Текст книги "Когда забудешь, позвони"
Автор книги: Татьяна Лунина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
– Заходи, быстро, – прошептал Федя и, схватив за руку, втащил в прихожую. – Нельзя, чтоб нас видели: конспирация, – пояснил он. – Опасно очень. Ты снимай обувь, проходи! Только тапок нет. У нас, это, одни мужики ходят.
«А босоножка женская из-за тумбочки торчит!» – усмехнулась вызванная и послушно разулась. Комната была чистая, опрятная, на окнах – занавески, на трюмо – кружевная салфеточка и слоники в ряд. Не явочная квартира – светелка. Во всем чувствовалась заботливая женская рука – Федина половина любила чистоту и уют.
– Василиса, мы, это, может, перекусим пока? А потом к делу перейдем.
«Гроза» околотка был не в своей тарелке, конфузился и из строгого законника превращался на глазах в робкого просителя. Светелка явно крала мужество у своего хозяина, Васса срочно решила остановить бесстыжую. Она открыла молнию на хозяйственной сумке, порядком оттянувшей руку, и ласково улыбнулась.
– Конечно, Федор Феофилактович! Одним разговором сыт не будешь. Я тут с собой кое-что прихватила. Как говорится, добрая еда беседу красит. – И не спеша выставила на стол бутылку красного вина, пакет с пирожками, баночку маслин, толстобокие помидоры и белый ноздреватый сыр. – Вот. – Потом сунула нос в сумку и добавила пару больших, влажных зеленых пучков.
– Ты, это, – задохнулся от восторга Федя, – умная очень! Ну, да и мы не лыком шиты, погодь маненько! – Он выскочил в кухню и вернулся с запотелой бутылкой водки, куском колбасы, банкой килек в томате и тортом.
– Видала? Ну, щас мы с тобой, Василиса, отметим это дело!
– Какое?
– Ну, это, как тебя от рэкета сберечь, – смутился хозяин. – Помоги давай!
– Ага, – согласно кивнула понятливая и засуетилась у стола. Процесс пошел, останавливать нельзя. Язык – на веревочку, ушки – на макушку.
– Ну, за встречу? – поднял Федя свой стакан, наполовину заполненный водкой.
– Ага! – подняла свой «собутыльница» и, потянувшись к чужому, вдруг замерла на полпути.
– Я, это, не могу водку не запивать, – стыдливо призналась. – Можно водички, Федор Феофилактович?
– Эх, Василиса ты прекрасная, кто ж водку-то водой портит? – укорил бестолковую знаток, но стакан отставил. – Щас, момент! – И выскочил в кухню.
– Холодной, пожалуйста! – крикнула капризница. – Слейте водичку в кране!
В кухне послушно зашумела вода, а гостья повела себя как бывалая шпионка. И после нехитрой комбинации с облегчением откинулась на стуле, безмятежно ожидая хозяина. Тот не заставил себя долго ждать, появившись через пару секунд с кружкой, доверху наполненной водой.
– Все! Больше из-за стола не встану, хоть ты тресни!
– А больше и не придется, – сияя лучистыми глазами, пообещала «прекрасная».
Выпили за встречу, потом – за милицию, за удачу в делах.
– Ты, это, Василиса, не болтай никому, что здесь была. Явка секретная, государственная, можно сказать. Только посвященные в курсе.
– Ага, – важно кивнула «посвященная».
После третьего тоста гостья слегка забеспокоилась, поглядывая на часы. Хозяин, напротив, осмелел и решил проявить, наконец, свои мужские качества.
– Васька, подь сюда! – Он схватил ее за руку и потянул к себе.
– Федор Феофилактович, вина не хотите? Для вас выбирала.
– Думала за меня? – ухмыльнулся Федя.
– Ну!
– Тогда пошли, вместе подумаем. – Он решительно поднялся из-за стола и потянул ее за собой в угол, туда, где, гордо подбоченясь пуховыми подушками под кружевными накидками, возвышалась кровать. Верхушки ее стенок украшали блестящие металлические шарики – такие маленькая Васенька любила откручивать, придумывая игру в считалку. Эти шарики отбросили последние сомнения.
– Федор Феофилактович, а правда, что вас повысили в звании? – обласкала она взглядом захмелевшего участкового.
– Щас покажу! – Он сдернул с кровати цветастое стеганое покрывало и плюхнулся на пышное одеяло, просушенное на летнем солнце заботливой хозяйкой. – Давай китель!
Васса послушно подала мундир и налила в стакан вина.
– Молодец! Ты, это, садись рядом, не стой, в ногах правды нет.
Она молча кивнула и присела на краешек супружеского ложа.
– Так, где ж оно? – бормотал Федя, роясь в карманах. – А, нашел! Гляди, Василиса, и помни: с большим человеком щас трахаться будешь! – Служилый вытащил удостоверение и, раскрыв, помахал перед носом.
– Можно посмотреть?
– Валяй! Стакан дай!
Беспрекословно подала вино, и с интересом уткнулась в корочку. Через несколько секунд вдруг послышался мощный храп. Наконец-то! А то уж беспокоиться начала: неужели фармакология подвела? Несостоявшаяся фаворитка осторожно вытянула китель из безвольных рук и, тщательно расправив, аккуратно повесила на спинку стула. Стакан с вином трогать не стала – алая лужица расползлась по снежному пододеяльнику. Тихая гостья еще раз внимательно изучила новенький, пахнущий типографской краской документ. На светлом фоне горделиво красовались буквы, выведенные каллиграфическим почерком: капитан милиции Мортиков Федор Феофилактович. Самодовольная круглая физиономия доказательно подтверждала сей неоспоримый факт. Налюбовавшись, она с сожалением положила удостоверение рядом с крепким Фединым задом. «Запел соловьем, а свел на кукареку, – вздохнула странная гостья. – Нуда, Бог даст, простят. У нашей милиции дефицит кадров». Потом еще раз внимательно осмотрела комнату и, довольная, вышла с сумкой в прихожую. За дверью от души пожелала бедняге, чтобы пурген подействовал не так быстро, как клофелин. Спускаясь по лестнице, вспомнила слова преподобного Исайи: «Четыре есть вещи, которые покрывают ум мраком: ненависть к ближнему, презрение, зависть и подозрение».
Но сказать их было некому – Федор Феофилактович Мортиков крепко спал.
– Федька, у нас автобус сломался! Представляешь?! А я вышла – тачку поймала и взад поехала. Федор, ты дрыхнешь, что ли? Че молчишь? Ты ж дома, я знаю!
В комнату вошла невысокая, плотно сбитая молодуха.
– Мать честная, да что ж за вонь такая! – Она зажала нос и злобно щелкнула выключателем.
В разобранной постели, на лилейном вышитом пододеяльнике, любовно укутавшем пуховое одеяло, хрюкал и храпел ее муж. На столе, среди остатков колбасы, зелени и сыра стояла пустая бутылка «Московской» и вино. Две тарелки, две вилки, два стакана. С одного нагло скалились жирные изогнутые полоски помады.
– Ах ты, козел поганый! – взвизгнула женщина и дернула храпевшего за ногу.
Из-под бедра выглянуло новенькое удостоверение цвета спелой вишни. Черные изящные буквы со строгим Фединым ликом на светлом фоне гуртом потонули в жидком коричневом месиве, зловонной лужей растекавшимся по накрахмаленной ткани.
Январь, 2003 год
«8 января.
Отмелькался «тщательный пробор»! Убит Баркудин – «милый» мальчик с ножом, наглый бандит, крупный бизнесмен и начинающий политик. Подонок и убийца. Нашелся, наконец, в банке паук и посильнее – загрыз сородича. Сколько же на нем крови и предательства? Эту душу наверняка даже к чистилищу не допустят. Тяжела. Ну что ж, воздастся каждому по делам его».
Глава 8
Осень, 1992 год
Скандала не было. Никто никого не хватал за руки, не цеплялся за ноги, не умолял остаться, не молил о прощении. Ни слез, ни оскорблений, ни упреков – ничего. Скучно, обыденно. И противно – как плевок или воронье дерьмо, капнувшее вдруг сверху на голову. Она, правда, пыталась поначалу стать в позу заброшенной жены, но попытка выглядела такой жалкой, что даже Алка это поняла и заткнулась.
Эксперимент со счастливым супружеством запороли. Безмятежной старости не дождались. Не случилось в их жизни вязаных шарфов, щекастых внучков и дачного самовара с дружным семейством за круглым столом на вечерней терраске. Идиллия лажанулась.
«Твою мать, ну как она могла засандалить нож в спину?!» Борис ворочался на мягком диване в гостиной, точно на раскаленной жаровне в аду. Не получается, не выходит бесстрастный анализ ситуации, когда предает самый близкий, а ласковая улыбка оборачивается звериным оскалом. Он нащупал на журнальном столике сигареты, зажигалку. Закурил. Из спальни доносилось едва слышное хлюпанье носом. Внезапно вспомнилось другое хлюпанье…
Тот день выдался особенно жарким, ленивым и липким. Зной сгустился, будто мед в сотах. Не хотелось двигаться, не было сил шевелиться. И до вечера они провалялись на прохладном дощатом полу, перекатываясь иногда на грубые домотканые коврики. Гладкие коричневые доски охлаждали водой из цинкового ведра, стоявшего в темных сенях. Хозяйка, сдавая флигель на десять дней, убеждала, что сенцами можно пользоваться как холодильником: пол каменный и продувается хорошо. Бабка, конечно, лукавила и набивала цену, но принесенная с утра колодезная вода в темной каморке не выпендривалась и через пару часов обретала оптимальную для человеческого тела температуру: не обжигала холодом и не слюнявила теплом. Этой водой они и поливали друг друга, лежа на полу. Штапельные занавески, сдвинутые на окнах, не впускали солнце, полосатые коврики отлично удерживали влагу, от чистого пола несло свежестью и чабрецом, пучками утыкавшим стены сеней – они провалялись в ленивой истоме весь день. Любили друг друга, дремали, обливались водой. А вечером захотелось есть, и они решили поужинать в маленьком ресторанчике, в трех километрах отсюда, с отлично промаринованным шашлыком и местным вином. Однако наполеоновские планы провалились. Не помогли ни Алкина красота, ни профессорское звание – мест не было, а за ресторанным тыном в ожидании томились такие же умные гаврики. Пришлось переигрывать. Прикупили у носатой бабки на углу овечий сыр, зелень и помидоры, а по ее наводке – трехлитровый жбан красного домашнего вина и лаваш. Загрузились и отправились домой – к домотканым коврикам, блестящему влагой полу и прямоугольному столу под вытертой клеенкой. Но теория сегодня явно не ладила с практикой, и на подъезде к цели Борис, неожиданно для себя, вдруг круто взял вправо. Не реагируя на Алкины «куда» и «зачем», остановился у обрыва, под раскидистым оливковым деревом с мелкими овальными серебристо-зелеными плодами.
– Выходи! – скомандовал, открывая обе дверцы. – И набери сухих веток. Живенько, живенько! – подтолкнул легонько жену.
– Борька, ну что ты выдумываешь! – протянула она и потянулась грациозной кошкой.
Выдумщик не ответил, с наслаждением вдыхая вечерний воздух, опрокинутый на тлеющую дневным жаром землю. В небе по вечному лекалу прочертился узкий изогнутый месяц, под обрывом шелестели волны ; а под ногами – сухая трава, пожелтевшая от августовского зноя. Жизнерадостно голосили цикады, заманивая в южную НОЧЬ. Отчаянно пахло морем. «Что бы ни случилось дальше, вот это – запомнится навсегда!» – вдруг отчетливо понял Борис.
– Го-о-осподи, какая красота! – восторженно прошептала Алла, стоя над обрывом лицом к морю. – И месяц, словно на картинках, – узкий, с прозрачной широкой каймой. Смотри, как под фатой свадебной! – Она вдруг ахнула и резко крутанулась. – Борька, это же молодой месяц! Надо монетку показать, чтобы деньги не переводились. Где кошелек?
Они показали монету, и бумажную десятку, и весь бумажник – для подстраховки. Потом закрепили это дело поцелуем – на успех загаданного. Оторвавшись друг от друга, спешно принялись шарить в поисках сухих веток, чтобы разжечь костер. Стало темно, Борис включил фары. В общем, когда был нарезан сыр, разломан на ломти лаваш, разлито вино, а в огне трещали сучья, стало совсем темно. Известное дело, южная ночь не спускается на землю – спрыгивает. Над головами мерцали звезды, казалось, руку протяни – достанешь. Бушевали звонкоголосые цикады. Под ногами шелестело и урчало море. Борис взял в руки стакан с вином и, обняв ладонями, посмотрел на жену. Холодноватый лунный свет серебрил пепельные волосы, красивое лицо робко поглаживали дрожащие блики огня и придавали ему одновременно шаловливое и загадочное выражение. Голубые глаза в ночи стали темно-синими, почти черными, в их зрачках отражалось пламя.
– Алка, – сказал Борис, не отрывая взгляд от жены, – ты – царица! Стихия красоты – рядом со стихиями огня и воды. Под нами – море, над нами – небо, а между ними – ты. Спасибо тебе, моя хорошая, что ты есть. За тебя! – И он поднял граненый стакан с густым рубиновым вином, пахнущим изабеллой.
Вот тут она и захлюпала носом…
Это хлюпанье, совсем некстати, всплыло сейчас в памяти под дымок «Мальборо». Проклятие, как можно было это предать?! «Спокойно, без эмоций, – приказал себе. – Я просто проводил опыт, увлекся и преждевременно поверил в успех – только и всего. Эксперимент провалился, но это еще не означает, что цель была неверной. И эмоции здесь ни к чему, осмысление результата требует холодного разума. Черт, черт, черт!..»
Заснул под утро, когда за окнами чехлили шинами асфальт первые троллейбусы.
– Привет, это я.
– Привет, старик! – Несмотря на ранний час, Попов был бодр и весел. – Хочешь сказать, что пойдешь со мной на разговор с инвестором? Я – за!
– Нет, Сань, эту линейку ведешь ты.
– А что тогда?
– У тебя можно перекантоваться пару-тройку дней?
– В любое время и на любой срок, – посерьезнел Попов. – Без проблем!
Из трубки донесся женский смех.
– Ты не один?
– С телевизором. Сейчас вырублю, момент! Смех оборвался, но Борис готов был побиться об заклад, что в квартире – женщина.
– Когда ждать?
– Часов в семь, ничего?
– Заметано! Тогда и по делам подробненько пройдемся, лады?
– Договорились!
Ай, да Сашка! Ни одного вопроса.
– Боря, не надо нигде кантоваться. – В дверях стояла Алка, опершись плечом о косяк. – Это – твоя квартира. Я на нее не претендую. – Отвечать на идиотское замечание не хотелось. – Мы можем пожить какое-то время в разных комнатах, просто как соседи, – не отставала она.
– Не можем.
– Послушай, но ведь это глупо! У меня с ним ничего не было, клянусь!
– Я зайду сегодня после работы, заберу кое-что из одежды. Постарайся отсутствовать. А сейчас извини, мне некогда. – Он гадливо, точно змею на дороге, обошел жену и вышел в ванную.
Злобно шипя, из хромированного клюва полилась холодная вода. А горячая где? Борис отвернул до упора кран – горячей не было. «Проклятие!» Остервенело скинул с себя джинсы, стал под душ и с силой крутанул блестящий крест с голубой кнопкой. «Ну и хрен с вами, прорвемся!» По телу яростно забили тугие ледяные струи.
Разговор с бригадиром вышел коротким. Старик покряхтел, посопел, но ссылаться на нехватку рабочих рук и удерживать не стал. И дураку ясно: прибилась птичка не к своей стае, рано или поздно отобьется.
– Хороший ты мужик, Борька! – Федор Васильич не спеша достал свой вечный портсигар. – Чудноватый только. – Вытащил папиросу, чиркнул спичкой. – Оно, конечно, у всякой пташки – свои замашки. – И глубоко затянулся. – Через пару дней за деньгами приходи. Бывай!
– Я еще сегодня поработаю. С понедельника ухожу. Бригадир молча пожал плечами.
А ближе к вечеру, когда он выбрасывал в мусорный бак заляпанные краской газеты, его легонько похлопали по спине. От неожиданности Борис вздрогнул, резко повернулся и – наткнулся на рыжую челку и зеленые глаза.
– Здрасьте, Борис Андреич! Папу не видели?
– В квартире, две минуты до цели, – буркнул Глебов. – А папа вас не учил в детстве, что подкрадываться к людям нехорошо? Особенно к старшим.
– Нет! – расплылась в безмятежной улыбке Ольга. На лице – ни тени смущения.
– Это серьезный пробел, – сухо заметил он и направился к подъезду.
– Не думаю! – весело парировала девушка, вышагивая рядом. – Напротив, благодаря этому «пробелу» я подкралась к вам совсем близко. Разве не так? – И, беспечно взмахнув рыжей гривой, первой вошла в подъезд.
Щеке, по которой скользнула шелковистая волна, стало щекотно, и Борис яростно потер ее грязными пальцами. «Черт, заигрывает как с мальчишкой!» Слава богу, с понедельника все закончится и он распрощается с маленькой нахалкой навеки. Эта чертова девица уже достала своими зелеными глазами и рыжими космами! Сколько можно лезть на рожон? Сегодня ее наивное кокетство раздражало – и без того проблем хватает.
Он выкурил у подъезда сигарету и, толкнув тяжелую дверь, шагнул за порог. От почтовых ящиков отделилась тонкая фигурка и, крепко схватив за руку, потащила мимо лифта, вверх по лестнице.
– Оля, вы с ума сошли! Куда вы меня тянете? Что за игры?!
Не обращая внимания на возмущенный тон, девушка молча волокла за собой Бориса и отпустила только на площадке между вторым и третьим этажами.
– Вы в своем уме? – холодно поинтересовался он, разминая затекшие пальцы. И откуда такая сила у этой субтильной девицы?
– Борис Андреич, это правда?
– Что?
– Вы уходите из бригады? – Сухие блестящие глаза буквально приклеились к его лицу – не отлепить.
– Я должен получить ваше разрешение?
– Пожалуйста, не иронизируйте, – тихо попросила девушка.
Борису стало жаль этот «детский сад». Наслушалась сказок о прекрасных принцах и спящих красавицах, а просыпаться приходится не в замке, а на обшарпанной лестничной клетке.
– Правда?! – С нее разом слетели игривая смелость и веселье. – Почему так внезапно?
– Оля, простите, вам сколько лет?
– Скоро двадцать. Но какое это имеет значение?
– А мне сорок. И я женат. – Никакой реакции. Борис устало вздохнул. – Послушайте, Оля, я повидал за свою жизнь многих людей. Мужчин и женщин, хороших и плохих – разных. Поверьте, я немало перелопатил человеческого материала и точно знаю: я не тот, кто вам нужен. Вы молоды, красивы, вы только начинаете жить… Черт, не вынуждайте меня говорить банальности! – разозлился он вдруг. – Я не собираюсь вас воспитывать или учить жизни. И не гожусь в наставники. У меня не может быть ничего общего с девушкой вроде вас. Никогда!
– А мне всегда казалось, что основной двигатель науки – сомнение, – улыбнулась Ольга и слизнула языком слезу с верхней губы.
Прошел год. Жизнь потихоньку набирала обороты. Процесс адаптации к новым условиям завершился. Все вернулось на круги своя. Почти все…
В ЗАГС она пришла в строгом черном костюме, в меру бледная, тщательно причесанная, с намеком на скорбную усталость. Холеная, красивая, упакованная. «Упаковщик» ждал за углом, в низкой, похожей на акулу, иномарке. На этот раз ее цвет был серебристым. Узкие тупые фары хищно отливали жадным блеском. На водительском сиденье скучал «идеальный пробор». Надменная парочка – машина и ее хозяин – явно томились ожиданием, презирая вся и всех. Вспомнились слова Сергея: «Это он ударил меня тогда ножом в спину». Естественно, в спину – такие нападают только сзади, исподтишка. Теперь наверняка этот подонок не хватается сам за нож, как восемь лет назад. Он просто платит и заказывает «музыку», лениво наблюдая в сторонке за своими «музыкантами». Как в той тупой драке у «Праги». Борис вдруг пожалел бывшую жену: вляпалась, дуреха.
Развели их быстро, детей нет – какие проблемы? Получив бумажки, похожие на свидетельства о смерти, они вежливо попрощались с равнодушной чиновницей и вышли за дверь.
– Вот и все! – усмехнулась Алла, глядя на бывшего мужа. Подбородок ее дрожал. – Прощай. Просить прощения мне не за что.
– Ага, пока! – равнодушно отозвался он, доставая ключи от машины. И посмотрел по сторонам, собираясь перебежать на противоположную сторону улицы, где припарковал свою «девятку».
– Глебов! – Алла вдруг замолчала и быстро прижала руку к горлу, словно пыталась остановить хлещущую из раны кровь. – Я любила тебя, и я…
– Извини, мне некогда! – не дослушал Борис и быстро пошел к машине.
А дела шли неплохо. На инвесторские средства они арендовали маленький цех, обустроили под лабораторию, закупили оборудование, переманили из института толковых ребят и наладили производство. Небольшое, но уже дающее вполне приличную прибыль. Прибор, разработанный в свое время профессором Глебовым, оказался востребованным. Само время требовало воплощения подобных идей. Народ вспомнил о душе, потянулся к нематериальному. Газетчики заливались о карме, об ауре; доморощенные целители, выскочившие как грибы после дождя, вещали о положительной и отрицательной энергетике, по телевизору дурили головы экстрасенсы. Этой лавине шарлатанства Глебов и его команда противопоставили интеллект ученого, позволивший создать точный прибор для измерения энергетических полей. Вкалывать приходилось не покладая рук. Попов вел переговоры с инвестором, решал проблемы с налоговиками, тащил на себе финансы. Борис занимался производством и проблемами сбыта. Последнее шло как по маслу: медицинские и исследовательские центры выстраивались в очередь за уникальным прибором. Через полгода они сняли небольшой офис в центре, навели там лоск и посадили в маленькой приемной смазливую мордашку. Длинноногая Танечка оказалась хваткой, умной, добросовестной, и очень скоро работодатели поняли, что сделали удачное приобретение. Закоренелый холостяк Попов распушил хвост и заговорил о домашних пирогах, борщах и двух креслах у вечернего телевизора.
– А как же «серые глаза» с выпечкой-нирваной? – поддел однажды друга Борис. – Кажется, твое «сэрдэнько» тогда тонуло?
– Эх, старик, не к лицу мне оказался серый цвет! – вздохнул Сашка и задумчиво оглядел офисный потолок. – Не по Сеньке вышла шапка.
– Мало сил приложил?
– Ну да, – хмыкнул Попов. – Как говаривал Иваныч, обмок, як вовк, обвыс, як лыс, обмэрз, як пес – та всэ задурно.
Борис вспомнил доброжелательную улыбку и теплый, аппетитно пахнущий пакет, врученный тогда юбиляру. Странно, но услышать такое от бывалого Сашки оказалось приятно.
– Александр Семенович, звонит Георгий Рустамович! – раздался по громкой связи голос Татьяны.
– Соедини!
Попов изменился в мгновение: вздыхал и жаловался беспечный волокита – трубку снимал деловой производственник.
Борис закурил. Дел еще до черта: заскочить к ребятам на завод, потом – в медицинский центр, а к восьми – кровь из носу – быть дома, должна подойти женщина по объявлению. Времени на быт не хватало совсем, и, осатанев от грязной посуды, нестираного белья и сухомятки, он выбросил в газету сигнал SOS: требуется пожилая женщина для ведения домашнего хозяйства. Три дня назад позвонила. Голос спокойный, немолодой, приятный. Учительница на пенсии. Договорились о встрече на сегодня.
– Лады! – Попов энергично нажал на рычаг и достал сигарету.
– Ну, что? Процент не увеличивает? – Борис погасил в пепельнице свой окурок.
– Не-а! – пустил сизое колечко довольный «финансист».
– И по-прежнему избегает встречи? Слушай, а тебе не кажется странным, что он ни разу не встречался со мной за весь год?
– Не-а! – повторил Сашка и засуетился: – Старик, мне в налоговую надо. Ты на завод?
Ответ не понравился, но настаивать на разъяснении не стал. Попов ведет финансы, Глебов – производство: каждый петух хорош на своем насесте. А причин сомневаться в Сашкиной порядочности – никаких. Друзья-партнеры попрощались с Танечкой и разъехались, каждый – по своим делам и оба – к общей цели.
Без пятнадцати восемь Борис открывал ключом свою дверь. В спальне – бардак, в кухне – черт ногу сломит. Как кстати была бы эта пенсионерка! Ровно в восемь раздался звонок. Он резко поставил чашку на стол, на руку плеснуло кипятком. Черт! Дуя на обожженные пальцы, хозяин открыл дверь.
– Добрый вечер! Вам еще нужна помощница по хозяйству? – Из-под рыжей челки насмешливо блестели зеленые глаза.
Февраль, 55555003 год
– Дорогие мои! Я собрал вас, чтобы успокоить, порадовать и поделиться планами. – Вересов сиял, как намазанный блин, но был сдержан. – Первое: съемочную группу никоим образом не должен волновать бардак в «Баррель». Убийство Баркудина – факт, конечно, неприятный, но не смертельный. Для нас! – поспешил уточнить Андрей Саныч под прокатившийся ехидный смешок. – Второе: появился новый спонсор, не хуже «Баррель». Подробности вам ни к чему, но Михаилу Яковлевичу, сумевшему за десять дней «откопать» новую жилу, можете выразить благодарность.
Группа с восторгом забила в ладоши и заорала «Браво!». Режиссер дал минуту на проявление эмоций и продолжил:
– Реакция понятна. Передам. И третье: через пару недель выезжаем в Крым, список – у директора.
– Ур-р-ра!
– Чепчики вверх прошу не бросать! – оборвал восторги Вересов. – Сроки сжатые, список ограничен. У меня – все. Ангелина, задержись!
Народ, оживленно обсуждая новость о новом спонсоре и погоду в Крыму, потянулся к двери.
– Андрей Саныч, я вся – в вашей власти! – Настроение отличное, вести – лучше не придумаешь. Отчего не пошутить?
– Кокетка! Как Олег? Скоро на белы ноги станет?
На бедного Грекова беды сыпались барабанной дробью. Только оклемался после перелома – воспаление легких прихватил. Несчастный Вересов устал хвататься за голову, но актера заменять не хотел – уж больно хорош. «Прорвемся! – успокаивал он Олега по телефону. – Выздоравливай и не волнуйся. Думай над ролью». А Олег и так уже все до атомов расколол. Сейчас пока идут съемки без него, но сколько это может продолжаться ?
– Выздоравливает, спасается бегством от своей пневмонии, смазывает пятки.
– Вживаешься в роль? – ухмыльнулся режиссер. – Поднабралась от своей героини словечек?
– А то! – хвастливо задрала нос актриса.
– А ты неплохо отработала вчера на съемочной площадке, – подергал за мочку своего уха Вересов. – Молодец!
Молодец, что не стал ударять хвастунью по носу! Пруд пруди режиссеров, которым только дай унизить актера, заставить его почувствовать себя послушным придатком «гения»: дескать, всяк сверчок должен знать свой шесток.
– Ну, бывай пока! Собирай чемодан в Крым.
– Голому собраться – только подпоясаться, Андрей Саныч! – вконец осмелела прима.
За рулем, по дороге к дому Ангелина мысленно еще раз прошла любовную сцену, за которую похвалил Вересов. В принципе она была совсем несложной. Бравый летчик, осколком прошлого зацепивший ее героиню, милый, бесхитростный, влюбленный, преданный – устоять после стольких лет трудно. В конце концов, Катерина – живая женщина, а не холодная статуя. Это-то сыграть проще пареной репы. Самое трудное – впереди, обольщаться не стоит.
