Текст книги "Приют одинокого слона (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– А как ехать-то? Не думаю, что нам отдадут машину, даже если мы и пообещаем вернуть ее владельцу.

– На автобусе, наверно, – предположил Вадим. – Я видел автобусную остановку. Надо узнать у портье, может, у него есть расписание.

– Вот если бы был ночной автобус, – размечталась Лида, моментально забыв о предстоящем разводе и дележе имущества. – Мы могли бы завтра вечером сесть и спать в нем.

В этот момент в дверь постучали.

– Попов вернулся, – вздохнула Оксана. – Или капитан решил следствие возобновить.

– Типун тебе на язык! – рявкнул Макс и добавил по-английски: – Come in!32

В номер вошел незнакомый мужчина лет сорока в короткой дубленой куртке шоколадного цвета и маленькой черной шапочке, надвинутой низко на лоб.

– Здравствуйте, – сказал он по-русски чуть хрипловатым голосом с едва заметным акцентом. – Вы друзья Гены Савченко? А меня зовут Хлапик. Ян Хлапик.

Все устроилось наилучшим образом. Хлапик приехал за своей машиной, которую отогнали на стоянку у полицейского участка. И готов был отвезти их в Прагу, а заодно приютить на две ночи.

Собрав вещи и расплатившись за постой, Вадим с Оксаной отправились закусить на дорожку. Остальные еще возились. За столиком сидел Хлапик и с аппетитом ел нечто, отдаленно напоминающее солянку, судя по запаху, одновременно мясную, рыбную и грибную. Увидев их, он приветливо помахал им, приглашая присоединиться.

– Вы ведь Вадим, да? – спросил Хлапик, когда Вадим с Оксаной сели за столик. – Я видел у Гены вашу фотографию. Он много про вас рассказывал. А вы?..

– Оксана, – помогла ему Оксана.

– Вадим, мне... я хотел с вами поговорить, пока остальные не пришли. Вы извините, но почему-то не хочется при них.

– Понимаю, – кивнул Вадим.

В это время подошла официантка. Сошлись на таинственной "томатовой полевке" и не менее таинственном "пструхе".

– Интересно, это мясо или рыба? – вполголоса поинтересовалась Оксана. – А может, курица?

– Это форель, – улыбнулся Хлапик, но тут же снова стал серьезным. – Расскажите мне, как все произошло. Я ведь ничего не знаю. Мы сидим в Петербурге, в Гениной квартире, завтракаем. Вдруг появляется милиционер. Так и так, выметайтесь, господа иностранцы, я должен опечатать квартиру. Почему? Да потому что хозяин умер. Мы в тот же день поменяли билеты, прилетели сюда. Дома Генина записка: уехали в горы, все хорошо, вернемся 7-го. Я знал, что у него рак, но не думал, что это будет так быстро. Он говорил, время еще есть. Хотя я и видел, что он держится только на наркотиках. Долго звонил куда только можно, узнавал. Надо же ведь было оплатить расходы.

– Мы все оплатили, все оформили, – немного виновато сказала Оксана.

Хлапик кивнул. Теперь, когда он снял шапочку, а его подбородок вынырнул из воротника куртки, они наконец смогли разглядеть его. Ян Хлапик выглядел гораздо старше своего возраста. Негустые светлые волосы сильно поредели, залысины уходили двумя острыми углами почти до макушки, непобежденным остался лишь небольшой нелепый клочок над исчерченным ранними морщинами лоб. Такие же резкие морщины сбегали от крыльев хрящеватого носа вниз, к уголкам тонких губ и ниже. Углы челюстей выступали, делая лицо почти прямоугольным. Короче, он показался бы совсем непривлекательным, если бы не глаза, неожиданно темные и теплые. Стоило Вадиму посмотреть в них, и неожиданно для себя он начал рассказывать. Все. Кроме одного.

– Подождите, Вадим, – Хлапик мягко остановил его. – Если я понял правильно, вы... не вполне удовлетворены вердиктом. В таком случае я могу использовать свои связи и добиться возобновления дела. Разве убийца не должен быть наказан?

– Не надо, Ян, – возразила Оксана. – Гена ведь сам хотел этого. К тому же есть еще и совесть. Я считаю, что абсолютно бессовестных людей нет. А может быть, это действительно была Лора.

– Как знаете, – Хлапик внимательно посмотрел на нее, и Вадиму вдруг показалось, что тот все понял. – Я читал, что в тот момент, когда человек погибает насильственной смертью, происходит такой мощный выброс негативной энергии, что его убийце рано или поздно все равно... как это сказать? Не поздравится?

– Не поздоровится, – поправил Вадим.

* * *

7 января 2000 года

Накануне они приехали в Прагу уже затемно. Снег в городе совсем стаял, дул теплый сырой ветер. Дом сиял огнями и вообще – он был каким-то совсем другим. Из будки с надписью «Martinek» выбрался огромный кудлатый бобтейл с подвязанной красным бантиком челкой. Лениво, словно для порядка, взбрехивая, он подошел поближе, обнюхал всех по очереди и, исполненный чувства собственной значимости, удалился.

Гуськом они поднялись на крыльцо. Последней, сгибаясь под тяжестью двух чемоданов, плелась Лида.

По лестнице ссыпались двое худеньких светловолосых детей, видимо, погодков – мальчик и девочка. Пробормотав невнятно: "dobrЩ ve?er"33, они побежали через гостиную на кухню, вопя уже во весь голос: "Mami, mami, to je tata!"34. Навстречу им вышла высокая, полноватая женщина в испачканном мукой голубом фартуке поверх домашнего брючного костюма цвета палой листвы.

– Добри вечер! – сказала она красивым грудным голосом. – Мне зовут Сватава. Я говорю русски нехорошо, але... но понимаю.

Впрочем, понимать особо ничего и не пришлось, потому что разговаривать никому не хотелось. Сразу после ужина разошлись по комнатам и легли спать, хотя Сватава и предлагала посмотреть телевизор.

Все устроились в своих прежних комнатах, только Миша попросил разрешения лечь на диване в маленькой гостиной.

– Но, пан Михал, ваша манжелка... ваша жена... – удивилась было Сватава, но Ян только посмотрел на нее со значением, и та, замолчав, отправилась стелить Мише на диване.

Утро хмурилось, но кое-где уже проглядывали клочки голубого неба.

– Вот увидите, Гена улетит отсюда с солнцем, – пообещал Хлапик. – Он так любил Прагу. Я никак не мог понять, почему он не хочет приехать сюда. Ладно, что теперь говорить... Чем намерены заниматься? Магазины?

– Какие там магазины, – горестно вздохнула Лида. – Все деньги улетели. Можно сказать, на ветер.

– Да заткнись ты! – дернул ее за кофту Миша, пока та не вздумала просить Хлапика о материальной помощи. А что, с нее станется! Хлапик ведь хотел оплатить расходы? Хотел. Но не успел. Так вот пусть и компенсирует им хотя бы часть. С Лидиной точки зрения, это было бы вполне справедливо.

Сватава, несмотря на свои немалые габариты, так и летала по кухне: от плиты к микроволновке, от холодильника к кофеварке. За ней носились вкусные запахи: жареной ветчины, горячего крепкого кофе, подогретых булочек с тмином.

– У меня завалялась пара-тройка беспризорных баксов, – бросил небрежно Макс, допивая кофе со сливками. – Минь, пойдем пивка дернем на дорожку?

– Пойдем, – равнодушно отозвался Миша.

– А ты? – Макс повернулся к Вадиму.

– Нет, – отказался тот. – Хочу еще раз по городу пройтись. В последний раз. Вряд ли снова сюда приеду.

– Проч? Почему? – вскинула брови Сватава, но Вадим только головой покачал – что тут объяснишь?

– Мне можно с тобой? – неожиданно робко, вполголоса спросила его Оксана.

Вадим задумался. Честно говоря, не хотелось. Но отказать – значит, усложнить все еще больше. Пауза затянулась, и он был неприятно удивлен, когда сообразил, что все смотрят на него. Оксана опустила голову так низко, что прядь ее распущенных волос оказалась в тарелке.

– Пойдем, конечно, – поспешно сказал Вадим, но поспешность эта произвела едва ли не худшее впечатление.

Никому не нужная Лида, надувшись, разглядывала остатки яичницы в своей тарелке. Никто не звал ее с собой, а напроситься она не решалась.

– Извините, – набравшись смелости, она обратилась к Сватаве, – а вы бы не могли мне что-нибудь показать в городе интересное?

– Проминьте... Простите, – с безупречной вежливостью отказалась Сватава, на которую, похоже, вчерашняя просьба Миши произвела самое мрачное впечатление, – я мусим... должна идти с детеми до танцевальни школы.

– Что ж, – шумно выдохнула Лида, – придется гулять одной. Миша, дай мне денег.

Но Миша сделал вид, что не слышит. Посмотрев на него с самой едучей ненавистью, Лида вскочила из-за стола и пошла к выходу.

– Если вы в центр, могу подвезти, – предложил Хлапик. – Мне надо на Народни, к Национальному театру.

Макс с Мишей отказались.

– Мы здесь, поблизости, – объяснил Макс. – Очень уж тут одна пивнушка замечательная есть.

– Мы, наверно, тоже... – неуверенно поддержала Оксана, но Вадим жестом остановил ее:

– Если я не ошибаюсь, гора Петршин напротив театра? Через мост? Тогда будем вам очень признательны.

Оксана ойкнула и прикрыла рукой рот.

Мост показался просто бесконечным. Вадим шел быстрым шагом и тащил Оксану за руку.

– Куда ты так несешься? – она не поспевала за ним.

– Извини, – буркнул он, но шаг не замедлил.

Гора приближалась, надвигалась – неумолимо, как судьба. Тянулись к низкому небу голые деревья. Между деревьями, стряхнув с себя бурые листья, обнаженными нервами змеились корни. Черные зубцы каменной стены жадно грызли черные стволы.

Я должен сделать это, сказал себе Вадим.

Они свернули влево и через несколько минут оказались у остановки фуникулера. Небольшой вагончик стоял внизу, готовый, словно майский жук, поползти по рельсам к вершине.

– ?ekame na vАs35, – помахал им рукой контролер – молодой парень в теплой зеленой куртке. С десяток пассажиров уже сидели в вагончике, похожем на лесенку, накрытую футляром.

– Пойдем!

Вадим быстро купил в кассе билеты. Не успели они сесть на деревянную скамеечку, вагончик дернулся и медленно поплыл вверх.

– Это та стена, про которую писал Генка? – шепотом спросила Оксана.

– Да.

– А ты знаешь, почему она называется Голодная?

– Толком никто не знает. Одни говорят, что из-за зубцов. Но вообще-то такие укрытия для стрелков делали в то время на всех стенах. Другие считают, что камни скрепляли раствором, в который добавляли сотни сырых яиц. Для прочности. А еще есть такое объяснение: стену строили всякие голодные нищие, которым не платили за это, только кормили. Думай как хочешь.

– А-а... – протянула Оксана и отвернулась.

Вадиму показалось, что между ними растет вот такая же черная, зубчатая стена, и с каждым часом, с каждой минутой она становится выше и толще. Хотя, наверно, расти она начала уже давно. В тот день, когда Вадим впервые подумал, что Генку убила Оксана. И что бы он там себе ни говорил, что бы ни обещал... Нет, он выполнил бы все свои обещания: и адвоката бы нашел, и ждал бы ее, и на свидания ездил бы. Но... Быть может, попади Оксана в тюрьму, ему даже было бы в чем-то легче. Больно, тяжело – но легче! А так – словно умерло что-то. Она говорила Хлапику о совести. Хотелось бы верить. Но как-то не получалось.

Вагончик дернулся в последний раз и замер, двери открылись.

– Rozhledna je tam36, – махнул рукой контролер.

Красный зернистый песок хрустел под ногами. Дорожки петляли между деревьями, то спускаясь, то снова поднимаясь. Но куда бы они ни пошли, то и дело на глаза попадались темные зубцы.

– Когда-то здесь, на вершине, стояла виселица, – мрачно сказал Вадим, глядя на сторожевую башенку. – А потом, лет через сто, именно здесь произошла битва между двумя враждующими родами. Победившие рубили головы проигравшим.

– Весело! – голос Оксаны дрогнул. – Послушай, Вадим, я так больше не могу! Я все понимаю... Вернее, я пытаюсь понять. Но ты отгородился от меня вот такой вот стеной, – она махнула в сторону каменной кладки. – Что я могу поделать? Нам обоим придется жить с этим дальше – и тебе, и мне. Я понимаю, ужасно говорить об этом вслух, но то, что ты убил Генку...

– Что?! – Вадиму показалось, что он ослышался. – Что ты сказала?

Какой-то противный звон в ушах нарастал, превращаясь в гул реактивного самолета. Рот заполнился кислой ватой. Оксана вдруг стала маленькой-маленькой и, словно вырезанная из бумаги фигурка, подхваченная ветром, улетела на край света. Черная зубчатая стена начала расти и заслонять свет...

Он сидел на мокрой скамейке. Мир медленно наполнялся светом, словно он смотрел на восход солнца, снятый на пленку и прокрученный в ускоренном режиме. Оксана, бледная, растрепанная, стояла рядом с ним.

– Ну как, лучше? – она протянула ему маленькую желатиновую капсулку. – На, валидолину пососи.

Резкий холодный вкус затопил рот. Язык сразу онемел, но хватка тяжелой ватной шапки, сдавившей голову, начала ослабевать

– Ксан, ты серьезно думала, что это я... Генку?.. – с трудом шевеля непослушным языком, спросил Вадим.

– Я не хотела так думать, – Оксана была совершенно сбита с толку. – Но ведь ты сам сказал в баре, что лучше будет признаться.

– О Боже! – застонал Вадим, обхватив голову руками. – Но ведь я был уверен, что это ты... И говорил о тебе. Надеялся еще, что ты скажешь: да ты что, это не я. Но ты подтвердила: да, лучше признаться.

Оксана села рядом, совершенно не заботясь, что ее светлые джинсы промокнут, откинулась на спинку скамейки и захохотала. Вадим испугался, что это истерика, но Оксана прекратила смеяться так же резко, как и начала. Она вытерла навернувшиеся слезы, и Вадим понял, что они – настоящие, а не от смеха.

– Похоже, мы друг друга не поняли, – то ли вздохнула, то ли всхлипнула Оксана. – Но если не ты и не я, то кто?

– Да какая теперь разница? – Вадиму показалось, что его наполняет какой-то невероятно летучий газ, что еще чуть-чуть – и он улетит в это похожее на лоскутное одеяло, серо-голубое небо, выше башни, выше обзорной вышки. – Какая разница? Может, Лидка, может, Макс. А может, и правда Лора. Генка получил то, что хотел. Мне это не нравится, но он, надеюсь, доволен.

– Вряд ли. Я думаю, ему там несладко приходится. Скажи лучше, почему ты подумал, что это я?

– Не знаю даже. Пойдем потихоньку, холодно сидеть.

– У нас хватит на пару чашек кофе? – Оксана встала и отряхнула джинсы.

– Хватит. Может, даже и с пирожным. Когда мы поднимались, я видел где-то тут рядом кафешку.

Кафе нашлось минут через пять – совершенно пустой стеклянный павильончик. В нем было тепло, пахло свежесмолотым кофе и корицей. Они сели за столик в уголке, заказали по чашке кофе и по фруктовому пирожному: на мягком бисквите в толстом слое ярко-красногого желе покоились кусочки ананаса и клубника.

– Почему подумал, что это ты? – Вадим словно продолжил прерванный диалог. – Ты вела себя странно. Постоянно лезла на рожон. Будто говорила: по-настоящему виноватый человек так выставляться не будет, поэтому я не я и лошадь не моя. Потом дневник этот, страницы вырванные. Слон под окном. Да много чего по мелочам. Но я еще сомневался. Поэтому и решил тебя спровоцировать: мол, лучше признаться. Надеялся, что ты будешь возмущаться, оправдываться. Наверно, я бы поверил. Легко верить тому, чему хочешь верить. Получилось, перехитрил сам себя.

– А я думала, ты говоришь о себе. Ты ведь тоже себя достаточно странно вел. Начиная с того момента, когда я тебя позвала наверх, а ты словно был где-то за тридевять земель. Да нет, даже еще раньше. Еще в Праге. И потом, я видела, каким диким взглядом ты смотрел на Генку, когда мы пошли с ним на лыжах кататься.

– Подожди, Ксан! – нахмурясь, Вадим перебил ее. – Я вот чего не пойму. Последним в комнате у Генки был я, – он рассказал ей, как зашел к нему, как увидел на полу у кровати труп. Как побоялся позвать остальных: подумают ведь на него – пусть лучше кто-то другой. – Так вот, получается, что передо мной у него была ты?

– Да. Я у него была. Но его не видела.

– Это как? – не понял Вадим.

– Да так. Открыла дверь, смотрю: в комнате никого. Я и вышла.

– Ничего не понимаю. Если он уже был убит, ты не могла его не увидеть. Хотя...

Он вспомнил, как сам открыл дверь комнаты и ему показалось, что комната пуста. И только сделав пару шагов, увидел ногу в домашнем тапке, с задравшейся брючиной. Если смотреть от двери, кровать закрывала всю середину комнаты. И нет ничего удивительного, что Оксана, которая была на двадцать с лишним сантиметров ниже Вадима, не увидела с порога лежащего на полу у кровати Генку. Все дело в угле зрения.

– Да, ты вполне могла его и не заметить. Значит, или Макс, или Лора, или Лида.

Странно. Только что он был на сто процентов уверен, что Генку убила Оксана. Но стоило ей сказать: это не я, я думала, что это ты... А ведь это всего лишь слова. Но он ей верил. И не только потому, что хотел верить. Просто он знал: этот так. Наверно, то же было и с Оксаной. Она верила ему. Она знала: он не виновен.

– Понимаешь... – Оксана помешивала ложечкой остатки кофе в чашке. – Я зашла в комнату, и мне показалось, что там никого нет. Потом я вышла на лестницу, позвала тебя. Кто-то поднялся по лестнице, постоял в коридоре. Открылась дверь напротив. А через несколько минут появился ты. Совершенно не в себе. Я же не знала тогда, в чем дело. Думала, ты в очередной раз поругался с Генкой. А потом... Кто еще, кроме тебя, мог это сделать? Мне даже в голову не приходило, что, когда я заглянула к нему, он был уже мертв. Я не знала, что делать. Поэтому, наверно, и вела себя, как идиотка. И не поняла ничего. Психолог называется. Да, замечательно меня учили.

– Сапожник без сапог, – поддел ее Вадим. – Ладно, продолжай, – добавил он, видя, что Оксана хочет сказать еще что-то.

– Когда мы с Генкой ругались на горе, он сказал, что в доме есть кое-что... Ну, компра, одним словом. Конечно, я только и думала о том, как бы это найти. Поэтому и за промедолом пошла. А там тетрадочка. Прямо на виду. Под газеткой. Я ее за пояс и в шкаф спрятала. Ну, тот, который в коридоре. Все прочитать думала, но момента не было. Ночью встала, пошла на кухню... И окончательно убедилась, что это ты.

– Когда прочитала обо мне?

– Да нет, – отмахнулась Оксана. – По сравнению с другими ты мало чем выделялся. Просто там была копия Генкиного завещания. Я ее тоже сожгла.

– Зачем?

– Дело в том, что завещание заверил Панч.

– Так... Понятно.

Валерка Панин был однокурсником Вадима и Генки. Несколько лет назад он стал нотариусом, и оба неоднократно прибегали к его услугам. Наверняка Оксана решила, что Вадим каким-то образом узнал у Валерки о содержании завещания и решил, совмещая приятное с полезным, поправить материальное положение. Деньги-то ой как нужны.

– Знаешь, Ксан, если все дело в этом... – задумчиво сказал Вадим. – Если другой причины не было, то у меня есть кой-какие соображения по этому поводу. Дело в том, что я познакомил Панча с Максом, еще когда он не был нотариусом. И у них сложились самые тесные отношения. Гораздо более тесные, чем у меня с Панчем. Мы-то с ним больше деловые контакты поддерживали. Вряд ли бы он стал мне от нефиг делать рассказывать, что там Савченко в завещании написал. А вот Максу – вполне может быть.

– Макс, говоришь? Что же получается тогда? После него в комнату заходили Лора и Лида. Они что, тоже не заметили труп? Или тоже...

– Струсили? Ксан, нечего смущаться. Да, я струсил. Что теперь? Лидка вполне могла промолчать – это вполне в ее натуре. А Лорка была всего сантиметров на пять-шесть выше тебя. Она могла и не увидеть. К тому же, это ведь слова Макса, что после его визита Генка еще был жив, что он сказал что-то Лидке. Я видел его совершенно никаким. Он сидел в туалете на полу. Зеленый. Почти без сознания.

– Меня удивило еще кое-что, – добавила Оксана. – Когда этот жирный клоун сказал, что дело закрыто и во всем виновата Лорка, я ждала, что Макс хотя бы для порядка возмутится. Все-таки несколько лет вместе жили. Ан нет. Лорка так Лорка.

– Да и не заметил я, что он слишком сильно переживал из-за того, что с ней случилось. Даже про великую любовь к тебе не постеснялся сказать.

– Да ладно тебе! – Оксана чуть заметно покраснела. – Конечно, я видела, что он ко мне неравнодушен, но не более того. Во всяком случае, Макс никогда себе ничего эдакого не позволял. Да и мне он не слишком нравился.

Подошла скучающая официантка в кокетливом кружевном передничке, предложила еще кофе. Оксана с сожалением покачала головой: кофе оказался горячим, крепким и ароматным, хотелось еще, но денег осталось в обрез. Когда официантка отошла, Вадим закурил. Глядя, как струйки дыма сталкиваются, поднимаясь вверх, он сказал:

– А ведь он вполне мог убить Лору. Помнишь... Нет, ты, кажется, этого, не слышала, была в душе. А я слышал. Ей тогда было плохо, ее ломало, и она, видимо, плохо понимала, что говорит. Она крикнула Максу, что знает о нем что-то такое...

– Да, – кивнула Оксана. – Она тогда и мне сказала, что слышала наш с Генкой разговор на горе.

– И Макс вполне мог вкатить ей двойную дозу. Она ему доверяла.

Оксана закусила губу, словно никак не могла решиться на что-то.

– Струсил, говоришь? – спросила она наконец. – Так вот, я тоже струсила. Лору никто не убивал.

– Значит, она сама?

– Нет, Вадим. Это был, можно сказать, несчастный случай.

– Как?

– Да так. Она пошла с коробкой наверх, а я вышла в туалет. Смотрю, она сидит на лестнице, к стене привалилась. Бледная, пот катится. Я ее подхватила, затащила к ним в комнату. Она ампулу схватила, носик сломала, палец порезала. Сделай мне укол, говорит. А сама на кровать упала, глаза закрыла, еле дышит. Я шприц набрала. Давай, говорю, под кожу, промедол можно. Нет, отвечает, я в вену привыкла. Я уже колоть хотела, а она глаза открыла, мутные такие, посмотрела и говорит: ты мало набрала. Как мало? Да так. Надо две ампулы. Эти меньше. Раньше шприц был почти наполовину полный, а сейчас совсем мало. Ну, я подумала, что ей виднее, набрала вторую. Уколола, жгут сняла. Она, вроде, отходить начала, порозовела немного, улыбнулась даже. А потом вдруг глаза закатила и захрипела. Я: "Лора, Лора!". А она не дышит. И пульса нет. Вот тут я и сдрейфила. Аж ноги затряслись. И руки. Представь себе!

– Да уж, представляю.

– Где там представляешь! После того, как она вопила, что все обо мне знает, я делаю ей укольчик – и она немножечко умирает. Думаешь, кто-нибудь поверил бы, что я ни при чем? Вот я и старалась, делала ей искусственное дыхание, хотя знала, что она давно уже умерла. А перед тем все ампулы вытерла, шприц. Ее отпечатки поставила. Чудо еще, что Макс не зашел в это время.

– Да-а, – только и мог сказать Вадим. – Значит, все-таки передозировка?

– Трудно сказать. Я потом в мусорном ведре порылась и нашла точно такую же ампулу. И шприц. Только вот шприц этот был не на пять кубиков, а совсем маленький, где-то на два с половиной. Я таких раньше и не видела. Наверно, инсулиновый. Очень тонкая игла.

– Она что же, не заметила, что шприц вдвое больше? – удивился Вадим.

– Наверно, ей было так плохо, что она уже плохо соображала. Увидела только, что жидкости совсем мало, решила, что ампулы меньше объемом. А что касается передозировки... Там был один миллилитр однопроцентного раствора. Две ампулы – два миллилитра. То есть две сотые грамма. Я плохо помню, но, кажется, максимальная разовая доза – пять сотых. Нам говорили на гражданской обороне. Да и с лыжами приходилось на всякий случай сильное обезболивающее брать.

– Тогда почему она умерла?

– Не знаю. Может, потому что с морфина на промедол перешла. Или какая-то непереносимость. Она все время, как в Прагу приехали, плохо себя чувствовала. А тут большая доза. Промедол может вызывать угнетение дыхания. Организм ослабленный. Ну что, пойдем?

Они расплатились и вышли.

– Скажи, Ксан, – Вадим взял ее за руку, – А зачем ты все-таки страницы вырвала? Ты же совершенно конкретно подставилась.

– Это был какой-то импульс. Потом я хотела весь дневник сжечь, но не успела. Сначала ты пришел, потом Мишка проснулся. В общем, не вышло.

– Оксана...

Вадим замолчал. Сердце готово было выпрыгнуть и лягушкой ускакать за деревья.

– Теперь ты знаешь обо мне...

– Там было написано, что ты взял у бандитов деньги и не стал защищать своего клиента. Его посадили, а потом кто-то на зоне его убил...

Многоточие в конце фразы было достаточно явственным. То ли Оксана ждала комментариев, то ли затруднялась высказать свое отношение.

– Все так, – с трудом, словно вытягивая из колодца многопудовый груз, начал Вадим. – Мы с тобой тогда только поженились. Я выиграл подряд несколько довольно сложных дел, начали появляться серьезные клиенты. И стал как-то забывать, что долг адвоката не оправдать виновного, а защитить невинного. А тот, кто виноват... Он должен получить ровно столько, сколько заслужил, не больше и не меньше. Я всегда так думал. Впрочем, большинство адвокатов засмеяли бы меня, попробуй я только заикнуться об этом. Горобец был банальным вором, который где-то перебежал дорожку волчаре покрупнее. Я вполне мог его вытащить, даже без особого труда. Улики были совершенно смешные, доказательств практически никаких. Да он и не был виноват. В тот раз не был – его фактически подставили, свои же. А гонорар светил солидный. Я уже мысленно пил шампанское. Только вот в разгар этих приятных мыслей приехал на "Мерсе" тот самый волчара по фамилии Валитов. Лощеный такой, с идеальным пробором, в белом костюме. "Вадим Аркадьевич, – говорит и ключики на пальце крутит, – вы должны проиграть это дело". "Это как?" – спрашиваю. "Да так. Я вам заплачу. Хорошо заплачу. Горобец нужен мне в тюрьме, иначе он элементарно смоется. Ищи его потом". – "А если я откажусь?" – "Говорят, вы недавно женились? Это хорошо..." Что я мог сделать? Пойти в милицию? И я буквально сдал процесс. Надо мной смеялись, меня полоскали, как грязную тряпку. Представляешь, что случилось с моей репутацией? Горобцу дали восемь лет. А через месяц его тихонечко задушили во сне. Я говорил себе, что совершенно тут ни при чем. Что его убрали бы и на воле. Вспоминал Жеглова: "Вор должен сидеть в тюрьме!" Но как-то слабо получалось. Все время думал о том, что это я отправил его на смерть. Что если бы я выполнил свой долг, может быть, все было бы по-другому. А сколько раз я хотел рассказать об этом тебе. Не смог. Слишком стыдно было.

Оксана осторожно высвободила свою руку и положила ее в карман. Несколько минут она шла молча, пристально разглядывая песок под ногами. Потом резко вздернула подбородок и посмотрела Вадиму прямо в глаза:

– Скажи, а если б не было меня, ты согласился бы?

– Не знаю. Хотелось бы побить себя пятками в грудь и заявить: "Никогда!" Но не уверен, что это будет правда. Человек слаб.

– Да уж! – вздохнула Оксана. – Рассказать тебе... мой секрет?

– Ты уверена, что хочешь? – осторожно спросил Вадим. Сам он был не уверен в этом. Точно так же, как не был уверен, что хочет его знать. Но отказаться и продолжать ловить себя на мысли о том, что есть в ее жизни что-то тайное для нее, какой-то подводный камень... Уж лучше пусть расскажет.

– Я хочу покончить со всем этим! – отрезала Оксана. – Слушай. Когда мы с тобой познакомились, я жила с одним человеком. Его звали Денис Локтионов.

– Подожди, ты же говорила, что у тебя был роман с каким-то Денисом, но вы расстались задолго до нашего знакомства.

– Да, это так. Он меня бросил. И я пыталась покончить с собой.

– Так значит, эти шрамы не от разбитого стекла?

– Конечно, нет. Так вот, через какое-то время мы сошлись снова. Я его простила. А через полгода мы познакомились с тобой. Я пыталась сидеть на двух стульях сразу. Не понимая, что для этого надо иметь как минимум резиновую задницу. Понимаешь, Вадик, я просто панически боялась снова остаться в одиночестве. Мне хотелось быть с тобой, но ты как-то высказался, что предпочитаешь холостую жизнь.

– Похоже, мы с тобой уже не в первый раз совершенно не поняли друг друга, – с горечью усмехнулся Вадим. – Разве ты не помнишь свои завиральные теории о независимости?

– Я боялась, что мое желание обзавестись колечком написано у меня на лбу метровыми буквами. Обычно мужчинам это не слишком нравится. Денис категорически не хотел на мне жениться. Ему и так было неплохо.

– Не надо было судить обо всех по своему Денису. Я как раз хотел на тебе жениться, почти с самой первой встречи. Ну, может, со второй. А тут такое заявление. Пришлось соответствовать. Чтобы ты меня не бросила.

– Кошмар! – простонала Оксана. – Ладно, это еще не все. Далеко не все. Денис начинает собираться в Канаду. На постоянное местожительство. А я в это узнаю, что... что беременна.

– Что?! – Вадим так и встал, словно налетел на стену. – И...

– Не спрашивай! Я не знаю, чей это был ребенок. И вот жду, чем дело кончится.

– Ничего себе! – возмутился Вадим. – Это как это: "чем дело кончится"?

– Да так. Если бы Денис сказал, что хочет взять меня с собой, я бы с ним и уехала. По-твоему, лучше было бы остаться одной, с ребенком?

– Но почему ты была так уверена, что я тебя брошу? Хотя понятно.

– Да. Кроме того... Даже если бы ты на мне женился, я бы все время думала: а вдруг это не твой ребенок.

– Ага, а с ним ты не думала бы, что это мой ребенок? Или все дело в Канаде?

– Конечно, нет! – возмутилась Оксана. – Мне никогда не хотелось жить за границей. Другое дело – остаться одной, да еще с ребенком.

– А ему ты говорила?

– Нет. Не хотела, чтобы он думал: вот, приперла пузом к стенке. И тебе не говорила. Сейчас-то я понимаю, что это было глупо, но тогда... Короче ждала я, ждала. И дождалась до двадцати недель. Благо, что особо заметно не было. А потом Денис заявил, что в Канаде я ему сто лет не нужна. Ему там уже невесту подыскали. У которой аптечная сеть по всей стране. А ты в командировку уехал. И не звонил. Тогда я стала искать врача. Меня отговаривали. Еще бы! Ребенок уже шевелиться начал. Говорили, что опасно. Что может потом детей не быть. Что вообще умереть можно. Но мне уже все равно было. Наконец нашла одного... слесаря-гинеколога. Запросил он с меня столько, что, по идее, от ужаса должен был выкидыш случиться. Но не случился. Положили меня... Это называлось частной гинекологической клиникой. Представь, поставили капельницу и ушли. Никого рядом. Схватки начались, да такие! Я ору – никто не слышит. Заглянула из коридора девчонка, которая на прием пришла. Побежала, притащила медсестру, страшно недовольную. Та на меня наорала, матом обложила и снова ушла. И только потом, когда уже все кончилось, появился врач. Поковырялся во мне – и все. Уже вечером предложили уматывать. А на следующий день на "скорой" в больницу отвезли. Еле откачали.

– Вот теперь я вспоминаю, – кивнул Вадим, снова беря Оксану за руку. – Я из Костромы приехал, а ты выглядела очень плохо, говорила, что у тебя какие-то проблемы женские.

– Да, я только из больницы вышла. В клинике сказали, что меня предупреждали о возможных последствиях, я даже бумагу такую подписала, так что – никаких претензий. Удивительно, что мне вообще удалось потом забеременеть. Врач так и сказал. Так что можешь себя особенно не грызть. Вряд ли мне вообще удалось бы доносить ребенка.