Текст книги "Когда забудешь, позвони"
Автор книги: Татьяна Лунина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Глава 9
Осень, 1992 год
– Алло!
– Примите телефонограмму. – Женский голос был механическим и безучастным, точно в трубке говорил робот. – Скучаю. Тчк. Думаю постоянно. Тчк. Стремлюсь всей душой. Тчк. Вышли Неаполя. Тчк. Нетерпением жду встречи. Тчк. Алексей.
Чирикающие «тчк» хороводили веселой гурьбой и, разрывая чужую тоску, бойко впрыгивали по одному в ухо. За две недели, что прошли с той ночи, принятое сообщение было восьмым, и адресат узнал от безликих информаторов много интересного. Например, что порт приписки покинут всего десять дней назад, а командиру «Академика Карасева» уже не терпится увидеть вновь родные берега; что норд-вест для рейса минус, а зюйд-вест выходит плюсом; что в Стамбуле бросили якорь на двое суток, и капитан измаялся от тоски по своей любимой; что Босфор прошли без проблем, а самая большая проблема – тоска по Василинке; что в следующий рейс он обязательно возьмет (?) ее с собой. Информация, безусловно, была интересной и обогащала познания о мире, но не давала ответ на один, очень важный вопрос: как отнестись к этому шквалу чувств самому объекту? Казалось, смелый мореход превратился в юную гимназистку, потрясенную первым поцелуем и требующую вечной любви в обмен на жадное прикосновение к своим нетронутым губам. Трудно поверить, что такого красавца обделяли вниманием женщины. Еще сложнее представить, что он не влюблялся сам. Тогда с чего вдруг такая юношеская пылкость? Неужто так запала в душу красавица-москвичка? Так это весьма сомнительно: ее вид никогда не приводил мужчин в исступление и не выбивал почву из-под ног. Вряд ли что изменилось за последние годы. Тогда – что? Сексуальная совместимость? Факт, конечно, немаловажный и для взрослых людей, несомненно, приятный. Но не может же тело диктовать свою волю разуму! Немыслимо, чтобы человек в здравом уме разгуливал «без головы», руководствуясь ЦУ «снизу». «Разве? – Воскресла вдруг ехидная мыслишка. – А ты забыла, как потеряла голову, влюбившись в женатого Влада? Не будь ханжой, не лицемерь. Тебе ли не знать, что страсть, как правило, в разладе с разумом?» Утверждение, может, и спорное, но спорить не хотелось, и Васса молча проглотила пилюлю. Ожившая нахалка просто никак не хотела взять в толк, что прежней Вассы нет, а новая слишком иронична, чтобы верить в сказки. Прежняя нежилась в любви, расписывала дикторам тексты, а на досуге учила подруг уму-разуму – любящая, любимая, сильная, обласканная судьбой. Потом Фортуна взяла в руки обух и шарахнула им по голове. От смерти спасло чудо по имени Борис, что означает «борец за славу». За славу он сражался или нет – неизвестно, но бой за Вассу симпатичный физик выиграл. И она осталась жить. Новую Вассу объединяло с прежней только одно – сила. Но перед любовью хозяйка зажгла красный свет. Надолго, если не навсегда. Дескать, стой и не рыпайся, не бегай в поисках утраченных иллюзий. Да, ей нравится этот загорелый моряк с румянцем на щеках, со смешной дробной фамилией и мягким именем Алеша. И ей было действительно очень хорошо с ним той ночью. Но, как говорится, съел бы пирог, да в печи сжег – отлюбила. Поздно. Хотя за радость спасибо, за ласковые весточки – тоже. В конце концов, она не из камня. Вот только не живет сейчас – выживает. А в этом процессе места лирике нет.
Васса поднялась со стула и двинула навстречу грядущему дню и новым заботам.
Заботы не замедлили явиться в облике Феди-мента. Бравый страж закона выткался с большим перерывом – две недели ни слуху ни духу, как в воду канул. На что не преминула обратить внимание бдительная Анна Иванна.
– Что-то Федя наш пропал! – радовалась внезапному покою «семечковая», устанавливая на торговой точке свой экологически чистый товар. – Не иначе как женушка съела!
Знала бы старушка, как недалека она от истины! Федя был не съеден своей ненаглядной – обглодан. Федора Феофилактовича Мортикова, кормильца и главу семьи, сгрызли женские ревность и чистоплотность. Десять дней жалкий огрызок бродил с убедительным фингалом под глазом, а «доверительную» Федину улыбку здорово подпортил выбитый передний зуб, по определению стоматолога – второй. Но синяк и щербина – дело преходящее, одно отстанет, другое пристанет. А вот с пирожницей надо разобраться.
– Здравствуйте, Федор Феофилактович! – расплылся в улыбке провалившийся «агент» при виде «вербовщика». – Что-то давно вас не было! Мы уж думали, перевели куда? – Василиса достала приготовленную сумму и ловко сунула в карман. – Можно попросить вас на пару минут?
– Гриппом болел, – буркнул новоиспеченный капитан. – Пошли!
– Анна Иванна, присмотрите, пожалуйста!
«Коллега» с готовностью кивнула и заинтересованно уставилась на кастрюлю, нацелив ушко в сторону отошедших.
– Федор Феофилактович, – с жаром зашептала Васса, не дав «законнику» открыть рот, – вы меня простите, но что за водку мы тогда пили? Я животом, извините, промаялась три дня, похудела, еле выжила. А когда в себя пришла, сразу о вас подумала. И очень переживала. Не дай бог, думаю, помер: хороший человек, жалко же! А вас все нет и нет. Уж сама собралась в милицию идти, узнать: живы или как? В каком магазине вы водку покупали, Федор Феофилактович? Комиссию бы туда послать – травят людей почем зря! – Она вдруг всхлипнула и ухватилась за капитанский локоть. – Так плохо было мне, думала, помру!
– Ты, это, не хлюпай носом, живой я! Погрипповал чуток и снова как огурец. – Капитан Мортиков явно растерялся под напором заботливой пирожницы и стал совать ей в руки чистый носовой платок. – Вытри глаза-то, не реви. Увидит кто – разговоров не обберешься.
Не знала «слезливая» пирожница, что попала в самую «десятку». «Московская», которой ее потчевал хозяин «явочной» квартиры, была не куплена. Отнюдь! Пять бутылок беленькой экономный Федя экспроприировал у подпольных производителей спиртного. «Ошибся» при подсчете левой продукции всего на пять единиц. Одна из них и красовалась тогда в центре стола.
– Ты, это, возьми. – Милиционер неожиданно сунул в карман фартука взятые только что деньги. – Договорился я. Ну, с этими, с рэкетирами, – пояснил Федя, увидев изумленные глаза. – А мне не надо ничего. Не такой я, чтобы честь продавать. Да и не по чину мне теперь. На повышение иду. – Он приосанился и расправил плечи. – В прокуратуру берут, бандитов ловить!
– Поздравляю вас, – почтительно произнесла потрясенная экс-подопечная. И искренне восхитилась: – Это надо же!
– Давай трудись! И никого не бойся – не тронут. Человек, это, как его, звучит гордо! – невпопад ляпнул будущий бандитский ужас и гордо двинул вперед, к грядущим победам и новым чинам.
Ошарашенная новостью Васса поделилась своими эмоциями с «коллегой», и благодарная за доверие Анна Иванна до вечера перемывала Федины косточки.
– Ну и слава богу! – деловито подытожила она, расставаясь. – И Федор не в накладе, и нам хорошо! Без него легче дышится, правда, Василисушка?
Васса согласно кивнула и наклонилась за пустой кастрюлей.
– Поволоцкая, неужто ты? Привет! – весело выпалил женский голос. – Господи, что ты здесь делаешь? Торгуешь, что ли?
Перед ней стояла Тинка, институтская приятельница Тина Изотова. Подругами они не были, но общались охотно и с взаимной симпатией.
– Привет, это я, – подтвердила Васса с улыбкой. – А ты как здесь?
– К подруге приехала, а ее дома не оказалось. Записку сунула в дверную ручку и укатила. Зараза! – беспечно пожаловалась Тинка, сверкая белыми зубами. – А ты далеко отсюда живешь?
– Через дорогу.
– Ой, как хорошо! – обрадовалась Изотова. – Примешь меня на полчасика? Пожалуйста, я очень рада тебя видеть! Общнемся по-людски, не на ходу.
Настоятельная просьба, честно говоря, озадачила, но повода отказывать не было никакого, и Васса пригласила к себе. Причина визита прояснилась сразу, как только гостья ринулась в туалет.
– Ох, Васька, спасибо, выручила! – вошла в кухню счастливая Тина.
– Чай, кофе? – улыбнулась хозяйка.
– Кофе. А курить у тебя можно?
– Дыми.
– А ты совсем не изменилась, – похвалила старая знакомая. – Только строже стала. Замужем? – Она придвинула к себе дымящуюся чашку. – Молочка нет?
Василиса налила молоко в молочник и поставила на стол, выложила в плетеную корзиночку пирожки, достала коробку конфет.
– Угощайся.
– Хорошо живешь, – одобрила достаток гостья. – Так ты замужем?
– Нет.
– Что так? Разошлась?
– Умер.
– Прости, не знала. Трудно одной? Васса неопределенно пожала плечами.
– А я тоже одна, – беззаботно доложила Тинка. – Развелась со своим олухом три года назад. И не жалела ни одного дня! Детей Бог не дал, а терпеть такое «сокровище» – виселицу себе строить. – Возмущенно надкусила конфету и с ненавистью уставилась на шоколадный огрызок, как будто это он сосватал ее за «олуха». – Хороший муж ведь какой? – враждебно спросила разведенка у безвинной «свахи». И сама же дала ответ: – Тот, кто не пьет, не курит, не гуляет. Для мужского «плюса» этот набор трех отрицательных частиц обязателен. Согласна? – На этот раз вопрос относился к хозяйке дома. Та весело кивнула, гостья положительно начинала нравиться. – Ну вот! – обрадовалась пониманию «аналитик». – А мой придурок все эти «не» перетащил к другому знаку и стал чистым минусом! Не зарабатывает, не трахается, не чистит зубы перед сном – и кричит, что хороший муж. «Плюс»! – презрительно фыркнула она. – Как тебе эта перестановочка? – и торжествующе посмотрела на «аудиторию»: ясно же, с таким дня не выдержишь – Я потерпела десять лет и сказала: баста! Сейчас живу одна, сама зарабатываю деньги, езжу за рубеж и на отдыхе позволяю себе глупости. Жизнью очень довольна! Бросила вместе с мужем и свой чертов НИИ, и свою кандидатскую степень, выпившие у меня всю молодую кровь.
– А чем занимаешься?
– Челночу! Сначала моталась в Турцию, теперь – в Италию.
– И как?
– Я ж говорю: вполне! На первых порах, правда, по-всякому было. И обворовывали, и «кидали». Однажды чуть не убили, – рассмеялась она. – Но ничего, выстояла. Я же русская баба – гранит, ходячий памятник! Хрен меня снесешь! При жизни цветочки покупаю и к подножию кладу. Сама себе и скульптор, и монумент, и смотритель, – подмигнула многоликая и задумчиво оглядела аппетитный пирожок. – Слушай, Вась, я, может, поведу сейчас себя бестактно, но скажи честно: этими пирожками торгуешь?
– Да.
– Васька, бросай ты свою кастрюлю к чертовой матери и переходи ко мне! Вместе будем конкурировать с госторговлей. – Пирожница удивленно уставилась на челночницу с кандидатской степенью. – То есть не ко мне, конечно, – смутилась та, – а вместе со мной. Обучишься быстро, наука нехитрая. Я тебя под свое крыло возьму. Ну как?
– Надо подумать. Мне кажется, там совсем другой размах.
– Это правда, – рассмеялась Изотова, – помахать крыльями придется. Но ведь и мы – не курицы бескрылые. Это у тех вся мечта – на насест к петуху забраться. Взмахнула своими суповыми, подскочила – и под бочок к хозяину. А мы – сами себе хозяйки, и не скакать будем – парить! – Вербовщица зарумянилась, потянулась к сигарете. – За границу станешь кататься, как к себе на дачу. Мужичка отхватишь! Графа какого-нибудь итальянского, их там – что песку морского. Ты, Поволоцкая, красотка, тебе мужика заарканить – что мне бигудину с челки снять: р-р-раз – и готово!
Хозяйка, не вникая, пропускала бредни гостьи мимо ушей и уже собралась выпроваживать энергичную фантазерку, как зазвонил телефон.
– Алло.
– Василинка, радость моя, это я! Прости, если отвлекаю, но очень хочется услышать твой голос! Чем занимаешься?
– Здравствуй! – улыбнулась она. – У меня Тина. Чай пьем.
– Как я ей завидую, – вздохнула трубка. – Василинка, я через пять дней буду уже дома. Можно позвонить?
– Конечно, – удивилась «радость» очередному приступу робости.
– Спасибо! – обрадовался мореплаватель. – Все, моя хорошая, до встречи!
– До свидания. – Васса слегка растерялась. До какой встречи? Она ни с кем не собирается встречаться, даже с милым Алешей.
– Опоздали итальянские аристократы! – пропела Тинка, с интересом изучая потолок. – Я всегда говорю: красивая зрелая женщина – что хорошая вещь на распродаже: хоть и уцененный товар, а не залеживается.
– Мышление торговыми категориями, Изотова, не способствует развитию интеллекта, – заметил с улыбкой «уцененный товар». – И прекрати льстить, ответной похвалы не дождешься.
– Интеллект, Поволоцкая, кормилец плохой! – рассмеялась от души «товаровед». – Моя кандидатская на «ура» прошла, а что толку? Пылится на полке, а за те копейки, что нам платили, и день рождения не отметить. Нет, я нынче пытаюсь овладеть другим, что переплюнет всякий интеллект, – мудростью, – пояснила назидательно забавная гостья.
– Тема, конечно, интересная. Но мне завтра рано вставать.
– Ох, Васька, извини! И правда, заболтала я тебя. Еще раз спасибо! Телефон-то дашь или я бесповоротно надоела?
– Кокетка, – усмехнулась Васса и написала на листке свой номер.
– А ты мой запиши! И подумай над предложением. Тебе будет гораздо легче, чем мне. Меня конкуренты «закопать» хотели, а я помощь предлагаю. А потом уж, когда на белы ноги станешь, сама пойдешь. Надумаешь – звони, буду рада.
Не успела закрыть дверь, как снова кто-то позвонил. «Тинка, – решила Васса, – забыла что-нибудь». Но это была не Изотова. На пороге стояла Настя, и за две недели, что они не виделись, девушку словно подменили. Вместо жизнерадостного, очаровательного создания на лестничной клетке маячила унылая бесплотная тень с темными огромными провалами глаз. Казалось, какой-то страшный упырь высосал из нее всю кровь, оставив жалкую телесную оболочку.
– Настя, – перепугалась Василиса, – что случилось? С мамой что?
– Здрасьте, теть Вась, – пробормотала «оболочка». – С мамой все нормально. Ваша гостья отчалила. Можно я вместо нее пришвартуюсь?
– Конечно, заходи! А почему вдруг такая лексика?
«Оболочка» молча вздохнула, вползла в прихожую, с явным усилием, словно пудовую гирю, закинула на вешалку легкую куртку и поковыляла в комнату.
– Настенька, ты в порядке? – осторожно спросила Васса сгорбленную спину.
– Нет. Чаю можно? С жасмином.
– Конечно, милая! Может, поешь?
– Нет, только чай.
Через пару минут на стол вернулись пирожки, конфеты и заварочный чайник. Настенька, точно слепая, обшарила тонкими пальцами пузатый чайничек, нашла ручку, налила в чашку душистый дымящийся напиток. И заплакала. Молча, горько, как-то очень по-бабьи. Давным-давно Васса уже видела и такие слезы, и такое лицо. Как же она похожа на свою мать!
– Спасибо. – Отплакавшись, Анастасия высморкала в носовой платок остатки горестей. – Простите за дурацкие сопли. Ненавижу кваситься! И себя ненавижу! – с яростной силой ударила кулачком о кулачок.
– : Руки не виноваты, что голове – муки, – спокойно заметила хозяйка, догадавшись, что объект ненависти в этой комнате отсутствует.
– В том-то и дело, что не голове, – глубокомысленно возразила Настя, скрестив на груди без вины виноватые. Потом помолчала и задумчиво повторила: – Не голове. – Бережно подцепила ложечкой разбухший жасминовый цветок, внимательно изучила и со вздохом добавила: – Душе.
Когда в восемнадцать, отплакав, заговаривают о душе – дело ясное. Ситуация прояснилась, но не стала от этого управляемой.
– Не хочешь сказать, кто он? – мягко спросила Васса.
Настя независимо пожала плечами и храбро нырнула в ответ, как в прорубь.
– Ему сорок с хвостом. Женат. Преподает у нас французский. Дассен, Лелюш, Саган, Роден и прочие сопли. Кроме того, десять языков в багаже и докторская степень. – На глаза навернулись слезы, она захлопала ресницами и с возмущением уткнулась в потолок.
– Красивый?
– Не-а, метр с кепкой! Азнавур в очках и с лысиной. Впрочем, меня красивые мужчины давно не интересуют. Красавец уже был, в десятом классе. На выпускном даже целовались пару раз. Метр девяносто, греческий профиль, бицепсы, как у качка, задница, как у дога, и синие глаза. Умереть – не встать! По нему все девчонки сохли. Но это же ужас! – Стаська даже про потолок забыла. – Представляете, у него дважды два – всегда четыре! Тысячная в сторону – расстрел! Все знает, ни в чем не сомневается и уже сейчас думает о пенсии. Тоска зеленая!
– А зачем целовалась? – улыбнулась Васса и незаметно придвинула корзинку с пирожками.
– На спор! Поспорила на «Макдоналдс», что отобью у Ирки Новоселовой.
– И как?
– Филе о-фиш, коктейль клубничный и пирожок с вишней.
Васса внимательно слушала простодушную исповедь, где отчаяние подшивалось бравадой, а уважение рядилось в любовь. Она поняла, что пришло время влюбиться, и равнодушная к ровесникам Стаська сунулась в воду, не зная броду. И, кажется, стала тонуть. Ей надо было помочь, но у Вассы не было опыта в подобных делах, а собственный здесь явно не годился. Она не знала, что посоветовать, не собиралась поучать, ей и в голову не приходило возмутиться. Стаська, похоже, ошиблась с объектом, но это было первое чувство, и оно требовало уважения.
– Он тоже любит? – Она боялась услышать «да».
– Ага! – усмехнувшись, подтвердила опасение Настя. – Свою жену, наследника и языки. А меня он даже не замечает. – И, выудив из корзинки румяный лепесток, принялась сосредоточенно его изучать.
У Вассы отлегло от сердца. Слава богу, полиглот и впрямь оказался умным. Она поднялась выключить торшер, у которого собиралась почитать на сон грядущий, и посмотрела в окно. За стеклом уныло хлюпал осенний дождь. Порывистый ветер срывал желтые листья, и они, беспомощно барахтаясь, падали в лужи и на мокрый асфальт. При жизни эти потомки почек радовали собой глаз и освежали легкие; отмирая, оберегали обувь прохожих от грязи. Они распускались для чужой радости и помогали людям жить. Настя подошла к окну и стала рядом.
– Посмотри! – Васса показала на большое раскидистое дерево. – Какие красивые листья, правда? Желтые, багряные, даже зеленые есть. Я давно хочу увидеть, как распускаются на деревьях почки – и всегда пропускаю этот момент. Ночью ложишься спать – почки, утром просыпаешься – листья. Тебе когда-нибудь удавалось подловить, как почки распускаются?
– Нет.
– Вот и мне тоже. – Она помолчала, вглядываясь в освещаемое фонарем дерево. – А сейчас уже и листья почти все опали. Остались только самые крепкие, могут до первого снега продержаться… Настенька, – Васса обняла девушку и повернула лицом к себе, – в жизни всегда пропускаешь приход любви. И ее уход – тоже. Она проклюнется в любую минуту, беспричинно, незаметно – от слова, от взгляда, от прикосновения. И задержаться может до зимы. Она – непредсказуема и почти всегда – с болью. Иногда – это боль обмана, иногда – потерь, случается, и заблуждений. Какая боль твоя – жизнь покажет, но увидишь это только ты, никто другой. А когда увидишь – вспомни, как падали листья с этого клена, и не забудь, что весной из почек проклюнутся новые. – Она улыбнулась и сняла руку с плеча. – А сейчас давай чайку попьем?
– Я люблю вас! – вырвалось вдруг у Насти. – Можно мне обращаться на «ты»?
– Можно. Можешь сегодня и переночевать у меня. Уже поздно, на улице дождь, а ты без зонта.
– Спасибо! – Настенька просияла и звонко чмокнула ее в щеку. – Какая мама счастливая, что у нее такая подруга!
Они сели за стол и разлили по чашкам теплый чай.
– А этот капитан тоже проклюнулся вдруг? – невинно поинтересовалась Настя, запихивая в рот пирожок, и чуть не поперхнулась, наткнувшись на Вассин взгляд. – Ох, прости, пожалуйста! Конечно, это не мое дело… Но он такой красивый, и вы так хорошо смотрелись вместе… Я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты была счастливой… А ты одна, это несправедливо и… – Она окончательно запуталась и замолчала, виновато помешивая ложечкой остывший чай.
– Это потому ты заговорила морским языком?
– Ага, – призналась Настя. – Я приходила две недели назад. Но увидела, как вы вошли в подъезд, и не захотела мешать.
– Если б ты сразу не ушла, могла бы увидеть и как он выходил из подъезда.
– Но почему? Вы так подходите друг другу!
– Я думаю, сама смогу это решить, – спокойно заметила Васса.
Лежа в темноте, она долго не могла уснуть. Вспоминалась их дружба с рыжей Юлькой и Лариской, общие детские секреты, взрослые радости и беды. А теперь повзрослела Ларисина дочка и пришла со своей проблемой к ней, как когда-то в баре телецентра ее мать. Но находить нужные слова стало гораздо труднее, потому что прожито больше и больше сомнений в праве учить другого. А главное – больше любви к этой когда-то маленькой девочке с вечно ободранными коленками…
Заснула она под утро.
И потянулись будни. Торчать на морозе с кастрюлей стало сложнее: от холода не спасали ни горячий чай в термосе, ни словоохотливая Анна Иванна. Пропал Федя-мент. Капитан Мортиков стремился стать майором и ради этой цели все силы и время бросил на борьбу с бандитами. Что, конечно, заметно ощущалось: преступность в столице выросла. По-прежнему частенько наведывалась Стаська. Она потихоньку освобождалась от сердечной тоски и усердно готовилась к сессии. Каждую неделю исправно звонил загорелый капитан, звал к себе. Интересно, он зимой такой же смуглый, как и летом? Та ночь все больше уходила в прошлое и казалась сном, а идея с замужеством – и вовсе бредом. Изредка напоминала о своем предложении Тина. Вот эта идея была более разумной, и бывшая сокурсница все больше склонялась к ее реализации. Благо, и начальный капитал есть – спасибо «румяной гвардии». Настойчивее становился завлаб из аббревиатуры, друг Бориса. Но Александр Семенович не вызывал эмоций. Васса сторонилась таких: никогда не солжет, но и всей правды не скажет – ускользающий. «Коллега» пренебрежения завидной партией не одобряла, но Василису это заботило мало. Старушка принесла сплетню о Борисе: бывший замдиректора уволился из аббревиатуры, громко хлопнув дверью. Но «семечковая» опоздала. Васса прознала об этом раньше, когда увидела ученого в заляпанных краской джинсах рядом с бригадиром Васильичем. И тогда подошла ее очередь «не узнать» Етебова, как не признал физик редактора в торговке пирожками. Зачем ставить человека в неловкое положение?
Так прошло больше двух месяцев. Близился Новый год. Тридцать первого декабря она решила устроить себе выходной. Торговли сегодня – никакой, народ спешит домой, к праздничным деликатесам, которые не чета ее выпечке. В двенадцать, в разгар уборки позвонила Тина.
– Привет, Поволоцкая! С наступающим!
– Привет, тебя тоже.
– Новый год где встречаешь?
– Дома.
– С кем?
– С елкой.
– Я имею в виду одушевленные предметы, – жизнерадостно поддела Изотова.
– А она – живая, – не осталась в долгу Васса.
– Слушай, приезжай ко мне, а? Отличная компания собирается! Будет очень интересный господин, – многозначительно пообещала «ходячий памятник», – иностранец. Приедешь?
– Нет, но за приглашение спасибо. – Новогодняя ночь в компании незнакомых людей, да еще разбавленной зарубежным залетным, сулила одну головную боль. Лучше отказаться сразу и без колебаний, чтобы неугомонная «сваха» не названивала каждый час.
– Васька, ты живешь как монашка, так нельзя! Надо наслаждаться жизнью в полную силу! Бабий век короток, сколько нам осталось? – Жизнелюбивая Тина била прямо в цель, но по этим мишеням Васса уже отстрелялась.
– Нет, спасибо, – повторила она. – Я не могу.
– Ну как знаешь, – разочарованно протянула Изотова. – Надумаешь – приезжай.
И хорошо, что не поехала! В девять позвонила из Стамбула Юлька и поздравила с наступающим.
– Рыжик, – обрадовалась Васса, – ты не могла мне сделать подарок лучше! Как у вас?
– Замечательно! Здесь плюс десять, только дождь. Васька уже во втором классе, отличник. Юра передает тебе привет. Мы все тебя очень любим!
Потом позвонила Лариса и тоже объяснилась в любви. В одиннадцать поздравила по телефону Стаська и обещала завтра заскочить. Васса грелась в признаниях и обещаниях, похваливая себя за мудрое решение остаться дома. А ровно в двенадцать раздался еще звонок. По телевизору громко били куранты, и поэтому она услышала его не сразу. А услышав, не поверила, что звонят в ее дверь. Но звонок дребезжал, не хотел угомониться и требовал впустить гостя. Хозяйка нашарила под столом тапочки и открыла дверь, задним умом сообразив, что не худо бы спросить, кто там.
Вначале кроме огромной охапки светлых роз она ничего не увидела. Потом заметила ноги в брюках, обутые в сверкающие черным глянцем туфли. Еще через пару секунд – руки. Смуглые, с белоснежными манжетами, выглядывающими из-под рукавов дубленки, сильные, вцепившиеся в острые шипы длинных стеблей, темнеющие загаром даже на зеленом фоне. Крупные лимонные головки, не стиснутые целлофаном, слегка качнулись, и знакомый голос робко произнес:
– С Новым годом!
Ранним новогодним утром, когда захмелевшая столица крепко спала, из двери однокомнатной квартиры вышел высокий загорелый мужчина в дубленой куртке, вызвал лифт и спустился на первый этаж. Сел в припаркованную рядом с домом машину и поехал на Казанский вокзал. Покупать два билета «СВ» на поезд «Москва.
Февраль, 2003 год
«20 февраля.
Судьба точно решила покуражиться! Погиб Женя Ленточкин, наш водитель. Двадцать семь лет, жена – в роддоме. Кошмар! Вересов ходит мрачнее тучи. Еще бы! По приметам – так впору всю группу распустить, а на картине поставить жирный крест. И если убийство Баркудина прошло по касательной, то от вчерашней трагедии не отвертеться. Женя – член съемочной группы. А как известно, смерть одного из нас – худшая примета для будущего фильма. Я уж не говорю о том, что парня безумно жаль. Веселый, безотказный, полный сил и жизни. Какая-то пьяная сволочь в джипе выехала на встречную полосу и врезалась в Женькину «семерку». Что за чудовищная несправедливость?!
Через три дня вылетаем в Симферополь – я, Самохин, Вересов, оператор Сима, продюсер, Анечка и директор Эдик Кривогоров. Остальные – поездом до Севастополя послезавтра. Могут оказаться на месте и раньше нас. Если погода будет нелетной, застрянем в аэропорту.
Я так радовалась возможности погреться на крымском солнышке, но что-то мне подсказывает; не радуйся. Не дай бог сработать поговорке: пришла беда – отворяй ворота. А они уже открыты, и беды не идут – валом валят».
