Текст книги "Лёд (СИ)"

Автор книги: Татьяна Росомахина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Лёд

Пролог

Когда-то мы знали в жизни только радость.

Странно вспоминать это здесь, в затененных землях. Странно представить, что существа из плоти могут не ведать страха, страданий, скорби и быть неподвластными смерти. А ведь мы и были такими – бесстрашными, беспечальными и бессмертными.

Рожденные в Благой Земле, мы пришли в мир, полный света и любви. Сияние Дерев согревало и лелеяло нас. Наш край не знал темноты, а мы не знали несчастий и лиха.

Мы трудились легко и весело, словно играли, танцевали без устали, как танцуют пылинки в лучах света или листья на ветру, пели, как поют птицы. Голос лишь повторял то, что звучало в сердце.

Нам знаком был только свет, мы не умели бояться тьмы. И не сумели распознать ее – до последнего мига.

Все начиналось исподволь, безобидно и незаметно. Для забавы состязались певцы и танцоры; шутя спорили мастера, чья работа искуснее; ради потехи затевали поединки, сначала неумелые и неловкие, потом – сноровистые, горячие, с оружием в руках, до ушибов и боли, до слез проигравших и злой радости победителей… Мало-помалу шутки стали не смешны, забавы не веселы, потехи обидны. Мечты же более не тешили, но бередили и тревожили душу.

После говорили, что во всем виноват Падший Вала, который обманул Владык мнимым раскаянием, бродил по нашей стране невозбранно и наставлял в своем знании всех, кто желал его слушать. Его речи были слаще меда. Они увлекали и затягивали, сулили дивные прозрения и чудные открытия. Но от них оставалось едкое, горькое как желчь послевкусие, а душу словно жгло огнем.

Тем речам внимали многие. Надо ли удивляться, что страсти кипели все сильнее, вырвались наконец из-под спуда, и среди нолдор возник разлад?

Соперниками стали старший и средний сыновья нашего короля. Старший, одержимый недоверием и гордыней, бросил в лицо брату слова гнева, угрожал ему мечом и был изгнан. Вместе с ним, оставив свой народ, отправился в изгнание король. Средний сын воссел на его трон в Тирионе. Отныне не было мира в нашей земле и в наших душах, и раздор между Первым и Вторым Домами не утихал.

Поначалу он не коснулся нас, подданных Третьего Дома – Дома младшего сына короля. Наш Лорд не участвовал ни во власти, ни в распре. Сын ваниа, он унаследовал от матери золотые волосы и склонность к созерцанию и размышлениям; дела правления не привлекали его, а ссора между братьями глубоко печалила. В свое время он взял в жены дочь государя тэлери – народа мореходов и певцов, властителей путей вод и ветра, создателей белокрылых судов, обликом схожих с лебедями. В его детях смешалась кровь Трех Народов эльдар. Они были прекрасны, четверо братьев и сестра, дети Благой Земли – золотоволосые, с ясными сияющими лицами, с глазами цвета неба и моря, живые и быстрые, как порывы ветра, радостные, как звон колоколов Валмара в час Смешения Света.

Мой отец был дружен с нашим Лордом и разделял его склонности. Мы – я и мой брат – водились с его детьми, разделяли с ними веселье и забавы. Вместе с ними мы танцевали и пели, пировали и охотились, носились по лугам на резвых конях или по волнам на корабле-лебеде. Вместе с ними мечтали о земле за Морем, смеялись над гордыней Первого Дома и упрямством Второго.

Вместе с ними мы отправились на Праздник Сбора Плодов, что в урочный час устроил Владыка Манвэ в своих Чертогах на высокой горе Таниквэтиль.

1. Затмение

Что это был за праздник! Мы не встречались всем народом со времени ссоры сыновей нашего короля. И теперь нам следовало наверстать упущенное – веселиться так, чтобы наш смех достиг Небес, пение – Моря, а от танцев содрогнулась бы земная твердь.

Поначалу так оно и было. В Чертогах Манвэ собрались жители Тириона и Валмара, и майар, и Владыки в телесном своем обличье. От пестроты праздничных одежд рябило в глазах, драгоценные уборы блистали, как роса в свете Дерев, с лиц не сходили улыбки, не смолкали приветствия и заздравные речи.

В общей сутолоке я выглядывала друзей и подруг – тех, с кем не виделась много кругов света. Мне хотелось рассмотреть их наряды, узнать их новости, подразнить их возлюбленных… Словом, сделать вид, будто время непокоя и смятения миновало бесследно или его вовсе не было, и теперь мы снова прежние – беспечальные и беззаботные, как птицы или мотыльки.

Этого-то мне и не удавалось.

Король Финвэ не явился на праздник – предпочел суровую печаль изгнанника сумасбродному веселью. Из Северной Твердыни пришел – по велению Манвэ! – лишь его старший сын. Мой взгляд то и дело натыкался на него, как пальцы, бывает, натыкаются на впившуюся в тело занозу. Он был чужд праздничной толпе – весь в черном, с черными как вороново крыло волосами, без дивных своих Камней, без единой драгоценности. Правда, глаза его сверкали на бледном лице так, что запросто перебили бы блеск Камней – если бы он украсил себя ими. Сразу видно было, что его несчастная мать не ошиблась, нарекая сына Пламенным Духом!

– Ах, он прекрасен! – с придыханием прошептала рядом со мной Арквенэн.

– У него жена. И семеро взрослых сыновей, – сказала я. «И желчный нрав», – но этого я вслух не произнесла.

Подруга обиделась:

– О чем ты, Тинвиэль? Я только говорю, что он красив!

Ну да, красив. Как красивы изделия его рук – блистающие камни и острые мечи…

Не только я то и дело посматривала на мрачного гостя. Многие устремляли на него взгляды – восхищенные, возмущенные, участливые, недоверчивые… Порой казалось, что именно он, а не Владыки, стал средоточием наших мыслей и нашего торжества. Наше внимание будто преломлялось в нем, превращалось в пронизывающее воздух напряжение. Уж не грозой ли разрядится оно?

Впрочем, пока ничего дурного не случилось. Больше того, перед тронами Владык Феанаро пожал руку брату своему Нолофинвэ, а тот пообещал вдохновенно:

– Полубрат по крови, истинным братом по духу буду я. Ты станешь вести, а я следовать. Да не разделят нас впредь никакие беды!

Феанаро принял его обет, хоть ничего не посулил взамен. И не ошибусь я, если скажу, что ни братья его, ни мы, ни даже Владыки – никто и вообразить не мог, чем обернутся те благие намерения.

Меж тем праздник шел своим чередом. Играла музыка. Кто-то подпевал быстрым флейтам и арфам, кто-то пустился в пляс, под здравицы наполняли и осушали кубки... Даже Феанаро смягчил лицо, пригасил огонь очей и благосклонно внимал речам почитателей.

Я, правда, видела, что Лорд наш Арафинвэ следит за ним пристально и беспокойно, будто ждет, что тот снова затеет ссору или смуту. Та же тревога мелькала в глазах двоих из его детей, даром что Артафиндэ не отходил от своей возлюбленной, а Артанис с шутками и смехом судействовала в состязании, затеянном поклонниками ее красоты. Они (и среди них мой брат) наперебой восхваляли ее в стихах.

Остальные трое сыновей Арафинвэ веселились от души – отплясывали, взявшись за руки, а потом в танце помчались по Чертогу, вовлекая в движение все больше народу. Вот уже длинная змея несется меж самоцветных колонн, рвется и вновь срастается, с хохотом рассыпается на поворотах…

Я тоже вылетела из цепи и чуть не упала, но меня подхватил приятель мой Ниэллин и завертел вихрем, так что в глазах все слилось в цветные полосы...

Когда зрение мое стало меркнуть, я решила, что это просто закружилась голова.

– Ниэллин, довольно! – крикнула я сердито.

Он без слов повиновался и поддержал меня, чтобы я устояла на ногах; я слышала его частое дыхание, но темнота все сгущалась, пока не стала непроглядной чернотой. Музыка расстроилась и смолкла... Мне показалось на миг, что я лишилась и слуха. Тут же тьма забила мне горло, не давая дышать. А когда я все-таки вдохнула, выдох изошел из меня с криком. Слух мой был при мне; вопли и рыдания других пронзили его.

– Тинвиэль, не бойся… – сдавленным голосом выговорил Ниэллин.

Он не выпускал меня из рук, и это касание в равной степени нужно было мне и ему.

Не бояться?! Как бы не так! Ужас поднялся откуда-то из глубин естества, и навстречу внешней тьме ринулась тьма внутренняя: страх, и злость, и обида на Владык – как могли они допустить такое?! И отчаяние – теперь мы вечно пребудем во мраке, лишенные зрения! И снова ужас, ужас без конца…

Я уж и кричать не могла и, наверное, обезумела бы, как вдруг услыхала чистый звук флейты. Кто-то играл детскую песенку, незатейливую, как лепет ручейка. Она уняла страх и прояснила разум, плач и крики стихли. У кого-то из мастеров нашлось огниво, кто-то догадался запалить тряпичные фитили в плошках с розовым маслом; трепещущие огоньки осветили наши испуганные, растерянные лица.

Рожденные в Свете, мы не мыслили себе жизни без него. Но Свет погас, а мы все еще были живы.

Я смогла бросить взгляд по сторонам. Еле видные в полумраке троны Владык были пусты. Стихии и Могущества покинули нас, и я вновь ощутила себя брошенным ребенком. Снаружи ярился и ревел ветер, стены Чертога едва не сотрясались под его порывами, мрак ломился в окна...Что это за буря? Кто и зачем вызвал ее? Не довершит ли она начатое – не сотрет ли с лица мира наш народ, беспомощный и бессильный перед Тьмою?

В чертоге снова стало шумно и суетно, многие выкликали друзей и родичей. Нам хотелось соединиться с близкими, взяться за руки, прижаться друг к другу – вместе легче было противится тошнотворному страху. Я попробовала дозваться своих с помощью осанвэ – бесполезно: отчаянные мысленные призывы оглушали, как до того наши испуганные крики. Хорошо, что я помнила, где стояли мои родители прежде, чем наступила тьма. Я попросила Ниэллина проводить меня. И на полпути мы встретились с братом.

– О, Тинвиэль, вот ты где! – воскликнул он. – Ниэллин, друг, благодарю!

– Не за что, Тиндал, – отвечал тот; он, казалось, вполне оправился от испуга, и голос его вновь звучал легко и даже весело. – С кем же еще бродить во мраке, как не с Тинвэ!

Да, меня нередко называли Тинвэ, Искорка. Но сейчас я вовсе не чувствовала себя искрой – скорее, потухшим угольком или пылинкой пепла…

Я вцепилась в брата, вместе мы пробрались сквозь толпу к родителям. Никогда я не видала у матушки такого лица – ужас как будто навеки смыл с него всякое иное выражение. Но и я, наверное, сейчас была похожа на нее, как отражение в зеркале. Отец озирался, сдвинув брови; он приобнял мать за плечи и уже готов был защищать ее от неведомой опасности. Тьма пугала его меньше, чем других, ведь он родился в Серединных Землях и помнил тамошние сумерки, озаренные лишь светочами Варды. Помнил он и чудищ, что таились в тенях и зарослях того мира – сказочных, невероятных чудищ, страшные истории о которых мы так любили в детстве. Весело было пугать ими друг друга во время прогулок в лесу! Но настоящий страх оказался вовсе не смешным.

– Тинвиэль, ты нашлась, – с облегчением сказал отец, а мать крепко обняла меня

На глаза мне вдруг навернулись слезы. Я постаралась удержать их – и без меня кругом хватало рыдающих дев. Вместо этого я попросила жалобно:

– Пойдемте домой!

Мне вдруг почудилось, что, стоит вернуться в привычный, знакомый дом, как тут же вновь воссияет свет и прежняя жизнь – привычная, знакомая, безмятежная – вернется к нам.

Отец покачал головой:

– Погоди. Потерпи, дитя. Пусть буря хоть немного стихнет.

Откуда он знал, что буря не будет вечной? Однако и другие не спешили расходиться. Жутко было представить, что придется выйти из Чертогов в бушующий мрак! Внутри шум постепенно затихал: семьи и друзья собирались вместе.

К нам подошел Ниэллин, он поддерживал Арквенэн, совсем обессилившую от плача. Ей не удалось найти своих родных, и она кинулась ко мне. Но из-за судорожных всхлипываний вымолвила только:

– Т-тинвэ, ч… что это? Я… б-боюсь…

Мне казалось, что я сама вот-вот обращусь от страха в безжизненный камень; но, когда мы обнялись, и я принялась утирать ей слезы, бормоча какие-то бессмысленные утешительные слова, моя собственная боязнь как бы умалилась и способность мыслить вернулась ко мне. Я осознала, что стены и своды все еще не рухнули на нас, мы дышим, сердца наши бьются. Значит, придется как-то жить дальше. Но что же делать сейчас? Где Лорд Нолофинвэ и его братья? Что скажут они?

Я осмотрелась. Чертог был велик, в слабом мерцании самодельных лампад я не видела его весь, но сразу заметила Феанаро. Он стоял в одиночестве, молчаливо и неподвижно, скрестив руки на груди; сверкающий взор его, казалось, пронизывал мрак. Он был словно хрустальная светильня, заточившая в себе палящий огонь: прозрачные стенки ее с виду холодны, но попробуй, прикоснись – неминуемо обожжешь пальцы! И потому никто не смел подойти к нему за утешением или советом.

Найти взглядом Нолофинвэ мне не удалось. А Лорд Арафинвэ стоял неподалеку. Как и наш отец, он спокойно обнимал жену; дети окружили их. Здесь же была и возлюбленная Артафиндэ, Амариэ из ваниар; даже в полутьме я заметила, как она бледна. Артанис что-то горячо говорила своим братьям – вот кто вовсе не потерял присутствия духа! Артафиндэ даже улыбнулся, слушая ее речь. Но тут же улыбка его пропала, он с беспокойством взглянул на Троны Владык.

О, скорей бы они возвратились и остановили неведомое бедствие!

Но время шло, а ничего не менялось: так же пусты были Троны, так же свистел и завывал ураган снаружи. Тьма по-прежнему застилала нам глаза, туманила умы и леденила души. Ожидание в бездействии сделалось невыносимым, так что я обрадовалась, когда услышала голос Лорда Нолофинвэ – он поднялся на возвышение, на котором стояли Троны, и звучно воскликнул:

– Друзья мои и сородичи!

В Чертоге тут же установилось молчание. Взоры каждого устремились на него: все ждали слов Лорда, воссевшего на трон короля. Но у него – одного из нас – не было власти и силы словами исправить случившееся.

– Вы видите, какая беда постигла нас, – начал он. – Мы лишились света Дерев. Хорошо, если он всего лишь скрыт от нас завесой мрака. Но, быть может, он иссяк. Несчастье это или злодеяние? Не знаю. Таких несчастий в благословенном Амане не случалось от века, однако же всем нам памятны козни Падшего Валы.

Он осекся, как видно, не желая вслух вспоминать о распре со старшим братом. Тот промолчал – разве не примирились они совсем недавно при Владыках и всем народе?

Нолофинвэ продолжил речь:

– Может статься, это – месть Мелькора за неудачу: ведь ему не удалось взрастить меж нами смуту. А может, в несчастье виновны иные, неведомые и неподвластные нам силы. Нам остается лишь надеяться, что Владыки одолеют их… но мы узнаем это только от них самих. Однако нам нет смысла отчаиваться и в бездействии оплакивать свое бессилие. Пусть мужья и отцы отведут по домам своих жен и дочерей, если им нужен отдых. Пусть мастера сделают достаточно светилен для домов и улиц – не годится, спотыкаясь, ощупью бродить в потемках. Кто пожелает, пусть остается здесь ждать возвращения и слова Владык, вместе со мною... и моими братьями.

Он умолк. В Чертоге поднялся гул голосов. Рядом со мною двое завязали спор:

– Послушать Нолофинвэ, так без Владык мы – точь-в-точь слепые котята!

– Скажешь, нет? Лорд прав: мы сами ничего не можем сделать с этой Тьмою…

– Будь во главе нашего народа король Финвэ, он не допустил бы такого отвратительного нестроения!

– Позволь узнать, каким образом?!

Увы, несчастье вновь всколыхнуло едва притихшее несогласие между нами. Споры звучали по всему Чертогу. Отголоски их долетели до Нолофинвэ, и он, воздев руку, призвал:

– Друзья! Только сообща мы можем выстоять в этой беде! Да не разделимся мы тогда, когда должны быть соединены, иначе ложь Мелькора обернется правдой, и всякая удача отвернется от нас!

Возразить на это было нечего. Разговоры и препирательства притихли, хоть и не умолкли совсем. Король спустился с возвышения, и нолдор Второго Дома обступили его. Другие с сомнением поглядывали на двери – не рискнуть ли выйти, наконец, наружу? Мы с матушкой попросили отца проводить нас домой – нам казалось, что там легче будет выносить страх и томительное ожидание. А Тиндал заявил твердо:

– Я останусь. Я хочу сам услышать, что скажут Владыки.

Отец не возражал. Но прошло время, пока собрались наши попутчики – те, кто тоже отважился вернуться в свои жилища. Мы сделали факелы, намотав на древки от праздничных флагов ленты промасленного полотна – на них пришлось разорвать нарядные скатерти.

Уходя, я оглянулась на разоренный Чертог. Оставшиеся эльдар столпились вокруг лампад или расселись у подножия колонн и статуй. Я заметила, что ваниар собрались возле Ингвэ, их короля, который поднял над головой яркий фиал. Ясное чело его было на диво безмятежным; без слов, одним видом он унял волнение среди своего народа. Когда я переступала порог, вслед мне хлынула песня – древняя молитва к Элберет о даровании света.

Может, она была услышана? Ибо ветер, который поначалу рвал волосы и платье, сбивал с ног и едва не гасил наши факелы, вскоре стих, а душный, мутный мрак стал вдруг расползаться клочьями – и в просветах показались звезды.

– Как чудесно! – прошептала Арквенэн.

Запрокинув голову, она с восторгом смотрела на небо; на губах ее блуждала улыбка, хоть глаза еще не просохли от слез.

Я кивнула. Я видела звезды не в первый раз – мне довелось смотреть на них в холодных пустошах Арамана, куда мы с братом и с детьми Арафинвэ отправились однажды. Тогда я подумала, что небесные светочи красивы – словно россыпь драгоценных камней на темно-синем бархате – но их холодным лучам не сравниться с живым сиянием Дерев.

Как я ошибалась!

Лишь сейчас я поняла, сколь они прекрасны, как нужны тем, кто бродит по затемненной земле! Мрак скрыл их на время, но оказался не в силах погасить. Они приветливо и ясно смотрели на нас с высоты. После мятущегося, резкого пламени факелов их ровный свет тешил зрение, радовал, как вода родника радует уставшего путника, попутный ветер – морехода, звон арфы – певца… Кажется, я вздохнула полной грудью впервые с наступления Тьмы, и даже смятение в моей душе чуть улеглось.

Жаль, что нельзя было идти, не сводя взгляда с небес! Засмотревшись, я шагнула мимо ступени и полетела бы кубарем, если бы Ниэллин снова не поймал меня.

– Тинвиэль, ты решила осветить нам путь искрами из глаз? – участливо спросил он.

Его неуклюжая шутка заставила меня улыбнуться и устыдиться своей неловкости. Дальше я уже не забывала поглядывать себе под ноги. Это было не лишне!

Смешавшись с лучами звезд, непроглядная темнота превратилась в серебристо-синие сумерки, но все в них изменилось пугающе и странно. Очертания стали неузнаваемы, расстояния неопределимы, взор не проникал вдаль, да и вблизи терялся в непривычном тусклом одноцветьи, которое разбивали лишь рыжие всполохи факелов. Мощеная светлым мрамором дорога мерцала, змеей извиваясь по крутому склону Таникветиль, но пышные деревья по сторонам ее превратились в неведомых страшилищ. Наш город, белокаменный Тирион, прежде ясно видный от Чертогов, будто отдалился на многие лиги, стал размытым белесым пятном в глубине неизмеримой пропасти. От этого кружилась голова и слабели колени, так что мы старались ухватиться взглядом за ближние предметы или друг за друга.

Отец мой не собирался ждать, пока мы освоимся в изменившемся мире, и решительным шагом двинулся вперед. В хмуром, жестком лице его не было страха. Он высоко поднял свой факел, чтобы лучше осветить дорогу; в другой руке он наизготовку, как меч, держал крепкую палку. Наверное, так эльдар шагали опасными тропами Серединных Земель, когда наш народ по призыву Владык отправился на Запад от берегов Озера Пробуждения… Но разве палкой оборонишься от Тьмы? Однако даже такое – простое и бесполезное – оружие придавало уверенности ему, а заодно и всем нам.

Поначалу трудно было поспевать за отцом, хоть шел он не быстро: в полумраке земля будто уходила из-под ног, мы то и дело оступались. Потом тела наши начали привыкать к новой жизни; мало-помалу вернулась обычная легкость шага.

Я даже смогла оглянуться на ходу. Вереница печальных теней – жителей Тириона – далеко растянулась по склону горы. Тут и там над нею горели факелы, по соседству с ними глубже и ярче становилась густая синева сумерек. Я мельком удивилась: значит, даже в этой тьме таится красота!

Еще через несколько шагов началась лестница вниз, крутая и длинная, и мне стало не до размышлений: меня вдруг сковала внезапная боязнь высоты. Это было странно и жутко, я ведь всегда любила горы, да и на лестнице мне был знаком каждый камень – прежде, при Свете, я поднималась и спускалась по ней бессчетное число раз! Но сейчас руки мои заледенели от страха, ноги точно одеревенели, и я никак не могла заставить себя сделать первый шаг. Хотелось взглянуть на звезды, приободриться, но невозможно было отвести глаз от земли – мне казалось, что я тут же рухну вниз и расшибусь.

Матушка заметила мою слабость и с неожиданной твердостью поддержала меня под руку:

– Не пугайся, Тинвэ, дитя мое, это лишь наваждение мрака…

Дергано, как игрушка на нитках, я переставила одну ногу, потом другую… Дальше дело пошло проще: рядом с матушкой боязнь постепенно отпустила, и я вновь обрела утраченную было ловкость. И все же спуск показался мне бесконечно долгим, к концу его от напряжения я вся дрожала.

Не только меня настигла внезапная немощь: многих женщин поддерживали мужья и братья, а некоторых так вовсе пришлось снести на руках. А нам еще предстояло пройти изрядный путь по равнине и взойти на Туну к вратам нашего города…

Едва поднимая ноги, привалившись друг к другу, мы с Арквенэн брели по дороге в толпе изнуренных сородичей. Судя по вздохам вокруг, другим приходилось не легче. От усталости я забыла бояться и все глубже погружалась в тоскливое безразличие.

Вдруг слуха моего коснулось пение, да какое! Кто-то на два голоса выводил песенку-потешку про улитку – о том, как тяжело ей, бедной, тащить свой домик вверх по стеблю травы.

Я обернулась – ну конечно! Нас догоняли Ниэллин и Алассарэ, его сосед. Кто еще мог шутить и дурачиться посреди всеобщего уныния? Алассарэ с младенчества ни слова не вымолвил серьезно!

Вот и сейчас он вклинился между мною и Арквенэн и, обняв нас за плечи, заставил идти быстрее:

– Поторопитесь, девы, а то над вами будут смеяться и улитки – вы ползете к своим домикам медленнее, чем они ползут со своими на спине!

Арквенэн сердито фыркнула. А я пробурчала:

– Алассарэ, скажи – не из-за тебя ли эта беда? Может, ты нечаянно изрек нечто мудрое, вот мир и перевернулся вверх дном?

– Это вряд ли! Но на всякий случай я постараюсь еще поглупеть. Вдруг это поможет миру встать на место? Побуду-ка и я улиткой, – подмигнул он мне, – посмотрим, каково это – носить на себе домик? Ниэллин, помоги-ка!

Ниэллин подсадил Арквенэн на закорки приятелю, и тот размеренным, нарочито тяжелым шагом потащил ее вперед, как таскал еще в детстве. Бедняжка, она так измучилась, что даже не возразила! Я же посмотрела на Ниэллина взглядом, достойным Феанаро, и он просто предложил мне руку.

Рядом с нами послышались смешки, а кто-то пробормотал неодобрительно: «Нашли время для баловства!» Затейники добились своего: кого-то рассмешили, кого-то рассердили, но ободрили и тех, и других. Мне тоже было легче идти, опираясь на сильную руку Ниэллина.

Сначала мы шли молча. Я чувствовала, что в душе он подавлен и озабочен, хотя скрывает это. Теперь и мне хотелось как-нибудь утешить его, но я нашла только скудные слова благодарности:

– Спасибо тебе, Ниэллин. Я и правда ужасно устала.

– Всегда пожалуйста, – легко улыбнулся он. – Рад был помочь тебе, Тинвэ!

– Как думаешь, надолго ли пала тьма?

– Хотел бы я знать. Надеюсь, со временем все образуется…

Ответ стоил вопроса. Но другой надежды у нас не было.

То же самое повторила матушка, когда мы дошли наконец до дома и собрались в общей комнате.

Наш дом разительно переменился. Выстроенный руками отца, любовно украшенный руками матушки, он всегда был ласков и приветлив к нам. Теперь же он, казалось, подставлял нам порожки, ступеньки и косяки в самых неожиданных местах. Звездные лучи проникали через окна, но их не хватало, чтобы как следует осветить дальние углы и коридоры, так что там застоялся мрак. Факел наш прогорел; отец долго на ощупь перебирал склянки и фиалы в мастерской, пока не нашел, что искал: чудесный кристалл, который когда-то подарил ему Феанаро.

Не напрасно того называли величайшим мастером нолдор! Еще юношей он научился заключать в прозрачные камни толику сияния, разлитого в воздухе Благого Края, и щедро раздаривал их друзьям и знакомым. Вершины мастерства и хранимые драгоценности Феанаро, Сильмариллы, блистали светом Дерев во всей его полноте и силе. Наш же кристалл после того, как отец подышал на него и согрел в ладонях, затеплился робким золотистым отсветом Лаурелин. Его свечение не могло сравниться с сиянием Златого Древа, и все же оно разогнало мрак вокруг нас и согрело сердца.

Мы сидели втроем, соединив руки, не в силах расстаться друг с другом и с источником света. Матушка сказала, взглянув на отца:

– Не будем отчаиваться. Со временем все образуется. Так ведь, Тиринхиль?

– Да, Хельвен, – помолчав, ответил отец. – Пока мы вместе – да.

Усталость навалилась на меня свинцовой тяжестью и никак не отпускала; но мне и помыслить было страшно, чтобы уйти от светильника в темную, холодную спальню. Поэтому я не раздеваясь прилегла здесь же, на кушетке. Не осталось сил даже на слезы, и я быстро погрузилась в сонное оцепенение.

Грезы мои были тревожны. В них завывал ураган, раздавались крики и плач, огонь факелов трепетал и угасал в наползающем мраке, сверкал глазами Феанаро… Стоило мне задремать покрепче, как я тут же летела в пропасть, вздрагивала и просыпалась. Наконец я забылась черным сном без сновидений… и будто в тот же миг меня разбудил грохот двери и топот ног. Я подскочила на своем ложе, села – и в ошеломлении уставилась на брата: оказывается, это он так ворвался в дом.

По-прежнему было темно. Брат держал в руке горящий факел, и по бледному, осунувшемуся, потерянному лицу его было видно, что вести он принес неслыханные и ужасные.