Текст книги "Приют одинокого слона (СИ)"

Автор книги: Татьяна Рябинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Вы недооцениваете личные связи, – изобразил саркастическую усмешку Попов. – У пана капитана брат в Праге, крупный полицейский чин. А у этого самого чина – обширные дружеские связи в России, в том числе и в Петербурге. Позавчера вечером капитан через брата связался с Питером. Сегодня утром пришел факс. Краткие досье на каждого из вас. Сутки – это ведь не так мало, как вам кажется. Было бы желание. Так вот, в частности, Вадим Аркадьевич, есть сведения, что у вас с Савченко был серьезный конфликт. Полагаю, что не только у вас, потому что опять же есть сведения, что вы все не общались с убитым достаточно длительное время.

– Это был не конфликт, – отчеканил Вадим. – Просто небольшое разногласие. А не общались... Вы что, со всеми своими друзьями каждый день видитесь? Все люди занятые, никак не получалось собраться.

– Прекрасно. – Попов переговорил с капитаном и снова повернулся к ним: – Пан капитан хочет допросить вас по отдельности. Подождите, пожалуйста, в коридоре. И учтите, господа, вам делают большое одолжение. По-хорошему, вас надо было бы отвезти в участок и допрашивать там.

В комнате с капитаном и Поповым остался Макс, остальные вышли.

– Молчите! – прошипела Лида, обращаясь ко всем сразу. – Это все блеф. Им надо нас запугать, перессорить. И чтоб мы начали стучать друг на друга.

– Лидуня, – устало вздохнула Оксана, – да нас и ссорить не надо. Мы и так уже перегрызлись все. А все, что мы можем друг на друга настучать, делу все равно не поможет. Если, конечно, сочинять не будем того, чего не было. Кстати, где все-таки дневник?

Ответом было молчание. Миша плечами пожал, остальные и вовсе сделали вид, что не слышали вопроса.

Капитан с помощью Попова пытал их до самого обеда. Выходя из комнаты, каждый прятал глаза и на вопросы типа "Ну как там было?" старательно отмалчивался: "Да так, нормально. Ничего особенного".

Вадим зашел в комнату последним. Капитан выглядел довольным, Попов – напротив, злым и усталым. Рядом с тем и другим лежало по стопке исписанных листов.

– Садитесь, Вадим Аркадьевич, – Попов кивнул на кресло. Сам он сидел на кушетке, положив на колени черную кожаную папку. Капитан примостился на кровати у тумбочки. – Ваши друзья рассказали много интересного. Непонятно одно. Почему молчали раньше? Допустим, я понимаю ваше молчание при общем... общей беседе. Каждому хотелось выглядеть перед другими белым и пушистым. Но еще там, в доме покойного? Почему никто из вас не говорил правду?

Вадим понял: кто-то раскололся. Как сухое полешко. Кто-то один? Или все? И что именно было сказано? Спрашивать бесполезно – как же, тайна следствия! Как бы там ни было, он не собирался следовать их примеру. Он будет говорить только то, что уж никак не сможет повредить Оксане.

– Простите, Олег Георгиевич, – начал он, пытаясь потянуть время и выбрать правильную линию – как не раз делал в суде, когда прокурор или адвокат противной стороны делали неожиданный выпад. – Я уже спрашивал вас об этом, спрошу еще раз. Какое отношение вы имеете к следствию? Вы – просто переводчик и оформитель документов. Или я ошибаюсь?

– Вы ошибаетесь, – Попов бросил короткий взгляд на капитана, который напряженно прислушивался к их диалогу, пытаясь уловить суть сказанного. – Нет, вы правы, я действительно не имею отношения к следствию. Но так уж вышло, что я – уши и язык пана капитана, поэтому мне приходится вникать во все. Je to tak?27 – он повернулся к капитану и перевел ему, в чем дело. Тот кивнул.

Вадим лихорадочно соображал. Что он может сказать, чтобы, с одной стороны, не бросить лишний раз тень на Оксану, а с другой, чтобы не создалось впечатления, что он недоговаривает: любить так любить, стрелять так стрелять? Говорить ли про шантаж? А про Генкин дневник?

А может, его просто на пушку берут? Может, никто ничего не говорил, а? Может, он их последняя надежда – вот и ловят? Ничего себе функельшпиль28.

Попов словно прочитал его мысли:

– Вадим Аркадьевич, вы, на мой взгляд, наиболее здравомыслящий человек из всей компании, тем более юрист. И сейчас наверняка думаете, не ловушка ли это. Я не буду взывать к вашей совести и гражданскому долгу – нечего демагогию разводить. Видите это? – он помахал в воздухе густо исписанными листами бумаги. – Это показания ваших друзей. Про шантаж. И про дневник, в котором написано, что у Савченко была саркома.

Услышав слова "Савченко" и "саркома", капитан сказал какую-то короткую фразу.

– Результат экспертизы будет готов завтра, – перевел Попов. – Ну так что, будем рассказывать?

Капитан задавал вопросы, Попов переводил, Вадим отвечал – осторожно, будто шел по минному полю. Как и в первый раз, большинство вопросов было об Оксане.

– Нам сказали, что у вашей жены был конфликт не только с Савченко, но и с Бельской. Будто бы Бельская говорила, что слышала о ее разговоре с Савченко.

– Я при этом не присутствовал. Можно узнать, кто именно это сказал?

– Глупый вопрос. И странно слышать его от вас. Разумеется, нет. А вы знаете, что ваша жена приходила в комнату к Савченко после того, как погас свет?

– Нет. Сначала я был внизу, а потом вместе с Оксаной. При мне она никуда не выходила.

– Ваша жена первая сказала, что Савченко убит, а не погиб в результате несчастного случая?

– Да. Но разве это говорит о том, что убийца – она?

– Ваша жена сама вызывалась пойти в комнату Савченко и поискать наркотик для Бельской? – Попов проигнорировал вопрос Вадима и даже не стал его переводить.

– Да. Потому что все остальные боялись.

– Чего?

– Не знаю. Или не хотели.

– И вы тоже?

– Да.

– Как вы думаете, ваша жена знала о существовании дневника Савченко?

– Вряд ли, – покачал головой Вадим и украдкой вытер о брюки вспотевшие ладони. – Она говорила, что нашла его случайно, когда искала наркотик.

– Как вы думаете, каким образом орудие убийства – да-да, именно орудие убийства, тот самый слон – каким образом слон оказался под вашим окном?

– Не знаю.

– Куда делся дневник Савченко?

– Не знаю.

– Кто, по-вашему, пытался задушить Одинцову?

– Не знаю.

– А что вы вообще знаете? – оторвавшись от протокола, спросил Попов уже от себя. Они с капитаном писали параллельно: капитан по-чешски, а Попов – по-русски. – Ладно. Чем Савченко шантажировал вас?

Капитан жестом остановил его и сказал что-то. Видимо, попросил не бежать впереди паровоза. И задал свой вопрос. Попов, нахмурясь, перевел:

– Известны ли вам имена адвоката Савченко и нотариуса, который оформлял его завещание?

Вадиму показалось, что в желудке у него образовался кусок льда.

– Нет, – ответил он, с трудом проглотив слюну.

Огромные, рыхлые картофельные кнедлики плавали в мясной подливке. Вадим нехотя ковырял их вилкой и разглядывал семейство за соседним столом: толстого папу с обвислыми щеками и в круглых очках, толстую маму с мощным бюстом и не менее толстого карапуза лет пяти с неправильным прикусом. На всех троих были утепленные штаны на лямках со странным названием «отепловаки», которые делали их еще толще. Гаргантюа, Пантагрюэль и... Как там маму-то звали?

– Да, съездили отдохнуть, – себе под нос пробормотала Оксана.

Вадим покосился на нее.

– Я ничего им не сказал, – шепнул он ей на ухо.

Оксана вздрогнула и уставилась в тарелку.

– Я тоже, – помолчав, сказала она.

– Ну и правильно. Фиг докажут.

Закусив губу, Оксана пристально смотрела на него.

– Что? – занервничал Вадим: взгляд этот ему не понравился.

– Да нет, ничего, – вздохнула Оксана. – Все нормально. Доктор сказал: "в морг" – значит, в морг. Пардон за каламбур. Что делать будем?

– Хочешь, пойдем погуляем?

– Можно с вами? – влезла Лида.

– Нет! – ответили Вадим с Оксаной хором и так же хором засмеялись: настолько забавно вытянулась Лидина физиономия.

Они шли по узким улочкам, держась за руки. Солнце то ныряло за низкие тучи, то снова выкатывалось – мутно-желтое, подслеповатое, странно большое. Снег лениво поблескивал в его свете, похожий на густую мыльную пену.

Я ее потеряю, думал Вадим. Как бы мы ни выкручивались, все равно этому придет конец. Вся жизнь – псу под хвост. Я-то, конечно, все сделаю, чтобы ей дали поменьше, ждать буду, но...

Он крепче сжал Оксанину руку.

Итак, она не призналась. Не решилась? Что ж... Он пытался ей объяснить, что так лучше. Она согласилась, но не призналась. Значит, так тому и быть.

– Почему ты не рассказал? – почему-то шепотом спросила Оксана. Она смотрела под ноги, и между бровями ее пролегла глубокая морщина.

– Почему? – переспросил Вадим. – Да потому, что я... Потому что я тебя люблю, Ксанка! Я не могу без тебя. Я не мог ничего сказать, как ты не понимаешь!

– Да нет, все понятно... – она опустила голову еще ниже. – Ладно, будь что будет.

– Будь что будет, – повторил Вадим.

– Смотри, какой дом! – Оксана показала на белый двухэтажный дом в бюргерском стиле. Коричневые планки перечеркивали его крест-накрест, а второй этаж был значительно шире первого и нависал над тротуаром. – Хотел бы такой?

– Нет.

– А какой бы ты хотел? – Оксана пыталась казаться беззаботной, она улыбалась, но глаза ее блестели от близких слез. – Расскажи. Давай представим, что мы хотим построить себе дом.

– Ксан, не надо, – тихо попросил Вадим.

Она хотела что-то сказать, но запнулась на полуслове и замолчала. Слезы вышли из берегов и скользнули по щекам вниз, двумя прозрачными ягодами повисли на подбородке, упали на воротник. Оксана уткнулась лицом в куртку Вадима, ее плечи вздрагивали. Он обнимал ее, не обращая внимания на неодобрительные взгляды прохожих, целовал макушку со смешным завитком волос, шептал что-то непонятное.

"Я не отдам ее никому, – промелькнуло быстро и жарко. – Я буду врать, буду выкручиваться, буду обвинять кого угодно. Я украду и убью ради нее".

"Ты уже обманул. И убил, – пришло уже спокойнее и холоднее. – И тоже думал, что делаешь это ради нее. И что? Если бы ты отказался, может быть, всего этого и не было бы?"

– Я не хочу! Не хочу! – всхлипывая, повторяла Оксана.

– Не бойся, мой хороший, – снова и снова говорил ей Вадим. – Я тебя не оставлю.

Макс, совершенно запьянцованный, сидел в баре у стойки и на смеси русского с английским пытался рассказать бармену о своем рекламном бизнесе. Бармен вежливо кивал, стараясь, чтобы скука не слишком явно плескалась в глазах.

– Ješt??29 – периодически спрашивал он. Макс кивал, и бармен наливал коньяк в его бокал, почти плоский, размером с маленькое блюдце.

Повернув голову на звук открываемой двери, Макс увидел за спиной входящего Вадима и Оксану: они шли через холл.

– Эй! Идите сюда! – заорал он.

Оксана отрицательно покачала головой и направилась по коридору к своему номеру, а Вадим, подумав, зашел в бар. Он расстегнул куртку, сел рядом с Максом и попросил черного пива.

– Как погулялось? – поинтересовался Макс.

– Нормально. Скажи мне лучше, дорогой товарищ, на фига вы все выложили капитану? Кто орал: "Молчите! Молчите!"?

Макс поджал губы, при этом его подбородок смешно сморщился, а четырехдневная щетина встала дыбом.

– Черт его знает. Так уж вышло, – пробормотал он. – Как-то само собой. Про шантаж случайно вырвалось, а полицай ухватился, как бульдог, и попер. Одно за другим, одно за другим. Ну и вот. Остальным так и говорили: мы, мол, почти все знаем, нет смысла запираться. Да и правда, какой смысл? Тем более, они уже знают, что у нас были трения. И про Генкин рак узнали бы не сегодня-завтра.

– Как там Мишка? – спросил Вадим, отпив глоток и высокой кружки. Крепкое черное пиво было холодным, но от него сразу стало тепло.

– Да фигово Мишка. Совсем сдал. Лежит, в потолок смотрит, не разговаривает. Не дай Бог такое! У меня Лорка тоже пошаливала, но я старательно закрывал глаза. Чего скандалить? Давай, Вадик, еще разок за Лорку – царствие ей небесное. Если возьмут, конечно. Так вот, я о том, что скандалить – это просто ниже плинтуса. Хотя... Тут, конечно, особый случай. Я тоже вряд ли стерпел бы. Только я отметелил бы по самое не хочу, вместо того, чтобы страдать, как принц датский.

Если на кого-то словесный понос наваливался после нескольких рюмок – в качестве первой стадии опьянения, то для Макса подобное красноречие уже служило пресловутой красной линией. Он говорил быстро, связно и вполне разумно, но потом не помнил из сказанного абсолютно ничего. Дальнейшее развитие событий зависело от качества спиртного: либо он уползал на поиски фаянсового друга, либо тихо засыпал в любом подходящем или неподходящем месте.

– Прикинь, лежит и страдает! – продолжал заливаться Макс. – Между нами, девочками... – тут Макс запнулся, видимо, слово вызвало нежелательные ассоциации, но мысль пробежала огородами, и он продолжил: – Между нами, любить такую... такую... У меня даже слов нет, чтобы ее обозначить. В жизни не встречал такой дуры. А уж я-то их повидал, можешь поверить!

– Помнишь Динку Каретникову, Ксюхину подругу? – спросил Вадим.

– А как же! Такая штучка – будьте нате. Правда, не склеилось у нас, ну да ладно.

– Так вот она рассказывала про свою соседку, Аллу. У той был любовник – полный кретин. Но она его жутко любила, даже от мужа из-за него ушла. Тот ее послал – любовник, я имею в виду. Так она до сих пор страдает, уже два года прошло. Из Сочи уехала, она там жила. И до сих пор все ждет: а вдруг позвонит.

– И писем не напишет, и вряд ли позвонит! – громко и фальшиво пропел Макс. – Это, панове, не любовь, а болезнь какая-то. Впрочем, я тоже так Лорку любил. Она дурковала, а ее любил.

– Да? – усмехнулся Вадим. – А как насчет Оксаны?

– Оксаны? Оксана... Не помнишь, кто это сказал: "Она была красива, как чужая жена"?

– Чехов.

– Ладно, Вадик, не бери... в голову. Все это... в прошлом.

Макс начал сбавлять обороты и делать паузы. Глаза его наливались жидким мутным стеклом. Вадим понял, что еще немного – и Макс впадет в пьяный коматоз. Спешно расплатившись, он поволок слабо сопротивляющегося приятеля в номер.

Миша действительно лежал на кровати, повернувшись лицом к стене. Когда Вадим втащил Макса и уложил на кушетку, он повернулся, посмотрел и, не сказав ни слова, опять отвернулся. Стащив с Макса ботинки и укрыв его пледом, Вадим подсел к Мише. Тот молчал.

– Миш, – только и мог сказать Вадим. Все слова, которые лезли в голову, казались глупыми и фальшивыми.

– Будешь ее оправдывать? Из чувства солидарности? – после длинной паузы буркнул Миша.

– Ну зачем ты так? – Вадима покоробило. – Со мной это по дурости случилось. Просто крыша съехала. И оправдывать Лиду я не собираюсь. Но не надо уж так из-за этого...

– Не надо? – Миша рывком сел, чуть не спихнув Вадим с кровати. – А что надо? Простить? Забыть?

– Ну... Оксана меня простила.

– Это не тот случай, – повторил Миша слова Макса. – Можно простить, как ты говоришь, дурость. Да, бывает так, что несет меня лиса за синие леса, за высокие горы... жрать помидоры. И никак не остановиться, пока мордой об стену не шарахнешься. Но что она делала? Ты понимаешь?

– Ну...

– Вот и ну. Ты можешь себя представить на моем месте? После всего этого вранья – думаешь, можно поверить, что это была роковая ошибка? Или ты думаешь, что она раскаивается? Да ни черта подобного! И в том, что попалась, винит меня. Ну, пусть не винит, но злится-то на меня. За то хотя бы, что я не стал великодушно целовать ее в задницу. Она мне позавчера вечером такой цирк-шапито на колхозном поле устроила. Думала, наверно, в койку затащить, чтобы я растаял и забыл. Как я ее не задушил тогда, сам не пойму.

– Так это ты? – поразился Вадим. – Черт! А я-то думал...

– Думал что? – быстро переспросил Миша.

– Да нет, ерунда. Но как?..

– Я в туалете спрятался, когда все прибежали, потом вышел. Странно только, что она промолчала. Зато на бумажке это она меня написала – сто процентов.

– Да ну, не может быть! – не поверил Вадим.

– Очень даже может. Она мне так и сказала: если что, я всем скажу, что это ты убил Генку и Лорку, доказывай потом, что не верблюд.

– Ну и стерва.

– А то! Бумажки эти – полная ерунда. Я просто хотел убедиться.

– А если не она тебя написала?

– Да кому еще? – махнул рукой Миша. – Дай лучше сигарету.

Вадим протянул ему пачку, чиркнул зажигалкой, прикурил сам.

Хорошо, допустим, Лида действительно написала Мишу. Он, поколебавшись, написал Оксану.

– Мишка, если не секрет, кого написал ты? – спросил он, загибая два пальца.

– Его, – нехотя и вполголоса ответил тот, кивнув на громко храпящего Макса.

Вадим загнул третий палец. Что же получается? Макс говорил в баре, что подозревает Лиду. Выходит, Оксана написала... его?

Нет, этого просто не может быть. Да, Оксана не могла написать себя. Либо Мишка врет, либо Макс написал не Лиду, либо Лида написала не Мишку. Либо Оксана действительно написала его.

Русская национальная еда: блин и хрен! Блинский блин!

Он лег на свою половину кровати и задумался.

Как же это все выходит по времени? Жаль, что Оксана выбросила салфетку, на которой записывала тот самый чертов хренометраж. Впрочем, можно прикинуть и без нее.

Первым в комнату к Генке пришел Макс. Это было в самом начале второго. По всей видимости, он пробыл у него недолго, потому что Лора, которую он видел, ушла на кухню буквально через несколько минут. А вернулась минут через пятнадцать. Выходит... Нет, ничего не выходит.

Накладочка получается.

Макс говорит, что сначала у Генки была Лидка, а потом Лора. А самым первым – он сам. Получается, Макс должен был обернуться за пять, максимум – за десять минут. Это если предположить, что Лора не сразу поднялась, а пробыла какое-то время на кухне. А как же Лида?

Стоп. С того момента, как ушел Макс, до того момента, когда вернулась Лора, прошло двадцать минут, плюс-минус. В эти двадцать минут, если допустить, что все хотя бы на этот раз говорят правду, вместились три визита. По шесть-семь минут каждому. Возможно такое? В принципе, да. Допустим, не пожелал он ни с кем долго рассусоливать и повыгонял всей взашей.

Итак, Макс уходит из холла, но не идет, как все подумали, обнимать унитаз, а поднимается к Генке. Нет, все-таки сначала он заходит в туалет и оставляет там свечку. А потом уже идет к Генке. Буквально через несколько минут он выходит, спускается по лестнице и слышит Лидины шаги на площадке. Лида стучится к Генке, который, разумеется, еще жив, потому что отвечает ей, и Макс это слышит. Потом Лида выходит и сталкивается с Лорой.

Опаньки!

А что, если действительно Лида помогла Лоре с промедолом? Ведь тогда еще дневник не выплыл на поверхность, и Лида вполне могла надеяться, что о ее тайне никто не узнает. Допустим, Лора подслушала ее разговор с Генкой. Отсюда и ее намеки, и их драка.

Ладно, об этом надо подумать отдельно. Пока едем дальше.

Лора заходит к Генке, но тоже остается там совсем недолго, после чего спускается вниз. Какое-то время мы сидим с ней вдвоем, потом с улицы приходит Мишка. Еще минут через пять меня позвала Оксана. Значит, на то, чтобы убить Генку, у нее было максимум десять минут. Достаточно? Вполне.

А после этого она позвала меня, и мы с ней легли в постель. Очень мило. Она что, таким образом хотела обеспечить себе алиби?

Вадим скрипнул зубами. Все это неприятно напомнило Мишины слова про "цирк-шапито на колхозном поле". И записка с его именем... Но зачем, зачем?

Он тряхнул головой, отгоняя эти мысли.

Дальше. Дальше.

Макс в это время все еще сидел в туалете. Он видел – или, скорее, слышал, как Оксана идет к Генке. Вот только как он это определил? Тоже по походке? А пуркуа бы и не па? Лора уже вернулась в холл. Лида топает, как слон. Открылась дверь, всего несколько шагов через коридор. Кто же еще, кроме Оксаны?

Потом она вернулась в их комнату, открыла окно (вот вам и сугроб на Генкином подоконнике!) и выбросила слона в снег.

Зачем?

Вот это уже было вне всякой логики. Впрочем, Вадиму было хорошо известно, что обыватели, неожиданно для себя совершив некое преступное деяние, совершенно теряют голову и творят просто невероятные глупости, по которым потом их и находят.

Или же все это заранее и хорошо спланировано?

Конечно, нельзя было предугадать, что погаснет свет, что все разбегутся по темным углам. Но она вполне могла продумать заранее, как отвести от себя подозрение.

Подумайте сами, господа! Неужели же я такая дура, что сама бросила себе улику под окно? Меня подставили – как пить дать подставили.

А дневник? Действительно ли Оксана оставила его в баре случайно?

Она сказала, что после нее к Генке заходил еще кто-то. Сказала Максу: а не ты ли это был, дружок? Но Макс не мог вернуться. И дело даже не в том, что он не вписался бы в промежуток между визитом Оксаны и тем моментом, когда наверх поднялся Вадим. И не в том, что Макс был в полной отключке – иначе он наверняка упомянул бы об этом.

Дело в том, что последним в комнате Генки был он сам. Вадим Садовский собственной персоной.

...– Вадим! – донесся сверху голос Оксаны.

Не говоря ни слова, Вадим встал и вышел, пнув на ходу книжку, кот о рая отлетела к камину и ударилась об решетку. Закрывая дверь в коридор, он услышал, как Лора громко рассмеялась – наверно, ей казалось что, по-русалочьи, но на самом деле смехом пьяной проститутки.

В туалете мерцал огонек. Вадим заглянул туда. Свечка в стакане стояла на умывальнике. Макс с закрытыми глазами сидел прямо на кафел ь ном полу, привалившись к стене, и тяжело дышал. В маленькой комнатке стоял омерзительный рвотно-перегарный запах.

– Ты как? – спросил Вадим, слегка похлопав его по щекам.

– Ништяк, – выдавил Макс и снова вцепился в унитаз.

У него было одно совершенно невероятное свойство, которое всегда поражало окружающих. Если он выпадал в осадок и засыпал, то разбудить его было уже практически невозможно. Макс спал долго и, проснувшись, маялся жесточайшим похмельем. Если же алкогольная одиссея сворачивала на рвотный курс, вывернувшись наизнанку, он обретал второе (третье, четвертое и т.д.) дыхание и готов был выпить еще столько, и полстолька, и четверть столька.

Оставив Макса звать Ихтиандра, Вадим на ощупь начал подниматься по лестнице. Он уже хотел открыть дверь их с Оксаной комнаты, но его внимание привлекла едва заметная полоска света под Генкиной дверью.

Словно дьявол запел в уши: иди, поговори с ним еще раз.

Как загипнотизированный, Вадим без стука нажал на ручку. Дверь открылась, по-кошачьи мяукнув.

Сначала он не понял, в чем дело. Открытое окно, залетающие в ко м нату снежинки, пламя свечи мерцает, бросая во все стороны пляшущие тени. А потом увидел Генку, лежащего на полу у кровати лицом вверх. Он сделал несколько шагов к кровати. Кровь на Генкином виске была совсем свежей, это было видно даже в полумраке. Она еще вытекала из небольшой рваной раны и капала на пол.

Вадим подошел ближе и хотел уже пощупать пульс на сонной арт е рии, но вспомнил одно из своих недавних дел. Вообще-то он специализир о вался по хозяйственным делам, а после того и вовсе не хотел браться за уголовные, но это было дело, что называется, из ряда вон.

Двадцатилетний парень нашел на пустыре мужчину с ножом в груди и совершил полный комплект возможных ошибок. Он пытался нащупать пульс на запястье и на сонной артерии, оставив замечательно четкие о т печатки пальцев как на коже, так и на браслете часов. Он достал из ка р мана убитого документы и вытащил из его груди нож. Более того, он п о звонил в милицию, назвался и добросовестно дождался приезда бригады. Надо ли говорить, что парень тут же стал основным и единственным п о дозреваемым, который пытался выдать себя за свидетеля.

Вадим ценой огромной нервотрепки парня вытащил, но урок усвоил: ни при каких условиях не подходи близко к лежащему на земле человеку. Н е гуманно? Оставление без помощи? Что ж, позвони из автомата в "ск о рую", держа трубку носовым платком, и тикай что есть мочи. Это ма к симум того, что ты можешь сделать для ближнего, живя в не самом г у манном государстве.

Он нагнулся над Генкой и поднес запястье с «командирскими» часами к его приоткрытому рту. Стекло осталось сухим.

Оксана ждала его, лежа в постели.

«Молчи! – сказал он себе. – Не подавай виду!»

На ней была только черная бархатная ленточка вокруг шеи. "Иди с ю да! – прошептала она. – С Новым годом!"

"Господи, да что с тобой? – удивилась она несколькими минутами позже, когда Вадим уже лежал рядом с ней. – Это что, висячая забасто в ка? Или, может, ты не заплатил налоги?" – «Какие еще налоги?» – спросил он, чуть не плача. "Ну как какие? «Заплати налоги – и спи спокойно!» По м нишь?"

Она ухватила его мягкими теплыми губами за мочку уха, скользнула по шее, ниже, еще ниже...

Когда снизу донесся призывный вопль Макса, Вадим сказал, что хочет, пока еще есть горячая вода, принять душ. Чтобы еще хоть на несколько минут оттянуть неизбежное. Он стоял под струями стремительно ост ы вающей воды и думал о том, что снова оказался трусом и подлецом...

Тогда Вадим думал только о том, чтобы все выглядело достоверно. Он ни в коем случае не должен был подать виду, что уже был в комнате. Что видел труп. И Оксанино поведение казалось вполне естественным – она ведь ничего не знала. Но теперь...

Почему-то он не подумал об этом раньше. Как она могла так притворяться? Убить человека – и тут же раздеться, лечь в постель, позвать его, заниматься с ним любовью... Снова и снова в голову приходила отвратительная мысль: она его использовала! И может, даже отомстила ему этим.

И ее слезы у перечеркнутого коричневыми балками бюргерского дома показались вдруг до тошноты фальшивыми.

Он вспомнил, как уговаривал ее признаться, и Оксана соглашалась с ним. А на самом деле? Может быть, на самом деле она просто смеялась над ним? Как знать, может, на самом деле она наговорила капитану такого, что теперь подозревают его? Не зря же она написала на листке его имя – теперь Вадим был уверен в этом почти на все сто.

И только один какой-то крохотный процент никак не хотел соглашаться. Не может быть, говорил он, не может быть, она не могла. Этот процент наверняка был адвокатом. Что еще ей оставалось делать, говорил адвокат. Она же не знала, как он к этому отнесется.

– Мишка, пойдем в бар? – толкнул Вадим Мишу.

– Не хочу!

– А вот я пойду.

– Ну и зря.

Вадим встал, вернулся в бар и напился до поросячьего визга. Ночью ему приснился Горобец с черной бархатной ленточкой на шее.

* * *

5 января 2000 года

Попов оглядел их, ехидно улыбаясь. Капитан сидел в кресле и задумчиво покусывал изнутри щеку, от чего его лицо забавно морщилось.

– Господин консульский работник, – не выдержал страдающий с похмелья Макс. – Вам не кажется, что пауза несколько затянулась?

– Отнюдь, – усмехнулся Попов. Он так и лучился злорадством. – Просто я предвкушаю эффект.

Капитан (выяснилось, что фамилия его Рыбар – он действительно был похож на слегка примороженного любителя подледного лова) дернул себя за усишко и сказал Попову что-то строгое. Тот нахмурился и начал переводить:

– Из Петербурга по факсу прислали копию завещания Савченко. Он завещал каждому из вас по сто пятьдесят тысяч долларов и дом – в долевую собственность. Тот самый дом, где один из вас его убил, – уточнил он. – Вот вам и мотив. Почему-то люди вашего круга постоянно нуждаются в деньгах, сколько бы у вас их ни было. Таблеток вам надо от жадности – и побольше.

– Вот это преферанс! – присвистнул Макс.

– По-вашему, мы могли знать о содержании завещания? – возмутилась Лида, еще не до конца осознав услышанное: сто пятьдесят тысяч баксов! Каждому!

– А почему бы и нет? Ведь если у него был рак, он вполне мог намекнуть вам об этом.

– Вы забываете, мы не знали, что у него рак, – возразила Оксана.

– Я должен вам верить? – скептически поинтересовался Попов.

Тут капитан, которому самодеятельность Попова, похоже, в конец надоела, взорвался и начал выговаривать ему, то и дело срываясь на крик. Попов огрызался, а все остальные с любопытством наблюдали за скандалом, усиленно стараясь понять, в чем дело. Но чешский, при всей своей похожести на русский, при ускоренном воспроизведении оказался совершенной китайской грамотой. Чего уж там говорить, хохла – и того не всегда поймешь, когда он торопится.

Наконец Попов, злой и надутый, как учитель, которого директор школы отчехвостил в присутствии учеников, снова повернулся к ним:

– Савченко завещал вам еще коробку с видеокассетами, которая закопана, цитирую: "под Валгаллой". Вопрос: что за кассеты и что за Валгалла?

Вадим бросил косой взгляд на Мишу и Макса. Оксана поджала губы. Лида сморщила нос.

Им всем было понятно, о чем речь. Кассеты, разумеется, те самые. А Валгалла – это елка у Генки на даче. На этой елке в дупле жила полуручная белка. За невероятно пышный хвост, головокружительные прыжки и отчаянную смелость (однажды она набросилась на соседскую кошку и повергла ее в бегство) белку прозвали Валькирией, в просторечии – Валькой. А раз Валькирия – значит, ее местожительство Валгалла.

– Лично я не имею ни малейшего понятия, – пожал плечами Вадим. – Думаю, остальные тоже, – все согласно закивали. – Ну, кассеты, наверно, имеют отношение к шантажу, а вот что за Валгалла – не представляю.

– Можно узнать, чем именно Савченко вас шантажировал?

– Нельзя, – снова за всех ответил Вадим. – Это к делу отношения не имеет.

– Как это не имеет? – возмутился капитан, а Попов старательно перевел его слова и даже интонацию.

– Да так. Да, он нас всех шантажировал. Специально. Чтобы кто-то не выдержал и убил его. Кто-то и не выдержал. Зачем вам знать, чем именно он нас шантажировал? Чтобы определить, у кого был более весомый мотив? Тут дело не в весомости мотива, а в состоянии нервной системы и моральных качествах.

– Бросьте ваши адвокатские штучки! – рассвирепел Попов.

– А вы бросьте корчить из себя детектива! Вам уже и так капитан выволочку сделал. Кстати, насчет адвоката. Почему нас допрашивают без него?

– Neni t?eba30 – буркнул капитан, не дожидаясь, пока Попов переведет.

– А теперь требуем.

– Вы же сами адвокат, – попытался выкрутиться Попов.

– А я плохо знаю международное право. Я вообще хозяйственник. К тому же один из подозреваемых. Это как: сам себе режиссер? А вот вас, Олег Георгиевич, я вообще понять не могу. По идее, вы должны представлять наши интересы. Если хотите, всячески нас выгораживать. А вы что делаете? Может, нам позвонить в консульство, чтобы прислали другого чиновника? Или лучше в посольство? Я, знаете ли, не силен в этих тонкостях. То, что всякие несчастные случаи и трупы по вашему ведомству, – это да. А вот кто занимается подозреваемыми в совершении преступления? Может, все-таки посольство?

– Это смотря в каком преступлении. Я бы и рад от вас отделаться...

– Пан Попов, – прервал его капитан. – Давайте пройдем в ваш номер. Мне надо с вами поговорить. Прошу прощения и до свидания, – добавил он, обращаясь ко всем остальным.