Текст книги "Жмурки (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава 10

Взвалив на плечо одного из рептилоидов, я направился к будочке, свободной рукой доставая ключи.

Не помню, когда я успел сунуть их в карман. Видать, инстинктивно. Чтоб не потерять в потасовке.

Алекс тем временем направился к дому…

– А вы куда?

Шеф полуобернулся, посмотрел на мою ношу и бросил:

– Ты же у нас переговорщик.

– Ладно, – и всё равно я растерялся. – Но?..

– Полиция, мон шер, – Алекс говорил раздраженно, как с ребенком. – Кто-нибудь обязательно стукнет, что слышал выстрел.

Он прав. Я и сам мог об этом подумать.

У нас тихий респектабельный район, здесь даже петарды взрывают только на Новый год.

Котов разозлится. Он же думает, что всё у нас отобрал.

Алекс скрылся за углом дома, а я невольно бросил взгляд на соседский особняк. Если девчонка опять торчит в окне…

Слава Богу, её там не было.

Аврора Францевна приняла меры.

Над головой, коснувшись волос, пронеслась летучая мышь.

Странно. Середина ноября, обычно мыши в это время уже спят.

Отперев дверь, я шагнул в затхлое пространство будочки. Поискал выключатель, под потолком вспыхнула голая стоваттная лампочка.

На полу лежал толстый, как ковёр, слой пыли.

Помещение было абсолютно пустым.

Грибы, водочка… – пробормотал я себе под нос и усмехнулся.

Он почуял.

Алекс почуял, что на участке кто-то есть и отправил меня разобраться.

Любопытно. Стало быть, моими стригойскими способностями, перенятыми со второй меткой, он пользуется лучше, чем я.

Да я бы их тоже почуял. Если б не был так занят другими вещами…

Слабое утешение.

Обыкновенно враги не ждут, пока ты станешь посвободнее и не сосредоточишься.

Сбросив тело в пыль, я пошел за следующим.

Рептилоид уже пришел в себя и скрёб чёрными когтями по шее – пытался сорвать верёвку.

Чуток её затянув, я взвалил на плечи сразу двоих, затем вернулся за последним.

Этот не подавал признаков жизни.

Голова его, застигнутая в процессе метаморфозы, уже была похожа на человечью, но с острыми, словно заточенными зубами и чешуёй. На месте ушей были аккуратные дырочки.

Сюрреалистическая картинка, я вам скажу, эдакий современный Фантомас.

Придавив пальцами подключичную ямку, я попытался нащупать пульс… Но тут же бросил своё занятие: у того, кому только что сломали шею, пульс обычно не прощупывается.

Когда ж это я его?..

Перед глазами, словно вспышки, промелькнули отдельные фрагменты драки.

Это тот, что воткнул мне нож в спину, – сообразил я.

Кстати, – заведя руку назад, я нащупал ребристую, но скользкую от крови рукоять. Осторожно потянул…

Звук был точно такой, какой бывает на кухне, когда хозяйка разделывает свиную лопатку.

Рубашка, джинсы, всё было влажным, даже в ботинки натекло. Я поморщился.

Нагорит от Амальтеи: она терпеть не может отстирывать кровь. Надо подарить ей стиральную машинку-автомат, – мысль была несвоевременная.

Но вдохновляющая.

Жизнь продолжается. А значит, иногда нуждается в стирке.

Направляясь с мёртвым рептилоидом на плече к будочке, я внезапно подумал: а ведь я не огорчился его смерти.

Как и с тем водилой. Убил – и всё. Словно свечку потушил.

Что же со мной происходит?..

Я остановился, как был: на плече труп, спина в кровище, и даже хвост волос, который спускался ниже лопаток, пропитался и теперь был бурым.

Война.

Вот что происходит, мон шер ами, – словно вживую, я услыхал в своей голове голос Алекса.

Получается, как только прозвучало это слово – я переключился. С таким трудом усыплённые инстинкты пробудились, я перешагнул грань, отделяющую мирного жителя от индейца на тропе войны.

Се ля ви, – пробормотал я, обращаясь к трупу на плече. – Не быть мне шпаком.

И сбросил его рядом с остальными тремя. Поднялось густое облако пыли, оборотни закашлялись.

– Ну извините, господа хорошие, – сказал я, захлопывая дверь и запирая тяжелый засов изнутри. – Предупредили бы заранее – я б плёночку постелил, чтобы пол не пачкать.

Прислонив одного из оборотней к стенке, я снял с его шеи верёвку.

А потом приставил к горлу нож – тот самый, что вытащил из своей почки.

Оборотень сглотнул. Кадык скакнул по горлу вверх-вниз, как поплавок.

Намёк понятен: открывать рот без моего дозволения не надо…

Я всё время думал о тех мерзких жучках, которых напустил на меня один из их собратьев. Не хотелось бы снова вляпаться.

Шеф этого не оценит.

– Отвечаешь строго на вопросы, – сказал я рептилоиду, теперь уже – мужичку неуловимо-восточной национальности, в бороде по самые веки и с таким носом, что позавидует и царь Соломон.

Тот едва заметно кивнул и нервно облизнул губы: язык у него был чёрный, с раздвоенным концом.

Мне тоже захотелось сглотнуть, но я сдержался.

– Кто вы такие? – начинать всегда надо с простого.

– Краснодарские мы…

– Я спросил: не откуда. Кто.

Оборотень вновь облизнулся. Это действовало на нервы, и я еле сдержался, чтобы не ударить его по лицу.

– В смысле, как зовут, что ли? – спросил он.

Он всё ещё не понимал.

Тогда я протянул руку и пододвинул мёртвое тело поближе, чтоб мужичок его видел.

На нём тоже была верёвка, которую я теперь сдёрнул.

Тело принялось медленно преображаться. Сквозь чешую на лице проступила щетина, нос приобрёл характерные горбоносые очертания, на лысом черепе закурчавились чёрные волосы…

Как только метаморфоза завершилась, не осталось никаких сомнений: оборотень мёртв.

Шея была сломана столь основательно, что не помогла даже хвалёная регенерация двусущих.

Мужичок расширил глаза и тоненько засвистел носом.

– А ты как хотел?.. – философски заметил я. – На кого напорешься – от того и забеременеешь.

– Нам сказали, что вы – ботаны, – хрипло выдавил оборотень. Вместе со словами на губах его пузырилась слюна. – Сказали, вы экскурсии водите, туристов развлекаете.

– Это так, – я спокойно кивнул. – Но вам забыли упомянуть, что экскурсии, как правило, ночные… – и я широко улыбнулся, обнажая клыки.

Что поделать. Рядом с Алексом я и сам сделался немного театралом.

Увидев клыки, оборотень засучил ногами, пытаясь зарыться в каменную стенку.

Он скулил, взгляд в панике метался по моему лицу.

– И кстати, – я облизнулся. – Сегодня я ещё не завтракал.

Последнюю фразу я добавил зря, потому что оборотень вдруг мелко задрожал, а потом сразу обмяк.

На штанах его стремительно расползалось влажное пятно.

Твою дивизию, – пробормотал я, прикладывая пальцы к его горлу. Пульса не было.

Инфаркт? Инсульт? От страха?..

Что-то хлипкие какие-то в Краснодаре оборотни.

Ладно, перейдём к следующему.

Усадив предпоследнего рептилоида, я освободил его от верёвки. И сразу сказал:

– Чтоб ты всё понял правильно: я буду задавать вопросы. Если ответишь – уйдёшь живым. Вместе с товарищем. Если нет… – я вновь улыбнулся, но только слегка.

Чтоб не шокировать слабонервную публику.

– Спрашивай, – с заметным кавказским акцентом сказал оборотень.

– Какова ваша вторая сущность?

Я понял свою ошибку: вопрос «кто» имеет слишком много коннотаций. Надо быть более конкретным.

Вспоминай, как это было в Сирии, мон шер ами.

И меня вновь накрыло.

Чёрные, под кустистыми бровями глаза. С яркими синеватыми белками, с булавочными проколами зрачков… Выше них – белоснежная чалма, ниже – чёрная беспросветная борода. Из-под которой в меня летят проклятья на арабском.

К несчастью, нынешний допрашиваемый обладал схожей внешностью. Скорее всего, это и послужило триггером для пробуждения… Впрочем, сейчас это совсем не важно.

– Итак?.. – подтолкнул я.

Мужчина сморщился, отвернулся, но потом нехотя буркнул:

– Ящерицы.

Я моргнул.

Признаться, ожидал я чего угодно: крокодилов, аллигаторов, комодских драконов…

Включи мозг, мон шер ами, – сказал голос Алекса в моей голове, снисходительный и усталый. – Ну откуда в Краснодаре комодские драконы?..

– Рептилии, – медленно произнёс я. – Кто бы мог подумать?

– Я – скальная ящерица, – пояснил мужик. И кивнул на соседа. Живого. – Вот он – желтопузык. А этот…

– В гелленде был водитель, – перебил я. – С такими чёрными жучками…

– Гадюка, – сплюнул мужик. – Нэ наш он, пришлый.

– Господи, – прошептал я. – Вы же не хищники. Не бойцы. Так какого… вы полезли на рожон? Зачем приехали в Питер?

Мужик отвёл взгляд. Отвернулся, под глазом его задёргалась жилка.

Ясно.

– Вас вытеснили, – сказал я вслух. – Ваш товарищ, там, в геленде, сказал, что в Краснодаре – жопа. Теперь понятно, что он имел в виду. Кто вас выгнал?

– Ласки.

А, ну всё ясно, – я поднялся, с удовольствием распрямив затёкшие ноги, потянулся…

– Хищные грызуны – естественные враги всяких ящериц и змей. Вы просто не можете с ними конкурировать – не тот уровень. Но… Питер?

– У нас нэ было выбора, – угрюмо и обречённо поведал пленник. – Нам сказалы, еслы мы вас зачистим – получым защиту и мэсто в городэ. Сможем свой рынок открыть.

Убить двух зайцев, – подумал я. – Тот, кто их послал, знал, что ребята – никакие не бойцы. Он решил таким образом от них избавиться. А заодно – проредить нашу грядочку. Если повезёт.

– Предлагаю сделку, – сказал я, ещё только додумывая эту мысль. – Вы рассказываете, кто обещал вас крышевать и помогаете его найти. А мы постараемся вам помочь.

Рано или поздно всё устаканится. Если приложить усилия, конечно.

– Я нэ могу, – когда мужик волновался, акцент становился ещё заметней. – Он…

– Дай угадаю, – я вновь сел на корточки. – «Он» взял заложников, – пленник кивнул. – И сказал, что убьёт их, если вы не будете слушаться, – пленник вновь наклонил голову. – Но ты же понимаешь: заложников он убьёт в любом случае. Он просто таскает жар из костра чужими руками.

– Его отэц, – он кивнул на соседа. – Моя дэвушка. Его брат, – он указал глазами на того, кто помер от страха… По сердцу резанул коготь сожаления. – Думаэшь, у нас был выбор?

Внезапно я почувствовал слабость.

Бросило в пот, в висках застучали молотки. Чёрные такие. Как у психиатров…

Плюхнувшись на задницу, я скрестил ноги. А потом вытер пот со лба. Проследив за взглядом пленника, посмотрел на свою ладонь. Пот был кровавым.

Я вытер ладонь о джинсы – всё равно выбрасывать. И сказал:

– Мы его остановим. Я знаю, ты мне не веришь. Но тот, кто вас послал – сам пришлый. По идее, за пропиской вы должны были явиться к НАМ. К моему шефу, официальному члену Совета, дознавателю класса «Архангел». И в принципе, проблем я не вижу: вы – не хищники, вам не нужна своя, чётко очерченная территория. К тому же, вы могли бы принести пользу городу. Развитие торговли, приток новых продуктов…

– Мы ошиблись, – сказал пленник. – Но уже ничего не измэнить.

– Выход есть всегда, – увереннее, чем думал, произнёс я. – Расскажи об этом «решале». И я даю слово: мы с шефом сделаем всё для того, чтобы заложники остались живы.

Возвращаясь по тропинке в дом, я увидел исчезающие за воротами полицейские огни.

Надеюсь, это был не Котов.

Для обычных городских служб, у Алекса наготове все доступные разрешения. Он просто скажет, что пистолет выстрелил случайно: чистил, и…

Разумеется, участковый не в курсе, НАСКОЛЬКО шеф хороший стрелок. Он никогда не допустил бы такой детской оплошности.

Я был зол.

Зол настолько, что даже не жаждал крови. Просто хотел сомкнуть пальцы на шее психопата, который послал к нам мирных ящероидов, и сломать ему шею – так же, как сломал шею тому безвинному парнишке, которого послали к нам умирать.

Он послал их в наш дом. В НАШ ДОМ!

На нашу территорию.

Алекс считает своей территорией весь Питер – и это чистая правда.

Я же пока не настолько крут. Мои амбиции ограничиваются защитой домашнего периметра.

Шеф стоял на крыльце. В руке он держал пачку запаянных в пластик листков – как я и предполагал, разрешений на ношение различных видов оружия.

Молча пройдя мимо, я вошел в прихожую. Потоптавшись на коврике, всё-таки снял ботинки – Антигона только что помыла полы – и в одних носках пошел в гостевую спальню.

– САШХЕН! – рёв девчонки разнёсся по всему дому, даже стёкла задрожали.

Я недоумевающе оглянулся.

Упс… Забыл, что в ботинки тоже натекло. Теперь на наборном паркетном полу художественно пламенели багровые отпечатки ног.

– Прости, родная. Я как-то не подумал, – я виновато посмотрел на Антигону. Руки у неё ещё были влажные, розовые – видать, только закончила уборку. – Сейчас я всё уберу.

– Стой на месте, – приказала она. – Ты что, ранен? Где болит? Как ты себя чувствуешь?

Как шашлык, – хотел сказать я. Но вовремя прикусил язык. В растрёпанных чувствах Антигона шуток не приемлет.

– Всё хорошо, – сказал я вместо этого. – Мне совсем не больно.

– Не больно? – она хмуро заглянула мне в лицо. – Ты когда питался последний раз, горе моё?

– Не… не помню.

В последний раз я питался сегодня утром. Когда Алекс отворил для меня вену… Но я скорее откушу себе язык, чем признаюсь в этом Антигоне.

– Марш, – она толкнула меня в спину. – Термос в холодильнике.

Я посчитал за благо подчиниться. Не нужно её сейчас злить.

– Стой. Тапки надень.

Мне под ноги шлёпнулись кожаные тапочки без задников.

– Спасибо.

Я пошлёпал на кухню.

Достал из холодильника серебряный термос, и обжигая губы, приложился к горлышку…

Почему ты не пьёшь из чашки? – как-то спросила Антигона. – Ведь тебе же больно.

Потому что это не должно приносить удовольствие, – хотел сказать я. – Потому что всякий раз, как мне приходится пить кровь, я чувствую себя подонком.

Мне и должно быть больно.

Но я ей тогда ничего не сказал. И вообще: чем дольше я остаюсь не-мёртвым, тем меньше мне хочется об этом говорить с кем бы то ни было. Включая шефа.

Свиная кровь скатилась по горлу, смывая неприятный привкус болота, горечь разочарования, злость…

По телу прошла волна нестерпимой боли… И схлынула. За ней пришла волна эйфории – тело вновь почувствовало себя живым, и радовалось этому событию каждой клеточкой, каждым нейроном. Тут же дали о себе знать гормончики…

Адреналин, вазопрессин – хлынули в кровь, побуждая мозг действовать.

И я стал действовать.

Вернулся в гостевую комнату, содрал с кровати одеяло, из шкафа достал ещё одно, добавил несколько полотенец… Вернулся на кухню и принялся бросать из холодильника в пакет колбасу, сыр, какие-то огурцы в банке, кильку в томате…

Поразмыслил и выложил кильку обратно – её же нечем будет открыть. А давать парням нож, пускай даже консервный, я не собирался. Во избежание.

Напоследок я прихватил пятилитровую бутыль с водой.

С туалетом придётся потерпеть, – пробормотал я про себя. – Выведу на прогулку, но попозже.

– Сашхен, что за дела? – вопросила Антигона, появляясь в дверях кухни. – Мальбрук в поход собрался?

– К погребу близко не подходи, – буркнул я в ответ и протиснувшись мимо неё, потопал к чёрному ходу.

Мы с Алексом редко им пользовались, предпочитая обходить дом через сад. Но с тех пор, как рядом появилась лишняя пара чрезмерно любопытных детских глаз, я старался не отсвечивать.

Когда я подошел к будке, Алекс задумчиво осматривал два продолговатых чёрных мешка, туго перетянутых скотчем.

Услышав шаги, он поднял взгляд на меня, а потом перевёл глаза на ворох одеял у меня подмышкой.

– Издержки различий менталитета, – пояснил я, указав подбородком на тела.

– А сие? – кратко вопросил шеф, имея в виду одеяла и продукты.

– Они всё рассказали, – я отодвинул засов и приоткрыл дверь. – Я обещал им защиту.

Внеся внутрь всё, что прихватил с собой, я вновь задвинул засов, а потом закрыл и замок. Так, на всякий случай.

Подхватил тела в мешках и потащил их к Хаммеру.

– Не то, чтобы я был против твоей внезапно возросшей самостоятельности, – идя следом за мной, шеф философствовал саркастическим тоном. – Но был бы признателен, если бы ты держал меня в курсе.

Я уже поместил тела в багажник и проверял, чтобы дверь его случайно не открылась на ухабе.

– Поеду, проверю показания подзащитных, – буркнул я, усаживаясь за руль.

– Ммм… Меня не хочешь пригласить? – подчёркнуто вежливо осведомился шеф. Я его понимал: эмоции Алекса я сейчас чувствовал, как свои собственные.

– И оставить периметр без присмотра? – спросил я в ответ и завёл двигатель.

Он поймёт. Должен понять.

Наш дом – наша крепость, так? Нельзя бросать Антигону одну. Когда мы перешли на военное положение, она наотрез отказалась уходить – тоже не хотела покидать крепость.

У Амальтеи с Афиной были свои квартирки, и они каждый вечер послушно исчезали, чтобы появиться к десяти утра, оживив своим присутствием наше сонное царство…

Шучу. Забыл уже, когда спал в последний раз до десяти. Или до шести, если уж на то пошло.

Антигона, как шеф ни возражал, въехала в спальню на первом этаже. И вот сейчас, когда внезапно всё осложнилось, её ни в коем случае нельзя оставлять одну.

И в то же время я понимал, что моё поведение – чистой воды бунт. Мне просто нужно доказать – себе и другим – что я могу действовать самостоятельно. Что я могу обойтись без шефа, невзирая на нашу с ним связь через Метку.

Когда я выруливал из ворот, Алекс стоял у крыльца: в чёрном сюртуке, в белой, с пеной кружев, рубашке, задумчиво постукивая по голенищу сапога охотничьим хлыстиком.

Глава 11

Со второй попытки Маша спустилась вниз без происшествий.

Когда лестница кончилась, она оказалась в таком же коридоре, что и наверху, только голом. Никаких ковровых дорожек, никаких штор. Только тусклая, местами облупленная серая краска на стенах и бетонный пол.

И тишина.

Маша готова была пожертвовать ценный коренной зуб: на этаже не было ни одной живой души.

Это очень странно, – думала она, неслышно ступая мягкими тапочками по холодному, слегка пыльному бетону.

Вот у нас в детдоме была цельная куча взрослых.

Повара, судомойки, технички, грузчики – они привозили продукты в огромных ящиках. Сантехник дядя Валера, сторожиха тётя Геля… И это не считая учителей, завучей, воспитателей и нянечек.

Иногда казалось, что в детдоме взрослых больше, чем самих детей.

Кто всем этим управляет? – гадала Маша.

В детдоме всем управлял завхоз Мокий Парфёныч – да-да-да, его боялась даже директриса.

Маша сама видела, как важная, словно цапля на болоте, Альбина Фёдоровна кивала и соглашалась с грозным завхозом.

– Будет сделано, Мокий Парфёныч, – говорила она. – Я лично прослежу. Это больше не повторится… – и голос её при этом становился сладким, как варенье.

Не может быть, чтобы за детьми никто не следил, – думала Маша. – Детей нельзя оставлять без присмотра – широко известный факт.

Впрочем, сама Маша была твёрдо убеждена: если бы взрослые не путались под ногами и не мешали своими приставучими требованиями, дети бы им показали.

А потом можно было бы заняться по-настоящему интересными вещами.

И вдруг Маша заметила приоткрытую дверь.

Из-под двери в коридор пробивалась ярко-желтая щелочка, словно там, внутри, горел более яркий свет.

Маша подошла к двери и безбоязненно распахнула её во всю ширь. И тут же отпрянула: в комнате были две тётеньки!

А ведь ещё пару минут назад Маша готова была отдать коренной зуб… Девочка невольно прикоснулась к щеке и порадовалась, что ни с кем не поспорила.

Тётеньки сидели к ней спиной. Одна следила за громадной стиральной машиной – Маша видела такие в химчистке, когда ходила с тёткой сдавать залитое чернилами из авторучки одеяло… Нет, тётка даже не ругалась. Да и вышло всё случайно – кто ж знал, что это не обычная шариковая ручка, а «под старину» – Маша слыхала, что раньше все дети писали чернилами.

Решила посмотреть, какие они внутри, вот чернила и вылились.

Стало грустно.

Неожиданно Маша поняла, что скучает по тётке. В общем и целом, она была не так уж и плоха. Не ругалась, не краснела лицом, как училка Чушка в новой школе… Не жадничала.

А что глуповата – так это дело поправимое. Все знают: если приложить усилия, взрослого можно очень даже неплохо надрессировать.

Да-да-да, она сама видела. В цирке.

Там был усатый дяденька, который стоял в центре арены и красиво щелкал длиннющим хлыстом. А взрослые вокруг него крутились на трапециях и прыгали через жердочки, как миленькие.

В тот раз Маша решила, что тоже станет таким цирковым дяденькой – когда вырастет, конечно.

Опасения внушали только усы: почему-то на её лице они расти отказывались.

Мишка авторитетно заявил, что у девочек вообще усов не бывает, и Маша очень огорчилась. Но потом вспомнила усатую няньку Клушевну из детдома, и успокоилась.

У девочек, может, и не растут. Так ведь и она, Маша, никуда не торопится: вот вырастет, тогда и отрастит.

Вторая тётенька складывала в стопки уже постиранные бурые комбинезоны – маша сразу узнала этот мерзкий цвет… Хотя на ощупь они были ничего так. Мягкие.

Постояв минутку, Маша шагнула назад и тихо прикрыла за собой дверь.

Надо быть осторожней, – напомнила она себе. – Потому что эти взрослые – какие-то не такие.

Совсем не излучают биоволн.

Про биоволны им рассказывали в новой школе.

Человеческий мозг издаёт колебания. Их можно научиться различать и улавливать – так говорил учитель биологии Модест Матвеевич.

Маша прекрасно умела улавливать биоволны – хоть от человека, хоть от кого-то ещё… Вот у рыбок в аквариуме никаких волн не было. Так, слабенькие импульсы, не больше. Как у этих тётенек в комнате.

Маша пофантазировала, что на самом деле, они и есть рыбки. Просто их превратили в людей и поручили несложную работу… Как Урфин Джюс, который оживлял деревянных солдат.

Маша даже пожалела тётенек: скучно, наверное, день-деньской наблюдать, как в стиральной машине крутятся детские комбинезоны. С другой стороны, в аквариуме сидеть – тоже не сахар. Тут хоть воды нет.

Мытьё Маша не одобряла. Особенно, чистку зубов.

Только чистюли и отличницы чистят зубы почти каждый день, от этого они такие противные.

Широко известный факт: от чистоты портится характер. Вот тётка, например: как начнёт убираться в её комнате, так сущая мегера становится. Всех интересных жуков повыкидывает, червяков соберёт – и на улицу… И очень даже зря: в скором времени, Маша собиралась их скрестить и вывести специального жукочервя, который может и летать, и под землёй ползать. Очень полезное животное могло получиться – если б не тётка.

Дальше она шла более осторожно. Но не боялась: если поймают – скажет, что заблудилась. Всегда работает.

Незапертыми оказалось ещё несколько дверей: за одной пряталась такая пылесосная машина с круглыми щетками и сиденьем, как у мини-трактора – Машу охватило просто нестерпимое желание влезть на неё, завести и поехать…

За другой был заставленный сетками и спинками от кроватей склад, за ещё одной – спальня для взрослых.

Кровати там стояли в два этажа, на некоторых из них спали небритые дяденьки.

Пахло, почти как наверху: мочой, носками и слезами.

Дальше был ещё один склад – кучи полотенец, белья, детских тапочек… Там орудовали трое дядек в серых халатах.

Они тоже не обратили на Машу никакого внимания – посмотрели, как на пустое место.

Она пошла дальше.

Серо, пусто… Есть хочется.

Маша посмотрела на одно из окон, потом подумала, и влезла на подоконник.

Окно выходило в мрачный запущенный сад. Земля была засыпана жухлыми листьями, ветки деревьев темнели на фоне серого, как стены коридора, неба.

На всякий случай Маша решила попробовать раму: открывается. Но дальше была решетка, толстая и прочная.

Впрочем… – Маша окинула решетку критическим взором. – Если будет нужно, я смогу протиснуться. Главное, чтобы прошла голова…

Сначала Мишка, – напомнила она себе, хотя больше всего на свете хотела пролезть в окно, выпрыгнуть в сад и бежать из этого странного интерната без оглядки.

Ещё в одной комнате, на двухэтажных кроватях, сидели и спали женщины.

Пахло здесь не так плохо, как у мужчин, но тоже не айс – Маша не знала, что значит это слово, но неоднократно слышала, как его употребляла тётка, и решила, что ей тоже можно.

Тётеньки ничего не делали – просто пялились перед собой. И Маша уже собиралась закрыть дверь, когда одна из тётенек – довольно пожилая, в серой мятой хламиде – повернула голову и посмотрела прямо на неё…

Сердце стукнуло одновременно глухо и громко, в ушах зазвенело.

Глаза у тётки были громадные, чёрные и абсолютно разумные.

Она ВИДЕЛА Машу.

И более того: женщина понимала, что ей здесь не место.

Усилием воли оторвав приклеившиеся к полу тапочки, Маша побежала по коридору.

Дверь в комнату она не закрыла – просто забыла об этом.

Волосы на затылке стояли дыбом. Казалось, что тётка с страшными чёрными глазами гонится за ней неслышными длинными скачками – как волчица.

Заметив ещё одну дверь, Маша рванула ручку на себя, заскочила внутрь и захлопнула её. А потом прислонилась к двери и огляделась.

Пусто.

Вырвался вздох облегчения.

На всякий случай Маша прислушалась: помещение было большое, уставленное огромными чёрными ящиками, которые поднимались башнями до самого потолка…

Маша сделала осторожный шажок от двери.

Если тётка с волчьими глазами за ней гонится – можно будет спрятаться среди этих башен.

Но за дверью была тишина.

У страха глаза велики, – сказала Маша вслух. Просто, чтобы подбодрить себя. Иногда это помогало: будто рядом с тобой друг, с которым можно весело поболтать. Только его сейчас не видно.

На всякий случай Маша решила погодить выходить в коридор. Ящики могли послужить неплохим укрытием, они были такого размера, что в одном из них можно было спокойно спрятаться.

Надо только отыскать такой, на котором не стоят другие ящики – на вид они были довольно тяжелыми.

И такой ящик отыскался.

Вдоль дальней стены располагалась целая череда ящиков, поставленных в ряд – или, в «один этаж», как определила для себя Маша.

Надо открыть, посмотреть, что там внутри…

К счастью, крышка держалась на таких защелках, стоило потянуть, и они отскочили.

Крышка приподнялась легко.

С замиранием сердца Маша заглянула внутрь.

Там может быть что угодно, – на всякий случай подготовила она себя. Психологический настрой – это самое главное, так говорили на уроках ОБЖ.

Сокровища – это, конечно же, на первом месте. – Золото там, драгоценности из цветных стёклышек, камушки…

Потом – интересные инструменты. Например, ножики с восемнадцатью лезвиями.

У Пашки Последова в детдоме был такой, и являлся предметом зависти для всех остальных… Там были даже пилочка для ногтей, маленькие ножнички и непонятная штуковина с крошечной чашечкой на конце. Пашка авторитетно заявил, что это для выковыривания серы из ушей, но Маша ему не слишком верила.

Потом – красные сапожки. Маша всегда о таких мечтала, и в глубине души знала: где-то они есть, и ждут именно её, Машу. Главное, это место хорошенько поискать.

Но заглянув в ящик, вообще не поняла, что видит: в глазах пестрело от ярких полиэтиленовых упаковок с непонятными надписями.

Приглядевшись, Маша сообразила, что это просто-напросто печенье. А потом обрадовалась.

Печенье!

Взяв одну из верхних упаковок, она надорвала её зубами, достала круглый хлебец с белой прослойкой внутри и откусила.

В ящик посыпались крошки.

После суток на голодном пайке, печенье показалось Маше самым вкусным, что она пробовала в жизни. Кроме котлет и киселя тёти Глаши, конечно.

Съев несколько галет из сухого солдатского рациона – ибо наткнулась Маша на армейский сухпаёк – девочка тут же захотела пить.

Здраво рассудив, что раз в одном ящике обнаружилась еда, в другом запросто могут быть напитки, она принялась открывать их один за другим.

К сожалению, никаких напитков не обнаружилось. Только ещё упаковки с галетами и чем-то твёрдым, в блестящих, словно из фольги, пакетах.

Пить хотелось всё больше.

Скрепя сердце, Маша решила покинуть гостеприимную комнату и отправится на поиски водопровода.

Ведь были же стиральные машины, – рассудила она. – А им нужна вода, без воды они стирать не будут…

Но выглянув в коридор, она увидела в дальнем его конце толпу взрослых.

Дядьки в серых халатах, тётеньки из комнаты с детскими комбинезонами…

А впереди всех – он. Очкастый.

Маша его сразу узнала, он единственный был в костюме, и очки поблёскивали в тусклом свете лампочек, как глаза у стрекозы.

Всё это она ухватила одним взглядом, быстрым, как молния, потому что, при виде толпы, инстинкт заставил её тут же спрятаться назад и как можно аккуратнее прикрыть дверь.

А потом она побежала вглубь комнаты с ящиками.

Увидели или не увидели?.. – билось в голове.

Почему-то она даже не сомневалась: ищут именно её, Машу. Тётка с чёрными глазами наябедничала, и вот теперь Очкастый будет шарить везде, пока её не найдёт.

Честно говоря, Маша успела о нём забыть.

Ведь после того, как он заманил её в машину, больше они не виделись.

Маша даже решила, что Очкастый – что-то вроде злого клоуна, который заманивает детей в цирковой шатёр, в котором поджидают… поджидают… другие злые клоуны. Потому что, в общем и целом, цирк Маше нравился.

Кроме клоунов. В них было что-то ненастоящее.

Убежав в дальний конец, Маша принялась горстями доставать из ящика блестящие упаковки. И уже хотела юркнуть на их место, но посмотрела на пол…

Вылезла из ящика, открыла крышку соседнего и принялась запихивать в него упаковки.

Те утрамбовывались плохо: блестящие пакеты были надуты воздухом, и крышка ящика никак не хотела защелкиваться.

Тогда Маша принялась распихивать рационы МЕЖДУ ящиками – заталкивая их куда попало, за батарею отопления, в любую щель – лишь бы не видно.

Ручка на двери начала поворачиваться, когда Маша устроилась в ящике и накрыла себя крышкой.

Если они увидят, что защёлки не заперты – хана мне, – подумала она и зажмурилась.

Исчезнуть, – напряженно думала Маша. – Стать невидимой. Заглушить свои биоволны…

Она представила, как становится такой же маленькой блестящей упаковкой с чем-то твёрдым внутри. Как погружается в кучу точно таких же, неотличимых друг от друга упаковок, как становится одной из них…

По проходу вдоль ящиков кто-то шел.

Шаги звучали глухо, шаркающе, и Маша с холодеющим сердцем узнала того, что был на лестнице…

Она сразу решила, что это сам Очкастый. Если вспомнить, ведь он приволакивал ногу! Она заметила это ещё в школе, в его первый приезд.

Точно он. Вот сейчас он заметит, что защёлки не заперты и сорвёт крышку.

А потом как закричит: – Ага! Попалась!..

Зажмурившись, затаив дыхание, Маша притворялась блестящей упаковкой. Хотя сердце уже готово было выскочить из груди, и писать хотелось так, что если б её обнаружили, девочка испытала бы облегчение: теперь можно больше не терпеть…

Чтобы отвлечься, Маша принялась размышлять о несовместимых желаниях, которые – вот парадокс – частенько приходят вместе. Пить и писать.

Очень странная штука – человеческий организм…

Шаги зазвучали очень громко и наконец… Стихли.

Он стоит прямо напротив меня, – отчётливо, и как-то отстранённо подумала девочка.

Мгновения тянулись, как застрявшая в зубах ириска.

Вот сейчас он протянет руку, – думала Маша. – Возьмётся за край крышки…

И тут она услышала двойной сухой стук и крышка прилегла плотнее.

Он защелкнул меня! – сообразила Маша. – Он закрыл ящик на замок.