Текст книги "Чтица Слов"
Автор книги: Татьяна Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)
– Что, скупщики отдали? Дорого обошлось? – с сочувствием полюбопытствовал он.
Девица запунцовела так, что красноте на её лице не помешал даже смуглый, почти черный загар.
– Извини, не нужно было... я... дура... – проблеяла она. – Теперь тот мужчина отстанет? – наивно, ну совсем по-детски, вопросила, опустив взгляд.
– Разумеется, отстанет, – согласился Иттан и повел рукой.
Жест – словно отогнал назойливую муху – кончился выбросом истинной силы, и девица неуклюже повалилась на бок, ударившись о брусчатку. Глаза её беспомощно бегали влево-вправо, рот приоткрылся, и язык вывалился что слизень. Чары окаменения – просто, доступно, качественно. Поразительно, что воровка боролась с ними (Иттан чувствовал магическое сопротивление, излучаемое ею), но до прибытия стражи их хватило.
Пока первый розовощекий молодец, вчерашний выпускник академии стражников, погружал воровку-неудачницу в повозку с решеткой на оконце, второй выпытывал детали преступления и безостановочно строчил что-то в блокнотике карандашом.
– Как узнали о воровстве?
– Не обнаружил кольца, и всё. – Иттан, нетерпеливо постукивая ногой, посматривал в сторону дома. Войти следователю внутрь он не позволил, потому так и охранял ворота что цепной пес. Местные сплетницы уже не таились и не изображали бурную деятельность, а держались чуть поодаль, щебеча о «темных делишках, что творит младший граф Берк».
– Как догадались, что украла именно она? – Следователь показал грифелем на бричку. В решетке виднелось побелевшее от ужаса лицо, впрочем, звуков воровка не издавала, попыток проявить норов не предпринимала. Уж не смирилась ли со своей участью?
А что, поговаривают, в темницах лучше, чем в трущобах – хотя бы кормят задарма.
Иттан припомнил первую встречу с кучерявой девицей, и следователь аккуратно переписал всё в мельчайших деталях, даже уточнил, как выглядела скрипка и футляр. После, пробежавшись глазами по тексту, удовлетворительно кивнул.
– Спасибо, господин Берк, за помощь. Обещаем наказать вашу преступницу по всей строгости, – пообещал, закрывая блокнотик.
– Не мою. – Иттан отвернулся от брички. – Как именно накажете?
– Вздернем, разумеется, – бесхитростно ответил следователь.
– Что?
Нет, ну не соответствовало преступление наказанию. Ну ладно, прилюдно выпороть, или на каторгу отправить или в тюремную камеру посадить на годик-другой. Но повешение?..
– Недавним своим указом верховный судья приказал казнить воришек без суда и следствия – дабы уменьшить численность краж, совершаемых в Янге, – с радостью и даже гордостью сообщил следователь, покачиваясь с носка на пятку. Сейчас он особо походил на вчерашнего студента, несерьезного и не видящего разницы между теорией и практикой, оттого любая смерть ему казалась лишь строчкой в отчете.
– А если я ошибся? – Иттан встревоженно покосился на бричку. Лица в оконце не было.
– То есть кольцо взяла не она? – Следователь нахмурился.
– Она. Но если бы я ошибся? – настаивал Иттан. – Вы бы казнили невиновную?
Всего секунду юный следователь раздумывал перед ответом.
– Но вы же не ошиблись. Поверьте, господин, у особ её племени проступков хватит на три повешения. Потому мы благодарны вам за содействие. Поедем мы, – решился, не дождавшись одобрения. – Спасибо.
Иттан двинулся к дому, напоследок проводив покачивающуюся бричку взглядом из-под сведённых бровей. Он не видел пленницы, но помнил её детскую мордаху и наивные, точно коровьи, глаза, такие бесхитростные, обрамленные длиннющими ресницами. Крошечную ладошку – с её пальца, любого, даже большого, кольцо бы слетело, – и поджатые губы. Под ребрами, в боку кололо чем-то, отдаленно похожим на совесть.
Но с порога взялась причитать матушка, и о совести пришлось позабыть.
– Ох, милый! Как же так? Неужели ж действительно наша семейная реликвия было украдена? Ох-ох-ох.
Боги! Как, когда, каким непостижимым образом она разведала про кольцо?! За те минуты, что Иттан вел разговор со следователем, никто не выходил из дома и не заходил внутрь, но матушку уже оповестили о происшествии. Неспроста говорят, что сплетник – это призвание, состояние души и даже особого рода талант.
– Не переживай, – Иттан сбросил ботинки. – Кольцо у меня.
– Как же не переживать?! А случись что? – Матушка всхлипнула. На её крик тут же сбежалась обслуга и, конечно же, тетушка Рита.
– Что? Что произошло? – вопрошала матушкина сестрица, пока мать ревела, утирая нос платочком.
Иттан бросил кольцо на столик, где лежали старые газеты, и быстрым шагом направился в свою спальню. Решено. От маменьки с её неумным норовом надо переезжать в самое ближайшее время. Куда это годится: взрослый мужик и на попечении у родителей?
Сейчас ему всю душу этим кольцом выжрут.
Он заперся на ключ и выглянул в окно. Обзор загораживала листва раскидистого клена, но за ней виднелся город. Улочки и крыши одноэтажных домов. Существа, спешащие и неторопливые. И повозка, что ехала, покачиваясь на кочках. Возможно, та самая, что везла на казнь кучерявую воровку.
– Надеюсь, ей не будет больно, – пробурчал Иттан, задергивая плотные шторы.
Спальню укутал полумрак.
8.
Тая
В балладах о прекрасных дамах, заточенных в темницах, и рыцарях, выручающих их из передряг, рассказывали о камере на одного. Но когда хмурый стражник провел Таю по коридору, пахнущему мочой, и, отворив ржавый замок на железной двери, впихнул внутрь темноты, то оказалось, что баллады лгали. В малюсенькой клетушке изнывали десятки существ. Мужчины, женщины, старики – они лежали на топчанах (всего тех было шесть), на полу, сидели на корточках или прямо на каменном полу. Воздух был сперт, и его катастрофически не хватало. Оконце под самым потолком пропускало редкие солнечные лучи. Существа разных рас гомонили, пьяно хохотали. Другие сумрачно помалкивали, и в молчании их чудилось предвкушение неминуемого. Одна женщина в настолько открытом платье, что не оставалось вопросов о её заработке, прокричала стражнику, что привел Таю:
– Освободи меня, и я подарю тебе наслаждение!
После чего провела языком по припухшим губам. Но ключ провернулся в замке, и шаги постепенно стихли.
– Подари наслаждение мне, – призвал мужчина, чье лицо съедали язвы.
– Убери свои грязные лапы! – заржала женщина, но прильнула к нему. – Мои услуги обойдутся тебе в золотой.
– Да ты и медянки не стоишь, – оспорил кто-то с топчана. Женщина кинулась на него с кулаками.
Тая привыкла к полумраку. Села на свободный клочок земли у стены, головой коснулась холодного камня. Закрыла глаза.
– Тебя за что сюда упекли? – спросила немолодая женщина, свернувшаяся клубочком справа от Таи.
– За воровство.
– У-у-у. За воровство нынче вешают, – заявила безразлично. – Завтра вроде как висельный день, так что недолго тебе мучиться.
Шею сдавило, словно висельник уже накинул удавку. Руки взмокли. Смерть никогда ещё не подбиралась так близко, но в городской тюрьме ею провонял каждый камешек. Снаружи, за толстой стеной, вешали и рубили головы. И в душных камерах томились живые мертвецы, которым уже не суждено было спастись. Будь хоть один шанс на свободу, Тая бы попытала его. Но она ясно осознавала: назад дороги нет.
– А тебя за что посадили? – Вместо слов вырвался сип.
Женщина села, поджав к груди колени.
– Да покупателя в лавке обсчитала, а он, скотина такая, к страже побежал жаловаться. Ну, недельку тут на воде потомлюсь и отпустят.
Не то что Таю.
Повешение.
За кольцо.
А она ведь поверила белобрысому. Честью он клялся, ну-ну. Медянки ломаной его честь не стоит. Сотворил с Таей нечто жуткое, от чего конечности перестали её слушаться, и преспокойно вручил страже. Небось ещё упивался своей победой. Ну, сглупила, денег потребовала (Тая и сама понимала, что зря соврала про скупщиков, но такова воровская душа – во всём следует искать хоть малейшую выгоду), но неужели она заслужила смерти?
Крыс Затопленного города частенько вздергивали на виселицах, причем обычно – свои же. Кейбл не терпел предательства, потому если до него доходили слухи, что его крыса вела нечестную игру, он убивал её. Тая помнила тех, кто содрогался в последних судорогах. Лица их синели, губы бледнели. Глаза наливались кровью; чудилось, что вот-вот они выпадут из глазниц.
Она представила, как вываливается из её рта язык, как течет слюна. И как её сжигают в общем костре, чтобы от Таи не осталось и следа.
Допрыгалась.
Почему же так страшно? Ведь догадывалась же, что может закончить на виселице.
Но перед глазами потемнело от ужаса, и голоса смазались.
– Ты не горюй. – Рука женщины коснулась плеча. – Будет не больно. Наверное.
Но Тая знала – будет очень больно.
– Главное, – добавила женщина, – если будут о подельниках спрашивать, не геройствуй, всех выдавай. А то изувечат ещё. А оно тебе надо?
– Не надо. – Тая зажмурилась.
Зубы её стучали. В животе ворочался страх.
Из зарешеченного оконца исчез солнечный свет, и камера погрузилась в тягучий мрак. Заключенные не спали: переругивались и даже дрались, хохотали как полоумные, рыдали и молились всем известным богам.
Принесли ведро воды и буханку хлеба – одну на всех. К ней потянулся какой-то тощий парень, но ему помешал удар колена в лицо. Парень выл, зажимая сломанный нос, а буханку разделили между собой те, что держали здесь власть.
Из ведра пили по очереди, ровно по пять секунд каждый. Остатки также забрали. Какой-то рынди долго лупил голосящего парня по голове сапогами, и вскоре тот перестал двигаться. Раскинул руки, словно безмятежно дрых.
Его тело пролежало в камере до рассвета.
Тая обещала себе не спать в последние часы жизни, но глаза слипались, и тогда перед ней вырастала мать. Иссохшая, тощая, с проплешинами в волосах. Такой её запомнила Тая. Из глаз матери катились крупные градины слез, хрустальных что бриллианты на злополучном кольце.
Тогда Тая просыпалась, нащупывала пальцами на шее тонкую цепочку из серебра. Перебирала ту меж пальцев.
К утру она так измучилась, что была готова сама взойти на плаху, только бы прервать ожидание неминуемого.
Тело унесли, и на память о нетерпеливом парне осталась кровавая лужа. Прямо на неё бросили новую буханку хлеба.
В животе заурчало так пронзительно, что Тая бы застыдилась – не урчи точно так же во всех здешних животах.
Она вновь задремала, а очнулась, когда в двери со скрипом провернулся ключ.
– Ты, – сказал стражник, обращаясь к кому-то. – На выход.
Тая разлепила глаза, поискала «счастливчика». И с ужасом обнаружила, что взгляды большинства присутствующих обращены к ней.
– Я? – Она указала на себя и под рявканье стражника поднялась. Ноги ходили ходуном, и каждый шаг давался с трудом.
Стражник вел её по длинным коридорам, что кончались очередными поворотами то влево, то вправо. Отворял замки. За спиной захлопывались двери, точно отсекая Таю от внешнего мира.
Будут ли её пытать?
Она никого не сдаст. Никогда.
Она – крыса Затопленного города, а крысы своих не предают.
Пусть страшно до одури, но она сильная.
Ржавые двери сменились иными, отполированными, и грязь исчезла с пола, а появился ковер, истертый и нечищеный, но ковер. А на стенах – картины. Цветы в вазах или фрукты, что продавались на лотках у торговцев с базара верхнего города. Сочные и спелые, но дорогущие. Тае изредка доводилось стащить подгнивших яблок – и ничего слаще она не ела. На других картинах не фрукты, а деревья или даже вода, бескрайняя, неспокойная. Неужели море? Тая всматривалась в нарисованную водную гладь, чтобы запомнить её напоследок.
Вдруг стражник остановился, и Тая чуть не врезалась в него. Постучался в дверь, и оттуда донеслось:
– Да?
– Воровку привел, – отрапортовал стражник.
Дверь отворилась. Мужчина, что стоял за ней, был молод, но некрасив. Типичный следователь управления – все они одеты в серое (даже шейный платок у него был с серым узором), и вид у них всегда унылый, и думают они одинаково скучно. Но от этого воняло чем-то терпким, от чего Тая расчихалась. Мужчина с омерзением сделал шажок назад, заслонил рот рукавом рубашки.
– Она? – уточнил у стражника. – Уверен?
– Вчера приводили её одну. – Тот весь поджался, несмотря на немалые габариты.
– Ну, что ж. Радуйся, воровка, выкупили твою жизнь.
Тая не сразу поняла, что разговаривают с ней.
– Мою?.. – она осеклась. – Кто?
Неужто Кейбл? Но как он узнал?
Как она ему благодарна!
Сердце забилось птахой. По ребрам. По груди.
– Да был там один. – Мужчина похлопал себя по карману; внутри звякнуло. – Небритый.
Тая вздрогнула. Кейбл никогда не отращивал бороды.
На ум приходил всего один бородатый – тот, что обещал ей платьице с подвале лачуги на окраине Янга. Но зачем ему понадобилось Тая? Он богат, а значит, сможет купить любую маленькую девочку Затопленного города.
– Что дальше? – Она приготовилась к худшему. – Куда мне идти?
Если придется, сбежит. Не сможет – найдет способ, чем убить себя. Рука не дрогнет.
– Дальше? – Мужчина поправил шейный платок. – Снаряди её, – сказал стражнику. – Телега с добровольцами отбывает сегодня. Только руки свяжи, чтоб не сбежала.
– Так точно, господин главный следователь! – выкрикнул стражник.
Он подтолкнул Таю под лопатки и повел за собой. Вновь прошли мимо картины с морем. Какое же оно красивое. В море отражалось небо. Волны били по песчаному берегу.
Жаль, ей не суждено ступить в его воды.
– Куда мы?
– Узнаешь, – гаркнул стражник.
– Может, всё-таки виселица? – без особой надежды предложила Тая.
Стражник на мгновение задумался, но помотал лобастой головой.
– Не положено.
Значит, умирать ей не положено. Интересно. А что положено?
Жить?
9.
Иттан
Всю ночь ему снилась она, играющая на скрипке. Пробирало до глубины души. Выламывало ребра. Иттан бежал вдоль каштановой аллеи, что вела к чернеющей пустоте, а воровка неслась за ним – каблуки весело выстукивали по брусчатке, – не прекращая играть. Он просил оставить его в покое, но она упрямо неслась следом. Пыхтела и вздыхала по-старчески. Не отпускала.
– Я заплачу тебе! – кричал Иттан, тщетно пытаясь скрыться за деревьями, но те расступались, и змееподобные корни овивали лодыжки.
– К чему мне деньги? – заунывно спрашивала она.
Иттан обернулся, и воровка улыбнулась, обнажив лишенный зубов рот. Из правой – пустой – глазницы её полез червь. Кожа сморщилась и упала словно змеиная. Нестерпимо завоняло разложением.
– Держи. – Рука, с которой стекало гниющее мясо, протянула кольцо.
Иттан проснулся на выдохе, мокрый от пота. Дыхание никак не успокаивалось. Он сидел, уткнувшись лбом в колени, и считал про себя. Один. Два. Три...
Да что же это такое?
Было страшно и казалось, что в ночной темноте, за спиной, стоит она. И громко дышит. Четыре. Пять...
На рассвете Иттан в не глаженой рубашке явился в следственное управление Янга на аудиенцию с главным следователем. Его впустили на удивление беспрепятственно, и вскоре он сидел в небольшом кабинете и скреб двухдневную щетину ногтем.
А руки почему-то подрагивали.
Главный следователь, совсем молодой и оттого самоуверенный – недавно Иттан был таким же, – слушал вполуха и зверски скучал. От зевоты его отделяло разве что приличие. Но взгляд скользил по кабинету, ни на чем не задерживаясь дольше, чем на пару секунд.
– То есть вы хотите, чтобы некой воровке смертную казнь заменили на иное наказание? – зачем-то уточнил он, хотя Иттан битых полчаса говорил только об этом.
– Да. – Он облизал пересохшие губы.
– На каком основании? – Следователь подвинул чернильницу чуть правее, словно от местонахождения той что-то менялось.
– Смерть – это слишком высокая плата. – И голос дрогнул. Иттан надсадно закашлялся, силясь побороть хрипоту, а следователь отшатнулся от него словно от чумного.
М-да, если он и дальше будет так брезглив, несладко придется и преступникам, и подчиненным.
– Таков закон.
– Закон можно обойти.
– По какому такому праву, позвольте вас спросить? – Главный следователь заметил вдруг, что одна из пуговиц на его сюртуке нечищеная и взялся обтирать её рукавом, чем раздражал донельзя.
На каком основании?! Да потому что бесчеловечно это. Наказание должно соответствовать свершенному проступку. Разве справедливо вешать ту, которая по детской наивности утащила кольцо? Да, дорогое, да, фамильное – но разве заслужила она смерти?
Почему тогда иным правонарушителям – способным заплатить – с рук сходят убийства? Где тут справедливость?
Нет, она не умрет. Иттан не позволит.
– Вы должны смягчить наказание. – Он потянулся за кошелем.
Монеты посыпались прямо на чистенький стол главного следователя. Золотые, серебряные, медянки со стуком упали на дерево и засверкали в лучах первого солнца.
Главный следователь сглотнул. Перед ним лежала месячная плата, и молодой мужчина, пусть даже принципиальный, не мог удержаться от соблазна, что был так близко – руку протяни, и деньги твои.
– Вам когда-нибудь предлагали взятки? – понимающе хмыкнув, спросил Иттан.
Отощавший кошель он убрал в карман. Следователь покачал головой.
– Значит, буду первым. – Иттан отодвинул стул – ножки скрипнули по полу – и поднялся. – Найдите девушку, которую я вам описал, и смягчите ей наказание. Если сумма недостаточна – скажите, сколько не хватает.
– Зачем вы заявляли о ней страже, если готовы выкупить с виселицы? – спросил следователь с непониманием. – Не вышло ли, что ваше кольцо стоило меньше, чем вы отдали мне?
Ха! Фамильное кольцо рода Берков стоило столько, что главному следователю управления пришлось бы год работать без выходных – и тогда бы он окупил камень, без оправы. А та груда монет, что валялась на столе, была Иттану безразлична. Он тратил гораздо больше на развлечения. Что вообще значат деньги по сравнению с жизнью?
Ровным счетом ничего.
Иттан вышел в город, отчего-то довольный донельзя.
– Дядь, купите. – Вертлявый мальчишка протянул ему полуденную газету.
Он, пошарив по карманам, достал последнюю монету и кинул её мальчишке. Глянул на заголовок.
Внутренности скрутило узлом.
Вместе с газетой по городу разнесся список. Всего тридцать три фамилии. Неженатые и прилежные семьянины, отцы, высшие чины и даже те, кто публично называл отношения с женщиной вне брака грехопадением. Ан нет, и эти, праведники, тоже были обнародованы, обнажены на порицание общественности. И в середине, не во главе, но и не замыкающим список, этакой серой массой среди прочих Иттан обнаружил себя. Его имя, титул и гаденькая приписка «бывший декан светлого факультета». Бывший! Газетчики, учуяв горячую новость, за день раскопали данные обо всех любовниках Агнии и пообещали в следующих выпусках прикладывать отрывки из писем, послуживших доказательством вины.
Завершалась новость вопросом: «Так что же заставило столь разных мужчин пасть пред одной женщиной? Любовь ли? Страсть? Магия?»
И правда, что? Иттан, скомкав газетный лист, поспешил к имению. Руки тряслись крупной дрожью, в голове было туманно и пусто. Тридцать три фамилии, за которыми скрывалось тридцать три мужчины.
Он представил, как изящные руки, не знающие загара, гладят чей-то обрюзгший живот и шепчут сквозь закушенную губу: «Я от тебя без ума». Как острые зубки кусают мочку уха какого-то юнца. Как стонет Агния под кем-то из оставшихся тридцати двух.
Отвращение накрыло его горячей волной. Поломало надвое. Тонкая игла, щедро залитая ядом, засела под сердцем, и яд медленно отравлял кровь. Иттан шел, и казалось, что все вокруг насмехаются над его неудачей. Что людской гомон обращен к нему. Что каждый в столице знает, как опозорился «бывший декан светлого факультета», связавшись с блудливой актрисой.
Он доверчивый идиот.
А она лгала.
Ему и ещё тридцати двум мужчинам.
Иттан ворвался к себе в уличной обуви, упал лицом в подушку. Он лежал без движения, силясь остановить ход времени. Зажмуривался до красных пятен. Сцепил зубы, чтобы не застонать.
В дверь робко постучались.
– Господин Берк желает поговорить с вами в его кабинете, – проблеяла служанка таким жалким голосочком, что стало понятно: хорошего ждать не придется. Отец так не вовремя вернулся из похода и уже, конечно же, извещен о похождениях сына.
В кабинете, кроме отца, сидящего за столом с самым непроницаемым видом, завывала матушка. Она раскачивалась из стороны в сторону у окна, держась руками за подоконник. Под ногами её валялась газета. А небо затянуло пепельными тучами. И в воздухе, кажется, пахнуло грозой.
– Объяснись, – коротко приказал отец.
Он был седовлас, но не стар. Дряхлость не коснулась его мышц, в черных глазах не угасала страсть. И Иттан, всякий раз оказываясь под пристальным отцовским вниманием, ощущал себя мелким и незначительным. Песчинкой. Домашней зверюшкой, но не человеком.
– Не понимаю, в чем дело, – ответил он, выдержав холодный взгляд. Двинуться вглубь кабинета так и не решился, мялся на пороге.
– В чем дело?! – пророкотал отец, и кулак его шарахнул по столу. – Ты трахал эту женщину?
– Не трахал, а любил, – поправил Иттан.
Маменька взвыла что раненая волчица, вцепившись ногтями себе в предплечья. Лицо её налилось багряной краской.
– Молчи! – приказал отец, и слезы тотчас высохли на материнских глазах. – Любил он. – Губ отца коснулась усмешка. – Все мы по молодости любили. Кольцо ей дарить собирался, да?
Иттан кивнул – отрицать очевидное было бы глупо. Его допрашивали как нашкодившего пацана. Хотя чего ему стыдиться? Осознанный выбор взрослого человека. Да, выбор неудачный – но кто застрахован от ошибок?
Мать качалась на фоне, отец откинулся в кресле.
– Она попросту тобой воспользовалась, а ты уши развесил. Не могу поверить. Тридцать три идиота повелись на женское тело! Боги, да что в ней такого было?!
– Она... она... – мать захлебывалась беззвучной истерикой. – Одурманила... всех... позор...
– Ну-ну. – Отец провел ладонью по листу бумаги, что лежал на столе. – Мать права. Ты всех нас предал, сын.
Иттан подался вперед.
– Я...
Отец шикнул.
– Научись слушать. Когда я просил верховный совет пристроить тебя в академию, то ожидал, что ты свяжешь судьбу с колдовством, коль уж вояки из тебя не вышло. Мягкий ты больно, весь в маменьку. – Он с неприязнью глянул на женщину, хватающую ртом воздух. – Но тебя выставили вон. Первый промах. – Отец загнул большой палец. – Ты попал на первую полосу всех газет Янга, полюбив прошмандовку. – Указательный палец согнулся вторым. – И, наконец, ты едва не потерял кольцо, гордость всего моего рода, которое не позволено носить даже твоей матери.
В кабинете повисло молчание. Маменька потирала безымянный палец – слова о кольце её оскорбили, но она никогда не смела перечить супругу, – Иттан отсчитывал половицы паркета. Отец вновь посмотрел на лист и, взяв перо, поставил внизу размашистую подпись.
– Завтра же ты отправляешься служить, сын, – сказал он, передавая лист Иттану.
Тот вчитался в содержание. Принудительное направление на воинскую службу. На три года. В северный гарнизон, что располагался вблизи Пограничья, государства теней.
– Но...
Нет, он не готов уехать в гарнизон. Его истинная сила не заточена на бой. Он – грамотный теоретик и неплохой практик в бытовой магии, но не более того. Да, мечу обучен, но постольку-поскольку. Место Иттана в академии или на городской службе.
Отец слушать не стал.
– Завтра же, – повторил нетерпеливо. – Иначе ты лишаешься всего. Всего. Титула, денег, наследства, даже имени. Ты перестанешь быть моим сыном, о чем я сообщу перед королем и всеми богами.
Мать, будто только сейчас осознав, что происходит, с воем упала в ноги отцу. Она хваталась за его брюки и просила:
– Помилуй его, ты же обещал, помилуй! Он пропадет! Он не справится! Ты обещал!
– Я передумал. – Отец рывком поднял её с пола и приставил к стене. – Сын, каково твое решение?
... Повозка отправлялась на рассвете. Лил дождь.
10.
Повозка, скрипя, остановилась у конюшен гарнизона. Зафырчали измотанные лошади, получив короткую передышку. Дохнуло болотом и едкой гнилью. Боги давно позабыли и гарнизон этот треклятый, куда Иттана занесла нелегкая, и его обитателей. По стенам поползли змеевидные трещины. Западная башня и вовсе обвалилась – и наверняка от дряхлости, а не во время ожесточенного боя. Наверное, единственным, что внушало доверие, была крепостная стена, овивающая саму крепость и пристройки к ней. Высокая, в четыре человеческих роста, широкая и надежная.
От ворот уже спешило двое мужчин: первый в офицерской форме, второй в храмовом одеянии до пят. Оба поклонились Иттану, и офицер, низкорослый человек, чьи усики вились, а глаза были ярко-синего цвета, заговорил:
– Нам сообщили о вашем прибытии, господин маг.
– Иттан Берк. – Иттан пожал руку офицеру и постарался не обращать внимания на взгляд исподлобья, которым одарил его пышнотелый лысеющий храмовник. У служителей церкви и магов испокон веков сложились не самые теплые отношения. Первые называли всё, что не поддавалось божественному объяснению, ересью, а вторые всячески доказывали ущербность церковных догм. Мир без магии обречен на вымирание.
– Филип, – простецки представился офицер и помог с сумками. – Для нас великая честь принимать кого-то вашего уровня. С колдунами в гарнизоне вечная проблема, знаете ли, особенно с боевыми.
– Но я не боевой колдун, – напомнил Иттан.
Храмовник хмыкнул:
– Радует, что вы не отрицаете очевидного.
Офицер Филип шикнул на него, но Иттан не полез в беспричинный спор.
– Дело в том, что я обучался на светлом факультете, потому мои возможности несколько ограничены.
Его не услышали.
– Да-да, мы понимаем, – подобострастно закивал Филип. – Идемте, покажу ваши покои.
Он семенил быстро, перепрыгивая через лужи и ямы, а храмовник шелестел одеждами позади и молчал. Гарнизон жил. Вот прошла женщина из гражданских с коромыслом. Вот двое сопляков-новобранцев – лет четырнадцати, если не меньше – атаковали друг друга деревянными мечами. Вот девушка в вызывающе коротком платье шмыгнула в дом с окнами, что были задернутыми красными шторами. Ясно, с мужскими потребностями здесь борются вполне определенным способом – нанимают девиц из борделей, и те живут при крепости, поставляют свои услуги и получают наверняка приличное вознаграждение.
– С юга у нас площадка для тренировок, – объяснял Филип, переступая через лежащего на брюхе пса, обросшего колтунами. – Там и стрельбу можете отточить, и ближний бой, ну и магию, само собой. – Храмовник издал звук, напоминающий лошадиное тпру. – Кормят, поят служивых задарма, но коли прикупить чего надобно: одежда там или выпивка – лавки там. – Пальцем ткнул в одноэтажные домишки, больше походящие на сараи, расположившиеся у самой крепостной стены. – Ну и это, если невмоготу будет, ну... того... – почесал у себя меж ног, – обращайтесь не к девушкам, а к их хозяину. Цены, конечно, высоки, но и девчонки наши все как одна красавицы и умницы.
Храмовник, вскинув голову, воззвал к богам.
– Не прославляйте запретные связи, Филип! – разозлился он. – Иначе мы все обречены на гибель. Демоны пожрут наши души!
– Не слушайте его, – Филип двинулся к дверям, ведущим в кишкообразные одноэтажные казармы. – Если солдат не способен думать ни о чем, кроме удовлетворения своих, между прочим, естественных надобностей, в бою он бесполезен. Кстати, если денег жалко, можете сговориться с нашенскими женщинами. Их тут много, и за ваше покровительство они готовы платить собой.
– Нет, слушайте! – Внезапно храмовник ухватил Иттана за предплечье и сдавил то. – Вы и без того греховны, ваш брат не должен приезжать сюда! От вас одни проблемы, слышите?
– Слышу, – согласился Иттан, стряхивая скрюченные пальцы.
– Покайтесь богам и оставьте дурное увлечение!
– Всенепременно.
Филип поспешил внутрь, и Иттан проследовал за ним. И только храмовник стоял на ступенях и повторял:
– Покайтесь! Иначе демоны поработят вас! – И голос его эхом разбивался о массивные стены. – Маг, – позвал он проникновенно. – Почаще оглядывайся, ибо опасность поджидает на каждом шагу.
Это был уже не туманный намек, но прямая угроза. Да только не испугала она нисколько, лишь взбесила своей напыщенностью.
– Вы хотите сказать что-то конкретнее? – проскрежетал Иттан, обернувшись в пол-оборота.
– Не я, но боги, – ответил храмовник перед тем, как спуститься со ступеней и уйти.
– Вы уж извините его, такова участь священнослужителя, – вздохнул офицер, бредя по однообразным коридорам.
– Нестрашно.
Было холодно и сыро, и пахло плесенью. Туда-сюда сновали хмурые солдаты. Наконец, офицер Филип остановился у скособоченной двери, отворил замок и приглашающе посторонился.
– Ваши покои, господин.
Судьба явно насмехалась, когда завела Иттана в эти края. В чулане, гордо именуемом «покоями», уместилась только односпальная кровать с тонким матрасом поверх, стол, стул да платяной шкаф. Ах да, ещё ночная ваза, окрашенная в коричневые цвета. На неё Иттан глянул с особым недоумением. Он привык к канализации, туалету, ваннам, воду в которых подогревали магические кристаллы, но совсем не к аскетизму гарнизонной жизни. Сквозь оконце едва просачивался солнечный свет. И вонь скисшего белья преследовала по пятам.
– Благодарю, – нашел он в себе силы. – Разрешите мне осмотреться.
– Разумеется, – Филип расшаркался. – Комендант ожидает вас после ужина.
– Благодарю, – бездумно повторил Иттан.
Оставшись один, он первым делом отставил вазу в дальний угол. Если так живут командные чины, то где ютятся подчиненные?
11.
Годы высушили коменданта гарнизона, превратив его из пышущего здоровьем человека с портрета, что висел над комендантским столом, в скелет, обтянутый желтой, точно пергаментной, кожей. Ногти на его пальцах были выстрижены чуть ли не до мяса, одежда давно не глажена. Волосы выпали, оставив череп голым. Комендант натужно кашлял в серый платочек, и на том расплывались крупицы крови. Иттан сел напротив, сложил руки в замок.
– Неужто передо мной отпрыск сукиного сына Берка! – хрипло рассмеялся комендант и протянул ладонь для рукопожатия. – Да ты не бойся, та дрянь, что скоро угробит меня, не заразна. Семейный недуг, у меня мать от неё же померла.
Он постучал себя по сердцу, будто демонстрируя, где именно осела болезнь. Иттан, поколебавшись, ладонь пожал.
– Вы знали моего отца?
– Служил под его началом. Грозный мужик, скажу я тебе, но напивался с нашими наравне и байки травил отменные, – сказал с полуулыбкой. – Ну и где он теперь?
– Служит при короле. – Иттан осматривал скудно обставленный кабинет и изнывал от скуки, которая витала в каждой детали убранства. Кроме портрета, и зацепиться не за что. Всё обычное, бедное, безыскусное.
– Ясное дело. – Комендант разгладил платочек, в который въелись бурые пятна. – Великий он человек, настоящий вояка, и сына своего наверняка вырастил таким же. – Из первого ящика стола он достал конверт, некогда запечатанный сургучом дома Берков. Пробежался глазами по строчкам. – Во, получил перед самым твоим прибытием. Просит тебя уму-разуму обучить. Пишет, мол, ты обучен магии, да ещё и деканом в академии побывать успел?
