Текст книги "Когда забудешь, позвони"
Автор книги: Татьяна Лунина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
– Просьба всем сохранять спокойствие. Кто уполномочен вести переговоры?
Сопляк дернулся в открытую дверь. Старший схватил его, как щенка, за шиворот и втянул обратно.
– Ни-ни, яки пэрэговоры? – зашипел он. – Нэхай кыдають звирху гроши тай дило с концом!
Зазвонил мобильный.
– Давай суды! – грубо приказал «подбородок» продюсеру. – Та ни суйся попэрэд!
Рабинков послушно передал телефон доморощенному террористу. Тот взял аппарат, продолжавший беспомощно трезвонить в бестолковых руках. «Господи, – мысленно ахнула Ангелина, – из какой норы этот придурок выполз? Он же не умеет обращаться с мобильным!»
– Уключи! – приказал «боец». Михаил Яковлевич нажал зеленую кнопку.
– Давай! – выхватил аппарат старший. – С тобой балакаить боец Гузка! Оцэ наши трэбовання: Кучму – гэть, мильен баксов – на дорогу та пусту тачку рядом с ихней блохой.
– Они же вертолет требовали, – шепнула Ангелина Самохину, партнеру по крымским съемкам. – А теперь машину хотят?
– Черт их знает, – буркнул тот. – Им, по-моему, доза нужна, а не политика.
– Цыц! – фальцетом выкрикнул сопляк и навел дуло на шептунов. – Убью!
– Кажется, у них сдают нервы, – не разжимая губ и преданно глядя на угрожавшего, проговорила Лина. Даром, что ли, по актерскому мастерству лучшей на курсе была?
– Похоже на то, – согласился Самохин.
Сзади подъехала машина и остановилась метрах в пяти от микроавтобуса. Над ними завис вертолет. Снова затрезвонил мобильный. Наученный продюсер включил телефон и протянул Гузке.
– Да! – гаркнул «боец». – Кыдай гроши на дорогу та вбырайся к бису! Тачку – суда!
Ангелина посмотрела в окно. Легковушка остановилась рядом, плотно прижавшись к «рафику». Заметил ее и старший носовец.
– Упэрэд подай! – скомандовал он в телефон.
Машина послушно продвинулась на пару метров и застыла напротив водительской дверцы. За рулем сидел шофер в черной кожаной куртке, в салоне было пусто. «Как же спецназовцы проведут захват? – подумала актриса. – Одним водителем?» – Мать твою! – выругался по-русски Гузка. Потом наклонился к сообщнику и зашептал что-то на ухо, не отводя пистолет от спины водителя киносъемочной группы. В другой руке он по-прежнему держал телефон. Сопляк с готовностью кивнул и навел оружие на Ангелину.
– Выходь! – строго приказал.
– Что? – она. Фарс угрожающе менял жанр, готовый перейти в трагедию.
– Выходь! – повторил он и прицелился в грудь. – Давай, двыгай до мэнэ!
С переднего места вскочил директор группы Эдик.
– Ты что же…
Фразу оборвал выстрел. Кривогоров рухнул на пол.
– Ну, хто ще храбрость покажить? – процедил гнилозубый.
Люди в ужасе застыли, не в силах верить происходящему. С пола донесся слабый стон.
– Давай! – Пистолет застыл в двух метрах от женской груди.
«Это – просто репетиция, – внушала себе Ангелина, перешагивая через ноги оцепенелого Самохина, – мы снимаем боевик. Вот предлагаемые обстоятельства, надо в них поверить. Потом съемка закончится, Андрей Саныч скажет „всем спасибо!“, мы разойдемся. Уедем домой, в Москву. И я заварю зеленый жасминовый чай. Как моя героиня. Она тоже попадала в дурацкие переделки. Выбиралась. Потому что не впадала в истерику, с огнем не играла и воде не верила. А веревочке сколько ни виться – конец будет. Пэта проклятая съемка тоже когда-нибудь закончится». Но лихорадочные, бессвязные мысли путались и верить в предлагаемые обстоятельства не хотели. Перешагивая через лежащего Эдика, актриса чуть не упала, скользнув подошвой по мокрому красному пятну. К горлу неожиданно подступила тошнота.
– Гарна жижа! – одобрил «боец Гузка», приставив пистолет к виску. – Слухай суды: пидэшь с нами до машины. Тыхонько та й послушно. Будешь умной – останешься живой, – вдруг перешел носовец на чистый русский. – Покривляешься еще в своих картинках. А нет – отправишься за ним, – указал глазами на бедного Кривогорова. – Сядешь с нами в машину, проедешь пару километров и отвалишь. Прелести твои никого не волнуют, актерки нам не нужны. Мы с такими баксами киношные объедки подбирать не собираемся. Усекла?
Она молча кивнула.
– Готовься! – И выстрелил в открытую дверь. Тут же зазвонил телефон.
– Гроши дэ? – гаркнул «полиглот». – Кыдай на дорогу та вбирайся к бису. Иначи подорву щас усих! Пару хвылын чикаю, апосля рвать буду!
Ангелина поклялась: останется жива – поставит сто свечей. Па дорогу упал туго набитый мешок. Носовцы переглянулись.
– Але! – процедил в телефон старший. – Кажи водию, нэхай гроши у машину заташшыть, та й дуить отсэда. Чикаю ще пару хвылын.
Холодный металл обжигал висок, в горле застрял ком, который мешал дышать, ноги тянули вниз непослушное тело. Больше всего Лина боялась потерять сознание. Террористы только внешне изображали кураж и уверенность, нервы их были на пределе, и любое отступление от безумного плана могло иметь непредсказуемые последствия.
– Пошла! – Дуло переместилось в спину.
«Боже мой, что за воздух! Чистый, сухой, свежий, морем пахнет, соснами. И солнце. Какой день сегодня потерян! А…»
Она даже не успела понять, что случилось. Просто раздались два сильных хлопка, и на Ангелину навалилось чужое, бьющее в нос потом и табаком тело…
Глава 15
Лето, 1995 год
В нем спуталась славянская душа с чужою галльской кровью. Ванечка Первозванский прочно укоренился в Иве де Гордэ, и именно это манило и грело. Ванечка тянул за уши Ива и заставлял чопорного француза быть чутким, искренним и сердечным – тем, кого в России издавна зовут душевным. Надменное «виконт», тугой кошелек и завидное гражданство не трогали независимую россиянку. Воображение писательской дочки будили рассказы графского внука про бабушку. Они напоминали о русской старине и рисовали элегические картинки. Цветущие липы в помещичьем имении и тонкая девичья фигурка в белом платье на скамье, большой медный таз с булькающим вишневым вареньем и гудящие над ним пчелы – чья-то изящная рука в кольцах осторожно снимает длинной деревянной ложкой пышную розовую пенку, дородная экономка в темном платье с высоким, наглухо застегнутым воротом, бесшумной тенью скользившая по барским комнатам, господские дети, терпеливо талдычившие за гувернанткой-француженкой вкрадчивые, грассирующие слова, сияющий серебряный самовар и плавающая чаинка в тонкой фарфоровой чашке, пасхальный колокольный звон и дощатые мостки в купальне – все дышало такой ностальгией и так завораживало, что не поддаться этому очарованию было невозможно. Старая графиня знала, как воспитывать внука, и кроме изысканных манер передала потомку неподдельную, глубокую любовь к России. Васса, считавшая Москву куполом Земли, а свою страну центром Вселенной, такое воспитание одобряла и считала его мудрым и единственно верным.
– Дорогая Васья думает о грустном? – Мягкий голос вернул мечтательницу в реальность.
– Нет, – улыбнулась она.
– Не надо грустить. Такие глаза должны только смеяться.
– Смех иногда до плача доводит, – возразила реалистка.
– Нет-нет, – испугался Ив, – плакать нельзя! – Потом помолчал и серьезно добавил: – Я хочу никогда не видеть слезы на вашем красивом лице. – Так трогательно ей еще никто не желал безоблачного бытия. По «Васье» ли оно – вопрос десятый, но слушать эти слова приятно.
Они потягивали аперитив в маленьком ресторанчике на Плющихе, стилизованном под пиратскую шхуну. Дизайнеры явно начитались в детстве Стивенсона и Сабатини и создали интерьер, по их мнению, в унисон писательским задумкам. У входа в зал вдоль деревянного проема тянулась с потолка тяжелая якорная цепь, сам якорь, естественно, отдыхал на полу, давая понять, что дело сделано и спешить некуда. На всякий пожарный по стенам были развешаны спасательные круги: слово «Эспаньола» призывало не паниковать и обещало поддержку. Стены одевали подтемненные доски с торчащими ржавыми шляпками гвоздей. Под потолком дыбилась кованая люстра, в роли плафонов выступали черепа. Из каждого угла пялилась дырками линялая тряпка на древке, в ее центре угрожающе шевелился все тот же череп с парой скрещенных костей, видно, где-то затаился вентилятор и подвеивал флибустьерский флаг. Грубо сколоченные, без скатертей столы украшали медные подсвечники под старину и овальные пепельницы, где барьером для окурков служил вальяжный скелет, раскидавший по верхнему краю курительных атрибутов свои косточки. Лавки были удобные, с подушками, чтобы клиент нежился и уходить из уютного гнездышка не торопился. Со Стен скалились и таращились гипсовые рожи в разноцветных банданах, с кольцом в ухе и свирепой, во весь щербатый рот ухмылкой. Но пугали не физиономии – цены. Увидев их, экономная Васса едва не свалилась под стол. Однако остальные шока не испытывали и, лениво переговариваясь, небрежно перечисляли официанту блюда. На них явно не влияли ни черепа, ни нули в цифрах. Из чего честная труженица сделала вывод: чем человек богаче, тем привычнее ему черепа. Однако через час она вынуждена была признать, что цены были адекватны меню.
– Васья, – Ив с серьезной задумчивостью смотрел на прекрасную русскую мадам, так тонко понимавшую его душу, – я имею к вам важный разговор.
Прекрасная глубокомысленно кивнула и приготовилась слушать. Самое время вести учтивую беседу. Устрицы да омары подготовили благоприятную почву для духовного.
– Васья, – француз вдруг встал, и в его голосе прорезались торжественные нотки, – окажите мне честь стать мадам де Гордэ.
Вот это номер!
– Садитесь, господин Ив, – растерянно прошептала обалдевшая россиянка. Она никак не предполагала, что дело примет такой оборот.
Но мягкий чудак оказался неподатливым.
– Я предлагаю вам руку, сердце и свой титул, – продолжал он выситься прямым столбом. – Прошу вас идти со мной вместе до гроба. – Загробные мотивы явно навеяны черепами вокруг.
– Ив, пожалуйста, сядьте! – повторила потенциальная мадам де Гордэ. – На нас обращают внимание.
«Mon Dieu![6]6
Мой Бог! (фр.)
[Закрыть] – умилился чужеземец. – Какая скромность! Недаром русская женщина – эталон чистоты и непорочности. Француженка тут же завизжала бы от восторга и кинулась на шею, не обращая внимания на посторонних. Однако мадам Васья права: не стоит подвергать ее репутацию сомнениям». Де Гордэ послушно опустился на стул, не спуская глаз с визави.
– Дорогая, разве можете вы находиться одна, без защиты, в этой прекрасной, но жестокой стране? Я не беден… Еще кофе? – прервал себя Ив, заметив, что беззащитная россиянка рассеянно помешивает ложечкой кофейную гущу на дне чашки.
– Нет, спасибо.
– Я не беден, – продолжил заботливый. – У меня имеется солидный доход, хорошая квартира в Париже, вилла на Золотом Берегу, яхта. Титул! – приосанился виконт. – Правда, капитал титул не увеличивает, – признался Ванечка, – но дает признание и уважение в определенных кругах, – оппонировал ему Ив. – Я одинок, вы знаете. Жена умерла пять лет назад, оставила мне сына. Жак взрослый, у него семья – жена, дочь. Живут в Париже. Но мы почти не видим друг друга: бизнес. Слишком много бизнеса, – вздохнул отец, – слишком мало время!
– Времени, – машинально пробормотала Васса.
– Да, – печально согласился Ванечка, – я очень одинок.
– Мы мало знаем друг друга, и нам не по двадцать лет, – попыталась воззвать к разуму мадам.
– О-ля-ля, – беспечно отмахнулся француз, – чем старше вино, тем больше ценится! – Потом взял ее руки в свои и, умоляюще заглядывая в глаза, добавил: – Дорогая, прошу вас, не надо сегодня говорить «нет». Надо сегодня думать. И завтра, и целую неделю. Утром я улетаю в Париж. Через семь дней буду здесь. Ожидаю ответ потом. Хорошо? – И робко улыбнулся: – Вас посылает мне судьба и Россия. И моя русская бабушка.
Посланница молча уставилась на непредсказуемого. Видит Бог, ей и в голову не приходило подобное! Выйти замуж за иностранца и уехать из России? Из Москвы?! И все оставшиеся годы слушать, как плачут кости твои по родной стороне? Одним махом перерубить все связи, в один присест изменить привычную жизнь? Оставить Стаську, Тину? Чтобы самой выглядеть рублем, но стать грошем? Лишиться собственного дома, своего куска хлеба, независимости? Надо голову иметь с лукошко, а мозгу – ни крошки! Тут и в двадцать лет для обдумки не обойтись неделей, а в ее возрасте и месяца не хватит. Да, ей нравится Ив – милый, воспитанный, симпатичный. Не сноб, не глупец, не зануда. С ним приятно беседовать, его интересно слушать. Но замуж? Зачем успешному бизнесмену и аристократу монастырская беглянка и челночница? Чем может скрасить она его жизнь? Забавная выйдет пара: ни гусь, ни гагара.
– Моя бабушка часто повторяла: запомни, Ванья, одна головня и в печи не горит, а две и в поле не гаснут, – тщательно выговорил Ив трудную русскую пословицу. А Ванечка просительно заглянул в глаза и тихо признался: – Я по вам сохну, Васья! Она обещала подумать.
– Вась, ты не спишь? – Энергичный голос мог поднять и мертвого.
Васса поднесла к глазам будильник.
– А ты в курсе, который час?
– Конечно, – без запинки доложилась радостная Изотова, – час ночи! Прости за ради Христа, если разбудила. Я хочу предупредить: завтра меня на работе не будет. Но мы обязательно должны повидаться. Можно я к тебе вечерком загляну? Часиков в восемь?
– Что-то случилось?
– Ага, – счастливо выдохнул голос и потек патокой, – случилось. – Для рациональной и ироничной Изотовой такие нотки были, что для утки – калоши.
– Хорошо, в восемь жду.
– Солнце мое ненаглядное, буду как штык! – обрадовалась полуночница. – Спокойной ночи! Целую и до завтра!
– Сегодня, – хмыкнуло «солнце» и положило трубку. Нет, звонила не Изотова. Кто-то другой повисел на том конце провода, блаженный и загадочный.
Перебитый сон надулся на Вассу как мышь на крупу и возвращаться не хотел. Он никак не желал усыпить ее подозрения, догадки, сомнения. И скучал где-то рядом, в летней ночи, за открытой форточкой, давая до рассвета фору на размышления и выводы. А выводы напрашивались сами собой: ходячий памятник влюбилась. Симптомы этого заболевания проявились еще зимой. Тина явно возжелала пристать к тихому причалу. Чьему? Вспомнились вдруг робкие вопросы об Алексее и несмелое «можно позвоню?». Что ж, эти двое были бы хорошей парой, и такие надежды вполне оправданны. В отличие от безумного проекта, который предложил ей Ив. Васса вздохнула. Бодрые мысли резво скакнули в противоположную сторону и застопорили. До возвращения из Парижа оставалось три дня, а она никак не могла принять решение. Что-то тянуло к «да», что-то удерживало у «нет». «Да» крепилось на теплой симпатии, интересе к этому человеку и соблазне приткнуться к надежному плечу. «Нет» опиралось на боязнь крутых перемен и страх потерять себя. Перемен Василиса Поволоцкая не страшилась, это доказала ее жизнь. Но одно дело – менять декорации на родной сцене, где всякая дощечка в подмогу, и совсем другое – выездной спектакль, где все чужое и каждый шаг – как над пропастью. Ни «да», ни «нет» не устроит никого, половинчатость здесь не годится. А потому выбор придется делать четкий и честный. Время пока есть: три утра, а они, как известно, всегда мудрость приносят. Решение обязательно придет, в конце концов, замужество – не первостатейное дело, есть проблемы и поважнее. Эта идея понравилась дреме, и она прикоснулась к подушке. Рядом с ней бойкие мысли лениво уступили место беспамятным сновидениям, и бессонница сменилась крепким сном.
День пролетел как час. Поход в турфирму принес авиабилет в Римини, заход на работу – приятную информацию, а свободный мастер подарил удачную стрижку. Успелось все! И с хорошим настроением довольная труженица возвращалась домой. Известно же: дело гладко, так и глядеть сладко. Заскочила в магазин, прикупила кое-что к столу. Ровно в восемь в дверь позвонила Тина.
– Привет! – За пышными пионами виновато сияли счастливые глаза. – Это – тебе.
– Спасибо, – улыбнулась хозяйка, – проходи. Мой руки, ужинать будем.
– Ага! – с готовностью кивнула гостья и послушно направилась в ванную. Ее покладистость радовала, но от удивления не избавляла.
За столом обсудили дела. Торговля в людном переходе метро шла бойко, стоило бы подумать о приобретении еще одного магазинчика. Но Вассе показалось, что Изотова этой идеей не вдохновилась. Да и вообще, деловая компаньонка была не в себе: рассеянна, задумчива, часто вздыхала и крутилась как на раскаленной сковороде. Вялый анализ их совместного бизнеса явно не являлся причиной ночного звонка. В конце концов Васса не выдержала.
– Изотова, прекрати ходить вокруг да около и выкладывай начистоту. Что стряслось?
Гостья внимательно поизучала потолок и сообщила:
– Замуж выхожу. – Потом залпом выпила чашку остывшего чая и добавила: – Наверное.
– Замечательно, поздравляю! – порадовалась за подругу Васса. – Но почему «наверное»?
– Да потому, что потенциальный жених – Алеша!
– Ну и что?
– Как – что? Твой Алексей – мой будущий муж. А я – подъедала чужих объедков.
Василиса изменилась в лице, но промолчала. В комнате повисла тишина.
– Прости! – виновато шмыгнула носом кандидат наук. Видно, сообразила, наконец, что ляпнула глупость. – Но со мной, правда, творится что-то непонятное, и это мне очень не нравится, даже пугает. С одной стороны, влюбилась в него по уши, как девчонка. С другой – не могу отделаться от мысли, что я – воровка, а краденое, как известно, счастья не приносит. И уж не говорю о том, что стоит мне только вспомнить вас вместе и каким счастливым он был тогда… Буквально сатанею тут же, ненавижу все: себя, его. И тебя, – вздохнув, призналась она. – Знаю, что глупо, недостойно, унизительно и так далее. Но поделать с собой ничего не могу. Как аппендицит, честное слово! Пока не болит – хоть пляши, а заболит – в гроб ложись. Свихнулась, да?
– Не без того, – согласилась Васса. – Чаю еще хочешь?
– Нет, кофе, если можно, – попросила непутевая. Придерживая джезву за длинную ручку, Василиса размышляла, как объяснить Тине ее неправоту. Какими словами убедить, что невозможно украсть иллюзию, как нельзя присвоить туман. Иллюзии развеиваются, а не отнимаются. И чужая рука здесь абсолютно ни при чем. Пышная темно-коричневая пена собралась пролиться на плиту, но ловкая хозяйка в последнюю секунду опередила наглый маневр и сняла джезву с огня.
У окна стояла притихшая влюбленная и курила, пуская дым в открытую форточку.
– Васька, прости! Я – ревнивая эгоистка, – сразу же покаялась она.
– Умница! – довольно кивнула Васса. Одна тема отпала сама собой. – Вот твой кофе. – И посоветовала с улыбкой: – Его лучше пить горячим.
– О господи, – вздохнула Тина, – никогда не думала, что попаду в подобную ситуацию. Всегда сторонилась мужиков, женатых на подругах, влюбленных в подруг и бросавших оных. Если хоть один из этих категорий подавал мне любовные знаки – паре ставила пару за дуэт, давший петуха, а на него – свечку за упокой.
– На живого за упокой не ставят, – заметила бывшая монашенка.
– Если душа приказала долго жить, ставят! – авторитетно заявила любомудра. – А у предателя душа мертва.
Вопрос о бессмертии души пробывшая шесть лет в монастыре поднимать не хотела, а потому подошла к теме более близкой и понятной. Чтобы избавить бедную влюбленную от ненужных мучений.
– Тина, давай расставим точки. Согласна?
– Давай! Только прежде хочу предупредить: мой разум с сердцем не в ладу. И помирить их будет трудно.
– Попытаемся, – улыбнулась пацифистка, опускаясь в кресло. – Может, присядешь? Кофе твой почти остыл.
– Спасибо! – Тина отошла от окна и пристроилась в другом кресле, захватив с собой чашку.
Помолчали. Васса открыла рот, собираясь выдать первое слово, и вдруг услышала неожиданное.
– А знаешь, Васька, не надо ничего растолковывать. Как говорила одна неглупая дама по фамилии Гиппиус: если что-то надо объяснять, то объяснять не надо. Я его люблю. Очень надеюсь, что это взаимно. Мы встретились не в юности, и у каждого – свой шлейф. Не замечать его – глупо, топтать – подло. Нужно просто принять, как принимается жизнь, и стараться не наступать. Вот и весь сказ! Я выйду за Алешу замуж и уеду с ним в Новороссийск. Буду хаживать на местный базарчик, покупать там мясо, свеклу с капустой и варить борщи. Он это дело очень любит, – улыбнулась она. – Стану прогуливаться по берегу: дышать морем, смотреть на море и ждать у моря. Наверное, это и есть счастье, во всяком случае, для меня. И вот что я скажу тебе, Поволоцкая! Бизнес, карьера, прибыль, независимость – все это химера, блажь, оправдание одиночеству. Нет для женщины большей радости, чем быть рядом с любимым. И молчать, и слушать, как звенят цикады в траве или закипает на плите чайник, ворчать из-за разбросанной повсюду одежды и жаловаться, что никто не соблюдает порядок в доме, звать ребенка к ужину или проверять его школьный дневник, дуться на небрежный поцелуй. И все время говорить «мы» – не «я». Думаю, то же самое можно отнести к мужчине. Потому что нет для человека ничего страшнее одиночества. И семейные обеды, и взаимные обиды, и ссоры с примирениями, и двуспальная кровать, и знакомый звонок в твою дверь – это все жизнь. А одиночество – смерть. Я хочу жить! – «Сама себе хозяйка» замолчала, упрямо не отрывая взгляд от окна, как будто именно оно диктовало ей давно забытые слова.
Васса встала, поцеловала Изотову в щеку и прислонилась к теплому плечу. В чашке с остывшим кофе позвякивала ложечка. И это казалось странным, потому что Тина крепко удерживала ее за ручку побелевшими пальцами.
В тот же вечер они договорились, что Васса выкупит долю своего партнера.
Деньги были собраны все, до последней копейки, вернее, цента. Завернуты в газету и уложены в сумку. Накануне Изотова клялась-божилась, что приедет за ними в восемь вечера, минута в минуту. Но – на работу. Заехать домой и освободить Василису от необходимости тащиться с деньгами через весь город категорически отказалась.
– Господи, чего бояться? – убеждала она нерешительную компаньонку. – Подумаешь, двадцать тысяч! Да я, когда квартиру покупала, в три раза больше везла – и ничего, доставила в целости и сохранности. Завернула в газетку, бросила в авоську, с какой бабушка моя в начале века на рынок ходила, и преспокойно добралась до места. Не в машине, заметь, а муниципальным транспортом. А ты трубку сняла, такси заказала – и готово. Ну, хочешь, подъезжай к закрытию, чтобы лишние часы не дергаться. Хотя на работе ничего случиться не может – сто пудов, как говорит мой сосед.
– Хорошо, – вздохнула Васса, – подвезу. Но учти, Изотова, если возникнет проблема, виноватой окажешься ты.
– Тьфу-тьфу-тьфу, – шутливо поплевалась без вины виноватая, – типун тебе на язык! Не боись, Поволоцкая, прорвемся! А у меня, Васечка, архиважная встреча: иду знакомиться с будущей родней. Встречаемся в два, к восьми освобожусь. Я бы, солнце мое, не спешила с деньгами, но хочу их взять с собой на Малую землю. Алексей раскололся, что товарищ его магазинчик продает по сходной цене. Как ты думаешь, жене друга сбросит доллар-другой?
– Ты же борщи собиралась варить, – напомнила Васса, – у моря прогуливаться.
– Одно другому не помеха, – резонно возразила избранница моряка и Меркурия.
Без пятнадцати восемь обязательная компаньонка была на месте. Светлана подсчитывала выручку и очень удивилась запоздалому приходу.
– Ой, Василиса Егоровна, что это вы на ночь глядя?
– У меня в восемь встреча с Тиной Платоновной.
– Понятно, – кивнула продавщица. – Выручку вам сдать?
– Давай, – согласилась Васса. Чаще за деньгами приезжала Тина, но она нынче – отрезанный ломоть.
Без пяти восемь Василиса отпустила девушку, приставила к стеклу табличку «Закрыто» и принялась ждать. В восемь она приготовилась услышать веселый голос, в половине девятого начала злиться, в девять – волноваться, в девять пятнадцать выключила свет, чтобы не привлекать внимания. В десять взяла сумку с деньгами, повесила на дверь замок и вышла на улицу. Совершенно ясно: что-то случилось. Какими бы деликатесами ни угощалась будущая невестка, какой бы елей ни лила ей в уши новая родня – забыть о деле Изотова не могла. Легкомыслие и Тина друг с другом не вязались никак. «Успокойся, – приказала себе Васса, стоя на перекрестке с поднятой рукой, – завтра все выяснится».
Она ничего не успела сообразить. Просто сзади громко зафыркал заработавший мотор, потом что-то ударило по плечу, и мимо промчался мотоцикл – один из тех самоубийц, что лихо раскатывают по московским улицам. Парень на заднем сиденье весело помахал на прощание ее сумкой. Итальянской, черной, с красивой застежкой и модным длинным ремнем. Ноги подкосились, и раззява опустилась на бордюр пыльного, заплеванного, залузганного тротуара. Голова вдруг стала огромной и зазвенела пустотой. Плакать не хотелось, слезы душила злость. На собственные легковерие и мягкотелость, на Тинкину беспечность, на город, в котором каждый шаг грозит обернуться бедой, на грабительские власти и вороватых граждан, на подлое, жестокое, циничное время, превратившее простую человеческую жизнь в ожесточенное выживание.
В тот самый час, когда Васса ждала свою компаньонку, бедная Тина лежала на операционном столе, и анестезиолог, прижав к ее лицу маску, бесстрастно отсчитывал время: один, два, три… Аппендицит тем и коварен, что бьет внезапно и грозит покончить с объектом навсегда, если тот вовремя не спохватится.
О кукише Фортуны доложил Алексей, который нашел незадачливую простофилю рядом с подземным переходом. Он выскочил из машины, спеша спуститься вниз, чтобы выполнить поручение невесты: отвезти Поволоцкую домой. В приемном покое Тина больше волновалась за подругу, чем за предстоящую операцию, и строго наказывала быстро ехать за Василисой. Но заботливый жених успокоился только, дождавшись хирурга. Обсудив с врачом состояние больной и намекнув на благодарность, он тут же помчался выполнять наказ. Этот упущенный час стоил Вассе двадцать две тысячи долларов. Но в сравнении со спасенной Тинкиной жизнью все остальное теперь казалось не бедой – неприятностью, и только. В конце концов, деньги – дело наживное. Сегодня их нет, завтра есть, а послезавтра нет еще больше. С Алешиной помощью она попала в квартиру, даже дверь взламывать не пришлось. Умелые руки отыскали в бардачке машины какую-то штуковину, вставили в замок, повернули, поддели – и дверь распахнулась. Васса от души порадовалась за Тину: рукастый муж в хозяйстве – вещь незаменимая. Общаться с Алексеем оказалось на удивление легко. Видно, встретив Изотову, он нашел свою истинную половину и, воссоединенный, пребывал в эйфории. Докладывать счастливцу о причине сидячего положения на тротуарном бордюре не стоило. И Васса сказала только, что устала, и присела отдохнуть. Простодушный моряк посмотрел недоверчиво, но забивать себе голову никчемными деталями не стал и легковерно принял невразумительный довод за истинный. Взял с нее слово поменять замок, оставил координаты прооперированной и удалился восвояси, пожелав хозяйке спокойной ночи. Что было по меньшей мере странным, потому как после совместного чаепития и рассказов о самочувствии избранницы короткая летняя ночь упорхнула и за окном наступил рассвет. Но у гостя, видно, оказалась на пожелание легкая рука, и засыпая, Васса благодарила Бога, что оставила паспорт в письменном столе, а не сунула по обыкновению в сумку. Иначе не миновать бы ей незваных гостей.
Утром позвонила Настенька, сообщила, что завтра прибывает мама, и попросила подъехать. Испечь любимые пирожки. Эта радость вышибла вечернюю гадость, и Васса тут же засобиралась к Стаське. Замок менять не стала: в сумке не было никаких наводок на адрес, а запасные ключи на то и в запасе, чтобы менять основного игрока.
Настя не открывала долго, минут пять. Наконец дверь распахнулась, и Василиса увидела бледную, с красными пятнами на щеках и бессмысленными глазами молодую хозяйку, а рядом с ней маленькую сухонькую старушку. Черное монашеское одеяние и головной платок позволяли видеть только смуглое морщинистое лицо да бегающие темные глаза.
– Пошла я, милая, храни тебя Бог! Провожать не надо, – торопливо попрощалась чернавка и шмыгнула в дверь. Но наткнулась на столбом стоящую гостью. Та невозмутимо втолкнула шуструю старуху обратно в прихожую.
– Нехорошо, милая, Божию слугу обижать! – обиженно поджала сухие губы монашенка. – Бог за это наказывает!
– Неужели? – холодно осведомилась обидчица.
– Теть Вась, это монахиня из Троице-Сергиевой лавры, – заступилась за черницу Настя. – Мы с ней случайно на улице познакомились, и она мне очень помогла. Всех нас почистила: и меня, и маму, и Вадима, и тебя – каждого.
– Что?! – изумилась Васса. Лавра – мужской монастырь, там сроду монахинь не водилось. – Как почистила?
– Я пойду, милая. Тебе девочка расскажет о моей помощи, – зачастила «благодетельница», пытаясь оттолкнуть любопытную тупицу и проскользнуть в дверь. Приоткрытый рот высветил хищно сверкнувшие золотом зубы, темные глаза воровато забегали.
– Бабушка Анна порчу сняла, – блаженно улыбаясь, пояснила «порченая». – Молитвами нас спасла. И золото с деньгами очистила, чтобы горя не было, а все были счастливы и удачливы.
Картинка нарисовалась ясная. Васса широко и приветливо улыбнулась.
– Слава богу! А я уж испугалась, – доверительно призналась она, – сейчас ведь столько нехороших людей вокруг. Простите меня, грешницу. И спасибо большое за нашу девочку, матушка! – поклонилась она черной бабке в пояс. – А я как знала: с деньгами пришла. Золото, правда, не захватила, но цепочка и кольцо дорогое на мне. Прошу вас, не откажите в помощи. – И умоляюще заглянула в темные глаза: – Почистите, ради Христа! И деньги мои, неправедно нажитые, и золото дареное – будьте ласка, очистите. Во спасение жизни неудавшейся и души заблудшей. Смилуйтесь, матушка, спасите! Господь даровал вам силу небывалую, избавьте от черноты людской, опростайте грешную. – Настырная неторопливо сняла цепочку с крестиком, стянула с пальца старинное изумрудное кольцо и сунула золото в чужую руку, не сводя с «монахини» умоляющих глаз. Потом открыла кошелек и вытащила все деньги. – Вот, матушка, сделайте милость, освободите от зла.
Обалдевшая от внезапной метаморфозы Настя застыла с открытым ртом.
– Ступай, Настенька, к себе! – подтолкнула ее Васса. – Не мешай, ты свое получила, теперь мой черед.
Девушка повернулась и молча вышла из прихожей.
– Не хотела при ней говорить, – горячо зашептала липучка, – у меня дома еще деньги есть. Много, очень много! Я отблагодарю!
Темные глаза алчно вспыхнули. Похоже, рыбка заглотнула наживку. Только бы не сорвалась с крючка.
– Вы, матушка, в кухне порчу снимали? – деловито спросила Василиса.
– Конечно, – важно кивнула та, – кухня – самое порченое место. Там убитую живность огнем палят, в воде варят и в грязный рот кидают. В грехе живут, грешно насыщаются! Из тьмы выходят, во тьму возвращаются!
