Текст книги "Приют одинокого слона (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Доисторическая пыль! – заключила она. – Каменный век. Это не Приют Одинокого Слона, а какая-то пещера. И не слона, а мамонта.

– Кстати, мамонта я вам сейчас покажу. То есть Одинокого Слона.

– Лучше покажи нам сначала, где мы будем спать, – возразил Макс.

– Прошу, – Генка сделал жест провинциального конферансье. – Выбирайте. Вон та комната – моя.

Площадку с обеих сторон симметрично продолжали два недлинных коридорчика, куда выходило по три белых двери. На стенах, выкрашенных все той же бежевой краской, висели несколько эстампов.

– Фы! – разлилась презрением Лора. – Кошечки, цветочки, лесочки. Гадость какая. Если и в комнатах так, я лучше буду спать внизу. На кожаном диване. Как говорил Остап Бендер, я не могу жить в одной комнате с пейзажами.

Лида бодро вломилась в последнюю дверь и оказалась в туалете.

– Душик, – мяукнула она. – А вода горячая есть?

– Пока есть свет, есть и вода. Камин – он просто для понта. А так все на электричестве. Сейчас пойду котел включу.

– Отопление на электричестве? – удивился Миша. – В первый раз слышу. Это же очень дорого.

– Дорого до безобразия. Но что делать, газ сюда еще не провели, а какую-нибудь топку прежний хозяин почему-то поставить не пожелал. Наверно, не хотел возиться с углем или мазутом. Вообще-то он котел включал, только чтобы воды нагреть, а так у него в комнате обогреватель стоял.

Комнаты отличались только цветом ковров и занавесок и напоминали номера в деревенской гостинице. Не хватало лишь инвентарных номеров на мебели.

Посреди комнаты, которую выбрали Садовские, красовалась широкая красная тахта с ящиком для белья в изголовье. Сверху на ящике стоял небольшой ночник, оранжевый с белой бахромой. Платяной шкаф зевал двумя дверцами. Прикроватная тумбочка с тремя выдвижными ящиками неожиданно притаилась у окна, а небольшое серое кресло с высокой спинкой почему-то расположилось у самой двери. Картин на стенах не наблюдалось, а сами стены были кремовые.

– Постельное белье в ящике, – заглянул в дверь Генка. – Одеяла и подушки тоже. Ну как, нравится?

– Неплохо, – пожал плечами Вадим. – А обедать мы будем сегодня?

– Сейчас сварганим что-нибудь. Ладно, пошли Слона покажу.

– Пойдем посмотрим, а то ведь не отстанет, – шепнула Оксана.

Генкина комната, которая находилась прямо напротив, по размеру такая же, сильно отличалась от трех остальных. Все здесь было подобрано со вкусом и какой-то странной... печалью. Оксана не знала, почему ей пришло на ум именно это слово, но было здесь что-то такое, от чего по спине бегали мурашки и щипало в носу, как от адажио из "Щелкунчика".

Наверно, все эти вещи знают, что Генка законченный наркоман, что ему недолго осталось, подумала Оксана. И они заранее грустят. Нет, это глупо. Скорее всего, это вещи погибшего хозяина дома, которые тоскуют о нем.

Комната была бирюзовая, но не яркого, а слегка приглушенного тона. Бирюзовые шелковистые обои, такое же покрывало на кровати с резной спинкой. Чуть темнее, почти морской воды, шторы. Каймой бирюзового ковра шла гирлянда белых листьев. Вся мебель, включая небольшой письменный стол, тоже была белой, но строгость ее линий сильно отличала спальню от будуара изнеженной дамочки. Наверно, здесь хорошо мечтать о будущем и вспоминать о прошлом, глядя в окно на заснеженные горы, поросшие елями.

На невысоком белом комоде стоял Одинокий Слон.

– Я такого на Невском видел, – заметил Миша. – Он дверь в какой-то бутик придерживал. Только побольше раза в три. А то и в четыре. И без подставки.

Одинокому Слону явно было немало лет, и он многое на свете повидал. Бронза потемнела от времени, на узорчатой кованой попоне виднелось несколько глубоких царапин, а на подставке, в труднодоступных для чистки местах, притаилась коварная зеленоватая патина. Слон трубил, задрав хобот. Его голову прикрывала шапочка, похожая на крышку заварочного чайника.

– Можно? – спросила Оксана и взяла слона в руки. – Тяжелый какой. Вроде, небольшой, а тяжелый.

– Дай-ка, – Вадим взял у нее слона, покрутил, осматривая со всех сторон, и передал Максу.

– Тоже от старого хозяина достался? – Лора провела рукой по слоновьей спине, потрогала бивни.

– Да. Когда я приехал, он стоял внизу. На каминной полке. Один-одинешенек. Я тогда еще подумал, что мы с ним похожи. Хозяин умер, его бросили здесь, забыли...

– Ой, я щас заплачу, – фыркнула Лора. – Как трогательно. На, Мишка, будешь смотреть?

Миша вежливо подержал слона секунд десять и поставил на прикроватную тумбочку.

– А теперь – на кухню. Девушки, давайте что-нибудь приготовим на скорую руку и пойдем погуляем, пока светло. Здесь темнеет рано.

– Подождите, я еще слона не видела! – возмущенно пискнула появившаяся в дверях Лида.

* * *

"...Да, узнать обо всем было просто. Первый скелет буквально сам свалился мне в руки. А точнее, я познакомился с ним еще до того и до поры до времени не знал, что с ним делать.

Макс, выпив всего чуть-чуть, мгновенно терял мозги и потом уже не помнил, с кем и о чем говорил. Это было настоящее головокрушение. Он знал за собой подобное досадное обстоятельство и с кем попадя ст а рался не пить. Но мне, на свою беду, доверял.

Однажды, когда перевалило за вторую бутылку, разговор зашел о женщинах. Макс в этом отношении всегда был спор на язык. Есть т а кой анекдот об анекдотах. Очень неприличные анекдоты делятся на три категории: те, от которых краснеют извозчики, те, от которых красн е ют лошади извозчиков, и те, которые рассказывают женщины в чисто женских компаниях. Не знаю, мне никогда не доводилось проводить время в чисто женских компаниях (да они тогда и не были бы уже чисто женскими), но то, что Макс плел о своих бабах, наверняка этим самым чисто женским анекдотам не уступало. Может быть, кому-то другому он и постеснялся бы вывалить такие похабные подробности, но мы-то с ним были, что называется, два друга – седло да подпруга. Не один раз вместе по девчонкам ходили. Правда, встретив Лору, он с прежними шалостями завязал, но вспоминал о них часто, с удовольствием и со смаком.

Однако в тот раз его повело в такие дебри, о существовании кот о рых я и не догадывался. То ли доза водовки была слишком большой, то ли что, но Макс от приятных воспоминаний перешел к чему-то более серьезному и еще более отвратительному.

Он рассказал, как, будучи еще студентом, взял у отца машину и вместе с другом поехал вечерком покататься. Хотели было снять девок, но на дорогих не хватало, а дешевыми брезговали. Да и денег было жаль. Было уже поздно, накрапывал дождь. На Тихорецком проспекте голосовали две девушки, вполне приличного вида. Макс притормозил. Девушки попросили довезти их до Удельной. В машине он пригласил их поехать к нему, те отказались, потребовали остановить машину. Макс остановил. Дело было у Сосновки, вокруг – ни души. Они затащили девчонок в парк, оттрахали самым пошлым образом и бросили там.

Судя по всему, номера машины девушки не запомнили, описать насильников должным образом не смогли. А может, и не стали – далеко не все жертвы изнасилования обращаются в милицию, уж мне ли этого не знать. Короче, Максу с приятелем все сошло с рук.

Я слушал. Не перебивал. Только вглядывался в него: не мелькнет ли хоть тень сожаления. Куда там! Он смеялся. Рассказывал и ржал, как голодный жеребец. Как мне хотелось врезать ему. Расквасить эту наглую, самодовольную, ухмыляющуюся харю. Но я сдержался. Словно чувствовал, что это мне пригодится.

С тех пор я уже не мог относиться к нему по-прежнему. Впрочем, я и раньше-то относился к нему с известной долей снисхождения. Мне не по душе была его грубость и развязность. И все же я продолжал по д держивать с ним отношения. Почему? Сам не знаю. Но каждый раз, встречая Макса, я вспоминал его рассказ.

Как-то раз у меня собрались знакомые. Забежал и Макс. Решили расписать пульку. Я знал, что у него напряженка с деньгами. Но он не удержался, сел за стол. По правде говоря, я мог дать ему возможность если не выиграть, то, по крайней мере, остаться при своих или уйти с минимальными потерями. Но я блефовал в минус, так, что он был ув е рен: куш за ним. И проиграл двадцать штук. Двадцать тонн полнове с ных американских президентов.

Я взял с него расписку – так, формальность. Успокоил, что не т о роплю его. И начал искать.

В университете у меня был приятель, Юрик Улисский. Сейчас он капитан ФСБ, обретается в Большом доме. Мы периодически созван и ваемся, иногда ходим вместе в сауну. Он залез в архив и нашел сводки происшествий по городу за май 1988 года. Изнасилование двух девушек в Сосновке там значилось. Юрик сделал запрос в архив Калининской райпрокуратуры и выяснил, что дело прикрыто за неустановлением лиц, подлежащих ответственности.

Тогда я разузнал все о жертвах. Одна из них вышла замуж и уехала из города, зато другая была то, что надо. Девушка эта, по имени Оля Воробьева, в феврале 1989 года родила ребенка вне брака. Жила одна, жизнь у нее не задалась, она попивала и погуливала. Зато у нее был брат с тремя отсидками за плечами, достаточно авторитетная в опред е ленных кругах фигура. Брат этот очень нежно любил свою непутевую сестричку и, надо полагать, был бы очень рад узнать, кто сотворил с ней такую гадость.

Так оно и вышло. Андрей Воробьев по прозвищу Танк с большой радостью купил у меня мою расписку. А потом я купил у него видеока с сету, на которой четверо бравых молодцев по очереди трахали Макса во все имеющиеся от природы отверстия.

Кассета эта какое-то время лежала у меня в сейфе без движения. Просто так, на всякий бякий случай. И только потом я понял, как именно могу ее использовать..."

* * *

1 января 2000 года

Висящие над плитой часы, сделанные в виде медной сковороды, пок а зывали половину двенадцатого. Ложиться спать никто не собирался. Во-первых встали за полдень, перепутав день с ночью, а во-вторых, слишком все были взвинчены. Две смерти за сутки! И убийца рядышком. Кто? А черт его знает. Может быть, тот, кто сидит рядом. Или напротив. Или в углу.

Прикончив бутылку коньяка, мужчины вернулись в гостиную. В ы бравшегося из туалета на полусогнутых Макса складировали на диван. Он промычал что-то невнятное, вздохнул тяжело и начал тихонько похрап ы вать. Оксана, поплотнее запахнув куртку и поджав под себя ноги, забилась в угол кресла. Она рассчитывала, что Вадим сядет рядом, но его опередила Лида.

– Можно? – жалобно спросила она и, не дожидаясь ответа, приж а лась к Оксане. – Может, шубу принести?

– Не надо, – вздохнула та.

Вадим с Мишей принесли с чердака пахнущий пыльной плесенью ма т рас, бросили на него волчью шкуру и растянулись у камина, глядя на игра ю щее пламя.

– Дров осталось мало, – Вадим помешал угли кочергой и заглянул в ящик. – И угля тоже. Насколько я помню, угля в подвале есть еще немного, а дрова – все. Генка же говорил, что камин – только для понта, а не для от о пления. Если нас в ближайшее время не откопают, придется идти валить ели.

– Под таким ветром и снегом?

– Кстати, вы слышите? Ветра-то, кажется, и нет уже.

Все замолчали и прислушались. Действительно было тихо. Только п о трескивали поленья в камине. Что-то мягко ухнуло – наверно, снова сорв а лась с крыши или с дерева снежная шапка.

Миша встал, подошел к двери, выглянул наружу. Ветра не было, но снег падал, да так густо, что не видно было даже нижней ступеньки крыльца. Огромные пушистые хлопья, словно перья из лопнувшей подушки, они были везде.

– Что толку, что ветра нет, – Миша закрыл дверь и вернулся к камину. – Снег валит. Все сильнее и сильнее.

– Говоришь, ветра нет? – совершенно трезвым голосом спросил Макс, поворачиваясь к ним лицом. – Я вот что вспомнил. Я еще ночью подумал: что-то не так. Когда мы вошли к Генке, окно было открыто. Черт его зн а ет, зачем ему понадобилось открывать окно. Не в этом дело. А в том, что на подоконник намело сугроб. Откуда он взялся? Напорошить могло, да. Но сугроб мог получиться только от сквозняка.

Миша чуть заметно вздрогнул, но заметил это только Вадим, кот о рый лежал рядом.

– Чего тут странного? – Мишин голос звучал подозрительно безз а ботно. – Лидка же говорила, что открывала окно. Уж не знаю, зачем.

– Я же сказала, посмотреть на горы.

– Увидела? – с ехидцей спросил Макс.

– Что?

– Горы.

– Нет. Слишком сильный был снег.

Макс усмехнулся, словно говоря: «Все ясно, господа!», и снова отве р нулся к стене.

– И все-таки, почтенные, как спать будем? – спросил сквозь зевоту Вадим. – Топить ночью, думаю, не будем, иначе уже завтра останемся без топлива. Наверно, стоит все-таки заночевать здесь. Лиде с Оксаной сдв и нем кресла, диван разложим. Ты, Мишка, можешь с Максом лечь, а я – на матрасе. Или наоборот.

– Ну нет! – не согласилась Лида. – Не буду я в кресле спать. Как хот и те, а я пойду к себе. Завернусь в два одеяла, шубой накроюсь.

– И я здесь не хочу, – поддержал ее Макс. – Диван скользкий.

– А где ты спать тогда будешь? С... мертвой?

Макс задумался.

– Ну, если вы с Ксюхой собираетесь здесь остаться, то я могу лечь в вашей комнате. Если, конечно, не возражаете.

– Мне все равно, – отмахнулась Оксана.

– Мне тоже, – поддержал ее Вадим. – А ты, Мишка?

– Я – здесь, – четко и раздельно ответил Миша, не глядя на Лиду.

– А я что, там одна буду? – взвизгнула та. – Там же...

– Выходит, одна.

Миша посмотрел на жену долгим тяжелым взглядом, и она замолчала на полуслове. Залилась краской, заметной даже в тусклом свете камина, вскочила и вышла.

– Скатертью дорога, – пробормотал себе под нос Миша.

Вадим с Оксаной переглянулись, но ничего не сказали. Минут через двадцать Макс встал с трудом и, пошатываясь, тоже отправился на б о ковую.

– Не боишься, что заблудится? – подколола Мишу Оксана.

– Кому она нужна? Кроме меня. А даже если и так, что с того?

– Ого! – тихонько пробормотала Оксана.

Попили чаю, вскипятив воду в кастрюле прямо в камине, разложили диван, принесли сверху одеяла и подушки. Миша лег на матрасе у камина.

– Послушайте, – спросил он, глядя на тлеющие угли, – как по-вашему, Лорку все-таки убили – или она сама?

– А ты как думаешь? – осторожно отозвалась Оксана.

– Не знаю. На первый взгляд, не могла сама, не тот характер. А если хорошо подумать... Она же наркоманка. Сколько раз пробовала лечиться, знаете? А я знаю. Три раза за полтора года. Думаете, она не знала, что ее ждет? Вы помните, сколько раз она за эти дни говорила о смерти? Ос о бенно позавчера, на обрыве...

* * *

30 декабря 1999 года

Накануне они гулять так и не пошли. Пока готовили, пока ели, начало смеркаться. Решили, что не стоит выходить на какие-то полчаса. Ограничились тем, что обошли вокруг дома и дошли до ручья.

– Никто не хочет монетку бросить? – невинным голосом спросил Генка.

Желающих как-то не нашлось.

Утро народилось тусклое, серенькое. Низкие еще вчера, сегодня тучи опустились еще ниже, цепляясь даже не за вершины гор, а за макушки заснеженных елей.

– Температура поднимается, а барометр падает, – довольно потер руки Генка, садясь завтракать. – Ох, что-то будет.

– Что? – критически оглядывая бутерброд с ветчиной, спросила Лора.

– Катастрофа, мировой катаклизм, апокалипсис. Завалит снегом, и будем сидеть в сугробе, как медведи в берлоге. До самой весны.

– Типун тебе на язык!

Миша вполне серьезно заинтересовался перспективой и начал расспрашивать, бывают ли здесь лавины, и что, если заметет дорогу или оборвутся электрические провода. Он заметил, что линия электропередач выглядит довольно сопливо.

– Что будет? – пожал плечами Генка. – Будем сидеть без света и ждать, когда бульдозером расчистят дорогу. Говорят, это довольно часто случается, едва ли не каждую зиму. И сразу – конец цивилизации. Ни света, ни тепла, ни воды горячей. Надо б генератор купить или хотя бы плиту газовую поставить, да баллоны возить придется черт знает откуда. А что касается лавин – ничего сказать не могу, потому как не знаю. Предлагаю, пока конец света не начался, все-таки пойти прогуляться. На лыжах покататься, на санках. Лыж, правда, всего две пары.

– Лыжи – мои! – с набитым ртом непререкаемо заявила Оксана. – Я как никак ка мэ эс по горным лыжам.

– Какка мээс? Это что такое? – начал придуриваться Макс. – Что-то такое фино-эстонское?

– Ботинки, правда, только 38-го и 42-го размеров. Устроит?

– Ничего, надену три носка, – страдальчески сморщилась Оксана. – Очень хочется прокатиться.

– Больше нет желающих? Ну, тогда я сам, – одним глотком Генка допил кофе и встал из-за стола. – Большое спасибо, девушки, все было очень вкусно, особенно чай.

– Чего? – обиделась Лора. – Что значит, "особенно чай"?!

– Да это присказка такая, – довольно улыбнулся он. – Когда я пришел знакомиться с будущей тещей, она накрыла потрясающий стол. Все было безумно вкусно, но я съел слишком много острого маринованного перца. Ну, внутри горит, язык пылает. Еле чая дождался, три чашки выпил – вроде, полегчало. Собираюсь уходить, прощаюсь в прихожей, благодарю, как водится, за угощение, вот тут-то и вырвалось. Она страшно обиделась, все полтора года не могла забыть. А помнишь, говорила, как ты мне про чай... Пошли, Ксюха, я тебе боты дам. Поедем вместе. Такой спуск покажу – пальчики оближешь! Суперчерный, три креста.

Вадим полночи не спал – на новом месте его всегда мучила бессонница – и теперь тихо злился на весь свет, стараясь не подавать вида. То, что Оксана собирается кататься на лыжах вместе с Генкой, ему здорово не понравилось. В этом не было ни капли ревности, скорее какая-то брезгливость, словно его жена собралась есть тараканов или чистить унитаз, не надев перчатки. Он попытался поймать ее взгляд, но Оксана упорно смотрела в сторону.

– Ксан! – не выдержал он.

Но она уже поднималась по лестнице и его не услышала. Или сделала вид, что не услышала.

– Интересное кино! – крикнул вслед Генке, который вышел вслед за Оксаной, Макс. – Вы будете на лыжах кататься, а мы просто так по снегу бродить, как бараны?

– На санках катайтесь, – свесившись через перила, ответил Генка. – Санок двое, и кататься можно по двое. Прямо от дома дорога идет вверх. Поднимайтесь, насколько терпенья хватит – и вперед с песней. Санки под крыльцом.

Вадим хмуро смотрел, как Оксана, положив лыжи на плечо, быстро поднимается за Генкой на склон. Кататься на санках не хотелось – забава эта вдруг показалась по-детски глупой. Когда ярко-красная Оксанина куртка скрылась за деревьями, он снова почувствовал, что готов убить Генку. В самом прямом, буквальном смысле. Пойти сейчас за ним, догнать, посмотреть в его бесстыжие глаза, сбить с ног – и бить, бить. Долго. Пока он не начнет хрипеть. И не закончит. А потом пнуть еще разок, напоследок, и прыгнуть с того самого обрыва. Кстати, где он?

Вадим покрутил головой по сторонам. Никаких признаков. Ровный склон со всех сторон. Вот Миша тащит тяжелые санки, Лида бежит вприпрыжку за ним. Лора свалила Макса в сугроб и, громко смеясь, пытается накормить снегом.

Морок прошел. Жгучее желание убить и покончить с собой схлынуло, как волна. Но он знал: за одной волной всегда идет другая. Сможет ли он бороться с ними? Потому что превыше всех прочих обид была одна: Генка предал не только их дружбу в настоящем, но, что было для Вадима даже важнее, дружбу в прошлом.

– Поберегись! – рявкнул Макс, пытаясь управлять несущимися по плотному снегу санками. – С дороги, куриные ноги!

Сидящая за его спиной Лора радостно визжала. Не вписавшись в поворот, они свалились под откос к ручью, пропахали снег и успели затормозить в полуметре от воды. Глядя, как Макс с нарочитым кряхтением вытаскивает Лору и санки на дорогу, Вадим вспомнил рассказ Генки о том, что когда-то в катании на санках с девчонками самым интересным было упасть вместе. Как же! По-рыцарски подать руку, поднять, отряхнуть. Вроде бы случайные прикосновения, многозначительные взгляды...

Из-за деревьев показался Генка. Со звуком, напоминающим росчерк карандаша по ватману, он вспарывал девственно нетронутый снег. Невольно Вадим залюбовался им – так сильно и стремительно он шел. Замерли и остальные.

– Сволочь! – злобно прошипела Лора и сплюнула в снег.

Вслед за Генкой из-за елей вылетела Оксана. Вадим и разглядеть ее толком не успел, а она уже была далеко внизу, за домом. Описав широкий полукруг, Оксана остановилась у ручья и помахала ему рукой.

– Здорово! – крикнула она. – Только подниматься долго. Пойду еще раз.

И снова Вадима душила слепая злоба, когда он смотрел, как они вдвоем идут вверх – сначала по дороге, потом по целине. Теперь уже они шли не друг за другом, как в первый раз, а рядом. Шли и о чем-то разговаривали. Вот Оксана сказала что-то, Генка обернулся и посмотрел прямо на него.

Вадим сжал кулаки и вдруг почувствовал на себе еще чей-то взгляд. Обернувшись, он увидел, что и Лора, выпятив губу, насмешливо смотрит в его сторону. Захотелось встать и уйти в дом, но сидеть там в одиночестве и думать о том, что происходит здесь...

Мимо проехали с горы Лида с Мишей. Лора ссорилась с Максом: ей хотелось непременно съехать одной, а Макс резонно отвечал, что это опасно, потому что санки слишком тяжелые. Сначала Лора пыталась настоять на своем, а потом просто отпихнула Макса и потащила санки в гору.

– Ну и хрен с тобой, идиотка, мать твою! – заорал Макс. – Разобьешься – я буду очень рад, остохренело с тобой мучиться.

– Я тоже буду рада! – вполне серьезно и спокойно ответила Лора, и Макс осекся.

Она забралась повыше, села на сани, оттолкнулась и помчалась вниз. Вадим сразу понял, что на дороге ей не удержаться: санки шли слишком неровно, их словно тащило в сторону. Справа склон был достаточно крутым, но до самого дома и ручья вполне ровным, и снег там был достаточно глубоким. Если бы Лора скатилась с дороги вправо, она прокувыркалась бы метров десять и остановилась. Но ее тянуло влево, в заросли неведомого засыпанного снегом кустарника.

– Лорка, тормози! – крикнул Вадим и бросился к ней, но было поздно.

Протаранив жиденькие кусты, она не остановилась и на полной скорости полетела к узкой расщелине, совершенно невидимой с дороги из-за высоких сугробов.

– Лорка! – как сумасшедший заорал Макс.

Лида взвизгнула и закрыло лицо руками в красных варежках.

Санки с грохотом полетели вниз, а Лора повисла над обрывом, уцепившись за камень.

– Держись! Лора, держись, мы сейчас!

Вадиму казалось, что он кричит, но на самом деле он шептал это, осторожно пробираясь к карнизу. Он провалился в снег по колено, и камень под ногой предательски зашевелился. И все-таки ему удалось подползти и ухватить Лору за капюшон куртки.

– Мишка, подстрахуй меня! – крикнул он, боясь, что не сможет вытащить ее, и Лора своей тяжестью утащит в пропасть и его.

Миша ухватил его за пояс, вдвоем они медленно вытащили Лору и отвели подальше от края.

– Тянут-потянут – и вытащили репку, – Вадим вытер со лба пот и сел прямо на снег. – Вот он, тот самый коварный обрыв.

Он посмотрел вниз. Метрах в пятнадцати, зажатый почти отвесными стенами бежал ручей. Шума воды было почти неслышно.

– Какая же он все-таки гадина! – плаксиво сказала Лида. – Обещал нам показать его, а сам попер на лыжах кататься. Лор, ты как? Вот не надо было тебе одной ехать. Ты же погибнуть могла!

– Ой, да закрой ты рот, трусы видно! – сморщилась Лора. – Ну и погибла бы, велика потеря. Даже жаль, что не погибла.

– Да ты что! Как ты можешь так говорить? – запричитала Лида, но Лора невежливо повернулась к ней задом и оказалась лицом к лицу с разъяренным Максом.

Он уже оправился от страха и был страшно зол на себя за этот страх. А так как долго злиться на себя не привык, то обратил свою ярость на Лору.

– Ну что, сучка, настояла на своем? Поехала одна? Довольна? – орал он, брызгая слюной и размахивая руками.

Лора посмотрела на него с отвращением, вытерла лицо и пошла по дороге в гору.

– Куда? – Макс попытался преградить ей путь, но она с силой оттолкнула его и почти побежала прочь.

Пот заливал глаза, слипшиеся волосы мешали смотреть. Несколько раз Лора упала, но все равно, с каким-то ослиным упрямством, шла вверх и вверх. Дорога миновала небольшой домик с красной крышей и кончилась, упершись в негустой ельник. Присмотревшись, Лора увидела две параллельные цепочки следов и пошла по ним, сообразив, что здесь поднимались Генка с Оксаной – кто же еще.

Зачем она идет за ними, Лора не знала. Когда она повисла над ручьем на высоте пятиэтажного дома, внутри у нее словно все замерзло. Так вот как это бывает, подумала она. Совсем не страшно. Надо только разжать руки. Дать приказ пальцам, которые судорогой вцепились в камень. И уйти в это низкое хмурое небо, в эти горы, в этот снег. Раствориться в них и стать ими.

Она была уже почти готова. Уже почти решилась, но тут ее вытащили. И затопило облегчение – острое, жгучее, до слез, до дрожи в коленях. И такое же острое разочарование.

"Зачем?" – хотела сказать она, но язык не слушался.

И только когда курица Лида начала квохтать, ее отпустило. Словно какая-то сжатая пружина разворачивалась в ней, круша и ломая все внутри. "Может, уже пора уколоться?" – подумала она, но тут начал вопить Макс, и все той же пружиной ее отбросило прочь. Подальше от них. Быстрее. Еще быстрее.

Под деревьями снега было мало, кое-где она даже шла по чернотропу. Тяжелые заснеженные лапы пропускали мало света, казалось, что уже наступил вечер. Напряжение постепенно начало отпускать, но вместе с этим пришла ломка.

Она всегда начиналась вот так, внезапно. Только что Лора чувствовала себя бодрой и совершенно здоровой. Казалось, зачем может понадобиться наркотик. И вдруг – головокружение, слабость, тошнота, резкая боль во всем теле. Как удар молнии. От знакомых она знала: у других – не так. У них все идет постепенно, и заранее, задолго до настоящей ломки, можно понять: пора. Ее же каждый раз заставало врасплох. Иногда хватало одной дозы на весь день, с утра до вечера, а иногда и буквально через несколько часов начинало выворачивать и выкручивать. Может, дело было в качестве морфина, может, в чем-то другом – она не знала. Дома было проще: запас всегда лежал в заветном замшевом мешочке. Здесь... Здесь надо было искать Генку и униженно клянчить дозу. Да еще к тому же совершенно неродного промедола, от которого неизвестно чего и ждать. Вернее, известно: ничего хорошего. Все эти дни ее не покидала какая-то дурнотная, мутная злость, слегка познабливало, тело словно существовало отдельно, запаздывая то на несколько сантиметров, то на несколько секунд.

Едва не плача от злости и досады, Лора уже хотела повернуть назад – что им делать наверху, наверно, давно скатились вниз. И вдруг услышала совсем рядом голоса.

Стараясь ступать как можно тише, прячась за деревьями, она поднялась еще немного. За деревьями мелькнул свет – там была поляна, маленькое плато на пути к самой вершине. Лора увидела за молодой раскидистой елкой красное пятно. Оксана стояла, воткнув лыжи и палки в снег, и говорила что-то резкое скрытому за деревом Генке.

Лора подобралась поближе и, едва сдерживая тошноту, прислушалась.

– Мы здесь одни, – напряженным, каким-то незнакомым голосом говорила Оксана. – Никто не узнает. Все подумают, что это несчастный случай.

– Пой, ласточка, пой! – рассмеялся Генка. – Пой, не умолкай! У тебя духу не хватит. К тому же я тебе скажу вот какую забавную штуку. Кроме фамилии Локтионов, я знаю еще и фамилию... простую такую русскую фамилию... Егорычев. А звать этого самого Егорычева... Правильно, Александр Анатольевич. Продолжать?

Лора подобралась так близко, что услышала, как Оксана нервно сглотнула слюну.

– Продолжаю. Так вот, Александр Анатольевич Егорычев дал мне подробное интервью по поводу ваших с ним деловых отношений. И как он отговаривал тебя. И сколько ты ему заплатила – за услуги и за молчание. За молчание, видимо, заплатила мало. Я дал немного больше.

– Гнида...

– Кто – он или я? Если он, то согласен. Если я... Впрочем, тоже согласен. Я свинья и ты свинья, все мы, братцы, свиньи, и прислали нам друзья целый чан ботвиньи. Спокойно, миленькая! – Лора увидела, как Оксана дернулась ударить его и как Генка перехватил ее руку. – Не надо нервничать. Скажу даже больше. Здесь, в моем доме, есть доказательства. И если ты будешь такая неуравновешенная, я подумаю, не стоит ли предъявить их Вадику. Как ты думаешь, что он скажет на это? Особенно в свете последних событий...

– Послушай, – голос Оксаны дрогнул. – Может, договоримся?

– Ути-пути! Как заговорила! Совсем большая девочка, дефективы читает, кыно смотрит. И как же это ты предлагаешь мне договориться? Денежек дашь? Так у меня и своих навалом, до конца жизни потратить не успею. Ножки прямо здесь раздвинешь? Так холодно. Да и ты совсем не в моем вкусе. Тебя трахать – мозоль на одном месте набьешь.

– Черт возьми, что ты хочешь от нас? – сквозь слезы крикнула Оксана. – Что тебе от нас надо?

– Так я тебе и сказал! Вы, мои дорогие, еще не дозрели. Вот когда я увижу, что вы готовы... Уточняю, все готовы. Вот тогда-то я и скажу, что мне от вас надо. Честно признаюсь, это будет не слишком приятно. Скорее, даже очень неприятно. Но что делать. Такова селяви. Не ты, так тебя. Нет уж, лучше я.

Он повернулся к Оксане спиной и подошел к краю отвесного скального выступа.

"Господи, да он совсем рехнулся, – поразилась Лора. – Сказать такое и подставить спину. Ксанка ведь права, горы, рядом никого, а высота повыше моего ручья будет. Или он знает, что она не сможет? Я бы на ее месте..."

Она не видела Оксаниного лица, но чувствовала исходящее от нее напряжение. Вот Оксана сжала кулаки, сделала шаг по направлению к Генке, потом еще один, еще.

Генка обернулся, и она замерла.

– Ну что же ты, киска? – с насмешливой ласковостью спросил он. – Что встала? Это твой шанс. Вот он я, стою на краю. Надо только решиться. А это не так просто. Да? Не убий и все такое.

Лора почувствовала, как сугроб вдруг встал дыбом и прыгнул ей прямо в лицо, стремительно чернея. Когда она очнулась, на поляне никого не было. Она осторожно подошла к краю и стала вглядываться вниз, пытаясь разглядеть с тридцатиметровой высоты желтую Генкину куртку. Но кроме снега внизу ничего не было.

* * *

"...После этого настала очередь Лоры. Мне стало интересно: если Макс вдруг оказался таким... Ну, неважно, каким. Так вот, если у Ма к са есть свой «маленький секрет», не найдется ли чего-нибудь подобного и у других. Уж очень меня тогда грызла эта мысль: ведь я умру! Я, к о торый, может, и обидел кого в жизни, но все же не в такой степени. Н и чего уже не изменишь. Я умру, а они, выходит, будут жить? Макс, кот о рый от нечего делать, от бешенства, так сказать, батьки (если у же н щин, говорят, бешенство матки, то что у мужиков?), сломал жизнь двум девчонкам, виноватым лишь в том, что по дурости решили тормознуть тачку с незнакомыми парнями. Ну, допустим, он получил гранату от советского бойца, если, конечно, можно сравнить это с тем, что ждет меня. А другие? Уж не знаю, с чего я взял, что и у всех остальных из нашей компании есть какие-то неприглядные тайны. Может, какие-то обмолвки, может, что-то в поведении... Не знаю. Но я решил выяснить.