Текст книги "На восходе луны"

Автор книги: Татьяна Туринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Марина улыбнулась так спокойно и беззлобно, что просто невозможно было бы заподозрить ее в неискренности:

– Нет, Антоша, мне никто ничего не рассказывал, но я сама почувствовала, что ты вернулся другой. А может, я была другая? Я, собственно, знала о том, что все так и будет, еще до твоего отъезда в Таиланд. Просто как-то не верила, что ты сможешь отказаться от соблазна. Но я и в мыслях не имела тебя за это упрекать. Да и какое право я на это имела? Если и сама…

Антон разозлился не на шутку:

– Ложь! Все ложь! Не было у тебя никого, я это точно знаю! Ты не такая, не из тех, кто по первому зову прыгает к мужику в койку! Я точно знаю, что у тебя никого не было. У тебя до меня-то был всего один мужик, и то ты меня мурыжила больше года. Так что не ври, слышишь, не смей врать!

Марина усмехнулась:

– А, и тебе сорока на хвосте принесла? Ну-ну, почему-то я не удивлена. Конечно, без Лариски и тут не обошлось. Хорошо, Антоша, я тебе все объясню. Пока ты был в Таиланде, благодаря все той же сороке на моем горизонте нарисовался вот тот, который первый. Я его к тому моменту четыре года не видела, а встретив – не устояла. Первая любовь, чтоб ей пусто было. И знала, что больше никогда в жизни его не увижу, и все равно не могла отказать себе в удовольствии родить от него ребеночка. Может, и глупо это было, но я не жалею. Я даже представить себе не могу, что Аринки могло бы и не быть. Потому и не вышла замуж за тебя, понимаешь? Не потому, что надеялась выйти замуж за того, первого, – абсолютно нет, я с самого начала знала, что никогда не встречу его больше. Я просто не хотела тебе лгать, просто не хотела лгать, вот и все. Вот только и правды сказать не смогла, прости. Наверное, с моей стороны это было величайшей подлостью, но я не смогла тебе сказать правду, смалодушничала. Зато теперь ты все знаешь. Надеюсь, я сняла с твоей души камень. Живи спокойно, Антоша, не мучайся, что где-то без тебя страдает твое дитя. Может, где и страдает, может, даже в Таиланде, но не здесь.

За столиком повисла тяжелая тишина.

Глава 21

Марина снова и снова мысленно возвращалась к этому разговору. Зачем, ну зачем она сказала Антону правду?! Ведь, промолчи она, кто знает, как могла повернуться ее судьба? Антон мог бы развестись со своей супругой – видимо, у него там далеко не все в порядке, раз смотрел на нее с такой тоской в глазах. И он смог бы, в отличие от некоторых, стать Аришке замечательным отцом. А она так бездумно, так безжалостно врезала ему правдой-маткой по самое некуда… Зачем?! А вдруг Аришка действительно его дочь? Маловероятно, но ведь не невозможно. Вот и жила бы на этом весьма хрупком основании с Антоном как с законным мужем и отцом. Кому она нужна, эта ее правда?! Ведь за прошедшие годы он сросся с мыслью, что Аришка – его дочь, его плоть и кровь. А она взяла и так бездумно врезала по живому. Ну кто ее просил, кто за язык тянул? Кому она нужна, такая правда?! Ей самой? Да не нужна ей эта правда, она с этой правдой живет уже сто лет в обед, и что, разве легче ей живется от этой правды?! Или она, та правда, нужна была Антону? Ему прекрасно жилось все это время без нее, ему было, видимо, вполне комфортно считать себя Аришкиным отцом, тогда зачем она развеяла его иллюзию?! Правдолюбка чертова! Господи, ну почему она такая глупая?!

Аришка выстраивала на полу замки из кубиков, бормотала себе под нос что-то свое, детское. Рядом бубнил в телефонную трубку Каламухин:

– Здрааааааавствуйте! Как ваши делаааа?

Выслушав ответ, задал следующий вопрос:

– А как ваша доооочка поживает?

Опять тишина.

– А собаааачка как? Вы уже сегодня гуляяяяли? Хорошо кушает, каааакает? Это ведь очень ваааажно. Раз хорошо какает, значит, здороооова. Я, знаете, за своей Клепочкой очень тщаааательно слежу, всегда проверяю кааал. Они ведь разговаривать не умеееют, не могут пожаловаться, когда плохо себя чууувствуют. А по калу я всегдааа могу определить, как Клепочка себя чувствует.

Каламухин снова притих, выслушивая ответ невидимого собеседника. Вернее, собеседницы – по вопросу о собаке Марина догадалась, что Витольд в очередной раз звонит Погребниченкам. Да и кому еще, собственно, он мог звонить?! Разве что бухгалтерше Людмиле Прохоровне, периодически консультирующей его по вопросам отчетности перед налоговой, ведь своего штатного бухгалтера в его фирме нет. А из друзей-то у него – одни Погребниченки, да и то, похоже, только Юра, ведь с его супругой Татьяной он до сих пор на 'вы'. 'Бедная Татьяна, – пожалела Марина. – Ей-то за что такое счастье? Наверняка сейчас не знает, как отделаться от навязчивого собеседника, а тот, дурак, даже и не догадывается, что уже давным-давно перешел рамки обыкновенной вежливости и наводит скуку на окружающих своим занудством!'

Каламухин, словно услышав ее мысли, прервал 'приятную беседу' с Татьяной. Или просто посчитал, что для 'визита вежливости' достаточно обсудить, как покакала их собачка сегодняшним вечером?

– Таня, а Юра уже вернуууулся с работы?

Марина тихо вскипала. 'Господи, какой же зануда! Ну почему бы сразу не попросить к телефону Юру, зачем отрывать человека от дел, десять минут выспрашивая, что кушала и чем какала собачка?! Но ведь и Татьяна наверняка понимает, что его, кроме любимой Клёпочки, никто в мире не интересует, что он лишь изображает из себя вежливого человека, а на самом деле самый настоящий эгоист! Хоть бы раз поинтересовался Аринкиным самочувствием – в отличие от кошечек-собачек она прекрасно умеет говорить, даже букву 'р' уже выговаривает. Хоть бы раз поинтересовался, чем ребенка кормили в садике. Нет же, он ее просто не замечает. Никогда не ругает, правда, но вовсе не из лояльности, а снова-таки из одного сплошного эгоизма. И бедный Погребниченко – сейчас Тореадорович опять будет его терзать с мобильным телефоном!'

Юра Погребниченко был не столько другом, сколько приятелем Каламухина с детских лет – когда-то давно жили в одном парадном. Потом судьба их разбросала по разным районам, и приятели довольно долго не виделись. А около двух лет назад Каламухин случайно встретил Погребниченко на улице. Марина не знала наверняка, как там обстоят дела с дружбой со стороны Погребниченко, но про себя была уверена – терпит Каламухина сугубо из вежливости. Ну как еще, скажите на милость, можно терпеть такое?! Марина живет с Каламухиным год и целый год почти ежедневно слышит один и тот же разговор, практически слово в слово. Тореадорович непременно задает вопрос или о том, какую модель мобильного телефона наиболее целесообразно ему приобрести, или же о преимуществах одного мобильного оператора перед другим. Как вариант – приобретать ли ему обыкновенный пакет с возможностью пополнения счета при помощи карточки или же выгоднее подключиться на контрактной основе. Как минимум год мурыжит голову человеку одним и тем же вопросом, но никак не может решить главного: стоит ли ему вообще покупать мобильный телефон, или же он вполне может обойтись без него. Вокруг уже не осталось, наверное, ни одного человека дееспособного возраста, не охваченного мобильной связью, уже многие пенсионеры обзавелись этой необходимой вещицей, дети в школу без мобильного ни ногой, а Каламухин все еще рассуждает на тему его необходимости. И это при том, что по работе ему мобильный просто необходим! Ведь его же подчиненный, наладчик Костя, уже давным-давно ходит с мобильным, потому что иначе никуда не успеет. Сколько заказов потерял сам Каламухин только из-за того, что в нужный момент с ним не смогли связаться. Но нет! Он и по сей день еще не уверен, что ему нужен мобильный телефон, что он окупится гораздо быстрее, чем он себе представляет. И что доходы фирмы, мизерные, откровенно говоря, совершенно недостаточные для того, чтобы нормально содержать семью, только возрастут от такого приобретения. Господи, какой зануда!..

Да-а-а… Как все непросто в этом мире. Вот Антон Марине казался недостаточно серьезным человеком, недостаточно надежным. И она не приложила ни малейших усилий для того, чтобы остаться с ним. Ведь еще тогда могла бы открыть ему правду и надеяться на то, что он сделает правильный выбор. А могла бы и по сей день ее скрывать, темнить. Да какая там правда? Она ведь и сама не знает правды! Она имеет лишь уверенность, пусть на девяносто девять с половиной процентов, но это лишь ее личная уверенность в том, что не Антон является Аришкиным отцом. Но она-то – лицо заинтересованное, так, может, ее девяносто девять с половиной процентов вовсе не такая уж большая цифра? Ведь, по крайней мере, попытаться-то она могла? А вместо этого вышла замуж за абсолютно надежного, как ей казалось, Каламухина. Он-то, может, и надежный, но – Марина уже маялась беспрерывно – до чего нудный!!!

Витольд наконец закончил терзать Погребниченко и принялся за жену:

– Ну чтооо, ты меня кормить сегодня собираааешься?

Марина молча встала и покинула комнату. Прошла через гостиную, по совместительству являющуюся родительской спальней, и принялась хлопотать на кухне, разогревая ужин. Тут же следом за ней в кухню влетела Ираида Селиверстовна. По обыкновению ни слова не говоря, встала за невесткиной спиной и давай наблюдать, чем же та собирается кормить ее сыночка. Марина изо всех сил сдерживалась, чтобы не нахамить старушке, но это получалось у нее все хуже. Да, она прекрасно понимала, что старуха находится в крепчайшем маразме, но ведь с этим же как-то нужно бороться!

На запах из спальни вышел Витольд. Деловито прошел в ванную, тщательно вымыл руки, подозвал Клепочку:

– Кис-киииис, Клепочка, иди, папочка тебе куууушать даст. Иди ужинать, дорогааая! – насыпал в кошачью мисочку 'Кити-кэта', после чего с серьезным видом сел за накрытый стол. Заглянув в свою тарелку, скривился: – Марииина, ну сколько раз я тебя просил: котлетки должны быть длиииинненькие, а не круглые! Неужели так сложно запомнить – длиииинненькие, такие, какие делает мааама. Если не умеешь – попроси, чтобы она тебя научила. Это же так просто: длииииинненькие, а не круглые! Если тебе неудобно просить маму, я сааам ее попрошу, – и тут же, обернувшись к матери, стоящей тенью за его спиной, попросил: – Мама, будь любееезна, научи Марину жарить правильные котлеееты. А заодно и рыыыбу.

И, повернувшись вновь к Марине, менторским тоном произнес:

– Я ведь тебе тыыысячу раз говорил: рыбу надо жарить тааак, чтобы все косточки были мяяяягкие, чтобы Клёоопочка, не дай бог, не подавилась коооосточкой. Ну что тут сложного – на очень маленьком огне подержи ее часа два-три, да, маааама?

– Да, сынок, – с безграничной гордостью за то, что умеет правильно жарить рыбу, кивнула Ираида Селиверстовна.

Марина не в первый раз слышала эти разговоры. Сказать, что они ее раздражали, – ничего не сказать. Но сдерживалась, не спорила. Сегодня же, впервые за год, почему-то не выдержала. Так вдруг стало обидно, так пусто и горько на душе, так захотелось бросить все к чертовой матери и бежать, бежать из этого неласкового дома куда глаза глядят!

– Скажи, Витя, мои котлеты невкусные? У тебя есть претензии к их вкусовым качествам?

Каламухин невозмутимо констатировал:

– Да нееет, вкус меня вполне устраааивает, нормаааально. А вот с формой тебе еще нужно поработать, дорогааая. Запомни, Марина: котлеты должны быть длиииинненькие, как у мамы.

– А какая тебе, черт побери, разница – круглые они или длинные?! Если вкус нормальный, то какая, к черту, разница?! Вот ты сам вышел к ужину, Клепочку свою дорогую пригласил, а Аришку ты позвал? Или важно только то, кушает ли твоя Клепочка, качественно ли она какает, да? А то, сыта ли Аришка, тебя абсолютно не касается?!

Каламухин ответил невозмутимо:

– Арииина голодной не остааанется, ведь у нее есть мааать. А если я не позабочусь о Клёоопочке, о ней никто не позаботится, правда, мааама?

– Да! – с достоинством подтвердила Ираида Селиверстовна.

Марина не выдержала, психанула, впервые за год не сумев промолчать:

– А идите вы, – схватила со стола Аришкину тарелку с ужином и побежала в спальню. Хорошо, что за год маршрут был изучен досконально, как говорится, с закрытыми глазами прошла бы. Ведь глаза и на самом деле ничего не видели: одна сплошная пелена, предварявшая слезы.

Плакала, впихивая в перепуганную Аришку картофельное пюре, спеша, как бы картошка не остыла:

– Давай, детка, жуй быстрее, кушай, кушай, моя маленькая!

А слезы катились безостановочно из глаз.

Каламухин спокойно поужинал и только после этого вернулся в спальню, заявил с порога:

– Мариина, ты неправа! Ты еще очень молодааа, а потому не знаешь жизни. Вот ты только что оскорбила не только меня – это я бы еще стерпееел, но ты оскорбила мааааму. Я требую, чтобы ты немеееедленно перед нею извинилась. У меня однааа мама, и она меня вполне устрааааивает. И жена у меня тоже однааа, а потому вы с мааамой должны жить в мире и согласии. В мире и соглаааасии, ты меня поняла?

Марина посмотрела на него сквозь слезы, сказала спокойно:

– Витя, давай разведемся, а? Ничего у нас с тобой не получается. Давай разведемся.

Тореадорович возмутился:

– Нет, ну ты бы послушала сама себяяя! Я не собираюсь разводиться с тобой только из-за того, что ты не умеешь прааавильно жарить рыыыбу. А с котлееетами ты уже почти научилась управляться, осталось поработать только над фооормой. Так что брось эти глууупости, это же так просто запомнить – длииинненькие, а не круглые…

Глава 22

Ссора эта произошла в пятницу. Однако даже ради того, чтобы помириться с супругой, Витольд не стал нарушать график интимной жизни: ничего, сколько там осталось потерпеть до понедельника?..

А в субботу Марина вновь случайно столкнулась с Антоном в супермаркете. Случайно? А может, он специально поджидал ее? – отчаянно забилось Маринкино сердечко. И тут же сама себя осадила: какой там специально! Ведь со времени последней их, действительно случайной встречи прошло уже три недели, и что-то в прошедшие две субботы Марина не заметила, чтобы Антон поджидал ее где-нибудь поблизости. Да и какой смысл ему поджидать ее теперь, когда он знает правду? Нет, это просто очередная случайность, видимо, нынче он живет где-нибудь поблизости от этого супермаркета, вот и вся разгадка…

– Здравствуй, Марина. Я безумно рад тебя видеть.

– Здравствуй, Антон. Я тоже рада. Я всегда рада друзьям.

– Друзьям? – с нажимом переспросил Антон.

Марина усмехнулась, повторив свой каламбур:

– Ну не враги же мы! Надеюсь.

– Не враги, – согласился Антон. – Только я полагал, что мы с тобой больше, чем друзья.

Марина пытливо взглянула в его глаза:

– Мне казалось, в прошлый раз я тебя в этом разубедила.

Антон смущенно отвел взгляд:

– Нисколько. Вернее, поначалу да, а потом… Знаешь, Марина… – Он взял ее руку, нежно сжал пальцы. – Мне кажется, я понял тебя. Мне нелегко было смириться с тем, что Ариша…

Марина гневно остановила его взглядом, едва заметно кивнув в сторону любопытной Аришки. Антон все понял и продолжил чуть завуалированно:

– В общем, нелегко мне было принять эту новость. Не буду скрывать, много мыслей было, всяких разных, не всегда хороших… Но мне кажется, я понял. Приятного мало, конечно, но я понял почему. И, кстати, очень благодарен, что ты тогда не воспользовалась моим предложением, я имею в виду, что ты не стала меня обманывать. Конечно, было бы лучше, если б ты еще тогда сказала правду. С другой стороны, тогда я был еще слишком молод и определенно воспринял бы все совершенно иначе, так что, возможно, ты была абсолютно права. По крайней мере, я далек от мысли упрекать тебя в том, что почти пять лет мне пришлось жить с неправдой…

Марина, терпеливо слушающая его тираду, вдруг осознала, что место для душевных разговоров они выбрали совсем не подходящее, что кругом ходят люди, толкая впереди себя груженные продуктами тележки, и что они с Антоном, поставив две тележки рядом, загородили проход, и что рядом нетерпеливо переминается с ноги на ногу Аришка, ожидая, когда же они наконец пойдут к бабушке, и перебила:

– Антон, мы ведь и так уже все выяснили, зачем возвращаться к этому разговору? Да и местечко не слишком удачное для душевных излияний. Давай после говорим, хорошо? Мы же мешаем людям, и потом, – она скосила взгляд в сторону Аришки. – Мы же здесь не одни. Давай потом, ладно? Потом, Антон…

Однако Антон не согласился:

– Нет, Марина, я не уверен, что потом смогу сказать то, что хочу сказать сейчас. Ты задала мне тогда конкретный вопрос, помнишь?

Марина кивнула и стыдливо опустила голову. Почему-то ей в эту минуту было очень неловко, словно она шантажом вымогала у него что-то очень драгоценное, а теперь ее упрекнули в этом постыдном поступке.

– Я много думал, Марина, – продолжил Антон. – Поверь мне – я очень много думал. И я нашел ответ на твой вопрос. И этот ответ: 'Да'. Тогда, пять лет назад, я бы определенно ответил: 'Нет', но теперь понял: точно 'да'. Не 'если', не 'наверное', а 'да', без всяких 'наверное'. Ты понимаешь, о чем я?

Понимала ли она? Понимала ли?! Что за глупый вопрос?! Да, да, конечно, она прекрасно понимала! И еще она была безумно рада этому 'да', безумно, несказанно рада! Но ответила тихонько, глядя в сторону:

– Да, Антоша, я все понимаю.

Антон продолжил, настойчиво пытаясь поймать ее взгляд, да только Марина категорически отказывалась поднимать глаза, тщетно выискивая какое-нибудь пятнышко на полу, выложенном плитками.

– Тогда ответь мне на тот вопрос, который я задал тебе пять лет назад. Ты его помнишь?

Марина покачала головой:

– Нет. А разве ты тогда задавал вопросы?

– Ну пусть не вопрос, предложение. Ты же помнишь, зачем я тогда пришел, да?

Марина кивнула.

– Вот и ответь мне на то мое предложение. Я понимаю, теперь многое, очень многое изменилось, мы оба несвободны, а поэтому на нас с тобой лежит огромная ответственность не только за наши, но и за чужие судьбы. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Марина снова молча кивнула, по-прежнему не смея взглянуть на Антона. Тот удовлетворенно продолжил:

– Поэтому мы должны очень хорошо подумать, понимаешь? Взвесить все 'за' и 'против'. Настолько ли мы необходимы друг другу, чтобы ломать то, что имеем сегодня? Я думал над этим очень долго. Вернее, сначала я искал ответ на твой вопрос, а потом, когда нашел его, думал над тем, как теперь быть. Я уже все обдумал, именно потому и говорю сейчас с тобой. И я не хочу, чтобы ты отвечала сейчас, с бухты-барахты. Ты тоже должна хорошенько подумать. Недели будет достаточно?

Марина наконец, недоуменно посмотрела на него. Ей хотелось кричать: 'Да, да, Антошик, милый, конечно да! Зачем мне эта неделя? Я и сейчас знаю, чего я хочу, я могу ответить сию минуту, сию секунду: да, да, Антошка, милый, конечно же да!' Но постеснялась – слишком много народа было вокруг, да Аришка настойчиво дергала за руку, не понимая, какой важный момент сейчас наступил в маминой жизни:

– Ну мам, ну пойдем, мы же к бабушке шли!

Антон же понял Маринкин недоуменный взгляд иначе:

– Да, Марина, ты все правильно поняла – я говорил именно об этом. Вместе. Всегда. Хочешь ли ты этого так же сильно, как и я. Неделя. Тебе хватит недели?

Марина разочарованно кивнула. Господи, Антон, что за глупости, какая неделя? Кому она нужна, эта неделя?!

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул Антон. – Тогда в следующую субботу здесь же, в одиннадцать. Устраивает?

Марина кивнула, все еще не понимая, что происходит. В мозгу билась одна мысль: 'Неделя, еще одна неделя. Еще целая неделя с Каламухиным. Зачем, Антон?!' Аришка тянула маму за руку, ныла:

– Мама, ну пойдем к бабушке!

Антон вцепился в свою тележку, развернул ее и направился к кассе, кинув на прощание:

– Суббота, одиннадцать. Не забудь…

А Марина толкала свою тележку в глубь магазина, машинально отбирая необходимый товар с полок и отправляя его в тележку. Рядом радостно скакала Аришка:

– Ура, ура, мы идем к бабушке!..

Стоит ли говорить, что эта неделя оказалась самой длинной в Марининой жизни? К счастью, Витольд после размолвки притих хоть ненадолго со своими 'длииинненькими котлетами', пытался меньше раздражать супругу. Однако, несмотря на все его ухищрения, это ему не удавалось. Стараясь как можно меньше трогать Марину, он по полвечера разговаривал по телефону с Юрой Погребниченко, по обыкновению для начала истерзав Татьяну. Марине хотелось тишины, хотелось думать только о том, что вот еще пять дней, четыре, три дня, и она сможет наконец крикнуть Антону уверенное 'да', и тогда пошло оно все к черту, гори оно все огнем, весь этот Каламухин со своей ненормальной мамашей, ведь тогда у Марины наконец все будет хорошо. Но над ухом по-прежнему раздавалось назойливое:

– Здраааавствуйте, Таня! А как ваши делаааа?! Какала ли ваша собааачка?

И каждый вечер Марине ужасно хотелось, чтобы поскорее наступило утро. Если так уж тяжело дождаться субботы, то пусть хотя бы поскорее будет утро, чтобы она могла отправить Аришку в садик, а сама отдохнуть на работе от опротивевшего враз супруга. Он уже давно был Марине крайне неприятен, и единственное чувство, которое она испытывала последних месяцев десять-одиннадцать, с тех пор как точно поняла, что никогда не сможет привыкнуть ни к самому Витольду, ни к его маразматической мамаше, – это глубокая усталость от совместной с ним жизни. Теперь же, когда вблизи забрезжил рассвет, выносить нудного мужа стало вообще невозможно. От одного его голоса ныли зубы. Нет, лучше уж работать, вычитывать скучные тексты, не особо зацикливаясь на их содержании, лишь натренированным взглядом спотыкаясь об ошибки, а думать о своем, о сокровенном. Конечно, Антон – это совсем не Андрюша Потураев, но, может быть, это как раз огромный плюс?

Разве смог бы Потураев стать хорошим мужем и тем более отцом? Да полноте, какой из Потураева муж?! Может, отцом он и был бы неплохим, кто его знает, но мужем… Андрюша Потураев – общественное достояние, переходный вымпел, достающийся победительнице очередного этапа гонки за экзотическими ощущениями, и прикарманить, посадить его на ошейник, привязав к одной отдельно взятой юбке, – это утопия, абсолютная и категорическая утопия. Не в том даже дело, что ему не нужна Марина. Его даже теоретически нельзя было назвать чьим-либо мужем. Просто, даже обладая сверхшикарной фантазией, невозможно было бы представить реальную женщину, ради которой Андрюша добровольно согласился бы надеть воображаемый ошейник. И уж тем более этой женщиной не могла быть Марина, как бы ей этого ни хотелось.

А хотелось бы? Самой себе Марина лгать не умела. Да, безусловно. Это было ее самое сокровенное желание. Чтобы вновь объявился на ее пороге Андрюша Потураев, чтобы поздоровался буднично-возмущенно: 'Ну и добрый вечер!', потешно склонив голову: 'Виноват, каюсь! На, секи, если совесть позволит! Но вообще-то повинную голову меч не сечет'. И она бы рассмеялась, и снова все простила, и бросилась бы в его теплые объятия с радостным возгласом 'Андрюша!'… И пусть бы после этого он снова пропал на долгие годы – она бы все равно бросилась в его объятия, даже заранее зная, что это всего лишь на один раз, что уже завтра он снова предаст ее. 'Господи, ну почему я такая глупая?! Почему мне не нужен Каламухин, хоть он и принял меня с ребенком? Он, конечно, ужасный зануда и эгоист, но он ведь не предатель, как подлый Андрюша! Почему я не могу с радостным криком броситься в объятия Антона, хотя и он согласен принять меня с чужим ребенком? Да, я готова принять его предложение, и я, без всякого сомнения, его приму, но почему, почему, Господи, мне волком выть хочется оттого, что не Потураев сделал мне это предложение? Ведь он же гад, подлец, мерзавец, а я всю свою жизнь готова бросить к его ногам. Почему все в этом мире так несправедливо, Господи?!!'

Марина прекрасно осознавала, что не любит Антона. Вернее, не может любить так, как подлеца Потураева. А может, это и хорошо? Ведь вместо этого она любит его нежно, по-дружески. Она действительно испытывала к Антону очень теплые чувства, он и в самом деле был ей сейчас невероятно дорог. Раньше-то она его не ценила, зациклившись на своем Потураеве, а теперь, прожив бок о бок с Каламухиным целый год, невыносимо длинный и нудный год, начала ценить человеческие качества Антона. И это хорошо, что она не любит его так страстно, как Потураева, ведь на такой сумасшедшей, глупой и безоглядной любви ничего путного нельзя построить, тем более семью. Одно сплошное уважение, как Марина имела возможность убедиться, тоже недостаточно крепкий фундамент для построения семьи. Без малейших добрых чувств уважение к 'коллеге по семье' разрушается со скоростью звука, и вот уже всего лишь через какой-то год вместо крепкой 'ячейки общества' обнаруживаешь одни сплошные обломки кораблекрушения. А вот симбиоз нежной дружбы и уважения – это, видимо, и есть самый что ни на есть надежный фундамент для основания благополучной семьи. Да, наверняка так оно и есть. Как обычно, истина находится где-то посередине…