Текст книги "Следующая остановка - жизнь"

Автор книги: Татьяна Успенская-Ошанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Отец произносит новый тост.

В его голос вторгается мелодия свадебного национального танца, и все смотрят теперь на танцующих.

Но вот заиграли танго.

«Смотри на меня, Аркадий!» – просит Юля снова.

Он смотрит. И встаёт. Обходит стол, оказывается около, так близко, что она чувствует терпкий запах мужского тела.

– Пожалуйста, пойдём со мной!

– Это куда? – спрашивает отец.

Но ему никто не отвечает. Мама кладёт свою руку на руку отца.

«Пойдём» – оказалось всё сразу: и танцевать, и гулять – невесомым облаком парить – в перелесках, у реки, в полях, и просьба остаться с ним навсегда.

Об этом Аркадий сказал так:

– Никогда ничего подобного не чувствовал. Спал, спал и проснулся: всё звенит и слепит кругом. Любить буду до последнего вздоха. Выйди за меня замуж.

Аркадий и Давид Мироныч победили в дуэли с отцом. Нет ни сверлящего голоса, ни гремящего телевизора, есть тропа, по которой они с Аркадием идут вместе.

– Странно, ещё два часа назад я тебя не знал. Хотя вру: я знал, что встречу тебя. Что-то нас с тобой связывает… Глаза у тебя особенные…

– Я училась у Давида Мироныча. Ты и он… – тихо говорит она. – Он умер в моём классе…

– Странно. Те шесть часов, что мы с дедом провели с ним, изменили меня и мою жизнь. Я как бы сверху и людей, и ситуации увидел. Читать пристрастился. Когда приехал учиться в Москву, стал с ним встречаться, – повторил Аркадий ей. – Давид Мироныч руководил моим чтением, рассказывал мне о жизни писателей, читал стихи. Всё свободное время я проводил с ним. Странно, ты и он. Странно… Мы с тобой встретились.

После смерти Давида Мироныча праздника у неё больше не было.

Праздник – сейчас.

Выйдет она за Аркадия замуж, всегда будут с ней Давид Мироныч вместе с Аркадием. И колокольный звон.

Она выйдет замуж на Аркадия.

Но до «замуж» многое случилось.

Бажен шёл за ними сторожкой тенью, а лишь только Аркадий протянул руку – обнять Юлю, прыгнул, как зверь, настигший добычу, впился в её плечи жёсткими пальцами. Погасли звёзды и луна, оборвались живые звуки ночи.

– Нн-не понял, – сказал Аркадий, заикаясь, и попытался снять Баженовы руки с Юлиных плеч. – Ж-жених, что ли?

В эту минуту Бажен выпустил Юлю, развернулся к Аркадию и со всего маху ударил его ногой в пах. Аркадий согнулся.

Юля забарабанила по спине Бажена.

– Дурак, идиот, болван! – кричала она под стук в голове: «уйдёт», «исчезнет».

Но Аркадий разогнулся и сжал ходуном ходящие плечи Бажена.

– Ж-жених? – повернулся к Юле. – Имеет право?

– Брат.

– Брат?! – Аркадий отдёрнул руки от Баженовых плеч. – Имеешь право. Ты решил, обижу. Не обижу, на трон посажу, баловать буду, – говорил Аркадий Бажену ласково, как ребёнку. – Хочешь, поедем в Москву с нами? Сам увидишь. Мне как раз нужен человек. Сделаешь большие деньги.

В тёплом тихом лунном мареве откликнулось эхо: «Сделаешь большие деньги».

Плечи Бажена продолжали дёргаться.

– Ты что так расстроился? Я попросил руки у твоей сестры, я хочу жениться на Юле. Если она согласится, и родители, и ты согласитесь, завтра поедем в Загс. Как положено. Будешь и моим братом. У меня брата нет. Мне сильно не хватает брата. Тебе найдём невесту. Чем плохо, женишься на москвичке.

Бажен повернулся и пошёл. Он шёл медленно, и вспыхивала, и кривилась в лунном свете его спина – рожей знаменитого американского певца, зачем-то наляпанной на модную куртку.

– Что он так расстроился? Ты тоже подумала обо мне плохо? Не бойся меня. Моё слово – твёрдое. Без тебя жизни не будет. С тобой сверну горы. Утром, если ты согласна, приду к твоим родителям – просить твоей руки.

Она не пила вина, а мутились, падали и перекрещивались деревья перелеска, и столбы, и дома вдалеке, и облитое молоком лицо Аркадия двоилось и размывалось.

Он не поцеловал её ни разу и не обнял, а она плавилась в его тепле, как в тепле от печки, перед которой так любила сидеть долгими зимними вечерами.

И в ней снова запульсировала жизнь, как на уроках Давида Мироныча, расширилось пространство внутри, вместило в себя новые, не изведанные чувства.

Она больше не помнила о Бажене. Только бы Аркадий не исчез, шёл бы и шёл всегда рядом.

– Идём, я провожу тебя. Нам надо выспаться.

– Не хочу, – сказала она. – Давай ходить до утра, а утром поженимся.

– Слава богу, согласна! Молчишь, я уж испугался…

– Скажи, как жил Давид Мироныч в Москве? Почему ушёл из дома?

– У него были две смежные небольшие комнаты в общей квартире. Одна перегорожена книжными полками – с пола до потолка. Книг очень много. И под письменным столом – книги. С ним жили жена и её племянница. Жена очень красивая, с длинной косой. В разговоре она участвовала лишь вначале, потом ушла в другую комнату и появилась только к завтраку. Племянница встретилась нам в дверях, когда мы вошли, поздоровалась и мимо нас заспешила вниз по лестнице, больше мы её не видели. Дед с Давидом Миронычем проговорили пол ночи. Я был мальчишкой, а запомнил каждое слово. Несколько раз Давид Мироныч обращался ко мне – что читаю, с кем дружу, чем люблю заниматься. О его семейной жизни ничего не знаю – в ту ночь меня это совсем не интересовало. Не знаю, хорошо ему жилось или нет, – повторил Аркадий другими словами, – но напряжение почувствовал; уж очень быстро жена к себе ушла, уж очень ретиво племянница скакала по ступенькам.

Так Юля и думала: сбежал от женщин. А причины не важны. Толстой тоже ушёл из-за жены. Давид Мироныч сказал: «Не понимали они с женой друг друга, на всё смотрели по-разному». Вот и ответ.

– Не знаю, – повторил Аркадий. – Я больше никогда с ними не виделся. Мы с Давидом Миронычем встречались в библиотеке в двух шагах от его дома. – Аркадий осторожно коснулся пальцами её щеки, отдёрнул руку. – Ты есть, – сказал тихо. Не отрываясь, долго смотрел на неё. Наконец отвёл взгляд, заговорил озабоченно: – Мне кажется, тебе обязательно нужно отдохнуть. У нас куча дел на один день: выбрать белое платье, пойти в Загс, устроить свадьбу, купить тебе билет в Москву на завтра…

– Я не хочу домой, – повторила Юля.

Она не была капризна. Она была послушна и покорна с рождения и сама не могла понять, что с ней.

Идти домой надо. Вещи пересмотреть: что взять с собой…

– Почему не хочешь? Думаешь, ругать будут?

Глаза у Аркадия – странные: никак не оторвёшься, смотрела бы и смотрела в них.

– Вряд ли родители обидят тебя. Чего ты боишься?

Она повернулась и пошла к селу.

И в прохладном августовском вечере за ней шло его тепло.

Всё громче слышались песни и крики – свадьба ещё гуляла.

– Хочешь к ним? – спросил Аркадий, когда поравнялись с домом жениха.

Она же прошла сразу к своему, поднялась на крыльцо.

В гостиной горел свет – все лампы.

– Твои не спят. Я иду с тобой. Лучше сегодня поговорить с ними.

– Нет, сначала я сама…

Сейчас их глаза – на одном уровне, и венцом стоят над спокойным лбом пшеничные волосы, цветом похожие на мамины. И глаза – пшеничные, отражают лампочки гостиной.

– Иди первая, спроси, можно мне зайти?

– Ты все дела делаешь так?

– Как «так»?

– В ту же секунду.

– Только так. Не сделаешь сразу, не сделаешь никогда.

– Хорошо, идём.

Это не она. Она не чувствует себя, своего тела, своих тяжёлых кос на спине. Она бесплотна. Есть только его лицо, с промытыми светом глазами, пульсация внутри и колокольный звон в ушах.

Перехода с улицы в дом по крыльцу, через сени не заметила. Сразу – стол под оранжевым абажуром и облитые оранжевым светом родители.

– Здравствуйте! – голос Аркадия из-за спины. – Я пришёл просить руки вашей дочери. Я люблю её.

Отец встал.

– Два часа? – спросил насмешливо.

– Что – «два часа»?

– Любите два часа? Вы только что познакомились.

Отец шагнул к ним. Сейчас ударит! Юля подняла руки в защиту.

А Аркадий вышел из-под её защиты. Сразу замёрзла спина.

– Люблю всю жизнь. Иногда два часа – вся жизнь. Я не пью, не курю, не дерусь. У меня – бизнес. Юля станет хозяйкой моей жизни. Не обижу. Освобожу от всех забот.

– Какой бизнес? Чем занимаетесь? – спросил отец.

– Вначале очень дёшево закупали на таможне электронику из Китая и Южной Кореи: музыкальные центры и детские музыкальные игрушки, видеомагнитофоны. Создали целую сеть торговых точек. Из Турции брали тряпки, фрукты. Сильно расширились. Но мне это не нравится. Хочу наладить в России честное производство – Россия что-то сама создаёт, Россия продаёт, Россия обогащается! Уговариваю компаньонов…

– Мясо-молоко, изделия из шерсти, алкоголь, табак, фрукты, шапки из каракуля, одеяла и прочее интересуют?

Аркадий несколько удивлённо посмотрел на будущего тестя и пожал плечами.

– Интересуют.

– Какой процент пойдёт мне?

– Продаёшь дочь? – раздался тихий голос мамы.

Юля повернулась к ней, сейчас скажет маме – «Не бойся, новая жизнь не сможет разлучить нас, ты поедешь с нами, и мы всегда будем вместе!». Но между нею и мамой растеклась растерянность, что стояла в маминых глазах. Мама бежит от неё взглядом.

С мамой – разлука?! – дошло лишь сейчас.

– Я не продаю свою дочь. Я ищу способ встречаться с ней часто.

– Значит, вы разрешаете Юле выйти за меня замуж?

– Кто сказал, что я разрешаю? – закричал отец, как кричал в минуты гнева, и дым – лохмотьями повалил из его рта. – Кто сказал, что разрешаю? – повторил. – Я носил её на руках, я заплетал ей косы, сидел над ней ночами, когда она болела, научил её работать. Как я без неё? Ты подумал? Пришёл, увидел, отнял. Ты – мой враг, – распалялся отец. – Не отдам!

– Отдашь! – Мать встала, и Аркадий увидел её. Заморгал, будто ему бросили песок в глаза.

– Королева! – выдохнул он.

В льющемся до полу золотистом платье, с тугими косами вокруг головы – короной…

– Это ещё что?! – заорал отец.

Когда мама успела переодеться? На свадьбе она была в скромном строгом костюме!

Да мама раньше неё поняла, что с ней случилось, и приготовилась к встрече. Мама празднует начало её, Юлиной, новой жизни. Вот она говорит Аркадию:

– Вы выполните мою просьбу, правда? Как я поняла, вы пытаетесь заработать деньги для восстановления промышленности в России. Много работаете. Но мне очень не хочется, чтобы моя дочь стала для вас лишь работницей, как для него, – мать кивнула в сторону отца. – Пожалуйста, помогите ей поступить в институт, ей надо учиться. Пусть у неё будет профессия, пусть она проживёт свою жизнь, а не вашу. Она – ребёнок, только кончила школу. Вы должны позаботиться о ней. – Мать говорила, чётко разделяя каждое слово, как ученикам втолковывала.

– Юля готова поступить в этом году? В какой институт она хочет пойти? – спросил Аркадий.

Она же всё ещё смотрела онемело на мать – мама с нею прощается!

– Юленька, кем ты хочешь быть? – спросил Аркадий.

– Учительницей, как мама, как Давид Мироныч, – тихо отвечает Юля и подходит к маме и прижимается щекой к щеке. – Не надо, пожалуйста. Ты зря это. Мы ведь с тобой не расстаёмся, нет, правда? – шепчет она.

– Учительницей какого предмета? – спрашивает Аркадий.

– Литературы, – говорит машинально.

И с удивлением смотрит на Аркадия: мама и Аркадий – друг против друга, и она должна вот сейчас выбрать?

– У одного моего клиента дочь готовится поступать на филфак МГУ, – говорит Аркадия, – так, она два года занималась с частными учителями. Ты тоже два года готовилась?

– Нет, она не готовилась, она работала. – Мать смотрит на отца.

– Ты хочешь попробовать поступить без подготовки? – спрашивает Юлю Аркадий. – Шансов мало, но попробовать можно.

Мама и Аркадий – друг против друга.

– Нет, – говорит Юля, глядя на маму. – Я не могу подвести Давида Мироныча, я должна хорошо подготовиться.

– Я найму Юле учителей, – спешит сказать Аркадий маме. – Обещаю, сделаю всё, чтобы на будущий год она поступила!

У Юли совсем ослабли ноги. Без сил она плюхается на стул. Только сейчас осознала: она уезжает из этого дома навсегда, она расстаётся с мамой, она уходит в неизвестную жизнь.

– Когда вы хотите справить свадьбу? – спрашивает мама.

– Завтра.

– Завтра?! – снова кричит отец. – Это где видано, чтобы пороть горячку в таком деле?

– Видите ли… – Аркадий спокойно выдерживает бешеный взгляд отца. – Без Юли не уеду, мне без неё жизни нет. Точка. Сами подумайте, чего выжидать? Каких перемен? Перемен в чувствах не будет. А по-вашему что надо делать: летать туда обратно? Письма писать? Звонить по сто раз в день? Я и так ей все слова, что копил целую жизнь, каждый день буду говорить. И по одному, и все сразу. Я не бабник, не разменивался, никого у меня не было до Юли, никого не может быть. Только Юля.

– С ума сошли, замуж через несколько часов после знакомства?!

– А мы? – тихо спросила мама.

– Что «мы»? – Но отец замолчал.

– У меня есть моё свадебное платье. Стол соберу, еды хватит, всё же – своё: и мясо, и овощи! – Мама смотрит в тёмное окно, возле которого растёт не видная сейчас сирень.

– Нет! Не отдам! – Отец схватил Аркадия за борта куртки. – Ты… отнимаешь моё! Ты – вор. Я создал. Я поднял на ноги. Я заплетал ей косы, я носил её на руках. Я не спал ночами, когда она болела, – повторял он, как заигранная пластинка.

– Хватит, прекрати комедию, – остановила его мать. – Ты заставлял её работать до изнеможения, ты не давал ей читать книжки и заниматься любимой литературой, отравил самые счастливые два года в школе. Лошадь она для тебя, как и я. Полно. Ищи свой выход. Дай девочке её судьбу! – Мать горько усмехнулась. – И так неизвестно, сколько ей будет отпущено счастья. – Повернулась к Аркадию. – Выучи её, сынок, не бери грех на душу.

На Юлю она не смотрит.

– Я хозяин в доме. И я решаю, что делать! – кричит отец.

– Благословишь, уйду, как положено, по-доброму. Не благословишь, уйду без благословения.

Сказала и удивилась: она ли произнесла эти слова? Как она могла произнести их?! Она вообще неразговорчива, работает и всё. И мыслей у неё немного. О погоде подумает – дождь прибьёт клубнику, о шве, которым лучше прострочить пододеяльник… Зазвучит иной раз голос Давида Мироныча вопросом, фразой и замолкнет. Странно, словно не было Давида Мироныча в её жизни. Не человек она, трава, ягнёнок… – ничто не огорчает, ничто не беспокоит. Приглашали её мальчишки – в кино сходить, на танцы, она не хотела. Домой скорее надо, работать надо – вот и все мысли. А тут – пшеничный принц. И, как неизведанные чувства, откуда-то явились чужие слова. Не чужие. Не откуда-то. Давид Мироныч был, и ни на минуту не прекращался процесс изменения её под его воздействием. Просто процесс этот был подспудный. Появился Аркадий, и на свет выбираются произошедшие с ней изменения. С удивлением знакомится Юля с ними.

– Ты чего мелешь – «без благословения»? Порядка не знаешь. Не будет счастья без благословения. И, если прокляну, не будет счастья.

– Договорился! – охнула мама.

Но отец и сам испугался. Быстро пошёл к буфету, достал водку, разлил по рюмкам – подал Аркадию, поставил на стол себе. Достал красное домашнее вино, разлил по бокалам – подал женщинам.

– Выходи, коли так приспичило. Благословляю, – сказал сухо и залпом выпил. – Ишь, «уйду без благословения»! Ha-ко тебе, дожил. Есть тебе благословение, живи. А ты не разврати её, парень, пусть работает, работа никого ещё не губила, лень губит человека, безделье губит. Небось, сам знаешь, сколько по свету гуляет бездельников? Давай, мать, закуску, благословлять значит благословлять, а ты, зятёк, садись-ка за стол. Какими словами таких, как ты, теперь величают? Бизнесмен, новый русский? Так, что ли? «Новый русский»! А куда старых русских рассовали, по свалкам, да? Садись-ка, не чинись.

– Спасибо. Мы же выпили, а теперь я хотел бы уйти.

– Вижу, шибко деловой.

– Да нет же. Сейчас очень поздно, смотрите, Юленька без сил. Завтра ей предстоит долгий день, поспать надо.

В эту минуту вошёл Бажен. Скользнул взглядом по пустым рюмкам и бокалам, ничего не сказал, выдвинув голову вперёд, пошёл к своей комнате.

– Стой-ка, сынок, – позвал его отец. – Выпей с нами, пожелай молодым счастья, поздравь сестру-то, замуж выдаём.

Бажен остановился. Стоял набычившись, ни на кого не глядя, спиной к отцу, пока тот говорил. А на последнем слове чуть не бегом бросился к своей двери и исчез за ней.

Юля опустилась на стул.

– Вот видишь, как ты расстроила нас всех! – сказал отец.

Юля сцепила пальцы, ноги переплела, застыла в неподвижности – никакая сила не высвободит её к жизни.

– Мы ещё с ним подружимся! – Аркадий подошёл к Юле. – Ты что так побледнела? Ты что так испугалась? – Осторожно, едва касаясь, провёл пальцами по её косе. – Ложись скорее, Юленька, поспи, и все страхи уйдут со сном.

– Я хочу гулять всю ночь! – пролепетала Юля.

– Что за глупости?! – рассердился отец. – Последнюю ночь проведёшь дома. Точка. Я тебе, бизнесмен, завтра помогу обойти закон. Знаешь, небось: три месяца испытательный срок, не прошла любовь, женитесь, пожалуйста. Наше село – большое, и порядки в нашем Загсе – городские: жди три месяца! Директриса любит «Опиум». Это такие духи. Махну на рассвете в город. За «Опиум» пометит заявление тремя месяцами раньше.

– Юля, скажи, чего ты так боишься? – тревожно спрашивает Аркадий. – Замуж выходить? Или ещё причина есть? Ты как каменная стала. Скажи! Я помогу тебе!

Наконец впервые за вечер мама смотрит на Юлю, и под её взглядом Юля возвращается к жизни. Первое живое чувство – голод. Она не обедала, ждала застолья – вкусно поесть, а встретилась с Аркадием и ни к чему не притронулась. Не успела подумать о еде, а мама уже несёт ей блюдо с фруктами и тарелку с кукурузными лепёшками.

– Ты голодная, наверное, – говорит мама. – Пойду, подогрею чай. – А сама продолжает стоять и смотрит на Юлю. – Ешь, пожалуйста, доченька, а я тебе спою твою любимую «Ёлочку». Маленькая, ты не ела и не засыпала без неё.

В лесу родилась ёлочка,

В лесу она росла…

Настолько неожиданно звучит эта детская песенка, что отец и Аркадий удивлённо смотрят на маму. А Юля вдруг расслабляется – как в детстве, простая эта песенка смазывает кровоточащие раны, тушит страх.

И Юля берёт абрикос, жуёт.

Мама обрывает песню и спрашивает Аркадия, не сводящего с неё восхищённого взгляда:

– Вы не отужинаете с нами? Пожалуйста!

– Спасибо, – тихо говорит Аркадий. – Мне никто никогда не пел детских песенок. Я лучше пойду. Застолье затянется, а так Юленька перекусит и – спать. Она без сил, – повторяет он.

И осталось в гостиной всё, как было до появления здесь Аркадия. Размазанный по стене, сияющий глянцем гостеприимный буфет, приглашающий в каждую из своих потайных ниш, притворённых дверцами, пахнущих или ванилью, или бродящим мёдом. По полу – серо-песочный, с оранжевыми, розовыми, сиреневыми цветами ковёр, вытканный Юлей и матерью. Просторный стол, за которым умещалось и двенадцать человек, а сейчас сидело трое: набухший сердитой краснотой отец, выглядывающая бледным испугом из нарядного платья мама и она, Юля. Стояли торжественные, с высокими резными спинками, стулья вокруг стола. Глядели на неё с этажерки чучела зверушек и птиц – экспонаты маминых уроков. Отражал горящие огни помолвки метровый экран телевизора. Напротив телевизора – диван и два кресла. А ещё музыкальная аппаратура Бажена, которую он включал, как только предоставлялась возможность, кресло в углу, журнальный столик и торшер в нарядной юбке из бахромы – обособленное уединение: читай газеты, листай журналы. И, наконец, выделанная под кирпич, холодная сейчас печка с закрытой дверцей. По стенам – картины отца. И над всем их нарядным богатством стелется дым от незатухающей сигареты отца.

Всё как ежедневно – в течение её семнадцати лет.

Гостиная – самая жилая комната. Мама настояла на том, чтобы она не была на запоре – у всех в селе отпирается только для гостей. Настояла мама и на том, чтобы у каждого была своя комната и два душа в доме.

То состояние невесомости, что с минуты их встречи с Аркадием заставляло её плыть в воздухе, как облако в небе, исчезло с появлением Бажена – её тело саднит страхом.

– Иди, доченька, ложись. Судя по всему, у тебя завтра самый тяжёлый и самый долгий день в жизни.

– Мне нужно собрать вещи.

– Не нужно. Я сама соберу тебе сумку. Но думаю: твои вещи тебе не понадобятся, Аркадий не захочет брать что-то из прошлой жизни, купит тебе городскую одежду.

Отец стукнул со всей силы по столу.

– Ты знаешь, что это такое – отдавать дочь чужому мужику? Все мужики – пакостники. Не хочу. Нет моего согласия! – Он налил себе ещё рюмку, выпил залпом и закричал: – Ты это устроила! Твои штучки. Ученик женится! На чёрта идти к нему?

Мама усмехнулась:

– Кажется, жених не только мой ученик, но ещё и единственный сын твоего Гришани. Как бы ты не пошёл? Кроме того, там было всё село!

Отец налил ещё рюмку. Он обмяк и сидел, уронив голову на грудь.

– Давайте спать, – сказала мама. – Мы ничего не можем изменить, а выспаться нужно.

Юля встала и пошла к себе.

Ни слова не сказала ей мама против брака. Она не плачет, не просит остаться. И только сейчас Юля осознаёт то, что мама сказала ей несколько дней назад: «Беги, Юша, отсюда как можно скорее. Поступи в университет. Выбери себе хорошую профессию».

Выходит, она мамину просьбу выполняет – бежит отсюда.

Юля не смогла даже переодеться в ночную рубашку, не говоря уж о том, чтобы принять душ, так и нырнула под одеяло в трусах и лифчике. Жалость к матери протекла слезами: «Как она тут без меня?»

Они с мамой расставались только на часы занятий. Вместе работали, вместе ходили в магазин и готовили еду. Как же она без мамы?

Вот они собирают яблоки. У всех один бок – красный, другой – зелёный, словно кто раскрасил каждое по отдельности, чтобы получились одинаковые. К яблоку тянут механическую «руку» на длинной палке, поймали, хруп, отстегнули, аккуратно положили в корзину. За следующим тянется «рука».

Пять, семь корзин… а яблок в саду всё ещё много, и нужно скорее снять все, чтобы не попадали.

Один кусочек откусить… вот яблоко, совсем близко к лицу. Юля тянется к нему губами, а оно уплывает. Запах щекочет ноздри. Маленький кусочек откусить, и хлынет сок внутрь, омоет.

Между дразнящим яблоком, слепящим солнцем, небом и ею – тяжёлая туча, набухла не водой – спрессованными камнями. Валится на Юлю. И небо – следом… Почему и оно твёрдое? Не небо, это плита, придавившая её бабушку на кладбище. Рот замуровали. Нечем дышать. Не вздохнуть. Глухой голос:

– Люблю… Не отдам никому.

Вместо запаха яблок – запахи лошади, бензина, сигарет «Прима». Горячая плоть рвётся в неё – пытается пробиться через трусы.

Не хочу! Нет!

С неизвестно откуда явившейся, неимоверной силой оттолкнула горящий рот, высвободила губы, крикнула: «Мама!», ощущая натянутую с ней пуповину.

В безвоздушье острая боль в нижней губе – за крик «мама». Вкус крови.

И – яркий свет.

И бессонные глаза матери.

Цвет один – красный: лицо Бажена, его плоть, лицо мамы и кровь из губы на Юлиной ладони.

Бажен моргает слезами. Натягивает штаны.

Юля садится и пытается вдохнуть воздух. Но воздух, цедящийся в неё по капле, никак не выводит из удушья и не помогает утишить дрожь.

Мама кидается к ней, прижимает к своей груди, собой закрывая от Бажена, обхватывает обеими руками её голую спину, гладит. Руки у неё – шершавые, горячие, чуть подрагивают, в такт её дрожи.

Когда Бажен выходит, чуть стукнув дверью, мама мочит полотенце в воде из графина, смывает кровь с Юлиной губы, с ладони, помогает раздеться, надеть ночную рубашку, укладывает, укрывает одеялом и ложится рядом.

Губа больше не кровоточит, хотя сильно раздулась.

Юля жмётся к маме.

Только её мама пахнет цветами, ветром, солнцем – ни от кого никогда не исходит такой запах. Он щекочет ноздри и глаза, он проникает внутрь, расправляя придавленные Баженом грудь и живот, он прополаскивает её и выплёскивается из неё слезами.

На уроках мама любила рассказывать о растениях и животных, дома же – молчалива, как зверушка. Но она в себя вбирает вздорную энергию отца и Юлины обиды. Мама – Юлино богатство, её дом, её жизнь.

Приснилась мама. Несёт её на руках, сажает на качели между яблонями.

Ветер мотает Юлю – взад-вперёд. Яблоки, груши летают в небе. Встаёт солнце.

И просыпается Юля в его луче.

– Вставай, доченька!

Мама смотрит на неё. Чернота под глазами, бледные губы, с чуть синеватым оттенком. В руках – свёрток. Из бумаги высвобождается платье. Лёгкая ткань в складках до пола. Крылья вместо рукавов.

Секунду Юля просто любуется платьем – не понимая.

Она же сегодня выходит замуж!

«Спал, спал и проснулся…»

И она… спала, спала и проснулась.

Давид Мироныч прислал ей Аркадия.

«Состоится или не состоится жизнь…»

Осторожно Юля проводит по груди – узкое пространство, а кажется, рук не хватит, чтобы удержать возникшие в нём чувства. Аркадий знает то, что пытался объяснить ей Давид Мироныч?

«Суть не в том – что, а в том – как… – голос Давида Мироныча. – Красивые слова убьют. А вот как у Ахматовой:

Угадаешь ты её не сразу,

Жуткую и тёмную заразу,

Ту, что люди нежно называют,

От которой люди умирают.

Первый признак – странное веселье,

Словно ты пила хмельное зелье.

А потом печаль, печаль такая,

Что нельзя вздохнуть изнемогая…»

Снова льются слёзы – так много в ней сейчас незнакомого, и Так сложно оно, не разобраться. Щиплет губу.

– Мама, что со мной? Объясни! Я не хочу без тебя, поедем с нами!

Мама кладёт платье и выходит из комнаты.

Из солнечных бликов – лицо Аркадия.

Юля прижимает руки к груди и смотрит в его глаза.

– Говори, – просит она.

И он говорит: «…Ничего подобного не чувствовал… всё звенит и слепит кругом…»

Папа и мама – муж и жена. Целый день мама работает, отец командует и суетится. Что радостного есть у них?

А если и у них с Аркадием не получится радости? Значит, тоже не состоится жизнь?

Наверняка отец считает: его жизнь состоялась.

У них с Аркадием всё будет по-другому.

В доме – тихо.

Мама у неё невесомая, ходит и делает всё бесшумно, и Бажен – в неё, бесшумный. Отец же – с тяжёлой поступью: и, как в ванную идёт, и как по гостиной передвигается, слышно. Слон. Спит ещё? Ушёл?

Саднит губу.

«Не отдам никому…»

Разве может брат так любить сестру?

А если он и не брат вовсе? Совсем не похож ни на отца, ни на мать, ни на неё. Мама говорит, пошёл в деда. В деда или в кого ещё? Не их кровь. Далёкая кровь. Кто такой Бажен?

Бог создал Адама и Еву. Они родили детей. А что дальше? Как появились следующие дети? Других людей не было. Человечество родилось из любви брата и сестры… или из любви матери и сына, отца и дочери… Все люди – родственники. Бог разрешил? Разрешил кровосмешение?

Месяц назад Бажен с разгона тормозит у дома на мотоцикле.

– Садись, прокачу, – приглашает её.

– Боюсь, – говорит она, а сама с завистью смотрит на брата.

– Чего боишься? Асфальт же: ни ямки! – уговаривает её Бажен. А когда она садится позади него, приказывает: – Обхвати меня руками и крепко держись!

И они несутся.

Куртка – кожаная. Сейчас руки соскользнут, и Юлю сбросит с мотоцикла.

– Останови! – кричит она. – Не могу держаться.

Он тормозит резко. Со всего маха она утыкается головой в его тугую скользкую спину. Начинает ныть шея.

– Сунь руки в мои карманы! – говорит Бажен.

– Я хочу домой. Я боюсь.

Он послушно мчит её домой.

Сейчас на губах – та пыль, тот резкий горячий воздух осени, тот разгорячённый Бажен. Он только начал тогда бриться. К вечеру волоски повылезли, ощетинились над верхней губой, и на них – мелкие капли пота в вечернем солнце.

– Пора вставать, – голос матери. Юля открывает глаза. – Отец договорился на двенадцать. Уже почти одиннадцать. Аркадий взял билеты в Москву на девять вечера. Я в Загс не пойду, приготовлю стол. Лепёшек и пирогов уже напекла, закуски уже на блюдах, в духовке – поросята, через пару часов всё будет готово. Твоя свидетельница – Неля. Она сейчас собирает ребят, прибежит в 11.30. Пойду посмотрю, не горят ли поросята?

– Не уходи, мама, я посмотрю на тебя, я не хочу, мама, без тебя. Что со мной, мама, скажи! Щекочет смех, так бы и смеялась без остановки. И плакать хочется, начну, не остановлюсь. Видишь, ветка в окне, фотография на стене… это он смотрит… отовсюду.

Мама садится на край кровати. Губы – бледные. И зрачки – бледные. Под глазами – чернота.

– Ты плакала, мама, всю ночь?

– Конечно, он смотрит отовсюду. – Мама улыбнулась. – Может, не вовремя, не надо бы сбивать твоё настроение, но хочу дать совет: не будь рабой, не смотри снизу вверх на мужчину. Ты тоже человек, не второй сорт. Не проморгай свою жизнь. Что не нравится, говори, не живи молчком. Мужчина не будет уважать, если ты сама подставишь ему свой хребет – стегать. Опустишь голову, будет погонять. Распрямись сразу, с первой минуты.

Юля села.

– Почему же ты, мама, не распрямишься? – спросила тихо. – Почему же ты уступила? Тебя так любили ребята!

– Я не уступила. Из школы ушла не из-за отца. Захотела быть только с тобой. Я знала, мы с тобой долго вместе не будем. А я тебе была нужна. Я сама распорядилась своей жизнью. А отец делает то, что говорю я. Только говорю я наедине. Вчера не было времени разыграть пьесу по нотам, потому я и полезла на рожон при всех.

– Ты училась музыке?

– Училась. Мы жили в городе, и я параллельно занималась в обычной школе, и в музыкальной.

– Почему бросила?

– Не бросила, я закончила обе школы.

– А почему ты уехала в село?

– Полюбила. Так полюбила, что не осталось прошлой жизни, сожгла дотла.

– Стоило это делать?

Мама пожала плечами.

– Другого не полюбила бы.

– Ты не разочаровалась? – по-другому спросила Юля о том же.

– Редко бывает, когда через двадцать лет человек чувствует так же, как в первый час встречи.

– Разочаровалась. Не таким оказался, каким увиделся вначале, да?

Мама встала и пошла к двери.

– Что будем делать, если поросята сгорят?

ВТОРАЯ ГЛАВА

Бажен так и не появился до её отъезда. Она летит в Москву, и неизвестно, когда в следующий раз увидит Бажена.

В самолёте летит первый раз. Первый раз рядом чужой мужчина.

Не чужой, муж.

Аркадий сидит вполоборота к ней, робко держит её за руку.

– У нас с тобой две небольшие комнаты, кухня – небольшая, но, думаю, пока нам хватит места. – Голос его чуть рвётся. – Когда я был маленький, мы жили шесть человек в одной комнате. И вот родители получили квартиру, сразу три комнаты, нам с бабушкой выделили отдельную. А я вошёл в неё и озираюсь – где же мама с папой и другая бабушка с дедушкой лягут? Смешно. А сейчас один – в двух комнатах не умещаюсь. Да ещё на работе несколько кабинетов.

– Ты говорил, тебе нужна помощь. У меня есть профессия, в школе я получила диплом бухгалтера. Это поможет тебе?

– Ты – бухгалтер? – удивился он. – И ты хочешь помочь мне?

Кресло – глубокое, а она сидит на краешке. Она кивает Аркадию.

– Финансовым отделом в компании заведует Игорь, он – директор. На нашего бухгалтера не жалуется, но, чувствую, не всё с этой дамой благополучно. И мне она, мягко говоря, очень не нравится. Я давно хотел расстаться с ней. Как странно, ты – бухгалтер… – Голос Аркадия вибрирует, и Юле передаётся эта вибрация.