Текст книги "Жмурки (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 7

Тётка радужного пятна не заметила.

Проверив, что Маша поела и наскоро осведомившись, как дела, она тут же умчалась.

И каково же было Машино удивление, когда оказалось, что тётка поскакала к соседям!

Ну всё, – решила девочка, запихивая скатерть подальше, с глаз долой, в шкафчик для обуви. – Теперь Антигона ей точно наябедничает.

Как приклеенная, торчала она в окне своей спальни – в надежде увидеть хоть что-нибудь. Но не вышло: тётку, видать, проводили на кухню, а та часть дома из окна не просматривалась.

Тётки не было довольно долго и Маша вся извелась. Где-то она прочитала такую фразу: ожидание смерти хуже самой смерти.

И теперь как раз выдалось время над ней поразмышлять…

Маша уже была согласна на любую головомойку, на любые санкции, когда к дому подъехал длинный, как вагон метро, лимузин, из которого вылезли важные, как пингвины, Алесан Сергеич и Сашхен.

На похороны ходили, – со знанием дела решила Маша.

Как-то она уже видела Алесан Сергеича в таком специальном костюме, как будто он пингвин. Мыш Терентий объяснил, что так люди одеваются лишь по особым случаям: или в театр, или на похороны.

И так как в театр взрослые ходят вечером – дедуктивно вычислила Маша, тётка брала её однажды на взрослый спектакль. Значит, были на похоронах.

Услышь её логические выкладки старший сосед, он бы закурил свою любимую вишнёвую трубку, скорбно покивал и нашел бы, что девочка, в общем и целом, права.

Устами младенца глаголет истина, – сказал бы он и поморщился: говорить стёртыми от долгого употребления фразами господин Голем не любил.

Алесан Сергеич и Сашхен прошли по тропинке в дом, за ними тащилась совершенно офигенская девица с причёской шариком и такой чёрной кожей, что Маше она показалась глянцевой, как крышка рояля в актовом зале школы.

Девица была грустная: пухлые губки поджаты, глазки смотрят в землю…

Интересно: а как её зовут?.. – завистливо вздохнула девочка. – Уж конечно не Машей.

У такой фифы ТОЧНО самое, что ни на есть, КОРОЛЕВСКОЕ имя…

Некоторое время Маша предавалась размышлениям об именах. Твёрдо она была уверена лишь в одном: чем ЭКЗОТИЧЕСКЕЕ было имя, тем интереснее у человека жизнь.

А людям с такими именами и волосами, как у неё, даже на театре разрешали играть только всяких там… поломоек.

Да-да-да, она сама видела.

Блондинки играют принцесс. Брюнетки – роковых любовниц. А девушки с коричневыми волосами драят им туфельки и приносят диадему – хотя охотнее расцарапали бы их красивые личики.

Маша вновь тяжело вздохнула.

Показалась тётка.

Но не с главного входа, а с другой стороны – должно быть, там и была кухня…

Не глядя по сторонам, она прошла на их сторону и скрылась за домиком Рамзеса.

Расстроилась, – решила Маша. – Ну точно из-за меня… Наябедничали ей, что я Бараша с краской пустила. А как мне было его не пустить, если там этот лез…

Но тут к воротам соседей подкатил совершенно чудовищных размеров внедорожник.

Был он тускло-серым, на громадных колёсах и совсем без окон.

Броневик – сразу определил бы Мишка Лавров, Машин одноклассник и большой друг. Но его тут не было, и подсказать Маше, что это за машина, никто не мог.

Из броневика посыпались фигурки солдат в чёрных касках и чёрных комбинезонах.

И наконец-то Маша была вознаграждена за всё. За долгие часы бдения у окна, за замёрзшие ноги и продутые уши – в правом до сих пор стреляло, но тётке об этом знать не обязательно…

На груди каждого солдата тяжело покачивался самый настоящий автомат.

Маша вдохнула воздуху, сколько могла, и замерла, стараясь запечатлеть в памяти каждое замечательное мгновение.

Солдаты поднялись на крыльцо и тоже исчезли в доме…

Внизу хлопнула дверь и Маша, забыв про испачканные колготки, которые собиралась бросить в стиралку, пока тётка у соседей, побежала ей навстречу.

Может, расщедрится и скажет, что делала у соседей и что это за солдаты?..

Но к огромному Машиному сожалению, схватив телефон, тётка вновь выскочила на крыльцо.

– Делай уроки, – крикнула она Маше на бегу и хлопнула дверью.

Маша поплелась к себе. По опыту знала: об уроках взрослые вспоминают, когда не хотят, чтобы дети путалась под ногами.

На следующее утро в школу она поднялась сама: продрыхла весь вечер и всю ночь, как убитая.

Не слышала, как уехал броневик, загрузив в своё тёмное нутро несколько длинных тусклых ящиков и множество пятнистых сумок, и увозя одетых в чёрное солдат.

Не слышала, как Сашхен вышел во двор, и там на него набросились оборотни. Не слышала даже выстрела.

А тётка всё говорила и говорила по телефону, куря одну сигарету за другой, и не обращая на соседский двор никакого внимания.

В школе вроде бы всё было по старому.

Только за партами зияло ещё одно незанятое место: Мишкино.

У Маши ёкнуло сердце: до последнего она надеялась, что Мишка просто забыл ей написать…

Но лучше всё по-порядку.

Вчера не пришла Светка.

Накануне, в понедельник, она карандаш двигала. Видать, перенапряглась.

Маша вспомнила: на прошлой неделе, после занятий по поиску, не явился в школу Вася Сидорчук, а до него – Маринка Живчик.

Что-то мне такая тенденция не нравится, – ещё тогда подумала Маша.

А сейчас припомнила вчерашний разговор с Мишкой…

* * *

– Где Лебединьская? – спросила она, усаживаясь за парту.

– Сказали, заболела, – Мишка был занят: играл на айфоне в трёхмерные шахматы, и на Машу даже не взглянул. – Скарлатина что-ли… – добавил он.

Маша сморщила носик: скарлатиной дети не болели уже много лет, она это точно знала, в детдоме всем ставили прививку в плечо.

И тогда Маша открыла тетрадку на последней странице и принялась писать.

Маринка не пришла после того, как показала на карте место, где по её мнению, находился хозяин носового платка…

Его принесла незнакомая тётенька с таким лицом, словно прямо перед школой её напоили уксусом.

Маша подумала ещё немножко.

Васька заболел через неделю. В прошлый четверг он расхаживал по классу, как именинник: смог угадать десять невидимых карт подряд. Незнакомый дядька в толстых стёклах его прилюдно хвалил, гладил по голове и шутил, что скоро он, а не дядька, будет возглавлять отдел сенсорного восприятия в институте.

Васька гордился до самого ухода домой. А на следующий день не пришел. Директриса сказала, что Вася переутомился вчера, и немного позанимается дома.

Ему все страшно завидовали: все знают, что «домашние занятия» – это почти что каникулы.

Получается: Маринка, Васька, Светка…

Маша ещё раз оглянулась на пустующий стул и незанятую половинку парты.

Надо ещё раз всё хорошенько обдумать.

– Вот что, – сказала она Мишке. – Задержимся после уроков. Посоветоваться надо.

– Не получится, – Мишка не отрывал взгляда от шахматной партии. – Директриса сказала, сегодня опять придут эти, из НИИ. Просила никого не расходиться.

– Тогда так, – быстро сориентировалась девочка. – Что бы они не предлагали делать – не старайся.

Мишка даже оторвался от игры.

– Да ты что, с ума сошла?..

В принципе, он мог бы вообще ничего не говорить.

Помочь дядям и тётям из НИИ – было делом чести для любого из тех, кто учился в Машиной школе. Кому это удавалось – становились героями. О них писали в стенгазете. А в конце учебного года вообще обещали дать медаль… Кто ж такой дурак, чтобы от медали отказаться?

Но слаще всего, конечно же, были восхищение и зависть одноклассников.

Только ради этого стоило помогать учёным чувачкам, как называл их за глаза Мишка…

Завистливые взгляды и всеобщее уважение на дороге не валяются.

Как Маша его понимала!

– Мишенька… – она сладко улыбнулась. – Что ты хочешь за то, чтобы сегодня победил кто-нибудь другой?

Сосед по парте глубоко задумался. Победа – это не шутки. Вчера он был на волосок от славы, и если б не выскочка-Светка…

– Кто-нибудь другой – это ты? – подозрительно уточнил он.

– Я, – покорно согласилась Маша. – Что поделать? Вот такая я тщеславная. Я же новенькая – хочу, чтобы мне все завидовали.

Этот аргумент Мишке показался достаточно весомым.

– Ладно, – вздохнул он с видимым усилием. – Отдаю сегодняшнюю победу тебе. Так уж и быть, бесплатно.

– Ты – настоящий друг, – выдохнула Маша. Она бы прижала Мишку к сердцу, но конечно же, не перед всем классом.

– Ладно-ладно, – отмахнулся Мишка, словно уже стоял на пьедестале почёта, а потом взял, да и уступил своё место Маше.

Ему было приятно.

Но когда, после уроков, их согнали в класс, а перед доской встал тот самый дядька в стёклах, после которого пропал Васька, Мишка не утерпел.

Дело обычно обстояло так: гость, перед всем честным народом, вкратце обрисовывал проблему. Показывал картинки, или предметы, или карту местности… И приглашал желающих поучаствовать в экспер-рименте выйти к нему.

В добровольцах недостатка не было: Маша и сама частенько ходила – интересно же, что получится.

Теплилась надежда, что Мишка пошел к очкастому для виду, а стараться не будет – как и обещал…

Но когда дядька вывесил на доску карту города, раздал всем участникам флажки и предложил воткнуть их туда, где, по их мнению, находится владелец вот этой расчёски…

– Ну не удержался я, извини, – каялся Мишка, получив от очкастого свою минуту славы. – Просто когда я прикоснулся к этой расчёске… Так ясно увидел картинку! А взрослых обманывать нельзя, – добавил он ученическим голосом. – У них важная работа, мы не имеем права вводить в за-блужде-ние учёных.

Маша со вздохом согласилась.

Так-то оно так. Но вот что будет дальше…

– Придёшь домой – напиши мне в телегу, – сказала она. – И вообще: пиши каждые полчаса.

– И когда обедать буду? – ужаснулся Мишка.

Покушать он любил. И очень не любил прерывать процесс питания.

– Даже ночью, – безжалостно отрубила Маша. – Ставь будильник и шли смайлик каждые полчаса, понял? И никаких мне прикладух! Ты меня и так сегодня подвёл.

Последнюю фразу она сказала специально, чтобы надавить на Мишкино чувство вины и заставить его исполнять требуемое самостоятельно. А не с помощью программы, которую Мишка мог составить за пять минут, между двумя бутербродами.

Вернувшись домой, первым делом она проверила телефон: от Мишки сообщений не было.

Как не было их и через час, и перед сном и даже ночью…

* * *

И вот сегодня, войдя в класс и обнаружив на Мишкином месте пустоту, Маша чуть не лопнула от злости.

Ладно, – кое-как приведя чувства в порядок, она делала вид, что слушает урок, что-то там о посевах зерновых… – Не убивают же их, а? – размышляла она. – Иначе бы уже на весь город крик поднялся.

Достав свой листок, она сделала ещё одну запись: Мишка.

Четверо детей – это уже не шутки.

Родители в школу жаловаться не идут – значит, прекрасно знают, где находятся их дети.

А может, – она задохнулась от этой простой мысли. – Их увозят на курорт? Как бы в награду за достижения?

Фигушки, – мысль была красивая, но несостоятельная. – Тогда нам бы все уши прожужжали об этом курорте. О ништяках, которые ждут победителей, все должны знать – иначе какой в них смысл?

Для очистки совести, на перемене она позвонила Мишке домой. Может, проспал? Или правда заболел?..

Никто не ответил.

Она набрала Светку. С тем же результатом. Васькиного номера у Маши не было, но интуиция подсказывала: он тоже не возьмёт трубку.

После школы пойду к нему домой, – решила Маша.

Спрячусь в туалете, водитель автобуса решит, что меня забрала тётка, а я потом выйду и сяду на трамвай.

Она знала, где Мишка живёт: один раз он приглашал Машу в гости – посмотреть новую компьютерную игрушку. Родители на работе, бабушка сегодня навещает подругу – похвастался тогда Мишка.

Он и научил её прятаться, пока школьный автобус не уйдёт… Маша тогда ему позавидовала: Мишка в школу ходил сам.

Катался на трамвае, дружил с бродячими собаками и сколько угодно подходил к бомжам…

Как только закончился последний урок, Маша схватила рюкзак и кинулась к выходу из класса.

И чуть не сбила с ног директрису – та как раз открыла дверь.

– Куда несёшься, Кукушкина? – спросила директриса. – Команды «домой» не поступало.

– Так звонок же, – беспомощно возразила Маша. Все знали: с директрисой спорить бесполезно. Захочет – и оставит после уроков, пока не стемнеет.

– Подождёт твой звонок, – директриса грубо пихнула её обратно в класс. За её спиной стоял очкастый – тот самый, что и вчера…

Эх, Мишка, Мишка, – вздохнула Маша. – Значит, применяем «план Б».

Уже на остановке до Маши дошло: она не помнит номера трамвая. Где выходить – помнит, а номер – нет.

Крепко зажмурившись, она вспомнила рогатую морду, похожую на голову кузнечика. Огромные стёкла, как глаза… Пять! – она чётко увидела номер на светящемся табло.

Маршрут номер пять.

Если поймёт, что едет не туда – просто выйдет и вернётся к школе пешком, только и всего…

Это было целое приключение!

В Севастополе они с ребятами тоже катались на общественном транспорте. Только на троллейбусах – трамваев там с войны не было. Но здесь, в Питере, конечно же, всё было по-другому. Там, в далёком Крыму, вагоны сохранились ещё с советских времён, были покрашены в бело-голубой цвет и имели сглаженные, чуть примятые, бока.

Питерские же трамваи напоминали гончих. У них были хищные очертания, двигались они бесшумно – также, как хищники, и в них требовалось платить.

Дома их пускали в транспорт бесплатно: все знали детдомовских по характерным серым пальтишкам и коричневым ботинкам, и пускали в общественный транспорт и даже в кино – на утренний сеанс – просто так.

Уже устроившись на сиденье, Маша вспомнила, что денег-то у неё нет. Как нет и школьного проездного и вообще документов.

С независимым видом она принялась смотреть в окно, считая остановки…

Ей было выходить на шестой.

Вроде бы, никто не обращал на неё внимания. Чуть освоившись, Маша оглядела вагон.

Душа ушла в пятки.

Прямо напротив, через два сиденья, сидел очкастый из школы! И смотрел прямо на неё.

Во рту сделалось сухо, в голове загудело, а в глазах начало медленно, но неуклонно темнеть.

Только этого не хватало, – вцепившись в сиденье, Маша низко опустила голову.

Один раз ей приходилось падать в обморок – когда в детдоме у них брали кровь из вены.

Тогда были точно такие же ощущения: голоса в голове, как бы что-то бормочущие, потемнение в глазах и светлые мушки…

– Привет, – сказал знакомый добрый голос рядом с ней, и в голове тут же прояснилось. Маша открыла глаза, поморгала и увидела учителя математики, Теодора Палыча. Тот сел на соседнее сиденье и участливо посмотрел на Машу. – Куда собралась?

– До… – Маша прочистила горло. – Домой.

Математик усмехнулся.

– Ты живёшь в другой стороне, Маша, и ездишь домой на школьном автобусе.

А какого чёрта? – подумала она.

Чёрт в мироощущении Маши занимал особое место: к нему следовало обращаться только в исключительно крайнем случае…

– Мишка сегодня не пришел, – сказала она. – Хочу его навестить. Узнать, не заболел ли.

– Лавров, что ли? – переспросил учитель. Маша кивнула. Сегодня математики не было, и он мог просто не знать. – Так это… – он почесал в макушке. – Ольга Викторовна сказала, что его родители решили перевести. В другую школу.

Ольгой Викторовной звали директрису.

– Он бы мне обязательно сказал, – тихо поведала Маша учителю. – Понимаете? Мы с Мишкой друзья.

– Понимаю, – кивнул учитель. – Я и сам, признаться, несколько… – он не договорил. – А хочешь, я с тобой пойду?

На миг Маше очень захотелось, чтобы большой, добрый Теодор Палыч пошел с ней. А потом проводил до дому…

Но напомнив себе про «план Б», покачала головой.

– Спасибо, – она даже улыбнулась. – Но я сама. Понимаете, мне ведь надо с ним поговорить…

– Понимаю, – казалось, получив отказ, учитель был изрядно озадачен. – Сама, так сама. Расскажешь завтра, как он там, – Теодор Палыч поднялся. А потом улыбнулся и сказал: – А здорово ты сегодня с поиском справилась. Рекордное время! Я был очень впечатлён.

И пошел к дверям троллейбуса. Маше было выходить на следующей остановке.

Как только он ушел, Маша вспомнила про очкастого.

И вздохнула с огромным облегчением: место, где тот сидел, теперь занимала толстая тётенька в вязаном берете.

Интересно, как это будет?.. – гадала она, выйдя из трамвая и оглядываясь, чтобы сориентироваться, в какой стороне Мишкин дом.

Раз он вчера не написал – значит, до дома даже не добрался.

Пропал где-то по дороге…

Ноги Маша передвигала на чистом упрямстве. Страшно было – жуть.

«Закончить гештальт» – любила говорить тётка.

Маша для себя это поняла так: если что-то задумал – надо это обязательно сделать, довести до конца.

Так и с походом к Мишке: она на девяносто девять процентов была уверена, что его нет дома – со вчерашнего дня… Но раз решила проверить, надо дойти. Закончить гештальт.

Ага, – сказала она себе. – Вот за этой тумбой мы повернули к ларьку мороженого, – Мишка просто не мог пройти мимо, это было выше его сил. – А потом пошли от него направо, через сквер к вон тому вон белому дому.

Очкастый сидел на лавочке в сквере и делал вид, что читает.

Когда Маша приблизилась, он убрал телефон, поднялся и пошел ей навстречу.

– Ну здравствуй, Маша Кукушкина, – сказал он, подойдя почти вплотную. От плаща его, серого, как осеннее небо, сильно пахло сигаретным дымом и ещё чем-то едким, похожим на скипидар.

– Мы с вами сегодня виделись, – вежливо сказала девочка. – Вы к нам в школу приходили.

– Это был не я, – сказал очкастый. – Это был… – он махнул рукой в воздухе и рядом с ним появился такой же очкастый в сером плаще.

Маша широко раскрыла глаза.

– Ух ты… – с искренним восхищением протянула она. – Что это?

Он второго очкастого ничем не пахло.

– Фантом, – с готовностью ответил первый очкастый. – Хочешь, расскажу, как его сделать?

– Спрашиваете!

На мгновение Маша забыла обо всём: о Мишке, о своём недоверии к очкастому – она просто увлеклась новой и интересной задачей.

– Тогда давай прокатимся, – предложил очкастый.

Как по волшебству, с ними рядом, на тротуаре, затормозил серый автомобиль.

Маша мгновенно пришла в себя. В горле снова сделалось сухо, как в пустом ведре.

Мишка, – напомнила она себе. – Он просто погибнет, если не будет съедать хотя бы одну шоколадку в день…

Несахарный диабет, – пояснил друг, уплетая мороженое вот на этом самом месте. – У диабетиков сахара и так много, поэтому им нельзя. А я – наоборот.

Сделав шаг назад, она посмотрела на автомобиль, на очкастого, сглотнула…

А затем кивнула.

– Давайте, – голос не хотел подчиняться. – Прокатимся.

Очкастый гостеприимно открыл дверцу автомобиля.

Маша на подгибающихся ногах шагнула ближе, сняла рюкзак, и держа его в одной руке, влезла в салон.

Машина уехала, а на земле осталась мятая шелковая ленточка.

Её родная сестра осталась в школе, в глубине парты, обвязанная вокруг тетрадного листка.

Как только Маша устроилась на скользком, как клеёнка, сиденье, резко запахло тем же остро-терпким запахом, как от плаща очкастого, и она потеряла сознание.

Глава 8

– Что случилось? – отбрасывая цилиндр, рявкнул шеф.

– Дети пропали, – проблеяла соседка.

У шефа глаза расфокусировались.

– Ничего не понимаю, – пробормотал он, рушась на табурет рядом с барной стойкой. – Какие дети?

Антигона вложила в руку Алекса высокий стакан с чаем, и тот сделал большой глоток, не замечая, насколько тот горяч – я видел, как над стаканом поднимался пар.

А дело было вот в чём: Аврора Францевна действительно была ядерным физиком – и работала в каком-то закрытом НИИ, в советские времена такие заведения называли «Ящиками».

Несколько лет назад её привлекли к новому исследованию: влияние паранормальных явлений на физические законы Вселенной.

Разумеется, они проводили опыты на человеческом материале – в рамках исследования, конечно.

Искали людей с паранормальными способностями, ставили эксперименты, делали тесты…

Дети были частью программы.

Ничего антипедагогического, если вы понимаете, что я имею в виду… Они просто учились в спецшколе, где за ними наблюдали подготовленные педагоги. И иногда, в рамках экспериментов, детей навещали люди из НИИ, предлагая решать несложные задачки.

Угадывание карт, поиск пропавших предметов…

– А несколько дней назад, – Аврора Францевна нервно затянулась. – нам потребовалось уточнить кое-какие данные. Леночка – это моя ассистентка – отправилась в школу. Но никого из тех, с кем мы работали, там не оказалось.

– Подробнее, – приказал шеф.

Соседка судорожно втянула дым, закашлялась…

– Дети, – наконец выдавила она. – Которые участвовали в эксперименте и… показали самые лучшие результаты. Они пропали.

– Заболели? – выстрелил предположением шеф. – Перевелись в другую школу? Уехали?

Соседка покачала головой.

Очки в тонкой золотой оправе съехали на кончик потного носа, но она этого не замечала, и подслеповато щурилась на удивление красивыми, серыми с зеленью глазами.

– Леночка проверила всё: родители живут по известным адресам и… как бы это сказать, не реагируют. Да, они помнят о том, что у них есть сын или дочь, но ведь они уехали в лагерь. Или в гости к тётушке. Или ночуют у друзей… В школе – то же самое. Учителя, директриса… Их отсутствия словно бы не замечают. Людям как будто… промыли мозги, – соседка поморщилась, словно использование столь простонародного эвфемизма ей претило.

– Так… – шеф подобрался.

А я вспомнил Котова.

Радикальная смена поведения…

Учителя и родители должны паниковать, бить тревогу – это их святая обязанность. Но они молчат.

Мы с Алексом переглянулись.

– А ваша дочь? – наконец спросил Алекс.

Соседка с облегчением пожала плечами.

– С Машенькой всё в порядке, – сказала она. – К счастью, у неё практически нет способностей. Абсолютно нормальный ребёнок, я вообще не понимаю, почему она должна учиться вместе с…

– Аврора Францевна, – мягко перебил шеф. – Это сейчас не важно. Главное, чтобы девочка была в ПОЛНОЙ безопасности, вы понимаете?

Щеки соседки вспыхнули нездоровым румянцем.

– Вы что же думаете, что я не могу позаботиться о собственной дочери? – встав со стула, она угрожающе нависла над шефом.

Мы с Антигоной молча переглянулись.

– Да, – просто сказал тот. – Потому что нет никакой гарантии, что вас тоже не загипнотизируют, – соседка возмущенно фыркнула. – И в связи с этим, – Алекс повысил голос. – Предлагаю… Да нет, просто прошу… Будьте внимательнее.

Я выдохнул.

Казалось, шеф сейчас потребует забрать ребёнка сюда, под наше бдительное око, и тогда разгорится настоящая свара.

«Плохая мать» – вот какого обвинения боятся все, без исключения, женщины. Даже если она пробыла матерью всего пару месяцев, пару минут – обвинить её в недостаточно трепетном отношении к ребёнку – преступление.

Слава Богу, шеф это тоже осознавал. И не стал давить на больную мозоль.

А я для себя отметил, что забот у нас сделалось чуточку больше.

Ерунда, прорвёмся. Ну что здесь сложного: приглядеть за одной маленькой девочкой.

Это ведь не оборотень, не стригой…

– Рамзес в курсе, что девочке может грозить опасность? – флегматично спросил шеф, когда Аврора Францевна выдохнула и вновь уселась на стул.

– Я вообще не понимаю, как может обычная собака…

– Пёс, – поправила автоматически Антигона. Все взгляды устремились к ней. – Не собака, – повторила девчонка. – А пёс. Мужского рода.

– Не вижу разницы в данном конкретном случае, – отмахнулась соседка. – Собака, пёс… Он только и делает, что спит. Нет, в принципе, я не против присутствия его в нашем доме – выглядит он внушительно, и уже одно это должно…

А я подумал: ночью на вашем участке был перевёртыш. А этот хвалёный внушительный пёс даже не тявкнул. Почему?..

Надо будет наведаться. Познакомиться поближе.

– Аврора Францевна, – ласково позвал шеф. – Возвращайтесь домой. Расскажите о ваших опасениях Рамзесу, – у соседки дёрнулся уголок рта, но она промолчала. – И… Приглядывайте за девочкой. А самое главное: берегите себя. Не контактируйте с подозрительными людьми, проверяйте всю информацию, которая к вам поступает. Ведь это ваша работа, верно? Критическое мышление – наиглавнейший ваш инструмент. Вот и работайте. А я займусь школой.

Соседка приободрилась. Решительно затушив сигарету – в пепельнице высилась внушительная горка скуренных до фильтра бычков – она поднялась, и хлюпнув носом, кивнула. А потом пошла к выходу, но на пороге обернулась.

– Так может, Машеньку пока в школу не пускать? – спросила она.

– Отчего же, – пожал плечами шеф. – Вы же сказали, что Маша э… не блещет способностями. А образование ребёнку не помешает.

Как только соседка удалилась, Алекс деятельно потёр руки.

– Лёд тронулся, – возвестил он и победительно посмотрел на меня. – Поручик, почему вы ещё здесь? Почему не разгружаете Арсенал?

– Твою дивизию, – я бросился к двери в подвал. – Совсем забыл.

Но я не успел.

У крыльца зашелестели шины, тяжело хлопнула дверца и окно кухни закрыла громада серого, как цинковый гроб, броневика.

Антигона вылупилась на шефа.

Она ведь до сих пор не в курсе, – сообразил я.

– А ничего, что у нас в гостиной дрыхнет стригойка? – спросила девчонка.

Я отвесил себе мысленного пинка.

Суламифь! О ней мы тоже забыли. Шеф пригласил её остаться у нас – всё равно ей сейчас деваться некуда – и занялся другими делами, справедливо полагая, что сотрудники агентства будут выполнять свои обязанности. То есть, проявят сознательность и позаботятся о гостье.

– Лучше ей побыть у меня, – быстро сказал я, направляясь к гостиной.

– Звезда моя, ты тоже исчезни, – приказал шеф Антигоне.

Та беспрекословно подчинилась.

– Чего это с ним? – тихонько спросила Антигона уже на лестнице. Я нёс на руках бесчувственную Суламифь – сказалось чудовищное напряжение, и очутившись в относительной безопасности, стригойка просто отключилась.

Сейчас она напоминала живую девушку не более, чем восковая кукла.

– Со всеми нами, – поправил я Антигону, входя в свои комнаты. – Дверь поплотнее прикрой.

Спецназовцы уже топали сапожищами на первом этаже.

– Наследят ведь, черти полосатые, – возмутилась Антигона. – Вот я им сейчас…

– Не смей! – я едва успел ухватить её сзади, за майку. – Шеф приказал не отсвечивать.

Антигона вздохнула. А потом с неприязнью посмотрела на Суламифь.

Смутившись, я опустил стригойку на диван и прикрыл пледом. Так и подмывало набросить плед ей на лицо – сейчас Суламифь выглядела очень даже мёртвой. Пустые серебряные глаза уставились в потолок.

Я передёрнулся.

Неужели я выгляжу также, когда сплю? Впрочем, полулетаргическое состояние, в которое я изредка впадаю – точно не сон.

Надо проследить, чтобы меня никто таким не видел, – подумал я. А потом предложил Антигоне:

– Давай пойдём в спальню.

Дело в том, что мои апартаменты состояли из двух комнат: гостиной с диваном, на котором лежала Суламифь, креслами и письменным столом. И спальни, к которой примыкала ванная.

Я просто не хотел, чтобы стригойка, очнувшись, услыхала наш разговор…

Но судя по брошенному на меня взгляду, Антигона предположила совсем другое.

– Не дождёшься, – буркнула она, независимо сжав кулачки в карманах тесных джинсов.

Я моргнул. Затем прокрутил в голове свои слова… И усмехнулся.

– Да я и не…

– Ты что же думаешь, – перебила она. – Что раз у нас с тобой тогда было, теперь так всегда будет?

– Э… – я пытался разобраться в лингвистическом Антигонином лесу, но она продолжила, подступив ко мне вплотную и подняв круглое, покрытое веснушками личико. Росту в девчонке было мне по грудь.

– Думаешь, раз я тогда тебе сказала, что люблю, теперь можешь мною пользоваться? Пальцем поманил, и я прибежала? Так вот знаешь, что? Это была неправда! Я просто так это сказала, чтобы тебя подбодрить.

– Подбодрить? – дыхание почему-то спёрло. В правой стороне груди сделалось очень больно, и если бы у меня было живое сердце, я бы решил, что это обширный инфаркт.

– Мы же собирались умереть, помнишь? – ядовито спросила Антигона. – Это была наша последняя ночь, а ты был единственным доступным мужиком. Не к шефу же было приставать.

Я выдохнул. Провёл ладонью по лицу, как бы очищая его от налипшей паутины и посмотрел на Антигону.

– Да, – сказал я. Язык слушался плохо. – Точно, я и забыл… Что ты тогда что-то говорила. Ты права. Тогда всё было по-другому. Когда я пригласил тебя в спальню… – я бросил многозначительный взгляд на стригойку. – Я просто хотел поговорить без посторонних ушей.

– Может, лучше тогда ЕЁ перенести в спальню, – тем же ядовитым тоном предложила Антигона. – А мы с тобой останемся здесь?

– Отличная мысль, – кивнув, я подхватил на руки Суламифь, а потом толкнул дверь носком ботинка. – Просто я об этом не подумал.

На самом деле, подумал.

И мысль, что в моей постели будет мёртво лежать незнакомая стригойка, мне не понравилась.

Но Антигона права.

Лучше она, чем…

Нет, не лучше! – заявил внутренний голос. – Тебе ХОЧЕТСЯ, чтобы это была Антигона. Ты хочешь держать её на руках, хочешь бросить на свою постель, а затем рывком расстегнуть ремень и…

И тут перед мысленным взором проявился Алекс. Укоризненно цокнув языком, он покачал перед моим лицом пальцем и исчез.

Я почувствовал, как к щекам приливает кровь.

Шеф предупреждал. Никаких мыслей об интимном. Не думай о белой обезьяне.

Закрыв глаза, я отошел как можно дальше от Антигоны.

Стригойки не пахнут. У них холодная кожа, под которой не бьётся жаркая жилка, их дыхание не отдаёт кофе и мятной жвачкой, их волосы не благоухают лавандой и зелёным яблоком, а одежда – тальком и горячим утюгом…

Да, они всё это могут.

Но как правило, не доставляют себе труда. Просто не парятся. Я давно это заметил: тщеславие стригоек распространяется только на внешность. Они любят выглядеть, как картинки. Мёртвые холодные журнальные постеры.

Поэтому я предпочитаю обычных девушек. Не из-за их крови или энергии. Просто потому что они – несовершенны. Они чихают, кашляют, сопят во сне… У них путаются волосы, а утром неприятно пахнет изо рта.

Они ПОРАЗИТЕЛЬНО живые.

И вот сейчас, стоя рядом с пребывающей в летаргии стригойкой, я особенно остро ощутил непохожесть на неё Антигоны.

Нелепая причёска в виде луковки, сплошные веснушки и столько гонора, что он не помещается внутри её крепенькой ладной фигурки.

И я люблю её.

Мысль была неожиданной, и в первый момент я решил, что – не моей. Мало ли, откуда прилетело.

Ведь я – не такой.

Я не могу любить. Не живую девушку. ВООБЩЕ никого не могу – я ведь стригой. Мёртвая неодушевлённая материя…

– Очнись, Шу.

– А?..

– Шеф зовёт, – Антигона уже открыла дверь и вышла на лестничную площадку. – Спецназовцы уехали.

Арсенал был пуст. Тир зиял пустыми рамами мишеней, у дальней стены сиротливо притулились мешки с песком.

Крюки на стенах, лишенные своего содержимого, выглядели особенно неуместно.

Железная дева, – подумал я. – Сейчас стены начнут сжиматься, и…

– Держи, – Алекс запустил в меня чем-то тяжелым, я инстинктивно поймал.

– Ключи? – связка была обширной. Несколько экземпляров так и хотелось сунуть в замочную скважину какого-нибудь антикварного бабушкиного сундука.