне рассказал, что это был единственный человек в моей новой команде, с которым он не хотелось познакомиться. А Клод сел и сказал: "Ты – Чак Мэтсон".

Чак ответил: "Ну да, а ты откуда знаешь? – В газете прочитал. Ты сюда с Тео прилетел. Вот что я тебе скажу. Я знаю, как себя сейчас чувствует Тео. Я знаю, каково это, когда тебя обменивает твоя первая команда. Команда, которую ты искренне любишь. И ты здесь только лишь потому, что ты друг Тео, и мне это нравится". Чака поразили эти тёплые слова. Клод дал ему свой номер телефона и сказал, чтобы он ему позвонил.

Чак решил, что Клод это сделал просто из вежливости и не более того. Что ж, тем же летом я решил сделать ему сюрприз на его день рожденье – мы отправились с Чаком в Шервуд Оукс, один из эсклюзивнейших гольф-клубов. Сыграть с ним в гольф должен был его кумир Уэйн Гретцки и один из лучших друзей последнего – Клод Лемье. Клод сел в машину и сказал: "Чак, ты мне так и не позвонил. Что за дела?".

Клоди был одним из милейших людей, которых мне довелось повстречать в хоккее. Мы здорово сдружились. Я его прозвал Тёрстон Хауэлл Третий (персонаж из телешоу середины 60-х, прим. АО), потому что он всегда хорошо одевался, ездил на классных машинах и даже, бл*, в спа-салоны ходил. Он то и дело мне говорил: "Тебе надо сделать педикюр. Это потрясная вещь!". Это я к тому, что нельзя судить о человеке лишь по манере его игры на площадке.

В "Колорадо" играли отличные парни, которые были в прекрасных взаимоотношениях друг с другом. Они выиграли Кубок Стэнли в 1996-м, а я дальше первого раунда плей-офф уже десять лет не заходил, хотя мне так этого хотелось. Несмотря на избыток талантливых игроков, "Колорадо" переживало небольшой спад в том феврале.

Мне кажется, что руководство клуба ждало от меня того, что я сделал в "Калгари" в 89-м – завёл команду. К слову, меня обменяли не одного. Вместе со мной в команду пришёл Крис Дингмэн и добавил ей жёсткости.

Петер Форсберг был тогда богом этой команды. Он, конечно, не от мира сего, но игрок замечательный. Европейцы обычно немного мягковаты, но этот парень был очень жёстким. Плюс техника у него была на каком-то запредельном уровне. Он раздавал передачи и играл в большинстве так, что я раньше даже ничего подобного не видел.

Петер был сродни рок-звезде. Девушки его обожали. У него всегда была неряшливая борода, шухер на голове и неповторимый шведский акцент. Играть с ним было одно удовольствие, да и парнем он был просто потрясным.С Джо Сакиком мы были знакомы с детства. Сакик знал и на юниорском уровне, и на профессиональном, что если я играю против него – ничего хорошего ему ждать не стоит. Я уверен, что каждый раз, когда он смотрел на график своих матчей и видел там мою команду, он закидывал голову назад, закатывал глаза и говорит: "Флёри. Бл*дь".

Против Джо я всегда играл лучше чем обычно. Мне никак не давал покоя тот факт, что в нашем последнем сезоне в WHL мы с ним разделили первое место в споре бомбардиров, но его выбрали в первом раунде, а меня лишь в восьмом. Против него я всегда играл жёстко и старался запугать его "силовухой".

В каждом матче я разукрашивал его тело синяками и шишками, и только потом отпускал его домой. Все называли его Кларком Кентом (альтер-эго Супермэна, прим. АО), потому что в обычной жизни он был задротом. Но стоило ему войти в раздевалку "Колорадо" и надеть сетку "Эвеланш", как он тут же превращался в Супер Джо.

Я обожал играть с Супер Джо, потому что на него всегда можно было положиться, но мы были абсолютно разными людьми. Я постоянно журил его, когда он не видавал ни одной эмоции после классного игрового эпизода. 24-го апреля в первом матче первого раунда против "Сан-Хосе" я отдал Джо свой лучший пас в карьере.

Джо принял передачу и послал шайбу в верхний угол, и мы повели 1:0. Он просто прокатился за воротами, будто ничего и не произошло. Я же сходил с ума во многом из-за того, что болельщики "Сан-Хосе" постоянно действовали мне на нервы.

Я стиснул его в объятьях и стал колотить его по спине: "Ни ху* ж себе! Вот это голешник!". Он же всего лишь пожал плечами. Я спросил его: "Бл*, Джо, да что с тобой такое?". А он ответил: "Я никогда не радуюсь. Такой уж я человек". "Да я знаю, – сказал я. – Но это был оху**ный гол!". Он сказал: "Да уж".

Адам Дедмарш был хорошим игроком, "Колорадо" его выбрал в первом раунде на драфте 1993-го года, когда команда ещё играла в Квебеке. Его проблема заключалась лишь в бесконечных травмах. Своё первое сотрясение мозга он заработал в ноябре 2000-го года, подравшись с Эдом Джовановски из "Ванкувера".

Затем в декабре 2002-го года он получил второе в матче против "Финикса", когда случайно въехал в колено своего партнёра по команде Крэйга Джонсона. На следующий День Памяти, когда он уже почти восстановился от травмы, но по-прежнему находился на больничном, Адам въехал спиной в другого партнёра – Йозефа Штумпеля – во время упражнения на точность броска. Это здорово сказалось на равновесии Дедмарша.

В хоккее способность удерживать равновесие играет огромную роль. Вы только вдумайтесь. Вам надо устоять на коньке метров по пять за каждый толчок на скорости 30 м/ч, маневрируя с куском спрессованной резины диаметров в семь сантиметров, удерживая его полутораметровой палкой. Он лечился и во время локаута в сезоне 2004-05, но так больше и не вернулся на лёд. Свой последний матч в НХЛ он провёл в возрасте всего 27 лет.

Номер со мной делил Милан Хейдук. Он был новичком лиги из Чехии и практически не говорил по-английски. Милан был необычайно техничен и талантлив. В сезоне 2002-03 он выиграл Рокет Ришар Трофи, став лучшим снайпером НХЛ с 50 шайбами. Потрясающий парень.

Как-то мы были в Далласе во время в плей-офф, и вот вечером накануне игры мы просто сидели в номере и смотрели телек, как вдруг зазвонил телефон. Я снял трубку. На проводе была девушка, которая, глотая слова, сказала мне следующее: "Тео, я твоя самая большая поклонница. Я выслала тебе свои трусики и сплю с твоим плакатом... Я не могу. Я должна подняться к тебе в номер... бип-бип-бип-бип...". Типичный случай. Думаю, большинство энхаэловцев это подтвердят.

Она зашла в номер, и она была сногшибательна. Рыженькая. Красавица да ещё и с фигурой. Она тут же принялась раздеваться, но не так, как это делают профессиональные стриптизёрши. Более того, она была выпимши, так что её даже немного пошатывало.

Милан лежал на кровати с широко раскрытыми глазами и нижней губой на уровне подбородка. Он посмотрел на меня, потом на неё, потом на меня, потом на неё, и я заржал так, что чуть не обоссался. "Вы с ней знакомы?" – спросил он. "Нет", – ответил я. "Вы не знакомы?" Неа. "Вы не знакомы?" Нет. "Вы не знакомы?" Да не знаю я её, Милан!

Когда она разделась донага, и я, наконец, понял, что она была в полное говно, я попытался её остановить. "Послушайте, девушка, – сказал я. – Вам следует уйти". Он взбесилась не на шутку и стала бить меня своей сумочкой. "Ах ты ублюдок еб**ий! Г**дон конченый!". Я собрал её вещи, открыл дверь и вышвырнул их в коридор. Когда же она выбежала за ними, я захлопнул дверь. Щёлк.

Милан выглядел так, будто его сковородкой по башке огрели. "Что это было?" – спросил он. А я всё ещё смеялся. "Понятия не имею".

Крис Друри был потрясающим парнем и чумовым игроком. Чем важнее матч, тем лучше он играл, даже тогда, когда был новичком. Если нам позарез нужен был гол, Крис всегда каким-то чудом его забивал. Он бился до последнего. Такие парни – редкость.

Адам Фут был огромным и жёстким защитником. Против таких тяжело играть. Более того, против этого козла вообще было невозможно играть, потому что он постоянно отпускал всевозможные комментарии. Когда я играл за "Калгари", я выходил против Фута в каждой смене.

Стоило мне попытаться его запугать и сказать что-нибудь вроде – "Я тебе сейчас глаз нах** вырежу" – он тут же отвечал чем-нибудь подобным. Он один из немногих игроков среди известных мне, которые готовы сделать для победы столько же, сколько и я. Когда мы, наконец, оказались в одной команде, мы постоянно вспоминали былое, смеялись и в шутку били друг друга клюшками. У нас было взаимоуважение.

Что касается Патрика Руа, то я всегда находил ключи к его воротам, когда играл против него. Каждый раз ему забивал. Но он был боец до мозга костей. Он ненавидел поражения. Он был королём "Колорадо". Мы всегда вместе в гольф играли – Пэдди, Клод Лемье и я. Иногда по утрам Патрик смотрел в окно, видел, что на улице свежо и солнечно, шёл в офис к Бобу Хартли и говорил ему: "Сегодня тренировка отменяется. Увидимся!". После этого он звонил мне: "Так, Ти-йо, поехали в гольф поиграем".

Играть в такой команде – это всё равно что оргазм всем телом испытывать. В "Калгари" такого состава не было с чемпионского 1989-го года. Я не мог дождаться своей первой игры с этими парнями. "Колорадо" приобрело меня, что я заставил их играть ещё лучше, и я знал, что мне это по силам.

За 11 лет в "Калгари" я пропустил всего семь матчей, но в первой же игре за "Колорадо" 1-го марта 1999-го года я получил травму. Это случилось в третьем периоде матча с "Ойлерс", вскоре после того как я забил. Я находился за воротами и попал коньком в трещину, а тут в меня ещё и въехали. Моё колено полетело в одну сторону, а я – в другую. Я доиграл матч до конца, но понимал, что мне пиз**ц. Мне было больно и обидно до слёз.

Тем же вечером мы пошли с Чаком в бар, и я там встретил девушку, которую видел в последний раз, когда приезжал с "Калгари". Она спросила меня: "Привет! Грибов не хочешь?". "Хочу!" – сказал я. "Отлично". Я съел парочку и где-то через час меня накрыло. Мне было всё по кайфу, я поставил реальность на паузу.

Чак рассердился, что я опять изменяю Веронике и ушёл. Я вернулся в отель, включил телек, а там показывали самые интересные моменты матча "Калгари". Я смотрел их где-то минуту, а потом не выдержал и заплакал. Я рыдал в прямом смысле этого слова. У меня было такое чувство, будто у меня близкий человек умер. Я позвонил Чаку, и он пришёл ко мне в номер.

Он был настоящим другом, а потому ему было безумно жаль меня. Мы стали говорить о том, что мне пора начать вести себя как подобает мужу и отцу. Чак – сильно верующий человек, а потому он сказал: "Думаю, нам стоит об этом помолиться". Поскольку у меня большое самомнение, мне было трудно на это пойти, но я знал, что это было правильно, поэтому мы так и поступили. Я был истощён эмоционально, и мы разговаривали до рассвета. Маленькими шажочками я возвращался к Богу.

Утром я пошёл к врачу, и он сказал мне, что я пропущу пару недель. Команда отправлялась на выезд, и я поехал с ними, чтобы поближе познакомиться с партнёрами. Они мне все нравились.

Это были опытные игроки. С мотивацией у них был полный порядок. Напротив, мы все понимали, что мы бьёмся за Кубок Стэнли, и все понимали, что для этого нужно сделать.

Я мог играть в гольф каждый день на роскошнейших полях, и это было здорово. Долго же мне пришлось ждать дня, когда, едва я приехал на каток, Брайан Саттер стал дёргать меня за руку и повторять: "Бл*, ну ты готов? Готов ты уже или нет, ё* твою мать?!". Я показал ему свои часы и сказал: "Ну, сейчас только 8-30 утра. Я буду готов к семи вечера, а сейчас мне нужен кофе".

Саттер хотел, чтобы его игроки ели, пили и засыпали с мыслями о хоккее 24 часа в сутки. Я был выше этого. Мне пришлось биться, чтобы чего-то добиться. Я так и без него уже давно жил.

Глава 25. «Колорадо»

Благодаря травмированному колену, мне посчастливилось застать рождение своей дочери Татим 15-го марта 1999-го года. Я видел, как появились на свет все мои четверо детей. Это потрясающе. Если кому нужен акушер – зовите меня. Нам всегда нравилось имя Татим О’Нил (американская актриса, прим. АО), а когда мы узнали, что оно означает "беззаботная", то мы сочли его просто идеальным.

Мы решили немного изменить его написание, как мы поступили и в случае с Бо (вместо Tatum – Tatym, вместо Beau – Beaux, прим. АО). Что самое интересное, Татим – моя точная копия. Она спокойно смотрит на вещи, и её трудно чем-то удивить. Но когда она катается верхом – это что-то невероятное. Смотришь на неё – вроде, маленькая девочка-тихоня, а как сядет верхом, так она сразу сосредотачивается и полностью втягивается в процесс. Это мне в ней очень нравится. Когда дело доходит до соревнований, она становится очень серьёзной. Она ненавидит проигрывать. Понимаете? Не-на-ви-дит!

Несколько дней спустя после того, как Татим появилась на свет, я отправился с "Колорадо" на выезд в Финикс. Врачи постоянно делали мне уколы в колено, так что я был в полном порядке.

До конца "регулярки" я провёл ещё 14 матчей и набрал 24 очка (10+14), так что, мне кажется, вполне можно сказать, что я внёс свою лепту.

Наше соотношение побед и поражений за последние 15 матчей сезона выглядело следующим образом – 10-3-2. Это позволило нам занять второе место в Западной Конференции, в то время как первое досталось "Далласу". Я делал именно то, чего от меня и хотело руководство "Колорадо". В заключительном матче "регулярки" против "Далласа" я забросил свою 40-ю шайбу за 13 секунд до финальной сирены. Мы выиграли 2:1. Мы были полны энергии и готовы победить в Кубке Стэнли.

И вот 20-го апреля 1999-го года произошло массовое убийство в школе Колумбайн Хай. Двое парней расстреляли 12 школьников и учителя, ранили ещё 23, после чего покончили жизнь самоубийством. Всё это произошло в Джефферсон Каунти – тихом предместье Денвера, где проходили наши домашние матчи. Старт плей-офф отложили на три дня, а два наших первых матча перенесли в Сан-Хосе.

В раздевалке все только об этом и говорили. Более того, мы прикрепили к нашим сеткам эмблемы с аббревиатурой CHS (Columbine High School, прим. АО) и даже сходили в больницу проведать раненых. Я не знал, что из-за этого получится, потому что у них была тяжёлая психологическая травма. Они свои глазами видели, как убивают их одноклассников... я даже представить себе этого не могу. Так что нам хотелось увидется с ними и дать им понять, что мы за них горой. Для нас это было очень важно.

Всем было их жалко, мы все им сочувствовали, но надо было играть, и мы снова сконцентрировались на хоккее. Мы были одними из фаворитов в борьбе за Кубок Стэнли.

В первом матче я сделал две голевые передачи и заработал на себе 4-минутное удаление после того, как Винсент Дамфуз разбил мне нос. Мы выиграли 3:1. Но болельщики "Шаркс" меня пи**ец как ненавидели. Во время тайм-аута на видеокубе крутили ролик под названием "Двойники знаменитостей". Сначала там показали жуков из мультфильма "Жизнь жука", а после этого мою фотографию. Получилось очень смешно. Болельщики на трибунах с ума сходили.

Я обожал лезть под кожу игрокам "Сан-Хосе". Стоило арбитру отвернуться, как я теребил кого-нибудь крагой по лицу, или хлопал по щиткам вратаря, или тыкал клюшкой сзади кому-нибудь между ляжек, где нет никакой защиты. Это выводит людей из себя. А когда я забивал, я сыпал соль на рану болельщикам – садился верхом на клюшку и показывал пальцем на трибуны. Тихие калифорнийские болельщики рвали на себе волосы.

Мой сосед по комнате Милан Хейдук забросил шайбу в начале 14-й минуты овертайма, и мы выиграли серию в шести матчах. Я не заходил в плей-офф дальше первого раунда уже 10 лет. Я чувствовал себя потрясающе! Я хорошенько разогнался и прыгнул сверху на Милана. Он снова посмотрел на меня шокированным взглядом, и я засмеялся. Этот пацан меня до истерики доводил. Мои же дела шли вполне неплохо. В шестиматчевой серии против "Сан-Хосе" я набрал 11 очков (3+8).

В следующем раунде мы играли против "Детройта", и пресса окрестила нас аутсайдерами. "Детройт" на тот момент выиграл два последних Кубка Стэнли. В основу из фарм-клуба, которым тогда был "Хёрши", вызвали Криса Дингмэна. Дерби "Детройта" и "Колорадо" тогда уже были сродни "Калгари" и "Эдмонтона". Всё началось ещё задолго до меня – в третьем матче финала Западной Конференции 96-го года, когда Слава Козлов вмазал Адама Фута лицом в борт, а арбитр не дал удаления. Футу пришлось наложить 20 швов на лоб. Поэтому Клоду Лемье пришлось дать Козлову по морде.

После игры Клоди шёл по парковке со своей женой и ребёнком к машине, как вдруг наставник "Детройта" Скотти Боумен озверел и стал крыть его 3-этажным матом. И всё это на глазах у жены и ребёнка! Что бы ни случилось во время матча, этого делать нельзя. Никогда и ни за что.

Столь невежливое обращение, понятное дело, не понравилось Клоди, и три матча спустя он толкнул сзади Криса Дрэйпера на борт. Проблема была лишь в том, что калиточка у скамейки запасных была открыта и Крис со всего размаху влетел в её угол. Лицо Криса фактически было всмятку. Пока Клоди наблюдал со стороны за тем, как Дрэйперу оказывают помощь, Даррен МакКарти ударил его исподтишка, и началась заваруха.

Почти год спустя, 26-го марта 1997-го года, МакКарти вновь набросился на Клоди, мутузя его по полной программе. Патрик Руа пытался было их разнять, но в итоге сам подрался в центральном круге вбрасывания с Майком Вёрноном, который уже играл за "Детройт".

Ситуация усугубилась в финале конференции того же сезона, когда тренер "Колорадо" Марк Кроуфорд (тот самый спокойный и рассудительный парень, тренировавший нас на Олимпиаде в Нагано) был оштрафован на 10 тысяч за то, что во время четвёртого матча крыл последними словами Боумана. Он озверел до такой степени, что даже пытался перелезть через разделительное стекло между скамейками.

В общем, между "Детройтом" и "Колорадо" в то время всё было, мягко говоря, не совсем гладко. И когда мы проиграли обе домашние встречи серии, болельщики провожали нас со льда свистом. Но у нас в команде играли опытные игроки, у которых с дисциплиной всё было в полном порядке. Мы собрались и выиграли оба матча у них дома – на выезде мы были неудержимы. Остаток серии прошёл под нашу диктовку.

Я выигрывал 64% вбрасываний, а после двух раундов плей-офф я делил с 14 очками третье место в лиге по этому показателю с Джо Сакиком. Денверская пресса была в восторге и требовала, чтобы со мной продлили контракт, что мне было по душе. Мне там всё очень нравилось. Я тогда думал, что если мы обыграем "Даллас" в финале конференции, то я даже себе ещё один дом там в горах куплю.

Мы сразу вышли вперёд в серии, выиграв первый матч в Далласе. Матч получился упорным, но в конце третьего периода моей приятель Валерий Каменский подарил нам победу со счётом 2:1.

Мы были уверены в себе, моложе, больше и даже, может быть, быстрее и техничнее, но они хотели победить сильнее нас. Во второй встрече мы провели два отличных периода и ушли на второй перерыв при счёте 1:1. Но в заключительной 20-минутке они пошли без оглядки в атаку и перебросали нас 15-1. Майк Модано и мой бывший партнёр по "Калгари" Джо Ньюиндайк забросили по шайбе, и они выиграли 4:2.

Серия переехала к нам на "МакНиколс Арена", но "Даллас" было уже не остановить. Ньюи, который провёл тогда блестящий плей-офф, забросил шайбу и отдал две голевые передачи, и они "засушили" нас 3:0. Я был подавлен. У меня никак не получалось вылезти на пятак. Они сдерживали меня и Сакика.

Четвёртый матч этой серии был одним из самых напряжённых в моей карьере. Руа взял на себя роль лидера команды и стал повышать голос чаще обычного. Он призывал нас "пойти в атаку нах**". Мы стали играть намного жёстче. Защитник "Далласа" Ричард Мэтвичак вмял в борт Милана и сломал ему ключицу. Затем Мэтвичак въехал в Форсберга и травмировал ему плечо. А у нас уже и без того не играл Каменский из-за травмы кисти – вот почему так важна глубина состава.

Я Эдди Белфора, можно сказать, палаткой накрыл – такой скрининг ему устроил, что он вообще пизд*ц ничего не видел. Джо забросил первую шайбу, воспользовавшись моей передачей и Милана. На отметке 19:29 в овертайме счёт был 2:2, но Крису Друри удалось послать шайбу над правым плечом Белфора. Счёт по броскам был 45-45. Потрясающий матч.

А потом я свалился с тяжёлым гриппом. Я же вообще не болею. Никогда. Я же говорю, за 11 лет в "Калгари" я пропустил матчей семь. Но 30-го мая, когда у нас была пятая игра с "Далласом", я в буквальном смысле не мог встать с кровати. Несмотря на все слухи, появившиеся позже, это вовсе не было связано ни с какими там гулянками. Просто заболел и всё тут. Слава богу, мы выиграли 7:5 благодаря дублям Друри и Каменского. В следующем матче мы могли выиграть серию.

Но этого не произошло. Я выполз из кровати лишь для того, чтобы своими глазами увидеть, как Эдди Белфор выдал потрясающий матч, парировав 26 бросков из 27, а его команда выиграла 4:1. У нас было три дня на подготовку к седьмому матчу.

Я знал, что седьмой матч серии – это уникальная возможность для одного отдельного классного игрока склонить чашу весов в пользу своей команды. И я хотел этим воспользоваться. Новые владельцы команды – Билл и Нэнси Лори – платили мне деньги вовсе не затем, чтобы наша команда остановилась в шаге от финала. Я получал $2.4 миллиона в год и знал, что зарабатывал бы в три раза больше, если бы вышел на рынок свободных агентов.

В общем-то, победа в седьмом матче была бы большим шагом к тому, чтобы владельцы клуба переподписали меня на большой контракт в следующем сезоне.

Но этого так и случилось. Майк Кин, мой старый приятель и партнёр со времён "Муз Джо", вставил нам спицы в колёса, забросив две шайбы. "Даллас" вышел в финал, где встретился с "Баффало" и выиграл Кубок Стэнли благодаря спорной шайбе Бретта Халла, который явно залез коньком в площадь ворот, сыграв на добивании.

Все в команде были расстроены, а сильнее всех, наверное, Патрик Руа. Он никак не мог забыть шестой матч. Он его сильно зацепил.

Остановившись в шаге от финала Кубка Стэнли, я понял, что "Колорадо" не будет меня переподписывать. У них и без того была достаточно большая платёжная ведомость. Петер Форсберг получал $9 000 000, Руа – $7 500 000, Сандис Озолиньш – $4 000 000, Адам Фут – $3 100 000, а Клоди – $2 500 000. Так что мне ничего не светило.

Ху*во, когда проигрываешь. Совсем ху*во.

Глава 26. «Рейнджерс»

1-го июля, в День Канады, начинается новый хоккейный сезон, а, значит, все обращаются к рынку свободных агентов. Двумя днями ранее мне исполнился 31 год. Я был на пике своей формы, считался одним из лучших хоккеистов в мире и при этом мог выбирать себе команду. В конце предыдущей "регулярки" я сыграл 15 встреч за "Колорадо", забросил 10 шайб и отдал 14 передач, а потом набрал ещё 5+12=17 очков в 18 матчах плей-офф.

Я отдал "Флеймс" свою душу и сердце, а они мне отплатили одним из самых дешёвых контрактов в лиге. По уровню зарплаты я даже не попадал в список 50 лучших. На первом месте шёл Сергей Фёдоров из "Детройта" с 14 миллионами долларов – в сезоне 1998-99 он набрал 64 очка. Он играл в одной команде со Стивом Айзерманом, который зарабатывал $4,8 миллиона и набрал 74 очка, и с Ларри Мёрфи ($3 миллиона и 52 очка). В том же сезоне я набрал 93 очка в "регулярке" и заработал $2,4 миллиона.

"Рейнджерс" чётко и ясно заявили через прессу, что они хотят видеть меня в своём составе, и это было здорово. Генеральный менеджер "Рейнджерс" Нил Смит и президент "Мэдисон Сквер Гарден" Дэйв Чекеттс прилетели в Виннипег на переговоры с Бэйзли на частном клубном самолёте в Виннипег. Я в это время был у себя в домике на озере Шушвап. Через пять часов мне пришёл факс длиной, наверное, в милю. Увидев сумму, я обалдел: "Да ну нах**! Они реально готовы мне столько платить?!".

В факсе было прописано, что у меня есть три часа на размышления, и если я не подпишу контракт с "Рейнджерс", то "клуб будет искать других игроков". Уэйн Гретцки, который совсем недавно завершил игровую карьеру, отыграв три сезона в "Рейнджерс", звонил мне в начале того года и рассказывал, как ему нравилось жить в Нью-Йорке. Я обсудил этот момент с Вероникой. "Как ты относишься к тому, что я могу переехать в Нью-Йорк?" – спросил я. Она была за. Трудно отказаться от $28 миллионов за четыре года. Поэтому я подписал контракт и отправился в Нью-Йорк.

"Рейнджерс" хотели заполучить меня в свои ряды в надежде на то, что я смогу вернуть на трибуны отчаившихся болельщиков "синерубашечников", а заодно и вставлю палки в колёса "Айлендерс". Однако сейчас оглядываясь назад, мне кажется, что это был не самый лучший для меня вариант. Если завести ребёнка в лавку со сладостями, чего он захочет? Правильно, сладостей. А в Нью-Йорке много сладостей. Я не был готов к последствиям и не знал, как мне с ними справляться.

Бэаркэт Мюррей был менеджером по экипировке в "Рейнджерс" в 1980-м году. Он рассказывал, что в руководстве клуба работали сплошные звери. Чуть позже, когда в моей жизни наступил полнейший ад, он сказал, что ничуть этому не удивился. "Там полно ужасных людей, которые улыбаются тебе и хлопают по плечу, когда сами держат нож за спиной. В Нью-Йорке жить совсем нелегко. И пока там не поживёшь, этого никак не поймёшь".

"Рейнджерс" тогда были, как армия наёмников. Летом 1999-го года за две недели Нил Смит подписал кучу многомиллионных контрактов. Он хватался за каждого свободного агента, которого только видел. Вместе со мной "Рейнджерс" подписали Валерия Каменского, Стефана Куиталя, голкипера Кирка Маклейна, Тима Тэйлора и Сильвена Лефебра. А перед самым началом сезона он приобрёл жёсткого и талантливого защитника Кевина Хэтчера из "Питтсбурга" – он обменял его на Питера Поповика. Это обошлось ему ещё в $2 миллиона.

Зарплатная ведомость в нашей команде была не только самой высокой в НХЛ, но и вообще в истории хоккея – $59,4 миллиона. Однако не каждый отряд наёмников в состоянии победить ополченцев. Почему? Потому что ополченцы создают братство. В Нью-Йорке всё было по-другому – здесь всё было из-за денег.

Во всех остальных командах НХЛ игроки вместе проводили время. Они вместе играли в гольф, их жёны знали друг друга, и ужинали они тоже все вместе. В "Калгари" все знали, кто что ест на завтрак. В "Рейнджерс" проблема заключалась в том, что неженатые игроки жили в центре города, рядом с "Мэдисон Сквер Гарден", а женатые игроки жили за пределами Нью-Йорка в местечке Рай, рядом с тренировочным катком. Будто мы играли за разные команды.

Непродуманно как-то.

Мы прилетели с Вероникой в Нью-Йорк и встретились с агентом по недвижимости, которого нам подыскал клуб. Мы посмотрели несколько домов и решили купить себе тот, что располагался в городке Гринвич (шт. Коннектикут) – это недалеко от округа Вестчестера. Оттуда за 10 минут можно было доехать до тренировочного катка, а за 45 до "Мэдисон Сквер Гарден". Я тогда только-только купил себе БМВ 740, прокаченную по полной программе. Гринвич расположился на побережье с видом на Лонг-Айленд, там прекрасные пляжи и поля, а кроме того, полно лесов и диких животных.

У нас был 2-этажный дом. Очень красивый, недавно построенный и с отличным участком, но поверьте мне, по сравнению с соседями, наш дом совсем не бросался в глаза. Гринвич – одно из самых дорогих мест в США, а наш дом стоимостью в $1,6 миллиона был там самым дешёвым. Мы жили на холме рядом с Томми Хилфигером, Дайаной Росс, Мэлом Гибсоном, Роном Хаурдом, Джэком Николсоном, Риджисом Филбином и другом Опры Гэйлом Кингом. Там и тут жили богатые брокеры.