Текст книги "Хроники Фирнберга.(СИ)"

Автор книги: Таурон Де

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Грифон вдохнул побольше воздуха, закрыл глаза, чтобы не попал кусок льда. Течение медленно затаскивало его под непрочный край пролома. Иеракс нащупал над собой гладкую поверхность льда, но не стал сопротивляться. В диком холоде открыл глаза, видя, что сквозь лед и снег на нем, сверху просачивается очень слабый ночной свет. Доигрался!

Снизу в воде когтями не получалось зацепится за гладкий лед, а течение речки тащило дальше. Чтобы не задевать за дно, грифону, дивясь собственному безумию, пришлось кверху лапами распластался по нижней стороне льда, скользя животом. Глубина здесь, за исключением омутов, невелика, дальше поток может вообще зажать между дном и ледяным потолком. Удерживал дыхание так долго как мог, позволяя реке нести дальше в неизвестность. Еще несколько мгновений! Он опасался, что зацепится крыльями за одну из коряг, которых много на дне таких речек, текущих через рощи.

Дыхания скоро стало не хватать, а холод, от которого в ледяной воде не помогал промокший мех, начал парализовывать тело. Тогда Иеракс оперся спиной и крыльями на дно, и ударил всеми лапами в лед, взламывая его снизу. Вложил в удар все силы, но неокрепший лед поддался силе грифона легко. Птицезверь, разбрасывая осколки льда, всколыхнул воду, в неистовом порыве вырваться из чуждой стихии. Жадно вдохнул и как-то само собой получилось выскочить из реки.

Мокрый и сотрясающийся, он выпрыгнул на снежный берег. Взрослый грифон, а какое безрассудство вытворяет! Иеракс отряхнулся, отряхнулся еще раз. Дрожа и прижимая крылья поднялся через сугробы наверх.

Сейчас надо согреться полетом.

Он фирнбергский грифон! Такие ненормальные развлечения вроде купания подо льдом, должны лишь закалять его характер и тело. Раньше ведь тоже купался в холодных речках, хоть и не ночью.

Иеракс не считал себя решительным, но порой ему казалось, что такие вот небольшие приключения помогают ему потом в жизни быть готовым к неожиданностям. Тем более, что для бывалого северного грифона в подобном нырянии под слабенький лед неглубокой речки, не было никакой настоящей опасности. Только специально пугал сам себя.

Быстро долетел, в уже веселом настроении, до кузницы, закрыл дверь и разжег заново почти угасший очаг, чтобы согреться. Закрыл дверь, зияющую щелями и лег поближе к огню.

Спал крепко.

Но на следующий день, закончив работу с оружием, грифон поспешил не на поиски дракона, а опять в столицу, предчувствуя, что там ордену он будет нужнее.

Начинался легкий снегопад, над городом из сотен печных труб поднимался дым, который скапливался у подножия замковых башен, и они казались плывущими в облаках.

На этот раз грифон не так долго как всегда любовался заснеженными крышами величественных башен и зубчатыми стенами Фирнберга. Сразу направился в покои магистра.

Несмотря на то, что снаружи начал усиливаться ветер, бессильно разбивающийся об, непоколебимые как утесы, башни замка, внутри было очень тихо. Как и в домах горожан, которые могли чувствовать себя уютно за толстыми стенами.

– Я вот недавно от одного философа в городе слышал такое мнение, что было бы лучше если бы все страны объединились и исчезли бы границы и войны? – осторожно произнес Иеракс, словно трогая лапой ненадежный лед. – Я иногда люблю прикидываться дурачком и сам так не думаю… просто интересно что вы бы сказали по этому поводу. Есть люди, которые проповедуют, что мир должен объединиться, чтобы пропали раздоры и все народы жили бы в согласии.

– Несовершенный мир должен быть разобщен. – Тарг ответил решительно и категорично. – Несовершенное не имеет права объединяться. Иначе все его несовершенство сложится вместе. Все что есть плохого, все что угнетает, объединившись, станет чудовищно непреодолимым. Пока в мире есть несовершенство, королевства графства и герцогства должны существовать раздельно. Лучше пусть они будут разрозненны чем возникнет единое непобедимое и бесчеловечное, которое подомнет под себя весь мир. Потому что из него даже некуда будет бежать. Потому что его некому будет победить, если оно станет непригодным для нормальной жизни.

Иераксу ответ понравился.

– Разрозненный мир хорош для сильных, – добавил магистр, – а объединенный будет царством слабых, придавленных единой властью.

– От власти Феобальда идет много болтовни, много разговоров о равенстве перед государем и честности. Его люди ведут повсюду беседы. О том, что честному человеку нечего скрывать.

– Если кто-то говорит, что честному человеку нечего скрывать то у нас умные люди сразу воспринимает такого как самого лютого врага, который замыслил великую гадость. – Магистр не сдержал очень злой усмешки. – Честному человеку всегда есть что скрывать, если он хоть что-то из себя представляет, а не слабоумный деревенский дурачок с искренним пустым взглядом. Поэтому такие призывы к открытости уважающими себя людьми воспринимаются еще и как оскорбление.

Инквизиторы, палачи и грабители всегда говорят, что честному человеку нечего скрывать.

У нас в Фирнберге давно убеждены, что если кому-то нечего скрывать то он пустое место, ничтожество, которое своей глупостью поддерживает тех, кто хочет обратить всех в холопов. Личность без тайны – это не личность. У нас привыкли больше всего ценить тайну. Наше герцогство считают своей родиной те, кто смыслом своей жизни всегда считал поиск тайного и обладание тайнами. Именно в нашей стране нашли приют те, кому в других странах только скрытность позволила выжить, не попав в руки суда и отупевшей толпы. Поэтому человек, который соглашается с тем, что честному нечего скрывать вызывает не просто презрение, но и ненависть как предатель.

Покои магистра Тарга украшало немалое количество старинного оружия, большая часть которого сохранилась еще с прежних веков.

– Герцог все время говорит, что хочет запретить в стране хранение оружия простолюдинами, – сказал Иеракс. – Но ведь оружие нужно не только рыцарям, но и мельникам и лавочникам, и даже крестьянам, которые живут в лесных деревнях. Как они будут защищать свой дом? Ведь грифоны и стражники не могут за всем уследить.

– Люди герцога все время говорят, что людям не надо иметь оружие, что защищать их должен закон, то есть стражники. Простолюдинам не разрешается иметь оружие в южных королевствах. И всем понятно к чему клонит Феобальд и чего он хочет этим добиться.

Крылатый глядел мрачно, соглашаясь.

На какую помощь стражников могут рассчитывать жители отдаленных деревень и жители отдельных домов в лесу? Как вообще можно запретить иметь оружие для защиты людям живущим вдали от городов, куда помощь всегда приходит с опозданием, где мирные жители могут рассчитывать только на себя? Иеракс помнил, что простолюдинам раньше запрещалось иметь только арбалеты, но потом сделали исключение, признав, что можно держать не очень мощные арбалеты, но только дома, для защиты жилища. Потому что арбалет может использовать, в крайнем случае, даже женщина или подросток, а боевой лук не всякая женщина натянет. И грифоны не стали возражать, хотя именно к арбалетам у них всегда было плохое отношение.

Грифон представил себя на месте человека, и хотя он относился к большинству людей подозрительно, ему было не понятно как можно запрещать иметь оружие столь слабо защищенному существу, не имеющему когтей. Тогда быть человеком совсем плохо.

– Оружие это зеркало души, которое обостряет грань между добром и злом, оно становится злом в злой руке, и несет спасение если в доброй, – произнес Регинон Тарг, дотрагиваясь до прохладного металла висящих на стене мечей. – Оно прекрасно потому, что спасает. Защищая жизнь ты защищаешь не только свою жизнь, защищая свою свободу, ты защищаешь свободу не только свою. Но самое прекрасное, когда блеск твоего клинка отразится страхом в глазах врага, призывая к благоразумию, и тогда не надо будет проливать кровь.

Жесткая рука магистра взяла меч и по полированному клинку с выгравированными рунами прошлись блики от свечей, сверкнули как звериные глаза драгоценные камни гарды, зловеще блеснула кромка у острия.

– Оружие это ваши железные когти.

– Да, – согласился наставник, – это когти! И если кто-то призывает отобрать у вас оружие, то это все равно если бы у тебя собрались отобрать у тебя когти. Такие вельможи могут найти много оправданий и причин чтобы тебя обезоружить, но им всегда надо чтобы ты был беззащитен. И поступать с такими следует так же если бы они попытались вырвать у тебя когти. Они могут сказать что у тебя надо вырвать когти для твоей же собственной безопасности. А вдруг ты нечаянно себя ими поцарапаешь? Если бы у тебя были клыки, то эти демагоги сказали бы и что их тоже надо вырвать. Конечно для твоей же собственной безопасности. Вдруг ты сам себя нечаянно укусишь спьяну?

– Не знаю насчет клыков, но с моими когтями таким пришлось бы познакомиться поближе, – Иеракс вытянул лапу, выпустив свое природное оружие, хотя речь шла о них в переносном смысле.

Магистр Тарг улыбнулся.

Разумеется он понимал, что планы сторонников герцога-короля лишить жителей Фирнберга оружия и ради покорности зажать население в тисках между преступностью и властью, не везде могут быть быстро осуществлены. Потребуется не одно поколение, чтобы силой отучить людей такой разрозненной страны защищаться самостоятельно. Невозможно проследить где прячут оружие обитатели отдаленных деревень, которые никогда не согласятся жить посреди леса безоружными. Да и городах у ремесленников всегда найдется местечко, чтобы чего-нибудь припрятать.

– Но одного оружия не достаточно для свободы. Скажи мне какое у тебя жилище и я скажу кто ты! – продолжил магистр, сжимая кулак. – У каждого зверя свое логово, своя нора или гнездо. Так и человек познается по тому какое у него место обитания. Твой характер рождается в том месте, где ты живешь. Если ты живешь в тесной деревянной хижине то ты крестьянин. Если в каменном городском доме то может быть ты ремесленник или купец, а если в собственном замке то ты знатный рыцарь.

– Что вы этим хотите сказать?

– Что настоящее свободное рыцарство может существовать только в стране, где много камня, где можно строить неприступные замки в недоступных местах. Там где невозможно оборонять свое жилище даже знатные не могут сохранять достоинство свободы. Крестьяне пугливы и раболепны потому что их деревянные хижины беззащитны. Селяне боятся не только разбойников, но даже каждого деревенского дурачка который может поджечь деревню и обречь всех на гибель от холода зимой. Любого самого мелкого преступника деревенские боятся до умопомрачения. Поэтому крестьянам приходится просто молится на власть, умолять защитить, хотя все равно вовремя не защитят. Рыцарства без камня не бывает. В странах, где даже знатные вынуждены строить только из дерева, власти боятся все. И даже знатные опускаются на колени перед королями как простые холопы. Государственная власть там всесильна и беспощадна ко всем, ей невозможно противостоять. Это у нас любой барон или почти безвестный рыцарь может запереться в своем замке и успешно сопротивляться герцогской власти до тех пор пока обоим сторонам это не надоест. А за это время можно договорится или доказать свою невиновность. А в других странах по доносу любого могут швырнуть на плаху, а потом уже поздно доказывать, что не виновен.

В Фирнберге есть старая поговорка «свободу надо строить из камня».

Вот и строят рыцари себе личную свободу, возводя замки. Знают, что лучше построить себе крепость чтобы кто-то не построим им тюрьму.

Жители Фирнберга искренне, от души любят свою родину, хоть мало говорят об этом. Но готовы убить того, кто попытается их заставить любить родину принудительно. Потому, что это надругательство над любовью. Порой даже у простолюдинов хватает ума понять, что любовь к родине, которая возникает сама, священна, а если кто-то силой и угрозами заставляет любить родину, то хочет обратить в рабов или в солдатское мясо, которое погонят на убой.

У нас в Фирнберге иногда даже у крестьянина, живущего где-нибудь в глухомани, каменный дом который трудно штурмовать. Каменное жилище, в отличие от деревянного не гниет, не горит. Поэтому хозяева его могут достраивать и улучшать с каждым новым поколением, передавая по наследству. В случае беды есть куда укрыться.

И новую герцогскую власть это сильно раздражает.

– Понятно почему, – презрительно бросил Иеракс.

– Да, труднее арестовывать несогласных. И мелких преступников обладатели надежных негорючих домов боятся меньше южан. Поэтому менее зависимы от стражи. Те кто меньше боятся преступников не так унижаются перед властью.

– Но невозможно же даже мысленно представить, что кто-то может запретить иметь надежные дома.

– Почему же? Слышал, что в некоторых странах, например в Грегарии, власть даже специально запрещала строить каменные дома, потому что их сложнее поджигать, сложнее держать в покорности простолюдинов. Каменные строения разрешалось иметь только власти.

– И что потом было с этой страной?

– То же самое что бывает со всеми странами где власть победила собственный народ. Ее завоевали внешние враги, пожгли все там, а привычный к покорности народ не стал сопротивляться. Уже не одно поколение в Грегарии новая власть, но она давно начала поступать как и прежняя…

Так сложилось, что в Фирнберге никогда не было налога на жилища. А во многих странах южнее люди боятся строить большие дома, живут в тесноте потому что знают, что непосильно за большой дом платить налоги, боятся, что заметный дом привлечет внимание власти и его отберут. Ютятся в низенькой хижине, чтобы быть незаметнее. Вот и наш недокороль хочет ввести на дома налог побольше. Налоги сейчас жизненно необходимы государству. Но для, привычного к заведенным издревле порядкам, жителя Фирнберга немыслимо, что придется платить деньги за проживание в собственном доме, словно это таверна. У нас с незапамятных времен человек мог быть уверенным, что его дом и его земля будут его собственностью навсегда, что не лишится дома даже если станет совсем бедным или больным. Следует признать, что у нас многие действительно ведут слегка ленивый, неторопливый и созерцательный образ жизни, для себя. Уверенность в собственном жилище, в личной жилой территории для фирнбергца это практически священное чувство. И любовь к родине настоящая получается. Но Феобальд, поговаривает, что если человек не может платить налог за большой дом то пусть продает и живет в маленьком, люди должны постоянно работать, чтобы иметь жилье, а не ленится. Хочет заставить народ работать. Недокороль похоже недооценивает какое неприятие такой закон вызовет у всех. Знает что будет недовольство, но недооценивает его, потому что не представляет как много для жителя нашей северной страны значит неотъемлемость жилища. Это не гонения на колдунов, которые простолюдинам были почти безразличны, это коснется каждого. И жители страны почувствуют что пошатнется уверенность в незыблемость их главной жизненной опоры, уверенность в своем доме и домашнем уюте. Можно представить как невзлюбят сразу новую власть… И орден внимательно к этому отнесется.

Так бывает. Сначала дурные законы огорчают, но когда ошибок ненавистного правителя становится слишком много то каждая новая ошибка начинает втайне радовать противников власти, ибо приближает государя к падению.

Иеракс вспомнил, что хотел уже сегодня спросить. – Я слышал, что некий мудрец, сказал рассуждая о искусстве власти, что государю надежнее уповать на страх, а не на любовь подданных. Любовь народа к правителю непостоянна, страх защищает власть надежнее.

– Те, кто любят повторять эти слова, читали записки того мудреца весьма невнимательно, – Неодобрительно усмехнулся магистр. – Не стоит забывать, что страх бывает разным, совсем разным. Бывает страх без ненависти. И власть того повелителя, которого боятся без ненависти, очень надежна. Многие боятся грозы и молнии, но мало кто испытывает к грозовой туче ненависть. Совсем иначе чувствуется страх перед каким-нибудь преступником-живодером из подворотни, его боятся, но при этом испытывают отвращение, презрение. Горе тому государю, которого боятся, но презирают. Презрение для правящего хуже всего. Такой обречен, и все попытки запугать подданных только приблизят его конец.

– Орден все еще пытается образумить Феобальда? Все говорят, потому, что орден боится начинать открытую вражду с герцогом когда приближается война.

– Мы пытались с ним договориться. Но, к сожалению, он из тех безнадежных правителей, которые боятся что любые их уступки будут приняты за признаки слабости. С такими вести переговоры бесполезно. Это такая сместь упрямства и страха, которая заводит обе стороны в тупик.

– Все больше людей недовольны Феобальдом и его новыми порядками, но ничего не происходит…

– В любом властном противостоянии большинство всегда на стороне победившего. Большинство всегда выжидает, и в такой ситуации все может зависеть от нескольких смельчаков, которые начали борьбу всерьез.

– Что собирается предпринять не подчинившаяся часть ордена?

Магистр привстал и подтянул к себе свернутую карту.

– Стало известно, что герцог Феобальд набрал за границей на юге немалый отряд наемников. Они подчиняются только лично герцогу и не связаны никакими моральными обязательствами со страной. Способны выполнить любой карательный приказ, невзирая на последствия.

Сейчас отряд находится на побережье недалеко от границы в районе Тарда. Чтобы добраться до столицы им придется или идти в обход вдоль низовья реки. Или нижними перевалами через самую южную оконечность фирнбергского хребта, впрочем горы там невысокие, а дорога приемлемая даже в конце осени.

Если эти наемники пополнят гарнизон столицы, в котором уже сейчас много людей, служащих лично Феобальду, то наш недокороль будет значительно лучше контролировать город. И тогда он может решится на какие-то необдуманные действия против ордена и всех несогласных.

– Значит надо помешать этому отряду добраться до города.

– Мы не сможем послать много людей и грифонов втайне от всех, в том числе и от большей части совета ордена. И вам придется действовать на свой страх и риск. Грифонов отправить на это задание можем только нескольких.

– Я постараюсь, чтобы этот отряд наемников не дошел до Фирнберга.

– Ты согласен взять на себя командование?

Иеракс решительно склонил голову.

– Силы очень неравны, – предупредил магистр. – А снег еще недостаточно глубокий, чтобы дать грифонам дополнительные преимущества.

– Вы боитесь за меня, – произнес крылатый.

– Да. Меня мучают сомнения. С одной стороны я знаю, что в таком деле ты самый подходящий кому я мог бы доверится. Знаю, что если с этим заданием можно справится то ты подходишь лучше других. Ты не раз доказывал, что умен и опытен. Но именно ты мне больше других дорог.

– Я тоже себе дорог, – улыбнулся грифон. – Но я потом буду для себя дороже если останусь прежним и свободным, преодолев кошмар боя, хоть знаю, что будет очень тяжело страшно и, может быть, очень больно. На время мне даже придется представить, что я люблю воевать.

– Ты хищник, но не любишь сражаться.

– Я не могу понять тех, кому нравиться война, – признался Иеракс, – испытывать удовольствие от нее это извращение. Все равно, что по сравнению с болью, ее временное прекращение приносит удовольствие. Так и передышка в бою, избавление в какой то миг от опасности, очередная незначительная победа, приносят такое же удовольствие. Я не люблю воевать, хотя мне приходилось это делать. Кое-кто начинает получать своеобразную радость, постоянно рискуя. Но я не считаю это нормальным. Это болезнь.

Я презираю тех, кто называет себя воинами и несет всякую чушь об упоении боем. Война наполняет смыслом жестокую пустоту в душе воина.

Радость от войны, может быть, могут получать, те, кто командует, не рискуя сам, кому достается вся добыча. А не те кто лезут навстречу гибели, не получая ничего, что могло бы стоить такого риска. А такого риска может стоить только очень немногое.

Грифон замолчал, собираясь со словами.

– Свобода стоит очень дорого. Порой ее цена непомерна, но если у вас нет свободы, то у вас могут легко забрать и все остальное. Свобода это ключ ко всему что у нас есть. Я просто представляю все хорошее что нравилось в жизни, и все что может еще быть и понимаю, что без свободы у меня не будет ничего.

Иеракс положил голову на лапы, прикрыв ненадолго глаза.

– Наверняка мелочный циник, читая какую-нибудь историю про другие времена, насмехается над возвышенными словами. Если он ничего еще не видел в своей пустой жизни, то ему не понять. Особые времена и сильные чувства требуют особых значительных слов, и эти слова могут со стороны показаться высокопарными. Но именно в такие времена чувствуешь настоящую жизнь. Это не понять тем, кто и не жил никогда по-настоящему.

Магистр тихо кивнул.

– Когда мне отправляться? – поднял голову грифон.

– Люди из ордена уже вышли в поход и находятся по ту сторону южной оконечности хребта, а ты с несколькими грифонами их легко нагонишь. И… береги себя. Я считаю, что лучшие должны оставаться живыми, а не гибнуть.

Иеракс покинул Фирнберг тайно, под покровом темных снеговых туч. Только некоторые грифоны могли видеть как он перелетел стены, но они не проговорятся.

Сзади, сквозь несомый ветром снег, видны тлеющие огоньки окошек в боках башен, большие окна громады замка освещены неравномерно.

Снегопад то ослабевал, то вновь начинался. Но наглотаться снега в полете, как шутят грифоны, Иеракс не боялся.

Для грифона света было еще достаточно, он летел на войну, посматривая сверху на скалистые склоны, меж которыми темнели верхушки хвойных деревьев.

Вторжение внешних врагов еще впереди, но внутри война уже началась. Это пугает обе стороны, но борьба от этого не будет менее ожесточенной.

Да, Иеракс чувствовал страх.

Но он иногда размышлял, что крылатые существа вроде грифонов возможно имеют некоторое преимущество, лучше контролируя страх смерти на войне.

Ведь всякий, кто от природы может летать, прирожден постоянно чувствовать возможность своей гибели и привык не боятся ее. Падение с высоты полета всегда грозит неминуемой гибелью. Но страха нет, есть осознание, что все зависит от тебя самого, что крылья и ловкость уверенно служат тебе. И, чувствуя по крыльями воздух, знаешь, что каждый миг жизни в собственной власти. Это привычно как дыхание и неотъемлемо от веры в свои силы. Особенная свобода полета.

Иеракс думал, что именно такое отношение к смертельной опасности всегда помогало ему. Хотя там уже не любования красотами, но постоянный контроль над риском должен быть столь же неотъемлемой особенностью жизни на войне. Чувство рискованного полета, привычное дыхание опасности, которому можно противопоставить точность движений и быстрой мысли.

Помогает ли ему то, что он хищник?

Наверное да. Охота это просто способ добыть еду, она у настоящего хищника не имеет ничего общего с войной. Но ведь у человеческих рыцарей принято обязательно учить своих подрастающих детей охотится. Даже в том случае если в их странах это им совсем не понадобится для пропитания. Считается, что если будущий рыцарь может убивать дикое животное то и в бою с человеком ему потом будет гораздо проще. Потому, что в настоящем бою человечность легко слетает с людей и разъяренный противник мало отличается от какого-нибудь разозленного кабана.

Впрочем, те наемники, которых надо не допустить в столицу, и без всякой охоты уже привычны убивать людей. Это те, кто участвовал в каких-то войнах в южных королевствах. Иеракс надеялся, что опыта убивать грифонов у них быть пока не может.

По большей части это пехота, но есть и конница. И, по правде говоря, не все там просто наемники. Есть и идейные, которые на самом деле хотят изменения порядков в Фирнберге, несут свою веру и готовы к жестокости не взирая на трудности. Есть даже рыцари. С такими бороться тяжелее.

В полете грифон осматривал долины. Снег здесь в расщелинах, валуны и гребни гор голые. Только в седловине между двумя самыми высокими грядами его выпало больше. Местами скопилось немало. Но когда грифон продолжил полет то потом стало ясно, что с восточной стороны хребта снега гораздо меньше даже в долинах.

Сказывалось, что крылатый взял с собой немало груза.

За ночь не очень прямого полета над перевалами Иеракс преодолел расстояние которое пешей армии проходить за дня три или четыре. Но грифон надеялся, что он всеми силами растянет этот путь врагов на сколько возможно или вообще прервет его.

Утром он высмотрел отряд грифонариев, которым будет командовать. В основном опытные немолодые рыцари и несколько грифонов.

Иеракс вскочил на выступающий из склона валун.

– Мы должны не допустить чтобы к герцогу Феобальду в Фирнберг подошли подкрепления южан-наемников. Герцог откроет им ворота и тогда чужаков не просто будет выбить из нашей столицы. – Решительно сказал Иеракс. – Нужно хотя бы задержать их на сколько сможем.

Небольшой отряд грифонариев остановился недалеко от начала долины.

– Мы должны во что бы то ни стало удержать этот проход. Мы не имеем права пропустить здесь врагов.

Знакомый грифон осматривал склон, который вел в долину.

– Как ты думаешь, конница сможет подняться по этому склону?

– К сожалению да, – Иеракс сокрушенно качнул головой, – но они смогут разгромить нас даже без конницы. Войск у них хватает, а нас слишком мало. Они пройдут здесь без труда, быстро и сразу сомнут нашу слабую оборону. И все же… мы обязаны остаться здесь. Защитить этот проход любой ценой.

Грифон поежился на холодном ветру, который мел недавно выпавший первый снег, даже не полностью закрывший мерзлую землю. Но неуютно ему было не от холода, Иераксу, имевшему теплые мех и перья, не мог повредить такой небольшой мороз.

Крылатый думал, о предстоящем сражении, как приготовиться к нему, но понимал, что выиграть это сражение будет невозможно. Сомнения говорили, что бесполезно что либо предпринимать, что завтра их всеравно перебьют, и самое большее, чего он может добиться только убить на несколько врагов больше. Какая разница, если их все равно разгромят, и враги прорвутся через долину. Они все равно проиграют.

Грифон понимал, что помогли бы какие-нибудь укрепления. Может быть натащить деревьев, бревен, чтобы затруднить продвижение конницы. Но вокруг никакого леса. Был только голый склон, на котором почти не росла трава. У Иеракса только один день до завтрашнего утра, за это время невозможно что-то сделать.

Ему приходиться глядеть на этот унылый пустой склон между горами и думать, как не пропустить через него врагов.

Зимний день короткий, солнце скоро сядет.

Иеракс подошел к своему отряду.

– Поливайте склон водой, – сказал грифон, – здесь рядом есть ручей. Мы все будем таскать воду и поливать склон водой.

Конница не пройдет, подумал он. У меня есть средство задержать их. Иеракс с тревогой посматривал на небо. Облаков почти не было. Это внушало надежду. Если так пойдет и дальше, то ночь предстоит звездная и утром будет мороз. От этого зависело многое, все может сорваться если вдруг будет теплее или пойдет дождь.

Политый водой склон превращался в наклонный ледяной каток, по которому взобраться трудно, а еще труднее будет идти по нему в бой.

Теперь я знаю способ как склон любой горы с помощью нескольких ведер воды превратить в крепость, подумал он.

Всю ночь Иеракс не мог уснуть, напряжение и волнение перед завтрашним боем, и о том, как сработает его хитрость, не отпускали его. Он понимал, что завтра будет уставшим и слабым, но знал, что не сможет задремать. Лишь помощь лекаря дала ему пару часов отдыха, ближе к утру.

Опасения его оказались напрасны. Утро пришло морозное, как и ожидалось.

Грифон взлетел на выступ скалы впереди своего отряда.

Иеракс подготовился к бою. На этом участке он попытается в одиночку остановить наступление конницы. Затея сложная, требующая быстроты и предельной безошибочности.

Разорвал ремешок на связке крупных арбалетных болтов, несколько воткнул в землю перед собой.

Натянул арбалет, похожий размерами на небольшую аркбаллисту. К арбалету грифон сам приделал упор для ноги, который обычно никогда не делается на таких больших.

Приближающиеся всадники были еще далеко, но дальнобойность крепостного арбалета превосходила обычные, а зрение и точность грифона заставила бы застонать от зависти любого стрелка.

Зрачок грифоньего глаза чуть изменился, впиваясь взглядом в цель, так орел с высоты смотрит на добычу. Крылатому привычно учитывать и ветер, хотя арбалетный болт сносит ветром в сторону гораздо слабее чем простую стрелу. Но грифон развернул одно крыло, чтобы точнее чувствовать движение воздуха через кончики перьев, смотрел не зашевелил ли порыв ветра высохшие былинки в долу. Ветер там где он целится и там куда должна лететь стрела может отличаться, если порыв ветра еще не дошел.

Иеракс не отличался кровожадностью. Ему приходилось постоянно убеждать самого себя, что убивать врагов придется даже если этого совсем не хочется. Слегка помогало что они далеко, а шлемы скрывают лица.

Арбалетный болт отправился в полет, мелькнул. Всадника сбило с лошади, пробивной силы хватило чтобы прошить доспехи насквозь. Тело, кувыркаясь через голову покатилось по обледенелой земле.

Обычно в бою чтобы убить хорошо защищенного рыцаря может потребоваться сотня простых стрел или дюжина арбалетных болтов, выпущенных из обычных арбалетов. Несмотря на пробивную способность, болт тоже легко скользнет по наклонной поверхности доспеха, нужна точность. Но и с точностью, и с пробивной способностью у Иеракса было все в порядке. Он бил врага с одного попадания.

Тут же грифон уперся задней лапой в упор для ноги, натянул толстую тетиву передними, моментально прицелился и послал следующий арбалетный болт. Очередной болт Иеракс уже держал в клюве. Прежде чем начать перезаряжать стрелок увидел, что щит всадника разлетелся вдребезги словно рыцарю ударили в него копьем как на турнире, а сам всадник убитым вылетел из седла, как и предыдущий. Следующему тоже пробило сразу щит и стальной нагрудник.

Конница приближалась, перейдя на галоп. Грифон и так не тратил много времени чтобы целится, а теперь стрелял, попадая почти не глядя. С громким звоном сталь пробивала сталь. На полном скаку тела рыцарей вылетали из седла под ноги коням. Иеракс бил точно и беспощадно.

Еще несколько мгновений и конница южан должна столкнутся с пехотинцами грифонариев. Там тоже заработали арбалеты. Не такие мощные, но они били в упор по приближающимся. Всего два залпа заранее заряженных арбалетов.

Иеракс не терял ни секунды, безошибочно выбивая всадников стрелами с высоты своей скалы.