Текст книги "Приют одинокого слона (СИ)"

Вадим проснулся словно от толчка и не сразу понял, где находится. Темнота вокруг была такая, словно он лежал в гробу. Сравнение показалось просто отвратительным. Он пошевелился и понял, что один на диване. О к саны рядом не было.

Глаза потихоньку приспосабливались к темноте, и вот уже можно было с трудом различить очертания предметов. Из-под двери на кухню пробивалась узенькая полоска света. Впрочем, светом это можно было н а звать с большой натяжкой. Просто то место, где, по идее, находилась щель под дверью, было не таким темным. Вадим понял, что на кухне горит свеча.

Он хотел было выйти на кухню и посмотреть, там ли Оксана, но что-то внутри противилось этому. Словно он шпионит за ней. Я просто хочу посмотреть, не оставил ли кто-нибудь случайно на кухне свечу, доказывал себе Вадим. Так ведь и до пожара недалеко. Только пожара им еще и не хватало для полного счастья.

Подождав минут пять, Вадим встал и, ступая на цыпочки, пошел к двери. Он стоял и никак не мог решиться открыть ее. И вдруг услышал т и хие всхлипывания. Тут уж его колебаниям пришел конец.

На звук открываемой двери Оксана, вздрогнув, обернулась.

– Это ты? – каким-то неестественным голосом спросила она и в ы сморкалась в бумажную салфетку.

– Что с тобой? – Вадим сел с ней рядом на табуретку и обнял за пл е чи.

– Да так, ничего, – шмыгнула носом Оксана. – Просто нервы сдали. Ужас какой-то!

– Чем-то паленым пахнет, – Вадим потянул носом.

– Я ничего не чувствую. Тебе показалось.

– Ага, обонятельные глюки. У тебя, наверно, нос заложило. Опред е ленно пахнет. Паленой бумагой. Может, ты случайно свечкой что-нибудь задела?

– Да ничего я не задевала, – раздраженно ответила Оксана. – И ничем не пахнет. Иди спать.

– Можно я с тобой посижу?

– Нет. Прости, – добавила она уже мягче. – Я хочу одна побыть. П о думать.

– О чем, если не секрет?

– О жизни. О нас с тобой. О... Генке.

Что-то не понравилось Вадиму в ее голосе. В нем явственно звенели нотки едва сдерживаемой истерики – явления, Оксане вообще не свойс т венного. Она упорно избегала встретиться с ним глазами.

– Послушай... – Вадим встал и стоял, не зная, что сделать, что ск а зать. – Ты уверена, что... Что мне не надо побыть с тобой?

– Ты еще спроси: «С тобой все в порядке?», – дернулась Оксана. – О с тавь меня в покое!

– Ксан, посмотри на меня, – он присел перед ней на корточки и взял за руку, но Оксана ее вырвала.

– Ты, Вадик, неправильно специализацию выбрал, – с нервным смешком сказала она. – Тебе надо было прокурором стать. Или, на худой конец, сл е дователем. В ФСБ. «Обезьяна, смотри мне в глаза!», – передразнила она его. – Послушай, иди спать. Я посижу еще немного и приду. Если ты боиш ь ся, что я устрою пожар, то можешь сам свечку погасить. Я и в темноте не пропаду. Иди! Пожалуйста! – в ее голосе снова задрожали близкие слезы.

Вадим встал и вышел, споткнувшись на пороге. Оксана сидела, низко опустив голову. Распущенные волосы упали на лицо, накинутая на плечи куртка сползла.

Миша, завернувшись в волчью шкуру, тихонько похрапывал на матр а се, часы цокали стрелками: часто секундной, реже – минутной. Вот бас о вито цокнула часовая. Снаружи было тихо, только снова и снова гулко п а дали с деревьев снежные шапки. Как бы действительно лавина не сошла, подумал Вадим.

Оксана не возвращалась.

Он ворочался на скользком диване, вертелся с боку на бок. Холод пр о бирал до костей. Не спасало и второе – Оксанино – одеяло. Сначала по телу пробегала дрожь, потом начало колотить. И он уже не знал: от холода или от чего-то другого.

В холле кто-то был!

Вадим сел. Зубы против его воли выбивали боевую дробь, по лбу стек а ли крупные капли пота.

– Кто здесь? – шепотом спросил он.

Темнота в углу у двери на лестницу показалась ему гуще.

– Кто здесь? – повторил он.

– Это я, – тихо ответил знакомый голос.

– Нет! Нет!!! Тебя нет!

– Вадик, что с тобой?

Рядом с ним, держа в руке свечной огарок, стояла Оксана. Капля ра с топленного воска упала ему на руку, и боль отрезвила. Это был просто сон. Он никак не мог прийти сюда. Он умер. Это был просто сон.

Заворочался на своем матрасе Миша, проворчал что-то и снова зас о пел.

– Тебе приснилось что-то? – Оксана присела на край дивана. – Ты кр и чал.

– Да... наверно. Скажи, ты веришь, что мертвые могут возвращат ь ся? Что их души могут возвращаться на землю?

– Не знаю, – она пожала плечами. – Наверно, могут. Только мы не м о жем их видеть. На самом деле, глазами. Но они как-то действуют на наше подсознание. На совесть. И она...

– Я понял.

Вадим обхватил голову руками и застонал.

– Ложись! – Оксана мягко надавила на его плечи. – Ложись! Постара й ся уснуть. Не думай о плохом. Подумай о чем-нибудь хорошем. Я посижу с тобой.

– Нет, ляг со мной рядом. Обними меня. Ксана, мне страшно!

– Не бойся! Все будет хорошо. Скоро все закончится, мы вернемся д о мой.

Она легла рядом, прижалась лбом к его мокрому от пота лбу и стала осторожно поглаживать его по волосам. Сейчас Вадим казался ей мален ь ким испуганным мальчиком. Тем самым ребенком, которого она могла р о дить. Тем ребенком, которого у нее никогда не будет. Жалость, острая, как игла, жалость к нему и к себе, впилась, заставила глотать непрошеные слезы.

А Вадим... Вадим тоже чувствовал себя маленьким мальчиком. Н а шкодившим мальчиком, которого мама не только не наказала за проступок, но и пожалела.

Его начал затягивать сон, вязкий, как сливовое повидло. Пови-и-дло... На плите стоит тазик, в котором варится повидло и булькает, булькает...

Он еще почувствовал, что Оксана встает, и хотел сказать ей, чтобы не уходила, не бросала его, но тут волны густого, вязкого сливового повидла сомкнулись над его головой...

* * *

31 декабря 1999 года

Еще рано, подумал Миша и повернулся на другой бок.

– Вставай, соня! – пихнула его Лида. – Половина двенадцатого. Новый год проспишь.

– Чего половина двенадцатого? Ночи?

– Да нет, дня пока. Снег валит. Ни фига не видно. И всю ночь шел. Как бы действительно нас не завалило.

– Ничего, прорвемся. Иди сюда! – он потянул Лиду к себе, но она вырвалась.

– Придет кто-нибудь!

– А мы дверь закроем.

– Нет. Не хочу.

– Послушай, ты как старуха столетняя! – разочарованно возмутился Миша. – То не хочу, то голова болит, то поздно, то рано. Может, ты себе кого поинтереснее завела? Откуда я знаю, чем ты занимаешься, пока я на работе!

– Спятил?!

Лида надула губы и повернулась к нему спиной. Спина эта так и говорила: ты меня смертельно оскорбил, и больше я с тобой дела иметь не хочу, никогда и ни за что.

Миша закинул руки за голову и задумался. Сколько можно старательно закрывать глаза на то, что Лида сильно изменилась. Она давно уже не та ласковая и любящая девочка, на которой он женился, пройдя через упорную борьбу с Диной. Чем-то жена стала неприятно напоминать Лору. А то и Дину. Такая же капризная, вздорная. Эгоистичная и невнимательная. А может, Лида и раньше была такой, а он просто не замечал этого? Не хотел замечать...

А смог бы он... уйти от Лиды?

Вопрос просто напугал своей новизной. Не то чтобы они совсем не ссорились, бывало иногда. Но даже в тот исторический вечер со "скорой помощью" ничего подобного ему в голову не приходило. Лида – это навсегда. Они будут жить счастливо и умрут в один день. Даже если и не совсем счастливо и даже если не в один день, все равно – он нашел ту, которая ему предназначена судьбой, и никаких сомнений на этот счет быть просто не может. Ну и пусть вредничает, пусть дуется, пусть закапывает деньги в банке из-под пива. А разве он идеальный? Наверно, и Лиде что-то в нем не нравится, но ведь она же не устраивает ему по этому поводу сцен и не думает о разводе.

А все-таки... Смог бы?

Миша искоса посмотрел на Лидину спину. Вот лежит рядом помятая тетка, довольно таки полная, в нелепой ночной рубашке. Изо рта у нее по утрам дрянью какой-то пахнет (а у самого-то лучше разве?). Одевается черт знает во что, за собой не следит. Нет, иногда возьмет и нарядится, накрасится, прическу организует – вроде, очень даже ничего. Но в остальное время, когда на диване лежит и дрянь всякую по ящику смотрит... "Ах, Хуан-Мануэль! Ах-ах, Марисабель!". М-да, картинка не для слабонервных.

Но вся фишка в том, что тетка эта самая помятая – своя. Родная. Та, которую он выбрал сам. Сам! Никто не навязывал. Так уж по жизни выходило, что все более или менее существенное ему кто-то подкидывал. А он так не любил спорить, что ему, как говорится, легче было согласиться, чем объяснить, почему не хочет. Институт родители выбрали, хотя не больно-то и тянуло. Лучше бы в военное училище пошел. Динка тоже сама прилипла. На работу в свою контору взяла, квартиру купила. А вот Лидка – совсем другое дело. Сам обратил на нее внимание, сам пошел за ней. И с Динкой воевал за свободу – ради нее.

Вот поэтому-то, вздохнул Миша, никуда я от нее не денусь. Буду терпеть все ее дурацкие выходки и капризы. Буду закрывать глаза на ее холодность, скупость и неряшливость. Даже буду делать вид, что на свете нет других женщин, с длинными стройными ногами и высокой грудью.

Он протянул руку и начал почесывать Лидину спину.

– Не подлизывайся! – буркнула она, дернулась и выползла из-под одеяла.

За стол сели в половине десятого – чтобы проводить сначала старый год и встретить новый по российскому времени. Притащили из кухни большой стол, затопили камин. Генка на угощение не поскупился: икра красная и черная, малосольная семужка и осетрина горячего копчения, всевозможное копченое мясо и буженина со свекольным хреном, колбаска пяти сортов и ветчина со слезкой, спаржа, грибы и крохотные, в полмизинца корнишоны – просто глаза разбегались.

Дамы старались переплюнуть друг друга по части салатов, а на горячее соорудили утку с яблоками. Пришлось принести из подвала небольшой раскладной столик – иначе все никак не помещалось. Макс, закатывая глаза, изображал сомелье, нахваливая вина.

– Ты в лучшем случае бармен, – остудила его пыл Оксана. – Манеры у тебя малость подгуляли. Кто же перед клиентом нюхает бутылку?

– Я водочки. Родная! – потер руки Генка. – "Русский размер"! Кто больше?

Короче, все нашли себе еду и питье по вкусу, началось то, что классик обозначил как "уста жуют". Звон рюмок и вилок заглушал какое-то эстрадное действо из телевизора. Телевизор работал, кстати, из рук вон плохо, что Генка объяснял сильным ветром. На телевизор водрузили пару еловых веток, обмотанных блестящей мишурой. Хотели елочку нарядить, да оставили на последний день, а снег повалил такой, что об этом пришлось забыть. Маленькие елки росли довольно высоко. Пришлось обойтись лапами с ближайшей огромной ели.

– Какие вы, девушки, красивые, аж страшно делается, – пригасив отрыжку, сделал комплимент Макс. – Были бы вы не вы, не удержался бы, предложил бы устроить маленький группенсекс.

– Пошляк! – чопорно, но довольно отозвалась Лида, одергивая под столом юбку бледно-голубого платья. Платье действительно было красивое, но оно сидело бы на Лиде гораздо лучше, будь на размер больше и не таким коротким.

Оксана и Лора тоже были в вечерних туалетах. Оксана надела длинное и узкое черное платье с разрезами до самых бедер, а Лора нацепила что-то в своем обычном стиле – цвета бешеной фуксии, короткое, блестящее и с огромным декольте, как спереди, так и сзади. Мужчины наряжаться нужным не сочли, остались в джинсах и свитерах.

– Как же мы без президентского напутствия? – вздохнула Лида, гоняя по тарелке скользкий шампиньон.

– Какой патриотизм! – восхитился Макс.

Пользуясь своими привилегиями то ли сомелье, то ли бармена, он успел уже достаточно нагрузиться и был на той забавной стадии, когда словесный понос не унять никаким имодиумом.

– Нет, тут я ничем помочь не могу, – балаболил он. – А вот изобразить куранты – пож-жалуйста! Помните, мультик был такой, там еще из ежика елку сделали? У них там часов не было, и они сами: бам-м! бам-м! Ну-ка! – он посмотрел на часы, – без полминуты десять. Сейчас, сейчас! У всех шампанское? Ну, бам-м! Бам-м!

– Бам! – поддержала его Лора. – И еще раз бам-м!

Тут уж бамкать начали все, и со счету, разумеется, сбились.

– А желания? Желания-то загадали? – всполошилась Лида.

– Если нет, то еще будет возможность, – успокоил Генка. – Ну, как там наша утя?

Утка вызвала фурор. И вообще – было как-то уж слишком все хорошо. Даже подозрительно. И Генка никого не задевал, какой-то весь он был размякший, хотя и не пьяный.

Затишье перед бурей, подумал Вадим. И не ошибся.

Время шло к двенадцати, все уже давно наелись и напились. Попытались было танцы устроить, но по телевизору ничего подходящего не было, а радио принимать что-либо почему-то отказывалось, только шипело.

– Эх, надо было магнитофон взять, – вздыхал Макс.

– А вы знаете, как мы обычно с родителями Новый год отмечали? – сентиментально вздохнул Генка, глядя в рюмку.

Вадим внутренне подобрался, не ожидая от этих воспоминаний ничего хорошего.

– Мы складывали все подарки в наволочку. Это был мешок. Заворачивали, подписывали. А кто-нибудь, обычно папа, был Дедом Морозом. И раздавал. А когда подарки заканчивались, все начинали их открывать, рассматривать...

– Подарков нема, – резко оборвал его Макс.

– Ну почему же? – опасной бритвой улыбнулся Генка. – Я, как гостеприимный хозяин, приготовил всем. Правда, исключительно собственную продукцию.

– Книги, что ли? – скептически хмыкнула Лора.

– Чем богаты. Думаю, вам должно понравиться. Вот только встретим Новый год...

Последние полчаса тянулись медленно. Разумеется, не из-за ожидания подарков. Было просто скучно. Беседовать было особенно не о чем – обо всем уже успели поговорить. Оставалось только есть и пить. Все-таки Новый год – некий сакральный момент, который с самого детства привыкаешь ждать в надежде на чудо. На чудо, которое так и не приходит. Но все равно ждешь.

Наконец последний минуты многострадального 99-ого канули в вечность. Половина планеты в эти часы праздновала наступление нового тысячелетия, а другая половина, упиваясь презрением и чувством превосходства над первыми, готовилась ждать до этого момента еще целый год.

Замер в воздухе хрустальный звон бокалов, прекратила визжать Лора, налившая себе шампанского в декольте, и наконец-то Генка притащил цветастую наволочку. На полноценный мешок она, разумеется, не тянула, но все равно вызвала некоторое оживление.

Генка, за неимением бороды, нацепил красный колпачок Санта-Клауса и начал извлекать из "мешка" одинаковые свертки – в красивой блестящей бумаге, перевязанные цветными ленточками. К каждому подарку была прикреплена кремовая, узорно вырезанная карточка с именем.

Раздав подарки, Генка сел в кресло и, улыбаясь в предвкушении эффекта, стал смотреть, как они разворачивают обертки.

Знаменитая гоголевская "немая сцена" по сравнению с тем, что произошло, могла показаться не более чем детсадовским утренником.

– И как же это понимать? – тихо спросил Миша, глядя то на Генку, то на толстый том в глянцевой суперобложке с говорящим названием "Кодекс рогоносца".

– Это роман. Очень интересный. А что?

Может, кто-то и усмехнулся бы, но каждый был занят своим подарком и своим возмущением. На чужие даже не смотрели. Лора с яростью швырнула в камин "Историю охранного отделения", но промахнулась, и книга, ударившись об стену, приземлилась в углу. Вадим быстро, пока никто не увидел, перевернул вниз названием "Адвокатскую этику". Тем же быстрым движением Оксана спрятала за спину книгу "Мать и дитя".

– Что это такое? – голосом оскорбленной пифии взывала Лида. – Это что же такое?

– Репринтное издание. Конец восемнадцатого века, – все с той же радостной улыбкой пояснил Генка. – Господина Чулкова сочинение. "Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины". Ты же любишь дамские романы. А у тебя, Макс, что? Честно говоря, забыл. Кажется, "Любовь Ганимеда14", да?

– Да я тебе сейчас морду разобью, ты!.. Да я тебе... – Макс, отшвырнув книгу, бросился к Генке, но тут свет начал стремительно тускнеть.

Все замерли, глядя на лампочку, даже Макс замер на полпути к Генке.

– Ой! Не надо, не надо! – заголосила Лида.

Свет мигнул и погас, на секунду зажегся снова и опять погас. На этот раз окончательно.

Подождали минуту, другую. Света не было. Только цокали стрелками часы, да ветер выл за стеной, сотрясая стены.

– Приплыли... – уныло сказал кто-то.

– Здесь есть три фонаря, – успокоил Генка. – Два больших и один маленький. И свечей целая коробка. Но фонари лучше приберечь. Может быть, это надолго.

– Обрадовал...

– Может, пойти посмотреть на улицу? – неуверенно предложил Миша. – Может, просто провод оборвался?

– А толку-то?

– Ну хоть знать будем, в чем дело. Глядишь, и починить смогу.

Его провожали, как на войну.

– На, возьми мои перчатки, они кожаные, – суетился Макс.

– И ботинки надень лыжные, а то снегу нагребешь, – не отставала Оксана.

– Что делать будем? – поинтересовался Макс, когда вооруженный самым сильным фонарем Миша нырнул в метельную мглу и сразу же пропал в ней, будто и не было.

– Да, грустно без света, – выпятив губу, посетовал Генка. – А то можно было бы почитать...

На этот раз заорали все сразу, наперебой.

– Не все сразу господа! – Генкино лицо, подсвеченное пламенем камина снизу, показалось вдруг Оксане ликом падшего ангела. – Претензии принимаются в порядке живой очереди. Предлагаю сделать антракт. Вдруг Мишуня действительно свет наладит. Пойду пока наверх. Если вдруг усну ненароком, разбудите. – Он взял маленький фонарик и пошел к лестнице, но на пороге обернулся. – А книжечки-то со смыслом, – добавил он, гадко посмеиваясь. – С большим смыслом. Не хотите обменяться?

Продолжая смеяться, он исчез в темноте.

– Г-гадина! – словно выплюнула Оксана.

* * *

"...Только я начал обдумывать кампанию против Лиды, как вдруг она нежданно-негаданно заявилась ко мне сама. Бордовые брючки туго, до писка, обтягивали все неровности жирной попы, живот под узким розовым свитером неаппетитной складкой свисал на слишком тугой пояс. Когда мы познакомились, она была вполне нормальной девицей, я имею в виду внешне. Фигура, конечно, не супер, но и не ночной ко ш мар. Да и мордашка тоже вполне соответствовала. И что? Нет, как х о тите, но валяние на диване с пультом от телевизора и коробкой шок о ладных конфет не слишком способствует красоте.

Впрочем, меня она никогда особенно не привлекала. Если бы уж выбирать из них троих, я бы остановился на Оксане, а Лида – это уже край. И дело даже не в целлюлите. У меня и таких было немало. Крас о та – это чтобы привлечь первый взгляд. А после второго – уже не так важно, какой у дамы размер бюста или обхват талии. Если, конечно, з а хочется посмотреть второй раз. Так вот на Лиду второй раз я бы смо т реть не стал. Уж слишком она фальшивая, аж скулы сводит.

Но приходилось как-то общаться. Я дружил с Вадимом, а Вадим – с Мишей. С Лидой приходилось быть вежливым. Я старался.

Так вот, она вошла, ни слова не говоря, скинула мне на руки шу б ку из мексиканского тушкана, крашенного акварелью, и через мгнов е ние уже сидела на диване.

– Не угостишь кофе? – спросила она, пытаясь говорить на октаву ниже своего писклявого голосишки – наверно, так, по ее мнению, дол ж на была разговаривать женщина-вамп.

Я посмотрел на нее внимательнее и чуть не расхохотался. Щек а стая физиономия была густо обсыпана самой светлой, почти белой пу д рой, глаза – в очках темно-серых теней, как у панды, а губы – жирно н а сандалены пунцовой помадой, резко диссонирующей с поросячьим к о лером свитера.

– Откуда ты, прелестное дитя? – стараясь сдержать смех, спросил я.

– Шла мимо, решила зайти, проведать.

Она пила кофе, жеманно отставив пальчик.

– Это не слишком красивая манера, – я легонько зацепил ее согн у тый мизинец. – Так держали палец гусары, потому что сабля, или что там у них было, не помню, деформировала сустав. А пошлые обыватели им подражали.

Она слегка покраснела и прижала мизинец – а заодно и мой палец. Батюшки, да она же со мной заигрывает, с ужасом сообразил я.

Но через секунду ужас прошел, потому что я понял: да мне и и с кать теперь ничего не надо. Просто расслабиться – и получить удовол ь ствие. Во всех смыслах. Правда, насчет физического удовольствия было некоторое сомнение, но, как говорится, нет некрасивых женщин, а есть мало водки.

Я предоставил Лиде возможность действовать самой. Пусть дум а ет, что соблазнила меня. Мне приходилось слышать: мол, мужчины н а ивно думают, что завоевывают женщин, а на самом деле это мы, же н щины, позволяем им завоевать себя. Увы для них, для женщин, но это мы позволяем им так думать.

Она, видимо, решила поиграть в экстрасенса. Долго и таинственно смотрела на меня в упор, то щурясь, то распахивая глаза на ширину плеч. Приоткрывала свои страшные вампирские губы и томно вздых а ла. Пыталась выпучить из свитера слегка перекисшую грудь. Спасибо хоть, не делала пассы руками. Я выжидал, не предпринимая никаких активных действий.

– Скажи! – наконец она не выдержала моей пассивности и перешла к прямой атаке. – Скажи, ты хочешь меня?

Я отвернулся и впился зубами в диван, чтобы не зарыдать от см е ха. Подавив порыв, протянул к ней руки и прошептал во вполне лат и ноамериканском духе:

– Да, моя милая! Да, моя прекрасная! Иди ко мне!

Наверно, даже бывалый солдат не смог бы раздеться так быстро. Я и глазом моргнуть не успел, а Лида уже лежала на диване, распластав по нему все свои соцнакопления.

– Ты можешь сделать мне одолжение? – с придыханием спросила она.

Если потребует надеть резинку, подумал я, дам под зад коленом и выставлю на лестницу. Голую.

– Пожалуйста, дай мне возможность доставить тебе удовольствие. Такое, какого тебе еще никто не мог дать. Просто ляг и не шевелись.

– Как труп? – уточнил я. Боже, она не только страдает манией в е личия, но еще и извращенка!

Для начала я предложил ей вина (сам, стоя у бара и отвернувшись, втихаря хлебнул прямо из горла изрядную дозу коньяка).

– Ах, как это эротично! – щебетала Лида, принимая всякие якобы соблазнительные позы, от чего ее складчатый живот неаппетитно к о лыхался.

А потом началось такое... У меня просто глаза на лоб полезли. П о жалуй, подробности из скромности лучше опущу. Куда там "Камасу т ре"! Вот вам и скромница! Классический тихий омут, в котором водя т ся не просто черти, а самые настоящие чертяные генералы.

– Прости за бестактность, – спросил я, с трудом переведя дух, – а Миша, он что?.. Не того? Ты будто с голодного острова.

– Мишка-то? – презрительно скривила губу Лида. – Да ну его. Ск у кота смертная. Упал – отжался. А у нас с тобой... И потом это будет... тайна.

Эта «тайна» прозвучала с таким леденящим надрывом, что мне стало дурно. Я-то, дурак, думал, что все обойдется сегодняшним эпиз о дом, но, похоже, она рассчитывала на нечто долгоиграющее.

Это безобразие продолжалось и продолжалось. Я старался приде р живать ее на расстоянии, да это было и нетрудно: все-таки Лида могла уйти из дома только днем, когда Мишка был на работе, а днем я как никак тоже работаю. Но где-то раз в месяц она все-таки появлялась – вызывающе одетая, вульгарно накрашенная. Может, просто не умеет – ни краситься, ни одеваться?

Однажды я пристроил за книгами видеокамеру. Лидка вышла на пленке просто как порнозвезда. Теперь у меня было чем потрясти у нее перед носом. Похоже, начинала подбираться неплохая видеотека. Как говорится, на всякого мусье есть свое досье..."

* * *

2 января 2000 года

В небольшие оконца бил яркий солнечный свет, в лучах сталкивались и посверкивали пылинки. Оксана вышла на крыльцо и зажмурилась – так ударило по глазам ослепительное сияние снега. Дорога исчезла, ограда тоже. Овраг, по которому бежал ручей, едва угадывался среди гигантских наносов. Да и само крыльцо было засыпано так, что дверь открылась с большим трудом. Ступеньки превратились в пандус.

– Похоже, нескоро нас откопают, – сказала она Вадиму, вернувшись в холл. – Знаешь, что странно? Я всю жизнь безумно боялась покойников. А теперь вторые сутки нахожусь в доме с двумя трупами – и ничего. Честно говоря, я о них даже и не думаю. Нет, думаю, конечно. Но больше о том, кто и как, а не о них самих. Сам факт, что рядом – два мертвых человека, да еще тех, которых я хорошо знала... Сам факт у меня ровным счетом никаких эмоций не вызывает. Наверно, я какое-то чудовище.

Вадим сидел на диване и молчал. Ему было настолько скверно, что хуже, наверно, было только Максу, которого в очередной раз рвало в туалете. Поведение Оксаны было ему совершенно непонятно. Что она знала? О чем думала, сидя ночью на кухне?

Проснулся Миша, бурно порадовался солнцу и начал разжигать камин, чтобы вскипятить воду для чая. Томной походкой, кутаясь в шубу, спустилась Лида и первым делом поинтересовалась, готов ли завтрак.

Придерживаясь за стену, появился Макс и со стоном упал в кресло.

– Не хочешь сто грамм для поправки здоровья? – предложил Миша, но Макс только рукой махнул.

– Он никогда не похмеляется, – ехидно заявила Лида. – Прости, но кефира с петрушкой здесь нет.

Пострадав еще с полчаса, Макс сдался и полез в бар.

– А это что за хреновина? – спросил он совсем другим голосом и показал толстую тетрадь в зеленой обложке. – Вчера ее здесь не было.

Вадим вздрогнул и украдкой посмотрел на Оксану. Она? Но ведь это мог быть и Мишка. Да и Лида. И сам Макс, в принципе, тоже.

– Дай-ка! – Миша взял у Макса тетрадь и начал ее рассеянно перелистывать, в то время как Макс налил себе рюмку водки, выпил, сморщился и блаженно зажмурился.