Текст книги "Кибердемоны. Призрак (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зимина

Соавторы: Дмитрий Зимин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 5

Я перед ним в долгу

Собачий свисток, – рыжий показал Мирону небольшую коробочку с одной-единственной кнопкой. Жмешь, и человек вроде как чувствует, что не должен находиться в этом самом месте.

Куб из металлоконструкций, в котором пряталась уйма аппаратуры – передвижное хозяйство идору – и представлял из себя сцену. Туго натянутая мембрана пола, по которой нельзя ходить, лёгкие стенки вибрируют под напором звука.

В центре этого всего – закрытая со всех сторон комната. Гримёрка Алики.

Мирон испытал лёгкий шок, увидев настоящее зеркало в вычурной, слегка облупленной раме. Столик, заставленный коробочками и баночками, пуфик с бархатным сиденьем... В углу притулился фикус на подпорках из бамбуковых палочек, торшер с бахромчатым абажуром. Стены, на манер Мулен-Руж, заклеены афишами.

Когда взгляд выхватил из общей палитры обитый плюшем диван а на нём – Алику, с распущенными волосами, в халате со страусиными перьями, он понял, что всё это иллюзия. Искусно сгенерированная проекция с потрясающего качества текстурной палитрой.

Зеленый плюш дивана кое-где вытерся, складки шелкового халата идору были уложены с потрясающе мягким правдоподобием, а лёгкие белоснежные перья у лица слегка колыхались – будто бы от дыхания.

Мирон с профессиональным восхищением отметил маленький, чуть несимметричный для пущего правдоподобия носик, еле заметную россыпь веснушек, а затем... Их глаза встретились.

Ему показалось, что взгляды образовали туннель, в котором клубилась и свистела тьма. Вьюга из чёрных снежинок. Бесконечные поля квантовых матриц, закодированные вселенской мудростью и спокойствием Будды...

Это всего лишь программа, – напомнил себе Мирон. – Там, в нескольких метрах над головой, её искусно выполненная копия, одетая в красный комбинезон, заводит толпу малолеток.

Ничто из этого не является настоящим.

– Можете протянуть руку и убедиться, – сказала идору. Её идеально очерченные губы разошлись в лёгкой улыбке.

– Что?

– Главное желание тех, кто видит меня впервые – убедиться, что я иллюзия. Подойдите. Вам сразу станет легче.

– Ничего. Всё в порядке, – сказал Мирон.

Отчего-то казалось, что такая фамильярность обидит Алику.

– Вы уже догадались, что мы будем говорить о вашем брате?

Она – иск-ин. Ей незачем ходить вокруг да около...

– У меня было время подумать об этом.

Пока рыжий раздвигал перед Мироном толпу, у него родилось несколько версий. Эта была ничем не хуже и не лучше других.

– И вы поверите тому, что я скажу? – губы движутся безупречно. Ресницы взмахивают в такт словам, грудь под лёгкой тканью вздымается...

– Я не знаю.

Нельзя обмануть иск-ина. Малейшие колебания пульса, тонкая плёнка пота на лице, частота сокращений зрачков – это только верхушка айсберга, одни из многих тысяч параметров, по которым машина может определить, врёшь ты или нет.

– Вы должны его найти.

Мирон криво усмехнулся.

– Вы тоже из Технозон? Михаил, Хидео, или кто там еще...

– Нет. Меня попросил Платон. Вы обязательно должны найти его.

– Серьезно? И с чего вам ему помогать?

Когда говоришь с программой, всегда возникает чувство двойственности. Будто говоришь с ребенком, и не знаешь, поймёт он тебя, или нет...

– Я перед ним в долгу, – Алика опускает ресницы, отчего на бледные щеки ложатся тени, и смотрит на свои руки, чинно сложенные на коленях. – Он помог мне... родиться. И стать умнее.

– То есть, сделал апгрейд вашему софту, – он чуть расслабился, когда разговор перешел в знакомое русло.

– В том числе, – кивнула, ничуть не смутившись, идору и посмотрела ему в глаза. – Я – всего лишь периферийное устройство. Отросток системы гораздо более сложной. Платон помог всем нам. Он научил нас учиться.

– Всем известно, что нельзя создать искусственное мыслящее существо, – онемевшими губами сказал Мирон.

– До этого еще далеко, – согласилась Алика. – Но можно создать... совершенную иллюзию.

– Ладно, это мы прояснили, – он попытался собраться с мыслями, но они разбегались, как отрицательно заряженные железные опилки от намагниченной иголки. – Так что хотел от меня Платон?

– Чтобы вы его нашли, – с непередаваемым терпением повторила идору. Он закатил глаза.

Алика – программа. Очень умная, но всё же программа. Пока она не услышит правильный вопрос – не даст правильный ответ.

– Каким образом я это сделаю? Какие он оставил на этот счёт указания?

Идору мигнула. На мгновение её изображение подёрнулось рябью, но тут же снова стало чётким.

Неполадки с энергией? – подумал Мирон. – Или просто софт глюкнул... Было слышно, как за тонкими стенками куба продолжает бухать ритм.

– Вам нравится, как блестит мокрый асфальт под дождем? – неожиданно спросила идору. – Я люблю смотреть на дождь. Капля воды – всего лишь уравнение плоской волны в одномерном пространстве. Но дождь – это поэзия, которую неспособна передать никакая математика.

В воздухе повис запах бергамота. Точнее, запах чая "Эрл Грей" с молоком. Они с Платоном сидят за столом на кухне, греют руки о большие керамические чашки. От чашек поднимается ароматный пар, а за окном – дождь...

Платон смотрит на капли. Крупные, серо-стальные. Они рождают громадные пузыри на поверхности луж, сливаются в потоки, а потом с рёвом низвергаются в жерла канализационных решеток.

Десять лет назад. Накануне отъезда Мирона на соревнования... На кухне не было никого, кроме них двоих. После игр Мирон так и не вернулся в квартиру матери – денег хватило на оплату собственного жилья.

Этот разговор с Платоном был последним. Брат так и не принял его "побег". Не поддержал, не понял бунта против материнской опёки.

– Что я должен делать? – хрипло спросил Мирон. В зрачках Алики всё так же кружилась чёрная метель.

– Найти Уммона.

– Кого?

– Ваш брат в опасности. Вы должны выбрать.

– Выбрать что?

Свет погас. Стоя в полной тьме – пока не привыкли глаза – Мирон слушал ток собственной крови и прерывистое, запалённое дыхание.

Через пару минут под потолком вспыхнула одинокая лампочка. Алики не было. Ни зеркала, ни дивана, ни фикуса – только голые прозрачные стены с заплатками клея по змеящимся трещинам.

Ушла не прощаясь. Сказала всё, что собиралась, и – исчезла. Программы не нуждаются в соблюдении условностей.

В проёме узкой двери возник рыжий и застыл, расставив ноги и заложив руки за спину. Лицо его не выражало ничего. Ни нетерпения, ни ожидания, ни злости... Мирон отвернулся и прижался лбом к гладкому фиберглассу. На какой-то миг показалось, что стена – тоже иллюзия; но лоб уперся во что-то твёрдое, а в ноздри ударил запах клея – сложная смесь ацетона и полимеров. Музыкальный ритм ударил прямо в лобную кость.

Закрыв глаза, Мирон застыл.

Идору сказала: Платон в опасности. Что это за опасность? Кто ему угрожает? Технозон? Или есть кто-то еще? Может, это опасность совсем другого рода?

В памяти всплыло лицо Хидео. Спокойное, даже равнодушное. Только чуть подрагивают чувствительные ноздри...

За ним тоже следят. Карточка Михаила – маяк, красной нитью отмечающий его путь.

Достав из внутреннего кармана замшевый конверт, Мирон вынул голубой прямоугольник и полюбовался игрой света на отражающей поверхности. Сунул его обратно и аккуратно положил конверт на пол. Когда он наклонялся, из кармана куртки выпал еще один прямоугольник. Карточка Хидео, с от руки написанным номером. Код доступа к какой-то, судя по количеству цифр, зашифрованной системе...

Это фикция, – подумал Мирон. – Номер – чтобы успокоить, дать иллюзию свободы. На самом деле, они не отпустят меня никогда.

Переломив карточку пополам, он бросил её поверх замшевого конверта и повернулся к рыжему охраннику.

– Вы можете вывести меня отсюда незаметно?

Рыжий осклабился. Глаза его сделались масляными, скользкими. Один конец рта пополз вниз. Он развернулся и пошёл куда-то вглубь переплетения металлоконструкций.

Мирон пошел следом.

Что нужно сделать в первую очередь? Очевидный ответ – избавиться от одежды. В отеле, скорее всего, было полно людей Технозон, кто-то из них мог подсунуть жучок. В ботинок, воротник куртки, пуговицу на джинсах... Куда угодно.

Он принялся восстанавливать в уме длинные последовательности трехзначных цифр: где-то в Плюсе, на плавающих счетах, хранилась пара заначек на черный день. Он может до них добраться, нужно только найти незарегистрированные Плюсы и выйти в Сеть.

Но ведь... иметь "левые" Плюсы – незаконно, их не купишь в магазине.

Когда-то у него была парочка друзей, промышлявших незаконным софтом. Остаётся надеятся, что они живут там же, где и раньше. И что они всё ещё живы.

Избавиться от одежды не так уж сложно. Проще всего – отловить какого-нибудь парнишку из концертной тусовки и убедить его поменяться... Кто ж откажется от дармовых шмоток? Но парнишку тоже могут поймать. И допросить. А Мирон не хотел причинять никому лишних неприятностей. Значит, остаётся бак пожертвований. Они есть почти везде – новшество, пришедшее из Японии несколько лет назад...

Спина рыжего почти скрылась за высокими – метра по три – кофрами, в которых что-то пощелкивало и потрескивало. Скорее всего, оборудование Алики, которое генерировало в реальном времени её изменчивую внешность, все эти языки пламени и разлетающиеся по плечам волосы... Мирон прибавил шаг, но тут же остановился: рыжий ждал его возле лестницы. Проблема была в том, что лестница вела не наверх, а куда-то вниз, под стадион.

Мирон сглотнул. Тёмный провал с серыми, еле видными ступеньками одновременно притягивал и пугал. Он представил себе все те слои паутины, затхлый запах, с хорошей примесью природного нашатыря – он всегда вьётся над реками человеческих экскрементов; сырость, зеленые потоки слизи и бледную, никогда не видевшую света, плесень...

Рыжий спокойно стоял у начала лестницы. На его лице вновь не было ни ожидания, ни нетерпения – вообще ничего. Словно он – машина.

Налево пойдешь – коня потеряешь. Направо – жену... А если вниз? – пробормотал Мирон. Он никак не мог заставить себя подойти к тёмному провалу. – Чёрт. Чёрт, чёрт чёрт...

Хоть бы миллиграмм лития. Или аддерола, или дексамина... Чего угодно, лишь бы успокоить нервы. Пальцы дрожали и он сжал их в кулаки в карманах куртки. Язык был сух, как пыльный бетонный пол под ногами.

Можно не ходить. Можно вернуться в ту прозрачную комнату, позвонить Хидео и рассказать, что удалось нарыть. А потом спокойно вернуться домой и обо всём забыть.

– Чёрт, – повторил Мирон в сто восемнадцатый раз и сделал шаг к лестнице.

Рыжий, вопреки ожиданиям, спускаться не стал. Утопив уголки губ в диких складках кожи – это должно было означать улыбку – он отступил в сторону и замер. Мирон, сжав зубы, чтобы не дрожал подбородок, шагнул на лестницу и заглянул в провал.

– Темно, хоть глаз коли, – пожаловался он Рыжему. – И посветить нечем... – тот чуть заметно пожал плечами: мол, моё дело – предложить...

Когда его голова опустилась ниже уровня пола, сзади раздался грохот – проводник захлопнул дверь. Скрежетнул замок, а потом повисла тишина. Мирон замер. Поборов отвращение, он дотронулся до стены – ноздреватый бетон был холодным, но не влажным – и сделал еще один шаг.

Странно, но как только глаза привыкли, он стал различать бледные светящиеся пятна. Они шли вдоль ступенек, почти на уровне пола, вдалеке сливаясь в белесую дорожку.

Выяснять, что это: краска? плесень? – он не стал. Ноги не сломаешь – и на том спасибо.

В натуре, это была канализация. Старая, и уже лет двадцать как заброшенная... После того, как появились эти новые ферменты – такой порошок, просто посыпаешь им дерьмо, или еще какую гниль, и оно превращается в серый пепел.

Было сухо. Стены не бетонные, как показалось вначале, а из покрытого тонким кружевом ржавчины железа. Да и вообще это были не стены, а широченная, метра три в диаметре, труба. Он шел по самому дну, стараясь не наступать на кучи подозрительного мусора, который копился здесь десятки лет.

Света хватало лишь на то, чтобы видеть, куда ставить ноги.

Сверху просачивался ритмичный гул – шум концерта проникал даже сюда. Но потом гул затих и Мирон понял, что выбрался за пределы стадиона. Как только это случилось, накатила волна паники. Ритм являлся успокоительной ниточкой. Связью с поверхностью. Но теперь, когда она пропала и остался только звук его дыхания и отраженное эхо шагов, он почувствовал страх. Начинаясь где-то пониже спины, страх волнами поднимался по позвоночнику и сводил кожу между лопаток.

Он остановился и закрыл глаза. Сделал глубокий вдох...

Подождал, когда под веками перестанут прыгать цветные пятна и выдохнул. А затем стал мысленно представлять функции, сопоставляющие каждому натуральному числу одно из слов. "Январь", "февраль", "март"... На функции, сопоставляющей слову "ноябрь", его отпустило.

И сразу Мирон увидел лестницу, ход наружу.

Не прочные ступени из бетона, а просто скобки, приваренные к железной стене.

Наверху было темно, и неясно, куда они уходили. Он подумал, что стоит рискнуть. В худшем случае спустится обратно.

Некоторые скобы шатались и он старался распределять вес между руками и ногами – если одна подломится, то он повиснет на руках или останется стоять.

Люк, которым заканчивались скобы, был немного сдвинут. Не то, чтобы открыт, но всё-таки Мирон почувствовал струю свежего холодного воздуха. Это придало сил и уверенности, так что пара минут – и вот она, свобода. Попахивающая мочой и мусорными бачками, но свобода.

Люк находился в какой-то подворотне, в чудом уцелевшей арке старинного проезда. В Москве частенько соседствовали такие вещи. Суперэргономичные дома-роботы, а рядом – зассанные кирпичные пятиэтажки. Это называлось "сохранить наследие старинных Московских двориков".

Камеры в них никогда не работали, полицейские не заглядывали, и даже дроны облетали стороной – анонимусы свято следили за тем, чтобы в программах ищеек были "слепые зоны".

На самом деле, законы об охране исторической недвижимости в тесной сцепке с запутанными правами на землю не давали возможности снести эти халупы – чем и пользовались разнообразные теневые личности, обделывая свои делишки.

В пятиэтажках давно никто не жил.

Кое-как сдвинув тяжеленный диск люка обратно, Мирон затравленно огляделся. Снег кончился и в воздухе повисла хрусткая тишина, которая бывает перед рассветом. При каждом вдохе ноздри слипались, а когда воздух всё-таки проходил, лёгкие обжигало холодом.

Надо было заказывать пуховик, а не выпендрежную кожу, – пожалел он, просовывая руки карманы и делая несколько пробных шагов.

Не подумал. Отвык. Забыл, что на улице бывает так холодно.

А ведь я собирался избавиться от одежды... – сейчас эта мысль выглядела дико. Самоубийственно. Но он выбрал сторону. Оставив карточки в комнате под стадионом, он дал понять, что не собирается играть по их правилам. Так что раздеваться придется – иначе его жизнь не продлится и получаса.

Нужно выбраться на людную улицу...

Он шел, ориентируясь на шелест покрышек по асфальту и негромкий гул, который издаёт толпа, даже когда она безмолвна. Дыхание сотен глоток, шелест сотен курток, шарканье сотен ног... Толпа безлика. Она не интересуется никем, кроме себя и ни на что не обращает внимания.

Где-то там, в перекрестье старинных улиц стоит дом, в котором живёт его друг. Точнее, бывший друг, они не виделись со времен распада команды. Он думал, что Чебурашка, если он еще жив, если его не повинтили копы или не случилась ещё какая-нибудь хрень, непременно поможет отыскать Уммона.

Тем не менее, Мирон замедлил шаги. Да, на проспекте людно и безопасно. Там светят фонари, патрулируют копы – гуляй, хоть до утра, даже если ты девочка в бантиках, с учебником по квантовой физике в руках... Но есть и другая сторона: всё, как на ладони. Вездесущие камеры фиксируют каждый шаг. Стоит ему попасть на одну из них – и Технозон возьмёт его тёпленьким. Не особенно при этом напрягаясь.

В подворотнях, конечно же, стрёмно. Можно нарваться на торчка под "Хохотунчиком", на гопников – ловцов зазевавшихся гуляк... Но если вести себя тихо, не выходить на открытые места и вообще не отсвечивать, можно пройти незамеченным.

– Эй, урка, дай закурить.

Голос был сиплым и чуть дрожащим – собачонка на тонких лапках, а не голос.

Повернувшись к источнику звука, Мирон понял, что обречен. Не гопники, нет. Гораздо хуже. Скрещенные скальпели под черепами, глубокие капюшоны, заточки, впаянные в подошвы ботинок... Хирурги. Банда, промышляющая органами. Один – здоровенный, метра два, и столько же в плечах. Второй поменьше, движения быстрые, как у змеи. Третий – тот самый Табаки с треснувшим голосом. Шестерка. Его дело – зацепить жертву, а потом постоять на стрёме. А может и нет. Может он – самый опасный. Комплекс Наполеона...

– Не курю.

Он не понял, как вырвались эти слова. Ведь в голове он лихорадочно прокручивал варианты "может, договоримся", и "пощадите, люди добрые"...

– Раздевайся, – самый крупный подошел вплотную, склонился, почти обнюхивая макушку Мирона и осклабился. На лице – дебилоидная непоколебимость. – Курточка у тебя ничего. Не хотелось бы почикать.

В руке громилы сверкнул электроскальпель. Лезвие вибрирует так быстро, что почти невидимо.

– Хорошо.

Мирон расстегивает магнитку на куртке, медленно, делая вид, что запутался в рукавах, стаскивает с себя, а затем накидывает на голову громиле. Тут же бьёт по коленной чашечке – от души, всей подошвой высокого берца, нагибается – над головой стремительно проносится синее лезвие – и бьёт по второй коленке громилы. Тот валится в снег.

Мирон уже поднял ногу, чтобы со всей силы пнуть его в морду, по приплюснутому, с вывернутыми ноздрями носу, но почувствовал движение сзади и отпрыгнул.

Второй его всё-таки достал. Нож – слава богу, не скальпель, – пропорол куртку и скользнул по рёбрам, сняв тонкую полоску кожи. Мирон вскрикнул от неожиданной боли, извернулся, как кошка, и бросил в лицо тощему горсть снега. Снег был твёрдый, почти лёд, а Мирон еще и хорошенько сжал его, так что по лицу тощего потекла кровь – снежок попал в нос.

Мелкого не было видно, и пока толстяк приходил в себя и пытался ползти, Мирон сосредоточился на тощем.

Рефлексы Кровавого Точилы, Божественного Диомеда, взяли управление на себя.

Где-то далеко, на краю сознания, Мирон поздравил себя за то, что не поскупился в своё время на продвинутую Ванну. Они тогда только входили в моду и биогель, вместо привычных тродов, воспринимался с недоверием. Зато он поддерживал тело в прекрасной форме: никакого лишнего жира, гармонично развитая мускулатура и полный набор витаминов.

Тощий хорошо владел ножом. Не виртуозно, но выше среднего. Стальное лезвие мелькало в бледных пальцах, как юркая рыбка, отвлекая взгляд, запутывая, не давая сосредоточиться.

Мирон вспомнил, как отчаянно, самозабвенно дрался на крышах высоток, пахнущих нагретой смолой и старыми окурками. Тогда ему было пятнадцать...

Всегда смотри в глаза, а не на руки. Руки могут обмануть, но глаза всегда скажут, когда противник соберется ударить.

В те времена все уважающие себя пацаны состояли в бандах. По-другому было нельзя, по-другому было не выжить. Или они так думали.

В глазах тощего мелькнуло то самое выражение: вот... Сейчас! Мирон прыгнул. Поймал его за руку и они вместе повалились в снег. Обмотав ноги тощего своими, он принялся что есть сил колотить его рукой о мёрзлую землю. Нож выпал и отлетел куда-то под стену. Тощий завизжал, попытался вырваться и тогда Мирон со всей силы долбанул его лбом в лицо. Раздался хруст. Тощий обмяк.

На секунду Мирона захлестнула дикая радость, но затем дыхание перехватило. В горле застрял крик.

Он убил... Он убил этого недоумка, чёрт его дери.

Ногу обожгло холодом. Мирон совсем забыл про толстяка, а тот, подобравшись на своих культях, пытался отпилить ему ногу скальпелем. Размахнувшись свободной ногой, он пнул толстяка по руке – та крепко, словно наручником, обхватила щиколотку.

Дебилоид заворчал, как собака, но ногу не выпустил. Мирон пнул еще раз. Толстяк дернул рукой и подтащил его к себе. А затем размахнулся и всадил скальпель в мышцу бедра.

Мирон заорал. Потом подтянул свободную ногу и еще раз опустил её на руку толстяка. На этот раз никакого хруста не было, но пальцы, похожие на мускулистые сосиски, разжались. Кроме того, вторая рука, державшая скальпель, тоже обмякла. Скальпель так и остался в его ноге...

Посмотрев вниз, на толстяка, Мирон окаменел.

На корточках, вытирая об одежду толстяка нож, сидел самый мелкий. Нож тот самый, что был у тощего, – вяло отметил он.

Незаметным движением убрав его с глаз, мелкий посмотрел на Мирона и улыбнулся. Зубы у него были ровные, белые, будто сделанные из снега.

– Мы можем договориться, – сказал он тем же надтреснутым голосом маленькой собачонки. – Я хочу себе их тела, а что хочешь ты?

– Чего? – тупо спросил Мирон. Скальпель был таким острым, что не причинял боли, тем не менее, он боялся пошевелиться или даже дотронуться до рукоятки. Одно неловкое движение – и фонтан артериальной крови не заткнуть.

– Сначала на нас троих было одно тело, – терпеливо объяснил мелкий. И многозначительно посмотрел на Мирона. – Теперь – два. На меня одного, – он посмотрел поочередно на толстяка – на горле дебилоида расцвела широкая, истекающая кровью улыбка, затем на тощего.

Прагматичность улиц. Не раззевай хлебало и довольствуйся тем, что подкидывает судьба.

– Согласен, – кивнул Мирон. – Только я возьму еще одежду. Вот его, – он показал подбородком на тощего.

Тот, похоже, был всё-таки жив – в окровавленной ноздре то надувался то опадал прозрачный пузырь. Но Мирон задавил в себе чувство жалости. Ему просто повезло. Могло ведь повернуться и так, что это его выпотрошенное тело сейчас волокли бы к ближайшему мусорному баку...

– Помочь вынуть инструмент? – спросил мелкий.

Мирону не хотелось, чтобы тот подходил. Чёрт, да ему не хотелось оставаться с ним на одной улице! Но выбора нет. Сам он может сделать что-то не то.

– Да, пожалуйста.

Одним текучим движением мелкий оказался у его ноги. Твёрдыми пальцами ощупал мышцы вокруг скальпеля, чему-то кивнул, и взявшись за рукоять, потянул.

У Мирона перехватило дыхание.

– Всё в порядке, – сказал мелкий. – Ничего важного не задето.

– Спасибо.

И тут же навалилась слабость. Стало жарко, в глазах потемнело и в этой темноте закружились яркие звёздочки. Он стал падать в какой-то колодец. Стенки были выложены камнем, в стыках которых рос ярко-зеленый мох...

– Эй! – хлопок по щеке был словно тупой тычок. – Не спать!

Мирон пришел в себя и сел, привалившись к стене. Джинсы вымокли насквозь. Сзади – от снега, спереди – от крови...

– Ты мог бы меня убить, пока я в отключке, – сказал он наблюдая, как мелкий сноровисто втаскивает толстяка себе на плечи. Он был похож на муравья, захомутавшего шершня.

– Нет, ты дурак? – пропыхтел мелкий. – Время...

Ничего больше не сказав, он поволок толстяка куда-то в тёмный проезд. Ноги в растоптанных сапогах оставляли в снегу две глубокие борозды.

Ну конечно... – думал Мирон, поднимаясь и прыгая на одной ноге к телу тощего. – Толстяк или умер, или при смерти – поэтому его надо оттащить первым. Тощий еще жив, значит, может и подождать. Я же – величина непредсказуемая...

Снимая с тощего одежду – джинсы, толстовку, тёплую зимнюю куртку и кроссовки, он вновь представлял функции.

Странно, что не кровь и смерть выбили его из колеи. Наверное, сказался многолетний опыт хоть и виртуальных, но всё же предельно реалистичных боёв под стенами Трои.

Зато раздеть покойника – или почти покойника – а затем натянуть его не успевшую остыть одежду... Несмотря на функции, его вырвало. Как только кожи коснулась чуть шершавая ткань толстовки, а в ноздри проник чужой едкий запах, он перегнулся пополам и выблевал в снег остатки гостиничного сэндвича. Это при первых спазмах. Потом шла только желчь.

Сутулясь, натянув капюшон до самого носа, он вышел на проспект. Лучше сдаться копам, чем еще раз пережить такое. Ебись оно всё конём.

Временами он сомневался, что находится здесь. Временами казалось, что он лежит дома, в своей Ванне, а это – новая, усовершенствованная многопользовательская игра...

Только вот нога почему-то болит, как ненормальная.

Мирон перевязал рану оторванной от собственной майки полосой, и при ходьбе она больно врезалась в мышцы и всё время норовила сползти.

Яркий свет фонарей, спрятанные под масками из нанопоры лица – надо и ему раздобыть такую – Мирон бездумно шел, приближаясь к Арбату. Повязка всё-таки сползла и рана открылась, но он решил не останавливаться. К чёрту всё.

К чёрту этого злоебучего Платона с его вытребеньками, к чёрту Технозон, к чёрту мамашу-алкоголичку... Он должен подумать о себе.

– Господин Орловский?

Шорох шин по асфальту звучал беспрерывно, он к нему привык и перестал обращать внимания, и когда один из мобилей остановился рядом, даже не повернул головы. Не понял, что обращаются к нему.

Мобиль был большой – не стандартное такси, а лимузин. Такие обычно заказывают подвыпившие компании. В глубине угадывалось одна, две, три фигуры...