Текст книги "Следующая остановка - жизнь"

Автор книги: Татьяна Успенская-Ошанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

К плачущей подошла пожилая круглолицая медсестра.

– Собирайся домой, зайди в кабинет к старшей, она расскажет, что делать с молоком, а может, хочешь стать донором? – говорила она скороговоркой, помогая женщине подняться и под руку ведя её из палаты. – Тебе будут платить, тут у одной нет молока.

– Представляешь, второй раз рожает и второй раз ребёнок умирает! – сказала одна из утешительниц Юле, когда несчастную увели.

– Ей бы кесарево! Наверняка что-то неправильно у неё. Я знаю, не может женщина разродиться или какая-то патология, так делают кесарево!

В эту минуту ввезли в палату детей, и Юле поднесли её дочку.

Из тугой запелёнутости – спящее личико. Тёмные, её, Юлины, ресницы, короткий нос, чуть скошенный подбородок. «Родовая травма, выправится», – сказала медсестра.

Неумелой рукой Юля выпростала из рубашки грудь, стала в рот дочки совать сосок. И, лишь та коснулась соска, схватила его, причмокнула и – потянула из груди свою еду, Юля забыла о мёртвых детях и о несчастном Генри и об Аркадии. Эту девочку она создала в себе и – родила. И теперь эта девочка целиком зависит от неё. Юля должна выкормить, вырастить её, как выкормила и вырастила её, Юлю, мама. Беспомощность, доверчивость сосущей грудь девочки… и чувство ответственности раздули Юлю до размеров космических. Это ощущение себя стало вровень с муками родов – такое же новое и такое же созидающее: она – мать. И словно её мать тоже оказалась здесь. Склонилась над ней и дочкой. Три поколения, три века жизни…

Аркадий встретил её в холе роддома. Огромный букет из роз. И – глаза. Благодарные. Смотрят на неё. А потом буквально впиваются в девочку.

– Красавица! – деловито прокомментировала медсестра, поставила сумку с Юлиными вещами на пол, взяла из рук Аркадия цветы. – А ну, мамаша, дари папаше дочку.

И Юля положила дочку в протянутые руки Аркадия.

Аркадий пальцами сжал свёрток и стоял с вытянутыми руками, удивлённо и восхищённо глядя на свою дочь.

Девочка смотрела на него.

– Вылитая! – сказала привычно медсестра. – Копия отца! Дочка родителям глаза закроет.

Она стояла и ждала.

– Поедем домой? – вернула Юля Аркадия к реальности. – У тебя есть деньги?

– В правом кармане пальто, – прошептал он. – Спасибо вам, – сказал шёпотом медсестре, продолжая неотрывно смотреть на девочку.

– Да вы прижмите её к груди-то, она ваше тепло почует! – учила медсестра.

А Юля едва стояла на ногах. Ведь она почти всю неделю лежала, и сейчас слабость кружила голову.

Аркадий вёз их медленно – наверное, со скоростью три-пять километров в час. И всю дорогу молчал. Только дома, когда разделись и Юля снова положила в его руки дочку, едва выдохнул: «Спасибо!»

Он не отходил от Юли весь вечер. Заворожено смотрел, как они с мамой разворачивали девочку, подмывали, застёгивали памперс, как девочка схватила Юлин сосок, закрыла глаза и начала, громко причмокивая время от времени, сосать.

Никто ничего не говорил, словно совершалось какое-то высшее таинство. И, когда девочка уснула, Аркадий продолжал смотреть на неё, спящую.

– Юша, клади ребёнка в кровать и давай пообедаем, а то молока будет мало.

Они очнулись.

– Ты уж, пожалуйста, теперь ешь побольше, – беспокойно сказал Аркадий.

– Жаль, у Аси уроки, она так хотела быть здесь, когда вы приедете.

– Но у тебя тоже должны быть уроки.

Мама рассмеялась:

– Меня прогнали домой. И дети, и учителя. Праздник же у нас с вами сегодня!

– Праздник, – Юля заплакала.

Она так натерпелась боли. Эта боль так переплелась с праздником. Праздник родился из острой боли.

Аркадий поднял её на руки, прижал к себе и понёс в кухню.

– Сейчас, сейчас… станет легче… я понимаю…

Он крепко держал её на руках, прижав к себе, пока мама накрывала на стол. А потом осторожно посадил на стул.

– Юша, сейчас ты поешь… и сразу станет легче, ты потеряла очень много сил.

А когда они поели под мамин рассказ о том, какая Юля была маленькая, и Юля, по настоянию мамы, выпила три чашки чая с молоком, Аркадий снова сказал:

– Спасибо тебе за дочку. – Больше ни слова выцедить не смог.

Всю эту ночь он просидел над кроваткой дочери. И, стоило ей заплакать, как он растерянно шептал:

– Юленька, что с ней? Помоги скорее.

Хоронили Генри не в России. Его тело увезли в Америку, чтобы положить рядом с родителями. И начался длительный процесс поиска убийцы. Американцы потребовали допустить их к расследованию преступления.

Прибыл детектив с помощниками и прежде всего потребовал Договор с Генри. А он куда-то подевался. Вообще из конторы исчезли все документы, касающиеся Калужского завода, кроме того, что основала этот завод фирма АРКМИТИГО. Переводчик следователя стал названивать в нотариальную контору. Оказалось, контора сгорела три недели назад, ещё до смерти Генри, вместе со всеми договорами.

Следователь был обескуражен, заподозрил неладное. Проработав несколько дней в Калуге, допросив весь персонал, вернулся в Москву и сосредоточился на делах фирмы.

К Юле пришёл домой, когда она кормила девочку.

Ася тоже попала под допрос.

– Бывал ли здесь Генри? Сколько раз? Что говорил? Как вёл себя? Кто ещё был в это время в доме? – голос переводчика-американца был враждебен.

Фоном к чмоканью новорождённой – расстроенный голос Аси и жёсткий, пристрастный – переводчика.

Юля дождалась, пока дочка уснёт, осторожно положила её в кровать и вышла к американцам.

– Я любила его, я учила его язык, чтобы говорить с ним на его языке, – сказала Юля по-английски, старательно произнося фразы, с той интонацией, с которой произносил их Игорь.

Сказать про Митяя, потного, красного, колыхающегося, или не сказать?

Генри и Митяй. Кому жить? Неточно поставлен вопрос. Одному уже не жить. Она может сделать так, что и Митяй не будет жить. А с ним и Ира, и их сын, потому что Ира, с зарплатой секретарши, и её сын не выживут, если Митяя не будет.

– У вас был роман с Генри? – спрашивает следователь.

– Нет, потому что у меня есть муж, которого я люблю. Но, если бы я не встретила мужа, я выбрала бы только Генри. Он – особый человек.

Зачем она говорит о своих чувствах к Генри? Её слова станут достоянием, добычей прессы, ибо процесс наверняка будет передаваться по всем каналам телевидения. Какая ерунда! Какое телевидение! Это в Америке, Генри говорил, каждое убийство становится достоянием гласности.

– Что же в нём особенного? – спросил следователь, чуть улыбаясь.

– Как ребёнок. Он любил людей больше себя… – Английские слова о том, какой человек Генри, послушно, под голосом Игоря и плёнок, которые он ей давал, подскакивают друг к другу сами, свободным потоком, собираются во фразы, во фразеологические сочетания – она знает их великое множество. Спасибо Игорю, она может объясняться по-английски. С Генри поговорить на его родном языке не успела – говорит в память о нём. Это ему её свечка за упокой.

– А ваш муж знал, как вы относились к Генри?

– Конечно. Он тоже любил его и уважал. Он считал Генри братом, восхищался им. Защищал его интересы. Жалел его – зачем тот отдаёт всё, что имеет, России. Мы с мужем не можем понять, кому понадобилось…

– У вас есть подозрения? Были у Генри враги? Что с вами? Почему вы так побледнели? Вы что-нибудь знаете?

– Нет! – воскликнула и уже тихо повторила: – Нет. Откуда я могу знать?! Мы с Аркадием любили его и не можем осознать его смерти. Для нас это большое горе.

– Я вижу, как вы волнуетесь. Отдохните от моих прямых вопросов. Расскажите, пожалуйста, о людях, с которыми вы работаете под одной крышей. Начнём с Шороховой Ирины. Какие у вас с ней отношения и какие у неё отношения с партнёрами? Она должна знать ситуацию.

– Отношения у нас с Ирой очень хорошие. – Юля говорит медленно, с трудом складывая простые слова. Подбирается следователь к Митяю. Одно её слово – в каком виде он появился в их офисе, и участь Митяя будет решена. Одно её слово. Но это одно слово делает сиротой его не родившегося пока сына. И Ириного сына. Одно её слово разрушает жизнь Иры. А Генри она всё равно не вернёт. – Мы с ней обедаем вместе. Ира вкусно готовит.

– О чём вы разговариваете? О погоде? – следователь улыбнулся.

Юля понимает почти каждое его слово. Роль переводчика – продублировать уже услышанное. Ещё в школе англичанка говорила ей: её будущее – иностранные языки.

– Почему о погоде? Чего о ней говорить? О тряпках говорим! – Юля вспомнила Ирин рассказ о модной юбке сезона. – О школе, о профессиях, кто кем хотел бы стать.

– И кем хотела бы стать Шорохова?

– У неё способности к дизайну, не раз она говорила, что хотела бы получить специальное образование. Но ведь нужно платить, а у её родителей нет работы, Ира кормит и их.

– На зарплату секретарши?

– Она получает ровно столько же, сколько и я.

– Но ваш муж – президент фирмы!

– Все три компаньона получают одинаково, – перевела Юля разговор с опасной темы.

Митяй кормит Иру с той минуты, как узнал о ребёнке. «Ты должна его баловать, пихай в него всё, что он потребует. Ни в чём не будет отказу». Митяй завалил Иру фруктами и самыми изысканными деликатесами.

– Каковы отношения с мужчинами вашей фирмы?

– У меня или у Иры?

– И у вас, и у Иры.

– Хорошие. Мы все в хороших отношениях.

– Что вы можете сказать конкретно о партнёрах мужа?

Подбирается. Одно её слово… Нет! Не зря он затеял разговор об Ире. Ира полюбила держать руки на животе. Болтает о чём-то и говорит, что сын тоже – болтает. Может, следователь заметил? И Митяй давно как на ладони – следит за каждым Ириным движением, не даёт поднять тяжёлое, не велит уставать, суёт ей в рот фрукты. Приказывает: «Ты должна много спать».

– Хорошие ребята, – говорит Юля.

– Что вы заладили: хорошие и хорошие. Конкретно. Расскажите об обоих. Начните с Игоря.

Почему начать надо с Игоря? Чтобы усыпить её бдительность? Чтобы оставить Митяя на закуску?

Довольно скупо, тщательно подбирая слова, Юля говорит об Институте международных отношений, о том, что Игорь учил её английскому языку и работе на компьютере, о том, что он их финансовый директор, о том, как он скуп на слова и как много работает – часто сидит допоздна, когда все уже разошлись. Но ни о том, как он спас Аркадия, ни о его любви к Лене, ни о его странностях (очень любит власть) ни слова не говорит.

– У него есть женщина? – словно слышит её мысли следователь.

– Откуда же мне знать? Из таких людей, как он, подобной информации не вытащишь!

– Где он был в день убийства Генри?

Юля удивлённо смотрит на следователя:

– Понятия не имею. Я, как услышала, начала рожать, ничего не знаю. Выпала из жизни.

– По вашему мнению, он может убить человека?

– Кто, Игорь?! Нет, конечно!

А сама видит в кармане Игоря пистолет, который уже однажды стрелял – правда, защищая Аркадия.

– Сами подумайте, зачем ему убивать Генри? Ему одному, а он не женат, месячной зарплаты и прибыли – больше, чем нужно.

– Ясно. Расскажите о другом партнёре. Он – Дмитрий, но вы все зовёте его, кажется, Митяй, да?

– Да. – Юля глотает горькую слюну. Скорее начинай болтать, скорее, а то возникнет подозрение.

– Почему вы так волнуетесь? У вас есть какие-то соображения?

Генри не вернуть. Генри не оживить…

– Я его совсем не знаю. С Игорем поначалу, когда он вводил меня в курс дела, я проводила много времени и работаю под его руководством сейчас, так как он финансовый директор фирмы, а с Митяем, то есть, простите, с Дмитрием у нас нет ничего общего, только еда иногда. Мы-то с Ирой едим намного раньше мужчин.

– Но ведь именно Митяй, как вы его называете, пригласил вашего мужа в Москву.

Откуда он это знает? Кто сказал ему об этом?

Юля пожимает плечами:

– Я ведь появилась лишь в начале августа.

– Не может быть, чтобы муж не делился с вами.

Изо всех сил Юля старается изобразить на физиономии наивность и глупость:

– А зачем он будет мне это рассказывать? Я и не интересовалась никогда.

– Но вы Митяя не любите, да? Почему вы так волнуетесь?

– Да потому, что он пристаёт ко мне! Он постоянно говорит, что я должна быть его женой. Потому что он – пошлый, у него отношение к женщине… – Юля с ходу замолчала. А какое у него отношение к женщине? Он лелеет Ирин живот, он не знает, чем одарить Иру, машину ей купил. Пусть подержанная, но ведь ездит! Как ещё нужно относиться к женщине?

– Я вас понимаю… вам неприятно говорить о нём. Но всё-таки есть что-то такое, чего вы не договариваете. Что?

– Я не знаю ничего другого. Я бухгалтер и женщина. Что я могу знать другое? Мне он неприятен как мужчина…

– И неприятен как человек… верно?

– Это связано.

– Хорошо. Какие отношения у него были с Генри?

– Я видела их за одним столом в ресторане. Митяй произнёс тост за сотрудничество, за дружбу Америки и России. Иногда мы все вместе едим в конторе, – повторила она. – И тот, и другой приходили к нам в день рождения мужа. Да, мы ещё ходили к Митяю на день рождения. – Она пожала плечами. – Вот вроде и всё.

– А часто Генри приходил в офис?

– Вы были в нашем офисе и видели, что моя бухгалтерия – на отшибе. Дверь – плотная, слышен только гул голосов. У меня столько дел… я редко выхожу: поесть и в туалет. А часто они вообще собираются в кабинете Игоря и Митяя, это, как вы знаете, по другую сторону кабинета Аркадия. Тогда мне и вовсе ничего не слышно. Знаю только то, что происходит у меня в комнате, а ко мне Генри вместе с Митяем не приходят, только поодиночке.

– А Генри тоже заходил к вам?

Юля кивнула. Она смертельно устала от допроса. Потная, красная физиономия Митяя, сбитое дыхание – здесь, сейчас пыхтит Митяй, обдавая её запахами бензина и пота.

– Часто заходил к вам Генри?

– Сначала часто, пока не узнал, что я замужем.

Следователь улыбнулся.

– Ясно. А о чём вы говорили с Генри?

– О цветах.

– О каких цветах?

– О цветах, которые сажают перед своими домами в Америке. У Генри в саду много цветов.

– При чём тут цветы?

– Генри очень любил цветы. Я из села, а у нас почти ни у кого нет цветов, потому что нам не до цветов, каждая крупица земли – по назначению: чтобы семье хватило еды до осени. Мы выращиваем клубнику, малину, смородину, яблоки, груши, овощи… А в Америке сажают только цветы. Генри говорил мне: «Зачем нам растить яблони, когда на каждом углу продаются яблоки? Фрукты и всё остальное выращиваются на фермах».

– Понятно. О чём ещё вы говорили?

– О русской литературе… о Платоне Каратаеве, о Чехове… о его учительнице и моём учителе литературы. О его любви к России. Он рассказывал о том, как в детстве на кинофестивале увидел наш фильм и сразу захотел поехать в Россию. Он говорил: чувствует в себе русскую кровь.

– А у него в самом деле есть русская кровь?

– Не знаю, я не спросила.

– О чём ещё он рассказывал вам?

– Говорил, что у себя в Америке помогал бездомным, создал для них убежище, «шелтер», кажется. Я спросила, откуда у него столько денег? Он сказал: дед был крупным бизнесменом, очень любил его и завещал ему своё состояние. Да и от родителей, по-видимому, что-то осталось. Какую-то большую сумму Генри потратил на учёбу – закончил экономическое отделение университета, потом учился на инженера. Много денег, как я уже сказала, ушло на бездомных и тех, кого обижают. И решил помочь России.

Сейчас эхо голоса Генри громче того, тихого, когда Генри рассказывал ей о себе.

– Не плачьте, пожалуйста. У вас перегорит молоко.

– Все американцы такие, как Генри и вы? – сквозь слёзы улыбнулась Юля.

Следователь пожал плечами.

– Часто за вежливой фразой ничего не стоит, – сказал он.

– И у вас?

– И у меня. Просто я не люблю, когда при мне плачут.

Дочка спала, когда Юля склонилась к ней. Она смешно выпячивала губы во сне и чмокала. Ей снилось, что она сосёт.

Медсестра соврала. Ни на кого не похожа дочка, только волосы – светлые, как у Аркадия. Она родилась с волосами. Овал лица – шире, чем у неё и Аркадия, глаза – большие, но не голубые и не карие, они чуть зеленоватые, как у русалки из детской книжки.

А ведь выдала Митяя. Следователь понял, что она недоговаривает. Подозрение гирей висит на Митяе и тянет его в яму.

Зазвонил телефон:

– Юля, нам надо поговорить. Можно, я забегу к тебе?

Ира пришла через десять минут. Первые слова не «Покажи мне дочку», первые слова – «Юля, спаси!»

– Что ты так смотришь на меня? Когда к тебе обещал прийти следователь…

– Он только что ушёл.

Ира садится на диван, и её начинает трепать, как при сильной лихорадке или от случайного прикосновения с током высокого напряжения.

– Я не сказала, – спешит успокоить её Юля. – Я не сказала, в каком виде он явился в офис, не сказала, что подозреваю его…

– Ты подозреваешь его? – едва слышно спросила Ира. – Ты в самом деле подозреваешь его?

– А к чему тогда относится твоё «спаси»?

Ира никогда не была ребёнком, она всегда была такая – крепко сбитая, хотя и неполная, но какая-то тугая, упругая, с волосами из колечек, ярко красными, налитыми щеками и губами. Так и родилась – в модной одежде. И сразу, с самого начала, она была беременна – носила в себе сына Митяя. Пространство вокруг неё благоухает дорогими духами, чистотой отдраенного тела. У Иры пляшет голубая жилка на виске. Юля знает, что вся Ирина жизнь висит сейчас на паутине, в которую та неожиданно угодила: её жизнь, её родителей, их с Митяем сына, Митяя.

– Я не сказала ничего, компрометирующего Митяя. Да он меня и не спрашивал, в каком виде явился Митяй в офис. Митяй был в офисе, когда я узнала о смерти Генри и когда начала рожать, и всё.

– Спасибо, Юля, – Ира встала. – Срочно должна бежать на работу, я попросила Игоря подежурить у телефона. – Её всё ещё треплет лихорадка. – Спасибо, Юля.

– Выпей чаю. Тебе надо успокоиться. Ты сама себя выдаёшь. Ты должна быть олимпийски спокойной, чтобы не вызвать подозрений.

– Я не могу.

– Можешь. Меня спрашивали о твоих отношениях с Митяем и Игорем, я не сказала, что ты ждёшь ребёнка от Митяя, что ты почти жена.

– Правда, не сказала?

Юля кивнула.

– Как ты думаешь, а Игорь и Аркадий скажут?

– Думаю, нет. Зачем? Им нужно отвести подозрения от Митяя, иначе будет плохо всем.

– Это я понимаю. Спасибо, Юля. Как хорошо, что я зашла к тебе. – Ира порывисто обняла Юлю, быстро отстранилась. – Почему тебя так трясёт? Тебе плохо? – Ира принялась гладить Юлину спину. – Прости, что я вначале была дурой, ну когда ты пришла к нам.

И вдруг Юля закричала:

– А Генри, Ира? Ты вернёшь мне Генри? Я любила его. Он нам с Аркашей друг. Он такой особенный! – Юля выкрикивала слова Генри о любви к русским. – Ты понимаешь, он приехал помочь нам, а мы его убили. С этим можно жить? – На глазах слетали краски с Ириного лица. Опадала её фигура и скоро упругость исчезла. Сейчас Ира растает под Юлиным криком, распадётся одёжками и бижутерией. – И я покрываю убийцу. Хотя я уверена: если убийца не понесёт наказания, он может совершить новое убийство. Покрываю убийцу, – повторила она жёстко, – из-за тебя. А ты меня благодаришь за то, что я предаю Генри, что я не хочу отомстить за него, в память о нём. – Она замолчала так же внезапно, как начала кричать. В дверях стояла Ася с прижатыми к груди руками. Вид её молил: «Тише, дочку разбудишь, испугаешь! Молоко пропадёт!»

Юля подошла к Ире, и теперь она обняла распадающуюся, тающую плоть и не выпускала Иру, пока та снова не запульсировала кровью.

– Для тебя, Ира, только для тебя. Для тебя и твоего сына, – шептала она в Ирино ухо. – Для тебя.

Ася исчезла за дверью.

Ира не смогла выдавить из себя «спасибо», она лишь, как ребёнок – к матери, прижималась к Юле, вжималась в неё выдающимся вперёд животом, цеплялась руками.

А потом они с Асей пили чай. Ася подливала и подливала Юле:

– Чем больше будешь пить, тем больше будет молока.

Асин день в дождь и в бурю – солнечный. Ася всегда улыбается. Ася рассказывает об учениках, об их вопросах и сочинениях, о своих мальчишках – необходимо их загружать по горло, чтобы не было времени на глупости.

Ася не говорит об убийстве Генри. Она делится своим материнским опытом.

– Что главное в самом начале? Обеспечить ребёнку и себе спокойные ночи. Ни в коем случае нельзя ночью кормить и брать на руки. Очень важно с ребёнком много разговаривать. Рассказывайте, о чём хотите, стихи читайте, музыку включайте. Внутренняя память сохранит на всю жизнь. Со дня рождения начинается формирование личности, главное – не упустить…

– Но она же проснётся от музыки!

– Нет. Ещё крепче будет спать. А музыка благодаря сну-проводнику навсегда войдёт в неё. Конечно, сказки и музыку нужно включать и тогда, когда не спит. Моим детям помогло. А ещё со дня рождения говорите дочке, что она самая красивая, самая умная, самая добрая. Она и вырастет уверенная в себе. А то часто люди получаются зажатые, комплексующие.

Ася не вещает, Ася не учит, Ася растит её дочку.

Голос её журчит чистой водой. И Юля спрашивает:

– Как мог Митяй убить Генри?

Ася ставит чашку на стол, долго смотрит на Юлю и спрашивает:

– А вы абсолютно уверены в том, что именно Митяй убил Генри?

– А разве это не очевидно?

Ася качает головой:

– Не очевидно. Вы видели, что именно он убил? Или кто-то видел, как он шёл следом за Генри? Ну, явился в контору встрёпанный. Но он мог просто испугаться человеческой смерти, он мог увидеть мёртвого и бежать прочь.

– Тогда кто убил Генри?

– Вот так и надо ставить вопрос. Кто убил Генри? Почему убил, ясно. Но кто?

– Почему?

– Чтобы удалить его из делёжки и не отдавать ему долг, чтобы фирме, и лично Митяю, досталось больше.

– Вы же сами говорите про Митяя! – Юля растерянно смотрит на Асю. – Аркадий не мог… – лепечет она и не задаёт вопроса: откуда Ася знает, что Генри внёс большую ссуду под завод…

– Об Аркадии речи нет. Но у Аркадия два партнёра, так?

– Не думаете ли вы, что мог Игорь…

– Я не думаю… – говорит Ася.

– А знаете, да?

Ася встаёт, наливает себе и Юле чаю.

– Игорь не может! – Но в этот момент Юля видит в его руке пистолет. Да, пистолет направлен на тех, кто хочет убить её Аркадия, но он есть в руке Игоря.

– Почему вы подозреваете Игоря, Ася? Игорь любит помогать.

– Я не подозреваю никого, я против обвинения без доказательств.

Звонят в дверь. Ася идёт открывать.

– Я пришёл познакомиться с девочкой, – голос Игоря.

Девочка спит. Она крепко спит. И улыбается во сне. Её жизнь, её улыбка зависят от Игоря, от Митяя.

Что за мысли лезут в голову?

– Игорь, хотите чаю? – спрашивает Ася.

– Я очень хочу чаю. Я хочу и чего-нибудь покрепче. Мне сегодня позвонила Лена, она согласна выйти за меня замуж. – Он пристально смотрит на Юлю. Его лицо кривится в одну сторону, и словно створка двери приоткрывается в чужой дом, Игорь улыбается. А кажется, сейчас заплачет.

– Ну, слава Богу! – не очень уверенно говорит Юля.

– Ты была у неё?

– Была. И я тебя поняла: такую стоит ждать.

– Но ведь не из-за твоих же слов, что я очень хороший, решила она выйти замуж. Не полюбила же она меня! – Скорее боль, чем радость, ёжит лицо Игоря в странную маску.

– Не полюбила, – соглашается Юля. Наверное, впервые она разглядывает Игоря. Лицо и фигура – разные планеты, никак не соединённые друг с другом. Лицо – учёного и мыслителя. Тело – шкаф, застёгнутый на все пуговицы пиджака. Игорь разъехался в ширину и в глубину, и вовсе не похоже, что у него такая же грудная клетка, как у остальных людей, кажется: в нём, в глуби, спрятан компьютер.

– Я буду бегать, брошу много есть, говорят, после шести не рекомендуется. Как ты думаешь, я стану посимпатичнее, если похудею? Тогда она полюбит меня?

Игорь на Асю не смотрит, а Ася смотрит на Игоря и подкладывает ему на тарелку бутерброд за бутербродом (с сыром, с ветчиной, с икрой). Игорь Асе не нравится. Нет, это не написано на её лице, она улыбается, но, чем больше Ася хлопочет вокруг Игоря, тем очевиднее: он ей не нравится.

Юля смотрит на Асю краем глаза, как учил её Аркадий держать всё время в своём поле зрения боковые зеркала и идущие слева и справа машины.

– Спасибо, – говорит Игорь Асе, наконец, почувствовав её внимание. – Почему ты не отвечаешь мне, Юля? Сможет она когда-нибудь полюбить меня?

– Кто скажет тебе об этом? – Юля пожимает плечами. – Чем больше я живу с мужем, тем больше люблю. Но это совсем другая любовь, чем вначале, это любовь знания, когда всё в человеке видишь, когда люди становятся родными. Только тогда полностью раскрываются все чувства. Ты – умный, ты – дипломатичный.

Так не ведёт себя человек, убивший своего хорошего знакомого: Игорь поглощён только Леной, ни в лице, ни в голосе, ни в словах не поймаешь улики, самой мелкой. Нет же, не мог он убить! Он любит, а если он способен любить… Это противоречит… Чему? Как он обучал её работать на компьютере! Как занимался с ними английским! Казалось, их занятия нужны лично ему! Нет, Игорь – неэгоистичный человек, он не может убить!

– При чём тут «дипломат», «умный», любят не за что-то, тем более не за качества, подаренные природой, а просто так, часто вопреки…

– Чай остынет… – говорит Ася.

– Спасибо. Я очень благодарен вам. – Игорь только теперь смотрит на Асю, и на его лице удивление. – Кто вы?

– Ася у нас – учительница. А ещё – йог. А ещё – поэт, довольно известный, – говорит Юля. – А ещё – мать двух мальчиков. И, хотя она на много лет старше меня, она – мой друг, да, Ася?

Ася кивает.

– А мы с вами раньше встречались? – Игорь почему-то передёргивает плечами, словно в плечи ему впились осы.

– Конечно. Мы с вами сидели за одним столом и праздновали день рождения Аркадия. Вы рассказывали о путешествии в Индию, а я хотела бы побывать в Индии.

Ася улыбается Игорю, но Юлю не обманешь, Асе Игорь не нравится – она старательно разделяет слова на слоги, словно Игорь не понимает по-русски, объясняет ему, как ребёнку. Что чувствует Ася?

– А вы можете почитать мне свои стихи? Хотя бы одно? – просит Игорь. В его голосе неожиданная натянутость, настороженность.

Паутину создаст паук,

из которой не вырваться мне…

Раздаётся резкий звонок. Он перетряхивает всех троих внезапностью, Ася обрывает стихи, берёт трубку. Тут же передаёт Юле.

– Вас!

– Юлёк, – почему-то тихо говорит Митяй, – мне хотелось бы зайти к тебе в гости.

Юля смотрит на Игоря:

– Прямо сейчас?

– Через полчаса.

Их только двое – Митяй, Игорь. Кто-то из них убил Генри, а она кормит, слушает их, сидит с ними за одним столом.

Ася берёт из её руки трубку, кладёт на рычаг.

– Пожалуйста, дочитайте.

– В следующий раз, пожалуйста, – эхом откликается Ася. – Мне нужно бежать. Значит, договорились, я отпускаю вас на работу по средам и пятницам, мама – с трёх в остальные дни, так я поняла?

Юля машинально говорит «да», а потом поспешно добавляет:

– Спасибо, Ася, за помощь, за вкусный обед.

– Вы ещё его не пробовали, – улыбается Ася.

Теперь Игорь смотрит на Асю пристально, не сводя глаз, а Ася на него не смотрит.

Не уходи, Ася, – просит её Юля. – Услышь, Ася, не уходи, я не хочу остаться наедине ни с Игорем, ни с Митяем.

И, словно Ася слышит её, говорит:

– Скоро придёт мама.

– Да! – вспоминает Юля. – Скоро придёт мама.

Один из них убил, другой невиновен. Обидеть подозрением невиновного никак нельзя…

«У него алиби, – сказал Юле следователь про Игоря. – Он был на переговорах в Москве. Поставщик, солидный бизнесмен, подтвердил».

Но «поставщика» можно было купить.

Митяй тоже оказался в Москве.

Налилась молоком грудь. Прилив такой сильный, что закружилась голова. И, словно узнала об этом девочка, – заплакала.

– Ты извинишь меня? Мне нужно к дочке.

– Можно, я с тобой? Я обожаю маленьких детей. Ты же знаешь, у меня сын, Я сам пелёнки менял ему, подмывал его, купал, кормил. – Юля не говорит «да», но Игорь идёт за ней.

Улик нет. Следователь не знает. Разве не улика – то, что машина Игоря в этот день побывала в мойке, и даже шины её – чистые, а перед заводом площадка посыпана кирпичной пылью.

– Красавица! – Игорь склоняется над девочкой. И она замолкает. И улыбается Игорю. Её девочка любит «шкафы»? – Ни на тебя, ни на Аркашу не похожа. Наш сын тоже до десяти лет был ни в кого.

– А потом?

– А потом стал вылитый мама.

Юля вынимает девочку, меняет ей памперс, говорит:

– Я должна покормить.

– Вот и хорошо. Пожалуйста, не обращай на меня внимания. Я обожаю маленьких детей, – повторяет он.

Митяй тоже любит маленьких детей.

Вопрос «кто убил?» не просто поиск виноватого, это её будущее. Она не хочет, чтобы эстафета убийства пошла дальше. Ганна всё время рядом. Один раз видела её Юля, а Ганна живёт в ней живым органом. Её словом «проклинаю» обожжены внутренности. Убийство Генри – начало. На очереди – Аркадий.

Нет же! Это невозможно. Без Аркадия жизни не будет. И девочка, и она… тоже погибнут.

Ненависть, как и любовь, – живое существо. Они толкаются в ней: любовь, нежность к девочке, к Аркадию и – усеянная торчащими иглами ненависть – к Митяю, к Игорю.

– Пожалуйста, уйди… – выбрасывается ненависть наружу.

– Разве я мешаю тебе? Я же не дышу!

А если Игорь не виноват? Как же можно ненавидеть его в этом случае? Почему Асе не нравится Игорь? У Аси – интуиция.

Юля поит дочь ненавистью.

– Хорошо, если я тебя раздражаю, я уйду.

А если Игорь не убивал Генри?!

– Сиди, – покорно говорит Юля и повторяет: – Сиди.

Девочка чмокает. Временами замирает, и в тишине слышно её лёгкое дыхание.

Нельзя допускать в себе ненависть, когда кормишь своего ребёнка. Вообще нельзя ненавидеть кого-то. Это разрушает прежде всего самого человека. Нельзя думать о том, кто убил… свихнёшься. А если ни Игорь, ни Митяй не убивали?

Но у Генри в России только Калужский завод, никаких других проектов нет.

Откуда это известно? Вполне возможно, он мог начать какое-то другое производство и с какой-то другой фирмой, И выложить такие же большие деньги на первый взнос – за ту фирму.

– Доченька, прости, я задержалась на педсовете. – Мама входит лёгкой походкой, кивает Игорю, будто Игорь – привычное явление в детской комнате.

А комната эта на самом деле мамина. Когда ребёнок родился, мама предложила поселить девочку у неё в комнате. «Вы сможете приходить в любое время дня и ночи. Но ведь мы решили ночью не брать её на руки, правда? Так, почему бы ей не спать у меня? Если что серьёзное, позову. А если всё в порядке, так чего вам напрягаться? Вы же работаете?!» «Но ведь вы тоже работаете!» – сказал Аркадий. «Разве я работаю? Я наслаждаюсь и развлекаюсь. Никакого напряжения! Это же дети!»

За вечерним ужином мама часто рассказывает им о своих учениках.

Молодая поросль – Асина и мамина – поселилась в их доме. Скитания Паши, ушедшего от матери, касаются теперь её, Юли. Паша живёт то у отца, то у бабушки, то передрёмывает на вокзале или в приёмном покое какой-нибудь больницы, среди взволнованных родственников, привезших своего больного. Уроки делает на холодных и дождливых лавках города, на скамьях станций метро, но только не в доме своей матери – никакая сила не может заставить его вернуться к ней. Скандал, учинённый Асей Паше – почему он сбежал и от отца, увенчался успехом: Паша вернулся к отцу и вполне поладил с мачехой, освободив её от магазинов и рынков. Мать подала в суд на отца – отнял сына, но суд проиграла: выступления Аси, мачехи, отца и самого Паши решили дело довольно легко.