Текст книги "Лёд (СИ)"

Автор книги: Татьяна Росомахина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глядя на Тиндала, Алассарэ тоже наладил себе снасть. Вдвоем они предавались рыбалке с таким увлечением, что иногда с их улова кормился весь лагерь. Вот только заставить удачливых рыболовов чистить свою рыбу было не слишком-то легко!

Ниэллин не участвовал в развлечении приятелей: у лекарей опять прибавилось забот. Путь был труден и утомителен, не все оказались готовы к нему. Чуть не каждый день кто-нибудь сбивал ноги в кровь, или подворачивал лодыжку, или срывался со склона, обдираясь и ушибаясь о камни. Однажды мальчишка-подросток, желая показать свою ловкость, влез высоко на прибрежную скалу, но упал, сильно разбил голову и сломал руку. А как-то один из малышей на стоянке опрокинул на себя котелок с кипятком. Хорошо, что мать догадалась тут же облить его холодной водой! Ожоги его были не опасны, но мучительны. Снимая боль, Ниэллин просидел с ним ночь напролет.

Не знаю, за кого я боялась больше – за ребенка или за лекаря.

Однако Ниэллин уже умел защищаться от чужих страданий, целительство больше не приносило ему явного вреда. За время похода он выучился и лечить руками. Я узнала это, когда, счищая с рыбы жесткую чешую, по неловкости глубоко разрезала себе ладонь.

Он взял мою руку, кончиком пальца легонько провел вдоль пореза, сосредоточился… Боль исчезла тут же. Через несколько мгновений остановилась кровь, а потом ладонь у меня защекотало – ранка затягивалась на глазах! На лбу у Ниэллина выступил пот – как видно, такое лечение требовало от него изрядного напряжения.

Стоит ли этого пустяковая царапина?

Я попыталась убрать руку – он не отпустил. Напротив, сжал мою кисть чуть сильнее и вскинул взгляд.

Я замерла. Глаза у Ниэллина были обыкновенные – серые, как у меня, как у большинства из нашего народа. Но в тот миг они будто вобрали в себя звездный свет – такими они стали яркими и ясными. От его взгляда я согрелась изнутри. К щекам прилила кровь, сердце забилось сильно и часто… хотелось, чтобы он и дальше так смотрел на меня. Но вдруг меня охватило смущение. Осторожно высвободив руку, я пробормотала:

– Благодарю тебя, Ниэллин. Стало гораздо лучше, почти зажило.

– Конечно, Тинвэ. Пожалуйста, – опустив глаза, со вздохом ответил он.

В тот вечер странная неловкость облаком витала между нами. Мы занимались обычными хлопотами – варили похлебку, обустраивали место для ночлега, играли с Сулиэль и Соронвэ, которые прибежали показать нам новые поделки Элеммира. Но я заметила, что Ниэллин то и дело поглядывает на меня – когда думает, что я не вижу этого. Новое, незнакомое волнение поднималось во мне; его взгляды будоражили и смущали… и внезапно я ловила себя на том, что и сама украдкой подсматриваю за ним.

Чтобы скрыть свой непокой, я уселась у огня с шитьем. За долгий поход наша одежда поизносилась, и мне не раз уже приходилось подрубать истрепанный подол платья или заделывать прорехи в штанах и рубахах брата. Вот и сейчас я прилежно взялась за работу, стараясь не поднимать глаз от рукоделия.

Ниэллин устроился чуть поодаль, где свет костра едва достигал его. Впервые за долгое время он взял в руки лютню, тронул струны, запел… Я и забыла, как глубок и мягок его голос!

Он не сочинил еще сказаний о наших подвигах и свершениях. Сейчас в его устах оживали старые песни – песни покинутого дома, сложенные еще до наступления Тьмы. Он пел о золотом и серебряном Свете Дерев, о звоне колоколов Валмара, о белокаменном Тирионе, о снегах на неприступных вершинах Пелори, о просторах полей и светлых рощах… И все, о чем он пел, живо вставало перед глазами.

Удивительное дело! Картины эти не ввергали в тоску по утраченному, а, напротив, согревали и укрепляли сердце. Мы будто заново вспомнили, что у нас есть хранимый дом. Вспомнили наш край во всем сиянии красоты и славы. Сейчас сияние померкло… но, быть может, победив Моргота, мы вернем нашей стране прежнюю благодать? Быть может, сумеем привнести благодать и в Серединные Земли?

Вокруг нашего костра собрались многие, пришел даже Лорд Арафинвэ. Ниэллин пустил лютню по кругу; сыграть и спеть мог каждый, кто захочет. Лучшие наши музыканты – Артафиндэ и Артанис – не остались в стороне. Их голоса растекались серебряными и золотыми струями, плели волшебные узоры, завораживали… Мы забыли о времени и внимали им допоздна – пока наш Лорд не отобрал у дочери лютню и не спел сам шуточную песенку о родителях, которым вовсе не просто загнать своих неслухов в кровати! Своей песенкой он напомнил, что пора уже расходиться на отдых – ведь завтра нас ждет новый нелегкий день.

Во сне я снова слышала голос Ниэллина, смотрела ему в глаза. Меня опять охватывали странные, смятенные чувства – радость пополам с тревогой, веселье вместе со щемящей грустью, влечение и смущение… Во сне я знала имя этому смятению. Но не смела назвать его.

Проснувшись, я опомнилась. Что на меня нашло? Не иначе, меня взбудоражила музыка! Между мною и Ниэллином нет ничего, кроме давней дружбы. Вчера он просто залечил мне руку, а заодно похвастался новыми умениями. И что странного в том, что ему захотелось спеть? Дома он не выпускал лютни из рук, а в походе все время занят. Вот он и ухватился за редкий случай, когда ему не пришлось весь вечер возиться с болезными.

От этого рассуждения мне почему-то стало грустно, хоть суета сборов и приглушила грусть. Ниэллин тоже выглядел понурым и как будто избегал встречаться со мной глазами. Правда, подавая мне сумку, он помедлил, прежде чем помочь надеть ее, а потом очень старательно расправил лямки у меня на плечах. Но, когда я обернулась поблагодарить его, он уже помогал Арквенэн.

Нет, мне показалось, что он относится ко мне по-особенному. Тогда бы он сказал мне об этом…

В тот день переход оказался особенно трудным. Гористый берег был весь изрезан оврагами, расщелинами, заливами, которые приходилось подолгу обходить. Вдобавок нас упорно поливал дождь, на осыпях камни выворачивались из-под ног, а заросли стланника были особенно цепкими и колючими. Наши мужчины как всегда помогали нам – оберегали на опасных склонах, поддерживали на спусках, подсаживали на подъемах. И все равно мы с Арквенэн измучились, как в первые дни похода. Звезды прошли уже полкруга, когда мы вышли на край высокого обрыва. Под ним в сушу далеко вдавался узкий залив. На той стороне его расстилались пологие, чуть всхолмленные, окутанные туманом вересковые пустоши.

Путь наш лежал туда, и хорошо – место казалось подходящим для ночлега, а в заливе могли укрыться корабли. Правда, они были далеко от берега, и нам пришлось двинуться в обход пешком.

Прошло изрядно времени, прежде чем я почувствовала, как в запах моря вплелся медовый аромат вереска, а камни под ногами сменились мягким, пружинистым растительным ковром. Корабли тоже вошли в залив, некоторые из Первого Дома уже высадились на берег.

Наконец можно было остановиться, сбросить поклажу, разжечь огонь. Я стала озираться, прикидывая, где бы собрать хвороста для костра…

Вдруг сквозь меня словно прошла мощная, плотная волна. Воздух дрогнул от неслышного грома. Раздались возгласы испуга и изумления – и тут же смолкли.

Угас даже шелест ветра, даже вечный плеск волн. Наступила мертвая тишина.

Я медленно обернулась.

По ту сторону залива, на утесе, с которого мы недавно спустились, воздвигся исполин в тяжелых ниспадающих одеждах. От него исходила безмерная, бесстрастная сила. Тучи над ним разошлись, звездный свет упал на суровые черты – и глаза его засияли, как холодное серебро.

Тогда я узнала его. Это был Владыка Мандос.

7. Раскол

Владыка высился над нами, подобно гранитной скале, недвижно и неколебимо. Он не выказывал гнева, однако самый воздух, казалось, сгустился и дрожал вокруг него. Его голос обрушился на нас обвалом:

– Стойте и внемлите, нолдор!

Меня объял невыносимый ужас – как при Затмении, когда мы в одночасье погрузились во тьму. Пошатнувшись, я вцепилась в руку Тиндала. Арквенэн ухватилась за меня, Ниэллин с Алассарэ встали у нас за спиной… Мы сбились вместе, как будто готовились снова встретить ураган, а не выслушать речь Владыки.

Он заговорил. Могучий звук его голоса разнесся от земли до неба, заполнил все мое существо. Но в страхе я поначалу едва разбирала отдельные слова: «скитания», «гибель», «предательство», «братоубийство». Вправду ли он произнес их или то были подсказки неспокойной совести?

Потом слух мой прояснился. Услышанное врезалось в память, как руны врезаются в камень под рукою ваятеля:

– …те же из вас, кто не остановится и не обратится за судом и прощением Валар, сполна испытают свой рок. Бессчетные слезы прольете вы, и Валар оградят от вас Валинор, и исторгнут вас, и даже эхо ваших рыданий не перейдет горы. На Западе ли, на Востоке гнев Валар настигнет Дом Феанаро и тех, кто последует за ним. Клятва поведет их и предаст, и отнимет сокровище, которое клялись они добыть. Все, начатое добром, обернется худом, ибо родич предаст родича и будет страшиться предательства. Навечно останутся они Изгнанниками.

Беззаконно пролили вы кровь сородичей, запятнав землю Амана. Кровь требует крови. Вне Амана будете вы в тени Смерти влачить свою участь. Эру не назначил вам умирать в пределах Эа, и не одолеет вас ни болезнь, ни телесная немощь. Но вы можете быть сражены, и сражены будете – оружием, муками, скорбью. В Мандос явятся ваши бездомные души. Долго им обретаться там, тоскуя по телам, но не сыскать жалости, пусть даже все убиенные будут просить о них. Тех же, кто выстоит в Серединных Землях и не придет в Мандос, истощит и изнурит великое бремя мира. Печальными тенями покажутся они юному народу, что явится следом. Таково слово Валар.

Речь Судии поразила нас точно громом, придавила безмерной тяжестью, едва не вмяла в землю. Когда он умолк, мы не в силах были издать ни стона, ни звука. В безмолвии смотрели мы, как серебристый туман окутывает устрашающую фигуру… а когда он рассеялся, утес был пуст. Владыка покинул нас.

Первым опомнился Феанаро.

– Ага! – вскричал он. Он стоял на палубе своего корабля; взоры всех обратились к нему. – Вот оно, милосердие Валар! Они лишили нас благословения, наложили проклятие! И за что? За то лишь, что мы поступили как должно и твердо держимся своего пути!

Глубоко вздохнув, он продолжал с силой, напряженным, звенящим голосом:

– Мы поклялись, и не впустую. Мы сдержим Клятву! Нам грозили множеством бедствий, и предательство не последнее из них. Не сказано лишь об одном – что нас погубит страх, трусость, малодушие. Вот мое слово: мы пойдем вперед! И вот мой приговор: мы обречены на деяния, песни о которых будут звучать до последних дней Арды!

Речь Феанаро как будто разбила чары безмолвия. Страшный шум взвился над толпой: крики гнева, возгласы одобрения, плач и стоны, горестный вой, какой я слышала только над убитыми…

У меня в голове осталась лишь одна мысль: Намо опоздал. Нас уже проклял умирающий тэлеро там, в Альквалондэ. Владыка лишь утвердил его проклятие.

Арквенэн, выпустив меня, всплеснула руками:

– Ну и ну! Это уж слишком! Владыки хотят наказать всех, а мы-то ни в чем не виноваты!

– Не уверен, – пробормотал Ниэллин.

– Выходит, мы должны вернуться и просить у Владык прощения за чужое зло? Несправедливо! – возмутился Тиндал.

– Отчего же? Хочешь сказать, в нем нет нашей доли? – с сухим смешком возразил Алассарэ.

– Мы-то не убили никого из тэлери. Напротив, защищали их!

– Но не защитили. И не осудили убийц. Мы идем вместе с ними, собираемся плыть на кораблях, взятых силой, через кровь и смерть. Разве тем самым мы не одобрили братоубийство?

– Это не одно и то же!

– Ближе, чем ты думаешь, – сказал Ниэллин мрачно. – Нам ли гордиться чистотой рук, если мы пользуемся плодами преступления?

– Больно вы с Алассарэ строги, – буркнул Тиндал в ответ.

– Глупости все это! – поддержала его Арквенэн. – Какими такими плодами преступления мы пользуемся? Ноги моей на корабле еще не было, всю дорогу на себе мешок тащу!

Ниэллин хотел что-то добавить, но его перебили полные отчаяния крики:

– Нолдор! Опомнитесь! Куда мы пойдем против воли и слова Владык?!

– Горе нам! Не видать нам удачи, коль скоро Владыки отвергли нас!

Другие отвечали горячо и зло:

– Трусы! Чуть вас пугнули, вы и дрожите, как листва под ветром! Если вам так страшен Мандос, как же вы сразитесь с Морготом?

– Вам ли браться за деяния, достойные песен? Возвращаетесь, Намо ждет. То-то сладкий отдых уготовил он вам в своих Чертогах!

– Пусть! Лучше быть тенью в Мандосе, чем убийцей!

– Что ж ты не вспомнил об этом в Альквалондэ?

– Жаль, что не вспомнил! Тогда бы убитые не являлись в мои сны!

– Да ты безумен! Тебе и впрямь полегчает в Мандосе. Мой меч при мне – хочешь, помогу попасть туда?

Душа моя сжалось от тоскливого предчувствия. Вот-вот мы снова ополчимся друг на друга… Проклятие уже сбывается, даром, что мы не сделали и шага вперед!

Но тут Феанаро рявкнул:

– Молчать!!!

Его окрик услышали. Шум притих.

– Нолдор! Кто вы – воинство или бездумное стадо?! – накинулся на нас Феанаро. – Стоило явиться Намо, и вы устроили гвалт, словно галки при виде кречета! Каких еще подвигов мне ждать от вас?!

Все замолчали, пристыженные. Феанаро продолжал внушительно:

– Испугались угроз Владык? Помышляете о возвращении? Глупцы! Владыки слабы. Они не удержали нас в Тирионе, не остановили в Альквалондэ. Они бессильны против нашей воли и не смеют препятствовать нам. Их угрозы пусты. Но не пусты мои обещания! Те, кто пойдут со мной, обретут огромный мир, станут творцами своей судьбы. Те, кто вернутся, сами замкнут на себе оковы, чтобы сполна испытать произвол Владык. Жалкую, рабскую участь будут влачить они до конца времен. Выбор за вами! Решайте, мне недосуг ждать!

– Погодите!

Толпа расступилась перед Лордом Арафинвэ. Он прошел поблизости от нас и остановился у самой воды. Дети его встали рядом. Их золотые волосы светло мерцали в полумраке.

– Феанаро, брат мой! Ты заблуждаешься, – начал наш Лорд с необычной твердостью. – Владыки не слабы. Они остановили бы нас, если бы пожелали. Но они все еще доверяют нашему разуму, нашей совести и нашей воле. Не проклятие послали нам они, а предупреждение. Выбор за нами.

Он на мгновение умолк, потом продолжал настойчиво:

– Можно ли возвести крепкий дом на шатком, кривом основании? Можно ли под гнетом вырастить стройное дерево? Нет! Наш путь не прям, ибо с первых шагов запятнан кровью сородичей, и гнетом лежит на нем наша вина. Не к вершинам победы ведет он нас, а в дебри промахов и сомнений. Содеянного уже не исправить. Но, быть может, вернувшись по доброй воле, мы спрямим наш путь – поймем корни несчастья в Альквалондэ, примиримся с Владыками, с тэлери… с собой. Тогда мы выступим вновь, с благословения Владык. Лишь так мы исполним задуманное – одолеем Врага, освободим Свет и стяжаем себе истинную славу.

– Нет, брат! – вскричал Феанаро. – Это ты заблуждаешься! Путаешь славу и бесславие, совесть и трусость, волю и малодушие. Путаешь прямое с кривым – с каких пор ходьба взад-вперед спрямляет путь? Лукавыми речами прикрыл ты свой страх! Да не того ты страшишься!.. Нолдор! – вскочив на ограждение палубы, он простер к нам руки. – Неужели вы доверитесь моему брату? Неужели вы позволите ему навеки лишить вас свободы? Вернетесь – и Владыки заточат вас в Огражденном Краю. Хуже того! Никто не воспрепятствует им отнять у вас жизнь, ввергнуть бестелесные души в серую пустоту Чертогов Мандоса! Не этой ли карой они уже грозят вам?

– Мы сами избрали себе кару, отвернувшись от Владык, покинув Тирион против их совета! Наши несчастья – следствия наших дел. Своими руками мы готовим себе казни, и братоубийство – первая из них. Владыки не измыслят худших, – отвечал Арафинвэ. – Да и почему ты думаешь, что они будут карать вернувшихся?

Я едва узнавала нашего Лорда. В Тирионе он более всего ценил безмятежное спокойствие. Он не любил препирательств, старался примирить спорщиков и всегда готов был уступить, лишь бы не допустить ссоры. В походе, после Альквалондэ, он часто казался озабоченным и грустным, но не утратил мягкости обращения, направляя и поддерживая нас хорошим примером и добрым словом, а не приказами и порицаниями.

Но сейчас он приготовился до последнего стоять на своем. Подавшись вперед, он внимательно, с волнением вглядывался в лицо Феанаро. Решимость и желание убедить чувствовались в его напряженной позе, в черточке между бровями и твердой складке губ, в скупом, коротком жесте, которым он отбросил за спину плащ.

Феанаро по-своему понял его слова:

– Надеешься избежать гнева Владык? Тщетно! Отныне они держат за преступников всех нас. Думаешь отречься от наших деяний и тем очиститься? Не выйдет! Ты запятнаешь себя худшим из преступлений – предательством! Повернув назад, ты предашь меня и весь наш народ. Ты предашь нашу цель. Владыки не окажут предателю снисхождения!

– Пусть. Я приму их справедливость.

– Тогда воистину ты достоин своей судьбы и сам избрал себе кару! – с досадой воскликнул Феанаро и обратился к Нолофинвэ: – А ты, брат? Тоже бросишь меня, чтобы вернуться в клетку?

Выступив вперед, Нолофинвэ отвечал голосом твердым, как алмаз:

– Я не оставлю тебя. Моя клятва была дана не всуе. Мой Дом пойдет рядом с твоим, дабы сражаться плечом к плечу и тем стяжать себе честь и славу. Если на нас и есть вина, мы искупим ее подвигами. Но, – он мельком взглянул на Арафинвэ, – тяжесть проклятия велика. Я не буду удерживать тех, кто согнулся под нею. Они не выстоят в походе и лишь умножат число несчастий. Пусть возвращаются в Тирион.

– Братья, одумайтесь! – сокрушаясь, вскричал Арафинвэ. – Вы – Лорды, вы в ответе за наш народ! И вы подведете его под гнев Владык? Лишенного опоры, бросите в битвы с Морготом? Реки крови прольются ради вашей славы! Неужели совесть не укорит вас?

– А так ли спокойна твоя совесть? – спросил Феанаро. – Ведь ты собрался вести своих друзей и сородичей на заклание к Владыкам. Нам предсказана гибель – но мы сразимся с нею, победим или падем с честью! Вы же примете свою участь безропотно, как лани под стрелами охотников!

– Я верю в милосердие Владык. Они не желают нам гибели.

Последние слова едва не канули в поднявшемся шуме. Нолдор снова кричали, перебивая друг друга:

– Феанаро, веди нас! Мы не страшимся ни Владык, ни Моргота!

– Я не вернусь в заточение!

– На нас нет вины! Мы не станем молить о прощении. Владыки первыми отвергли нас – им и просить о мире!

– Совесть Лордов – не твоя забота, Арафинвэ! Им не в чем будет упрекать себя – за свою судьбу мы ответим сами!

– Лорд Арафинвэ, не уходи! Не покидай нас!

– Я с тобой, Лорд Третьего Дома! Я убивал, хоть и не хотел этого! И тэлери убивали тоже! Пусть Владыки рассудят нас!

Оглянувшись на этот возглас, Арафинвэ кивнул. Он не казался ни оскорбленным, ни разочарованным отповедью Феанаро и неприятием большинства; в лице его была сосредоточенность, какая бывает у мастеров перед тяжелой, сложной работой.

Артанис, беспокойными глазами следившая за ним и за Феанаро, вдруг воскликнула умоляюще:

– Отец, прошу, не уходи! Останься, пойдем с нами дальше!

– Так ты не хочешь возвращаться, дитя? – обернувшись к ней, мягко спросил Арафинвэ. – Почему?

Артанис потупилась было, но тут же вскинула взгляд и ответила, хоть голос ее дрожал:

– Я не хочу снова в клетку, отец. Я… я так мечтала о новых землях… и… если мы вернемся, моя мечта не сбудется никогда. Зачем тогда жить?

– Но Тирион не клетка, не место заточения. Твоя мечта еще исполнится, вот увидишь!

Артанис упрямо помотала головой.

– Понятно, – вздохнул Арафинвэ и перевел взгляд на сыновей: – А вы?

Те переглянулись, но молчали, как будто никто не решался сказать первым.

– Я никогда не принуждал вас к чему-либо, не буду принуждать и сейчас, – добавил наш Лорд устало. – Вы вольны в своих решениях.

– Мы с Ангарато тоже идем вперед, – признался тогда Айканаро. – Отец, ты не клялся… А мы дали обещание сыновьям Нолофинвэ. Мы не можем отступиться.

Ангарато кивком подтвердил его слова.

– На нашем Доме нет крови, Владыкам не за что гневаться на нас, – принялся объяснять Артаресто. – Мы виновны лишь в том, что не сумели остановить битву. Быть может, нам и в Серединных Землях откроется, как искупить эту вину?

– Я не оставлю братьев и сестру, – коротко сказал Артафиндэ. – Прости, отец.

Лорд Арафинвэ склонил голову, плечи его поникли.

– Да, казни себе мы готовим своими руками, – повторил он тихо, – и быстрее ветра настигают они… Дети, дети! – он снова вперил в них тревожный взор. – Вы не знаете, что за судьба ждет вас за Морем, каково будет ваше искупление!

– И ты не знаешь этого, отец. Так же, как мы не знаем твоей судьбы, – возразил Артафиндэ спокойно. – Но я, как и ты, верю в милосердие Владык. Проклятие не может быть вечным. Когда-нибудь Валар смягчатся к нам – и тогда над Серединными Землями воссияет Свет и уравняет их с Благим Краем. Я верю – мы увидим это.

Покачав головой, Лорд провел рукой по лбу. И вдруг с одного из кораблей донесся громкий, язвительный голос Раумо:

– Слышишь, Арафинвэ? Даже дети твои против тебя! Какой же ты после этого Лорд?

Арафинвэ вздрогнул как от удара. По толпе пробежал возмущенный гул.

– Я его все-таки побью, – сжав кулаки, пообещал Ниэллин.

– Давно пора, – согласился Алассарэ.

– Не смей оскорблять нашего Лорда и отца! – выкрикнул Айканаро, опомнившись от потрясения. – А не то…

Но наш Лорд, остановив его, молвил холодно и ясно:

– Он прав. Я не достоин вести народ отважных воинов. Подойди сюда, Инголдо Артафиндэ.

Артафиндэ вскинул руку в протестующем жесте:

– Нет, отец, ты…

– Будешь спорить со мною?

Артафиндэ, склонив голову, встал возле отца. Тот продолжал, отчетливо выговаривая каждое слово:

– Я, Ингалаурэ Арафинвэ, возвращаюсь в Тирион, дабы предать себя под суд Владык. Я не могу долее править нашим Домом. Потому я слагаю с себя власть и передаю ее моему старшему сыну и наследнику Инголдо Артафиндэ.

Он снял с пальца родовое кольцо, которое на моей памяти носил всегда. В кольце сплелись две золотые змейки с изумрудными глазами; одна из них держала в пасти корону из золотых цветов, не то отнимая, не то венчая ею голову другой.

Внезапно я осознала, сколь удивителен этот образ: он оказался провидческим! Быть может, Лорд Арафинвэ, когда ковал это кольцо, знал, что ему суждено утратить власть?

Вложив кольцо в руку сына, он сказал:

– Отныне тебе вверены судьбы тех из нашего Дома, кто продолжит путь. Да не довлеет над вами ненависть и вражда. Да будет ваша дорога благополучна. Да исполнятся ваши чаяния и надежды. Да не оставят вас стойкость и милосердие ни в пути, ни в Серединных Землях. Правь с миром, сын мой. Какой бы приговор ни вынесли мне Владыки, я буду молить их неотступно, чтобы они отвели гнев от нашего народа.

Артафиндэ смотрел на отца без радости – точь-в-точь как Ниэллин, когда Лальмион велел тому обучаться целительству. И, как тогда Ниэллин, Артафиндэ не стал противиться.

– Я принимаю власть, раз таково твое решение, – чуть помедлив, ответил он. – Обещаю беречь наш Дом в пути и в Серединных Землях, во времена мирные и не мирные. Обещаю, что никто из нашего народа не останется без помощи в час нужды. Обещаю, что не допущу в наш Дом усобицу и вражду. Я постараюсь быть достойным тебя, отец. И я верю в грядущую встречу.

Прижав руку с кольцом к сердцу, он опустился на колено и низко склонился перед Лордом. Следом преклонили колено его братья и сестра, мы с Тиндалом, наши друзья и весь наш Дом – в знак почтения к Лорду Арафинвэ, в знак благодарности за его неизменную доброту и заботу. В знак того, что мы принимаем его волю, как принял ее старший сын.

Когда Артафиндэ встал и надел кольцо, Лорд Арафинвэ крепко обнял его. Мы же приветствовали нового правителя поклоном. Но никто не восславил его ни песней, ни рукоплесканиями, ни радостными криками – под тяжестью проклятия, перед лицом новой разлуки нам было не до веселья. Старшие Дома встретили избрание Артафиндэ сдержанным гулом голосов, удивленными восклицаниями, нестройными хлопками… К моему облегчению, я не услышала ни одного недоброго, колкого слова.

Лорд Арафинвэ объявил, что выступит в обратный путь с началом нового круга звезд. Только тут я до конца осознала, что решение его необратимо и что он вот-вот покинет нас. Многие, и мы с Арквенэн, стали просить его остаться. Но он лишь сказал:

– Если я нужен вам, идите со мною.

В эту ночь каждому из нас предстояло сделать окончательный выбор..

Однако прежде всего надо было обустроить ночлег. Пусть нас поразило проклятие, пусть мы снова исполнились сомнений – мы все еще были живы, и нам по-прежнему требовались еда, тепло и отдых. Толпа стала расходиться.

Ужасные пророчества Владыки Намо, предложение Лорда Арафинвэ взбаламутили мне душу, как шторм баламутит воды моря. Одна, я быстрее соберусь с мыслями…

Вспомнив, что надо набрать хвороста, я побрела к зарослям ольшаника в ложбине у ближайшего ручейка. Там я принялась ломать ветки, не отличая зеленые от сухих, – думы мои были совсем о другом.

Вернуться. Это означало еще раз проделать долгий, трудный путь вдоль берега. Миновать Альквалондэ. Вновь увидеть мерцающие в сумраке белые стены и стройные башни Тириона, войти в свой дом, броситься в объятия отца и матушки…

Любовь и тоска по родителям пронзили меня… а следом пришел жгучий, мучительный стыд.

Придется рассказать матушке и отцу все, о чем мы с Тиндалом умолчали, прервав осанвэ. Придется оправдываться перед Владыками и с повинной явиться к тэлери… Не так страшно оказаться в Чертогах Мандоса, как во всеуслышание, глядя в глаза родичам убитых, заявить о наших деяниях в Альквалондэ!

Пускай даже Владыки простят меня. Утишит ли это мою совесть? Смогу ли я – смятенная, отягощенная горькой памятью – вернуться к прежней безмятежности? Смогу ли наслаждаться покоем Благого Края, расставшись с друзьями и братом?

Нет, никогда! Я не забуду проклятие, не перестану терзаться тревогой за ушедших. Чем в разлуке томиться неизвестностью, лучше уж вместе встретить беду лицом к лицу!

В ушах у меня вновь громом раскатились слова, обещавшие нам многие скорби и гибель. Исполнятся ли они? Если Владыка Намо – провидец, почему загодя не предрек нападение Моргота, гибель Дерев, смерть короля Финвэ? А если он ошибся тогда – может, ошибается и сейчас?

Мне никак не верилось, что поход лишен смысла, а мы обречены. Владыки разгневаны, но неужели они обрушат на нас всю тяжесть своего гнева? Неужели отторгнут нас навечно?

Это казалось невозможным, как утрата материнской любви. Родители не бросают детей. Владыки не откажутся от нашего народа. Должно быть, Намо просто пугал нас, как строгий отец пугает непослушных чад…

Но… с другой стороны… разве слова Судии могут быть пустыми?

Я застыла в задумчивости, сжимая в руках охапку веток, и ничего не замечала вокруг. Кто-то вдруг коснулся моего плеча – я вздрогнула так сильно, что выронила хворост.

Обернулась – Ниэллин! Но что это с ним?

Бледный, донельзя серьезный, он смотрел на меня неотрывно и пристально, как будто хотел разглядеть что-то, неизвестное мне самой. И молчал.

– Ты меня напугал, – пробормотала я, едва ко мне вернулся голос.

Кажется, он не услышал. Глубоко вздохнув, он взял мои руки в свои – теплые и жесткие – и начал неожиданно ровным, спокойным тоном:

– Тинвиэль. Раз Лорд Арафинвэ уходит, тебе не стоит продолжать поход. Прошу, возвращайся домой вместе с ним.

– Что? Ты опять?! – вскричала я, не веря.

– Опять. Я не хочу, чтобы гнев Владык пал на тебя. Возвращайся.

– Да как… почему… кто тебя надоумил?..

Я едва могла говорить – к горлу подступили непрошенные, злые слезы. Он гонит меня! Гонит прочь!

Деланное спокойствие мигом слетело с Ниэллина. Сжав мои руки, он воскликнул:

– Тинвэ, ты же слышала, что сказал Владыка Мандос! Его пророчество не шутка! Мало тебе бед? Ты хочешь новых?!

– Это ты хочешь мне новых бед! Хочешь разлучить меня с друзьями… с Тиндалом! Или он надумал вернуться?

Ниэллин на мгновение отвел глаза:

– Нет. Но я еще раз поговорю с ним.

– Мы повернем назад, только если ты покажешь пример!

– Да не могу я уйти, пойми! Я нужен здесь. Я целитель.

– Какой из тебя целитель? Ты сам болен всякий раз, когда врачуешь кого-нибудь!

– Неправда! – вспыхнул Ниэллин. – У меня уже получается лучше!.. – он вдруг осекся и, сглотнув, продолжал тише: – Ладно. Пусть я никудышный лекарь. Тем более. Вдруг с тобой или с Тиндалом что-нибудь случится… а я не сумею помочь?

– И не надо, мы сами о себе позаботимся! Так и скажи, что тебе надоело возиться с нами!

– Тинвэ, Тинвэ, ты ошибаешься! Ты будто не слышишь! – его голос дрогнул. – Я… я правда боюсь за тебя. Открой осанвэ – ты поймешь, что я не лгу. Прошу, Тинвэ, позволь мне сказать!

Не выпуская моих рук, он опустился на колени прямо в торфяную жижу и снизу с мольбою посмотрел на меня. Но во взгляде его прорывался незнакомый огонь – и я испугалась.

Я боялась узнать истинные мысли и чувства Ниэллина. Боялась, что они необратимо изменят меня. И больше всего боялась, что не смогу тогда противиться его уговорам.

Разрыдавшись, я вырвала от него руки и кинулась прочь. Не разбирая дороги, спотыкаясь, бежала по кочковатой пустоши, пока ноги не заплелись о вереск – и рухнула ничком в сырые заросли.

Рыдания сотрясали меня, слезы лились ручьем. Горе казалось неодолимым, даром, что я не разбирала его причин. Я оплакивала все разом – Альквалондэ, осуждение Владык, вечную разлуку с домом, наши грядущие беды и утрату прежней, простой и ясной, дружбы с Ниэллином… А может, все дело в обиде? Как легко он решил за меня мою судьбу! Как легко решился на расставание!..

Я плакала долго. Слезы мало-помалу иссякли, но я все лежала, всхлипывая, не в силах встать и пойти к своим. Не в силах встретить взгляд Ниэллина.

А потом послышались легкие шаги, кто-то присел рядом и погладил меня по волосам.

– Ну и чего ты ревешь? – спросила Арквенэн.

– Ни… Ниэллин… прогоняет меня… за… заставляет вернуться домой… А я не хочу!..

Подруга хмыкнула:

– Глупая ты, Тинвэ. Нашла о чем плакать! Не хочешь – не возвращайся, никто тебя не заставит, даже Ниэллин. Смотри, какая кругом сырость. Уж не твои ли это слезы?

Приговаривая так, Арквенэн заставила меня подняться, отряхнула на мне промокшее платье и, как маленькой, платком обтерла лицо. Мне стало стыдно за свой ребячливый порыв и бурные слезы.

– Не знаю, что на меня нашло, – пробурчала я, оправдываясь.

– Вот я и говорю – глупая, – вздохнула Арквенэн. – Чего тут непонятного?

Жаль, она не потрудилась объяснить, чего именно я не понимаю, и просто отвела меня в лагерь.

Сегодня он был неуютным и тревожным. Костры горели дымно и тускло, народ тесно жался к ним. Где-то кипели споры, где-то, напротив, сидели в мрачном, подавленном молчании. Кто-то с отсутствующим видом бродил между костров, кто-то суетливо перетряхивал походную сумку… Даже дети притихли и не носились, как обычно, туда-сюда, а робко льнули к матерям.