Текст книги "Приют одинокого слона (СИ)"
Автор книги: Татьяна Рябинина
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
– А не плевать ли?
– Мне – нет.
– Не думал, что ты такая мазохистка.
– При чем здесь... – она повысила голос, но в это время к столу подошел официант.
– Cht?l bych... – Вадим наморщил лоб, пытаясь вспомнить, как будет по-чешски счет. – MluvМte n?mecky?10
Официант, молодой симпатичный парень с намазанными гелем волосами, с сожалением покачал головой:
– Jen anglicky, francouzky11 .
– Bill, please12 , – попросила Оксана.
Расплатившись, они вышли на улицу. Моросило все сильнее. Настроение, еще недавно такое радостное, после разговора в кафе капитально испортилось. Они сели на метро, проехали одну остановку, вышли и медленно побрели по малолюдным улицам к дому Генкиного приятеля – словно изо всех сил оттягивали момент возвращения.
В саду на мокрых качелях, ссутулившись, сидела Лора.
– Что, никого нет? – удивился Вадим.
– Почему? – пожала плечами Лора. – Мальчики еще гуляют. Пьют, наверно. А Лидка и Генка здесь.
– А ты чего сидишь? Сыро ведь, противно.
– Так. Воздухом дышу.
– Пойдем кофе пить? Мы пирожных купили.
– Спасибо, Ксюш, я посижу еще. Мне что-то... нехорошо.
– Может, полежишь?
– Я же сказала, посижу здесь, – вскипела Лора и тут же остыла: – Извини, мне действительно на воздухе лучше.
Когда Оксана варила на кухне кофе, вошел Генка. Выглядел он все так же, далеко не лучшим образом, но от него исходила волна какого-то довольства. Он был похож на облезлого помоечного кота, которому посчастливилось вдруг налопаться сметаны.
– Как погуляли? – вкрадчиво спросил он.
– Нормально, – сухо ответила Оксана: Генка напугал ее, подкравшись незаметно.
– Не вымокли?
– Нет.
– А где Вадим?
– Наверху.
– Что-то ты не слишком разговорчивая, – с укоризной заметил Генка и сунул в рот печенюшку.
– А чего ты, собственно, хотел? – повернулась к нему Оксана. Кофе тут же перевалил через край джезвы и залил плиту. – Как мы должны к тебе относиться? По сути, мы у тебя в заложниках. Зачем ты нас сюда приволок? Только не свисти опять, что помириться хочешь. Неужели ты думаешь, что кто-то верит в эти сопли?
– Дело ваше. Зачем я вас сюда, как ты выразилась, приволок? У меня на этот счет свои соображения. И я не собираюсь ими с вами делиться.
– А если мы уедем?
– Не-а!
– Ты думаешь?
– Уверен. По той же самой причине, что и приехали сюда. Или думаешь, что только ты сюда против воли приехала, а остальные с радостным визгом?
Оксана хотела что-то сказать, но запнулась и посмотрела на Савченко с отвращением.
– Ты что, и остальных сюда так... – выдавила она после длинной паузы.
– Приволок? Да. И Лору. И Лиду. Короче, кто без греха, пусть бросит в меня камень.
– Ну, как тут кофе? – в кухню вошел Вадим. Когда он увидел Генку, улыбка с его лица слиняла, как цветной узор в хлорке.
– Что-то расхотелось, – пробормотала Оксана и вышла.
Вадим относился к людям, которых очень непросто вывести из себя. Обычно он складывал все неприятное в защечный мешок, чтобы потом детально рассмотреть и разложить по полочкам. По прошествии времени многое из этого мешка уже не казалось столь неприятным. Конечно, были совсем неудачные дни, когда содержимое мешка перло через край. Но это означало только одно: там скопилась критическая масса и поэтому спасайся кто может. За последние восемь дней мешок раздуло до предела. Непонятный отказ Оксаны уехать вдвоем совершенно выбил его из колеи. Что уж говорить о том, что он до сих пор не понимал, зачем она вообще уговорила его приехать. Это не нравилось, очень не нравилось. Более того, будило какие-то невнятные, но нехорошие подозрения. Как будто между его женой и другом – бывшим другом! – что-то такое происходило. Не любовная связь, нет, что-то другое. Тайное от него, и от этого еще более неприятное.
Подходя к кухне, он услышал обрывок разговора. "Кто без греха, пусть бросит в меня камень", – сказал Генка. О чем это?
Вадим попытался натянуть на лицо улыбку, но удержать ее там не смог. Он достал из навесного шкафчика чашку, налил остатки кофе из джезвы, сел на мягкий табурет у столика со стеклянной крышкой.
– Тебе не кажется, что нам пора поговорить?
Он посмотрел Генке прямо в глаза, и тот выдержал его взгляд. Они смотрели друг на друга, не отводя глаза, как будто проверяли на прочность: кто не выдержит первый. Генкин взгляд вдруг растекся, он смотрел на Вадима, но словно не видел его. О чем он думает, спрашивал себя Вадим. Что все это значит?
Вдруг Генка сморгнул и отвернулся. Он сидел, сгорбившись, какой-то жалкий, и снова Вадим поймал себя на том, что готов его пожалеть.
Но он повернулся, и Вадим понял, что опять лопухнулся. Генка посмотрел на него недобро, с усмешечкой.
– Говоришь, поговорить надо? Ну давай поговорим.
– Я не спрашиваю, зачем ты нас здесь собрал. Мне просто интересно, зачем ты нас всех так подставил.
– Скажи, Вадик, – вопросом на вопрос ответил Генка, – ты никогда не делал зло просто ради... зла?
– Ты что, решил в демонизм поиграть? – не поверил Вадим. – Пошло-то как. И на тебя не похоже.
– А что на меня похоже? Ты уверен, что хорошо меня знаешь?
Вадим задумался.
– Теперь уже не уверен. Уверен только, что-то с тобой произошло. Почему ты начал колоться?
– Почему? Потому же, что и все. Попробовать. Узнать, как это бывает.
Значит, правда, подумал Вадим. Значит, Лора была права. И Макс.
– И как? Как это бывает?
Генка встал и... захохотал. Так, что у Вадима мурашки по спине побежали. Глаза у него были пустые и страшные, как два черных бездонных колодца, два давно пересохших колодца.
– А что? Очень даже ничего. Даже можно сказать, захватывающе.
Генка продолжал хохотать, и в смехе его начали проскальзывать истерические нотки. Вадим встал и пошел к двери.
– А я-то, дурак, чуть тебя не пожалел, – бросил он, не оборачиваясь.
– Ты? Ты меня чуть не пожалел? – с веселым цинизмом переспросил Генка. – Это я тебя чуть не пожалел. Начал было сомневаться, то ли я делаю. Да нет, все то. То самое.
– Да пошел ты! Хуже, чем есть, уже не будет.
Выходя, Вадим хотел от души хлопнуть дверью, но так и застыл, услышав:
– Ну почему же не будет? Еще как будет. Я знаю про Валитова и Горобца...
А в гостиной, в кресле у окна сидела Лора и насмешливо улыбалась.
* * *
"...Был момент, когда я его чуть не пожалел. Когда мы сидели и смотрели друг другу в глаза. Я тогда видел не его, а того парня, с кот о рым мы учились в университете. С которым столько говорили. С кот о рым у нас было столько общего. Он любил то же, что и я. Он слушал меня, как пророка, как оракула. Я доверял ему, как брату.
В тот момент я вообще засомневался, стоит ли. Имею ли я право делать это. Раскольников, твою мать!
Если бы он сказал хоть слово! Всего одно слово! Но он молчал. О чем он думал? О своих обидах? О том, какой я мудак?
Да, возможно, он прав. Но мне теперь все равно.
Я узнал о них все. Это было так просто. Смог бы я сделать это, е с ли бы у меня не было денег? Не знаю. Все дело в том, что многое я узнал совершенно случайно. Как будто кто-то подсказывал мне, открывал мои глаза: смотри!
Я узнал все их тайны. Залез в их шкафы и познакомился с прит а ившимися там скелетами. Они вполне стоят того, чтобы их извлечь..."
* * *
29 декабря 1999 года
Ночью пошел снег. Миша никак не мог уснуть. Он смотрел в окно. Смотрел, как снежная пелена мягко заволакивает все вокруг. Лида спала, посапывая, как младенец – слишком крупный младенец. Светлые волосы разметались по подушке, ночная рубашка с каким-то детским рисунком – плюшевые мишки и гномики – сползла с гладкого круглого плеча.
Когда они с Максом вернулись с прогулки по городу, а точнее, по пивным (пиво ведь там подавали разное!), Лида повела себя очень странно. Улыбалась натужно, смеялась словно через силу, а в глазах – то ли тоска, то ли испуг. Весь вечер изображала клоуна, анекдоты бородатые пыталась рассказывать. А на Генку не смотрела совсем. Даже в сторону его не смотрела. А когда он у нее спросил что-то, аж подпрыгнула.
Что-то произошло между ними, пока их не было. Но вот что? Неужели?.. Да нет, не может быть.
А сегодня? Генка с самого утра от нее не отходил, все пытался с ней заговорить, коснуться невзначай. А она только шарахалась и глаза отводила. Сама потащила по городу гулять. Миш, а Миш, скоро уезжать, а еще ничего толком и не видели. Но не успели еще из дома выйти, начала ныть и рожи корчить. А через полчаса вообще началось: ах, я устала, ах, у меня ноги болят.
Терпел он, терпел, да не вытерпел. И начал орать прямо посреди улицы, да так, что люди от них шарахались и останавливались поодаль посмотреть, чем дело кончится. Вот тогда-то он и поинтересовался, что у нее с Савченко.
Тут уже она начала орать. Да как ты можешь, да как ты смеешь, да ты меня совсем не любишь, раз мог такое подумать, да у тебя, наверно, давным-давно другая завелась!
Кажется, это Оксана рассказывала, такой метод называется "segue". Суть его в том, что человек, которого в чем-то обвиняют, плавно, очень плавно, меняет тему, и в результате виноватым оказываешься ты сам, причем виноватым в чем-то, совершенно отличном от исходного.
Да что он вообще знает о ней? Три с половиной года... Она почти не рассказывала о себе. А он и не спрашивал. Не потому, что было неинтересно – просто пытался быть деликатным. Лида намекнула, что в прошлом у нее была ду-ше-раз-ди-ра-ю-ща-я история, о которой и вспоминать не хочется. Может, Генка эту самую страшилку раскопал и теперь шантажирует ее?
Что-то происходит. Что-то происходит между всеми – и Генкой. Между всеми – кроме него. Он – будто в стороне.
Ему вдруг стало тоскливо и страшно.
К утру снега намело уже по щиколотку. Он был мягкий и пушистый, подавался под ногой с влажным сочным хрустом.
– А что, наверно, в горах делается! – по-детски радовался Генка, открывая двери гаража.
Они стояли во дворе с сумками и мрачно посматривали друг на друга.
Все это здорово смахивало на западню. На ловушку для тараканов, в которую они бодро побежали, один за другим. Но чем мрачнее были они, тем веселее становился Генка.
Центр остался позади, потом кончились и новостройки. Аккуратные коттеджики под красными черепичными крышами, стандартные бензозаправки со стеклянными магазинчиками, бесконечное шоссе, бесконечные голые поля, припорошенные снегом, иногда леса, больше смахивающие на лесопосадки.
– Что мы будем там делать? – капризно сморщила нос Лора.
– Как что? Гулять, кататься на лыжах, на санках. Сидеть у камина, пить грог. Я знаю потрясный рецепт.
– А у тебя и камин там есть? Я-то думала, избушка на курьих ножках.
– Приедем – увидишь.
– Долго ехать?
– Часа четыре, может, немного больше.
Оксана дремала, положив голову Вадиму на плечо, Лида рассеянно смотрела в окно, Миша и Макс напряженно о чем-то размышляли – каждый о своем, но Вадиму почему-то показалось, что об одном и том же. Генка болтал за всех.
– Вот по этой самой дороге мы ездили в зимний лагерь. Это совсем недалеко от моего дома, только ниже. Там Лаба течет. Она же Эльба. Совсем еще небольшая. И зеленая. Совершенно жуткого зеленого цвета. Я сначала там спать не мог – прямо под окнами горная река шумит.
– Геночка, ты сам как горная река!
Вадим подумал, что Лора, присмиревшая было после инцидента на Карловом мосту, вдруг снова осмелела и стала подкусывать Генку.
– А чего вы сидите, как на похоронах?
И он снова пустился в воспоминания о зимнем лагере, о танцах при свечах, о том, как катались с девчонками на санках – и самое интересное было свалиться вдвоем в овраг. О горе высотой в тысячу двадцать один метр, на самом верху которой был бар – но забраться туда было непросто, потому что канатная дорога проходила по противоположному склону.
– Однажды я познакомился с двумя девчонками, чешками, – с эпическим подвывом излагал Генка. – Мы катались на лыжах, они извалялись в снегу, вымокли. Я широким жестом снимаю куртку и отдаю одной из них. Чтобы дойти до лагеря. Она отказывается: ты, мол, замерзнешь. А я, с намеком, разумеется: не, йсем тепли. В смысле, ух, какой я горячий. Тут она куртку мою скинула, и обе они деру от меня. Я никак понять не мог, в чем дело. А Хлап мне потом объяснил: "тепли" – это все равно что по-русски "голубой".
– Останови, пожалуйста! – сквозь зубы процедил Макс.
– А что? – удивился Генка.
– Останови. Меня укачало.
Он выбрался из машины, отошел на два шага и остановился, глядя на темнеющий за полем лес.
– Ты заметила, – Лида повернулась к Оксане и зашептала по-заговорщицки, – Максик очень болезненно реагирует на все, что связано с голубизной. Тебе не кажется это странным?
– Заткнись, ты, корова! – рявкнула на нее Лора.
– А я не с тобой разговариваю.
– Перестаньте, девчонки, – попыталась остановить их Оксана, но перепалка разгорелась не на шутку.
Генка смотрел на них с выражением доброго дедушки, почти что Санта Клауса.
– Миша, угомони свою кобру, пожалуйста, – обратилась к нему Лора. – Она, когда орет, плюется. Глянь, всю заплевала. Нет, Лидуня, ты даже не кобра. Есть, говорят, такая змея особая, которая ядом плюется, аж на несколько метров. Или это все-таки кобра плюется?
В это время вернулся Макс, и все замолчали. Он сел не на свое место рядом с Лорой, а сзади, где лежали не поместившиеся в багажник сумки.
– Полегчало? – с желейно-мармеладной интонацией спросил Генка, трогаясь с места.
– Слушай, сделай одолжение, помолчи. Голова разламывается.
– Промедольчику не желаете?
– Ты... – задохнулся от бешенства Макс.
– Не возьму никак я в толк, от чего взбесился волк.
– Да заткнитесь вы оба! – не выдержал Миша. – Все заткнитесь!
Дорога впереди стала скользкой, и Генка все же замолчал, вынужденный быть осторожнее. Правда, иногда он так рискованно шел на обгон, что они только ахали. Вадим подумал, что он делает это нарочно.
Он все время держит нас в напряжении, думал он. Ему нужен этот постоянный выхлоп эмоций. Нужно, чтобы мы постоянно раздражались, нервничали, злились. Чтобы мы ругались друг с другом. Но зачем?
Зачем? Этот вопрос преследовал его – постоянно, неотступно. "Ты никогда не делал зло ради... зла?" – вспомнил он. Но так не бывает! Это добро можно делать ради добра, а для зла всегда есть причина.
Горы показались как-то внезапно, вдруг. Надвинулись, заслонили небо. Блеклое солнце, которое всю дорогу словно играло с ними в прятки, потерялось окончательно. Здесь был снег – очень много снега. Дорога стала уже, она виляла и петляла, то поднималась, то спускалась. Иногда они ехали вдоль реки – узкой, но стремительной, странно зеленой.
В маленьком городке, похожем на рождественскую открытку, остановились.
– Извольте, Шпиндлерув Млин. – Генка развел руками, словно показывал им свою вотчину. – Я холодильник затарил, но все равно надо много чего купить. Если вдруг прогноз погоды сбудется, нас может на несколько дней отрезать от цивилизации. Не хотелось бы вводить вас в соблазн каннибализма.
Они зашли в небольшой, тесный магазинчик самообслуживания, где протиснуться между полками можно было только по одному. За кассой дремала пожилая благообразная пани с высокой подсиненной прической. Пахло в магазине... У Вадима томительно-сладко защипало в носу. Какой-то давно забытый, неуловимый запах – пряности, ваниль, кофе, конфеты, что-то еще... Такого запаха просто нет в повседневности, он где-то в другом измерении.
Накидав в допотопные проволочные корзинки с красными пластиковыми ручками всякой всячины, они подошли к кассе. Генка расплатился, завел с пани кассиршей какой-то учтивый неспешный разговор. Вадим снова подумал, что все это нереально: этот сказочный городок с узенькими заснеженными улочками, эти горы до самого неба. Нереальны они сами – все семеро.
Еще с полчаса они ехали по узкому горному серпантину. Навстречу не попалось ни одной машины. Полное безлюдье.
– Здесь что, вообще никто не живет? – подавленная этим снежным безмолвием, испуганно спросила Лида.
– Ну почему же. Здесь живу я. И пара-тройка таких же одиноких слонов.
– Почему слонов? Может, волков?
– Ну, другие, может, и волки, а вот я – одинокий слон. Когда слону плохо, он уходит из стада и живет один. Пока не умрет.
– Фу, какие глупости! – достаточно лицемерно скривилась Лида.
Дорога, а точнее, полузанесенная тропа, сделала широкий поворот. Они проехали по мостику, перекинутому через небольшой ручеек, и оказались у кладбищенского вида оградки из чугунных прутьев.
– Ну, вот оно, мое бунгало. Приют Одинокого Слона. Милости просим.
* * *
1 января 2000 года
Странно, но аппетит ни у кого не пропал, наоборот, шашлык смели в несколько минут и даже лук маринованный подъели начисто.
– Это на нервной почве, – объясняла с набитым ртом Оксана. – С ы тость ассоциируется с безопасностью и благополучием, вот мозг и треб у ет.
– Мозг? – переспросил, отдуваясь, Макс. – А я думал, желудок.
– Сначала мозг, а потом уже и желудок.
– Я тебе говорю, это он, – на ухо Мише зашептала Лида. – Смотри, как наворачивает. Явно совесть не мучает.
– Ты хоть рот вытри, – недовольно отстранился Миша. – Сама вон тоже наворачиваешь по первому разряду.
– Что ты хочешь этим сказать? – сощурилась Лида.
Миша, не говоря больше ни слова, встал и ушел на кухню, хлопнув дв е рью. Макс, глядя ему вслед, глупо захихикал. Будто и не он час назад сидел рядом с Лорой и держал ее за руку. Будто не он обвинял Лиду в ее убийстве. Будто не он хотел поведать Оксане свои тайны.
– Вадик, ходь сюда, – он подошел к небольшому шкафчику. – Смотри, я Генкину хованку нашел. Давай надеремся. Опять же Лорку помянем.
– Там же не было ничего, – удивился Вадим. – Мы же ночью смотрели, когда выпивка кончилась.
– Ха! А откуда я, по-твоему, винишко для маринада взял?
Макс открыл шкафчик, пустой, как ядерный полигон, поддел снизу заднюю зеркальную стенку и поднял ее. За ней оказалась небольшая ниша, плотно забитая бутылками. Он извлек одну.
– Коньячок-с. «Камю». Нехило, да? Только давай без баб. Устроим мальчишник.
Вадим подумал, что Макс пьян. Очень сильно пьян. И за хмельной ра з вязностью прячет свою боль. Если, конечно, это боль, а не что-то иное. И когда только успел?
Они взяли несколько свечей и пошли на кухню. Оксана, увидев у Макса бутылку, хотела было возразить, но только головой покачала. Миша сидел за кухонным столом на табурете, обхватив голову руками.
– Эй, третьим будешь? – Макс грохнул бутылку на стол.
Миша долго смотрел на него, не зная, согласиться или послать в ст о лицу Херсонской области.
– Не откажусь, – наконец вяло отозвался он. – Надо же помянуть.
Вадим нашел рюмки, нарезал на дольки пару яблок, поломал прямо в фольге маленькую шоколадку.
– Ну, – Макс приподнял свою рюмку, посмотрел сквозь янтарь коньяка на пламя свечи, – упокой, Господи...
Они выпили молча, и Вадим снова наполнил рюмки. Свеча вдруг начала коптить, пламя прыгало, трещало, воск, плавясь, сбегал вниз частыми сл е зами.
– Это она, – хрипло сказал Макс, опрокидывая рюмку так, словно это был не коньяк, а сивуха.
– Кто? – не понял Миша.
– Лорка. Это она плачет. Наверно, она где-то рядом. Душа ее. Знаете, ребята, я давно знал, что так будет. С самого первого дня, когда узнал, что она колется. Боялся этого. И ждал. Каждый день ждал... Если бы я раньше знал, что это Савченко посадил ее на иглу, я бы точно его...
– И все-таки, как вы думаете, она сама, или?.. – неуверенно спросил Миша. Видимо, он боялся задеть Макса, но тот только хмыкнул:
– Нет, не сама. Я в этом уверен. Я думаю так: она была не одна. Кто-то ей помог. В самом буквальном смысле. Она торопилась и порезалась. И тот, кто с нею был, предложил помочь сделать укол. Только вместо одной ампулы вколол две.
Миша посмотрел на Макса долгим взглядом, чуть приподняв брови. Макс едва заметно кивнул. Эта пантомима не укрылась от Вадима.
– Понятно...
– Что тебе понятно? – Макс старательно смотрел на рюмку, в кот о рую наливал коньяк.
– Понятно, о чем вы думаете.
– Да ни о чем таком мы не думаем, – взял фальшивую ноту Миша. – С чего ты взял?
– Да вот с того! – Вадим опрокинул рюмку тем же резким жестом, что и Макс. – Ты ведь мне говорил, что подозреваешь Оксану. Что, не так? И ты, – он повернулся к Максу, – только что намекнул, что Лоре помогли. А Ксана очень даже хорошо уколы делает, и внутривенно тоже. И ты это прекрасно знаешь, сколько раз она тебе глюкозу колола, когда ты с бодун и ща помирал? Вот только полтора часа назад ты был убежден, что Лоре, как ты говоришь, помогла Лида.
– Перестань орать! Я ни в чем не убежден, кроме того, что Лорка не кончала с собой. Да, это могла быть Лида. Уж извини, Миша, но это так. Не стоило мне, конечно, ее... Но так уж вышло. И Оксана могла. Тем более если вспомнить, что она сама вызвалась промедол поискать, сама прине с ла. Кто знает...
– Ты говори, да не заговаривайся! – возмутился Вадим. – Ты что, дум а ешь, она ампулы подменила? Коробка-то запечатанная была. И вообще, я не понимаю. Если кто-то действительно вкатил Лоре двойную дозу, зачем оставили вторую ампулу?
– Да затем! Чтобы мы подумали, что это самоубийство. Или перед о за. Мол, сначала одну, потом другую – и привет. Ладно, вот приедут ме н ты, то есть полицейские, и разберутся, кто да чего.
– Эк тебя развезло! – усмехнулся Миша. – Неужели ты думаешь, что на ампулах или на шприце будут еще чьи-то отпечатки, кроме Лоркиных? З а то на слоне, если, конечно, сохранятся после лежания в сугробе, будет по л ный набор.
– Все началось со слона, – Макс пил рюмку за рюмкой, не закусывая и не заботясь, чтобы кто-то составлял ему компанию. – Приют Одинокого Слона... Помните, как он сказал? Когда слону плохо, он уходит из стада и живет один, пока не умрет. Точно про себя. Только с чего это ему так пл о хо было, а? С жиру бесился? Баб менял, как перчатки, деньги швырял н а право и налево, по миру ездил. Нет, захотелось новых ярких ощущений. Пс и ходелического, блин, видения мира. Вот и получил... Одиноким Слоном по черепу. – Он заводился все больше и больше, голос его то опускался до едва слышного шепота, то поднимался почти до крика. – Вы понимаете хоть, что он сделал со всеми нами? Он нам жизнь сломал. Вот так вот взял, скомкал и вышвырнул, – он схватил бумажную салфетку, смял и бросил в угол. – Хотя... Не знаю, ребята, как вы, а я все-таки сам всю свою жизнь скомкал. И теперь расплачиваюсь за это. А Генка... Эх, никогда я во всю эту требуху не верил, типа воздаяния по грехам. А теперь думаю так: мы сами себя наказываем. Потому как говно имеет свойства бумеранга. Кинешь его кому-то, глянь, а оно уже у твоего берега болтается и никак тонуть не х о чет. И столько его, говна этого, сколько и не было. Правда, может, это только нам так кажется. Потому что свой порезанный палец гораздо зн а чительнее землетрясения на другом конце света. Так вот Генка – просто туалетный работник, который помог говнищу этому к моему берегу по д плыть. Такая уж у него планида.
– Макс, Макс! – Миша попытался отнять у него почти пустую буты л ку. – Хватит уже. Что-то не туда тебя занесло. Ты еще скажи, что он б е лый и пушистый и ни в чем не виноват. Планида у него такая – делать нам гадости. Так уж карта легла. Или карма.
– А не пошел бы ты, Миня! – Макс схватил бутылку и допил остатки коньяка прямо из горлышка. – Чтоб ты понимал! То, что сделал мне Генка, – просто ерунда по сравнению с тем, что сделал я. То, что сделал он, это... это логическое следствие того, что сделал я.
– Да что ты такого ужасного сделал? – Вадим подпихнул ему шок о ладку. – Проиграл деньги, не смог вовремя отдать. Но ведь не отказывался же. Собирал потихоньку. Он не мог не понимать, что ты все равно эти деньги ему вернешь. И надо было натравить на тебя быков?
– Ох, я не могу! – расхохотался Макс. – Да ведь никто из нас... Никто из нас всех не сказал правду. Все соврали. В лучшем случае сказали только часть правды. Вот и я сказал только часть правды. И Лора тоже. А ты, Вадик, я уверен, соврал. И Ксана с Лидой соврали. И ты, Мишка. Скажешь, нет? Клуб врунов.
Ответом ему было тяжелое молчание. Вадим кусал губу. Миша з а пальчиво сжал кулаки.
– Если хочешь знать... – начал он задиристо, но тут же сник под пр и стальным взглядом Макса.
– Если цельный год не говорить глупости, можно сойти за умного, – сказал Макс и с сожалением заглянул в пустую бутылку, как в подзорную трубу. – Так что, Миня, лучше помолчи. Нечего хайлом мух ловить. Как д у маете, может еще бутылевич раздавить?
Оскорбленный Миша начал закипать снова, и Вадим лихорадочно д у мал, как предотвратить новую потасовку, но тут, к счастью Максу стало плохо, и он поспешил в туалет.
* * *
29 декабря 1999 года
Очень даже ничего домик, подумала Лора. Жаль только, что такая шкатулочка досталась именно Савченко.
– Надежней гроба дома нет, – сказала она вслух. – Это не я, это старик Державин. Который нас заметил и, в гроб сходя, благословил.
– Хотел бы я здесь умереть, – благодушно отозвался Генка. – Вот только тем, кто будет меня отсюда вывозить, неудобства. Впрочем, мне это уже будет по фигу. Прежний хозяин так и сделал – умер здесь всем назло. Вернее, погиб. Упал с обрыва. Когда будем кататься на санках, надо поаккуратнее, обрыв действительно коварный, его просто не видно.
– Значит, ты купил это... как его, вымороченное имущество?
– Ты хочешь сказать, выморочное? Нет, мне его продали наследники. Со всем барахлом. Только кондиционер забрали и пару ковров.
– А кому ты его завещаешь? – невинным голосом поинтересовался Макс, глядя на тяжелые тучи с лиловым подбрюшьем, зависшие над вершинами дальних гор.
– Еще не решил. У меня ведь из родственников только отец остался, да и тот в Штатах живет. У него другая семья, и мы с ним не общаемся. Может быть, вам завещаю. В долевую собственность.
– Как это мило с твоей стороны! – фыркнула Лора. – Боюсь, я до этого светлого дня не доживу.
– Ну и разговорчики у вас, – поморщилась Оксана. – Может, все-таки в дом пойдем, а то холодно.
Вадим отстал и еще раз огляделся по сторонам. Тишина и низкие тучи давили, пригибали к земле. Среди заснеженных гор он казался себе маленьким и беззащитным. Снова мучительной и непонятной тоской сдавило сердце.
Он был уверен, что никто ни о чем не знает. Валитов обещал держать все в тайне, а потом, всего через три месяца, его нашли в подъезде с дырой во лбу. Горобец... Его тоже давно нет. Сам он никогда никому даже полслова не сказал – надо было совсем сумасшедшим быть, чтобы об этом трепаться. И все-таки кто-то знал. И рассказал об этом Савченко. Вернее, это Генка нашел того, кто знал. Зачем-то ему это было нужно.
Вадим подумал, что скорей бы уж Генка сказал, что он хочет от них на самом деле. Лучше уж знать все, чем мучиться неизвестностью.
А если отказаться? Что бы он там ни потребовал. Отказаться – и все. Послать, как говорит Лешка, на факофф. Что будет тогда?
Ему было, в принципе, все равно, что подумают Макс с Лорой и Мишка с Лидой. Но вот Оксана... Для нее это будет просто еще одним подтверждением его подлости. Гаденькой, трусливой подлости. Боязни за свою драгоценную шкуру. Что с того, что она, шкура эта, всего одна и замене не подлежит. Струсил. Да еще и деньги взял. Купил на них любимой жене шубу из шиншиллы. Тоже драгоценную шкуру.
Оксанка поймет, что тот случай с Ниной был не случайностью, а самой натуральной закономерностью. Что такой он и есть – мелкий, подлый гад. И что совершенно зря она дала ему второй шанс.
Кто же это сказал? В жизни есть такие секунды, когда история Вселенной начинается с тебя. Потому что ни в прошлом, ни в окружающем нет ничего, чем можно было бы оправдать свою подлость.
Если бы он признался ей сразу! Может быть, она и поняла бы. Но не сейчас. Только не сейчас.
А если уж вся эта замечательная история поплывет правильным курсом, то на карьере можно поставить большенный жирнющий крест. Андреевский. Тот самый, который в кириллице именуется непечатным образом.
Дом был двухэтажный и, как это часто делается в горах, двухслойный: снизу каменный, а сверху деревянный. Каменная часть была светло-серая, а деревянная – цвета кофе с молоком. По всей видимости, наследники погибшего хозяина перед продажей привели домик в порядок, потому что краска и темно-коричневая черепица на двускатной крыше выглядели совсем свежими. На первом этаже окна были совсем маленькие – наверно, чтобы снег, если вдруг завалит, не смог их выдавить. Впрочем, и на втором – ненамного больше. Поэтому домик казался немного подслеповатым – как слон. Оксана подумала, что сходство со слоном дополняют большие – намного шире самих окон – серые ставни, похожие на уши, и небольшое крылечко с узкой пологой лесенкой в три ступеньки – как хобот.
Внутри было просторно, но уютно. Зайдя в дом, они попали в огромный темноватый холл. Мебели в нем было мало: черный кожаный диван, два таких же кресла, маленький столик с телефонным аппаратом и два совершенно одинаковых, похожих на сторожевые башни шкафчика, симметрично расположенных по обе стороны камина – кирпичного, с мраморной полкой и медной решеткой. Японский телевизор примостился на полочке в углу, над дровяным ящиком, стилизованным под средневековый сундук. На полу красовался необъятный ковер цвета молочного шоколада с терракотовыми огурцами, а у камина – волчья шкура. Стены были выкрашены светло-бежевой водоэмульсионкой.
– Миленько. Эдакий какашный колер, – поджала губы Лида. – А что там?
– Там, – Генка показал на одну из двух закрытых дверей, – кухня. А там – коридор. Туда можно и из кухни попасть. В коридоре туалет и лестница наверх. А с другой стороны коридора еще две комнаты, только они пустые и закрытые.
На кухню заходить не стали, открыли дверь слева, напротив камина, и оказались в узком, как кишка, коридоре. Генка включил свет, и они увидели четыре совершенно одинаковые двери, на одной из которых красовалась плоская гипсовая копия знаменитого Писающего мальчика. Замысловатых очертаний деревянная лестница вела на второй этаж.
– Есть еще подвал, туда можно спуститься из кухни, и чердак. В подвале котел и что-то вроде прачечной, а на чердаке – склад барахла. Ну что, пойдем наверх?
Казалось, довольно хлипкая на вид лестница должна отчаянно скрипеть на все голоса, но пунцовая ковровая дорожка гасила шаги.
– Тихо, как в могиле, – недовольно проворчала Лора. – Здесь не то что мухи, звуки дохнут. На нервы действует.
– Мне нравится твой юмор, – улыбнулся, повернувшись к ней, Генка.
– Эй, смотри под ноги, ценитель. А то сам сверзишься и нас снесешь.
– Ничего, пойдет снег, и сразу станет веселее. Ветер воет, как стая голодных привидений. Даже не уснуть с непривычки.
– Да-а... – протянул Макс. – Веселенькая перспективка.
Узенькую площадку покрывала все та же пунцовая дорожка. Стену украшала серая драпировка с разноцветными загогулинами, похожими на наскальную живопись. Оглядев ее критическим взором, Лора повернулась и провела пальцем по резной деревянной балясине.
