Текст книги "Приют одинокого слона (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Та-ак... – протянул Макс.

– Ребята, честное слово... – Вадим почувствовал себя круглым иди о том. – Я не собирался подслушивать. Оксана заняла тот душ, вот я и...

– Значит, ты все слышал, – то ли спросил, то ли констатировал факт Макс. – Это хорошо. Насколько я помню, ты тоже не хотел сюда ехать. А Ксана тебя уговорила. Может, Савченко и ей звонил?

Из душа напротив, держа в руках прозрачную косметичку с туале т ными принадлежностями, вышла Оксана.

– Что за вопли? – поинтересовалась она.

– Ксюша, на минутку, – вкрадчиво позвал ее Макс. – Скажи, пожалу й ста, еще раз, почему ты уговаривала Вадима приехать сюда?

– Вы что, совсем того? – Оксана густо покраснела. – Я, кажется, ру с ским языком сказала.

– Нет, это понятно, но не было ли еще какого-нибудь, так сказать, побудительного мотива?

– Скажи просто, тебе звонил Савченко? – перебила Лора.

Она сидела на корточках, закрыв глаза и прижавшись затылком к стене. Лицо без косметики было какого-то землистого цвета, все его че р ты неприятно заострились. Волосы спутанными прядями неряшливо свис а ли на грудь. Тонкие длинные пальцы мелко подрагивали.

Оксана молчала, опустив глаза и покусывая губу.

– Для тех, которые на бронепоезде, объясняю, – все так же, с закр ы тыми глазами, через силу сказала Лора. – Савченко позвонил мне и сказал, что я должна уговорить Макса приехать, иначе он начнет рассказывать направо и налево какую-то страшную тайну. Уж не знаю, про меня или про него. Правда, Максика уговаривать не пришлось, он и сам задумал Геныча урыть. Вот мы и думаем, может, он и тебе позвонил?

– А это что-то меняет? Ну, позвонил.

Вадим зажмурился так, что в голове что-то противно зашуршало, а под веками побежали огненные кляксы.

Ну сколько раз твердили миру! Ведь чудовищная банальность: все тайное рано или поздно становится явным. Так нет! Молчал, идиот! А т е перь поздно откровенничать, надо молчать дальше.

– И что? – недобро ухмыльнулся Макс.

– Да то же самое.

– Понятно. Короче, любезные, что мы имеем? У каждого из нас в з а гашнике хранится, как выразился наш покойный друг, грязный секретик. Пресловутый скелет в шкафу.

– У меня – нет! – запротестовала Лора. Слишком горячо запротест о вала.

– Да ладно! – махнул рукой Макс. – Савченко эти наши секретики к а ким-то образом вызнал. Как – это уже второй вопрос. И выманил нас ими сюда. Спрашивается, зачем? Что ему от нас было нужно? Думаю, никто уже всерьез не воспринимает его стремление помириться?

– Мне кажется, он просто не успел, – предположил Вадим, присаж и ваясь на ступеньку лестницы. – Похоже, всем своим поведением он готовил почву. Но вот для чего? Не знаю как вам, а мне просто в голову ничего не лезет. Втянуть нас в какой-то криминал? Но не слишком уж сложно?

– Не забывай, Вадик, он наркоман, – тихо сказала Лора. – У него своя логика. И потом, ты же не знаешь, о чем он разговаривал с каждым из нас. Может быть, кто-то просто решил его... остановить?

– Скажите только одну вещь, по возможности честно, – попросил В а дим. – Я не прошу излагать подробности, но скажите, он шантажировал кого-нибудь из вас?

Ветер взвыл с удвоенной силой, где-то хлопнула плохо закрепленная ставня.

– Черт, нас скоро занесет по самую крышу. И будет здесь не один труп, а целых семеро, – вместо ответа пробормотала под нос Лора. – А может, останется только один. Знаете, как выращивают крысоеда? С а жают в бочку несколько крыс и не дают им еды. Остается одна, самая сильная, которая сжирает остальных. А потом ее выпускают, и она ка н нибальничает. В смысле ловит и жрет крыс. Ладно, – она встала, и ее шатнуло, как пьяную. – Генка действительно мне угрожал. Но вся фишка в том, что он не сказал, что ему нужно.

– Со мной он тоже говорил, – неохотно признался Макс. – И тоже н и чего не требовал. Просто сказал: я все знаю, но могут ведь узнать и другие. Я спросил, что ему надо, но он не ответил. Просто заговорил о чем-то др у гом.

– Во-во! – насмешливо улыбнулась Лора. – А какую девочку из себя строил! Нет, мол, у меня грязных секретиков. У всех есть, об этом еще п а па Мюллер говорил.

– Что ты хочешь этим сказать? – Макс побагровел, превзойдя цветом свой вишневый, связанный крупной английской резинкой свитер.

– Да ничего особенного. С тобой, Вадик, он тоже разговаривал, я ув е рена, иначе ты бы не спрашивал. А вот как он Ксюню раскручивал, я даже слышала. И видела.

– Что?! – задохнулась Оксана. – Что ты слышала?

– Да не трясись, не знаю я твои тайны. Просто вы с ним на лыжах катались, а я по дорожке гуляла. И ваши голоса услышала. Выглядываю из-за кустика, а у вас крутая разборка идет. Генка лыбится, а ты в хамелеона играешь: то побелеешь, то покраснеешь, то позеленеешь. А потом спраш и ваешь: откуда ты об этом узнал. А Генка: да так, поспрашал кое у кого. Не боишься, спрашивает Ксюня. А он: да что ты, Ксюша, нет, конечно, где нашему теляти волка забодати.

– Твою мать! – Оксана со злостью пнула ногой резную балясину.

– Слушайте, а где Мишка с Лидкой? – пришел ей на выручку Вадим. – Давайте уж и их заодно спросим.

В комнате Одинцовых не оказалось. Кое-как заправленная постель, скомканное полотенце в кресле, разбросанная по стульям одежда впер е мешку с косметикой, глянцевыми журналами и фантиками от конфет. В углу разинул пасть один из гигантских чемоданов, напоминающий зевающ е го бегемота.

– Наверно, они внизу, куда им еще деваться.

– Если, конечно, Лидочка, не захотела посмотреть на горы, – хмыкнула Лора. – Хотя...

– Послушай, а что ты имела в виду, когда говорила об этом ночью? – Вадим вспомнил, о чем хотел ее спросить.

Но ответить Лора не успела, потому что снизу раздался истошный визг. Не сговариваясь, все четверо бросились к лестнице.

* * *

26 декабря 1999 года

– Вон там площадь И Пэ Павлова. Того самого, который резал собачек. Честное слово, так и называется: И Пэ Павлова. И станция метро. А там улица На бойишти. Туда мы и едем.

Генка, похоже, отошел и от вчерашнего и от утреннего, потому что болтал вполне бойко.

– Что значит "У калиха"? – спросил Миша.

– "У чаши". Чаша – это символ гуситов. Хотя пивная эта, конечно, не такая старая. Просто стилизована под старину. Все это описано у Гашека, если вам известно, кто это такой. И даже есть портрет Франца Иосифа.

– А пиво там какое? Плз*ньское? – вполне мирно поинтересовалась Лора.

– Не плз*ньское, а п*лзеньское, – взвился Генка. – На л ударение, а не на е. Меня аж колотит, когда слышу: Брн*, Плз*нь.

– Начинается, – вздохнула Лора. – Ну и колотись себе на здоровье, пока башку не пробьешь.

Они остановились у ничем не примечательного с виду здания и вошли в пивную. Густой табачный дым, гомон, музыка. Длинные деревянные столы, за которыми сидела вполне респектабельная публика, такие же длинные деревянные скамьи. Беленые стены, на которых красовались изображения Швейка и всевозможные надписи. Официанты, которые словно чудом сохранились с прошлого века. Вадим с жадностью впитывал в себя впечатления, словно пытался навсегда запечатлеть в памяти самую крохотную деталь.

– Вон туда, в уголок, – Генка кивнул на стол, из-за которого вставала шумная компания. Вадим успел заметить, как они распихивают по карманам картонные подставочки под кружки с изображением все того же Швейка, и подумал, что это, наверно, туристы.

– Это Франц Иосиф? Австрийский император? – Вадим кивнул на портрет малосимпатичного субъекта.

– Йозеф, – поправил Генка. – А вон там видишь оркестрион? Он играет "Za Cis*?e P*na", то есть "За господина императора" – австрийский гимн. Ладно, что закажем к пиву? Мясные крошки в томатном соусе? – он подмигнул Вадиму, прекрасно понимая, что для остальных его юмор недоступен. – Ладно, шучу. Рекомендую кнедлики.

– Фы-ы! – скривилась Лора. – Мы уже это попробовали. Здесь есть какое-нибудь копченое мясо?

После первой же кружки замечательного, как сказал Миша, оптимистического "Праздроя" веселье пошло как по маслу. Тем более Савченко молчал. Он почти ничего не ел, только часто прихлебывал пиво из высокой кружки.

– Ты же за рулем, – спохватился Вадим, который сидел рядом с ним.

– Плевать! – мрачно буркнул Генка. – Вызовем такси.

– Не влезем.

– Плевать! Вызовем два такси.

– А машина?

– Оставим здесь. Завтра заберу.

– Не угонят?

– Во-первых, ее можно угнать только тягачом, а во-вторых, она застрахована. Если что, Хлапик не обидится. Просим вас, – он махнул официанту, – Ješte pivo, uzenИ а okurkovЩ salАt7.

Стопки картонных подставочек перед ними росли. Пиво пилось как-то легко и незаметно. Копченая свинина таяла во рту. Макс очень быстро набрался и дремал, положив голову на руки. Лора танцевала вот уже третий танец подряд с каким-то толстопузым чехом пенсионного возраста. Чех подпевал музыке: "Тра-ла-ла-ла!", а руки его так и норовили сползти с Лориной талии чуть ниже. Сама Лора только довольно хихикала. Оксана и Лида оживленно что-то обсуждали, вполне возможно, что перемывали кости Лоре. Миша глазел по сторонам.

– Я пытаюсь представить себе, что я Швейк, – пояснил он. – Но не получается.

– Скажи, Вадик, – вдруг тихо и очень серьезно спросил Генка, наклонясь к нему. – Что ты думаешь о... смерти?

Он спросил это так, словно интересовался его мнением о своей новой подружке.

– То есть? – не понял Вадим.

– Ну что тут непонятного? Что ты думаешь о смерти? Какая она?

– Ты в философском плане или в практическом? – пытался отшутиться Вадим – уж больно неподходящей показалась ему эта тема здесь, в шумном, прокуренном кабачке, над кружкой пенного пива.

Но Савченко был не расположен шутить. Его глаза блестели каким-то фанатическим блеском. Вадим снова вспомнил сцену во дворике.

– Во всех, Вадик, во всех смыслах. Скажи, ты веришь в Бога?

– Верю, что Бог есть, но в церковь не хожу. Принципиально. Как и большинство. Мне кажется, верить можно и так, без топтания в Боговой прихожей.

– А вот я не верю. Жаль, но не верю. Не могу.

– Почему жаль?

– Потому что тому, кто верит, легче умирать. Так все-таки, что ты думаешь о смерти? – настаивал Генка, вцепившись в Вадимов рукав.

– Да ничего особенного. Тело сгниет, душа останется. Только и всего.

Вадиму было что сказать о смерти. Не то чтобы он был так увлечен этой темой, но в силу профессии не мог о ней не задумываться. И все же говорить об этом всерьез с Генкой, зная, что тот действительно скоро умрет – долго ли живут наркоманы! – никак не мог.

– И тебе не страшно?

– Страшно, конечно. Но я не думаю об этом. Стараюсь не думать.

– Как можно не думать? – возмутился Генка. – А может, ты выйдешь отсюда, и тебя собьет грузовик с отказавшими тормозами. Или вот возьмешь сейчас, сию секунду, и поперхнешься пивом.

– Типун тебе на язык! – пробормотал Вадим, машинально отодвигая кружку, из которой собирался отхлебнуть. – Страшна неизвестность, Гена. Страшно оставить все, что имеешь, и уйти в эту самую неизвестность. Страшна необратимость.

– Необратимость, – повторил Генка, словно пробуя слово на вкус. – Необратимость... Если бы только смерть была необратима. Часто необратима жизнь.

– В смысле?

– Когда ничего нельзя исправить.

– Если ты о том, что сделал нам, – поднял вдруг голову Макс, – так ты и не пытаешься. Ну и хрен с тобой. Мы напьемся пива по самое не хочу и уедем обратно. А ты сиди в своей благословенной Чехии, жуй воспоминания, колись и философствуй.

– Ты хочешь сказать, что я...

– А что, ты хочешь сказать, что нет? Что ты не ширяешься? Ха и еще раз ха! Да на тебе метровыми буквами написано: "Я – наркоша!".

Тут Максу стало плохо. Вадим хотел помочь, но Генка неожиданно твердо отстранил его и сам потащил Макса в туалет. Их не было довольно долго.

– Может, пойти посмотреть, что там? – начала волноваться Лора. – Вадик, сходи глянь.

Но не успел Вадим сделать и нескольких шагов по направлению к туалету, как Макс и Генка вернулись. Макс был бледен, но в этом ничего удивительного не было. Удивительным было то, что он выглядел абсолютно трезвым. На его лице был написан то ли ужас, то ли крайнее потрясение. А Генка... Генка улыбался все той же дьявольской улыбкой.

– ProsМm vАs, objednejte mi taxi. Dva taxi8 , – кивнул он официанту.

* * *

"...Мысли путались, боль не давала сосредоточиться. Я просто не мог больше терпеть.

И вот я сидел там и смотрел, как проступает пережатая жгутом в е на, как входит в нее игла, как поршень медленно впрыскивает порцию смерти. Совсем маленькую порцию. От которой умирает лишь боль. Умирает, но скоро воскреснет вновь. Потому что боль не может умереть по-настоящему, пока жив человек. Когда-то я считал, что Бог у каждого в душе, у каждого свой. Так и смерть– у каждого своя. Она умирает вм е сте с человеком и возвращается – точно так же, как душа возвращается к Богу, – к своей создательнице, Всеобщей Смерти.

Перечитал написанное и поразился. Вот так и Лорка рисовала свои лиловые кляксы, сквозь которые проглядывал зловещий оскал. Зачем я уговорил ее попробовать уколоться? Я ненавидел весь свет. За что? За то, что я умру, а они останутся, будут жить, дышать, любить. Пусть недолго, на несколько лет дольше, чем я, но что значат несколько лет для того, кто должен умереть?

Я помню страх, который испытал, когда узнал, что на Кавказе п о гиб мой одноклассник, Алексей Тимаев. Сколько нам тогда было? В о семнадцать? Девятнадцать? Он сорвался со скалы. Было жарко, его долго искали... Я не мог поверить. Казалось, мы вечны, уходят другие, уходят иные – иным дорогие, а с нами такого случиться не может – п о может судьба, и удача поможет...

Это было невероятно, чудовищно. И все-таки я в конце концов п о верил в это. Поверил, когда родственники, знакомые стали уходить один за другим. Алексей просто был первым. Но я?.. Разве могу умереть я? Почему это случилось со мной? Почему смерть подошла вплотную, так неожиданно? Неожиданно? Но разве бывает смерть ожиданная? Наверно, бывает. Даже точно бывает. Но и ожидание ее приходит вн е запно..."

* * *

1995 год

Лида Усова считала свою жизнь скучной донельзя. Со всеми что-то происходило. Со всеми – но только не с ней. А у нее – скучный дом, скучные родители, скучная учеба, скучные подруги. Разве что книги – в них была совсем другая жизнь, яркая, насыщенная событиями. Она глотала их пачками: фантастику, приключения и путешествия, любовные романы. Пока глаза бегали по строчкам, все было просто замечательно. Но стоило закрыть книгу – и серая неприглядность обыденности подступала вплотную. Хотелось выть, топать ногами и... сделать что-нибудь такое, что коренным образом изменило бы все. Но не так-то это оказалось просто. Путешествовать по миру было не на что – Лидина семья жила довольно скромно. Будущая профессия тоже не предполагала ничего захватывающего, поскольку география путешествий и география в школе – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Впрочем, Лида вообще не испытывала тяги к какому-либо роду деятельности. Если уж не дано ей пережить захватывающие приключения наяву, так хоть бы читать о них с утра до вечера. Или, на худой конец, телевизор смотреть. А кушать тогда на что?

Оставалось только влюбиться. Самым роковым образом. Вдрызг, в хлам, вразнос. Со слезами, безумствами, побегами на край света по пожарной лестнице. Чтобы разбивались сердца и семьи. Чтобы было что вспомнить на склоне лет. Чтобы внуки сказали: "А наша-то бабка была о-го-го!"

Но и с этим дела обстояли не лучшим образом. Нет, мальчики на нее внимание обращали, начиная с младших классов. Все-таки она была довольно красивой девочкой, к тому же не злой и не слишком глупой. Но почему-то, по какому-то роковому обстоятельству, это были скучные мальчики. Мальчики, которые хорошо учились, примерно себя вели и никогда не огорчали родителей и учителей.

В шестом классе Лида попробовала влюбить себя в хулигана Женьку из параллельного класса. С трудом, но вышло. К несчастью, Женька тоже обратил на нее внимание. Примерно месяц Лида была почти счастлива, но потом просто взвыла от нестерпимой скуки: он скучно курил, скучно плевался и скучно матерился. Вот и вся романтика.

Принц появился, когда Лида совсем уж было отчаялась. Ей тогда исполнилось двадцать, и она училась на третьем курсе. Французский в ее группе преподавал молодой доцент Константин Павлович, высокий, темноглазый, немного картавый – настоящий француз. Говорили, что его дальний предок – наполеоновский офицер, который после войны 1812 года остался жить в России. Это было так волнующе... Еще говорили, что он страшный бабник и не пропускает ни одной смазливой студентки. Это тоже волновало – как же, скверная репутация!

Зачет в зимнюю сессию Лида завалила. Она так волновалась под его пристальным взглядом, что забывала самые простые слова, глотала предлоги и путала сцепление со связыванием.

– Приходите еще, – пригласил доцент, возвращая ей зачетку.

Вместо того чтобы готовиться, Лида одурелым взором таращилась в потолок, который казался ей звездным небом, и шептала: "Костя... Константин..." Она перестала есть, спать и за несколько дней превратилась в светящееся изнутри привидение с огромными мерцающими глазами.

Большое помещение кафедры иностранных языков было разделено шкафами на небольшие закутки – для каждого преподавателя свой.

– Садитесь, – Константин Павлович кивнул на пыточное место рядом с массивным допотопным столом.

Как во сне, как в восхитительном кошмаре, Лида опустилась, а точнее, шлепнулась на стул. Ей казалось, что они одни во всей Вселенной. Он мучил ее долго, очень долго, но ей хотелось, чтобы он не отпускал ее вообще. Вот так и сидеть бы до скончания века, отвечать, разумеется, по-французски, на его вопросы по теме "Моя комната" и "Моя будущая профессия".

– Кажется, в прошлый раз вы плавали на грамматике, – строго изрек Константин Павлович и вдруг накрыл ее руку своей. – И на фонетике. Скажите, вы слышали что-нибудь о розовых ежах9?

– О розовых ежах? – пролепетала Лида, краснея от ушей до пяток, и опускаясь в океан блаженства.

– Константин Павлович, вы совсем замордовали девушку! – раздался из-за шкафа скрипучий голос зав кафедрой. – Она географ и не обязана знать о розовых ежах. Поставьте ей зачет и отпустите, уже поздно.

Они вышли вместе.

– Вам куда? – спросил Константин Павлович.

– На Черную речку.

– Раз уж вы по моей вине так задержались, придется вас подвезти, – он открыл перед Лидой дверцу новенькой "девятки".

За светским разговором – об институте, о погоде, о природе – она и не заметила, что машина едет по каким-то незнакомым улицам.

– Ой, где это мы? – спохватилась она, когда Константин Павлович притормозил у панельной девятиэтажки в окружении других таких же новостроек.

– Пардон, – улыбнулся он. – Машинально приехал домой. Не волнуйтесь, сейчас отвезу вас. Или?..

Он выжидательно посмотрел на Лиду, и она задрожала, хотя в машине во всю работала печка...

Их бурный роман продолжался без малого три месяца. А потом Константин пригласил ее в кафе и за кофе с коньяком обстоятельно объяснил, что их отношения зашли слишком далеко. Вернее, она стала воспринимать происходящее слишком всерьез. А он мужчина молодой и в ближайшей перспективе обзаводиться семьей не намерен. У нее все еще впереди, вот встретит подходящего парня, выйдет за него замуж, родит детей...

Лида никак не могла поверить, что все кончилось вот так, вдруг. "Здравствуйте... Константин Павлович!" – кидалась она навстречу ему, едва завидев в институтском коридоре. "Здравствуйте, Лида", – равнодушно отвечал он и отворачивался. А потом сажал в машину очередную симпатичную дурочку.

Перед началом летней сессии разразился скандал. Одна из брошенных Константином девиц пришла к декану с заявлением, что доцент кафедры иностранных языков Клоде Константин Павлович, используя свое служебное положение, принуждал ее, бедную, к интимным отношениям. В особо извращенной форме. Девчонка была той еще оторвой, которую и принуждать ни к чему необходимости не было, но ей просто захотелось слегка отомстить. Во избежание неприятностей, Константину порекомендовали срочно уйти, не дожидаясь окончания семестра.

Лида решила морально поддержать опального донжуана и отправилась к нему домой. Дверь ей открыла размалеванная девица с метровыми ногами.

– Тебе чего? – спросила она и выпустила струю сигаретного дыма прямо Лиде в лицо.

– Константин дома?

– Он дома только для меня. Усекла?

– Я бы хотела забрать свой халат, – не сдавалась Лида, которая решила оставить последнее слово за собой.

Но девица такой возможности ей не дала.

– Я его выбросила, – сказала она, закрывая дверь. – Он слишком вонял дешевыми духами.

Сказать, что Лида переживала, значит, не сказать ничего. Она страдала так, что шекспировские трагедии могли попросту отдыхать. Во всяком случае, так казалось ей самой. Она часами лежала на диване, отвернувшись к стене. Напрасно мать пыталась доказать ей, что нет такой неприятности в жизни, которую нельзя было бы пережить.

Да, это было приключение, но совсем не такое, на которое Лида рассчитывала. Оказалось, что любовь уже не разделенная очень сильно отличается от любви еще не разделенной, с ее надеждами и предвкушениями.

Полгода Лида жила на автопилоте, пережевывая воспоминания, то ненавидя Константина, то снова прощая его. По ночам она долго лежала без сна и представляла себе самые нереальные, фантастические ситуации, которые могли бы произойти, если бы... Если бы они вдруг какой-то волшебной силой оказались заброшенными на необитаемый остров в Тихом океане. Или вот так: ночь, гроза, и она, как булгаковская Маргарита, влетает на метле к Константину в комнату – голая, с распущенными волосами...

Как-то раз она ехала в метро, и на нее уставился довольно таки симпатичный парень. Она делала вид, что не смотрит на него, но на самом деле рассмотрела все: и темно-синие, почти фиалковые глаза, усталые и какие-то растерянные, и густые брови, и легкую тень вечерней небритости на слегка впалых щеках.

Парень выскочил из вагона вслед за ней и остановился, не зная, что сказать. Она посмотрела на него, посмотрела и, пожав плечами, пошла к выходу. Он – за ней. Всю дорогу до своего дома Лида, хотя и не обернулась ни разу, чувствовала за спиной его присутствие. Наконец она остановилась и, посмотрев через плечо назад, сказала:

– Молодой человек, или давайте уже знакомьтесь со мною, или я решу, что вы маньяк, и позову вон того милиционера.

– Нет там никакого милиционера, – буркнул парень и, подумав, добавил: – Миша.

Лидина жизнь снова обрела смысл. У Мишки оказалась жена-стерва, по сравнению с которой она должна была казаться настоящим ангелом. Мишку надо было отбить у этой самой стервы, которая сама накаляла атмосферу, то присылая подметные письма, то жалуясь ее отцу, то натравливая на нее наемного мордочиста. Наконец – вот он, триумф! Свадьба и медовый месяц длиной в пару недель в самой настоящей загранице.

А потом Лида поняла, что полученный ею в полную и нераздельную собственность Мишка не менее скучен, чем одноклассники и хулиган Женька. Он скучно ходил на работу, скучно ел ужин и скучно занимался любовью. Вернее, тем самым, что делают в постели, потому что любовь тут, простите за каламбур, и близко не лежала. Нет, Мишка Лиду любил, сомневаться не приходилось. Но это были его личные трудности.

Да, она, как и мечталось, не работала, лежала на диване, ела, смотрела телевизор и читала любовные романы. Но и это постепенно ей приедалось. Подруг у нее не было, детей тоже не хотелось, потому что это еще больше затянуло бы ее в рутину повседневности.

И постепенно, можно даже сказать, незаметно, у Лиды завелись две тайны, из которых более невинной было скирдование заработанных супругом денег. Складывая деньги на карточки, Лида представляла себе, как поедет в кругосветное путешествие на огромной белоснежном лайнере. Каюта-люкс, красивые мужчины смотрят на нее с восхищением, экзотические страны, море, солнце... Мужа она при этом совершенно в расчет не принимала.

* * *

1 января 2000 года

Лида сидела в углу на полу и слизывала кровь с разбитой губы.

– Опаньки! – усмехнулась Лора. – Славно у нас год начался. Убийство, драки. Неужели Михрюта наконец отважился навешать тебе кренделей? Где он? Я хочу его поцеловать!

– Я упала, – буркнула Лида.

– Конечно. А визжала, потому что споткнулась о мышь.

Вадим подошел и подал Лиде руку.

– Что все-таки случилось?

– Да ничего не случилось! – огрызнулась Лида и вскочила, словно не з а метив протянутой руки.

– Тогда где Мишка?

– Ушел.

Макс выглянул на кухню. Там никого не было.

– Он что, на улицу пошел? Раздетый?

Мишина куртка вместе с другими висела на вешалке у входа.

Лида молчала.

Вадим открыл входную дверь и выглянул на заметенное снегом крыл ь цо. Миша стоял на верхней ступеньке, в одном легком свитере, и смотрел в метельную мглу. На волосах его пушистой белой шапкой лежал снег. Вадим вернулся, надел свою куртку, взял Мишину и снова вышел на крыльцо. Нак и нул куртку на плечи Мише, встал рядом.

– Утешать будешь? – неожиданно зло спросил Миша.

– А есть из-за чего?

– Еще как есть! – он с силой ударил кулаком по засыпанным снегом п е рилам. – Выходит, у меня была самая веская причина Генку кокнуть.

– Кажется, начинаю понимать, – кое-что сопоставив, сообразил В а дим. – Так вот что Лорка имела в виду.

– Лорка? – дернулся Миша. – А что она...

– Ты помнишь, Лида с Лоркой сцепились, когда Лорка сказала что-то вроде: «Думаешь, непонятно, куда ты ходила посмотреть на горы». Я п о том несколько раз пытался у нее, у Лоры то есть, выяснить, о чем это она, но так и не вышло. Подожди, а ты-то откуда узнал? Неужели она сама сказала?

– Да нет, – с досадой мотнул головой Миша. – Ты не так все понял. Что там Лорка напридумывала, я не знаю. Если ей верить, то Лидка была у Генки как раз перед убийством. Черт, не знаю, может, и была. Я теперь ничего уже не знаю.

– Да объясни ты толком! – рассердился Вадим. – Я понял так, что Лидка изменяла тебе с Генкой. Ничего себе шуточки!

– С ума сошел?!

– Ну тогда я точно ничего не понимаю. Лидка визжит, сидит в углу с разбитой физиономией, а потом ты говоришь, что у тебя была самая ве с кая причина убить Генку.

– Знаешь, это равносильно тому, чтобы, глядя на закат солнца, у т верждать, что Солнце вращается вокруг Земли. Ладно, тебе я скажу, а уж как с другими – не знаю. Скажи им, что мы просто поссорились. Короче, все было с точностью наоборот. – Миша провел рукой по волосам, стряхивая снег. – Оказывается, он клеился к ней, чуть ли ни с самого начала нашего знакомства. Причем очень настойчиво. Звонил домой, когда меня не было, подкарауливал на улице. Она молчала, боялась, что если скажет мне, и с портит этим и отношения с вами. Все-таки Генка – твой друг, а Лиде очень нравится Оксана. Каким-то образом он умудрился стащить у Лиды кое-какие... интимные дамские мелочи. Наверно, просто зашел в спальню или в ванную, когда был в гостях. А в тот день, когда прислал факс, позв о нил Лидке и сказал, что все это у него есть. И что он предоставит все это мне в качестве доказательства их связи, если она не убедит меня приехать в Прагу. А ты бы на моем месте поверил, если бы Генка продемонстрировал тебе Оксанины трусы?

Вадим задумался. Поверил бы или нет? Ну, безоговорочно, сразу – к о нечно, нет. Но вот червячок сомнений, наверно, поселился бы. Оксанины или нет? Украл или взял на память о незабываемых минутах? И все-таки – Ге н ка и Лида? Они сходились в своем мнении о ней: противная ханжа. Похоже было, что Генка не лукавил. Или он ухаживал за ней, чтобы досадить Ми ш ке?

– Молчишь? – усмехнулся Миша. – Вот то-то же. И Лидка так под у мала. Ну, что я, даже если и не поверю, все равно буду сомневаться. П о этому и вешала мне на уши всякую хрень о том, что Геночка хороший, что Геночка хочет помириться, что мы должны обязательно поехать. Обм о рок разыграла с вызовом «скорой», опозорила меня перед врачами.

– Значит, Генка звонил Лиде. Честно говоря, как раз об этом мы и х о тели ее спросить, – Вадим в двух словах передал Мише содержание недавн е го разговора наверху. – Ну допустим. А как ты узнал?

– Да как-то слово за слово. Она встала не с той ноги. Впрочем, а кто встал с той? Я ей припомнил цирк с обмороком, деньги... Ну, деньги – это к делу не относится, так, внутренние разборки. Она ведь уже и здесь его з а щищала: ах, какие вы все гадкие, нападаете на бедного Геночку! Так м о жет, говорю, у вас было что. Да и книжечка опять же... Ах, что ты, что ты, как ты мог такое подумать. Тогда в чем дело, спрашиваю. Ну, прижал ее, она и выложила все в конце концов.

– А за что ты ей губу разбил? Не поверил?

– Да не бил я ее, – Миша повернулся к Вадиму и посмотрел прямо ему в глаза. – Психанул, да, было, вскочил. Она, наверно, подумала, что я хочу ее отбуратинить по первое число, дернулась, споткнулась. Ну и лицом об спинку стула. Помнишь, ты Лоре рассказывал про «хвост дракона»? Я на кухне был, все слышал.

– Ладно, Мишка, плюнь и забудь. У нас у всех здесь свои проблемы. Пойдем-ка лучше в дом, холодно, – Вадим пошел было к двери, но останови л ся. – Послушай, а почему все-таки ты сказал, что у тебя была самая веская причина убить Генку? Ведь ты же узнал обо всем только сейчас.

– А почему ты так уверен, что я тебе не соврал? – Миша посмотрел на Вадима в упор. – Может, я знал обо всем и раньше?

– Не вижу смысла, – пожал плечами Вадим. – Ты мог вообще мне нич е го не говорить. Я тебя за язык не тянул. Хотя для полиции мотив будет достаточно убедительный. Если о нем, конечно, узнают. А как узнают? Я не собираюсь никому ничего говорить. Знаешь, не в моих правилах топить кого-то, чтобы выгородить себя.

«Ой ли?» – насмешливо спросил кто-то его собственным голосом.

– Ты тоже не скажешь, – дернув головой, чтобы прогнать неведомого насмешника, продолжал Вадим. – И Лидка, думаю, не скажет. А ты... ты все так же думаешь, что это Оксана?

– Думаю, не думаю! – снова разозлился Миша. – Ну кто? Я знаю только, что не я. Это я знаю точно. Надеюсь, – он подчеркнул это «надеюсь», – что и не Лида. Кто? Ты? Оксана? Лора? Макс?.. Слышишь? – насторожился он. – Что это там?

В доме что-то происходило. Какой-то шум, крики. Кажется, разб и лось что-то стеклянное.

– Черт! Лидка!

Миша бросился в дом, Вадим – за ним.

Но это была не Лида – она спокойно сидела в кресле и облизывала ра с пухшую губу. Буйствовала Лора. Она орала на Макса, отпихивала пыта в шуюся удержать ее Оксану. На полу валялись осколки декоративной фая н совой тарелки, которая раньше висела над камином.

– Тебя что, связать? – гаркнул Макс. – Угомонишься ты или нет?

– Максим, ее же ломает, – тихо уговаривала его Оксана. – Ну будь ты мужчиной в конце концов.

Назад к карточке книги "Приют одинокого слона (СИ)"