Текст книги "Жмурки (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 22

Для такого крошечного существа, как летучий мыш, проникнуть внутрь здания было несложно.

Всегда есть отдушины, воздуховоды, печные трубы и прочие полезные отверстия.

Сейчас мыш висел под потолком, уцепившись коготками за бархатную штору, и внимательно наблюдал за тем, что происходит в коридоре третьего этажа…

Повинуясь приказу старшего по званию, Терентий обшарил огромный дом от подвала до крыши, заглянул в каждый класс, в каждую щелочку.

Летая из комнаты в комнату, мыш испытывал всё большее беспокойство.

Проморгал. Не заметил. Перепутал – ведь здесь было так много детей! И отличить одну девочку от другой, одетой в безликий комбинезон, было очень трудно.

Мыш полагался на интуицию.

Он хорошо знал Машу, помнил её запах, вкус её энергии… Ведь он мог найти одинокую точку в бескрайнем небе, крошечную мушку, которую и увидеть-то невозможно!

А тут – целая большая девочка.

Маша должна быть здесь, – повторял он себе. – Рамзес прав: никто большое здание не покидал, а среди холодных чёрных мешков – за это он мог ручаться – знакомо никто не пах.

И всё-таки Терентий её нашел!

В большой комнате, на третьем этаже. Окно там было заперто наглухо, да ещё и решетки… Но в стене было забранное сеточкой отверстие вентиляции.

Терентию ничего не стоило проникнуть в соседнюю комнату, а из неё пробраться к Маше.

Девочка спала.

На телевизор мыш внимания не обратил – зрение летучих мышей устроено не так, как у людей.

Но тут же он усомнился: люди так не спят. Они отдыхают в больших кроватях, вытянувшись во весь рост и накрывшись с головой тёплым одеялом.

Терентий такого отдыха не одобрял. То ли дело, спать вниз головой, укутавшись в крылья и зацепившись лапками за гвоздик в потолке!

Но люди – странные создания, это даже Рамзес признаёт.

Сев на Машино плечо, Терентий подёргал девочку за волосы. Поскрёб коготками шею, а потом, отчаявшись, легонько укусил за ухо.

– Ай! – Маша вскинула голову.

– Ну наконец-то, – сердито пискнул Терентий. На самом деле, летучий мыш испытал просто ОГРОМНОЕ облегчение от того, что с Машей всё в порядке. – Заставила ты нас поволноваться, девочка.

Маша скосила глаза на своё плечо. И не поверила тому, что видит – подумала, что это продолжается сон, тяжелый и тягучий, как ужастик для взрослых.

Но она чувствовала, как саднит мочка уха, и кажется, из неё даже капает кровь…

Во сне больно не бывает.

Значит, перед ней и вправду Терентий, без дураков!

– Как ты меня нашел? – спросила девочка.

Явление мыша было удивительным, радостным, бес-прецендент-ным событием, которого Маша никак не ожидала.

– Долгая история, – отмахнулся Терентий чёрным кожистым крылышком. – Давай, поднимайся. На улице ждёт Рамзес, мы проводим тебя домой.

Дом.

Раньше Маша не задумывалась, какое это тёплое, уютное слово.

Пойти домой – это значит, оказаться в безопасности.

– Ура!

Девочка попыталась встать, и очень удивилась, что не вышло. Она и забыла, что злой Шаман привязал её к стулу…

– Ты можешь мне помочь? – спросила она, кивая на свою правую руку.

Мыш, слетев с плеча, уцепился лапками за ремень и изо всех сил потянул.

– Не в ту сторону, – остановила его Маша. – Надо протащить язычок сквозь вот эту железную скобку.

Терентий внимательно посмотрел на Машу своими чёрными глазками-бусинками, а потом моргнул.

Летучий мыш был очень умным созданием, даже немного волшебным. Но некоторые ТОНКОСТИ человеческой жизни от него ускользали.

Маша вздохнула.

– Я попробую сама, – сказала девочка. – Я знаю, у меня получится. Только… нужно немножко времени, понимаешь? – мыш вновь моргнул. – А ты лети в коридор и следи. Если увидишь… кого угодно, сразу скажи мне.

Девочка очень боялась, что Шаман вот-вот вернётся, чтобы узнать, как она прошла тест.

На самом деле, никакой это был не тест – Маша это прекрасно понимала.

Телевизор показывал картинки и издавал звуки, после которых дети и взрослые становились зомби.

Маша превращаться в зомби не собиралась. Тем более, что впереди – важная миссия, нужно найти Антигону и передать ей слова Сашхена… Ну, и спасти Мишку и Розочку, конечно. Это вообще самое главное.

Сейчас, пытаясь расстегнуть ремень с помощью телекинеза, Маша старалась не бросать на экран даже короткого взгляда – и так ругала себя за то, что в самом начале засмотрелась, и уснула.

А ещё очень мешал стук.

Маша не знала, что он называется ритмом, и что подобный ритм придумали ещё древние люди, как только научились держать в руках камни, когда поняли, что ударив одним камнем о другой, можно извлечь звук, и когда осознали, что звуки эти могут повлиять на других людей, и даже на некоторых животных.

Стараясь отвлечься, Маша принялась напевать простую песенку, которую услышала в одном из старых фильмов, которые так любила тётка.

Синема, синема, си-не-ма, от тебя мы без ума!

И ещё раз…

Синема, синема, си-не-ма…

Песня была так себе, её пели киношные причёсанные детки противными писклявыми голосами, но зато так врезалась в мозг, что начав петь, остановиться было невозможно.

Синема, синема…

И язычок ремня медленно пополз к скобке.

Синема, си-не-ма…

Просунуть внутрь и вытащить с другой стороны.

Синема, синема, си-не-ма…

Теперь надо, чтобы он соскочил с узкой металлической палочки.

Помогало то, что ремень был кожаным – а значит, живым. Ну, не ПРЯМО СЕЙЧАС живым, а когда-то. В прошлом. Он был коровой, или свинкой, или даже лошадкой…

О роли животных в пищевой цепочке людей Маша ещё не задумывалась. Котлета и корова на пастбище для неё были совершенно разными, не связанными между собой понятиями.

И тем не менее, где-то в глубине души она чувствовала эту связь, понимая, что многие вещи, которыми пользуются изо дня в день люди, когда-то были частью кого-то живого.

…Итак, мыш Терентий висел на шторе и наблюдал за коридором. Сердце его колотилось быстро-быстро, а огромные, по отношению к телу уши, вращались и поворачивались, как радар.

Дело в том, что Терентий «видел» ушами лучше, чем глазками-бусинками. И как раз сейчас он «увидел», как по коридору движутся двое.

…недоволен, очень недоволен твоей работой, Платон Фёдорович, – говорил один. – Не понимаю, почему так трудно было отыскать одну маленькую девочку!

– Простите, господин Шаман, больше не повториться.

– Просто ШАМАН! Я тебе уже говорил.

– Простите, господин…

– Замолчи, Платон. И слушай: я нашел её сам. Без тебя. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит для твоей карьеры… Девочка сейчас находится вот в этой комнате. Я включил последнюю версию записи, никто ещё не выдерживал такой интенсивности. Кстати, ты выяснил, почему?.. Нет, не отвечай. Потом. Всё потом. Сейчас ты должен присмотреть за девочкой. Сеанс закончится через пятнадцать минут. После этого ты войдёшь в комнату и посмотришь, что с ней стало. Если то же, что и с остальными – просто вызовешь уборку. Но если она опять спит, или, хуже того – не спит… Ты должен о ней позаботиться.

– Позаботиться?

– Ну, ты понимаешь. Позаботиться. А ПОТОМ вызвать уборку.

– Но господин… Шаман. Если девочка переживёт Сеанс, вы обещали мне… Я должен исследовать, изучить этот феномен!

– В другой раз, Платон, в другой раз. Эта девочка нам не подходит – слишком умненькая. В ней есть что-то необычное. Я это чувствую, но объяснить не могу. А я просто НЕ ВЫНОШУ вещей, которые не поддаются объяснению. А кроме того… Вдруг она опять убежит? Один раз ты её чуть не упустил. Ты же понимаешь, какие будут последствия. Если девчонка сбежит и всё расскажет…

– Но мы делаем это ради Науки!

– А как же, Платон, а как же. Но надо чуток погодить, понял? Надо подготовить почву. Тебе будет трудно поверить, но многим твои исследования могут не понравиться.

– Как раз в это я с лёгкостью верю, мой господин. В институте меня никто не понимал, и только вы…

– Я знаю, Платон. Я знаю. Просто ПОЗАБОТЬСЯ о девочке, лады? А я пока перетру со стригоем.

– Можно спросить, господин?

– Шаман. А вообще, хрен с тобой. Валяй.

– Зачем он вам? Ведь мёртвая материя не поддаётся вашему… мастерству. Стригой просто не способен понять масштабов и величия вашего замысла. Не лучше ли его просто сжечь?

– С чего ты взял, что он не поддаётся?

– Я провёл ряд тестов, господин. Стригой инертен. Да, он может чувствовать боль – вероятно, какие-то остаточные рефлексы. Но…

– Разве я приказывал тебе тестировать стригоя?

– Нет, господин, но… Это же уникальная возможность. Двусущие, Вечные, ведьмы и маги – их я изучил вдоль и поперёк. Но стригой такого уровня… Разве вам не интересно?

– Нет. Все эти твари – те, что ты перечислил, – это прошлое. Они больше не нужны. Не стоит тратить на них время. Не имеет смысла. Как только у нас будет армия, мы сметём их с лица земли, словно древнюю замшелую пыль. Мы будем жить в новом мире, где главным наконец-то будет ЧЕЛОВЕК. То есть, Я. Ты же хочешь жить в таком мире, Платон?

– Разумеется, господин. Но…

– Тогда стой здесь и… уже через десять минут войди в комнату и позаботься о девочке. Повторяю: когда я говорю «позаботься» – это значит, сделай всё сам. И только ПОТОМ вызови уборщиков.

Один из говоривших пошел дальше, и мыш перестал обращать на него внимание.

Но остался второй.

Что-то негромко бормоча себе под нос, он размахивал руками – словно спорил с невидимым собеседником, переминался с ноги на ногу, а потом вообще принялся бегать по коридору – туда сюда, туда сюда…

И всё время смотрел на дверь – словно та была последним, что он хотел увидеть в этой жизни.

Отцепившись от портьеры, Терентий скользнул в соседнюю комнату, к вентиляционной отдушине.

Маше к этому времени удалось освободиться, и ожидая Терентия, девочка стояла рядом со столом, листая какую-то книгу.

На самом деле, это была тетрадь – толстая, в кожаном переплёте. Она принадлежала Очкастому, Маша явственно ощущала исходящий от тетради тлетворный запах.

Но любопытство пересилило. А вдруг это дневник? – Маша знала, что в дневники люди записывают всякое, что не должны знать другие люди…

Логики в этом, по мнению девочки, не было: зачем писать, если не хочешь, чтобы узнали?.. Но взрослые частенько пренебрегают такой важной вещью, как логика.

Поэтому Маша открыла тетрадь. И не ошиблась.

Хотя почерк у Очкастого был ещё хуже, чем у неё, и буквы в стиснутых строчках словно бы играли в догонялки, она заметила знакомое имя: Шаман.

Повинуясь интуиции, девочка решительно сунула тетрадь за пазуху. А потом повернулась к двери…

В этот момент в комнату влетел мыш.

– Стой! – Терентий изо всех сил вцепился Маше в волосы, стараясь её не пустить.

– Эй, ты чего?.. – Маша попыталась смахнуть мыша. Тот увернулся, а потом завис перед Машиным лицом.

– Туда нельзя. Там… очень плохо, – он не мог объяснить, что происходит, просто чувствовал: от того типа, за дверью, исходит острая волна опасности. Маше ни в коем случае нельзя с ним встречаться.

– И что мне делать? – девочка замерла, боясь пошевелиться.

Терентия она знала, как разумного и трезвомыслящего мыша. Вряд ли бы он стал разводить панику на пустом месте.

К тому же, она САМА попросила его последить за коридором.

А вдруг там Шаман?..

Пяткам сделалось жарко, нос вспотел.

Если бы девочку спросили: почему она боится пацана в кепке больше, чем взрослого дядьку, она бы затруднилась ответить.

Но это была правда. Стопроцентов.

– Вылазь в окно, – подсказал мыш.

Маша подбежала к подоконнику, и навалившись на него, посмотрела вниз.

– Третий этаж, – с сомнением сказала она.

Про этажи Терентий не понимал. Но твёрдо усвоил одно: бежать надо как можно скорее.

– Тот, снаружи, хочет тебя убить, – сказал мыш, усевшись на оконный шпингалет.

– Да ну, – сначала Маша даже не поверила. – Так не бывает. Нет, правда… Мы же не в кино, или ещё где.

А я – не длинноногая блондинка по имени Эсмеральда, – с горечью подумала Маша.

Уж она бы запросто распахнула окно и спрыгнула вниз, растопырив юбку, как парашют.

А мне всего восемь, я маленькая девочка, и очень, очень боюсь высоты…

То, что ей не почти девять, а всего восемь, Маша вспоминала довольно редко. Точнее, ещё ни разу – с тех пор, как семь месяцев назад у неё был день рождения.

С того самого дня она привыкла думать о себе, как «почти девять», а ещё в прошлый день рождения – как «почти восемь», и так далее, в глубь времён.

В эту минуту она с удовольствием побыла бы маленькой восьмилетней девочкой.

Но похоже, именно сейчас это и невозможно.

Осторожно надавив на шпингалет, Маша открыла окно и взобралась на подоконник.

Расстояние меж прутьев решетки было широким – она так и думала, что протиснется, только уши слегка ободрала, и комбинезон зацепился, теперь на плече дырка.

Встав на узкий каменный карниз и держась за решетку, она посмотрела вниз.

Голова закружилась, в животе затрепыхались противные бабочки со скользкими крылышками, перед глазами вспыхнули яркие точки…

Ладошка вспотела, и почти соскользнула с холодного металлического прута, но порыв ветра, ударив Машу в лицо, словно это был и не ветер, а большое влажное полотенце, помог прийти в себя.

И сразу обнаружился выход: всю стену, до самой крыши, покрывал плющ.

Это была внутренняя часть стены, которая выходила во двор. Плющ рос на ней с незапамятных времён, он имел толстые, похожие на канаты в спортзале, стволы, покрытые багряными, чуть колючими листьями.

Канаты! – при этой мысли Маша приободрилась.

В школьном спортзале она очень любила лазать по канату. Подниматься высоко-о-о, под самый потолок, и оттуда смотреть вниз.

Сверху спортзал был совсем другим. Более интересным.

И странное дело: тогда она не боялась высоты. Наоборот, Маша гордилась тем, что умеет взбираться по канату, одна-единственная из всех девочек, да-да-да, её физрук в детдоме научил.

Сделав крошечный шажок, цепляясь за решетку – очень трудно было разжать пальцы – Маша вытянула руку и сжала толстую шершавую ветку.

Постояла, прикрыв глаза – надо было перетерпеть дрожь в коленках, а потом ещё подавить желание пописать…

Ну что за организм! – разозлилась Маша. – Подводит в самые ответственные моменты жизни.

Гномик-гномик, я писать не хочу… – пробормотала она детскую считалку, которой её научила Юлька, лучшая подружка из детдома.

Уж Юлька ТОЧНО не испугалась бы спуститься по плющу с третьего этажа, – подумала Маша. – Да она и с пятого бы спустилась, а потом задирала бы нос целую неделю.

Злость накатила с новой силой, и Маша наконец-то отпустила решетку.

Мир опрокинулся куда-то вбок, звёздное небо встало вертикально, а стена отдалилась, сделалась зыбкой и ненастоящей.

И тут мыш Терентий вцепился коготками Маше в волосы. Неистово трепеща крылышками, он полетел обратно к стене…

Конечно же, чтобы удержать от падения тяжелую девочку, слабеньких мышиных сил ни за что бы не хватило. Но вот хорошенько дёрнуть за косичку, приводя в чувство – получилось.

Маша судорожно вцепилась в плющ и потрясла головой, чтобы прочистить мозги.

И в этот момент в комнате хлопнула дверь.

Окно! – сразу подумала Маша. – Я так и оставила его открытым.

Ситуация была опасной настолько, что Маша забыла обо всём на свете. Страх перед высотой просто вылетел, испарился из головы.

Прыгнув изо всех сил, девочка крепко вцепилась в плющ обеими руками.

Она повисла, запуталась в его ветвях, стараясь прижаться к стене КАК МОЖНО БЛИЖЕ.

А потом зажмурилась, и вновь стала шептать про себя спасительную мантру: я дерево… Я сирень…

Сообразив, что сирень в данной ситуации не слишком уместна, она скорректировала послание к Вселенной:

– Я дерево… Я плющ…

Окно скрипнуло, открываясь во всю ширь, и в проёме показалась тёмная голова.

Вместе с ней пришел запах гнилого апельсина, и Маша беззвучно выдохнула.

Это Очкастый. Не Шаман.

– Сбежала, – пробормотал Очкастый, и высунулся ещё дальше – чтобы посмотреть вниз, на проходящую под стеной дорожку.

Было темно, и дорожку лишь чуть-чуть освещал льющийся из окон свет. Но кажется, никакого разбитого изломанного тела на ней не лежало…

– Но всё-таки не мешает проверить… – если бы Маша была старше, она бы почувствовала в голосе Очкастого просто ОГРОМНОЕ облегчение.

Ему не хотелось убивать девочку.

Такой ценный экземпляр заслуживал того, чтобы его хорошенько изучить.

Захлопнув окно, Платон Федорович тщательно закрыл оба шпингалета и задёрнул шторы.

Если он скажет Тому человеку, что опять упустил девчонку – будут проблемы.

В этом случае его самого отправят в комнату с телевизором, чего Платон Фёдорович очень не любил – хотя никогда в жизни не признался бы в этом Шаману.

После телевизора он всегда чувствовал некоторое отупение. Забывал о своих программах исследований, о своих мечтах…

Ещё в институте он привык вести подробные записи. Привычка эта пригодилась и здесь: возвращаясь после промывки мозгов, Платон Федорович перечитывал толстую кожаную тетрадь, в которой были расписаны все эксперименты, а также его рассуждения насчёт самого Шамана, его способностей и планов на будущее…

Только тетради и мог доверить Платон Федорович свои мысли по поводу ТОГО человека. Ибо признаться в том, что именно ОН является самым перспективным объектом – не мог даже себе…

Тем не менее, девчонку нужно найти, – думал Платон Фёдорович, тщательно закрывая окно. – Чтобы самому не попасть в комнату с телевизором, надо её отыскать.

Да, точно. Сейчас он пойдёт, и разыщет ребёнка. Девчонка не могла далеко уйти, не спустилась же она вниз по плющу… Это под силу профессиональному каскадёру, или скалолазу, но никак не маленькой девочке.

Наверняка она прячется где-то в доме.

Дети всегда так делают.

Убегают, прячутся… а потом сидят где-нибудь, и тихонько посмеиваются над ним, Платоном Фёдоровичем.

Окно – это всего лишь отвлекающий манёвр.

Глупая девчонка. Заставляет меня играть в жмурки.

Не могла же она подумать, что он ВСЕРЬЁЗ поверит тому, что ребёнок может спуститься с третьего этажа по стене?..

К тому же – решетка.

Платон Фёдорович вспомнил ощущение холодной твёрдости металлических прутьев и окончательно успокоился.

Она где-то здесь.

Сидит и хихикает, в то время как он – в самом ближайшем будущем, учёный с мировым именем – должен блуждать в потёмках, как слепой.

Но он её обязательно найдёт. И может…

Может, она продержится несколько дольше, чем другие дети. У Платона Федоровича на этот счёт было хорошее предчувствие.

Глава 23

Некоторое время после того, как ушла девочка, я размышлял об иронии, с которой относится к нам судьба.

Когда я был маленьким, верил, что бывают такие обстоятельства, когда дети оказываются сильнее взрослых.

«Буратино», «Гарри Поттер» – разумеется, всё это я читал, и всё написанное казалось мне тогда разумным и правильным. Дети умные, а взрослые – нет. Дети умеют найти выход из любой ситуации, могут победить любого злодея… А взрослые – нет.

Всё дело в том, что взрослые – И ЕСТЬ те злодеи, с которыми сражаются дети. Они являются естественными антагонистами, теми, кто знает, как лучше…

Так я считал, когда был маленьким.

Но потом умерла мама, и мне пришлось повзрослеть. Никогда, НИКОГДА я не думал, что своей смертью, тем, что она ушла, мать как-то предала нас с отцом.

Просто в тот момент я понял одну простую вещь: взрослые – такие же люди. У них есть проблемы, они могут испытывать страх, и самое главное, они уязвимы.

Несовершенны.

И раз я испытываю те же чувства, значит, мы одинаковы.

Нет никаких отличий: взрослый ты, или нет. Случиться может всё, что угодно.

И вот у меня перед глазами до боли яркий пример: девочка Маша. Ради друга она ОСОЗНАННО шагнула в пасть к зверю.

И как ни крути, моя судьба, а также судьбы всех этих несчастных детей, в том числе и её друга Мишки, зависят от неё.

Главное, чтобы девочка выбралась. И смогла передать моё сообщение.

Я раскусил этого Шамана. Понял, чего он хочет. А главное: я теперь знаю, как его победить.

Вивисектор в дорогих туфлях ответил на все мои вопросы. Скорее всего, он даже не осознавал, что делится ценными сведениями.

Просто ему очень хотелось поговорить. А главное – похвастаться.

Ведь в первую очередь, он – учёный, любитель тыкать острой палочкой в больные места Вселенной…

А все учёные, окромя знаний, жаждут только одного: ПРИЗНАНИЯ.

Чтобы все заметили, какие они талантливые, изобретательные, а самое главное – УМНЫЕ.

Мне оставалось лишь подогревать его самолюбие, раздувать пламя и так уже непомерно разросшегося Эго.

Владелец дорогих туфель сдал мне Шамана, со всеми потрохами.

И если Маша доберётся до Антигоны, если та её выслушает, а потом сможет отыскать Алекса…

Слишком много «если» – впрочем, как и в любом плане.

Признаюсь честно, в везение я не верю. И твёрдо знаю одно: существует множество обстоятельств, которые складываясь тем или иным образом, преобразуют реальность.

Словом, если звёзды сойдутся, у Маши всё получится.

Будем на это надеяться, мон шер ами. Потому что молитвы нам не помогут.

Дверь беззвучно отворилась и я вновь увидел белоснежные кроссовки. Выглядели они так, словно НИКОГДА не покидали здания, а их владелец перемещался исключительно по ковровым дорожкам и натёртому до блеска паркету.

Широко расставив ноги, сунув руки в глубокие карманы штанов, он стоял надо мной, хитро усмехаясь и подёргивая плечами, словно под курткой ему что-то мешало.

– А я всё слышал, – сообщил он торжествующе.

Горло перехватило: полбеды, если он знает, о чём я говорил с вивисектором.

Гораздо хуже, если он слышал мой разговор с Машей.

В любом случае, надо тянуть время. Надо дать девочке шанс.

Несмотря на боль, я пожал плечами.

– Ты бы меня разочаровал, если б это было не так, – я заставил себя улыбнуться. И когда губа треснула, уже не стесняясь, слизнул кровь. – При твоих амбициях, не предусмотреть всего – было бы верхом беспечности.

Шаман поморщился, словно я сказал что-то неприятное.

– Не всё можно предусмотреть, – доверительно сказал он, вновь подвигая к себе табурет и устраиваясь рядом со мной.

Я чувствовал его запах: не слишком чистого тела, какой-то мази – кажется, стрептоцида, запах колы и того же пищевого концентрата, которым угощала меня Маша.

К сожалению, обезвоженного белка оказалось слишком мало для того, чтобы восстановить хотя бы толику моих сил.

– Ты читал «Майн Кампф»? – спросил я. И продолжил, не дожидаясь ответа: – Знаешь, в чём была главная ошибка людей того времени? Прочитав книгу, они решили, что её автор рассуждает умозрительно. Все эти страшные слова о низших расах, о геноциде всех, кто не отвечает высоким стандартам арийской расы, были настолько чудовищны, что их сочли… просто метафорой. В то время, как Гитлер был абсолютно конкретен. Он и вправду собирался сделать всё то, о чём писал.

– Но у него не вышло, – подросток поглядел на меня торжествующе. – Гитлер был болваном, он слишком полагался на других. И они его подвели… Лично я никому не доверяю. Люди – всего лишь винтики, но и металл испытывает усталость и ломается. Причём, в самый неподходящий момент. Как сломались твои друзья, как сломается весь мир… Как сломаешься и ты. Я смогу победить вас, потому что я один. Я ни на кого не рассчитываю, а значит я – неуязвим.

Я не стал спорить.

С фанатиками спорить бесполезно.

Спорить с подростками – бесполезно вдвойне, а то, что этот парнишка – не из долгоживущих, я убедился ещё в первый его приход.

Ему было девятнадцать, от силы – двадцать лет. А это означает возведенный в абсолют максимализм, разделение всего сущего на чёрное и белое – только чёрное, и только белое. И слепая, по-настоящему детская уверенность в своей исключительности.

– Знаешь, что мне любопытно больше всего, – я повернулся так, чтобы его лицо было напротив моего здорового глаза. – Зачем? Ну в смысле: нахрена тебе весь этот гемор? Ведь Гитлер был полным психом, со справкой и круглой печатью, но ты… Ты же абсолютно нормален.

Парнишка мудро усмехнулся. А потом наклонился ко мне, уперев руки в колени.

– А тебе не приходило в голову, что в этом-то всё и дело, – тихо и проникновенно сказал он. – Всегда, в разное время, мир пытались завоевать психи. Наполеон, Гитлер, Македонский… Последний, на мой взгляд, был совершенно КОНЧЕННЫЙ. У него была мечта: увидеть весь обитаемый мир. И чувак не придумал ничего лучше, чем собрать армию, и ломануться этот мир завоёвывать. Ему и в голову не пришло, что для исполнения ЕГО мечты достаточно стать туристом.

– Ну, ты-то совсем другое дело, – мне большого труда стоило не рассмеяться.

– Конечно! – вскочив, он пинком отправил табурет в стену и прошелся взад-вперёд по комнате. – Рад, что хоть ЭТО ты понимаешь, стригой. Я – не псих. Я – просто ДРУГОЙ. И я ВСЕМ это докажу…

Где-то в парке залаяла собака. Затем – ещё одна, и ещё.

Я уже слышал их, прошлой ночью, когда забрался сюда в первый раз.

Псины надрывались, как сумасшедшие. В их голосах чувствовалась неприкрытая ненависть, а ещё – дикий животный страх.

Поморщившись, Шаман захлопнул окно.

Лай сделался тише, но не исчез совсем.

Что-то там происходило, за высокой стеной бывшей психлечебницы…

Ещё одна щербатая улыбка судьбы, не находите? Парнишка, нормальности в котором было ещё меньше, чем в воздушном змее, обрёл пристанище в дурке.

Но что-то там всё-таки происходило.

– То есть, ты всё это затеял, только чтобы доказать, что лучше других? – спросил я.

– Ага, – парнишка не мог долго пребывать в покое. Вот и сейчас, пододвинув разбитый табурет к столу, он пристроил на него тощий зад и принялся выстукивать по столешнице незамысловатый ритм.

Сначала – двумя пальцами, затем – ладонями, кивая в такт и двигая плечами…

– Хочешь знать, почему я убил родителей? – не поворачиваясь, не прерывая ритма, спросил Шаман.

– Нет, – я чуть поменял позу, сеть звякнула, от кожи повалил дым… Окно теперь было закрыто, и в комнате явственно запахло подгоревшей кашей. – Но ты всё равно расскажи. Облегчи душу.

– Они меня не понимали, – кажется, он меня даже не слышал. – Эти их вечные придирки… Знаешь, что делала мать, когда я приносил двойку? Запирала меня в чулане. В темноте. А там было скучно. НЕВООБРАЗИМО скучно. И тогда я брал всякие там вёдра, миски, переворачивал кверху дном и начинал стучать…

Вдруг он заработал руками в таком быстром ритме, что движения стали размытыми, а моя голова наполнилась ватой и сделалась лёгкой, как мыльный пузырь.

Всё время Шаман искоса поглядывал на меня, словно проверяя, какое впечатление производит.

Странно.

Было в этом его стуке что-то…

– А что в это время делал отец? – спросил я, пока мысль не убежала.

– Отец, – выплюнул так, словно это был паук. – Его никогда не было дома. Я-то, дурачок, всё ждал, что он появится, спасёт меня от этой стервы… Но знаешь, что? Отцу было на меня насрать. А я всё равно продолжал его любить.

Эдипов комплекс наоборот, – вскользь подумал я. – Может, в этом что-то есть?

– Но кроме этого, – казалось, ритм заполнил мою голову целиком. И чтобы ему сопротивляться, я должен говорить… – Кроме того, что мать тебя запирала… Было что-то ещё?

Я – переговорщик. Надо об этом помнить. Это сейчас – главное.

– Ха! – неожиданно вскочив, Шаман в два прыжка оказался рядом и задрал майку, оголив живот.

– Господи помилуй, – вырвалось у меня против воли.

– Его нет, – Шаман тщательно заправил майку в штаны и вжикнул молнией на куртке. – Я это знаю ТОЧНО, потому что ОН – парнишка ткнул пальцем в потолок. – Мне не помог. Может, я как-то не так молился, или ещё что… Но этот засранец никогда не обращал на меня внимания. Всё пришлось делать самому.

– Что? – я попытался сглотнуть, но не смог. – Что ты сделал?

– Зная, когда эта стерва заявится в чулан… Со своим маникюрным набором, в таком кожаном кошельке… Я начинал стучать. Я представлял себя окруженным непроницаемой стеной из камней, через которую не может пройти никто. Никто… И однажды у меня ПОЛУЧИЛОСЬ.

Улыбка его на миг сделалась совершенно маниакальной, и вдруг, неожиданно, я понял одну страшную вещь: я ошибся.

Этот подросток не был психом. Его разум был острым, как скальпель, и холодным, как потопивший «Титаник» айсберг.

Его безумие зашло НАСТОЛЬКО далеко, что оказалось за пределами шкалы измерений, стало невидимым, превратилось в норму.

Он был Джокером.

Когда я перехватил его взгляд, моя душа убежала в пятки, прогрызла путь наружу, сквозь кожу и подошвы ботинок, и скрылась в неизвестном направлении, воя от ужаса.

– Что… – я облизнул губы, вновь почувствовав привкус крови. – Что у тебя получилось, Шаман?

– Сделать так, чтобы она никогда больше не причиняла мне боль. Ни она, ни отец. Она – своими щипчиками, а он – своим равнодушием.

Пока парнишка говорил, лицо его оставалось совершенно пустым. Как поверхность воды в ведре.

– Как? – спросил я.

Вопрос был лобовой. Любой новичок в школе разведки знает: НЕЛЬЗЯ задавать вопросы в лоб. Такая техника заставляет допрашиваемого уходить в себя, замыкаться. И применять её можно только в одном случае: когда нет другого выхода.

Я ошибся. Ошибся во всём, и посылая Машу с важной, как мне казалось, информацией, я сделал всё неправильно.

Он не был маньяком!

Этот человек действовал совершенно разумно, осознанно и продуманно.

То, что я узнал от вивисектора – неправда. Впрочем, он-то так не считал, Платон Федорович был УВЕРЕН в своих выводах.

Будучи и сам не от мира сего, в Шамане мой мучитель видел единомышленника, себе подобного.

Платон Федорович мечтал изменить мир к лучшему – в своём понимании. И был искренне уверен, что Шаман хочет того же.

Но сейчас, в эту самую минуту, я понял совсем другое: этот пацан не собирается менять мир. Он хочет его уничтожить.

А теперь самое главное: он прекрасно знает, как это сделать.

Помнишь, мон шер ами, того мальчишку, из поезда? Молодой, талантливый, непризнанный… Гении – на то и гении, что знают, как уничтожать миры.

Не у всех, правда, хватает духу попытаться.

У этого хватит, шеф. У ЭТОГО – хватит.

А у меня почти не осталось времени, чтобы всё исправить.

Дело в том, что кроме психологии, на допросах применяют различные психотропные средства, после которых мозг обычно становится похож на подрагивающее желе.

Но у меня никаких средств, кроме себя, не было.

– Как ты избавился от издевательств матери? – повторил я вопрос, задав уточняющие параметры. – Колдовство? Магия? В тебе открылись сверхъестественные способности?

По словам Алевтины, для того, чтобы открыть в себе магический дар, нужно пройти «инициацию». Проще говоря, пережить травмирующее событие такой мощности, чтобы организм САМ попытался найти выход…

С ней произошло нечто подобное – я только сейчас понял, как рассказ Алевтины похож на рассказ Шамана.

Она тоже сожгла родителей – в неконтролируемой вспышке магии.

Отличие одно: Шаман действовал совершенно осознанно. И не испытывал по поводу своего поступка никаких сожалений.

На последний мой вопрос парнишка рассмеялся.