Текст книги "Иван Федоров"

Автор книги: Татьяна Муравьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Однако, казалось бы, просто и ясно рассказывая о начале работы типографии, Иван Федоров задал исследователям еще одну задачу. Дело в том, что в указанной им дате содержится противоречие. «61, осмыя тысящи» представляет собой время от Сотворения мира и означает 1553 год. А «30-е лето государства» Ивана Грозного (ставшего великим князем в 1533 году) соответствует 1563 году. Первым побуждением исследователей было объяснить это противоречие арифметической ошибкой или опечаткой. Такой точки зрения в XIX веке придерживался архимандрит Леонид, а в XX – крупнейшая советская исследовательница А. С. Зёрнова и некоторые другие. Но затем было высказано предположение, что в тексте указаны две разные даты – мастеров начали изыскивать в 1553 году, а Печатный двор был построен десять лет спустя. Таким образом, загадка превращалась в еще одно ценное сведение: Иван Федоров сообщал точную дату начала работы Анонимной типографии. Хотя обе даты написаны через запятую, а после них стоит точка, большинство исследователей сочли возможным пренебречь этим обстоятельством, поскольку в то время еще не были строго установлены правила пунктуации, и точка могла быть использована в качестве запятой.

Однако ряд исследователей – А. И. Некрасов, А. С. Орлов, А. А. Сидоров, Е. Л. Немировский – высказали совершенно другой взгляд на проблему, сопоставив противоречие в тексте с исторической обстановкой, в которой началось печатание «Апостола». 1564 год. Сильвестр в опале и в ссылке, Анонимная типография доживает последние дни. Немировский пишет: «Вместо опечатки следует говорить об умышленно тёмной редакции текста, относящегося к началу книгопечатания в Москве. У Ивана Федорова были веские основания не упоминать о первой московской типографии, вместе с тем он оказался достаточно мужественным человеком, чтобы сказать о своих предшественниках, правда, в завуалированной форме».

Заканчивается послесловие кратким сообщением о датах начала и завершения печатания «Апостола»: «И первее начаша печатати сия святыя книги Деяния апостольска и послания соборная и святого апостола Павла послания в лето 7070 первое, априля в 19 день на память преподобного отца Иоанна Палеврета… Совершени же быша в лето 7070 второе марта в 1 день при архиепископе Афанасии митрополите всея Росия в первое лето святительства его».

Примечательно, что сам Иван Федоров никогда не называл себя первопечатником. «Первее начаша печатати сия святыя книги» означает, что он впервые напечатал именно эту книгу. Действительно, «Апостола» среди изданий Анонимной типографии не было. Хотя можно считать доказанным, что в создании анонимных книг главенствующую роль сыграли именно его талант, мастерство и опыт, сам он считал себя таким же обычным тружеником, как и его товарищи.

Первопечатником называем его мы – благодарные потомки.

ОТЪЕЗД ИЗ МОСКВЫ

Возъярился царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси на все православное христианство.

Пискаревский летописец

Второй книгой, напечатанной на Московском печатном дворе, стал Часовник, вышедший в свет 29 сентября 1565 года. Часовник (Часослов) – богослужебная книга, содержащая тексты богослужений, совершаемых в определенное время суток. Но с давних времен Часовники использовались не только в церкви во время богослужения, их охотно читали дома, по Часовникам дети обучались грамоте. Потребность в этой книге была столь велика, что еще до выхода первого издания Иван Федоров начал печатать второе, вышедшее 29 октября того же года.

Вероятно, в это время первопечатник овдовел и сложил с себя дьяконский сан. По церковным правилам овдовевший священник или дьякон должен был отказаться от сана или постричься в монахи, хотя в XVI веке это правило соблюдалось не особенно строго. Так или иначе, в дальнейшем Иван Федоров во всех документах именуется уже не дьяконом, а печатником, типографом или друкарем.

Печатный двор исправно работал, но над Москвой и над всей Россией уже сгущались черные тучи.

В начале декабря 1564 года Иван Грозный неожиданно поднялся и со всей семьей уехал в свое подмосковное село Коломенское. Царя сопровождали его новая жена, черкесская княжна Мария Темрюковна, дети и немногие «служилые люди». Летописец отмечает, что это не был обычный выезд в подмосковную усадьбу: «Подъем же его не тако был, яко же прежде того езживал <…>, и платье и деньги и всю свою казну повелел взяти с собою». Несмотря на зимнюю пору, погода была необыкновенно теплой: целыми днями шли проливные дожди, реки вскрылись, дороги стали непроезжими. Царь две недели провел в Коломенском «для непогодия и беспуты», а затем отправился за сто с лишним верст от Москвы – в Александрову слободу. Месяц спустя в Москву пришла грамота, в которой царь перечислял обиды, якобы нанесенные ему боярами и духовенством, и далее объявлял: «Вследствие чего, не хотя терпеть ваших измен, мы от великой жалости сердца оставили Государство и поехали, куда Бог укажет нам путь».

Царская грамота повергла москвичей в ужас. По словам Карамзина: «Безначалие казалось всем еще страшнее тиранства». Москвичи снарядили депутацию в Александрову слободу, чтобы умолить царя вернуться на царство. Иван Грозный милостиво согласился, но выставил условие: «учинити ему в своем государстве опричнину». Царским указом страна была разделена на две части – земщину и опричнину, и в то время, когда на Печатном дворе печатался Часовник, по Москве уже гуляли опричники – начиналась страшная и бессмысленная война царя против собственного народа.

Опричнина была создана в январе 1565 года. Ее название образовано от слова «опричь» – «кроме». В опричнину входили земли и учреждения, находившиеся не в государственном («земском»), а в личном владении царя. Хотя царь заверил москвичей, что его гнев направлен лишь на изменников, невиновным же нечего опасаться, очень скоро, как писал Карамзин, стало ясно, что «Иоанн предает всю Россию в жертву своим опричным». Отличительным знаком опричников стали привязанные к седлам собачья голова и метла, символизирующие «выгрызание» и «выметание» измены. Пользуясь своим исключительным положением, опричники чинили всевозможные насилия над «земством» – и оставались безнаказанными. В народе опричников с горьким юмором прозвали «кромешниками» [7]7
  Прозвище основано на игре слов: «опричь», как уже было сказано, означает «кроме», что созвучно словосочетанию «тьма кромешная», то есть преисподняя.


[Закрыть].

В опричнину царь набирал молодых людей из числа «детей боярских», отличавшихся «удальством» и беспринципностью. Встречались среди опричников и иностранные авантюристы.

Москвичи – от знатнейшего боярина до последнего бедняка-ремесленника жили в постоянном страхе, ежедневно и ежечасно опасались за свою свободу и жизнь. Из уст в уста передавались известия о страшных расправах, учиняемых без суда и следствия по приказу царя, а то и лично им самим, над ни в чем не повинными людьми.

Выход в свет Часовника – последнее документально подтвержденное событие московской жизни первопечатника. Следующее упоминание о нем появилось лишь два с половиной года спустя – 8 июля 1568 года. В тот день Иван Федоров и Петр Мстиславец начали печатать новую книгу – Учительное Евангелие. Но это событие произошло уже не в Москве, а в небольшом городке Заблудове, в Великом княжестве Литовском.

О том, что заставило первопечатника покинуть родину и погнало в чужие края, можно только догадываться. Несомненно, Ивану Федорову пришлось пережить нелегкое время, сделать непростой выбор. Сам Иван Федоров глухо и туманно писал о начавшихся против него гонениях «от многих начальников, и священноначальников, и учителей, которые зависти ради на нас многие ереси умышляли, хотяче благое во зло преврати™ и Божие дело вконец погубити <…> Сии нас от земли и отечества и от рода нашего изгна и в иные страны незнаемые пресели».

О том, чья злая воля вмешалась в жизнь первопечатника в период с 29 октября 1565 года по 8 июля 1568 года, существует несколько гипотез, ни одна из которых не может считаться единственно верной. Долгое время бытовало мнение, что противниками Ивана Федорова были переписчики книг, видевшие в книгопечатании конец своего ремесла. Однако маловероятно, что их недовольство могло поколебать дело, находившееся под покровительством самого государя.

В начале XIX века известный библиограф Василий Степанович Сопиков предположил, что над первопечатником нависло одно из самых страшных в то время обвинений – обвинение в ереси. В. С. Сопиков пишет, что церковные власти почитали печатные книги «диавольским наваждением», поэтому «отправлять по ним божественную службу казалось тогда делом богопротивным». Но этой гипотезе противоречит то, что возникновению печатного дела активно способствовал высший иерарх – митрополит Макарий.

E. Л. Немировский видит причины отъезда Ивана Федорова в исторических событиях, происходивших тогда в Москве и во всей России. Начатый Иваном Грозным террор коснулся и ближайшего окружения Ивана Федорова. Митрополит Афанасий – преемник Макария, так же как и он, покровительствовавший книгопечатанию, хорошо знавший Сильвестра и Ивана Федорова, не имея возможности повлиять на творящиеся бесчинства, тяжко заболел и в мае 1566 года добровольно ушел с митрополичьего престола. Поп Амос, под началом которого служил Иван Федоров в храме Николы Гостунского, был казнен по царскому приказу. Иван Грозный своей рукой вычеркнул его имя из Лицевого летописного свода, где рассказывалось о крещении царевича Едигера Магмета.

Приблизительно в это же время была сожжена типография Сильвестра. В литературе об Иване Федорове часто встречается упоминание о том, что недоброжелатели первопечатника сожгли Печатный двор. Впервые об этом сообщил Джильс Флетчер – английский посол, побывавший в Москве в 1588 году. Но если бы сгорел действительно Печатный двор, то погибло бы все типографское оборудование. Однако и шрифты, и гравировальные доски, созданные Иваном Федоровым, еще долгое время использовались и им самим, и его преемниками. По мнению современных исследователей, иностранец, плохо знакомый с московскими делами, перепутал Печатный двор с типографией Сильвестра. Позже очевидец писал, что на месте Сильвестрова дома – «Избы у Благовещенья» «ныне полое место межу палат».

Всем известная близость первопечатника к опальному Сильвестру делала его положение угрожающим. Возможно, отъезд Ивана Федорова из Москвы был бегством ради спасения жизни. Однако такому предположению противоречит свобода, с которой Иван Федоров пересек границу России. Известно, как быстро и безжалостно расправлялся царь со всеми, вызывавшими у него хоть малейшее подозрение. Беглеца задержали бы еще у Московской заставы, тем более что первопечатник уезжал не один, а с Петром Мстиславцем, с малолетним сыном Иваном и увозил с собой значительную часть типографского оборудования.

Это породило еще одну гипотезу, будто бы первопечатник уехал с ведома или даже по поручению Ивана Грозного, чтобы при помощи книгопечатания укреплять и поддерживать православную веру в Великом княжестве Литовском. Такой гипотезы придерживался академик М. Н. Тихомиров. Но ее опровергает сам Иван Федоров, недвусмысленно называющий свой отъезд «в иные незнаемые земли» изгнанием. Кроме того, в Московской типографии, продолжавшей работать под царским покровительством и после отъезда Ивана Федорова, имя первопечатника было явно под запретом. Ученики Ивана Федорова Никифор Тарасиев и Невежа Тимофеев в послесловии к напечатанной ими Псалтыри называют стоящим у истоков «дела печатных книг» Ивана Грозного, но ни единым словом не поминают своего учителя.

Еще одна красноречивая деталь, указывающая на поспешный и вынужденный отъезд, – Иван Федоров увез с собой экземпляр «Апостола», предназначенный для поднесения Ивану Грозному. Вероятно, печатники сочли за благо не показываться лишний раз на глаза грозному царю.

ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕСТВО ЛИТОВСКОЕ

 
В той земле, во хороброй Литве…
 

Былина

Путь Ивана Федорова и его спутников лежал на юго-запад – через Вязьму и Смоленск в столицу Великого княжества Литовского – город Вильну.

Великое княжество Литовское было в то время вторым по величине после Московского царства государством Европы, оно простиралось от Балтийского до Черного моря, занимая территории, на которых сейчас располагаются Литва, Белоруссия, Украина и западные области Российской Федерации.

Для Петра Мстиславца это были родные края. Город Мстиславль, в котором он родился, оставался в какой-нибудь сотне верст в стороне от пути беглецов. Петр с душевным умилением видел знакомые с детства пейзажи, вслушивался в местную речь. Речь эта была понятна не только Мстиславцу, но и Ивану Федорову: большинство жителей Великого княжества Литовского говорили по-русски, хотя местный говор несколько и отличался от московского.

Объяснялось это просто. Во времена Ивана Федорова бóльшую часть территории Великого княжества Литовского составляли земли, изначально входившие в состав Древнерусского государства – Киевской Руси и населенные исконно русскими людьми, сохранявшими православную веру и говорившими по-русски. Хотя именно тогда русский (вернее древнерусский) язык начал разделяться на три родственных языка – русский, белорусский и украинский – процесс этот еще не был завершен, и русские, украинцы и белорусы, жившие на территории Великого княжества Литовского, ощущали себя единым – «русьским» или «славянским» народом. Преобладание русского населения в Великом княжестве Литовском было столь велико, что русский язык стал государственным – на нем составлялись официальные документы, писались законы и летописи, и многие историки называют Великое княжество Литовское Литовско-Русским государством или Юго-Западной Русью.

Корни теснейшей культурной и этнической связи Руси и Литвы уходят в далекое прошлое.

С незапамятных времен к югу от Балтийского моря – на территории части современной Литвы и Белоруссии – обитали многочисленные литовские племена: аукштайты и жемайты (в русских летописях они названы «литва» и «жмудь»), пруссы, земиголы, ятвяги и др. Они занимались земледелием, разводили домашних животных, охотились на лесного зверя. А те, что жили на морском побережье, ловили рыбу и добывали янтарь. Древние литовцы были язычниками. Они почитали бога-громовника Перкунаса и его жену – богиню земли Жемину, богиню любви – прекрасную Милду и владыку подводного царства короля ужей Жалтиса.

На западе литовские земли граничили с Польшей, на востоке – с Русью.

Племенными союзами литовцев управляли князья. В XIII веке князь Миндовг (Миндаугас) объединил под своей властью основные литовские земли – так было положено начало Великому княжеству Литовскому. Честолюбивый Миндовг мечтал о расширении своих владений. Будучи храбрым полководцем и хитрым политиком, он обратил свои взоры на Русь. Обстоятельства сулили литовскому князю удачу: Русь переживала нелегкие времена, ее раздирали княжеские усобицы, а главное – по русским землям только что пронесся ураган Батыева нашествия. Миндовг воспользовался моментом и захватил Черную Русь – часть русских земель, лежавших в верхнем течении Немана, с городами Гродно, Новгородом, Слонимом, Несвижем, Здитовом и др. Территория Великого княжества Литовского увеличилась почти вдвое, его южная и восточная границы отодвинулись далеко вглубь русских земель. Русские князья – владельцы завоеванных территорий, сохраняя власть в своих княжествах, оказались в зависимости от великого князя Литовского.

Однако Миндовгу угрожала серьезная опасность с северо-запада – со стороны немецких рыцарей. К тому времени немецкое духовенство уже не раз предпринимало попытки обратить в христианство язычников-литовцев. Рыцари Тевтонского ордена вторглись в земли пруссов, а рыцари-меченосцы – в земли жмуди. Немецкие миссионеры силой крестили литовцев, подчиняя их своей власти и истребляя непокорных. Литовские племена стойко сопротивлялись поработителям: в битве при Сауле они нанесли рыцарям сокрушительное поражение, но враг был слишком силен, так что свобода и независимость исконного населения края находились под постоянной угрозой.

Миндовг, объединяя литовские земли, отнял власть у многих мелких князей. Обиженные князья обратились за помощью к Тевтонскому ордену и к галицко-волынскому князю Даниилу. Против Миндовга образовалась мощная коалиция. Тогда Миндовг совершил тонкий политический ход: в 1251 году он принял католичество и был коронован от имени папы римского. Это заставило орден отказаться от враждебных действий против литовцев. Затем Миндовг заключил договор с галицким князем Даниилом и выдал свою дочь замуж за его сына Шварна. В 1260 году литовское войско одержало блистательную победу при озере Дурбе, разбив объединенное войско Ливонского и Тевтонского орденов и их союзников. Миндовг отрекся от уже ненужного ему католичества и вернулся к прежней языческой вере.

В 1263 году недовольные объединительной политикой Миндовга литовские князья составили заговор, поддержанный орденом, и Миндовг был убит. Но начатое им дело продолжалось. При потомках Миндовга Великое княжество Литовское значительно окрепло и еще более расширило свои территории. Литовские князья успешно отражали натиск ордена и продолжали распространять свою власть на западнорусские, белорусские и украинские земли.

Литовский князь Гедимин основал столицу государства – город Вильну (Вильнюс). При Гедимине (1316–1341) в состав Великого княжества Литовского вошли такие древнерусские города, как Минск, Полоцк, Могилев и др. Гедимин даже стал титуловать себя «королем литовцев и русских». После того как Гедимин был убит при осаде немецкой крепости Баербург, престол унаследовали двое его сыновей – Ольгерд (1345–1377) и Кейстут (1345–1382), разделившие власть между собой. При них территория Великого княжества Литовского увеличилась за счет русских земель больше чем вдвое, в его состав вошли древняя русская столица Киев и такие исконно русские города, как Чернигов и Путивль.

Но в это время на Руси начинает возвышаться Московское княжество, превращаясь в серьезного соперника Великого княжества Литовского. Обеспокоенный Ольгерд, используя распри московских князей с Тверью, Смоленском и Новгородом, заручился поддержкой противников Москвы и вторгся в пределы Московского княжества. Трижды осаждал Ольгерд Москву. Но белокаменные кремлевские стены, возведенные Дмитрием Ивановичем (в то время еще не получившим прозвание Донского), выдержали осаду. Ольгерд был вынужден заключить с Дмитрием Ивановичем договор.

После смерти Ольгерда престол занял его сын Ягайло. Ягайло также очень беспокоило объединение русских земель вокруг Москвы.

В 1380 году русские войска под командованием московского князя Дмитрия Ивановича разбили на Куликовом поле войско правителя Золотой Орды темника Мамая. Ягайло обещал Мамаю свою помощь, но в последний момент не решился вступить в бой. Победа на Куликовом поле не только положила начало падению Золотой Орды, но и показала великому князю Литовскому, что Русь, объединившая свои силы, может дать отпор любому врагу.

Несколько лет спустя Ягайло женился на польской королевне Ядвиге и благодаря этому браку получил права на польский престол. Это определило дальнейший ход истории Великого княжества Литовского. В 1385 году Ягайло стал польским королем под именем Владислава II Ягелло, положив начало польской королевской династии Ягеллонов, и подписал Кревскую унию, согласно которой Великое княжество Литовское на вечные времена объединялось с Польским королевством, а сам Ягайло и все его подданные принимали католичество. Русские земли, входящие в состав Великого княжества Литовского, также оказывались в зависимости от польской короны.

Большинство литовцев, как и во времена Миндовга, оставались язычниками, а русское население княжества было православным.

H. М. Карамзин так описывает крещение язычников: «Чтобы сократить обряд, литовцев ставили в ряды целыми полками. Священники кропили их святою водою и давали имена христианские: в одном полку называли всех людей Петрами, в другом Павлами, в третьем Иоаннами и так далее <…> Древний огонь Перкунов угас навеки в городе Вильне, святые рощи были срублены или обращены в пепел».

Насильственно обращать в католичество своих православных подданных, среди которых были не только представители простого народа, но и потомки древнерусских князей, не уступавшие в знатности великому князю Литовскому, Ягайло не решился. Однако с утверждением католичества как государственной религии начались гонения на всех, исповедующих православие. Ягайло запретил браки между католиками и православными, православная знать была лишена права занимать высокие административные и военные должности.

Кревская уния вызвала мощный протест самых разных слоев населения Великого княжества Литовского. Возглавил недовольных племянник Ягайлы – Витовт, которого активно поддержала знать, как литовского, так и русского происхождения. Польские гарнизоны, стоявшие в литовских городах, были перебиты. Ягайло, уже ставший польским королем, пошел на уступки. В 1392 году он заключил соглашение с Витовтом и его сторонниками. По этому соглашению Великое княжество Литовское сохраняло самостоятельность, хотя и находилось в вассальной зависимости от Польского королевства. Витовт получал титул великого князя Литовского на правах наместника польского короля. Витовт, как и его предшественники, продолжал препятствовать объединению Русского государства вокруг Москвы. Он вступал в союзы с враждебными Москве удельными князьями: тверским, рязанским и пронским, вмешивался в дела Новгорода и Пскова, а в 1404 году захватил Смоленск – город, имевший важнейшее значение для России: и как один из центров торговли, и как военно-стратегический пункт. На протяжении двух лет с 1406 по 1408 год Витовт со своим войском трижды вторгался в пределы Московского княжества. В 1408 году между Витовтом и московским князем Василием I, сыном Дмитрия Донского, был заключен договор, согласно которому литовские владения достигали верховьев Оки и Можайска, так что восточная граница Великого княжества Литовского проходила по реке Угре. Чтобы этот договор стал более надежным, Витовт выдал замуж за Василия I свою дочь Софью – династия Рюриковичей породнилась с родом Гедиминовичей.

Тем временем Тевтонский орден по-прежнему угрожал Литве. Неменьшую опасность представлял он и для Польши. В 1409 году начинается «Великая война» между Тевтонским орденом, с одной стороны, Польским королевством и Великим княжеством Литовским – с другой. Тевтонский орден поддерживали Священная Римская империя и некоторые другие европейские государства. 15 июля 1410 года на территории Пруссии близ Грюнвальда произошло решительное сражение. Под знаменами Витовта собрались литовские, русские, украинские и белорусские полки. К польскому войску, которое возглавлял Ягайло, примкнуло чешское ополчение. Тевтонские рыцари были лучше вооружены и обучены, но мужество польско-литовско-русских воинов, одушевленных мыслью, что они защищают свою независимость, принесло им победу. Особенно важную роль сыграли в грюнвальдской битве три русских смоленских полка. В один из переломных моментов, когда литовские полки начали отступать, смоляне остались на поле боя и, выдержав мощную атаку неприятеля, дали возможность Витовту и Ягайлу вновь перейти в наступление. Сражение возобновилось с новой силой, к вечеру немецкие рыцари были окружены и большая их часть перебита. В бою погибли руководители ордена во главе с Великим магистром.

После смерти Витовта уния между Литвой и Польшей была разорвана. Литовская знать избрала великим князем Литовским младшего сына Ягайлы – Казимира Ягайловича, Великое княжество Литовское снова стало независимым государством.

Но в 1447 году поляки призвали Казимира на опустевший польский престол, потребовав возобновления унии. Это требование вызвало противоречивую реакцию у шляхетского сословия Великого княжества Литовского. Польским термином «шляхта» тогда именовались люди, владеющие землей. Знатные и богатые шляхтичи – литовские паны и потомки русских князей, владевшие большими земельными угодьями, составляли разряд «людей высшего стану»; знатные, но обедневшие семейства, воины, а иногда и выходцы из крестьян принадлежали к «людям низшего стану». Особое место в шляхте принадлежало наиболее крупным землевладельцам – магнатам. Магнаты принимали участие в управлении государством, составляя при великом князе особый совет – Раду, и назывались панами рады.

Магнаты, как русские, так и литовские, были противниками унии с Польшей. Попав под власть польской короны, они лишились бы своего влияния на государственные дела, а для православных эта власть означала еще и усиление католической реакции. Однако средняя и мелкая шляхта была заинтересована в унии, поскольку польский король обещал уравнять их в правах с польской шляхтой. Тем не менее магнаты на сей раз смогли воспрепятствовать возобновлению унии с Польшей.

В конце XV – начале XVI века Русь, свергнувшая татаро-монгольское иго, начала отвоевывать обратно свои земли. В 1503 году под власть московского князя перешли Брянск, Мценск, Дорогобуж – всего 25 городов и 70 волостей, что составляло почти треть территории Великого княжества Литовского. В 1514 году Россия вернула себе Смоленск. Неудачным оказалось и участие Великого княжества Литовского в Ливонской войне.

В это время вновь поднимается вопрос о польско-литовской унии. Мелкая шляхта – «люди низшего стану», на плечи которых в основном легли все тяготы неудачной войны, еще сильнее, чем прежде, оказалась заинтересованной в объединении с сильной в военном отношении Польшей. В 1562 году мелкие шляхтичи откровенно заявили, что желают унии «дабы сообща сеймовать с поляками…, пользоваться одинаковыми с ними правами и вольностями, и сообща обороняться от врагов». Но «люди высшего стану» и магнаты по-прежнему яростно противились унии. Общество раскололось на два лагеря.

Иван Федоров и Петр Мстиславец оказались в Великом княжестве Литовском в самый разгар этой борьбы. Конфликт по поводу унии имел не только политическое, но и национальное, религиозное и культурное значение. Уния предполагала ополячивание и окатоличивание русского и литовского населения. Книги должны были стать мощным оружием в этой борьбе. На новом месте московским печатникам предстояла важная и трудная миссия.

Они остановились в столице Великого княжества Литовского – городе Вильне. Как раз в это время в Вильне происходил литовский сейм, на котором присутствовал король Польский и великий князь Литовский Сигизмунд II Август. Позже в послесловии к одной из своих книг (львовскому «Апостолу») первопечатник рассказывал: «…принял нас любезно благочестивый государь Жигмонт Август король польский и великий князь литовский <…> со всеми панами рады своей». Это – еще один загадочный эпизод биографии Ивана Федорова. Трудно объяснить, почему король пожелал лично принять, да еще столь торжественно, простых мастеров-печатников. Но, так или иначе, прием состоялся, и некоторые исследователи высказывают гипотезу, что тогда же по королевскому указу Иван Федоров был приписан к шляхетскому роду Рагоза и получил право на герб, который стал его печатным знаком.